Причина забыть твоё имя

      Время было почти полночь, когда Арсений нервно нарезал круги возле запертой квартиры одного очень раздражающего, взбалмошного и эмоционально-нестабильного игнорщика. Он уже начал сомневаться, что Макар дал верный адрес, потому как открывать дверь никто не спешил уже около полутора часов. Это было похоже на правду, так как Илья не хотел давать данные о новом месте жительстве друга по его же просьбе, но после того, как сам позвонил Антону раз пятнадцать и не услышал ничего кроме гудков, запереживал и сдался.       В голове уже успел созреть план о том, что можно сделать: пойти в полицию, позвонить Серёге, выломать дверь в конце концов. Вот только чуйка подсказывала, что ни один из вариантов не приведёт к чему-то хорошему. Арсений прислонил телефон к губам и уже на полном серьёзе стал прикидывать сколько будет стоить вызвать службу по взлому замков, когда на его плечо легла чья-то рука. Попов успел вспомнить все приёмы из каратэ, которые он когда-то видел в старых фильмах, однако, увидев кто перед ним стоит, обомлел.       — Что ты тут делаешь? — Голос Антона спокойный, даже равнодушный. Взгляд такой стеклянный, что ещё немного и об него можно порезаться. Волосы растрёпаны, словно после сильнейшего шторма, а вместо привычного света от него исходит кусающий кожу мороз. У Арсения сердце проваливается в пятки от осознания того, насколько хреново было ему одному. Длинные щупальца чувства вины уже вовсю обволакивают разум мужчины, но он не поддаётся им, потому что не имеет на это права. Точно не сейчас.       — Тош, господи, ты где был? — Он уже тянется кончиками пальцев, чтобы коснуться бледно-серого лица, но Антон резко отшатывается, словно к нему подносят острое лезвие ножа.       — Зачем ты пришёл, Арсений? — Уже строже, чем раньше произносит парень. Обычно эмоциональный до глубины души, сейчас он напоминает выброшенную куклу, и только его сведённые к переносице брови и двигающиеся периодически губы дают понять, что он всё ещё жив.       — Чтобы поддержать тебя.       — Поддержать? — Глаза, наконец-то, зеленеют и даже темнеют, что капельку радует Арсения. Ярость — тоже чувство, пускай и не самое приятное, но много лучше, чем опустошённость. — Я ждал тебя в три часа дня, чтобы меня поддержать! Ждал в четыре! Ждал вчера и позавчера! Где ты был? Где была твоя поддержка? — Голос срывается на крик, а руки дёргаются вперёд, хватая Попова за гудки и припечатывая к двери квартиры.       — Я же написал тебе, там проблемы…       — Проблемы? Проблемы! Проблемы, которые ты не смог отодвинуть, чтобы приехать ко мне? — Он уже шипит в самые губы Арсения и не замечает, что слишком больно давит тому в грудь своими кольцами. — Знаешь, где я был? Я был у Иры, помнишь я тебе рассказывал про официантку с кафешки? Так вот, она, когда узнала, что у меня случилось, рвалась поехать вместе и даже сбежала с работы, когда узнала, что мне плохо, потому что её не хотели отпускать. Так что она меня поддержала! Не ты, Арсений, у которого какие-то там проблемы, а девушка, которая знает меня чуть больше двух месяцев! Так что себя поддержи, а ко мне не лезь. — Он дёргает Арсения в сторону, чтобы пройти в собственную квартиру, но его перехватывают за запястье и тянут на себя.       — Я хотел к тебе приехать, всего-лишь спрашивал адрес. А ты не ответил ни на один звонок и ни на одно долбанное сообщение и, вместо того, чтобы встретиться, побежал к какой-то девке?       — Следи за языком! — Антон одёргивает руку и смотрит с ядовитым презрением, словно перед ним самый настоящий фашист, а не человек, которому он готов был отдать своё сердце. — Ты игнорировал меня четыре дня и написал только сегодня, чтобы сказать, что не сможешь приехать. И я имею полное право также поступить с тобой. — Ему больно. Это слышно в каждом судорожном вдохе, в каждой мимолётной паузе между предложениями и видно в чуть трясущихся пальцах.       — У вас с ней… — Арсений сглатывает, опуская глаза в пол.       — Ничего не было. — Снова безразлично кидает Антон, шарясь по карманам в поисках связки ключей. Руки не слушаются, путаются в одежде, цепляются за ткань потрёпанных джинсов и задевают практически пустую пачку сигарет, которая с глухим стуком падает на бетонный пол. Оба смотрят на упаковку несколько секунд так, будто она сейчас взорвётся и выпустит всё то, что лежит на душе. Но взрывается Антон. Он буквально впадает в стадию отчаяния, смешанного с безумием. Вытаскивает ключи, открывает дверь и рывком затаскивает в квартиру Арсения, позабыв о сигаретах. Плевать! Внутри ядерная бомба, под которую попал один неосторожный мужчина и это уже полностью его проблемы. — Ничего не было, Арсений! Ничего! — Антон наступает на Попова, даже не разувшись, и с садистским удовольствием замечает, как тот пятится назад.       — Я тебе верю. — Выставляет вперёд руки, хотя уверен, что ему ничего не сделают, но страх отчего-то просыпается в нём и заставляет содрогаться всем телом. Позади ощущается холодная гладь стены, а впереди верная смерть.       — Веришь? Спасибо! Конечно, Арсений, спасибо! Вот только мне нахуй не нужно твоё доверие! Потому что я мог с ней потрахаться! Я мог начать с ней встречаться, я мог начать новую нормальную жизнь! Но ты… Из-за тебя я отказался от неё, потому что я, блять, влюблён… в тебя. — Последнее он уже шепчет, соскальзывая лбом по щеке Попова и прикрывая изумрудные глаза. Желваки на его скулах замирают в напряжённом положении, и Арсений готов поклясться, что слышит тихий, просящий о помощи стон возле своего уха, больше походящий на скулёж. — Почему ты оставил меня одного, когда был так нужен, Арс? — Носом проводит по открытой шее мужчины, вдыхая такой приевшийся запах одеколона, леса и чего-то ещё, свойственного только ему одному. Уставший, измученный, израненный. Выграновский заставил его почувствовать себя жалким всего за один разговор, находясь при этом за решёткой, что же он творил с бедным парнем, когда был на свободе…       Арсений мысленно проклинает сначала Эда, а затем и себя. Обнимает широкую спину, крепче прижимая к себе. Проводит пальцами вдоль позвоночника, гладит поясницу. На его прикосновения нет никакого отклика. Шастун словно пребывает в какой-то прострации. Стоит, не двигается, и только иногда моргает, щекоча ресницами кожу.       — Прости меня, Тош, прости. Я до последнего надеялся, что ты не пойдёшь к нему. — Не понимает — он придерживает Антона, помогая тому не упасть или его самого ноги уже не держат. В любом случае, они оба медленно оседают на пол, не разрывая объятий. — Что он тебе наговорил? Все его слова враньё, слышишь? Он просто хотел вывести тебя на эмоции.       Арсений целует шею, подбородок, мочку уха, скулы. Он обжигает своими губами и, сам того не зная, оставляет шрамы на сердце парня. Антон вспоминает всё, что было сказано. И про сто семнадцать несчастных тысяч, и про скорое завершение срока, и про угрозы, и про… рот на его члене. Почему-то в последнем было сложно сомневаться, а ещё хуже было представлять, потому что вряд ли человек сидящий в тюрьме, будет просто так разбрасываться такими словами. Теперь при каждом упоминании Выграновского кружилась голова.       — Арс, — Хрипит устало, слегка отодвигаясь и заглядывая в обеспокоенные голубые глаза. Кто-то очень метко ударил Антона в солнечное сплетение, потому что иначе объяснить нехватку кислорода в лёгких невозможно. — Он сказал, что не оставит на тебе живого места, когда выйдет из тюрьмы.       — Он просто пытался запугать тебя.       — У него получилось, я боюсь. — Говорит увереннее, позволяя себе коснуться кончиками пальцев небритой щеки Арсения. Чувствует к себе отвращение, но ничего не может поделать. Ему хочется доказать самому себе, что Выграновский соврал, что Антон принадлежит только одному человеку и точно не обладателю противозаконных глаз.       — Когда он выйдет из тюрьмы за ним будет осуществляться административный надзор. Вряд ли он захочет снова за решётку. — Арсений ластится к горячей ладони, размышляя о том, что следовало бы померить температуру, потому что Антон слишком горячий. И совсем не в сексуальном смысле слова. По крайней мере, не сейчас. — Не переживай, я не позволю ему причинить тебе боль.       — Я боюсь не за себя, Арс. — Шастун не выдерживает, когда чувствует, как горят глаза от проявившейся на них влаги, и зарывается лицом в грудь Попова, сгибаясь в три погибели.       Снова американские горки, от которых уже порядком тошнит. Снова боль, взрыв эмоций, чувств. Снова непонимание и безысходность, в которой теряешься, как в огромном лабиринте Адама и Евы, и постепенно сходишь с ума. Арсений прижимает к себе измотанного парня, а сам перебирает в голове цифры по порядку, стараясь успокоить последние выжившие нервные клетки.       Раз. И лучше быть вечно одиноким и никогда не видеть этого запутавшегося в себе мальчишку, который сам не понимает, что творит, чего хочет добиться от жизни. Из-за него одни проблемы и множество психологических травм, от которых не избавиться уже никогда.       Два. Он меняется. Не сразу, не быстро и у него не всегда получается правильно, но он прилагает все усилия, чтобы попытаться всё исправить. Хотя казалось бы, дров наломал столько, что можно обеспечить теплоэнергией Токио лет на тридцать вперёд.       Три. Его жаль. Он заслуживает намного больше, чем получает. Он умеет быть ярким, интересным, весёлым, загадочным. Он умеет зажигать других людей… но его самого потушили в один момент. Резко. Без предупреждения. Просто выкинули в ледяной океан и приказали плыть по течению. Он выживает так, как умеет.       Четыре. Ему нужно всего-лишь помочь стать лучше. Нужно вытащить его из всего дерьма, в котором он тонет уже не первый год, и у них получится начать нормальные, здоровые отношения.       Пять. И Арсений понимает, что тоже влюблён. И даже больше. Он любит. По-настоящему, искренне, возможно даже слишком грязно и самоотверженно, но любит. Как бы дальше ни было, сам он не уйдёт никуда. Останется до конца и постарается выстроить что-то адекватное. Он не бросит того, кто вдохнул в него жизнь. Того, кто сам стал этой жизнью для него.       — Если он тронет тебя, я его убью. — Антон произносит это на одном дыхании, как само собой разумеющиеся. Его голос не дрожит, не выражает никаких эмоций. Сейчас, находясь в объятьях Попова, ему не страшно, не больно, не важно… Если понадобится, он правда это сделает. Арсений почему-то в этом не сомневается и лишь сильнее обвивает руки на спине парня.

***

      — Пиздец. — Заключает Макар, сидя в позе «полу-бабочки» возле кровати, на которой разлёгся Антон.       Шастун лежит ровно, словно солдат. Пялит в потолок пустыми глазами и нервно теребит кольца на пальцах. Ему уже давно стало ясно, что Илья был и остался для него тем самым другом, который может и любой движ поддержать, и поболтать на философские темы, и выслушать. При этом, он никогда не осудит, какую бы ерунду ты ему не рассказал. Вот и сейчас, Макаров удивляется ситуации, но в глазах ни намёка на укор, даже читается любопытство. И будь у Антона чуть больше сил, он обязательно придумал бы, как воспользоваться этой искоркой и направить её в нужное русло. Однако, у него получается только скомкано отвечать на все поставленные вопросы, которых сыпется на него великое множество.       — Слушай, Тох, что ты так заморачиваешься, а? — Илья складывает руки на краю кровати и умещает на них подбородок, разглядывая Шастуна с боку. Тот медленно поворачивает голову, одним взглядом интересуясь, что он имеет ввиду. — Даже если ты отсосал этому пидорасу, — Замечает, как парень морщится и спешит исправиться. — В его случае пидорас — это состояние души. Это не повод убиваться. Ты его не помнишь и испытываешь к нему отвращение. Нужно забыть его слова и всё. Ты сейчашний точно не изменял Арсу, даже с Ирой, хотя она красотка. Этот уебан ещё и спизде́ть мог.       — А если он не спизде́л, то уебан, в итоге, я. — Антон снова отворачивается и трёт пальцами виски, прикрывая сонные глаза. — Как я хочу поскорее во всём разобраться и жить спокойной жизнью.       — Так кто тебе не даёт? У вас, вон, вроде с Арсом только всё наладилось, а ты ищешь приключения на жопу. И вообще, чего ты у него не спросишь подробности?       — В том то и проблема, Илюх. У меня ощущение, что он чего-то не договаривает, уходит от темы… да и Выграновский сам сказал, что, если я хочу узнать, почему начал употреблять, то должен спросить у Арса, он точно знает, что случилось.       — И?! — Макаров подпирает щёку кулаком и подгибает под себя ноги, усаживаясь повыше.       — Я спрашивал. Он сказал, что не знает наверняка. Говорит, возможно это из-за того, что на меня всё навалилось. Моя ориентация, наши с ним постоянные ссоры, с родителями ещё перестали общаться…       — Так, стой. — Илья всё же поднимается с пола и перебирается на кровать, глядя теперь на друга сверху вниз. — Я, конечно, не всё знаю, потому что ты, козёл скрытный, ничего мне не рассказывал. — Щипает Антона за бок, вырывая из того полу-смешок, полу-болезненный «ой». — Но я знаю, что ты не просто так с родителями перестал общаться. Там целый скандал был. Тебя из дома выгоняли. Вы после этого с Арсом то ли расстались, то ли поругались сильно. Да и ты в себе закрылся, почти не общался со мной. Я думал, что это как-то связано с этим всем. Арс не рассказывал?       Антон тупит взгляд ещё несколько секунд, а затем поднимается на локтях и принимает сидячее положение, ровняясь взглядами с Макаром. Хмурится, переваривая полученную информацию и настороженно поднимает левую бровь.       — Он говорил только то, что мои родители не приняли мою ориентацию, и мы прекратили общение. Но чтобы настолько… не рассказывал.       — Оп-па. — Тянет Илья.       — И часто мы ссорились?       — Частенько. Вы ещё так ругались громко всегда. Аж бесило.       — Понял. — Кивает сам себе Антон, а сам уже вскакивает с кровати, собираясь наведаться к одному мужчине, который обязан рассказать ему всё, как есть. — Спасибо, Илюх, ты просто лучший!       — Знаю. Почаще бы так собирались поболтать. Мне вообще-то интересно, как ты там живёшь, чем дышишь. — Макаров приземляется на нагретое другом место и слабо улыбается ему. — Потом хотя бы расскажешь мне, что, да как?       — Расскажу. Мне кроме тебя и некому больше рассказывать. Ты — единственный кому я полностью доверяю.       — Так трогательно. Но ладно, вали уже давай к своему ряженому.       — Спишемся! — Уже в дверях кричит Шастун.

***

      Сегодняшний выходной было решено провести по отдельности. Они всё обговорили заранее, поэтому Антон без зазрения совести уехал к Макарову на дружеские посиделки. Арсений же надеялся поскорее закончить с работой и ощутить, что такое отдых в полной мере. Он уже представлял, как наберёт горячую ванну с пеной. Зеркало, висящее на двери ванной, запотеет, создавая свою мистическую атмосферу. Попов достанет дорогой коньяк из специального шкафчика на кухне, предназначенного для особых случаев. Возможно включит какую-нибудь музыку для фона и будет откисать до состояния гусиной кожи. В какой-то момент, скорее всего, захочет расслабиться и поэкспериментировать со своим телом, достанет припрятанные игрушки из-под кровати…       Но все выстроенные планы разбиваются о твёрдый и решительный вопрос, заданный с самого порога, неожиданным гостем.       — Почему я перестал общаться со своими родителями?       Приехали. Конечная.       — Из-за ориентации. — Без приветствия. Без объятий. Без поцелуев. Арсений знает, что попал уже с первых секунд. Он ещё пытается выкрутиться, что-то исправить, но с Антоном такое не прокатит. По одному взгляду понятно, что тот не настроен шутить и выпрашивать правды. Либо он её получит сразу, либо развернётся и уйдёт, а потом ищи-свищи его везде, где только захочешь.       — Спрошу по-другому. Почему ты мне не рассказывал о том, что меня выгнали из дома, а потом мы чуть с тобой не расстались? Что произошло?       Чёртов Макар, который не умеет держать язык за зубами. Арсений судорожно старается придумать, что можно ответить. Даже решает, что можно соврать про то, что под давлением родителей Антон собирался закончить отношения. Но оба понимают, что с характером Шастуна легче червяка научить летать, чем заставить Антона что-то сделать не по своей воле.       Арсений осознаёт, что проебался. По-крупному. Без права на реванш и дополнительное время. Сердце быстро колотится, будто ожидает, что его сейчас же вырвут из груди и воткнут в него свои острые ногти. Теперь Антон узнает правду… или её удастся избежать?       Кажется Шастун научился лгать у лучшего в этом деле…