Какая красота

Киссколд – “Когда ты улыбаешься”

Спелись. Эта мысль почему-то грела сердце, как будто бы его обнимали горячими ладонями и укутывали в мягкое. Спелись гораздо раньше, но сейчас наконец-то стало очевидно: по километровым перепискам, по созвонам, которым Антон становился свидетелем, да даже по тому, что кроме риса из их с Ирой домашнего меню полностью исчезли рыбные продукты. Мало ли, когда уважаемый граф почтит их дом своим присутствием, – ехидничала Ира, но уши у неё трогательно краснели. Спелись, – и это лучший исход, на который Антон только мог надеяться. Раньше, даже в тот момент, когда у него чуть сердце не остановилось при виде их обоих обнажённых рядом с собой, между ними висело напряжение, подспудное какое-то подозрение, и волей-неволей вспоминались статьи про воспитание детей: если у вас больше одного, то любите всех одинаково, не выделяйте кого-то одного, это вредно для отношений в семье. Кто бы мог подумать, что правило сработает и безотносительно детей… Телефон в руках завибрировал в очередной раз, и Антон бросил взгляд на уведомления: Ира прислала стикер в ответ на Арсову остроту. – Вам нормально вообще переписываться прямо сейчас? – невесть кому пробормотал Антон, включая авиарежим и откладывая телефон. Арсений, разумеется, не услышал его: как раз заиграла отбивка перед выходом Паши, и Паша побежал на сцену, а Арс что-то торопливо дописывал, подходя ближе к кулисе. Ну, видимо, нормально. Серёжа поймал его за локоть и принялся выговаривать что-то, вынудив наклониться к себе, но Арсу эти отчитывания – что слону дробина. Телефон, правда, убрал, встряхнулся, коротко что-то ответив Серёже, широко улыбнулся всем и сразу, и под энергичное “Арсений Попов!” побежал на сцену. Слегка царапнуло, что в этот раз обошлось без дежурного поцелуя перед выходом, но ладно, они сосались в гримёрке минут пять, прежде чем Серёга потребовал прекратить непотребства и не портить грим. – Какой он энергичный сегодня, – хмыкнул Серёжка и пару раз подпрыгнул на месте под Пашино “Дмитрий Позов!”. – Хорошо же, да? – Антон повёл плечами, тоже понаклонялся. Серёжа ответить не успел, убежал на сцену, и настало время отбросить все мысли об Арсении, Ире, о том, как наконец-то складываются их отношения, и главное – о том, что там, в зале, сейчас сидит Ира, а Арсений вот-вот начнёт безудержно выпендриваться на “Вечеринке”, и дай бог, чтобы Антон, засмотревшись на голые коленки в прорезях джинсов, не стал слишком уж тупить. Арсений там, на сцене, улыбался залу, и от его улыбки нет-нет да слабели колени. * Перед командой они спалились моментально, и недели не прошло после того самого тяжёлого для всех разговора в запертой квартире. Димка хмыкнул, мол, я так и знал, Паша с улыбкой Гринча потёр ладони (не зря: шуток на тему “Арс, ты женщина, Шаст, ты муж Арса” стало больше), Серёга перекрестил их и клялся-божился, что снимал всё, что снимал, исключительно для личного архива, а Окси сначала надулась, а потом, пошушукавшись с Ирой полчаса, обняла обоих и расплакалась от полноты эмоций. С лица Стаса можно было писать картину “смирение”. Совершенно непонятно тогда было, чего ожидать, но каждый раз, вглядываясь в знакомое до последней морщинки лицо, Антон понимал: всё не напрасно. И если бы у него снова был выбор, он поступил бы точно так же. Иногда казалось, что любви в нём слишком много, хоть стихи пиши. Тогда он водил Иру на красивые свидания (с каждым разом получалось всё лучше), тогда он в любую погоду ходил с Арсением на его “вечерние (утренние, дневные) променады” по десять тысяч шагов за раз. Эти странные многогранные отношения не душили его, его увлечения и потребности. Всё казалось, что вот-вот что-то пойдёт наперекосяк, ведь не может всё быть идеально, – но, чёрт возьми, видимо, может. На самом деле, не совсем идеально, конечно. Бывало, что Арсения крыло, что Ира дулась, что сам он огрызался и сбрасывал звонки, но всё равно, каждый раз, даже когда случался разлад, где-то в глубине души он точно знал: всё решат, всё сломанное – починят, голодных – накормят, грустных – обнимут и дальше по тексту. Особенно если заметить, как зажигались каждый раз при встрече родные – голубые или карие – глаза. Антон и сам тогда немножечко искрил и горел, берегите блоки питания, предохранители не справляются. * Предохранители выбивало на раз: когда Арсений злился, когда хохотал, танцевал, даже когда, блять, пил торопливо, и капли воды сползали по шее. Целоваться и прикасаться хотелось постоянно, частые разлуки только подогревали чувства, и, не будь они оба публичными личностями, Антон бы уговорил Арсения ходить с ним под ручку и лизаться в московских подворотнях, питерских колодцах, под памятниками и у мостов. А ведь все знают, что в Питере только и есть, что дворы-колодцы, памятники и мосты. А в Москве – одни подворотни. Предохранители выбивало и когда Арсения переёбывало этим его “Я вам не нужен, я лишний, зачем это всё”. И вроде бы Антон справлялся, доказывал, что нужен (нужён, цитируя себя же), что не лишний, но к краткому мигу агонии привыкнуть не удавалось: каждый раз било под дых. И ещё раз – стоило Арсению начать извиняться. Потом, когда отпускало. Он слишком долго ждал (на самом деле, ничего он не ждал) и надеялся (на самом деле, не смел и надеяться), чтобы сейчас так просто принимать мысль, что всё это может быть зря. – Ничего не зря, – шептал он тогда, и Арсений вроде бы верил. Ира всё видела, но не вмешивалась и не расспрашивала. Только обнимала, если Арсения переёбывало где-то в Питере, пока Антон был в Москве, и тогда накатывающее парадоксальное чувство одиночества отступало. А Антон бронировал билеты на “Сапсан” и откладывал все дела хотя бы на денёк, потому что невозможно было сидеть спокойно, зная, что где-то там Арсений тоже сходит с ума, и его одиночество некому развеять. – Может, всё-таки переберёшься на подольше? – однажды спросил он. Питерское хмурое утро наступало на город, работа (у Арсения – подготовка к мероприятию, у Антона – съёмки “Команд”) наступала на пятки, не то, что с Арсения – с самого Антона почти сошёл итальянский золотистый загар, осень уже пришла не только по календарю, но и по факту. Арсений чуть не выронил бритву. Обещал подумать. Потом обнимал так, что хрустели кости. Оба понимали: вряд ли, ведь у Арсения в Питере дела, обязательства, работа помимо Импровизации, куда уж там всё бросать. Но иногда отчаянно важно хотя бы дать знать, что такая вероятность есть. Хотя бы напомнить, что его там вообще-то ждут. * Когда выдавалась возможность, Антон был очень даже не против подождать, подкараулить: в подъезде, в машине, в общей кухне в офисе. – Антох, ну, – Арсений сжался, убегая от поцелуя в шею, прыснул, попытался спрятать от Антона стакан с кофе, но не преуспел: кто выше, того и стакан. – Шаст, ну я же спрашивал, кому что захватить, ты где был в этот момент? – Я тогда не знал, что захочу тоже, – отмазка на уровне второклассника, но какая, в сущности, разница, если кофе в его руках. – И у тебя всегда вкуснее. – Да тебе из чужой кружки всегда вкуснее, а не у меня, вредитель! Шаст, отдай, ты такое не пьёшь! Постфактум Антон понимал, что негласное разрешение Арса пить из его бутылки уже стоило счесть ярким сигналом о том, что его чувства выходят за пределы дружеских. Даже Серёге нельзя было, а ему – можно. Не каждый раз, не постоянно, но даже маленькое послабление в этом вопросе – уже корабельный колокол, а не звоночек. – Твоё – пью, – хотя, если честно, он хотел скорее подразнить, а не ограбить Арсения на пару глотков. – Да блять, Шаст! – Арсений, прижатый к столу прекратил изворачиваться и закусил губу, скрестил руки на груди. Да ну как можно вообще быть таким красивым. Не сказать, что Антон был особым ценителем мужской красоты, он что в друзьях, что в Арсении в первую очередь ценил совсем другое, но вот так взглянешь – и сердце замирает. Неудивительно, что Ира время от времени чуть ли не слюну пускала, засмотревшись. – Отдам, если поцелуешь, – спорный стакан он держал повыше, подальше от ловких рук. Всем собой блокировал возможность подпрыгнуть, приобнимал за пояс. – Тут? – Арсений выразительно кивнул на приоткрытую дверь. В коридоре сновали ребята из команды, мимо пробежал, громко топая, Макс, на ходу излагающий очередную сумасбродную, но великолепную идею. – Да плевать, Арс, – и в самом деле плевать. Здесь все свои, шутят те же самые гейские шутки, смотрят те же самые отбитые шоу, они на одной волне, они поймут, даже если происходящее станет для них сюрпризом. Антон в это верил так же крепко, как в то, что солнце встаёт на востоке, а Арсения хлебом не корми – дай выебнуться хоть как-нибудь. – Ты сам это сказал, – и он не подвёл: за шиворот дёрнул к себе, впился в губы таким поцелуем, что дальше разве что в койку. Как выстрел в голову, пуля прошла навылет, ранение не смертельное, мозг не задет, потому что мозга там нет: утёк, только плещутся промеж ушей волны того самого океана, что вечно отражается в глазах Арсения. Стакан с кофе Арсений забрал из его ослабевших рук, довольно улыбнулся и ушёл, как ни в чём не бывало. * Он когда-то сказал Арсению, что тот “голодный”. Помнил это так отчётливо, как будто дело было вчера. Может, потому, что Арсений с тех пор никак не мог насытиться, – но и сам он тоже не мог. Вот уж действительно: аппетит приходит во время еды. Пока было нельзя – довольствовался короткими прикосновениями, посиделками, тем, как они стукались коленями под столом или засыпали друг у друга на плечах в переездах между городами. Убеждал себя, что вот так привязаться к другу – это абсолютно нормально, и вообще у них самая что ни на есть дружеская дружба, и они друг другу бро и дружбаны, и ничего такого за этим не кроется, а то, что Димка по полвечера сидит с лицом “Снимите уже номер!”, так это мелочи. Когда стало можно, будто плотину прорвало. Будь его воля – не отходил бы ни на шаг, не отпускал бы ни на миг, одел в свою одежду и поселил в своём доме так же, как поселил в своём сердце. Правда, Арс и так брал его одежду и время от времени жил в его доме… Вспомнить об этом – и собственническая щекотка унималась, и можно было на людях делать вид, что ничего не происходит. И ловить, ловить в объятия в коридорах, в гримёрках, в машине, везде, где только выходит. Держать за руки, целовать, куда придётся, прижимать к себе. Валить на постель, на диван, да что там, даже на кухонный стол было разок, – Арс потом всё проклинал, держась за поясницу, но в процессе, мягко говоря, не жаловался. Заласкивать до потери способности связно мыслить и говорить. Ну и кто тут ещё “голодный”?.. – Ты задолбал кусаться, Шаст, – ворчал Арс, замазывая следы зубов на шее тональником, чтобы не привлекать внимание гримёров. – Да сколько можно! – смеялся ему в губы, обтирая спиной стены в коридорах Главкино, но отвечал на поцелуи и льнул так, как сам Антон никогда бы не смог: природная гибкость помноженная на отличную физическую форму, так вот зачем он ходит бегать по утрам и вечно пропадает на каких-то тренировках, памятник ему возвести бы прямо в человеческий рост. – Шаст, охолонь, – спихивал руки со своего тела, случись им остаться в сомнительном уединении в условно общественных местах, но улыбался и коротко сжимал жадные пальцы: “Позже”. В его манерах, в его глазах, в его словах Антон видел обещание, и это обещание Арсений всегда держал. И если дать ему волю – не то, что предохранители срывало, а внутренние плотины рушились, будто сметённые штормовыми волнами, от того, каким он был. * – Хочешь? – он дразнился, губами касаясь кончиков пальцев Антона. – Да ты гонишь, – Антон откинулся на диване, закинул свободную руку на спинку. – Серьёзно? Дразнился, чёрт обаятельный, и невозможно не принять его правила игры. – Конечно, – Арсений коротко улыбнулся и прикусил крайнюю фалангу на среднем. – А ты типа не чувствуешь, – Антон чуть шире развёл колени, и Арсений ухватился за его руку, замер на пару мгновений, чтобы вернуть баланс. У них разница в росте – семь сантиметров, и если это разница между почти два метра и почти-почти два метра, она вообще не должна играть роли. А всё равно Арсений нет-нет да садился к нему на колени верхом, мотивируя это чем-то вроде “черепай меня, большая покатаха”, и далеко не всегда это заканчивалось сексом. Вообще не всегда. Иногда – только обнимашками, когда восемьдесят килограмм Арсения превращались как будто бы в сто восемьдесят, но ссаживать его с рук всё равно не хотелось, а дышать можно и через раз. – Грабли при себе держи, – Арсений кивнул на спинку дивана, и Антон повернул руку ладонью вниз, мол, вообще не обращай внимания на это недоразумение. – Да я и… – начал было возмущаться, но прикусил язык. В том числе и буквально: Арсений поймал его палец губами и втянул в рот, а потом снял кольцо. Интересная методика, Арс ею уже пользовался. Подцепить кольцо зубами, стянуть, повторить пять раз, в итоге можно получить горсть колец, влажные от слюны пальцы и Антона Шастуна с микроинфарктом от перевозбуждения, – потому что этот чёрт так и смотрел всё время ему в глаза, даже, кажется, не моргал. – Ты – что? – как ни в чём не бывало спросил Арсений после последнего кольца. Уронил себе в ладонь и все вместе ссыпал в задний карман джинсов. Но чтобы добраться до заднего кармана узких джинсов, ему пришлось приподняться на Антоновых коленях. Выгибаться было совсем не обязательно, но он подался бёдрами вперёд, и Шастун опять забыл не только “что” он, но и кто он вообще и где. – Шаст, – Арсений снова прикусил его ноготь, широко провёл языком от ладони к кончику пальца. – Ты что-то хотел сказать. – Я – что?.. – в голове на манер порно-гифки проигрывалось, как Арсений чуть прикрывал веки, давая пальцу проскользнуть глубже по языку. – Я ничего, а ты, блять, что такое вообще, Арс?.. Заводить он умел как никто. Актёр же. Он мог даже ничего не делать, просто смотреть и время от времени то чуточку менять позу, то на миг будто бы терять лицо, позволяя разглядеть в глубине зрачков вожделение пополам с восхищением. И всё, вставало как в пятнадцать, хоть сваи заколачивай. А уж если он вот так ёрзал на коленях, то и дело проезжаясь пахом по паху… – Готов, – довольно протянул Арсений и прижался крепче. – Земля вызывает Шаста, приём! – и пальцами пощёлкал, но толку от этого, если от его улыбки звёзды взрывались перед глазами, оставляя в голове только искры и немного дыма? Арсений наконец-то не стал уворачиваться, отстраняться, когда Антон потянулся его поцеловать. Ответил, сжимая ладонь Антона в своей, и голова кружилась, как будто под ногами не твёрдый пол, а бездна, ущелье с тонкой голубоватой полоской речки где-то глубоко внутри, и из страховки – только ненадёжная внешне система ремней и карабинов, и из гарантий – только уверенная рука в его руке. – Я в душ? – шепнул Арсений ему в губы, и Антон не сразу смог ответить, его как огнём обожгло: – Если хочешь. Но вообще… Я уже, – пока ждал его с тренировки, в красках представляя себе, чем может закончиться этот вечер. Наконец-то. Господи, наконец-то. Как же он скучал. – Тогда нам нужно немного сменить позу, – Арсений негромко, бархатно рассмеялся, посылая стайку мурашек на разведку, что там у Антона сейчас пониже крестца. Мурашки вероломно проигнорировали место назначения и высыпали на бёдра, как только Арсений сжал их своими перед тем, как встать. От его улыбки не мир становился светлей, хотя и это тоже. От его улыбки ноги подгибались и тело рассыпалось, и, когда Арсений подтолкнул его в плечо, Антон перевернулся, переступил коленями, вставая на сиденье дивана, опёрся на спинку. Оглянулся через плечо: так? По потемневшему взгляду понял: так. – Какой же ты, – Арсений провёл раскрытой ладонью по его спине, задирая футболку, надавил. – Какой? – Голодный. И столько времени уже прошло с тех пор, как он сам говорил это Арсу, а всё равно в дрожь бросило: интонация один в один. И даже диван тот же самый, только дела творятся на нём совсем другие, и разговоры ведутся тоже другие, и сами они уже тоже совсем не те два нерешительных влюблённых дурака, что были тогда. – Горячий, – Арс продолжил, оглаживая его бока, – ты меня с ума сводишь, – хмыкнул ему в поясницу, коснулся губами, стягивая шорты, – до сих пор, Шаст, веришь, вообще легче не становится на тебя смотреть. – Арс, если у тебя настроение попиздеть, – Антон тяжело опёрся на прямые руки, опустив голову, – то я хочу тебя ви… Бля! – руки подогнулись, когда Арсений сначала шлёпнул его по заду, то ли призывая замолчать, то ли привлекая внимание, а потом сразу поцеловал. – Что ты… Арс?! – и, придержав его бёдра, языком скользнул между ягодиц в короткой ласке, от которой дыбом встали вообще все волосы. – М? – Смазка! Где всегда! – нет, он, конечно, только-только из душа, и вообще, что Арс там не видел, но… – Ага, – сухие губы коснулись его яиц. – Антош, разберусь, расслабься. Но пробирало всё равно до печени. После такого старта – на самом деле, уже даже после того, как Арс избавил его от колец, – никакая долгая прелюдия не нужна была. Но Арсению нравилось гладить, целовать, покусывать, облизывать, – Антон с его страстью к следам на теле очень хорошо его понимал, но непривычно было в роли того, на чьём теле остаются следы. Следы губ, зубов, ногтей и даже ладоней, а потом – следы смазки; ещё немного прелюдии, и Антон начал бы не просто стонать, а непристойно и совсем не мужественно хныкать, выпрашивая продолжение. – Арс, пожалуйста… – пальцы ныли от того, как он стискивал спинку дивана. – Арс! Ну что он всё там выцеловывает, скоро не засосы, а синяки будут на бёдрах! Почему медлит?! В момент, когда в него вошли хотя бы пальцы, возбуждение подскочило до пика, и Антон приложился лбом к стене, сжался то ли в попытке задержать их подольше, то ли удержаться на этой грани. А потом ещё пальцы и ещё смазка, и вроде бы ничего страшного, тянет только, но нихуя себе. Может быть, кончить от прелюдии и потом начать всё сначала – не такая уж плохая идея, но кто бы ему дал? Без внешней стимуляции пока не получается, а Арсово пожелание держать при себе грабли вряд ли стоило понимать так буквально: проходили уже, Антону совсем не хотелось бы додрачивать в одиночестве, параллельно размышляя, как бы вымолить прощение. Арс, когда ему надо, мог быть той ещё мразью. Мразью любимой и внимательной: когда Антон дёрнулся от неприятных ощущений из-за ещё одного пальца, он среагировал моментально: – Стоп? – Ни в коем случае! – потому что неприятные ощущения могут и быть, но заводило происходящее не только инициатора-Арсения. И если бы Антон не хотел, он остановил бы всё гораздо раньше. Арсений шумно вздохнул и поцеловал его крестец, лизнул длинно, собирая испарину. Вернул всё как было, только медленнее, покружив сначала языком, подушечкой пальца вокруг растянутого ануса, и в этот раз Антон только застонал громче. Бёдра дрожали, колени разъезжались, и требовалось осознанное усилие, чтобы не напрягаться. – Арс, хочу тебя, давай, Арс, – он обернулся, кусая губы. Обернулся в другую сторону, пытаясь найти Арсения хотя бы взглядом, но тот придержал его голову, запустив пальцы в волосы: – Тих’, тих’… – и даже по голосу не понять, чего он вообще хочет, чего добивается. Больше пальцев внутри? Да куда уже больше, ещё немного – и вся кисть войдёт, и это не Ирина маленькая рука, а Арсова широкая ладонь. Ждёт, когда Антона совсем размотает? И до этого недалеко, но как тогда ебаться-то, когда один из партнёров почти в отключке от перевозбуждения… – Смотри, – тянущую пустоту внутри Антон не сразу связал с тем, что Арсений прижался к нему, мазанув жесткой натянутой джинсой по ягодицам. – Вот до сюда, – его рука, блестящая от смазки, качнулась у Антона перед лицом, и ноготь большого пальца показывал на середину костяшек. – Молодец какой, а? – Бля… – а что тут ещё скажешь. Пока что рекорд. А потом наконец-то звякнули болты на джинсах, зашелестела фольга презерватива, и Арсений потянул его за бёдра, предлагая немного отстраниться от спинки дивана и сдвинуться навстречу. И вообще-то, может быть, трахаться после такого ядрёного фистинга – не самая хорошая идея, но, судя по сдавленному стону, Арсения всё устраивало. А уж насколько всё устраивало Антона – словами не передать, даже матерными: горло перехватило от ощущения долгожданного проникновения. Руки у Арсения, конечно, золотые, но ждал-то Антон всё-таки не их. Дальше думалка сломалась окончательно: у него расползались колени, его не держали руки, истерзанные губами и зубами Арсения ягодицы и бёдра ныли, как минимум за один мощный засос на загривке Антон мог бы поручиться. Вместе с мощными, резкими толчками внутри всё это давало такой эффект, что выносите святых, зажигайте новые звёзды, потому что старые взрываются одна за одной под опущенными веками. Он кончил, как только Арсений положил руку ему на член, пробежался пальцами по головке и слегка сжал: не хватало буквально одной дополнительной точки стимуляции. Кончил, вслушиваясь в слегка сиплый рокот чужого голоса над ухом: – Умница, Антош, продержался, какой хороший мальчик, – и об этом они потом ещё обязательно поговорят, потому что ну какой в жопу “хороший мальчик” двухметровый, но что бы Арсений ни нёс в тот момент, всё равно: он вбивался в растянутый зад, он сжимал изнывающий член, он касался губами горящего уха, и за это Антон готов был смириться даже с “хорошим мальчиком”. Арсений, во всех смыслах мастер накручивать себя, ненадолго от него отстал. Если бы шевелился язык, Антон предложил бы ему додрочить снаружи (потому что если Арс возьмётся слизывать сперму с его спины, то они пойдут на второй круг неприлично быстро, а он, может, даже и не прочь), но и так хорошо. А с обоями Антон даже как-то сроднился после того, как всю дорогу тёрся о них лицом. – Антош, порядок? – такого ласкового, запыхавшегося Арсения он любил, кажется, ещё больше. – Встать… – А то ты не настоялся, – сухие губы ткнулись ему в шею. – Целиком встать, Арс. Не могу, – Антон осел на пятки, вздрогнул, чувствуя колкую пульсацию и едва ощутимый холодок внутри. Тонус вернётся к мышцам очень быстро, он как раз вспомнит своё имя и адрес, но прямо сейчас казалось, что всё, пизда, его половая жизнь на этом кончена. – А надо? – Арсений, откуда только силы берутся, обнял его сзади и повалил набок, помог перевернуться на спину. Поцеловал, когда Антон к нему потянулся, сдвинул в сторону непослушную чёлку. – Лежи, куда тебе вставать? Антох, ты просто… У меня слов нет. Люблю тебя. – И я тебя, – Антон дёрнул уголками губ, прищурился. – Кольца отдай. Арсений расхохотался и зажал было кольцо в зубах, предлагая посильную помощь с надеванием, но был обруган и послан за водичкой: запал иссяк, теперь уже никакого второго захода в обозримом будущем. Тем более что это они, конечно, хорошо придумали, но вообще-то Арсу нужно было успеть по своим таинственным актёрско-модельным делам перед общей встречей, и было бы очень неплохо его покормить, собрать и привести в чувство, – потому что, Антон заметил, за водичкой тот тоже пошёл по синусоиде. Пришлось вставать, соскребая себя с дивана, и всё-таки помогать. Уже сильно позже Антон понял, что к нему вернулись только четыре кольца. * Подкараулить счастливого воришку удалось только поздно вечером, когда они с Димой ушли за едой на всех, и Дима вернулся первым, а Арс от него отстал. Или специально дожидался Антона у входа, догадываясь, что рано или поздно тот пересчитает украшения и догадается, что что-то тут нечисто? – Отдавай, – Антон требовательно протянул руку, и Арсений вложил в неё шаурму. – Арс! – Что? Ты хотел в сырном? Или с сухариками? То самое кольцо пришлось Арсению впору и очень ладно смотрелось на его руке. Он даже не пытался как-то его спрятать, и эта естественность работала: ну надел и надел, он ещё и цепь на шею надел, любимую, с хитрым замком, и волосы уложил, и вообще выглядел великолепно, как всегда. Мало кому пришло бы в голову, что кольцо честно спизжено не далее как тем же днём. Да и рубашка, если уж на то пошло, тоже, и вообще-то Антон по ней скучает. Удобная была рубашка, жаль только, что в какой-то момент осела в Питере и в Москву возвращалась разве что набегами. – Ну ты и козёл, Арс! – Антон поджал губы, пытаясь сдержать улыбку. Перехватил шаурму поудобнее и обнял Арсения второй рукой, чмокнул в подбородок, в ухо, в висок; хотел попасть в лицо хоть раз, а Арсений уворачивался и готов был драться пакетом: – Тоха, ну ёб твою мать! – но смеялся, а в конце концов сам подставил губы. Правда, укусил за язык, когда Антон попытался углубить поцелуй: – Придержи коней, Шастун! Чего завёлся? – Ты спиздил моё кольцо! – Ну да, в первый раз, что ли, – Арсений почти не улыбался. Почти. – Так, блять, в смысле?!.. Ты, гремлин!.. Самое время убежать в закат, хохоча, но Арсений убежал только в направлении офиса и почти не хохотал. Ну так, посмеивался. И бросил в Антона снуд, которым, если честно, его бы и придушить за такие выкрутасы. Но он ведь тогда, чего доброго, дуба даст, а последний рекорд – всего лишь по середину костяшек… Думать об этом, наматывая Арсов снуд на себя, было больше щекотно и приятно, чем возбуждающе, слишком уж хорошим и насыщенным выдалось утро. Но снуд он Арсу не вернул, так и нахохлился в нём вместе с шаурмой, и всем своим видом показывал, что обмен должен быть честным: добрая треть его гардероба и часть украшений в обмен на один шарф – не такой уж плохой расклад. Арс даже не слишком выпендривался. И, когда Антон потащился курить в одной толстовке, выскочил вслед за ним в его же куртке, чтобы засосать прямо у входа и всё-таки вложить в ладонь спорное кольцо: – На, Тох, не дуйся. – Да иди в пизду, – сигарета дёрнулась, когда Антон попытался улыбнуться, зажав её зубами. А Арс дёрнулся, когда от смешка дым пошёл ему в лицо, а не в сторону. Но руки ему были нужны, чтобы разжать Арсовы пальцы и надеть кольцо туда же, где заметил его в обед: – Оставь. Тебе идёт. Димка изо всех сил делал вид, что не подслушивает, а разговаривает по телефону, но Антон мог бы поклясться: если бы у него уши поворачивались, оба бы торчали в их направлении. Одно, возможно, на антеннке. – Ты чего голым выскочил? – Арсений закопошился, снимая с себя чужую куртку, но был пойман снова: – Да мне не холодно, Арс, угомонись, ну. – Что “ну”, не “нукай”, не запрягал… Фу, Шаст, от тебя табачиной несёт, как от пепельницы! Уйди! Шаст! – но он больше ругался, чем действительно уворачивался от поцелуя. Хотя, поди увернись, когда в слишком широкую для него куртку Антон его спеленал, как младенца, и обнял поверх: – Угомонись, нормально всё. Нормально всё? – клюнул в висок ещё раз и затянулся, в этот раз старательно выдыхая в сторону. – Шаст, ну не лето на улице! – Ну вот и стой, грей теперь, раз выскочил, – и прижал покрепче. С этим Арсений спорить не стал. Не то устыдился, не то сам пригрелся, не то тоже ждал, когда Димка уже докурит и уйдёт ворковать с Савиной в помещение, а тот всё не уходил и не уходил. Тоже ведь кобра очкастая, ехидна в мелкую колючку… Но ушёл, только смерил их подозрительным взглядом и буркнул что-то подозрительно похожее на “Опять сосаться будете?”. Антон и рад был бы ответить, но Арсений успел первым: ещё до того, как закрылась дверь, подтянул его к себе, игнорируя сигарету в руках, поцеловал нежно и неторопливо. Не то, чтобы Антон до этого злился всерьёз, но теперь точно перестал. И потом, Арсу завтра уезжать, а значит, нужно как следует нагреться в его объятиях сейчас. И в самом деле ведь не лето на календаре. Зато в душе… * Ещё с (далёких уже) школьных времён Антону помнилось, что лето – счастливое время, свободное, полное весёлой суматохи и солнца. Потом был вуз, начало шоу, потом само шоу и все их сто сорок шесть дополнительных проектов, и всё меньше летом становилось свободы, всё меньше оно отличалось от остальных сезонов. Что такое две недели отпуска, когда остальные десять летних недель ты по-прежнему пашешь как вол? Капля в море. С тех пор, как его солнце и его море сконцентрировались в людях рядом, лето совсем потеряло смысл. Не так. Его лето, его счастье, его свобода, его весёлая суматоха стали будто любимая песня в плейлисте, которую включаешь семнадцать раз подряд, а на восемнадцатый уже можно не включать, она и так играет в голове. И его лето теперь пряталось в тёплом взгляде Иры, в глазах-океанах Арсения, – его лето на бесконечном повторе. – Какая красота, – Ира устроила голову у него на плече, задержала на экране сториз Арса, где он танцевал дуэтом с кем-то неопознанным. Сториз была свежая, буквально пару часов назад выложенная: этот охламон, похоже, сразу с вокзала поехал на студию, а потом танцевать на улицах. И сториз была то ли третья, то ли четвёртая в карусели, а Антон и не заметил, что досмотрел все предыдущие. – Да, – он поймал Ирину руку, отнял от экрана, давая виртуальному Арсу возможность танцевать дальше, прижал к губам её пальцы. – Какая красота.