последний мятеж

Кристина смотрит на Арсена обречённо. С примесью усмешки, тихого желания не надавить и не испугать. Только смотрит, медленно и осторожно. Он косится так, будто всё понимает. И даже мягко улыбается. — Арсен, — тихий вздох, и Кристина уже морщится от солнца. — Как ты? — он её перебивает. Разворачивается, чтобы смотреть прямо в лицо. А Кристина так и бегает глазами по его лицу. Так и смотрит, выжидающе, с неким испугом и интересом. — Я в порядке, почти, да. Всё в порядке, — и Захарова облокачивается на стену, прохладную даже под нещадным солнцем, — Как ты? — Прости меня. — За что? — Я тоже видел, что он на тебя дрочил. Сейчас я просто чувствую себя шавкой, которая слушается всех подряд, — и у Арсена предательски слезятся глаза. Кристина только усмехается в ответ, смотря уж совсем по-доброму. — Не извиняйся. Это мелочи. Ты же знаешь, что так нужно было. Кристина сдаётся. Устало плетётся в гараж, злостно пялясь, но не даёт себе кричать или злиться: она видит, как парню тяжело. А в гараже все тихо сидят, дожидаясь хоть чего-то. Виктория, абсолютно запутанная в собственных мыслях, пялится на не полностью починенный мотоцикл. Рядом Виолетта просто сидит, сложив ноги по-турецки прямо на столе, и смотрит в никуда. У них на двоих полторы мысли, что терзают сознание. Они вдвоём настолько выжаты происходящим, что шёпотом переговариваются ни о чём. — Ты бы его убила? — Да. Если бы не была такой умной, убила бы. — Тюрьма — страшное место. — Как и этот ебучий гараж. И они обе хмыкают, почти параллельно и синхронно. И смотрят друг на друга так многозначительно, что у Виолетты разрывается сердце. Вика улыбается мягко, хоть никогда этого и не делает. Рассматривает чужие зелёные глаза, и тихо спрашивает под взгляды всех остальных: — Подстрижёшь мне кончики? Вилка выпадает на пару секунд. Обдумывает, вытягивая лицо. — Конечно. Пойдём. Ножницы есть? — У нас с тобой всегда найдутся. И подавая Виктории руку, девушка вальяжно спрыгивает, таща ту за собой в ванную. А там тишина, покой, уединение и Вика, сидящая на бортике тихо и смиренно. Она смотрит Виолетте в глаза, вынимая душу и потроша без остатка. Пока та убирает концы, скидывая прямо на пол. — Ты слишком спокойная, — усмехается Малышенко, отрезая очередную прядь. Она даже не старается сделать это ровно — так и режет сухие волосы, пачками в руке. Просто наслаждаясь. — Накричалась уже, чего уж тут говорить, — Вика улыбается. Как-то устало, печально и тревожно, — страшно это всё. — Вечером выйдет статья. Их задержат, люди поймут, что надо менять нашу власть и всё будет хорошо, — одобрительно кивает Вилка, улыбаясь, — Не верится, что я из дворовой идейной скин-хэдки превратилась в это. — Уверена, берцы тебе к лицу. — Когда берцами на лицо наступают, то да, — и Виктория издаёт смешок, смотря прямо в глаза. Виолетта мигом млеет. Рассматривает её, накручивая один из локонов себе на палец. И Виктория будто всё понимает, потому что притягивает ту ближе, крепко обнимая за талию. И позволяя себе уткнуться носом в её грудь, просто тихо и размеренно дыша. — Это когда-то закончится? — хрипит Вилка, вцепляясь в чужие волосы и зарываясь ладонями полностью. — Что? — непонимающе и вкрадчиво. Так сладко, что ноги немеют. — Эта тяга к тебе, — Виктория качает головой грустно, голову поднимает, пялясь на девчонку, пока та почти плачет. И сквозь футболку целует в живот аккуратно. Просто так, чтобы той стало легче или, чтобы окончательно её добить. — Если бы я знала. Как и множество вещей, которые я не знаю, Виолетта, — вздыхает Виктория, шепча, — я не знаю, почему не позволяю открыться людям. Почему я ни с кем не уживаюсь, почему я не могу доверять. — Твоя мать бросила тебя в детдоме, этого достаточно, — Вилка еще ближе её к себе прижимает. — Там было не сладко из-за национальности. — Да, догадываюсь. Но это не значит, что ты не имеешь права стать счастливой, ведь так? — Так. И не значит, что ты должна стать несчастной, понимаешь? А со мной будешь, рано или поздно. — Как и со всеми, Виктория. Пойми уже. На данный момент я несчастна исключительно потому, что не могу тебя поцеловать, — и умоляющие, слезящиеся глаза смотрят. Зелёные, они горят пламенем боли и обиды. — Я знаю, зайка, — шепот и слёзы. Вовсе не от слов, от усталости скорее, от изнеможения. И Виктория встаёт. Смотреть в глаза и изнемождать себя дальше. Потому что ей нравится страдать и пороть себе сердце. Вилка обхватывает её лицо. Обеими руками, быстро и нежно. И просто смотрит. Шепчет только: — Просто вот так, — приближаясь вплотную и соприкасаясь лбами. Они смотрят друг другу в глаза, пока Вилка трётся своим носом о чужой. Пока громко дышит, наслаждаясь своей пыткой. В глазах искорки, а губы дрожат. — Вот так постоим. И они стоят. Изредка приоткрывая рты, обнимаясь крепко-крепко. И не целуясь. Это экзекуция, тянущаяся жвачка, резина, догоревшие угли и клей. Всё вместе и одновременно ничего. Они вздыхают судорожно. А Виктория шепчет липко и протяжно прямо в губы: — Это так больно. — Да, очень, — слёзы, которые та облизывает. Но Виолетта сильная. Она продолжает так стоять, пока слёзы катятся по лицу и дрожит нижняя губа. И через пару секунд тихого молчания, пока Виктория гладит её по голове, она говорит совсем тихо: — Почему я никогда не видела тебя без одежды? — и это вовсе не беспардонный вопрос. Это интерес, наравне с желанием узнать поближе. А Виктория только и улыбается. И снимает дурацкую кожанку, медленно и аккуратно. Ту, с которой никогда не расстаётся. Вилка смотрит. Шрамы от порезов, которых столько, что и не сосчитать. На руках, на молочной коже, тонкой и венозной. Виолетта кивает. Вопросительно и как-то выжидающе. — Четыре попытки, — ответ и опущенная голова, которую вновь поднимают одним движением. — Почему не пять? — В какой-то момент я поняла, что режу не глубоко. Я слабая, очень, — и Виктория вздыхает, улыбается и трётся носом о чужой, — бессмысленно, блять. Столько раз могла умереть и не вышло. — У тебя, оказывается, — хрипит Вилка, улыбаясь и рассматривая, — очень красивые ключицы. И они обе издают смешок. Тихий и вкрадчивый. А Виолетта оглаживает пальцем, едва касаясь, руку. По шрамам, белым, глубоким. По коже. — Вот теперь я перед тобой голая, — усмехается Вика, стоя в одежде, — никому не показывала. Никогда. И губы так близко к чужим. Их опаляют горячим дыханием, заставляя дрожать. И не касаются, потому что это личная пытка. Вилка прикрывает глаза, обнимая ту за шею. И спрашивает вдруг: — У тебя есть адрес матери. Что ты будешь с этим делать? — Мне двадцать пять. Четверть столетия ей было на меня плевать, что я должна делать? Я никогда не хотела найти родителей, как остальные. — Почему? Ты никогда не хотела, чтобы тебя удочерили? — Нет, — и Вика от воспоминаний улыбается, — детдомовских часто забирали в семьи, чтобы те пахали в деревнях. А я любила чинить вещи. И больше мне ничего не надо было. — Чинить вещи, чинить людей, вроде меня. Вот твой настоящий талант, — Виолетта усмехается, мягко смотря в глаза, — ты можешь чинить, что угодно. — Кроме себя, наверное. Я же с детства такая, понимаешь? — Понимаю. Все мы разные. И Вилка ещё судорожнее вздыхает. Она всё понимает, она Викторию чувствует клетками, мёртвыми и огрубевшими. Сухие губы так близко к чужим, что она не выдерживает. Она не выдерживает. Облизывает нижнюю, хоть и во рту изрядно пересохло. И слышит тяжелый вздох. И как Виктория сдаётся, притягивая её ближе окончательно. Как Виктория сама с напором целует, кусает, и проникает глубже языком, за кромку зубов. Как она дрожит. У Виолетты немеют ноги. А сердце бешено стучит, вылавливая ритм, шумя на всю ванную. Они целуются. Потому что сдаются в плен, не умеют держать себя в руках, и, наверное, любят. Вилка накидывается, прерывисто и испуганно отстраняясь раз за разом, а потом снова и снова обхватывая чужие губы. — Ты же такая красивая, блять, — в никуда, просто так, отчаянно. И Виктория заставляет её уткнуться бедром в раковину. Заставляет слушаться, зарываться в волосы, подставлять шею для кратких укусов. Повиноваться. — Если это закончится, малыш, — наравне с криком в такой гулкой тишине, — я позволю себе. Обещаю. Виктория снова лбом в чужой утыкается. Снова обнимает, смотря в глаза и тихо всхлипывая. А Виолетта кивает. Кивает и улыбается, растерянно вглядываясь. У них болят сердца и кипит кровь. *** А остальные в гараже молчат, что не обычно. И слов не находится. Лиза лишь спускается, оглядывая всех в полной тишине, а потом бредёт к Роме на кухню, запираясь. Парень её оглядывает. Пока та складывает руки на груди и ухмыляется. — Статья выйдет вечером. Как и все записи с секты, — Лиза поднимает брови, смотря на него. И он всё понимает. Понимает и кивает, подходя ближе. И уже еле цедя, говорит: — Или нам помешают. — Это может плохо кончиться. Нужно что-то решать. И Аня, сидящая усердно на столе и рассматиривающая свои ногти, не подаёт никакого виду. Аня, ведь, по жизни не сложенная девчонка. Она запалена идеей стать лучше и быть на высоте, но раз за разом падает, громко и больно ударяясь. У неё идол один, у неё в голове мысли от всего происходящего путаются. А когда Виктория с Виолеттой выходят из ванной за руки, девчонка не может сдержать самый злостный взгляд из всех, что у неё имеются. — Что, сладкая? — ехидно цедит Вика, улыбаясь. — Ничего, — и голос дрожит от накативших чувств, от мерзости, что она чувствует. — Ну, скажи уже, — ехидно. Так, что у Ани щемит сердце, видя, как они вдвоём облокачиваются друг на друга и Вилка обнимает девушку за талию. — Это мерзко, — цедит, на выдохе. Совсем аккуратно и так, чтобы никто не услышал всхлипа. Виктория насмехается. Видит её высоко поднятый подбородок и сжатые челюсти. — Это? — со вскинутыми вверх бровями. Вика вальяжно поворачивает голову, целуя Виолетту прямо при всех. Сладко. — Да, это просто отвратительно, — Аня говорит спокойно. Пялясь обречённо и почти безучастно, — Вы все отвратительные. И наступает тот самый час. В который все оборачиваются на неё, пока девушка начинает судорожно и истерично хохотать. — Вы все. Кучка пидоров, — смех, злостный оскал, насмешка и крик, — которые думают, что наебут систему. — О чём ты? — тихо и непонимающе подходит ближе Лиза, хмуря брови. — О том! Я вас ненавижу, знаете? — и снова смех. И скатывающиеся по лицу слёзы, — Оппозиция! Против кого, блять, вы воюеете? Против людей, которые дают вам право работать, жить, существовать! Против обычных людей, которые просто хотят жить и не переживать о властях! Которым хорошо! — Аня, — тихо и вкрадчиво тянет Дима, удивлённо поднимая брови, — что ты несёшь? — Что, блять, слышал! — крик. И Аня подхватывается с места, направляясь прямо к Виктории. И тут же Вика получает пощёчину, скалясь. А все лишь уставляются на происходящее. — Из-за тебя! Всё из-за тебя! — Аня плачет. Кричит на неё и плачет. — Что из-за меня? — Виктория улыбается даже. Даже не отвечает, просто наблюдая. — Не будет никакой статьи! Ничего не будет! У вас ничего не получится! — и Рома встаёт с места, медленно подходя. — Что? — Я вас предала. Предала вас всех! — она руками опирается на стол, и голову поднимает, смотря обречённо, — Я сливала всю информацию о наших делах. Всё это время! Повисает грузное молчание. Ребята открывают рты, переглядываясь, а Аня смеётся истерично и громко. И продолжает, крича: — Потому что вы уроды! Каждый из вас! Потому что никому не было дела до того, чем я занимаюсь, вы выкинули меня нахуй из своей лодки! — она оглядывает каждого, надменно улыбаясь сквозь слёзы, — Вы вечно издевались надо мной. Каждый из вас, — тянет девчонка вкрадчиво, скалясь и хрипя, — я бегала за вами, как собачка. Я делала всё, что вы, блять, говорили и не получила ни капли благодарности! Вы только смеялись надо мной. Вы должны были стать мне семьёй! — Мы и были семьёй! — кричит Вика ей прямо в лицо, а на глазах у девушки появляются слёзы. — Я пошла сюда ради тебя! — так же со вскриком отвечает Аня, кидаясь статуэткой с чужого стола, — Я, сука, прибежала сюда ради тебя. А ты и не помнишь, да? — Что я должна помнить? — О чём, ты, блять, говоришь? — сквозь чужую истерику перебивает Кристина. — Виктория не помнит, — немного успокаиваясь и улыбаясь, Аня поворачивается ко всем с безумным взглядом, — Мы учились в одном универе. Она, — и девушка тычет пальцем на Викторию, открывая рот, — всегда была такой мразью. Я бегала за ней по всем универским тусовкам. Мне хватило дурости влюбиться. И все выпадают, тут же открывая рты вновь и замолкая. Аня продолжает, истошно крича: — Ты издевалась надо мной, Виктория! Ты вечно подшучивала, унижала меня при других, пока я бегала за тобой и пыталась хотя бы подружиться! — и слёзы текут по лицу на пару с лицом Вики, которая вжимается в Вилку судорожно и испуганно. Впервые испуганно. — Я не помню половину жизни из-за наркотиков и ты это знаешь! — Я из-за тебя увлеклась политикой! Из-за тебя, блять! Я пыталась добиться твоего внимания, а вместо этого получила насмешки! И Виктория вспоминает, что всегда такой была. Что с первого дня она не взлюбила Аню. — Ты испортила мне жизнь! Ты измывалась надо мной на каждой вписке, — и та всхлипывает, смотря девушке прямо в глаза, — Тебе было весело. — Ты могла мне, блять, сказать! — крик Вики и тяжёлые взгляды всех остальных. Гараж настолько напряжён, что все лишь переглядываются, не понимая, что делать. И кто-то от переизбытка чувств начинает плакать. — Я и сказала, Вика, — почти шёпотом. Отчаяние, — когда ты была под чем-то. И ты посмеялась надо мной, милая. А я всё равно, как шавка, попёрлась за тобой сюда, — и Аня разводит руками, стоя посреди комнаты, — и ты продолжала издеваться надо мной в гараже все пять лет! Ты продолжала! — Я не помнила, Аня, — слёзы и шёпот. — Теперь это не важно, — и девушка переводит взгляд на всех остальных, — я заставила каждого из вас верить мне, — она смеется, издевательски улыбаясь, — да, Арсен? Вы хоть знаете все, что он делал? И Арсен смотрит обречённо. Со слезами, застывшими в глазах. — Расскажи им, какой ты послушный мальчик. — Аня, — всхлип, и парень опускает голову, роняя слёзы. — Рассказать твой секрет всем? — с улыбкой. И истерикой безумия. — Нет. — Ты глупее всех остальных. С тобой было легко. — О чём ты, блять, говоришь? — кричит на неё Лиза, непонимающе смотря и подходя ближе. — О том, что Арсюша-гей трахался со мной всё это время! Просто потому, что я захотела. Виктория не выдерживает, пытаясь на неё наброситься. Но её удерживает Виолетта, цепко перехватывая, пока та шипит. — Сука! Я убью тебя! — Вас всех посадят! Я всех вас сдала. Всех предала, как вы предали меня. И вы поплатитесь, а ты — особенно, — она смотрит на Викторию, которая плачет, глубоко дыша, — и Вилка тоже. Что в ней такого, чего нет во мне? — Честность, Анечка. — Честность, — улыбчий вздох и поджатые от нетерпения губы, — Честными вы будете в камерах. Не будет никакой статьи, вам просто не дадут её выпустить. Потому что за вами уже едут. И она смотрит на часы, вальяжно и легко оборачиваясь. — Десять минут. За эти десять минут вы должны узнать, кто ваш Арсенчик на самом деле. И парень обречённо пялится, пятясь назад. — Сбежал от меня на второй этаж, милый. Но от правды не сбежишь, — все замирают, рассматривая её, а Лиза усаживается в своей манере на край стола, пялясь, как дура, — Он убил своего отца. Он сделал так, что выборы прошли не по плану. Все, с кем вы сейчас боретесь — его рук дело. — Замолчи! — крик и слёзы. И Кристина, которая обнимает его крепче. — Ты убил его! Сколько миллионов ты себе забрал? Ты жил с этим! Вы все жили за государтсвенные деньги всё это время! Это ли не лицемерие? — и она улыбается, смеясь, — Я хотя бы не врала себе, отбирая их! Он преступник! О, да тебя на пожизненное запекут! Ребята судорожно молчат. Смотрят на Аню, которая пялится в истерике. И она тихо спрашивает: — Как тебе, Рома, пригреть преступника? Он убил своего отца. И Рома делает шаг к Арсену. Рассматривает, как тот плачет, а все остальные затаивают дыхание. И Рома медленно, снова без единой эмоции, вытирает слезу Арсену, поворачиваясь на девушку. — Я знаю, — с улыбкой. И Аня открывает рот, непонимающе пялясь. И замирает на пару со своим сердцем. — А теперь ты сядешь, Анют, — спокойно, — и послушаешь чудную историю о том, какой спектакль мы для тебя разыграли. Аня бегает глазами по всем присутствующим. Бегает, теряясь, распахивая глаза. И Рома, вальяжно складывая руки на груди, говорит: — Ты прокололась. И вовсе не один раз. В первую очередь потому, что решила, что Арсен не доверится мне. Брось, Анечка, он мне как младший брат. — А ещё ты прокололась, думая, что самая умная, — цедит Вика. И Аня, наконец, видит чужие насмешки. И спокойствие. А Рома начинает, пока её руки предательски подрагивают. — Всё началось с дня, когда в гараже появилась Мишель. И твоего первого «Свидания», — он кавычки показывает в воздухе, — тогда мы ни о чём не подозревали. Но георгиевская ленточка насторожила Викторию, а меня — машина Кристины. И Захарова усмехается, складывая руки на груди. — Арсен сам ни за что не занимался бы установкой маячка. Это показалось странным, но я забыл об этом сразу же, — и улыбка с лица Арсена не спадает, когда он кивает, — тогда мы с Лизой поговорили и решили, что это подозрительно, но никому не сказали. Лиза начала искать информацию о тебе ещё задолго до того, как тебе это показали. Полагаю, всё было хорошо, пока не появилась Оля, да? — и Аня округляет глаза, бегая взглядом по всем присутствующим. — Тут помогла уже я. Это вышло случайно, — с улыбкой цедит Вика, — на сайте секты я увидела фотографии. И узнала до боли знакомое лицо — твой отец, он там. Верно ведь? — Да, — дрожащим голосом выдаёт девушка. — Он был проректором нашего ВУЗа. С кафедры ботаники, обожаю генетику. — И дальше мы догадались, что он связан с Алехиным, — продолжает Рома, — но меня очень сильно смущал маячок в машине Кристины. А потом трава, которую скурил Арсен, — с улыбкой говорит парень, — ты выдала себя сама. — Я сразу же узнал, про какую траву ты говоришь, и погуглил. Она растёт ровно с озером, где отдыхала секта. Всё сходилось. — Но мы молчали, — обречённо тянет Лиза. — Да, но потом ты стала пропадать на свиданиях каждую ночь, — вздыхает Рома, — каждую ночь, Аня. Не забывай, с кем ты трахалась до этого. Ты уходила даже в свои месячные, — и она плачет, всё ещё не до конца понимая происходящее, — и Дима с медицинским образованием не мог этого не заметить. — Мы до последнего не могли понять, что всё это значит, пока, — и Рома застывает на полпути, — пока Виктория не рассказала мне про георгиевскую ленту. — Это тебя выдало больше всего. Тогда мы поняли, что ты сотрудничаешь с органами, — улыбается Лиза. — И тогда началось шоу. Ты просчиталась, когда мы придумали план с секретаршей. — Как? — цедит та, уже еле дыша. — Адвоката Кулагина не существует. Её бы не взяли на работу, если бы Солодов не знал о том, что её нужно взять. Тогда мы поняли, что ты нас прослушиваешь. Очевидно, вы подумали, что Арсен налажал с информацией. Но Арсен не лажает, если ты не забыла. — И тогда нам лишь оставалось понять, на ком есть прослушка, а на ком GPS. — Да, — лыбится Рома, смотря прямо в застеленные пеленой слёз, глаза, — это было просто, потому что ты занимаешься нашим гардеробом. И нам помогла Мишель. — Да, Мишель помогла, — кивает Кристина, — я узнала обо всём в первый рабочий день. — Тогда мы все тебя подозревали, но по-отдельности. А про маячок и прослушку догадался я. *** Рома без слов протягивает Кристине бумажку с подозрениями. А та вчитывается, пребывая в шоке. И спустя пару секунд выдаёт: — Я переживаю. — Так перестань, — выпаливает парень, усерднее хватаясь за руль. *** Они останавливаются у обочины. — Я оставил Мишель дома, потому что ей нельзя было подвергаться опасности. И Мишель открывает двери, улыбаясь, как дура. А Кристина непонимающе смотрит, пока они оба подносят пальцы ко рту, заставляя молчать. Девушка оставляет пиджак, такой же, как у Кристины, на заднем сидении. И выходит, пока ее провожают взглядом. — И теперь она делает это ежедневно. — С тех пор, как ты пришла в наш гараж, всё пошло по пизде, Кристина, — он кричит, раздражаясь ещё больше. *** — Да, мы играли, потому что ты слушала всё, о чем мы говорили! — И ты поверила, что я, будучи изнасилованной, не расскажу Роме имя? Правда? — цедит Кристина, прищуриваясь. *** — Забыла, что я тоже психиатр? — Я не скажу имя. — Почему? Ты хочешь, чтобы это осталось безнаказанным? И Кристина пишет на бумажке краткое «Аня», демонстрируя. А Рома кивает часто-часто, улыбаясь. *** — И оставался последний пазл, — говорит Рома спокойно, — Арсен. И тот улыбается, кивая и делая реверанс перед Аней. Начинает: — Ты манипулировала мной. Да, сначала я не хотел рассказывать Роме. Но потом, — и Арсен вздыхает, чеша затылок. — Я бы никогда его не осудил. — Поэтому он узнал о том, что ты заставила меня подложить маячок в Кристинину машину. — И мы догадались, что остальное ты уже делала не с помощью Арсена, а самостоятельно. — И ты слушала все наши разговоры. *** — Твоя злость по поводу Мишель прошла? — Где-то на восемьдесят процентов, — пожимает плечами Лиза, — что хочешь? — Арсен. — Что Арсен? — Чем занимается, что делает? — кивает подбородком парень, поднимая брови. — В оговорённое время мне нельзя заходить на второй этаж. Предполагаю, дрочит. В остальное время спит, ест омлет, зарабатывает нам деньги. Если тебе интересно, спит в обнимку с ламой, — индиго пихает в рот ещё одну конфету, улыбаясь, — я тоже не знаю, что там произошло, не спрашивай, — и она выставляет руки в защитном жесте. Пока парень в это же время перепрограммирует маячок. *** — И мы упорно играли перед тобой, — лыбится Лиза, — всё началось с пиджака. Мы поняли, что прослушка только на Кристине, но не знали, на ком маячки. Поэтому в машине Арсена всегда лежал такой же пиджак, но чистый, без ничего. — Очевидно, ты знала про проблемы Кристины, — предполагает Рома, улыбаясь, — и так вы решили остановить операцию, правда? Ответа не следует, и ребята переглядываются. — Только вот перед тем, как уехать на такси в день, когда Солодов приставал к Кристине, я воспользовалась машиной Арсена, — говорит Виолетта. *** И под шумок из гаража выходит Виолетта, пока никто этого не замечает. Быстро хватает пиджак с заднего сидения, оставляя ключи у колеса. Подключается к звонку без микрофона, и как ни в чём не бывало вызывает такси. И только через несколько минут Виктория кричит: — Где она, ёб твою мать? — Я там, где ваша совесть, — хмыкает Вилка, снова отключаясь, как ни в чём не бывало. *** И спускаются они по пожарной лестнице так быстро, как только могут. А Захарова видит, как он мигом усаживается в свою машину с охраной. И просто ревёт посреди улицы с сумкой в руках. Виолетта к тому времени подбегает, снимая с неё пиджак и натягивая другой, и исчезает в такси. *** — Это был пиджак с другим маячком. Тем, который сделал я, чтобы вас запутать. Я перепрограммировал его так, что вы не заметили подмены, подключил к тому же, что и машина Кристины. И вы не заметили. — Когда утром я шла из квартиры Вики, за мной ехала машина, и тогда мы знали, что всё в порядке. Аня кивает, но улыбается. И Вилка понимает, что к чему. — Сейчас ты скажешь, что мы ошиблись. Но нет, Анечка, ошиблась ты. Я ношу эту шапку уже четыре года и я знаю, сколько она весит. Неужели, ты думала, что я не замечу? *** И Арсен покорно открывает окно, помогая девчонке выбраться. И выбегает сам, понимая, что ростом она не удалась. Поднимает её, буквально закидывая на забор вместе с Димой. И они слышат глухой и до невозможности громкий звук — Виолетта, по какой-то причине надеящаяся, что простыни её удержат, летит со второго этажа. Точнее, делает вид, вскрикивая. А сама сбрасывает шапку вниз, роняя на неё статуетку со второго этажа. Зажимает кроватью простынь, спускаясь. С криком приземляется, и тут же встаёт, отряхиваясь. *** — Поэтому за нами не было погони. Арсен отказался надевать пиджак в тот вечер, а устанавливать маячки на машины, ты, очевидно, не умеешь. Вы подумали, что маячок Вилки сломался при падении, — цедит Виктория с улыбкой, — она не пыталась умереть, сладкая. — О, ты спросишь, куда делся маячок Димы? — вскидывает брови Лиза, — Помнишь, они кормили проституток хот догами на заправке? В это время Арсен успел перепрограммировать его, и Сева поехал по ложному следу. Ты не знала об этом, потому что была информатором, и в дела тебя не посвящали. — И да, спрятать маячок в штанах — глупая идея, — смеётся Дима, — мы разыграли для вас целый спектакль. А знаешь, где мы это всё придумали? — Где? — со слезами спрашивает девушка, пытаясь хотя бы пошевелиться. — В твоей теплице. Это единственное место, где ты не ставила прослушку. И Аня дрожит, неверяще вертя головой. — Поэтому, Анечка, сейчас два перепрограммированных маячка находятся в абсолютно пустом доме, где нас нет. Арсен постарался. И прямо сейчас люди, на которых ты работала, поймут, что ты предатель. И тогда они наконец приедут сюда, когда нас здесь уже не будет. И ребята быстро собираются, доставая из закромов свои сумки. — Было сложно не говорить об этом. Но мы справились. И единственная, на кого ты не смогла поставить маячок, была Виктория. Забавно. — И знаешь, в чем твоя главная ошибка? — подходит к ней вплотную Рома. — В чем? — еле говоря, в истерике. — Мишель моя сестра. И она любит меня, несмотря ни на что. Ты рассказала ей тогда в ванной про Викторию, и думала, что Мишель умеет хранить секреты. — Да, Мишель та еще дрянь, — вздыхает Вика, беря Виолетту за руку, — но она хорошо помогла. И под гаражом оказывается Мишель на микро-автобусе, громко сообщаяя об этом. — А самым главным помощником оказался тот, на кого ты даже не обратила внимания, — и Лера, наконец, делает шаг вперед. Улыбается, облизывая губы, — я поняла, что ты врешь, еще когда ты облизала мне шею. А потом мы с Ромой вечно играли в карты. И наблюдали за тобой в теплице. — Лера стала нашими ушами и глазами. Она записывала каждый твой шаг, а потом подложила маячок. И мы всегда знали, где ты. — Поэтому, мы знали, что Солодов сдастся. Вы думали, что победили, но Кристина не срывалась в тот день. Она нарочно пошла к Антипову, я знал, что ты будешь играть до конца и поможешь найти флешку. Потому что ты настоящая крыса. — Но ты ездила туда, куда нам нужно было. Именно поэтому полковник сейчас задерживает Алёхина, — и Лиза улыбается, — хороший спектакль, правда? Вперед, ребята. Поехали.