Выпускной вечер

В часовне Святой Октавии темно, как в заднице топона. Электрический свет не горит, узкие витражные окна едва подсвечены зарождающимся рассветом. Но в глубине помещения у алтаря теплится жизнь – там пахнет серой, звучит приглушенная брань, и некто черноволосый и очень злой копошится на полу. Этот некто – юноша. Он принес в часовню четыре свечи и спички, и пытается зажечь их. Влажность в Алвасете повышенная, а спички старые – плохо зажигаются, плохо горят, быстро гаснут. Логичнее было бы принести зажигалку, но у юноши сложная жизнь, полная лишений – что удалось добыть, то и принес. – Да зажигайся ты, тварь… – шипит Росио на очередную спичку. Косится на одухотворённый лик Октавии и вновь сквернословит. Ух, как он сейчас ненавидит всех и вся! Так может ненавидеть только южанин восемнадцати лет – гордый, горячий, своенравный, и, увы, напрочь пораженный в своём священном подростковом праве на бунт. Росио не просто подросток, он – Росио Алва, потомок правителей Кэналлоа и Марикьяры, легендарных военачальников Талига, и прочая, прочая, прочая. В реалиях нынешнего круга знаменитое семейство не утратило своего влияния. Алва всё так же возглавляют Дом Ветра, носят прозвище «Вороны» и, хотя теперь они власть негласная, частично криминальная, сферу своего влияния контролируют так же крепко, как встарь. И – о ужас! – живут по правилам тех времен, из которых проистекло их политическое и финансовое могущество. Никакого там, знаете, гуманизма, уважения к личности ребенка, и прочей ненужной чепухи. «Бизнес не терпит сантиментов», «труп врага пахнет приятно» и всё в таком духе – дремучее средневековье правит балом. Росио такой подход к жизни бесит чуть ли не с пеленок. Но что он мог бы поделать против целого клана, против системы, породившей его самого? По здравому размышлению только одно – если хочешь жить по своим правилам, перестань быть частью системы. То есть, слейся, убеги. Идеальный момент для побега, которого он ждал много лет, должен настать буквально на днях. И Росио готов к нему, он всё продумал. Осталось лишь одно важное дело, которое он не сделал – не попрощался с Мамой. И именно за этим он явился на рассвете в фамильную часовню, и возится теперь со свечами и спичками, и перекатывает в уме слова молитвы, которая наверняка не понравится Ей… Опять же – логичнее было бы отправиться в фамильный склеп, на Мамину могилу. Но такой поступок незамедлительно вызвал бы подозрение у охраны, приставленной наблюдать за «вздорным подростком». Росио проблемы ни к чему – он твердо намерен упорхнуть из гнезда, и потому будет прощаться и просить благословения так, как задумал. Наконец, всё готово. Юноша встает на колени, смахивает челку со лба и пытается сосредоточиться на витраже Октавии. Атмосфера способствует. Гробовая тишина лишь изредка нарушается треском фитилей. Четыре свечи горят на алтаре, придавая происходящему мистичности, а солнечные лучи пробиваются им навстречу, напоминая о том, что времени у него очень мало. Лик любимой Маминой святой медленно наливается светом, становясь живым и теплым… И Росио решается, его словно прорывает. Все заранее придуманные слова забыты – он зажмуривается, стискивает покрепче кулаки и говорит то, что говорил бы Маме. Будь Она жива. Говорит, что любит Её. И что не может понять, за что она любила отца. Что постарается быть хорошим, как Она учила, и заранее просит прощения за то, что иногда придется быть и плохим. И даже очень плохим, потому что… Потому что таков этот мир – не Росио Алва придумал его таким уе… ужасным. И несовершенным. Слова кэналлийской молитвы, даже эсперантистской – это фристайл. Нет никаких правил, слова молящегося зарождаются в сердце и с языка улетают прямо в небо. Считается, что искренние слезы в момент молитвы – хороший знак, молитва быстрее дойдет по адресу. Но тут Росио бессилен, он разучился плакать ровно в тот момент, когда Мама умерла. Женщина. Не смогла смириться с гибелью Карлоса – старшего брата Рокэ. Тот факт, что он сам сумел выжить в той аварии, все сочли чудом, радовались. И только маме одного чуда было недостаточно, она хотела два… И угасал, ушла. Забрав с собой детство Рокэ, его слезы, его веру в справедливость мира. Наверное, к лучшему. Мэратон. – Мэратон, – шепчет Росио в сложенные лодочкой ладони и, приложив их на прощание к алтарю, встает. Свечи пусть горят, пока не превратятся в лужицы – он не боится оставлять улики, никто не явится сюда в ближайшие дни. А если и явится, вряд ли заподозрит в набожности самого отвязаного члена семейства… Благополучно миновав все камеры наблюдения, через двадцать минут Росио уже влезает в окошко своей спальни. Он весь в росе и травинках, но брюки на коленях, что характерно, чистенькие – полы в часовне моются не за страх, а за совесть. И вот так во всем! Армейский порядок, железная дисциплина, разложенные по линеечке ковры и начищенная зубными щетками брусчатка во дворе. Как будто отец боится, что пятна крови начнут проступать то там, то сям – крови, пролитой родом Алва в совсем других местах, не у себя дома. Зато в промышленных масштабах… На часах полседьмого. Выкинув из головы все мрачные размышления, Росио начинает собираться в школу. Вернее, на выпускной школьный бал – последний аккорд многолетней симфонии мук и боли. Времени у него совсем немного, приходится делать всё в темпе вальса – мыться, сушиться, искать чистые носки. Доходит дело и до укладки волос. Волосы у Росио длинные – как и положено юноше из аристократического семейства, – и очень густые. Привести в порядок эту непослушную гриву не так-то просто, но у него за плечами годы тренировок – справляется быстро. И чтобы позлить напоследок учителей (но не выйти за рамки приличий), он добавляет в стандартную прическу креатива – сверчивает хвост пучком и закалывает по бокам вычурными заколками-змеями. Пусть поблескивают глазками-карасами на всех этих удодов и рыбо-дур… «А на днях вообще пробреюсь под ноль» – юноша мечтательно улыбается этой мысли, наводя на голове последний лоск. И на душе его поют морискиллы. А вдруг после такого «святотатства» произойдет чудо, и он снова полюбит свое отражение? В прошлой жизни (то есть, до аварии) Росио считал себя красивым. И не без причины. Даже отец отмечал – без одобрения, просто как данность, – что младший сын собрал все генетические сливки. От Мамы пришло гармоничное телосложение труевого Салины, от Алва-Раканов – фирменный чеканный профиль и вороная масть. Оттуда же (бонусом) сумасшедшие синие глазищи, как у Оставленной.