Какая красота

Далеко на фоне пошла на взлёт не первой молодости стиральная машина, и Ира на видео сморщилась: – Если эта гадость снова сожрёт носок, я её выкину, Арс, клянусь. – Да ладно тебе, пока ведь работает, – Арсений прокашлялся, сипло и невесело хохотнул. Надежда на то, что он быстро оправится и вернётся к работе офлайн-ведущего, умерла в жутких муках пару часов назад, когда температура поползла вверх. Тут дай бог к съёмкам шоу отойти, чтобы не гундосить в камеру. – Что у вас, недостаток носков? – Они самоубиваются в пододеяльники. Ну да не важно, о чём это я? А! И вот иду такая вся… – В “Дольче Габбана”... Ира на секунду зависла, а потом расхохоталась, стащив с переносицы очки: – И на сердце рана! В точку! – Теперь ты будешь петь её до конца недели. Не благодари. – Да иди в задницу, Арс! – Я бы с радостью, солнышко, но, сама знаешь, есть этому объективные препятствия, – Арс высморкался и придал лицу самое жалобное выражение, какое только мог. Ира вроде бы повелась, погрустнела, но долго не выдержал ни один из них: оба рассмеялись, Ира нормально, Арсений – в носовой платок. – Господи, какой ты зануда иногда… А где Тоша, кстати? – Ты меня спрашиваешь? – Риторический вопрос, он ушёл вынести мусор и купить Люку корма, когда ты позвонил. И пропал. – МЧС, Росгвардия, обзвон моргов и больниц? – Да для начала бы просто ему позвонить, но у меня тут немного занято, – Ира красноречиво качнулась вся вместе с фоном. Хлопок – и вместо её лица Арс имел удовольствие лицезреть люстру. – Ир, ну я понимаю, что меня лишили доступа к телу, но хотя бы доступа к его виду не лишай, а? – Извини, извини, вот, всё, я вернула… Яркая толстовка на несколько размеров больше (настолько оверсайз, что уже платье), растрепанный пучок на макушке, очки сползли, – Ира была такой уютной, нежной и домашней, что в груди ёкало, и горло сводило совсем не так, как полагается при простуде. А где-то между капюшоном и прядями волос виднелись относительно свежие следы страсти, которые прямо сейчас не нужно было ни от кого прятать и замазывать. Когда заметил – иррационально хотелось потереть собственную грудь, точно так же украшенную сходящими следами зубов и поцелуев. ИР-рационально, ба-дум-тсс. – Давай я позвоню гулящему, я с планшета. – Ну давай. Телефон оказался похоронен где-то в глубинах одеяльного кокона, нашёлся только когда в нём пропала необходимость: на той стороне щелкнул дверной замок, кот спрыгнул с Ириных колен и пошёл здороваться. – Как всегда. Убираю за ним я, кормлю его я, но ты думаешь, эта пушистая жопа ко мне выходит? – Когда ты вся такая красивая идёшь в “Дольче Габана”? Или вообще, глобально? – Я дома! Привет, Люк, привет, мой хороший, иди к папочке… – от звуков родного голоса сжалось что-то в груди. Ира неправдоподобно изобразила отвращение пополам с обидой, но было ясно как день: всё наигранное, всё не так, и кота к Антону (или Антона к коту) она не ревнует. У этой женщины вообще чувство ревности, кажется, атрофировалось, потому что ничем иным невозможно было объяснить, что они сидели и распивали ром-колу на двоих, разделив её по-родственному: Арсу ром, Ире кола. Оба – в одежде с чужого плеча, оба – разукрашенные под гжель в местах, которые не попадут под прицел камер (в случае Арса) или под завистливый взгляд (в случае Иры). – Привет, Антох, – Арсений повысил голос, насколько смог, когда рядом с Ирой в кадре появилось укутанное в пуховик тело. Ире достался поцелуй, Арсу – тёплый взгляд: – Сплетничаете? – А как же, – Арсений приподнял стакан, тщетно пытаясь спрятать за ним улыбку. – Как здоровье твоё, герой? – Дезинфицируюсь изнутри. Нормально всё. К съёмкам буду как огурчик. – Зелёный и в пупырышку, я понял, – Антон принялся разматывать шарф, поиграл с котом бахромой, снова чмокнул Иру куда попало. Арсений напомнил себе, что зависть – недостойное чувство, и вообще он болеет, а значит, в любом случае мог бы рассчитывать разве что на бережный “тьмок” куда-нибудь в макушку. А скорее – на воздушный, потому что даже для него недельный простой в работе мог бы быть смерти подобен, если бы Арсений не разгрузил себе эту неделю заранее (правда, совсем по другой причине, но кто ж знал), а для Антона так тем более. С его-то графиком дай бог дня два дома отлежаться, если простыл. – Ладно, мне пора горло полоскать, таблетки пить и так далее, – Арсений вздохнул, безотчётно подтянул повыше ворот толстовки. Тёплые штаны, толстовка с начёсом, носки (целых две пары!), одеяльный кокон сверху, а его всё равно морозило, хоть ты тресни. И плюс тридцать восемь на градуснике тут почти ни при чём: отопительный сезон уже закончился, а с погодой это не согласовали. – И спать, – Ира нахмурилась. – Тебе нужно много пить и спать. – Я пью, – Арсений салютнул стаканом и опрокинул в себя последний глоток. Пусть прогревание крепким алкоголем изнутри не работало в должной мере, в сон действительно клонило, и, хотя Ира так и не дорассказала историю про “Дольче Габбана”, дослушать сейчас уже не будет сил. – Воду пей, дурак… Чай горячий, – Ира всмотрелась в подчёркнуто невинное лицо и махнула рукой. – Ладно, мы ужинать пойдём, ага? И Люка кормить. Спокойной ночи, Арс. – Сладких, Арсюш, – Антон смотрел на него как-то непонятно, как будто тоже что-то хотел сказать, но не мог подобрать слов. Взгляд словно бы не его, а его года три назад, когда они уже закончили приятельствовать и начали крепко дружить, но ещё не осознали, насколько на самом деле эта крепкая мужская дружба завязана на обоюдной бисексуальности и взаимной симпатии, выходящей за рамки броманса. – Сладких снов. * К двум часам ночи лекарство наконец-то подействовало, температура спала, и Арсений смог уснуть. Его терапевт наверняка неудержимо икал весь вечер, потому что Арсений, не имея возможности ещё как-то повлиять на течение болезни, поминал его ежечасно и не всегда добрым словом. Ира в своём желании научить его правильно болеть была невероятно наивна: традиционного для простуды малинового варенья в доме Арсения не водилось, питьевой режим примерно соблюдался сам собой, но не всегда с помощью воды, а есть попросту не хотелось. Приходилось, чтобы не закидываться лекарствами на голодный желудок, и Арсений находил утешение в вере, что эти колёса рано или поздно увезут его в светлое будущее. Особенно если он так и продолжит спать, как кот, по восемнадцать часов в день. Или сколько там вышло, если в последний раз он посмотрел на часы в начале третьего, а потом уже в пять часов пополудни? “Пополудни”, господи, откуда в его голове это слово вообще, какая шальная императрица его покусала и когда… В доме почему-то приятно пахло варёной курицей, и на секунду Арсения накрыла паника: обонятельные галлюцинации?! А потом его накрыло одеяло, из которого его за секунду до этого буквально вытряхнули, и вместе с прохладным воздухом комнаты в одеяльный кокон проникло что-то живое, горячее и ещё острее пахнущее варёной курицей. С овощами. Почти запах из детства. – Ты чего проснулся? А ну-ка спи, – пробормотал ему в шею Антон и тронул губами липкую от испарины кожу. – Ты ещё болен. – Ты что тут делаешь?.. – Варю тебе куриный суп и привёз варенье, – Антон потёрся носом о его затылок, и оказалось, что болезнь болезнью, а мурашки наготове: побежали как миленькие. – Не переживай, варку супа Ира контролировала от и до, не отравишься. – Шаст, ты совсем?.. – Арсений попытался повернуться на другой бок, но ему не дали: Антон прижал к себе, обхватив за пояс. – Ты что… Ты как тут оказался? А работа? – Вообще думать о работе не могу, когда ты тут в гордом одиночестве загибаешься от простуды, Арс… Так, если ты не планируешь больше спать, то встаём и едим суп. – Ну мам! – А ну завали лицо! Что-то подозрительно похожее на нежность всколыхнулось под грудиной, и, когда шок отступил, на смену ему пришла признательность. У Антона были ключи от его квартиры, разумеется. И гипотетическая возможность оказаться на пороге вообще в любой момент. Другой вопрос, что Шастун ею не пользовался ни разу за всё время знакомства: всегда звонил, обговаривал время приезда. Даже когда получил легитимную возможность завалиться в гости на правах бойфренда, как бы это странно ни звучало в контексте их сложных отношений. И чтобы примчаться вот так спонтанно, то ли в ночи, то ли утром, и упасть лицом в домашние дела… Суп варить, это же умереть не встать! – Антох, я тебя люблю, – осознание пришло к концу чашки супа. С лапшой-звёздочками. Только форма лапши отличала этот суп от того, что когда-то, лет эдак тридцать назад, варила ему мать. – М? М, я тебя тоже, – Шастун не поднял головы от телефона, только стрельнул взглядом и улыбнулся: то ли словам Арсения, то ли мему в переписке, и не понять. – Ты поел? Класс, а теперь купаться. – Деспот. – Душ, лекарства и чай с малиной, Арс. – Я передумал, не люблю тебя больше. – Да ради бога, но сейчас ты идёшь в душ. Или тебя отнести? Пришлось идти. А пока он отмокал, заново осознавая себя в реальном мире без температурных приходов и поразительного ощущения, что ему одновременно до трясучки холодно и до одури жарко, Антон перестелил ему постель и заварил чай. И поймал в объятия с полотенцем. И потом поймал в объятия ещё раз, усадил между колен, давая прислониться к своей груди, горячий, крепкий, родной и любимый просто на разрыв аорты. Под спиной Антона – подушка, на коленях Арса – одеяло в свежем пододеяльнике, и толстовку, фантомно пахнущую “Сапсаном”, Антон натянул на него, не слушая возражений: “Я у тебя зелёную заберу. Арс, блять, в какой момент она вообще попала к тебе?!” – Когда уезжаешь? – Завтра в три, – Антон шумно дышал ему в ухо, и притихшие было мурашки снова вышли на променад. – Ира, когда ты отключился, меня чуть не придушила, знаешь? Езжай, говорит, я купила тебе билеты, вещи сам соберёшь, отпрашивайся, хоть тушкой, хоть чучелом, но должен быть в Питере, иначе пизда нашему графу Попову. – Так и сказала? – “Пизда” – это я от себя добавил, а вообще да. – Эта женщина страшна в гневе, в любви и в заботе. Антон согласно угукнул и отхлебнул из его чашки, демонстрируя вопиющее презрение к заразе. – Ира спрашивает, живой ли ты тут, – он показал экран телефона с открытым чатом. – Ты живой? – Определенно гораздо живее, чем был вчера вечером. Но я ей попозже напишу, ага? – разряженный телефон, должно быть, лежал где-то на полу возле провода зарядки, потому что Арс, он точно помнил, перед сном не нашёл в себе сил их “поженить”. Антон хохотнул и принялся что-то строчить. Экран был перед самым лицом, но Арсений запрокинул голову на родное плечо и закрыл глаза: плевать, что там происходит во внешнем мире, сегодня он играет в сыча, сегодня ему максимально плевать на всё, кроме удивительно своевременного появления друга-любовника-бог-знает-кого-ещё на пороге его квартиры. – Матвиеныч передаёт, что до тебя невозможно дозвониться. И что если в инсте не будет свежих селфи через два дня, он начнёт бить тревогу и вызывать тебе скорую и полицию одновременно, потому что, скорее всего, это будет значить, что ты умер. – И ему привет. Соседи сверху снова начали то ли играть в боулинг, то ли переставлять мебель, кто их разберёт, неугомонных… Нет, Арс знал, что эти звуки, на самом деле, не “соседского” происхождения, но припылённое болезнью сознание рисовало картины дрессировки ручного кенгуру и регулярной перестановки шкафа-купе к другой стене. Сколько бы ни было в их квартире стен. Возможно, время от времени специально для этого возводили новые и демонтировали старые. Антон посмеивался чему-то, то обнимал его за плечи, то просто сжимал в руках, пытаясь удержать телефон понадёжнее. Вынул чайную чашку из ослабевших ладоней, когда снова начало клонить в сон, допил остывший чай и отставил в сторону, – обнял снова: – Спи, горе… Жаль, так безумно жаль тратить время, что они могут провести вместе, на сон. Так безумно жаль сидеть в объятиях пьяным от болезни, а не от нежности. Жаль, что нет слов, чтобы рассказать, насколько ценно то, что Антон делает для него. Сейчас и всегда. * – …посмотрю, – балконная дверь едва слышно хлопнула, но проснулся Арсений будто бы за мгновение до этого. – Спит вроде бы. Да пусть так и спит, не будить же его только чтобы разделся. Едва ощутимо тянуло табаком и прохладой. – Да я крепкий. Ага, и коленки в тепле держу, факт, факт… Да не парься, на крайняк вдвоём тут заляжем в умиральную яму, а билеты сдам. Ха-ха, очень смешно… Сколько он проспал? Ориентироваться на свет вообще нет смысла, на Антона тоже: тот может с одинаковым успехом трепаться с Ирой и в девять вечера, и в час ночи, и даже утром, если уже настало утро. С каждым новым пробуждением самочувствие выправлялось. Уже не хотелось рыть пресловутую умиральную яму прямо посреди комнаты, желательно – не выбираясь из одеяла. И тепло было по-настоящему, без этого болезненного ощущения, что у него одновременно жар и озноб, а ещё подкрадывается инфаркт, радикулит, аллопеция и простатит. Не то, чтобы были предпосылки, но если уж страдать, то по полной. – Ир, – Антон звякнул посудой на кухне, – сама там как вообще? – Нормально всё, – неожиданно чётко донеслось в ответ. – Завтра будешь меня любить, а сегодня больше люби Арса. Тош, что за эхо? – Да я тебя случайно щекой на громкую поставил… Ща… – встрёпанная голова показалась в проёме, и Арсений не стал притворяться спящим. – Бля, Арс, разбудил? Сорян, я это… – Сам проснулся, угомонись... – Ириш, я перезвоню. Ага, и я, – телефон упал в груду подушек, Антон – коленями на край постели, неловко ткнулся губами в Арсов лоб. – Ну вроде больше не горишь. Бля, Арс, ты щас так маньячно лыбишься, ты точно в порядке? – Сегодня, значит, больше Арса любить? – измотанный короткой, но резкой болезнью организм всячески сопротивлялся активным движениям, уронить Антона на себя получилось, а вот обнять – уже вполсилы. – Господи, дай мозгов этому человеку! Арс! Ну куда?! Лежать, кому сказал! – Антон ругался, но смеялся, не пытаясь вывернуться из объятий, только голову от поцелуев отворачивал, то ли специально, то ли ненароком подставляя вместо губ щёки, шею, подбородок, поросший жесткой короткой щетиной. Когда надоело – перелёг с упором на локти, запустил пальцы в волосы, удерживая голову Арсения. – Арс, ну это же не шутки! – Это не игры, тут всё серьёзно? – Крайне! – фыркнул совсем уж по-кошачьи, в своей излюбленной манере сморщил нос. – Твоя главная задача сейчас – лечиться, а ты что делаешь? – А твой куриный суп, Антох, меня мигом на ноги поставил, это просто панацея, можно патентовать. Ладно, пусти. Пусти, я в душ схожу, и… – в животе предательски заурчало. – Там суп ещё остался? – Полная кастрюля. – Тогда поесть – и гулять. – Ты с дуба рухнул? Там снег начался! Ваша питерская погода меня в гроб вгонит вообще, в смысле снег, не было в прогнозе никакого снега, что за херня, уже весна! – Снег? Тогда тем более гулять! Мне нужно дышать свежим воздухом, Шаст! Может, это он зря. Может, на самом деле, и не надо. Может, он после душа уйдёт обратно в постель, положит Антона под бок, и они будут до утра смотреть какие-то тупые сериалы или спортивные трансляции, под которые Арс опять уснёт. А может, и нет. В супе ли дело, в очевидной любви и ласке, в заботе или в том, что лекарства подействовали, – Арсений чувствовал себя не просто сносно, а почти хорошо. Особенно когда Шастун вот так смотрел на него и тёрся носом, ругался, уговаривая его угомониться, ловил за руки и отбирал любимые джинсы, совал вместо них утепленные штаны. И Арсений поддавался: падал на стул, на диван, падал в его глаза, в его объятия, сипло смеялся в ответ, храбрился и бодрился. Ежеминутно мысленно благодарил Иру за то, что она есть, за то, что она именно вот такая, за то, что снарядила благоверного сыграть роль службы спасения при больном Арсении. И всё-таки вытащил Антона на улицу. Ненадолго, на две сигареты у подъезда. Обнимал, как в последний раз, так, что шарф пропах его табаком, а руки (“Арс, а перчатки?!”) совсем закоченели. После возвращения, пока Антон ворчал и сетовал, что в ночи (оказывается, всё-таки была глубокая ночь) добыть еду проще на улице с ножом, чем в службе доставки, Арсений всё-таки поставил телефон на зарядку. Разулыбался, как дурак, читая входящие: от Серёги, от Димы, даже от Стаса, а самое главное – от Иры. “Тебе мало того, что ты похитил моё сердце, так ты ещё похитил всё-таки моего мужика!” “Ладно, нашего мужика” “Ладно, на самом деле, можешь поблагодарить, а то он бы ещё неделю сопли жевал, если бы я его не пнула, а можно ли, а уместно ли, а не нарушит ли он ненароком какие-то там ваши неписанные правила” “Крч видимо ты не в сознании, может, я утром это удалю всё-таки, если не прочитаешь” “Грустно без Антоши, Люк ходит, ищет, куда делся хозяин, мне хоть следом ходи. Ну типа как когда на гастроли уезжаете, только я-то знаю, что это не гастроли” “Но, если честно, не оч грустно, тебе сейчас реально нужнее” “Что ж мы так тебя любим, засранца” “Нет, конкретно мы с Люком сейчас тебя совсем не любим!” “Завтра я полюблю тебя снова <3” “Выздоравливай, Арсюш”