Флэт уайт на 6-ой Линии Васильевского острова

Дмитрий Сергеевич Палкин был человеком, которого часто проклинали студенты факультета журналистики. Наверное, если бы коллективные посылы негатива работали, то преподаватель социологии уже вряд ли мог бы что-то преподавать. Но вселенская справедливость не существовала в стенах университета, отчего Севе, который возносил молитвы, чтобы от него просто отстали, приходилось сидеть и терпеть. Лицо Андрея Шилова мелькнуло на экране третий раз. Дмитрий Сергеевич пересмотрел получившийся ролик, барабаня пальцами по столу, и остановил видео. Молча снял с носа квадратные очки в тонкой оправе, протер их салфеткой, надел обратно. Провёл ладонью по лысеющей слишком рано для его возраста голове. И повернулся к Севе. – Евсей, – преподаватель посмотрел на Климова так, что тому захотелось отсалютовать и выйти в ближайшее окно, – мне не нравится. Сева проглотил желание рассказать, что не нравится конкретно ему, и кивнул. – Все ваши спикеры – это ваши друзья и знакомые. Конечно, они будут давать одинаковые ответы, – Дмитрий Сергеевич холодно улыбнулся. – Попробуйте, так сказать, выйти из "зоны комфорта", поспрашивайте людей на улицах, можете даже попросить рассказать что-то вашу семью… – Не уверен, что это хорошая идея, – прервал Климов, усиленно стараясь не хамить преподавателю, хотя хотелось. – До презентации проекта всего месяц, Дмитрий Сергеевич. Я редактировал его уже двенадцать раз. Вообще-то, четырнадцать. Сева просто не рассказывал, как дважды снес видео полностью, взбесившись на себя, тормозящую программу для монтажа, преподавателя и брата, который забыл оплатить интернет. Об этом говорить не хотелось. В конце концов, его личные переживания не имели никакого отношения к проекту, который он взял в начале учебного года, желая погрузиться хоть в какую-то деятельность. – Привыкайте, Евсей, во взрослой жизни пряники с неба – это недопустимая роскошь, – хмыкнул Дмитрий Сергеевич. А затем встал, поправляя пиджак. – Я хочу от вас исследование, которое породит дискуссии и споры. А не видеоролик с говорящими об одном и том же головами. Переделайте. Дайте мне что-то интересное. "Я бы дал тебе по роже", – злобно подумал Сева, тщетно стараясь успокоиться. Он ненавидел этот проект всеми фибрами души, а постоянные правки вгоняли Климова в состоянии тупой ярости. Но единственное, что он сделал, это сжал под столом свое колено и выдавил: – Я понял. Сделаю. – Вот и замечательно, – Дмитрий Сергеевич подхватил со спинки стула свое пальто. – Буду ждать от вас звезд с неба, Евсей. Климов почти кинул в мужчину рюкзаком, лежащим у его ног. Нет, ну как же бесит!.. – "Дайте мне что-то интересное", – вполголоса передразнил Сева, когда преподаватель вышел из аудитории. – Какие вопросы, такие и ответы, козел. Интересное ему выдать. Я банкомат что ли?.. На оставшиеся пары Климов шёл в самом мрачном расположении духа. У него оставалось мало времени, заниматься бесполезным и набившим оскомину проектом надоело еще пару месяцев назад, но никто не спрашивал его, хочет ли он вообще заканчивать. Ожидания бежали вперёд Севы, будто бы на марафоне. Бегать Евсей никогда не любил. – Эй, Севыч, двигай сюда! Андрей поманил Климова рукой, хлопая по месту рядом с собой. Лекция по теории журналистики должна была начаться с минуты на минуту: преподавательница уже раскладывала на кафедре практические материалы. – Ты чего такой загруженный? – Шилов даже не дал ответить, продолжая болтать. – Улыбнись, чувак. Про тебя наша Рапунцель спрашивала. Не писала ещё? Сева качнул головой. – Не писала, не звонила, не подходила, – отчитался он, понижая голос, когда преподавательница начала лекцию. – Что спрашивала? – Классика. Есть ли у тебя кто-то, ну, знаешь, как все девчонки… Сева не был сильно посвящён в романтические отношения, но очень сомневался, что "все девчонки" спрашивали всегда одно и то же. Впрочем Андрей считал себя экспертом и подавал всю информацию так, будто бы был самым важным звеном между Климовым и девушками с потока. – Я, в общем, сказал, что у тебя никого нет, – Шилов хитро улыбнулся. – Потом расскажешь, как и что. Вдруг закрутится? Потом сына назовёте в мою честь. – Завязывай, – прервал фантазии однокурсника Евсей, отворачиваясь от Андрея. – Дай послушать, тема интересная. Лекция была не такой уж интересной, просто Севе откровенно было плевать, кто и что хочет о нём знать. Тем более, когда дело касалось Рапунцель, – так называли Наташу, прозвище которой дали ещё на первом курсе банально из-за прически. Длинные светлые волосы она чаще всего заплетала в косу, но стоило один раз прийти на тусовку потока с распущенными локонами, как все так и окрестили старосту Севиной группы – Рапунцель. Наташа против не была, её кокетливой жеманности хватило на то, чтобы принять имя диснеевской принцессы с покорной благосклонностью. Севе же было параллельно. Наташа ему не то чтобы не нравилась, нет. Просто он не смотрел на девушек вокруг себя, как на потенциальных возлюбленных. У него, конечно, были отношения в школьные годы, но они продлились примерно полгода, прежде чем Климов понял, что приставка для него куда интереснее мокрых поцелуев на школьном стадионе. – Севыч, – Андрей снова придвинулся, тыкая ручкой ему в плечо, – тебе помочь? Я могу ей передать, что ты приглашаешь на выставку там, в музей… – Шилов, тебе заняться нечем? – Сева резко повернулся к однокурснику, даже не заметив, что его шёпот перестал быть шёпотом. – Отвали от меня со своей Наташей, вообще не до неё сейчас! – Евсей! – преподавательница, до этого вещающая о современных тенденциях в СМИ, резко прервалась, хлопнув ладонью по кафедре. – Вам настолько неинтересно меня слушать? Тогда можете идти, я не задерживаю. – Простите, – буркнул Климов, снова отворачиваясь от одногруппника. – Больше не повторится. Андрей тихо и обиженно фыркнул, утыкаясь в свой пустой конспект. Севе, откровенно говоря, было не сильно важно обиделся тот или нет. В голове хаотичным роем жужжали мысли о проекте, о том, как он замучился его переделывать и о том, как хочется простого человеческого "чтобы все отстали". Дмитрий Сергеевич со своей “свободой”, Шилов со своей Наташей… Сева подавил зевок и разблокировал телефон, уточняя время. До конца пары оставалось ещё сорок минут. Писать конспект расхотелось окончательно. Климов внутренне посетовал на свою лень, которая чуть позже точно даст о себе знать, когда нужно будет закрывать долги и готовиться к экзамену, но всё же дал себе слабину, вяло катая ручку по тетради и прокручивая её между пальцами. Пару раз он даже задремал, стараясь удержать веки открытыми, но окончательно его разбудил только завибрировавший телефон. Евсей резко встрепенулся, быстро скидывая звонок и утыкаясь осоловевшим от резкого пробуждения взглядом в недовольную преподавательницу. Та уже было открыла рот, чтобы сделать ему второе замечание, но на помощь неожиданно пришла Наташа, она же Рапунцель, сидящая на первом ряду. Звонким но уверенным голосом староста спросила, вскинув руку в воздух: – Елена Ярославовна, пара закончилась пять минут назад. Сева шумно выдохнул, когда на них махнули рукой и разрешили собираться. Может, до следующего семинара преподавательница забудет о том, что некий Климов за одну пару умудрился нарушить два главных её правила: не болтать и выключить телефон. Хотя Елена Ярославовна обладала великолепной памятью на нарушителей. И учитывая отрицательную концентрацию (термин был выдернут студентами из какого-то СМИ) молодых людей на факультете журналистики, запомнить Евсея было не так сложно. – Сев, подожди! Климов как раз вышел из аудитории, когда его тронули за плечо. Он обернулся, но тут же пожалел об этом. На него, смущённо улыбаясь, смотрела Наташа. – Привет, – Евсей неловко перехватил лямку рюкзака. – Что-то с посещениями? Тема, связанная с обязанностями старосты, показалась ему наиболее безопасной, но Наташа никогда не была скромной. Милое диснеевское прозвище всё ещё относилось исключительно к её прическе, – сама девушка могла спорить даже с деканатом, выходя из этих перепалок безоговорочной победительницей. Так и сейчас. Изящным жестом отбросив густую красивую косу за плечо, она ответила: – Нет, с посещениями всё нормально. Я хотела спросить, не хочешь ли ты сходить выпить кофе? – Флэт уайт? Вопрос Сева озвучил прежде чем подумал, но его язвительный тон заставил Наташу нахмуриться: – Не знала, что ты эксперт по кофе. Можем и флэт уайт… – Нет-нет, – Сева понял, что его язык завёл его куда-то не туда, и поспешил сгладить ситуацию, – я не эксперт в кофе. Я его вообще не люблю. И ходить его пить я тоже не люблю. На лице старосты мелькнула мимолетная обида, а Климов устало выдохнул, признавая своё дипломатическое поражение и выдал правду, после которой, – он был уверен, – не видать ему халявных отметок в журнале посещений, как своих ушей. – Наташ, Шилов мне рассказал, что ты интересовалась, а я сейчас вообще не готов к свиданиям и всякому такому. Ты классная, – здесь Сева не врал. Он действительно считал старосту крайне приятным человеком. – Но это всё не для меня. Климов был готов ко всему. Даже к драматичной пощёчине, обзывательствам, проклятьям, но Наташа удивила, когда, кажется, абсолютно искренне улыбнулась, показывая ямочки на румяных щеках, и спросила: – Тебе кто-нибудь говорил, что ты чудо? Честный такой, даже неловко. Но спасибо, – она быстро приподнялась на носочки, звонко чмокая Климова в щёку. Тот замер. – Климов, расслабься. Нет – это нет. – Всё точно нормально? – Сева несмело улыбнулся в ответ. – Без обид? – Какие обиды? – Наташа закатила глаза. – Моё эго не настолько хрупкое, чтобы сломаться об отказ выпить кофе. Сева почувствовал, как облегчение впервые за день позволяет вздохнуть полной грудью. Наташу захотелось крепко обнять просто за то, с каким изяществом она разрулила неловкую ситуацию между ними. Клятвенно пообещав принести и подарить старосте шоколадку, Климов направился на выход из корпуса, нащупывая в кармане пачку сигарет. На телефоне всё ещё висел один пропущенный от человека, которому перезванивать Евсей категорически не хотел, но знал, что если не сделает этого, то чуть позже его замучает совесть. Поэтому оставалось только нажать на контакт, прикурить от слабого огонька заканчивающейся зажигалки, и дождаться басовитого: – Здравствуй, сынок. Сева выдохнул дым, чувствуя, как неприятно дерёт горло из-за глубокой затяжки. – Привет, пап. Ты звонил? – Да, но потом вспомнил, что ты у нас студент, – в голосе Павла Борисовича послышалась снисходительная радость. – Как учёба, Сев? Как мама? Евсей мысленно расхохотался от расстановки приоритетов у отца в вопросах, но не позволил себе сорваться, продолжая идти по улице и пинать небольшую грязную ледышку. Сказывалась футбольная секция, куда Климов ходил в детстве, – каждый удар был чётким, а на носу ботинка уже образовалось влажное пятно. – Учёба нормально. Мама тоже. Повисла дискомфортная пауза. Павел Борисович прочистил горло. Сева беззвучно усмехнулся. Темы для разговора закончились так стремительно, что отец пытался понять, как продолжить диалог. – Да, что ж… Может быть, заедешь как-нибудь? Даша могла бы приготовить ужин, и ребята хотели бы с тобой познакомиться. Сева щелчком отправил окурок в ближайшую урну и поинтересовался, чувствуя, как каждое его слово сочится цинизмом: – Странно, что ты не познакомил нас года три назад. Ну знаешь, когда у меня родился неожиданный младший брат. – Сынок, я понимаю, что ты всё ещё обижен, – сделал попытку Павел Борисович, – но это твои сводные братья, и они ни в чём не виноваты. У нас с твоей мамой было всё непросто, а Даша… – Пап, повторяю ещё раз, – Климов остановился прямо посреди улицы, внезапно понимая, что почти дошёл до 6-ой Линии. А ведь даже не смотрел, куда идёт… – Твоя новая семья меня не интересует. Ты сделал двух детей на стороне, пока твоя жена ждала тебя дома, какой реакции ты от меня ждёшь? – Взрослой, Евсей, – холодно перебил Павел Борисович. – Ты не маленький мальчик, чтобы не понимать, что иногда в жизни бывают моменты, когда тебе нужна поддержка, а твоя мама не смогла мне её оказать. Сева крепко сжал телефон в пальцах, а затем неискренне рассмеялся, почти выплёвывая в трубку: – Видимо, я пошёл в маму. Сбросить звонок оказалось так же просто, как затоптать окурок. Сева сделал пару вдохов, чувствуя, как горят щёки и прикрыл глаза. Когда же он перестанет так реагировать на общение с отцом? Когда же отпустит эта невыносимая злость, из-за которой дрожали руки, голос и губы, как будто он маленький мальчик? Ответов на эти вопросы Климов не знал, зато отлично знал, что дома его ждёт вторая часть этого циркового представления, в которое превратилась его жизнь. Взгляд упал на вывеску, указывающую в арку, и Евсей, не думая, направился туда. – Добро пожаловать в “Том и Финн”! Чем… О, привет, – Марк, до этого протирающий стойку, отвлёкся от своего занятия, доброжелательно улыбнувшись. – Как дела? Сева размотал шарф, расстегивая куртку и пожал плечами: – Паршиво, но переживу. – Ясно, будем поднимать настроение чаем, – кивнул бариста, доставая с одной из полок за ним банку с заваркой. – Гречишный? – Я обещал, что попробую, – кивнул Сева. – Если не понравится, то за мой счёт, – привычно отмахнулся Марк. – Сейчас принесу, присаживайся. Сева поблагодарил, устраиваясь за столиком, за которым сидел в прошлый раз. В кофейне было пусто, а из динамика на стене на этот раз лилась классическая музыка. Сева прислушался, но понять, что это за произведение, не смог бы, даже если попытался. В классике Евсей разбирался примерно на уровне "Собачьего вальса" и "Лунной сонаты", чего явно не хватало для того, чтобы узнать, что именно играло в кофейне. За стойкой что-то звонко разбилось, и Климов резко перевёл взгляд на источник звука, замечая только, как Марк небрежно смахивает разбитое шваброй в совок. Бариста улыбнулся, сдувая бледно-зелёные пряди волос со лба: – Кружку разбил. На счастье. Марк продолжил убирать осколки, а Сева вдруг удивленно вскинул брови, останавливая взгляд на одной из татуировок, которая не была прикрыта рукавом красной клетчатой рубашки бариста. – Это авокадо? – Да, – Марк закончил убирать разбитую кружку. – А ещё у меня тут есть тыква, – он ткнул в рисунок рядом с упомянутым авокадо. – И баклажан. Сева не сдержал тихий смешок. – Почему? – Что "почему"? Марк вынес из-за стойки заварочный чайник и две чашки, ставя их на столик и усаживаясь напротив. – Почему ты набил овощи? – Климов озадаченно подпёр рукой подбородок, наблюдая, как бариста осторожно наливает им чай. – Почему, например, не животных? – Во-первых, авокадо – это фрукт, – Марк с улыбкой покачал головой. Кольца на его пальцах звякнули о ручку чашки, когда он поднял её на уровень лица, делая глоток. – Во-вторых, овощи прикольные. – Один из моих преподов говорит почти так же, когда принимает у студентов экзамены, – фыркнул Климов с опаской нюхая чай. – Пахнет чем-то сладким. – Попробуй, он не кусается, – бариста сделал ещё один глоток из своей кружки. – Видишь, не отравлено. Сева отпил горячий напиток, чувствуя на языке некую приторность, но вопреки опасениям – чай ему понравился. Он не отдавал свежим сенокосом, как большинство сборов, которые он пробовал ранее, и в него даже не хотелось добавлять молоко. – Вижу, настроение немного поднялось, – Марк слегка наклонил голову, сверкая смешливыми голубыми глазами. – Расскажешь, что тебя расстроило? – Не хочу грузить, – Сева поджал губы. – Если ты думаешь, что я интересуюсь, потому что очень вежливый, то вынужден разочаровать, – бариста указал рукой на окружающее пространство. – Тут пусто, а мне скучно. Возможно, твой рассказ меня развлечёт. – Сомневаюсь, что тебя может развлечь история о том, как я сдуру взялся за проект, который надо сдать через месяц, а научрук хочет, чтобы я нашёл новых спикеров, потому что старые его не устраивают, – съязвил Климов, вытягивая из-под блюдца салфетку и начиная отрывать от неё маленькие кусочки. – Студенческая рутина. – Что за проект? – Марк будто бы и не заметил, как его пытаются спихнуть с выбранной темы, наблюдая за действиями Евсея. – Ставлю камеру и спрашиваю людей, что для них означает свобода, – поморщился Сева. Перед ним уже образовалась небольшой островок салфетных клочков. – Типа социологического исследования. Только ответы у всех одинаковые. – То есть, исследование говорит о том, что для всех людей свобода – это почти одно и то же? – задумчиво протянул Марк. – Невероя-я-тно. – Не то слово, – Климов кивнул. А затем вдруг замер и перевёл взгляд на бариста. – Хочешь побыть спикером? – Я уж думал, не предложишь, – Марк усмехнулся, откидываясь на спинку стула и забрасывая руки за голову. – Камера с собой? Сева чертыхнулся. А затем быстро вскочил на ноги, спешно пытаясь всунуть руки в рукава куртки, и протараторил: – Вернусь через пятнадцать минут! Никуда не уходи! – Я тут работаю, куда я уйду, – рассмеялся Марк, но дверь с характерно звякнувшим колокольчиком уже захлопнулась. На стуле, где всего минуту назад сидел Сева, сиротливо повис жёлтый шарф. Бариста покачал головой, поправляя аксессуар, чтобы тот не сполз на пол, и покосился на часы, висящие на стене. Скоро должен был начаться вечерний приток клиентов, которые шли с работы. Сева вернулся спустя тринадцать минут вместо пятнадцати, тяжело дыша и сверкая красными от бега щеками. Пару раз кашлянув, он продемонстрировал кофр с камерой и штатив и выдавил: – Пять минут и снимаем. Марк постарался не рассмеяться. – Окей. Наблюдать за тем, как Климов готовится к съемкам, было интересно. Он бережно подкрутил настройки на фотоаппарате, придирчиво окинул помещение взглядом, переставил стул к стене. Затем осмотрелся ещё раз, двигая столик в сторону, раскрутил штатив, установил камеру и указал Марку на стул: – Вот сюда. Бариста занял предложенное место и расслабленно расправил плечи. Объектив, казалось, ничуть его не смущал, а профессиональная суета Евсея только забавляла. Климов нажал на кнопку записи и спросил: – Что для тебя означает "свобода"? – Когда я был маленький, я думал, что свобода – это сбежать из дома и хлестать крапиву палкой, – Марк улыбнулся, глядя прямо в камеру. – Ты растешь в убогом крошечном городе, видишь только своих соседей и родителей, а мир остаётся в книжках и фильмах. Вот и получается, что бить крапиву ты можешь, а поехать на Дикий Запад и стать ковбоем – нет. А потом я вырос, и свобода, – бариста повёл пальцами в воздухе, будто бы очерчивая невидимое слово, – она вырастает вместе с тобой. Там, где раньше было достаточно побега в лес, образовывается нечто огромное. И оно уже не привязано к крапиве, палкам или убогому городишке. Оно привязано только к тебе и к маршруту, который ты для себя выберешь. Сева и сам не понял, когда затаил дыхание, внимательно вслушиваясь в слова Марка. Тот же продолжил, буравя голубыми глазами объектив: – Моё ощущение свободы не может быть описано эфемерным ощущением счастья, потому что в ней много того, что ни один адекватный человек не назовет "счастьем". Но зато в ней мои решения, которые иногда приводят меня в тупик, а иногда помогают сделать этот тупик не ловушкой, а убежищем. Свобода для меня – это выбирать, как я хочу провести завтрашний день. И не рефлексировать о том, как провел вчерашний, потому что прошлое происходит каждую секунду, – Марк щёлкнул пальцами, – и каждое сказанное мной слово – это уже прошлое. А свобода – она всегда о будущем. Сева нажал на кнопку, завершая запись, и уставился на Марка, как на восьмое чудо света. Впервые за весь проект он понял, о чём говорил спикер. Понял и даже почувствовал крошечный укол зависти: в словах бариста текла зубодробительная искренность. Он действительно верил в то, что говорил. – Проняло, да? – улыбнулся Марк. Но не нагло и самодовольно, а больше радостно. Будто бы был счастлив, что его выслушали. – Сам в шоке. Крапиву ещё какую-то приплёл. – Проняло, – кивнул Климов, осторожно убирая камеру в чехол и складывая штатив. – И с крапивой тоже. – Все мы родом из детства, – бариста отодвинул стул обратно к столу и вдруг просиял, взглянув на Евсея. – Хочешь торт? – Торт? – Климов не был большим любителем сладкого, но "Том и Финн" уже плотно укоренилось, как место вкусовых экспериментов, поэтому он неловко пожал плечами. – Я угощаю, – Марк быстро нырнул за стойку. – Короче, всё, что ты видишь на витрине, – это выдумки одной моей подруги. Она кулинарный гений и веган. Так что сейчас у нас будет дегустация новой позиции. Бариста ловко достал из небольшого холодильника коробку, на которой размашистым почерком было написано: "Твену от А", а Евсей облокотился на стойку, с любопытством наблюдая за Марком. Тот выудил два блюдца, а затем чертыхнулся, посмотрев на своего гостя: – У тебя есть аллергия на орехи? – Нет, – Сева помотал головой. – А он ореховый? – Да, – Марк открыл коробку, – смотри, какая красота. Торт действительно был красивый. Без уродливых кремовых розочек или фигурок из мастики. Он был аккуратный, бисквитный и трехслойный, посыпанный не то какао, не то шоколадом. Климов осторожно принюхался. Пахло изделие просто замечательно. Сева узнал корицу и кардамон, которые раньше всегда добавляла в выпечку его мама. – Кусочек тебе, кусочек мне, – Марк разложил торт по блюдцам и выдал Евсею вилку. – Пробуй. На вкус десерт оказался похож на лёгкий брауни. Приятно похрустывали орехи, нежирный крем таял на языке, а бисквит был сочным и не сухим. Сева не смог сдержать улыбку. Ему действительно понравилось, хотя ещё днём раньше казалось, что вся любовь к сладостям осталась в далёком детстве. – Блин, нереально, – Марк закатил глаза, облизнув уголок испачканных какао губ. – Это будет хит сезона. – Согласен, – Климов отправил в рот ещё один кусок торта. – А что внутри кроме орехов? – М-м-м, сейчас, – бариста выудил из кармана телефон. – Так, она мне писала… Вот! "Орехи, миндальное молоко, бананы, мёд, корица, мука…" Сева побледнел. – Мёд? – переспросил он. – Ну да, – Марк заблокировал смартфон, расслабленно улыбнувшись. – А что такое? – На орехи, – Сева нервно почесал тыльную сторону запястья, – у меня аллергии нет. А вот на мёд есть. Бариста мгновенно перестал улыбаться. Голубые глаза расширились, а рот превратился в идеально круглую букву "о". – Скажи мне, что ты не собираешься умирать у меня в кофейне из-за торта, – Марк выглядел так, будто вот-вот был готов начать звонить в скорую. – Голова не кружится? Дышать можешь? – Когда я жаловался тебе на проект, я не имел в виду "убей меня быстро и сладко", – беззлобно огрызнулся Сева, направляясь к своему рюкзаку. Попытка найти в нём антигистаминное не увенчалась успехом. – Блин, всё дома оставил, придурок. – Ты же не умрёшь? – ещё раз уточнил Марк, покусывая губу и нервно переминаясь с ноги на ногу. – Умрёт здесь только моя самооценка, потому что скоро я покроюсь диатезом и буду чесаться, – фыркнул Евсей. – Неприятно, но не смертельно. – Тогда беги домой за волшебной таблеткой, – Марк виновато покосился на торт, который всё ещё стоял на стойке. – И мне жаль, что так вышло. – Ну зато я нашёл крутого спикера, – отмахнулся Сева. – Кстати, дай свой номер телефона. Скину потом ссылку на ролик. – Без проблем, – бариста продиктовал свой номер, записал чужой и усмехнулся: – Запишу тебя, как "Флэт уайт". – Отлично, – Евсей хитро усмехнулся. – Потому что я записал тебя так же. Климов не соврал. Контакт "Флэт уайт" отправил ему около десяти смайликов с баночкой мёда, пока Сева шёл до дома, чувствуя, как нестерпимо чешутся щёки и лоб. На все эти дурацкие сообщения Евсей ответил одним смайликом в виде травы и подписал: "Крапива". Марк лайкнул ответ, но продолжать диалог не стал. Сева решил, что к нему пришли новые клиенты. Уже позже, лёжа в кровати и монтируя отснятый комментарий, Климов несколько раз прокрутил видео, вслушиваясь в единственное определение слова "свобода", которое не отозвалось в нём жгучим непониманием, как все предыдущие. "Каждое сказанное мной слово – это уже прошлое. А свобода – она всегда о будущем", – говорил Марк, потирая набитый на предплечье авокадо. А Сева лежал, старательно игнорируя храп брата на соседней кровати, и думал: "Если свобода о будущем, то можешь ли ты быть свободен в настоящем?" И абсолютно иррационально казалось, что, да. Можешь.