Вешние воды

Одинокая в небе звезда. Но во тьме безграничной Она словно символ Одиночества мира. В этом смутном, туманном мире Я забыла первое слово И последнее не узнаю. Дазая Осаму не отпустило даже ранним утром следующего дня. Его одолевало какое-то дикое нервное напряжение. Трясло и знобило будто в лихорадке. Осаму метался всю прошедшую ночь по квартире, записывая каждую свою теорию касаемо увиденного на обрывках каких-то уже не нужных ныне документов. Весь пол маленькой кухни был усеян бумагой. Он бродил по спальне, говорил сам с собой, ковырял ногтями марлевые повязки на кистях рук и думал. К утру вроде выстроилась вполне понятная ему логическая цепочка. Не то чтобы Портовой Мафии редко кто-то подобным образом угрожал, но таблетки цианида, обеспокоенный и усталый член Исполнительного комитета, а также, очевидно, китайское имя, прозвучавшее в тот вечер из уст допрашиваемого, заставило Дазая все же задуматься. Ему стоило заняться китайцами еще несколько дней тому назад, когда они с Рампо озаботились способом расправы над трупом отца Соры Ивасаки. Девушка утверждала, что выкинула его в залив сама, но и так было ясно, что подобное просто невозможно. Она не была эспером, ну или просто не числилась ни в одной подобной, даже правительственной, базе. Что, в целом, также было маловероятно. Было понятно, что Соре в тот день помогли. Найти соучастника оказалось не сложно, благодаря системе городского наблюдения, Осаму быстро вычислил нынешнее местоположение двадцатиоднолетнего одногруппника Соры Ивасаки, Наоки Сакамото. Дазай вломился в его квартиру недалеко от второго здания правительства Йокогамы, уповая, чтобы Сакамото проживал там один. Так и оказалось, из этого всего вытекал вопрос: откуда у студента деньги на квартиру с хорошим ремонтом в довольно дорогом районе? Или помогают родители, или… Осаму находит документы на китайском языке в нижнем ящике комода спальной комнаты. Ни слова не понимая, он догадывается, что подтверждается нечто вроде контроля за процессом движения наркотрафика на определенных территория, если судить по нескольким химическим формулам, обозначенными скобками под неизвестным иероглифами. Собственная некомпетентность в вопросе знания иностранного языка Осаму напрягает, заставляя пожалеть, что он никогда не интересовался ничем подобным. С другой стороны, с Китаем Портовая Мафия дела никогда не вела. Если он ничего не путает в иероглифах — речь идет о Циндао, Ханчжоу и Шанхае. Где-то ниже мелькают иероглифы из названия Токио, но детектив не уверен, что это точно имеет отношение к торговле в соответствующей сфере. Он пытается прочитать еще несколько бумаг, но те уже не получается разобрать. Дазаю думается, что одногруппник Соры и по совместительству соучастник в убийстве просто придурок. Он хранил расфасованный по пакетикам кокаин в ящике под раковиной на кухне. Осаму, не испытывая, честно говоря, абсолютно никаких угрызений совести, засовывает один из самых крупных на вид, видимо, тот, что еще не успели распределить по зип-пакетикам, в карман тренча. Собирается уже уходить, когда взгляд цепляется за очень не вяжущуюся с общим интерьером минимализма квартиры расписную шкатулку. Та выглядит роскошно и несколько вычурно даже, похоже на винтаж. На шкатулке нарисована длинноногая белая птица, очевидно, одна из классических символик китайской культуры, вроде дракона и черепахи. Цапля замерла в окружении красных цветов, а внизу небольшой коробки находилось нечто вроде скрытого отсека, незаметного с первого взгляда. Открыть небольшой старинный замок оказалось не то чтобы сложно, но постараться все же пришлось. Внутри лежит небольшая перевязанная красной атласной лентой стопка китайских юаней и записка на дне. Ожидаемо, не на японском. Осаму покидает чужой дом с мыслями о том, что в статью расходов придется включать занятия с репетитором по китайскому языку. Карман оттягивает пакет кокаина и украденный клочок расписанной вдоль и поперек шанхайской бумаги. Его снова настигает лихорадочное чувство нервного напряжения. В один момент Дазай ловит себя на мысли, что идет слишком быстро. Ветер копошится в темных уже порядком отросших прядях каштановых волос, а в нос ударяет запах соленой воды, когда он отвлекается от собственных размышлений, останавливаясь. Он находится на набережной. Улыбается собственному осознанию: куда бы не шел — всегда возвращается к порту. В офисе Осаму оказывается через недолгих тридцать минут. Пакет с наркотиком его ничуть не смущает, когда он довольно дипломатично пару раз ударяет костяшками пальцев по деревянной покрытой лаком двери кабинета директора Вооруженного Детективного Агентства. На разговор Дазай настроен не сильно, но за любое связанное с наркотрафиком делом правительство выдавало им куда больше обычного. У Фукудзавы практически нет причин ему отказать. Собственный план, откровенно говоря, смущает даже его самого, но мрачное ожидание сбивает с толку, заставляя теряться в собственной голове. Нечто похожее на чувство азарта просыпается, принося за собой тоскливое ощущение ложного спазма мечевидного отростка грудной клетки. Осаму чувствует себя будто воспарившим. Так, словно может прожить ближайший месяц на силе собственного нездорово разыгравшегося интереса к китайской народной культуре. Фукудзава, ожидаемо, спускает ему все тормоза, дарую полную свободу в вопросе китайцев. Он выходит из здания агентства, чувствуя себя воскресшим. Трясущимися руками достает сигарету из пачки, когда понимает, что, к сожалению, работать придется чисто. Нельзя давать соперникам даже одного шанса осознать, насколько серьезная охота на них ведется. Пока Осаму не выяснит с чем именно им придется иметь дело, уж точно. Можно, разве что, оставить пару милых посланий, вроде коробок с оторванными конечностями. Банально, но и оппоненты особой оригинальностью и некоторой склонностью к модерну не отличаются. Цапли и бумажные записки. Будто кто-то слишком умный пытается доказать собственную некомпетентность. Ощущение собственной недооцененности бьет по самолюбию. Дазай курит, пока в ритм какой-то услышанной в кофейне на прошлой неделе песне барабанит пальцами по собственному ребру правой ладони. Курит, пока идет вдоль вереницы одинаковых жилых домов. Тушит сигарету каблуком так и не вымытых ботинок, когда оказывается у дверей огромного комплекса офисных небоскребов.

***

Чую Накахару выламывает на диване в собственном кабинете. С утра поднявшаяся до тридцати восьми градусов температура тела ближе к обеду начала ощущаться как все сорок. Его тошнило от осознания собственной недееспособности и болезненности, заставляя возненавидеть человеческий организм за подобные проявления слабости. Накахара вообще пребывает в невменяемом состоянии со вчерашнего вечер, как морально, так и физически. Жуткое воспоминание из прошлого так и продолжает всплывать в мыслях, улыбаясь и скрываясь за поворотом. Чую пугает, что он понятия не имеет сколько времени Дазай торчал в той подворотне, сколько прошлый напарник слышал. Мафиози остро ощущает глубоко запрятанную с подросткового возраста в собственной голове панику. Жалеет, что не забыл какого это — ее испытывать. Когда к нему с громким стуком в дверь, совершенно не дожидаясь ответа, залетает Акутагава Рюноске, Чуя конвульсивно шарит по стоящей рядом трубочке, чтобы кинуть в него что-нибудь тяжелое, даже невзирая на собственное состояние. Юноша выглядит бледнее обычного, на обычно безэмоциональном лице, впрочем, все также ничего не отражается, но теребящие края кружевной рубашки костлявые пальцы выдают его волнение. Чуя открывает рот, пытаясь выяснить причину такого странного поведения, когда слышит чужие шаги сквозь приоткрытую дверь. Человек в коридоре будто пританцовывает в процессе ходьбы. И лишь завидев чужую вьющуюся шевелюру в дверном проеме, Накахара понимает — вот она настоящая паника. Он не успел рассмотреть Дазая вчера, но теперь понимает, что тот выглядит отвратительно. Совершенно как в те дни, когда им давали задания с, очевидно, плачевным исходом. Как в те дни, когда они теряли легионы бойцов и умывались чужой кровью на поле боя. Как в дни, когда «Двойной Черный» оказывался в огромной беспросветной заднице. Карие глаза лихорадочно блестят, тонкие губы изламываются в кривой ухмылке, а чужая нервозность раздражает до зубного скрежета. — Они так и не поменяли нам кабинет, — тянет Осаму, когда, упиваясь чужой шокированностью, заходит в помещение. Цепляется взглядом за Акутагаву и, кивнув ему, смотрит в упор на Чую. — Пропустишь меня на последний этаж, мне аннулировали карту доступа? Он достает из кармана прямоугольный белый кусок пластика, пока Накахара таращится на это во все глаза, пытаясь сообразить, что вообще от него хотят. Мысли собрать в кучу не получается. Приподнимается всем корпусом и, усаживаясь на диван боком к Дазаю и Рюноске, хватается за подлокотник в бесцельной попытке успокоиться. — Акутагаву попроси, — собственной голос звучит хрипло, с головой его компрометируя. Чуя впервые за четыре прошедших года смотрит в глаза бывшего напарника, когда тяжело шагнув вперед, оказывается прямо напротив него. Голову приходится слегка запрокинуть, но едва ли мафиози это замечает в текущей ситуации. — Мори все равно поручит это нам, пошли, — Осаму чуть склоняет голову к дверному проему, откровенно над ним насмехаясь. Успокоение приносит вместе с собой чувство всепоглощающей злости на бывшего напарника. Он вовремя замечает окружающее левую кисть красное свечение и, выдыхая, понемногу приходит в себя. Чуя чувствует себя то ли недалеким, то ли слишком чтущим собственный моральный кодекс человеком, когда пытается понять, как вообще человек может вот так просто после сделанного заявиться прямо в сердце организации и со своей дебильной усмешкой просить пустить его на этаж стратегической важности. — Я не пойду с тобой никуда. — Он бегает по его лицу, пытаясь понять хоть что-то для себя, но, ожидаемо, только все больше путается. Ситуация напоминает глупый ночной кошмар, большое количество которых снились Накахаре еще месяц после того, как мафию покинул один из высокопоставленных членов Исполнительного Комитета — Дазай Осаму. Образ под веками всегда уходил с первыми лучами солнца. Но в реальности вот он — стоит себе, пачкает дорогущий персидский ковер своими непонятно в чем измазанными оксфордами и смотрит так, будто Чуя сейчас сказал самую глупую вещь на свете. — Чуя, ты тратишь мое время, хочешь ждать, пока к тебе заявится секретарь Мори — пожалуйста, просто дай мне решить вашу проблему и зайти на этаж. — Ты не имеешь права даже дышать в этом здании, я не собираюсь пускать тебя туда. — Твоя преданность организации поражает воображение, — Дазай в ту же секунду оказывается слишком близко, и Накахара едва ли чувствует, как чужая забинтованная кисть выуживает пропуск из кармана черных шерстяных брюк. — Спасибо. Детектив уже скрывается за дверью, когда чувствует на собственном плече стальную хватку. Еще чуть-чуть и вывих ему обсечен. Тяжело вздохнув, оборачивается, утыкаясь взглядом в рыжую макушку с идеальным пробором. Они говорили всего минут десять, а Осаму умотался так, будто общался с Чуей минимум неделю. Так было всегда, Чуя гораздо ближе к тем людям, что испытывают сожаление, вину и сочувствие. Дазаю это было чуждо. Он улыбается, чтобы никто не думал об этом, заставляет их смеяться, чтобы собственная несостоятельность не бросалась в глаза. Ему чуждо понятие человек — Осаму себя таким не считает. Будто за всю свою сознательную жизнь до сих пор не смог обрести собственную точку зрения касаемо этого вопроса. Не знает, что он должен чувствовать, старается подыгрывать обществу, жалеет, меняет маску и веселится, когда данного требует ситуация. Чертовски боится, что однажды кто-нибудь все поймет и поставит его перед прямым вопросом. Но Осаму соврет, если скажет, что готов с этим мириться. — Я не знаю, что ты собрался делать, но к Мори-доно тебя не пущу, — Чуя отпускает его, подталкивая к противоположной стене коридора. Выглядит нервознее обычного. Мнет собственный плащ в правой руке и тяжело выходит из кабинета. Поправляя перчатки, Накахара оглядывается, останавливаясь на Дазае. — Как ты вообще сюда зашел? — Охрана пустила, — пожав плечами, говорит Осаму и идет в сторону лифтов, отмечая, что бывший напарник, в противовес собственным словам, от него не отстает. Они идут по коридору молча. Лифт ждут также молча. Чуя не отрывает взгляда от собственной обуви, находя что-то необыкновенно интересное в черном лаке, покрывающем его дизайнерские туфли дерби. Собственная неосведомленность Накахару режет без ножа. Он не знает, зачем здесь Дазай. Не знает, что делать с разыгравшимся вирусом, заставляющим его в тот же момент потянуться за носовым платком в кармане брюк. Не знает, что предпримет в дальнейшем Мори Огай. В общем, ощущает себя донельзя глупо, вместе с тем упускает момент, когда внутри созревает настоящий приступ агрессии, о существовании которого он, ни в коем случае, не должен Дазаю дать понять. — Кажется, китайцы несколько осмотрительнее, чем вы думаете — Осаму подает голос, стоит им зайти в лифт, прикладывает пропуск к сканеру на одной из стен и, нажав кнопку нужного этажа, с нечитаемым выражением лица оглядывается на Чую. — Думаю, что… — Завали ебало, — у Накахары не осталось ни сил, ни желания пытаться поговорить с этим человеком адекватно. Это они уже лет пять назад прошли. — Подумал, что тебе будет интересно, что я собрался предпринять. — Просто отвали от меня. Чуя выходит из лифта первым, стоит им оказаться на нужном этаже. Его топот слышно, наверное, из вестибюля, на что Дазай может разве что раздраженно поморщиться. Злить сейчас Накахару — вряд ли хорошая идея. Хотя, признаться честно, Осаму было несколько забавно наблюдать, как бывший напарник пытается скрыть от него собственное непонимание и раздражение. Будто это у него хоть раз за все время их знакомства получалось. В кабинет Огая все же первым стучит Дазай, Чуя же немного погодя встает за его спиной, ожидая разрешения войти. Мори открывает дверь сам. На лице босса Портовой Мафии при виде Дазая не двигается ни одна мышца, что у последнего вызывает какую-то неопределенную эмоцию — так рассуждает Чуя, когда видит, как напарник пару раз едва заметно прощупывает что-то в кармане, тут же одергивая руку. Огай еще раз окидывает их обоих долгим взглядом, после чего отходит от двери, пропуская бывших напарников внутрь кабинета. — Очень мило, что ты зашел. — Голос Мори звучит льстиво-угрожающее. Как что-то слишком противоречиво звучащее, но все же чертовски соответствующее его статусу. Чуя в очередной раз с замиранием сердца отмечает их сходство, стоит Осаму растянуть улыбку, склонив голову в сторону босса. Накахара редко чувствовал себя комфортно в этом кабинете, но именно сейчас уходить не хотелось. Что бы он там не наплел Дазаю ему было чертовски нужно узнать, зачем он сюда заявился. Чуя был из тех людей, что плохо и не слишком охотно приспосабливаются к новым рабочим условиям. И вот, замечательно, блять, Дазай, видимо, решил ему с этим помочь. — Давайте сразу к делу, — Дазай говорит спокойно, облокачиваясь спиной на дверь. — Ваш альянс с китайским синдикатом оказался неудачным, и Вы решили, что уйти от обязательств можно просто ими пренебрегая, но теперь китайцы рыщут по Йокогаме, распихивая всем подряд кокаин с вашими метками? — Говоришь сразу к делу, а потом шутишь нелепые шутки, — Огай притворно вздыхает, устраивая подбородок на сцепленных в замок кистях рук. — Я осведомлен, что у тебя тут до сих пор есть информаторы, следовательно, ты прекрасно знаешь, что Мафия не ведет бизнес с Китаем. — Я знаю, что вы вот уже пару лет получаете весь товар для расфасовки из Шанхая, — Дазай, честно говоря, понятия не имел, что несет, но в документах Наоки Сакамото он разглядел среди сотни прочих иероглифов две горизонтальные черты. Будет прекрасно, если его предположения окажутся не ошибочными и это, не что иное, как цифра два. — Верно, — Мори смотрит на него с одобрением, совершенно не замечая замеревшего в тени высокого книжного шкафа Чую. — Ты хочешь что-то мне предложить? — Это вы мне скажите, нужно ли здесь мое содействие, босс? — Я принимаю твою игру, Осаму, но… — Босс Портовой Мафии все-таки обращает свое внимание на Накахару, тот выглядит обескураженным. Он ничего не понимает, и это просто выводит мафиози из себя. — Чуя, подожди за дверью, пожалуйста, можешь спуститься к себе, Дазай передаст тебе мое сообщение. Накахара возвращается к собственному кабинету, пытаясь переварить все произошедшее. Его очень сильно напрягает, что все вокруг делают вид, будто происходящее — это нечто в порядке вещей. Мори и словом не обмолвился о смертной казни для предателей, а Дазай говорит так, будто он, блять, все еще глава Исполнительного Комитета, а Чуя — так. Шестерка. Будто Осаму Дазай все еще тот самый родившийся в золотой сорочке мудак. Черное солнце Портовой Мафии. Чуя ненавидел чувствовать себя неуверенным в собственных рассуждениях, но ему чертовски сейчас нужен был человек, который объяснит какого черта происходит. Дазай, Китай, кокаин, записки в грузовых ящиках и таблетки цианида. Голова разболелась еще сильнее.

***

Разговор с Мори Огаем его утомил, Дазай толкает ногой дверь чужого кабинета, мысленно споря, кто из них с Чуей хуже. У него в обеих руках около десятка разноцветных файловых папок с материалами дела, однако, Осаму кажется, что в данном случае макулатура ему не сильно поможет. — Я пробежался в лифте по материалам, кажется, мы в… — Мило. Чуя уснул прямо за собственным столом. Лицо спрятано за сложенными по краям локтям, а волосы находятся в, мягко говоря, неком творческом беспорядке. Осаму с самого начала заметил, что Накахаре нездоровится, но едва ли это было уместно в их нынешней плачевной ситуации. Он обходит напарника, думая стоит ли вообще его будить. Перспектива сделать все самому в спокойствии и тишине привлекает куда больше, однако, боевые навыки Чуи им, по расчетам Огая, сегодня, к сожалению, понадобятся. Недолго думая, он несильно ударяет Накахару по голове одной из десятка файловых папок. Мафиози подскакивает, вскидывая голову, и он настолько испуганно смотрит на замершего напротив Дазая, что тот слегка отшатывается, убирая за ухо кудрявую прядь. Они, кажется, отвыкли друг от друга очень сильно, потому что угомонившись, Чуя начинает нервно прибираться на столе, игнорируя тремор. — Пошли, нам надо успеть в центр до конца рабочего дня, — Осаму бросает документы в какой-то первый попавшийся ящик деревянной тумбы около небольшого мусорного ведра. — Ничего себе. — Заглянув в мусорку, Дазай выуживает оттуда пустую картонную упаковку из-под суперпрочных презервативов, очень усиленно пытаясь сдерживать смешок. До некоторых подробностей личной жизни напарника он догадался сам, но теперь, получив весомые доказательства, чувствовал себя чуть ли не богом. — Неужели пользуешься? — Боже, отъебись от меня, вали в свое агентство, — Чуя падает головой на стол, скрывая лицо. Лучше бы спал до конца жизни себе дальше. — Да хватит уже, — Осаму дергает его за руку со стула, отчего мафиози, брыкаясь, заезжает ему локтем по скуле. Детективу больно. Через несколько часов наверняка останется синяк. Он оседает на пол и, держась за поврежденную часть лица, поднимает взгляд на Чую. Тот выглядит жутко уставшим, но бьет все равно сильно. Это, впрочем, им сегодня на руку. — Что происходит? — Накахара все-таки поднимается с насиженного места, возвышаясь над Дазаем Осаму. Он чувствует себя так, будто его просто разрывают на части абсолютно все. Дазай его опять куда-то тянет, температура убивает все оставшиеся крупицы жизнеутверждающих настроений в душе, а желания куда-то идти нет тем более. — Мори вернул меня на должность, — Осаму приподнимается и, поднимая спавший с плеч тренч с пола, театрально виновато улыбается, когда слышит негромкий звук удара чего-то об пол и шуршание. На упавший из чужого кармана чуть ли ни пятнадцатиграммовый пакет с непонятным, порошкообразным содержимым Чуя Накахара практически никак не реагирует, только снимает со спинки стула кашемировое черное пальто и, кинув красноречивый взгляд на нынешнего? напарника, начинает рыться в карманах в поисках пачки сигарет. — Присоединишься? — Осаму поднимает пакет с пола, протягивая его Чуе. — Не уверен, что он хороший, но тут ваш значок. — Детектив аккуратно подцепляет черную нарисованную маркером на пакете круглую метку, внешне напоминающую инь-янь. — Зачем Мори его из Тайваня возит, еще несколько лет назад брали отличный в Тайланде? — Они запросили тридцать шесть тысяч за грамм, — Чуя выходит в коридор, разминая затекшие за время непродолжительного сна плечи. Он жутко не любил наблюдать за обдолбанным Дазаем. Тот в такие моменты принимался мельтешить перед глазами, носиться по комнате, пытаться объяснить каждую свою безумную теорию и мнить себя богом. Чуя терялся в его голове, когда пытался понять хоть что-то про этого человека. Раньше Чуе думалось, что Осаму просто долбаеб, и его ранний алкоголизм повредил весь мозг, за исключением отдела, отвечающего за логику, затем начало казаться, что тогда еще нынешний напарник орет о помощи, пытается достучаться до кого-то, но это было из разряда тех безумных фантазий, что Накахара всегда откидывал, возвращаясь к мысли, что Черное Солнце Портовой Мафии просто наглухо отбитый роботизированный мудак. Чуя думал о причинах, по которым Дазай Осаму был таким, каким являлся. Врал себе, что это ничуть не интересно, но думал. Напарник был словно вакуум. Накахара быстро привык к каждой наигранной эмоции, реплике или движению. Ему претила такая непредсказуемость, рискованность и полное отсутствие заинтересованности в омуте карего глаза. Соврет, если скажет, что это ничуть его не интересовало. Но, периодически, в особенно нехорошие для всего существа Накахары моменты, он видел, что карие глаза бывают живыми. Горят какими-то непонятными эмоциями. В эти периоды Осаму становится особенно невыносимым. Глаза Дазая горели. Снова. Что заставляло Чую душить на корню подступающую к горлу нервную тошноту. Движения Детектива резкие и порывистые, а речь быстрее обычного. Чуя Накахара знает, что находится в полнейшей беспросветной заднице прямо сейчас, но едва ли может что-либо с этим сделать. Мори пустит его на корм фауне Токийского залива, если он придет с прошением об отстранении от задания. Чуя даже спрашивать о том, куда именно, они направляются не стал, зная о неких странностях бывшего напарника, касаемо собственных планов. Накахара всегда знал свою роль в его гениальной задумке, и этого практически постоянно было достаточно. Они идут молча, Чуя смотрит куда-то в мокрую от небольшого осеннего дождя темную брусчатку. Он, наверное, всегда был человеком свято чтущим справедливость. Напоминал себе сколько раз должен умереть за все, что сделал, но все равно чтил и лелеял идею «око за око». Поэтому сейчас его настолько страшит, что кто-то вот так может бросить и вернуться. Бросить мафию и остаться живым… Раздражает чужая привилегированность, сколько бы Чуя не купил себе машин, квартир, да хоть долю в тайных акциях Мори Огая, Осаму Дазай всегда будет на шаг впереди. Уйдет и вернется, выживет после атомного взрыва. — Врежь ему пару раз так, чтобы сбежать не смог, а вот говорить вполне. Они оказываются на какой-то небольшой жилой улице в одном из спальных районов на окраине Йокогамы, когда Осаму подает голос. Дома в закоулках района стоят впритык друг к другу, а участки и внешний вид говорят отнюдь не о богатстве владельцев. Чуя давно не был в таких местах. — Кому? — Мафиози пинает какой-то грязный камешек, не жалея ботинки. Общая атмосфера давит. Они медленно идут вдоль вереницы серых коробок-зданий, и Чуя успевает рассмотреть висящее где-то в конце улицы красно-белое пятно, подозрительно напоминающее флаг Японии, а рядом чуть меньше на той же веревке висит просто красное полотно. — Капитану судна Цзя Ен, так кажется, только не возьму в толк, как они его получили. — О чем ты? — Судно продали китайской компании в две тысячи седьмом году из-за скандала с нефтяным пятном, это в общем не важно, я скорее думаю о том, как они смогли его перекупить: контракт на утилизацию был заключен в том же году с датской компанией, но вот он, — Дазай машет перед его лицом отчетом Гин, который ему ранее отдал Мори, с прикрепленной к нему фотографией торгового судна Цзя Ен. — Прибыл вчера из Тайваня. — И к чему это? — К тому, что мы имеем дело с каким-то гигантом, и Мори отправил нас на мучительную смерть. — Зачем ты здесь, если не доверяешь боссу, — Чуя поворачивает голову к собеседнику, краем уха отмечая могильную тишину улицы. Очень странную для жилой улицы. Ни лая собак, ни детского крика, ни скрипа со стороны оконных рам. — Тебе-то вообще какая разница? — Ты правда идиот или притворяешься? — Дазай морщится. Он ненавидит объяснять очевидные вещи, и Чуя это знает. — Во вчерашней записке вам пожелали прятать детей и родственников далеко за полярным кругом, и ты, действительно, задаешь такой вопрос? У кого-то в планах разъебать тут все. Думаю, что это касается меня напрямую. — Я не знал, что записку расшифровали… — Чуя поражен настолько, что едва ли не останавливается. Это дело отдали ему еще в тот момент, как к нему зашла Хигучи Ичие с просьбой явиться к боссу. Так какого черта он нихрена не знает?! — Ты так ему доверяешь, — говорит Осаму и, резко остановившись у второго с конца улицы участка, наклоняется над замком калитки. Тот выглядит хлипким, поэтому Детектив ни минуты не думая, достает из кармана две простейшие отмычки, принимаясь за вскрытое. — И что это должно означать? — Накахара подает голос буквально через минуту молчания и ровно в тот момент, когда замок негромко щелкает, а серая обшарпанная калитка приоткрывается. — Слишком много вопросов, — говорит Осаму и, кинув на бывшего напарника предупреждающий взгляд, практически бесшумно заступает на территорию пустого участка. Они молча идут до чужого дома и переглядываются, когда входная дверь оказывается открыта. В прихожей две пары обуви и небольшая лужица грязи около двери. Чуя проходит ее, слегка поморщившись. Не слышно ни звука, хотя Огай сказал, что капитан должен быть дома. Дазай щелкает выключателем недалеко от шкафа, чтобы заставить человека появиться, но, когда ничего не происходит, сведя брови к переносице, начинает двигаться в сторону ведущей на второй этаж лестницы. Не хотелось бы ждать капитана Цзя Ен на кухне, сидя без света, как в дешевых бульварных детективах. Но им, все же, чертовски надо опросить его прямо сейчас. Потому что в допросе обычных бортовых работников нет никакого смысла. Тем более, что одного из них Чуя уже убил, а оставшаяся часть так кстати сегодня рано утром отправилась в плавание к берегам Курильских Островов. На втором этаже точно также не слышно ни звука. Следов борьбы они не обнаруживают тоже. Накахара двигается за ним беззвучно и кажется очень неподходящим скромной обстановке дома В ванной беспорядок и несколько тюбиков уходовых средств валяются на раковине, но едва ли это что-то значит. А вот в крошечной спальне их ждет приятный сюрприз. Залитый кровью ковер и пол, чужая торчащая из дверного проема босая нога и брошенное рядом странно чистое для ситуации оружие, внешне напоминающее катану. Мужчину даже не надо было осматривать, чтобы понять, что он мертв. Причем, возможно, уже даже не несколько часов. Тело выглядело, мало сказать, неприятно: на бледных предплечьях рук, выглядывающих из-под клетчатой рубашки, то и дело прослеживались участки былой кожи, а радужки глаз, устремленных в потолок, отливали кроваво-красным. Ножевых ранений, если присмотреться, было не больше трех, все в брюшную полость. Убийца, очевидно, знал, куда бить. Запаха не было, а значит он умер меньше двух суток назад — первое, о чем думает Дазай Осаму, переступая через тело. Куда больше трупа Детектива интересовало оружие. Копия, на первый взгляд, катаны оказалась больше похожей на типичное для Европы оружие: такое же тонкое как японское, но разительно отличающееся прямотой лезвия. Чужая насильственная смерть и напарник за левым плечом навевают былые воспоминания. Будто бы снова хочется замотать один глаз бинтом, накинуть на плечи порядком потасканный черный плащ и, осушив бутылку бурбона, собственными руками выдрать себе позвоночник. — Это чандао, — негромко говорит Чуя, останавливаясь рядом. — Сколько уже можно тыкать нам своим происхождением? — Это специально, подсказка, — поясняет Осаму, поднимая меч с пола. Вокруг рукоятки обмотана сомнительного вида марлевая ткань, размотав которую, Дазай видит два вручную вырезанных иероглифа. — Его, — шатен тыкает тело мужчины. — Не этим убили. Чтобы оставалось меньше вопросов, прежде всего у себя, он переворачивает труп капитана, демонстрируя чистую от ножевых ранений заднюю поверхность тела. — Не настолько глубокие для меча раны, — кивает Чуя. — Зачем же его тут оставили? — Играют с нами в угадай национальность, — Осаму присаживается на корточки, всматриваясь чужие мертвые глаза, — вызови криминалистов. Я думаю, что он тут уже часов двадцать валяется. Накахара выходит за дверь, чтобы позвонить, когда Дазай, привстав, начинает рыться по чужим карманам черных брюк. Ничего не найдя, принимается лазить по шкафам и тумбам в комнате, ожидаемо не обнаруживая чего-то, что указывало бы на причину убийства капитана Цзя Ен. Они едут домой на такси через долгих тридцать минут. У Дазая в руках тот самый отчет и в довесок чужой паспорт, документы на покупку дома и разрешение на работу от японской миграционной службы. Это им вряд ли поможет, но проверить все имена из свидетельства не помешает. — Токивате три, двадцать один, — называет адрес таксисту, после чего выжидающе оглядывается на бывшего напарника. — Я к тебе поеду, — говорит Осаму и, мило улыбнувшись, откидывается на заднее сиденье автомобиля. — Нет, — Чуя, мало сказать, начинает в очередной за этот день раз выходить из себя. — Я не могу поехать в свою квартиру, она принадлежит Агентству, а я их, — делает вид, что вспоминает слово. — Почти что предал. — А денег на отель у тебя нет, — Накахара отворачивается от него к окну. — Пиздец как удобно.