Причина забыть твоё имя

      Последние несколько дней текут, словно серые тучи — однотонно, безжизненно, понуро. Нет в них даже толики просвета. И тепла нет. Все размышления и споры с самим собой сводятся всегда к одному: Арсений-эгоист. Он бы никогда не признался себе в этом, если бы не начал анализировать свои действия с такой дотошностью. Он рассказал родителям Антона об их отношениях, потому что ему не хотелось больше скрываться. Он начал общаться с Димой, который не осуждает и даёт дельные советы, потому что рядом нужен был человек, который его выслушает. Он жаловался на всё Серёже, чтобы не чувствовать себя виноватым. И даже сейчас, после всех разговоров и ссор, он прилетает к лучшему другу, взяв больничный на работе, и надеется, что его примут, просто потому что он есть.       И Серёга принимает. Не задаёт лишних вопросов, не кидает косых взглядов и не пытается нянчиться, как с маленьким ребёнком. Он остаётся рядом, бубня себе под нос тихие ругательства, и заваривает чай с малиной без сахара. У него в гостях всегда также уютно, как в далёком детстве у бабушки. Пахнет чем-то пряным и домашним, в холодильнике стоит недавно приготовленный борщ, а на столе блюдце с разноцветными конфетами. Арсений кутается в эту атмосферу, как в огромный меховой плед и забывается спокойным сном, впервые за несколько дней.       Матвиенко только тяжело вздыхает. Ему правда жаль друга, который никак не может обрести то самое счастье, о котором пишут в книгах, снимают в фильмах. Он скучает по той беззаботной студенческой жизни, когда они постоянно зависали вместе, ходили по клубам, цепляли девчонок, гуляли по городу в поисках интересных мест и просто наслаждались тем, что имеют. Помнит, как капельку ревновал, когда у Арсения появилась девушка, которая впоследствии стала его женой, но искренне был рад, поздравляя их на свадьбе. И как же сильно был удивлён, узнав, что Поповы решили развестись через пару лет по обоюдному согласию.       А после всё завертелось с каким-то незрелым мальчишкой, который ещё в день знакомства показал всех своих тараканов в голове, заблевав ковёр в коридоре и вырубившись на коленях у Арсения прямо в новогоднюю ночь, когда часы били двенадцать. Серёжа ещё тогда заметил странный блеск в глазах друга, когда тот с особой нежностью перебирал русые прядки напившегося студента. А сейчас, сидя в кресле напротив разложенного дивана, на котором мирно сопит уставшее от всего бренное тело, он жалеет только о том, что не вышвырнул Антона в тот же день за дверь, побоявшись, что тот не дойдёт в таком состоянии до своего общежития.       Спустя несколько часов сна Арсений выглядит уже похожим на человека. На лице даже пару раз проскакивает мимолётная улыбка, когда Серёжа ставит перед ним пюре и котлеты с апельсиновым соком. Он ничего не требует, не лезет в душу, и именно это подталкивает рассказать всё, как есть. Попов вываливает всю правду, не собираясь более скрывать то, что так долго сдавливало грудь. Глаз не поднимает — стыдно.       — Это пиздец. — Заключает Матвиенко, печально поджимая губы.       — Насколько всё плохо?       — Ну, — Чешет затылок, прикидывая в голове возможные варианты ответа. — Мне стало жаль Антона.       Арсений глухо усмехается, выдыхая воздух через нос. Вот теперь он чувствует себя полнейшим мудаком. Появляется острое желание напиться и сброситься с многоэтажки, чтобы больше никому не доставлять проблем. Мысли вьются в шерстяной клубок, как у подростков, которые никак не могут наладить свою жизнь и при любых трудностях думают, как бы поскорее со всем покончить. Но он ведь взрослый, должен уже уметь брать ответственность за свои поступки. Только вот что-то едкое, как кислота, разъедает органы и сжигает лёгкие. Внутри скручивается железная проволока, протыкающая насквозь дурной мозг. Вот бы вырубиться прямо сейчас и ничего не чувствовать более. Чтобы не было урагана в голове. Чтобы электрические молнии не поражали тело миллиардами импульсов при одном только упоминании о человеке, который стал так жизненно необходим. Чтобы возможно было сделать обычный вдох, обогащая кровь кислородом, и при этом не жалеть о том, что вообще умеешь дышать.       — Что ж, мы с тобой в одной лодке. — Хлопает себя по бёдрам Серёжа. На вопросительный взгляд друга грустно улыбается и качает головой. — Я тоже теперь одинокий волк.       — Да ладно? С Машкой расстались? — Оживает Арсений, всё же поднимая голову.       — Да… недели две уже как.       — И почему я узнаю об этом только сейчас? — Хмурится, обижаясь за столь пренебрежительное отношение к такой важной информации. — Я же знаю насколько это тяжело, мог бы и позвонить.       — У тебя были другие дела, Арсюх. — Просто отвечает Серёжа. — К тому же я сам принял это решение, потому что наши постоянные скандалы и детские ссоры на пустом месте не привели бы ни к чему хорошему. Она классная и мне с ней было очень хорошо. Даже как-то херово из-за того, что пришлось всё закончить. Но у нас с ней разные цели в жизни, огромные амбиции и нежелание покидать родной город. А жить на два города, сам знаешь, идея так себе.       — Н-да… мне жаль.       — Мне тоже немного. Но с нашими характерами, мы бы поубивали друг друга через пару месяцев.       — Кхм… понимаю. — Приобнимает себя за плечи Арсений. Он, как никто другой, знает какого это душить человека своей любовью. Под кожей пробегает колючий озноб.       — Может оно и к лучшему? Сам подумай, вы уже столько раз пытались с ним, но каждый раз всё заканчивается этим. — Разводит руки в стороны, не зная, как по-другому выразить свои чувства.       — Да, но это тяжело. — Задумывается, тщательно подбирая слова. — Как ты пережил расставание? Тебя не тянет назад?       — Тянет, конечно. И кошки на душе скребут. Но я же взрослый человек, Арс. Я принял решение, что не хочу мучить ни себя, ни её. Вам бы тоже пора наиграться друг другом.       — Но мы же любим…       — Вы калечите. У вас не любовь, а сильная эмоциональная привязанность. Это ненормально.       — И давно ты в психологи заделался? — Бросает надменно, но сразу же жалеет об этом, попав под равнодушный прицел карих глаз. От одного этого взгляда становится не по себе.       — А что, попал по больному? — Матвиенко поднимается с кресла, забирая тарелку с недоеденным блюдом и идёт в сторону кухни. Он не обижается, потому что выучил своего друга наизусть и знает, что нападение — всего лишь его способ обороны. Напоследок разворачивается, с сожалением оглядывая свесившего плечи Попова. — Ты и сам знаешь, что я прав.       Так и есть. В словах Матвиенко больше смысла, чем во всех размышлениях, которые Арсений вёл с собой на протяжении долгих четырёх дней, тянувшихся, как жевательная резинка. Тысяча «против» и только одно «за», которое сам себе, как мантру твердит Попов и во сне, и наяву. Ему самому надоели эти качели разгоняющиеся от «всё прекрасно, как в диснеевской сказке» до «как всё заебало, лучше бы не знали друг друга» со скоростью Света. Но ему не нужно, чтобы всё было хо-ро-шо, в этом проблема. Ему нужны эмоции: яркие, весёлые, грустные, пугающие, утягивающие. Они, словно круговорот, засасывают сознание в свои недра и не отпускают. Без них ощущаешь себя пустым, никчёмным. Ощущение, словно исчезни Антон из жизни Арсения, и краски в мире тут же погаснут. Останутся только серость, слякоть и застывшие капли дождя на окнах. Как и сейчас — в животе вакуум, не позволяющий нормально передвигаться, есть и пить. В него проваливается всё, впитывая, как дементор, светлые эмоции и воспоминания. Арсений становится тусклой оболочкой без смысла и целей.       Он тихо поднимается с дивана и бредёт к своей куртке, оставленной в коридоре, чтобы достать последнее, что имеет ценность. В кармане, в районе сердца, укутанное в водонепроницаемый пакет с застёжкой, лежит монета. С одной её стороны написано величавое «Да», а с другой строгое «Нет».       «Последний раз» — Думает Попов, прижимая подарок к груди. Задаёт про себя мучающий его вопрос и подбрасывает монетку ввысь. Вместе с каждым оборотом, проносится вся жизнь перед глазами. Разве возможно настолько погрузиться в человека, чтобы после всего, что было, вновь спрашивать у Судьбы, есть ли у них будущее? Ловит, железку, накрывая её ладонью, и мысленно твердит себе, что это окончательное и бесповоротное решение. Однако, убрав руку и прочитав короткое слово, состоящее всего из трёх букв, ноги сами подкашиваются. Он падает на колени, больно ударяясь костяшками, задевает локтем полку с обувью и утыкается лбом в пол. На шум прибегает взволнованный Матвиенко.       — Твою мать, Арс!       — Сука, как же больно. — Сквозь сжатые зубы шипит Арсений. И говорит он совсем не о физическом состоянии.       — Эй, тише-тише. Скорую? — Мечется Серёжа, но видит тянущуюся к нему руку и замирает.       — Не надо.       Матвиенко подсаживается рядом, сплетая пальцы в крепкий замок, и помогает сесть ровнее. Арсений облокачивается спиной на входную дверь, рвано дышит и смотрит куда-то сквозь стены.       — Я люблю его. — Шепчет охрипшим голосом и легонько бьётся затылком о лакированную поверхность двери. Удар эхом разносится по всему организму, переворачивает всё с ног на голову и выворачивает наизнанку всех спрятанных демонов.       — Это не так. — Сочувственно заглядывает в голубые глаза, но его словно не замечают, не фокусируются на нём.       — Я пиздец как его люблю. — Жмурится, сильнее стискивая челюсть. Гортанный рык рвётся наружу, пугая своим неестественным, животным звучанием.       — Арс, угомонись! Ты не любишь его, посмотри на себя. — Серёжа пытается ухватить лицо друга в свободную руку, до скрипучей боли сдавливает подбородок, призывая раскрыть глаза. Попов повинуется. Смотрит. Разбитый, уставший, отчаявшийся. Таким Матвиенко его ещё не видел никогда. — Отпусти его.       — Не могу. — Шепчет одними губами. Пепел в душе догорает, оставляя после себя только пыль несбывшихся надежд. По щеке тонкой струйкой стекает горячая капля, в которой сошлись все невысказанные крики и истерики. В ней последняя частичка Арсения. В ней сам Арсений.       Он снова прикрывает глаза и проваливается в забытье. Последняя мысль, мелькающая на подкорке сознания — обычное воспоминание, брошенное на съедение собственным тараканам.       «— Это на удачу. Когда будет сложно принять какое-то решение, просто подбрось монетку, она даст ответ.»       Голос Антона настолько тихий, что Арсений даже не придаёт ему особого значения.       «— И, Арс, если ответ тебя не устроит, то ты уже сделал свой выбор.»       Пока что не придаёт.

***

      За окном ярко светит солнце, протискиваясь своими лучами в самые тёмные уголки улицы. Разве что под навесы заглянуть не может, не дотягивается. И в душу Антона не лезет. Боится. Там таится настоящая Тьма, поглощающая всё тёплое и красочное. Шастун смотрит в окно не мигающим взглядом. Выжидает чего-то, а может тонет в тишине собственных мыслей. В голове уже давно никто не спорит. Мозг перестал озвучивать даже базовые рекомендации, наподобие «надо поесть», «скоро спать», «спина болит». Сплошной белый шум, тяжесть на веках и ноющая боль в висках. Постоянно клонит в сон. Антону кажется, что ещё немного и он забудет как дышать. Вырубится в какой-то момент и больше не сможет очнуться. Вот только он всё ещё жив. Сидит, сгорбившись над телефоном и не шевелится.       На экране открыт чат с неким Матвиенко. В коротком диалоге всего одно сообщение, к которому, Шастун уверен, приложил руку ещё один человек, и имя его теперь является табу. Матвиенко 7:19 «Выграновский вышел из тюрьмы. Он тебя не тронет в первое время, но советую уехать ненадолго из города или, ещё лучше, переехать насовсем. Это не шутки, Антон. Никто не знает, что у него на уме. Будь внимательнее, не оставайся один посреди безлюдных улиц.»       Как мило со стороны Серёги, который ещё около полугода назад угрожал начистить смазливую мордашку, предупреждать о том, кто сам не постесняется замарать руки и выпотрошить Антона наизнанку. Скорее всего это Арсений подтолкнул вечно недовольного армянина написать это сообщение, потому что догадался (или проверил), что теперь он везде заблокирован, а единственный способ достучаться до бывшего парня — настрочить смс-ку по другому номеру. Его переживания о безопасности Шастуна — крик о том, что ему не всё равно. Об этом можно было бы поразмышлять, но Антон слишком устал додумывать, вечно накручивать себя и пытаться что-то изменить.       Сейчас в его жизни, как и всегда, есть определённый план «Б». Он всегда просчитывает всё наперёд, поэтому даже такой исход событий смог предусмотреть. При таком раскладе ему нужна сильная поддержка того, кто умеет просто быть рядом и обнимать, поглаживая широкую спину. Ему нужен тот, кто сможет скомкать и выбросить образ ненавистного мужчины из головы раз и навсегда, но в то же время, окружит таким комфортом, какой Антон испытывал только с тем, чьи глубокие глаза до сих пор всплываю в памяти при каждом ударе разбитого сердца.       Раздаётся звонок в дверь. Антон выключает телефон и переворачивает его экраном вниз. Поправляет лохматые волосы, стягивает губы в измученную улыбку и бредёт в коридор, чтобы впустить долгожданного гостя.       — У тебя не двор, а лабиринт с подъездами какой-то. — С порога бурчит Ира, расстёгивая бежевое пальто. — Ещё и лифт не работает!       — Устала? — Антон по-джентельменски помогает снять верхнюю одежду и повесить её на вешалку. Отмечает про себя, что Кузнецова сегодня превзошла все его ожидания и выглядит превосходно. Лёгкий макияж, накрученные локоны и сине-белое платье с длинным рукавом, подчёркивающее все достоинства, но не выглядящее при этом вульгарно. Она стягивает с себя сапоги на высоком каблуке, удерживая равновесие только благодаря опоре в виде руки Антона.       Хрупкая, на первый взгляд, Ира сильнее духом и характером многих парней. Именно это зацепило Шастуна в ней с самого их знакомства. Упрямая, целеустремлённая и прямолинейная — тройное комбо, сжигающее отголосок чувств к совсем другому человеку.       — Да, есть немного. Я бы перекусила, если есть чем.       — Я заказал пиццу и купил нам вино. — Антон улыбается уголками губ, смотрит с долей нежности и в его действиях скользит забота, но что-то в нём всё равно не то. Нет привычных ямочек на щеках, под выцветшими глазами тёмные круги, оттеняющие зрачок, а вместо кудряшек аккуратно подстриженные и зачёсанные назад волосы. Ира сразу замечает эти перемены в Шастуне. Пытается сдержать любопытство до самого конца, надеясь на то, что ей сами всё расскажут, но спустя полчаса сдаётся.       — Антош, что случилось? Ты какой-то бледный. Заболел? — Кузнецова прижимает прохладную ладонь ко лбу, измеряя старинным способом температуру. Не нащупав то, что хотела, она придвигается ближе и касается уже мягкими губами. Шастун мягко обхватывает её тонкую талию, заключая в объятия. Усаживает к себе на колени и ровняется взглядами. В сердце ничего не ёкает, но уют оплетает пространство вокруг и оседает лёгкой испариной. Бушующая внутри тревожность и боль сменяется запахом ванильных духов. Очаровывает, притягивает.       — Ну что? Горячий? — Антон понижает голос, переходя на полушёпот. Нарочно проводит кончиками пальцев по щеке Иры, убирая за ухо уложенную прядку светлых волос. Взгляд от карих глаз не отводит, гипнотизирует. Он сам не понимает, как у него так получается действовать на людей, но каждый раз эффект только лучше.       — Нет. То есть да, но температуры нет. То есть… — Кузнецова закусывает губу, чтобы больше не взболтнуть лишнего. Смотрит ласково, влюблённо и наклоняется вперёд, сокращая расстояние.       Антон чувствует, как дрожат от волнения её губы, когда она утягивает его в чувственный поцелуй. Изящные ручки обвивают его шею, не позволяя отстраниться. На щеке горячее прерывистое дыхание, а на языке привкус красного вина. Голова кружится в попытке отбросить ненужные мысли, но совесть, словно специально говорит голосом того, кто утопил Антона в море страсти, лжи и страданий.       «Снова используешь других людей для собственной выгоды?» — Грубоватая с ноткой презрения интонация, настолько чётко звучит где-то над ухом, что Шастун открывает глаза от неожиданности. Ему всерьёз кажется, что обернись он сейчас назад — увидит там раздражённого Арсения, сложившего руки на груди в замок, с прищуром разглядывающего новоиспечённую парочку. По спине пробегают холодные мурашки, заставляя поёжиться. Антон набирает побольше воздуха в лёгкие и аккуратно укладывает Иру на спину, нависая сверху.       — Антош, мы не слишком торопимся? — Кузнецова старается строить из себя скромницу, но Шастун слишком хорошо успел её изучить, чтобы уловить красноречивый блеск в её глазах.       «Да, Антош, вы не слишком торопитесь? Ты ведь только недавно сам раздвигал ноги совсем для другого человека.» — Насмешка скользит в этом приторно-сладком тоне. Сердце выжимают, как половую тряпку после обильного мытья грязных полов. Становится противно от себя. Сейчас перед ним лежит прекрасная девушка: красивая, умная, обаятельная. С ней тепло даже в самые холодные дни и жарко от одних прикосновений. Но Антон упорно продолжает думать о том, с кем даже в Раю можно найти адское пламя и разругаться до потери самоконтроля.       Слишком долгое молчание Ира принимает за сомнение и, тихонько усмехнувшись, притягивает Шастуна за рубашку, в этот раз целуя более настойчиво.       «Как думаешь, когда про неё узнает Выграновский, что он с ней сделает?» — Контрольный выстрел прямо в яблочко. Прямое попадание без какого-либо прицела. Антон перестаёт отвечать на поцелуи, но не отстраняется до тех пор, пока Ира сама не поймёт, что что-то не так.       — Всё нормально? — Её тихий шёпот щекочет что-то под рёбрами, делая этим только хуже.       — Нет. — Отвечает с досадой и принимает сидячее положение, помогая девушке подняться. Та беспокойно мечется взглядом по нечитаемому лицу.       — Слушай, если ты не хочешь…       — Хочу. Очень хочу.       «Но не с тобо-о-ой.» — Поёт надоедливое эхо голосом Арсения, ломая все кости поочерёдно с садистским удовольствием.       — Но есть кое-что… в общем, помнишь, я рассказывал тебе об амнезии и о том мужике, к которому я ездил на разговор?       Ира прекрасно помнит, потому что после всех кошмаров, которые пришлось пережить Антону, он пришёл именно к ней и уснул у неё на руках, убаюканный женскими объятьями. И хотя он не вдавался в подробности — даже имени того мудака не назвал — Кузнецова отчётливо поняла всю серьёзность ситуации. Она кивает и сжимает тоненькими пальчиками похолодевшую ладошку Шастуна.       — Он очень опасен, поэтому я переживаю за тебя. Не хочу давать ложных надежд, пока не разберусь со своим прошлым.       — Зачем тогда позвал меня? — Ира не осуждает, улыбается уголком губ и прячет потускневшие глаза.       — Скучал. — Склоняется к её лицу и оставляет невесомый поцелуй на виске. Носом проводит по линии скул и также нежно касается губами кончика вздёрнутого носика. Ира плавится от такого Антона и смотрит на него своими большими доверчивыми глазами.       «Дурак.» — Совесть тоже умеет закатывать глаза и разочарованно уходить в небытие.

***

      Первый рабочий день после недельного больничного забит новыми проектами, дедлайнами и клиентами, поэтому Арсений успевает утонуть в этой суматохе, от которой толком не успел даже отдохнуть. К вечеру спина уже невыносимо ноет, глаза слипаются, а руки устало свисают с кресла. В офисе остались самые стойкие и преданные делу люди. Или одинокие.       Попов поднимается с места и бредёт по коридорам, освещённым холодным светом светодиодных ламп, и лениво прощается с оставшимися коллегами. На улице наступила середина весны, но внутри у него застряла морозная зима, от которой хочется вскрыться, но от себя, к сожалению, не убежишь.       На своей машине Арсений не ездит. Страшно. Слишком далеко его мысли от проезжей части. И на то, чтобы сосредоточиться не хватает никаких сил.       Подъезд встречает привычным скрипом входной двери, тихой мелодией домофона и кружащими голову лестницами. На лифте было принято решение не ездить ещё неделю назад, чтобы сократить время нахождения в безжизненной квартире на максимум. Нужно только подняться на свой этаж, отпереть дверь, умыться и забыться недолгим сном. Повезёт, если сегодня бессонница пощадит измотанного до состояния «живу на автомате» Арсения и даст поспать чуть больше четырёх часов.       Глядя себе под ноги, Попов мученически вздыхает. Начать что ли пить и стать алкоголиком? Рука на ощупь находит в кармане куртки ключ и заносит на уровень замочной скважины, но натыкается на чью-то фигуру возле нужной квартиры.       Голубые глаза скользят по одежде напротив и замирают на лице, сталкиваясь взглядами. Ноги деревенеют за секунду, а плечи и шею, словно обдают кипятком, отдавая импульсы по всему телу и вниз живота. В горле встаёт ком, а волнение перерастает в настоящую электрическую разрядку, пульсирующую в кончиках пальцев.       — Ну привет. — Склоняет голову в бок незваный гость, чем окончательно выбивает весь воздух из лёгких Арсения.