Выпускной вечер

За всю историю рода только пятеро выиграли в эту лотерею – Рамиро-Вешатель, Родриго-Мануэль, Алонсо, Кэналлийский Ворон Рокэ и сам Росио. Как мистическая синяя метка повлияла на предков – хз, а его она спасла от смерти. По крайней мере, так твердят все вокруг, и с этим сложно спорить. Чем, кроме небесного вмешательства, оправдать тот факт, что водитель (Карлос) и пассажир с заднего сидения (дядюшка Варзоф) погибли на месте, а Росио отделался шрамами на спине? Ни единого позвоночка не задело, только кожу в лоскуты порвало – когда сквозь лобовое стекло летел в гостеприимные кусты… За то, что не сломал себе шею, а отделался жалкими царапинами, Росио себя клянет и ненавидит. Он должен был разделить участь старшего брата и дальнего родича, это было бы логично и справедливо. Но судьбе было угодно вытащить его с того света, чтобы… Чтобы что? В чем смысл? В истерике журналистов, кропающих статейки о «Проклятии Дома Ветра»? В торжестве церковников, объявивших его спасение «милостивой волей Создателя»? А может быть смысл в том, чтобы дать подзаработать психиатрам, психологам и прочим мозгоебам, наживающим себе состояния на чужой беде? Росио после аварии в приказном порядке потащили на прием к одному такому мудаку с говорящей фамилией Штанцлер. Продлилось общение не долго. «Гусиные» лекари знают толк в том, как отыскивать золото в навозе чужих комплексов и проблем (по формуле «чем больше сеансов, тем больше денег») – эр Штанцлер сходу заявил, что «несчастному юноше» предстоит длительная психологическая реабилитация, годика этак на полтора. Однако, после второго сеанса изменил мнение: «несчастный» юноша оказался «когнитивно-безупречным», «высоко-адаптивным» и «на редкость осознанным» индивидом. Эр доктор даже выписал юноше соответствующую справку! – а почему он так резко изменил мнение, история скромно умалчивает. Росио был рад, что его оставили в покое и не заставляют изливать душу перед мозгоправом. Возможно, ему бы и стало легче. Прекратились бы головные боли, не мучали бы ночные кошмары и не преследовали бы необъяснимые страхи наяву. Он мог бы «проработать» свои претензии к отцу, выплакать утрату Мамы. Может быть, его перестало бы бесить собственное отражение в зеркале. Но… В ходе общения неизбежно бы пришлось признаться доктору в одной своей особенности, в которой он не хотел признаваться даже себе… — Дор. Без стука, без какого-либо извинительного намека, в комнату вваливается Хуан — здоровенный мрачный хмырь, приставленный к Росио охраной. На мясистом смуглом пальце болтается вешалка с отглаженным смокингом — это и есть причина вторжения. Росио уже давно отчаялся приучить невежду стучаться, поэтому просто не обращает на него внимание. Бесполезно что-то говорить: Хуан бывший военный, мозг отбит напрочь — объяснять ему про личное пространство и границы, всё равно что учить кошку высшей математике, только выбесишься и время потеряешь. Пристроив бальную униформу на дверку шкафа и буркнув дежурное «дор», охранник сваливает в коридор. И на том спасибо! Было время, когда Хуан в буквальном смысле слова дневал и ночевал со своим «объектом». Росио стоило немалых унижений добиться у отца отмены приказа и выпереть из спальни хмыря вместе с его дурацкой раскладушкой. Но ничего-ничего, не за горами избавление, конец войны с отцовским произволом! Пусть выиграть в этой войне и не удастся, но сыграть вничью — тоже результат… Натягивая отутюженные одежды, Росио так увлекается тревожными и приятными мыслями, что не может с первого раза попасть ни в рукав, ни в штанину, и запонки «убегают» от него несколько раз. По замыслу отца его проблемный сын (он же потенциальный позор семьи) должен завтра наконец-то отбыть с глаз долой — в Торку. Там Росио ждет зачисление в горную военную академию, другими словами — заточение в дыру, из которой выбраться можно только вертолетом, и то не каждый день. Таково желание отца. Но Росио оно не улыбается от слова «совсем». Сказать по правде, ему не просто «фу», ему откровенно страшно оказаться в Торке. Четыре года военной муштры в сочетании с минусовыми температурами — это хуже, чем смерть, это как быть заживо похороненным. Он в первый же год повесится на ёлке, или сбросится со скалы. И, наверное, именно этого от него и ждут, но! Хуй там. Росио не намерен сдаваться без боя. Он разработал несколько планов побега — один другого гениальнее. Какой-нибудь да сработает, главное вовремя «потеряться» по дороге. В идеале удрать от охраны после пересадки в Олларии: затаиться в многомилионном городе дней на десять, а потом автостопом добираться в Гайифу — навстречу самостоятельной взрослой жизни. Взять в эту новую жизнь ничего ценного-материального не получится. Рюкзак на плечо — и до свидания. Но Росио не до жадности — как говорится, «кто похудел — теряет цепи». Главное, что ему удалось насобирать приличную сумму денег и надежно запрятать её в подкладку рюкзака. Всё остальное приложится. Надо только пережить сегодняшний уебищный день — последний день покорности. А там и счастье, и свобода, и вся жизнь впереди… — Готов? Длинный нос Хуана маячит в приоткрытой двери. Росио отходит от зеркала на пару шагов и равнодушно вглядывается в отражение. Вроде бы готов. Запонки на месте, бабочка сидит ровно, на традиционном кэналлийском камербанде — куда же без него! — ни единой лишней складочки. — Кое-чего не хватает… – Росио меняется в лице — он придумал, как ещё позлить общественность! — и теперь выглядит довольным и веселым. Хуан заметно напрягается от его светлой улыбки, и это веселит Росио ещё больше. Выудив из вазы с мелочевкой черный косметический карандаш, юноша подходит к зеркалу вплотную и очень аккуратно, не дыша, подводит глаза на манер гайифских военных. Тоже не запрещено! Но неодобряемо, а значит ему — в самый раз. — Вот теперь готов. Поехали.