Это не шоу! Это правда!

Катя сидела в неудобном кресле в аэропорту Шарль де Голль уже одиннадцать часов, вместо заявленных семи. Одиннадцать часов в самолете из Лос Анджелеса, плюс столько же в этом кресле, ее уже подташнивало от усталости и бессилия. Нужно встать и походить, иначе она врастет в это кресло намертво, но сил не было. Миллион раз она говорила себе не летать через Шарль де Голль и не летать Аэрофлотом, но других вариантов вернуться в положенный срок просто не было. Вообще эта затея съездить домой на 4 дня была заведомо обречена на неудачу. Но свои ежегодные выступления на вечере памяти ее мужа, которые устраивает Ассоциация по борьбе с сердечно-сосудистыми заболеваниями и синдромом внезапной смерти, Катя очень ценила и никогда не пропускала. Тем более в этом году от сердечного приступа умер папа и она хотела свой танец посвятить ему, его памяти. При мысли об отце у Кати заныло в груди, и она тяжело вздохнула. Папа тоже ушёл рано, оставил их одних, своих троих женщин, вернее четверых, Дашку тоже. Ведь он и был ей фактическим отцом, она его так воспринимала. Подумав о дочери, Катя вконец расстроилась. После выступления в Нью-Джерси она на два дня улетела в Лос Анджелес к маме и Даше. Но и там не заладилось. Мама жаловалась, Дашка огрызалась, училась из рук вон плохо. В итоге они повздорили. Перед Катиным отъездом они, конечно, помирились, но неприятный осадок остался у обеих. Периодически Катя проваливалась в полузабытьё, но спать себе не разрешала, боялась пропустить долгожданную посадку. Есть не хотелось, от кофе уже тошнило, на затёкшие ноги она старалась не смотреть. Катя без конца проверяла паспорт, посадочный и телефон. Вайфая не было, и телефон не подавал признаков жизни. Она пыталась найти сим-карту российского сотового оператора, неоднократно перерывала всю сумку, но не нашла. Ещё четыре часа лететь до Москвы. В Шереметьево, в зале прилетов, еле волоча ноги, отстояв часовую очередь на паспортный контроль, она ещё 40 минут ждала свой второй чемодан, который где-то затерялся. Мобильный телефон не оживал, сим-карту она так и не нашла. Нужно спросить у сестры, как ее восстанавливать. А сейчас взять такси за любые деньги и домой спать. Ещё ступив на трап самолета, она поняла, что, как всегда, не подумала о погоде, и в Москве +2 и ветер. А она в кожаной курточке, без шапки и перчаток. Выйдя, наконец, в зал ожидания, протискиваясь со своими двумя «монстрами» мимо толпы встречающих, Катя старалась ни на кого не смотреть. Маленькая, измученная женщина в кожаной курточке, без шапки и рукавиц, она была жалкой. Сначала она почувствовала пустоту в левой руке, затем в правой. Ее чемоданы отъезжали от неё куда-то сами. Катя беспомощно зашарила глазами. Сначала она увидела ноги, ботинки, джинсы, затем ремень, пальто, шарф, кепку и очки, и по всему ее телу, в кожаной курточке, под тоненьким свитерком разлилось тепло. Хотя его глаза и выражение его лица не предвещало ничего хорошего. — Ты издеваешься надо мной, Катя! Вот, скажи честно издеваешься? Да? — Егор возвышался над ней, держа по бокам два ее чемодана. — Я…- беспомощно лепетала Катя. — Я… — Что у тебя с телефоном опять? Я уже пять часов торчу в этом блядском Шереметьеве. Дозвониться до тебя, легче сдохнуть. — Я номер российский найти не могу. — Катя почти бежала за ним, когда он прокладывал им дорогу двумя чемоданами и своим мощным торсом. — Вот почему я ни разу не удивлён, не знаешь, нет? На улице ветер пронизал ее до костей, растрепал волосы, и сжав в руках ремешок сумки, она молча поплелась за Егором, который ловко лавируя между таксистами, катил ее чемоданы к парковке. Пока он укладывал их в багажник, Катя забралась на пассажирское сидение, расслабила плечи, откинулась назад, опираясь о подголовник и прикрыла глаза. Очнулась она от того, что Егор грубо толкнул ее. — Ты на цветы села. Катя взметнулась и действительно обнаружила под пятой точкой букет разноцветных фрезий в яркой сиреневой упаковке. Как его можно было не заметить, непонятно. — Цветочки. — Катя прижала букет к груди и уткнулась в него лицом. — Хреночки. — буркнул Егор, отворачиваясь от неё и заводя машину. — Тебе тяжело было мне черкануть, что самолёт аж на столько задерживается. Чтобы я не волновался, не нервничал и не бегал здесь по справочным. — Я не думала, что ты будешь меня встречать. — Катя не поднимала лица от цветов и вдыхала нежный запах фрезий. — А зачем я у тебя номер рейса просил, как ты думаешь? Я же тебе написал вчера, что приеду. — Я не видела. — всхлипнула Катя, уже готовая разрыдаться. — Я просто… И его сразу попустило. Она была такой замученной. Какой смысл сейчас это все выяснять. Она вернулась, и это главное. Можно выдыхать. Егор обнял её и прижал к себе вместе с букетом. — Солнышко моё! — он хотел найти её губы. но Катя попыталась отстраниться. — Я тридцать два часа в самолетах и аэропортах. — пробормотала она. — Да, плевать мне. — и Егор приподнял ее подбородок и потянулся к губам. Под поцелуем она расслабилась. Засунула свои комплексы куда подальше, прикрыла глаза и ответила. Знакомая ласка, знакомое тепло. — Ну, а чего так получилось-то? Чего такая задержка? Диспетчеры бастовали? — Егор приглаживал ее волосы, пока Катюша утыкалась лицом куда-то в его шарф. — Нет. Аэрофлот самолёт чинил. Чинил, чинил, потом новый пригнал. И так с этой стыковкой, дурацкой, вместо обычных двенадцати часов на все про все, получились тридцать два. — А, с одеждой что? Я ж тебе написал, что у нас зима. Горе ты мое! 23 ноября, это ж тебе не Лос Анджелес. — Когда у нас тренировка? — в машине вовсю работала печка, и прижиматься к нему было так приятно, так безопасно, что Катя боролась со сном из последних сил. — Илюша сказал приезжать в любое время. Но куда ты поедешь, тебя ноги не держат. отдохнёшь, тогда поедем. Ты голодная? Есть хочешь? — Егор снял пальто и шарф. — Нет. Только спать. — Куда едем? Сразу за Лизкой, или домой? — Нет. — Катя отрицательно замотала головой. — За Лизкой не нужно сегодня ехать. Маша их с Лидой сегодня вечером в цирк ведёт. Ее нужно завтра после школы забрать. Да, и домой ближе ведь. Катя откинула козырёк над лобовым стеклом, и всматриваясь в маленькое зеркальце, и вооружившись резинкой, приводила в порядок волосы. — А в Москву тебе не надо сегодня? — Нет. А зачем? Егор улыбнулся. Он никак не мог привыкнуть, что Катя называла домом то место, где они встречались раз, или два в неделю, и иногда проводили ночи и даже целые викэнды, когда Катина сестра забирала Лизу. Маша знала про них и старалась хоть раз в неделю забрать Лизку к себе, чтобы Катя могла побыть с Егором. *** Егор начал искать прибежище для них сразу после Владикавказа. Варианты отелей, съёмных квартир он отверг. Он искал что-то более уединенное. И когда казалось удача отвернулась от него и ничего не находилось, и не подходило, его друг, его старый товарищ, собрал всю их компанию провести вместе вечер и попрощаться. Он уезжал во Францию надолго, или, как ему казалось, навсегда. В его личной жизни очень круто и быстро произошли перемены. Он долго строил дом для своей будущей жены, с которой встречался четыре года, но их свадьбе не суждено было состояться. Мужчина встретил женщину, француженку и потерял голову. И сейчас все они пьют за его отъезд в счастливое будущее в другой стране. Светлая мысль пришла в егоркину голову в нужное время и в нужном месте. Затем они быстро обговорили детали. На следующий день Егор получил ключи, пропуск и карточку от шлагбаума, а его друг конверт с деньгами. И Егорка стал счастливым обладателем коттеджа в только строящемся и малонаселенном коттеджном городке сразу за МКАДом, который он получил во временное пользование. Друг, правда, хотел его продать, но финансовый кризис не предоставил ему такую возможность, и он решил подождать до лучших времён. Первый раз Егор привёз туда Катю в свой день рождения, девятого октября, вернее в ночь с восьмого на девятое октября, сразу после премьеры «Адмирала». На которую, не смотря на все Катины протесты, они таки пошли вместе. Там он познакомил ее со своей мамой и отчимом, но Катя очень смущалась, ей казалось, что все знают про них, и она весь фильм просидела между Башаровым и Авербухом, никак не взаимодействуя с Егором. Потом он сказал, что она вела себя, как дурочка, но Катя не обижалась, она была так рада, что они остались одни, и ей так понравился дом, она бегала, как ребёнок, заглядывая во все закутки и радуясь всему на свете. Потом настал егоркин день рождения, и они пили шампанское и ели устриц, и Катюша вручила Егору подарок. Запонки в виде конечков, которые Маша случайно увидела в интернете, а Катя решила купить. И поскольку она не знала, носит ли он запонки, и есть ли у него рубашка под это дело, то купила ещё и её, предварительно подсмотрев у костюмеров его размер и ужаснувшись. Но рубашка столько иксов+л без труда нашлась в торговом центре, куда они с Машкой побрели за этим делом. — Вечно ты выбираешь себе гамадрилов. — смеялась Машка, пока они заворачивали свои приобретения в подарочную упаковку. — Это они меня выбирают. Егор пришел в восторг и от запонок-конечков и от бирюзовой рубашки, которую тут же примерил на своё могучее тело. — И с размером ты угадала. — Егор размахивал руками, демонстрируя Кате, что рубашка не маленькая. Катя сосредоточенно закусила нижнюю губу, застёгивая запонки, затем поправила воротник, спрятала его амулет, чтоб не болтался. — Все. Теперь ты красивый. Егор обнял ее и провёл кончиками пальцев вдоль позвонков. — Ты! Ты мой главный подарок. Ты мое вдохновение и мое вожделение. Я тебя люблю, и я это осознаю и принимаю. Катя зажмурилась, горячие слёзы чистым жемчугом блеснули на ее ресницах. — И я тебя люблю. Спасибо, что вернул меня самой себе и показал, что жизнь все ещё прекрасна. Мне так нравятся эти моменты: ждать тебя, прикасаться, обнимать. — А мне как нравятся, и не только эти. — Я хочу к тебе на руки. — Чего? — Просто на руки хочу к тебе. — Просто на руки? — Да. Раньше я любила это ощущение безопасности и мужской силы, потом забыла. Теперь опять люблю. Но только к ТЕБЕ на руки. Егор поднял ее и прошёлся с ней по гостиной. — Ты видела какая наверху ванна, круглая? — Я думала это бассейн. — Ну, для тебя может и бассейн, но это ванна. Пойдём посмотрим? — Пойдём. Я там ещё шампанское в ведерке видела. — Ух ты. Какая ты глазастая. Это ведь не все подарки были правда? — Нет, конечно. Будет ещё много подарков. Он поднялся с ней по лестнице, прошёл мимо кровати прямо в ванную. На утро, пока Егор принимал по телефону бесконечные поздравления, Катя готовила завтрак. Не найдя кофеварки, или турки, запарила кофе в чашках, попутно отмечая чего здесь не хватает, и что ей было жизненно необходимо. И так постепенно в доме стали появляться всякие нужные Кате мелочи: халат, тапочки, полотенца, кухонная утварь, корзинка для белья и даже цветы. Егор пытался ей напоминать, что они здесь временно и бывают не регулярно, но потом махнул рукой. Она обживалась. В этом была ее природа. И он уже молча и без возражений покупал то, что она просила. *** Поэтому сейчас преодолев такое расстояние, пересидев в неудобных креслах, перестояв в очередях на регистрацию и посадку, Катя была благостна и спокойна. Она ехала домой, в свою постель, на свою кухню, к своему халату, тапочкам и полотенцам. И это ощущение комфорта и безопасности она очень ценила. И его давал ей он, ее партнёр, ее друг и ее любовник. Войдя в дом, Катя с удивлением обнаружила, что там тепло. Пока она ехала, то думала, что сразу нужно включить отопление. — Ты топил? — Да. Я ночевал здесь сегодня. — Егор втащил в дом ее голубой чемодан. — Один? Мужчина остановился и посмотрел на неё, как на умалишенную. — С хороводом. — Ты знал, что мы сразу сюда поедем, да? — Катя сняла сапоги и достала тапочки. — Откуда? До тебя ж хрен дозвонишься. — Поставь цветочки в водичку, пожалуйста. — Катя уже поднималась по лестнице на второй этаж, прикидывая все ли есть в ванной, что ей может сейчас понадобиться. — Конечно, ваше величество, Куда ж я денусь. — пробурчал Егор, доставая вазу с верхней полки. — Вот и вазочка ваша пригодилась. — Не бурчи. — Катя остановилась посреди лестницы. — И спасибо тебе, милый. Ты же знаешь, как я это ценю. — Откуда я это знаю? Тебя ж не поймёшь. — Егор набрал в вазу воды и развернув букет, аккуратно перенёс цветочки в воду. — Чего это меня не поймёшь? У меня все просто. Это ты у нас сложный мальчик. Прям непредсказуемый. — С этими словами Катя зашла в ванную. Там она разделась, абсолютно все, что на ней было сложила в корзинку для грязного белья, и встала под обжигающие струи воды, блаженно жмурясь. Вытершись и укутав волосы, зачем-то надела халат Егора, который купила три недели назад, и который он не носил. Халат был огромный, в него спокойно поместились бы несколько Кать сразу. Она вышла, волоча по плитке полы халата и сразу улеглась в постель, вытягивая отёкшие ноги. Егор внизу разговаривал по телефону, но Катя не слышала этого, она уже спала. Закончив разговор, Егор поднялся наверх и нашёл ее уже спящую в халате и с полотенцем на голове. Он присел рядом с ней, погладил тёплую ручку, поцеловал пальчики, развязал пояс халата, чтобы не давил. Подчиняясь знакомому порыву, просунул под халат ладонь: плоский животик, бедро. Он так соскучился, истосковался прямо. Остановил себя, убрал руку, подтянул повыше одеяло, чтобы соблазн был не таким явным. Ещё успеет, пусть она поспит. Она с ним. Она вернулась. Все вернулось. Все эти дни он действительно думал, что она не вернётся. Вся эта нервозность перед ее отъездом, его травма, его сомнения, нежелание продолжать, его разборки с Ксенией, ссоры и примирения с Катей. Страсть и отчаяние. То, что она не отвечала на его звонки и сообщения в эти дни, убивало его, просто доканывало. Он ночевал в этом доме, перекладывал ее вещи, поливал цветочки, делал все то, чего и сам от себя никак не ожидал, и молил Бога, чтобы она вернулась. Егор снял свитер и прилёг рядом с ней, убрал полотенце с ее волос, потрогал мокрые прядки. Катя повернулась во сне к нему лицом и взяла за руку. Так и спала дальше, сжимая кончики его пальцев. *** Я бы тебя на руки взял, Я бы тебя взял и унёс, Тихо смеясь на твои нельзя, Вдыхая запах твоих волос. И, не насытившись трепетом тел, Стуком в груди нарушая тишь, Все просыпался бы и глядел, Плача от радости, как ты спишь. Я бы к тебе, как к ручью, приник, Как в реку в тебя бы вгляделся я. Я бы за двести лет не привык, К бесценной мысли, что ты моя! Ясли бы не было разных «бы», О которые мы расшибаем лбы.