all I see are wings

      — Че, притормози, — Порш не казался особенно расстроенным, но в этот момент Порче был расстроен собой — тем, что он сделал, что это даже не имело значения, — начни с самого начала.       Порче не должен был говорить своему брату, кто такой Вик, или почему он хотел брать у него уроки музыки, но все остальное было… Сложновато озвучить. Лицо Че горело от стыда и вины, голос срывался, когда он пытался рассказать Поршу о том, что произошло в студии.       — Мне жаль, — сказал Че, когда закончил, с глазами, все еще мокрыми от слез, — я знаю, ты занят своей новой работой, но я просто…       — Эй, нет, все в порядке, — Порш заключил Порче в объятия, которым тот, к своему удивлению, сопротивлялся. Тихий голосок в глубине его разума, тот, который уже так много испортил, говорил ему отстраниться.       Порче принял решение проигнорировать его.       Что было бы полезным навыком несколько часов назад, прежде чем он…       — С ним все в порядке? — спросил Порш, прижимаясь к волосам Порче, — когда ты ушел?       — Ушел он, — сказал Порче, икнув, — он убежал от меня — сел в машину и… Я даже не знаю что дальше…       Руки Порша крепче сжали Порче.       — Ну, я имею в виду, можешь ли ты винить его?       Нет, и в этом была проблема. Порче не винил Вика (или Кима, или как там его на самом деле звали) за то, что он сбежал. Он просто хотел, чтобы они могли поговорить — чтобы Порче мог лично извиниться и найти какой-то смысл в том, что, черт возьми, произошло.       — Все, что ты можешь сделать, это извиниться. И признайся в этом, если он столкнется с тобой лицом к лицу, — Порш отстранился, лицо застыло в маске, которая была чем-то средним между сочувствием и разочарованием, — он, вероятно, просто никогда больше не захочет с тобой разговаривать. В море много рыбы, — Порш подмигнул.       Порче не потрудился закончить затянувшуюся пустоту, которая звучала внутри него. Не имело значения, было ли их больше — они не были Кимом.       — Хотел бы я быть бетой, — прошептал Че, — я даже этого не хочу.       — Все наладится, — Порш ухмыльнулся, взъерошив волосы Порче, — для тебя сейчас все будет новым. Потом ты научишься брать все под контроль. Просто держись пока подальше от омег во время гона.       — Это была не его вина! — удивленно рявкнул Порче, — я имею в виду… Я не… Откуда он мог знать?       Порш приподнял бровь.       — Омега, у которого скоро течка, заперся с тобой в комнате, — он пожал плечами, — он знал. Это не его вина, и не твоя. Дело не в ней. Это случилось. Тебе придется с этим жить. Он богат и знаменит — я уверен, с ним все будет в порядке. Ты же использовал презерватив, верно?       На мгновение у Че возникло ощущение, что мир уходит из-под ног. Он даже не… Во всех своих размышлениях о ситуации ему даже не пришло в голову, что, боже, нет. Они его не использовали.       — Че… — тон Порша стал немного резким, — Че, ты ведь пользовался презервативом, верно?       Порче даже не мог поднять глаз на Порша, когда тот покачал головой.       — Все произошло так быстро.       — Ну, черт возьми, это все меняет, — Порш превратился из ошеломленного и веселого в глубоко обеспокоенного. Пол поплыл перед глазами Че, — теперь ты должен попытаться поговорить с ним.       — Все произошло слишком быстро, — повторил Порче.       — Добро пожаловать во взрослую жизнь, Че, — Порш сжал его плечо, — хорошую, плохую и уродливую.

———

      Ким был не в порядке.       Он был чертовски… Как…       В какой–то момент своего образования — его дорогостоящего частного образования для богатых детей — у него был по крайней мере один урок по второму половому воспитанию, и он был уверен, что фраза «это нужно только один раз» была сказана. Или, по крайней мере, он предполагал, что так оно и было, потому что эта фраза вертелась у него в голове, когда он смотрел на пятый тест на беременность, на который он помочился, молясь, чтобы они, черт возьми, ошиблись.       Они должны были ошибаться.       Сообщения на его телефоне, которые он игнорировал, теперь казались издевательством над ним.       Порче: Я поговорил с хиа о том, что произошло.       Порче: Он сказал, что нам действительно нужно поговорить, так как мы не пользовались презервативом.       Порче: Пи’Вик, мне так жаль, пожалуйста, хотя бы скажи мне, все ли с тобой в порядке?       Если Порче поговорил со своим братом об этой ситуации, то было чудом, что Кинн уже не дышал Киму в затылок по поводу этого. Возможно, Порче не говорил настоящее имя Кима, или, может быть, в Бангкоке было достаточно других Кимов, и это явно был не он.       Какова бы ни была причина задержки, с которой его семья узнала о его ситуации, Ким был благодарен за это.       Он выбросил тесты в мусорное ведро, завернул пакет и отнес в мусорный бак. Воздух снаружи был слегка прохладным, и это заставило Кима вздрогнуть, каждый волосок на его теле встал дыбом, он был слишком хорошо осведомлен об окружающем мире.       Гребаный дерьмовый мир, который сделал его таким; кто-то, кто должен был прикрывать его спину каждый раз, когда он выходил на улицу в темноте. Кто-то, кто носил пистолет с тех пор, как его руки стали достаточного размера, чтобы держать его. Кто-то, кто мог убивать без оружия, и кто-то, у кого было.       Он не мог себе представить, что принесет ребенка в этот мир. В мир, который высек его и его братьев из камня только для того, чтобы разбить Танкхуна на миллион осколков. Мир, который забрал его мать и оставил его отца сломленным человеком.       Когда ветер метался вокруг него, в его сознании всплыло другое лицо, яркое и жизнерадостное, с большими темно-карими глазами и неподдельной привязанностью. Порче — как бы он ни был связан с семьей Кима (а он должен был, это было единственное объяснение этому), он еще не был сломлен этим. То, что произошло между ними, не было вызвано злобой или гневом, или даже одержимостью.       Ким просчитался. И теперь он собирался заплатить цену за этот просчет, но это не означало, что он собирался потащить Порче за собой.       И он никогда, никогда больше не мог позволить себе так просчитаться.       Ким посмотрел вниз на свой собственный живот, поморщившись. Он знал, что он должен был сделать, но он также знал, что ему понадобится помощь, чтобы сделать то, что он хотел.       Утвердившись в своем решении, он отвернулся от мусорного бака и пошел обратно в квартиру, по пути вытирая гусиную кожу с рук и подсчитывая количество птиц на обоях в лифте. Он потянулся за своим телефоном, пролистал еще одно сообщение от Порче, чтобы открыть свои контакты.       Телефон прогудел дважды, и сердце Кима застряло комом в горле, когда наконец раздался голос.       — Прошло много времени с тех пор, как ты удосужилась позвонить мне, младший кузен, — мрачный смешок, — в какую неприятность ты попал сейчас?       Ким сглотнул, игнорируя садистское ликование в голосе Вегаса.       — Мне нужна твоя помощь, — сказал он, взглянув в окно на луну. Казалось, что луна осуждает его. Почему-то это звучало как у его отца, — и ты не можешь сказать об этом моему отцу или братьям.       Вегас присвистнул.       — Значит, на этот раз неприятности огромные?       Ким обдумывал, как раскрыть карты. Он не доверял себе сейчас, после впечатляющего провала, к которому привела последняя из его схем. Поэтому, вместо того чтобы пытаться плести ложь, он стремился к честности.       — Это то, что только ты сможешь понять и решить — Ким надеялся, что Вегас поймет.       Вегас, вся жизнь которого была сформирована его суб-гендером точно так же, как и у Кима. Которого ограничили в лидерстве, несмотря на его талант к этому, загнали в дальний угол так, как Кима. Вместо этого Ким сбежал. Вегас всегда был сильнее Кима в этом отношении: в его способности улыбаться и терпеть это.       — Что тебе нужно от меня, Ким? — спросил Вегас. В его тоне произошла перемена, от насмешливого к серьезному.       Ким рассказал ему все. Шокированный вид Вегаса, заставил Кима порадоваться, что он сказал ему все по телефону.       — Ты уверен, что это то, чего ты хочешь? — спросил Вегас, — пути назад не будет.       — Я уверен, — сказал Ким, хотя часть его был не такой уверенной. Внутреннее «я», омега, который тосковал по альфе, который трахнул его, который хотел защитить зарождение клеток внутри него, который хотел семью и любимого человека…       — Я подумаю, что я могу сделать. Я буду на связи.       — Вегас, подожди, — остановил его Ким как раз перед тем, как на линии стало тихо.       — Хм?       Ким взял себя в руки.       — Спасибо тебе.       Последнее, что услышал Ким перед тем, как Вегас повесил трубку, был еще один мрачный смешок.

———

      Хотя Ким и Вегас не ладили большую часть своей жизни, Ким мог оценить, насколько полезным был Вегас, когда дело доходило до того, чтобы просить об одолжении или помочь скрыться из чьего-то поля зрения. Частный врач, готовый держать рот на замке за нужную сумму денег и обещание его скорой смерти, если он этого не сделает. В клинике тогда не было обычного персонала.       Дело в том, что в том, что они делали, было нечто большее, чем просто сомнительная мораль; это было незаконно. Как невостребованный омега, Ким юридически принадлежал главе альфе Терапаньякун. Если бы они узнали, они могли бы положить всему этому конец; предъявить права на нерожденного ребенка Кима, заставить его…       Как бы то ни было, время здесь имело значение. Если Кинн узнает или, что еще хуже, Танкхун, то будет кошмар.       И потом, если Порче узнает, что это была бы другая забота.       Но как только операция будет окончена, как только его матка и эмбрион внутри него исчезнут, никто из них ничего не сможет сделать. Ему больше никогда не придется беспокоиться о том, что он снова почувствует себя таким: уязвимым и нуждающимся в ком-то или чем-то. Ему никогда не придется беспокоиться о том, что может случиться, если альфа решит попытать счастья в спальне.       Честно говоря, Ким понятия не имел, на что было бы похоже, если бы его организм вырабатывал гормоны с присутствием критических частей процесса. Но это не могло быть хуже, чем это; чем тоска и плач по кому-то, кого он едва знал, черт возьми. Он знал, что это было инстинктивно; его тело хотело, чтобы он пошел к альфе, который его оплодотворил, хотело брачного укуса, который он должен был получить до беременности.       Скоро все это закончится.       Телефон Кима зазвонил еще раз, когда подействовала анестезия, и у него закружилась голова.       Порче: Снова я. Тебя никто не видел, интернет начинает беспокоиться.       Порче: Я волнуюсь. Пожалуйста, хотя бы скажи мне, что с тобой все в порядке?       Порче: Я не дурак, я могу догадаться, почему ты не появляешься, как обычно.       Ким рассмеялся, блокируя свой телефон и кладя его на больничную койку рядом с собой.       — Ты, блядь, понятия ни о чем не имеешь, — невнятно пробормотал Ким, засыпая.

———

      Порче нервно теребил завязки своей толстовки, желая раствориться в стене офиса. В воздухе витал какой-то темный, дымный аромат, может быть, ладан? Один из самых устрашающих людей, которых Порче когда-либо встречал, сидел за столом, его глаза были такими темными, что казались почти черными, брови нахмурены.       — Почему ты не сказал мне раньше, Порш? — спросил Кинн, откидываясь назад и складывая руки на коленях, — я мог бы помочь тебе найти его.       Порш взглянул на Порче, который многозначительно уставился в пол.       — Порче не хотел беспокоить его, но прошло уже несколько недель, и он, по–видимому, тоже пропал из поля зрения общественности, так что, если Порче действительно обрюхатил его, нам нужно найти его, чтобы Че мог поступить правильно, — Порш повернулся к нему лицом, — верно, Че?       Лицо Че вспыхнуло, когда он поднял глаза и коротко кивнул.       — Расскажи мне, что ты знаешь о нем, — сказал Кинн, хватая блокнот.       — Он певец — его зовут Вик, — прежде чем Че успел закончить первое предложение, Кинн отложил ручку, склонив голову набок, и его глаза расширились так, как Порче никогда их не видел, — настоящее имя…       — Ким, — закончил за него Кинн, поворачиваясь к Поршу с ужасающе пустым выражением лица, — Кимхан Терапаньякун. Мой младший брат.       Порш откинулся на спинку стула с высокой спинкой.       — Ох, ради любви к Христу, Порче.       В какой-то момент, когда шок прошел, Порче собрал все воедино: странные комментарии о Порше, Ким так долго одалживал его телефон, насколько много Ким, казалось, знал о Порче, даже не разговаривая с ним.       Телохранитель, стоявший за дверью, который увел Кима.       Порче опустился на пол, закрыв лицо руками, все его тело сотрясалось, слезы навернулись на глаза в сотый раз за последние недели. Слезы желания, замешательства, страха, вины. На этот раз, однако, он не потрудился попытаться остановить их.       Во что, черт возьми, превратилась его жизнь?

———

      День, в который он проснулся, сильно отличался от того, в который он лег спать. Погода была почти приятной. Дул легкий ветерок. Ким был в каком-то саду, возможно, если бы он прищурился, то узнал бы, в каком уголке поместья Терапаньякун он оказался. Хотя, как он туда попал, оставалось загадкой.       — Ким! — сморгнув замешательство, Ким повернулся на голос, увидев Порче, бредущего к нему, — я искал тебя.       — Папа! — раздался детский голос.       — Мы искали тебя, — Порче ухмыльнулся, как раз в тот момент, когда что-то, или кто-то столкнулось с коленями Кима, — все в порядке?       — Я в порядке, — сказал Ким, глядя вниз на ребенка, который цеплялся за его ноги. Ребенок улыбнулся ему широко раскрытыми карими глазами и носом матери Кима.       — Может, нам пойти поискать что-нибудь на перекус? — спросил Порче, наклоняясь, чтобы схватить ребенка, который мелодично захихикал, когда их подняло вверх, — посмотрим, сможем ли мы отдать их дяде на пару часов?       Ким моргнул, все еще сбитый с толку, но обнаружил, что кивает. Понял, что… Улыбается,       — Конечно, — ответил Ким, почти не поддаваясь собственному контролю, — конечно, ангел.       Они так и не добрались до здания.

———

      Когда Ким проснулся в следующий раз, он был уверен, что все еще спит. Не было никакого гребаного способа, чтобы он был в своей старой спальне в комплексе Терапаньякун. Точно так же, как не было никакого способа, чтобы последний сон был правдой — он был в раздумье, черт возьми, убеждения, что этого не может быть.       Но не было никакой логической причины для того, чтобы Кинн сидел у его постели в одном из снов Кима. Ким моргнул и попытался облизать губы, но обнаружил, что его язык болезненно пересох. Кинн ничего не сказал, но передал Киму стакан воды.       Что, к сожалению, разрушило все шансы Ким на то, что это иллюзия. Он не спеша потягивал воду, наблюдая за бесстрастным лицом Кинна поверх края стакана.       — Всегда рад тебя видеть, брат, — сказал он с улыбкой, ставя стакан на стол.       — Ты что, с ума сошел? — спросил Кинн тихим голосом, — ты принимал наркотики? Что, черт возьми, за гистерэктомия , Ким? — он уставился скорее на свои руки, чем на Кима.       Ким не мог не почувствовать, как его ухмылка расплылась в ответ на это, взглянув вниз, ощущая что в животе стало пусто.       — Значит, операция все-таки состоялась.       Кинн поднял глаза, глубоко вздохнул и кивнул.       — Ты должен был сказать мне, — Кинн посмотрел на дверь, а затем снова на Кима, — Вегас мог бы убить тебя и списать это на медицинский несчастный случай.       — Все равно это было бы лучше, чем альтернатива, — сказал Ким, равнодушно пожав плечами, — но также и Вегас не стал бы этого делать. Он понял меня. Лучше, чем ты когда-либо в этой жизни.       — Я не тот, кого ты должен заставить понимать что-то, Ким, — ответил Кинн. Его лицо было без эмоциональным, — даже если бы это был конечный результат, ты, по крайней мере, был обязан ему…       — Я никому ничего не должен, — рявкнул Ким, пытаясь сесть, разрезы натягивались между его костями, — это мое тело, и если я не хотел вынашивать ребенка до нужного срока из-за незапланированной и нежелательной чертовой беременности, это мое право. Вот почему я позвонил Вегасу, а не тебе, Кинн.       Кинн медленно кивнул на это.       — Я оставлю тебя восстанавливаться.       Ким несколько раз моргнул. Он не ожидал, что Кинн так легко отступит.       — Просто уйдешь?       Кинн остановился, положив руку на дверной косяк.       — Это твое тело. Кто я такой, чтобы указывать тебе, что делать? Если ты уверен, что никогда не захочешь детей, это твое право. И в любом случае, это все равно то, что не мне нужно понимать.       Не сказав больше ни слова, Кинн ушел, оставив Кима обдумывать его слова.       Если ты уверен, что никогда не захочешь детей.       Он был уверен. И даже если бы это было не так, сейчас он ничего не мог с этим поделать.

———

      Порче был опустошен, когда услышал эту новость.       Ким сделал аборт, а также… Сделал стерилизацию. Кинн попытался поделиться с ним новостями так мягко, как только мог. Мне очень жаль, Порче.       Чувство вины Порче только усилилось с этими новостями. Мало того, что Ким был беременнен от их неудачной встречи, он так сильно возненавидел это, что прервал беременность и убедился, что никогда, ни при каких обстоятельствах не сможет снова забеременеть. Неужели это… Неужели Порче был настолько ужасен? Была ли возможность будущего настолько немыслимой, что Ким выбрал…       Он столкнулся с другим человеком в коридоре, глаза все еще были красными от всех тех слез, которые он выплакал, а сознание немного не в порядке из-за недостатка сна. Он почувствовал еще одну волну печали, когда поднял глаза, когда его мозг уловил то, что говорил ему человек.       Чувство к аромату, витающему в воздухе.       К Киму.       — Мне жаль, — выпалил Порче, а глаза его снова наполнились слезами, — мне так жаль.       Ким ухмыльнулся, приподняв уголок рта и пожав плечом с той же стороны.       — Это не из-за тебя, — сказал он более резким тоном, чем в тот день в студии, — не льсти себе.       Брови Порче сошлись вместе.       — Но я… Мы…       — Если уж на то пошло, я, наверное, должен поблагодарить тебя, — ухмылка Кима превратилась в улыбку, более мягкую. Он наклонился вперед, запечатлев поцелуй на щеке Порче, — за то, что помог мне понять, чего я точно не хочу в жизни.       — И чего же? — Порче не мог не спросить.       — Я еще не уверен, — сказал Ким, вскидывая голову, — я подумаю, точно ли это.       — Все было настолько ужасно? — прошептал Порче, снова заливаясь слезами.       Ким склонил голову набок.       — Когда-нибудь ты сделаешь кого-нибудь очень счастливым, Порче, — он неторопливо пошел прочь, единственным признаком того, что он все еще восстанавливался после серьезной операции, была осторожность, с которой он шел.       Но почему не тебя? Порче не спрашивал. В любом случае, это уже не имеет значения.