Скопление Исхода

      Когда Юня обнимал меня за плечи дольше пяти секунд, я понял, что что-то не так. Очередной его выдох стал объяснением — я ощутил не только теплоту дыхания, но и вполне ясный аромат, говорящий о том, что он недавно выпивал. Так вот, откуда такой прилив нежности… да и в целом то, что он странно выглядел. Он осторожно выпрямился, упираясь ладонями в мои плечи, и я отчетливо увидел, как на него пялились двое его одногруппников. Будто бы они… никогда не видели его пьяным.       — Задержался чуть больше, чем планировал, — Юня, как всегда, без извинений и оправданий, — Вы уже так много успели сделать? Жень, ты тоже помогал?       Очень внезапно я ощутил, что мне… не хочется разговаривать с ним, пьяненьким. Но я не понял, это ощущение отторжения было у меня вообще в целом, а может только в присутствии этих двоих. Будь я один дома, я бы попытался уложить его спать… хоть он для этого и был еще слишком трезв. Но даже в таком относительно нормальном состоянии, вряд ли он сможет помочь нам хоть чем-то сегодня… Что же мне лучше делать?       — Да, Женя сделал все, что должен был сделать ты, — вдруг Слава наехал. Меньше всего хотелось услышать нечто подобное, но это было ожидаемо. Ладно, Антон промолчит, но этот — ни за что, — Че за дела, Юнь? С какой стати нам теперь вписывать твое имя в список тех, кто работал над плакатом?       — Да не вписывайте, — пальцы Юни слегка сжалилась на моей футболке, — мне-то что. Только про Женю не забудьте тогда. И обязательно отметьте где-нибудь, что он вместо того, чтобы нахуй послать с порога, вас впустил… — юркий взгляд его, видимо, зацепился за пустые кружки в углу стола, — да еще и чаем угощал. В моей, между прочим, квартире.       — Юнь, это тебе лучше сказать своему другу «спасибо» за то, что тебя подстраховал, — Антон беззлобно посмотрел на Юню за моей спиной, а затем быстро оглядел всех присутствующих. Его спокойствие было очень заразным, особенно для его же парня. Слава, у которого секунду назад раздувались ноздри, глянул на него в ответ и только тихо выдохнул, сжимая пальцами его ладонь на столе. Я понял — в присутствии Антона никакой ссоре не бывать.       — «Спасибо»? — Юня хихикнул и снова наклонился ко мне, так, что прижался щекой к моей щеке, — Боюсь, этого будет мало, чтобы отблагодарить.       Мои глаза стали следить за тем, как его маленькая ладонь начала спускаться вниз по моей груди. Медленно, протяжно он ее вел в то самое место, которое у меня уже закололо в предвкушении прикосновения. Его локоть дотронулся до ребер, прячущих ускорившееся сердце, и я, собрав всю оставшуюся на дне брюшной полости волю, в кулак, взялся пальцами за его нежное запястье. Нет, Юня… прошу тебя, не делай этого, просто потому что пьяный…       Но эти его касания оказались обманным маневром. Я отвлекся на то, чтобы остановить его, и через миг ощутил его мягкие губы, прижатые к моей щеке. Что-то внутри меня слово упало, я втянул побольше воздуха в легкие, потому что все это время старался вообще не дышать и кислорода в крови стало маловато. Аж сердце заныло… — Пойдешь со мной на балкон покурить? — вопрос, адресованный лишь мне одному. А Слава тоже курит — он уже выскакивал на балкон несколько раз за вечер. Похоже, они настолько не близки, что даже покурить вместе не могут… Мне ничего не оставалось, кроме как кивнуть. Юня сам почти что тянул меня за руку, пока я пытался уткнуть глаза в пол и не встречаться взглядами ни с кем из тех, кто остался за столом. Что они теперь подумают? Что мы встречаемся с ним?..       Юня захлопнул за собой дверь на балкон и замер. Я, стоя чуть поодаль и уже доставая две сигареты из пачки, которая лежала тут же на подоконнике, наблюдал за ним. Я видел, как его плечи немного дрожали, и поначалу мне хотелось это спихнуть на то, что на балконе прохладнее, чем в квартире… но…       — Какой же я конченый, — Юня обернулся, резко смахивая что-то ладонью с лица и глядя на меня чересчур виновато, — Я совсем забыл про них. Тебе пришлось все сделать за меня. Я просто тварь, Жень… Неблагодарная мразь…       — Да ладно тебе, — я протянул ему сигарету, которую он взял из моей руки тут же губами. Оказалось, одна из его рук занята горлышком бутылки, которую он, походу, притащил еще со своей прогулки. Так что зажигалку к его сигарете тоже поднес я, — Я не злюсь. Неплохие, вроде, ребята. Я не знал, что ты общаешься с кем-то так хорошо на учебе.       — Только с Тошей, — он приблизился ко мне, но обошел, чтобы упереться локтями в подоконник наружных окон. Я присоединился к разглядыванию вечернего пейзажа. Курение здесь всегда приносило мне умиротворение и спокойствие. Казалось, что это место защищено от всего говна, что происходит вокруг, в том числе и от лишних звуков. Быстро я глянул на Юню, устремившего взгляд куда-то вниз, будто в сторону баскетбольной площадки, на которой я ранней осенью играл.       — Как мне тебя отблагодарить за помощь? — Юня вдруг повернулся ко мне лицом, оказавшимся довольно близко. Я снова на миг почувствовал запах выпитого им алкоголя, и он решил его добавить, сделав еще пару глотков из горлышка. Он и мне предложил, наверное, из вежливости или привычки со мной всем делиться… и я согласился. Сделал лишь глоток, чтобы просто ощутить вкус, и поставил бутылку на подоконник между нами.       — Начни нормально учиться.       — …охуеть. Уже все уши тебе прожужжали, да?       — Еще как. Мне аж самому захотелось ремня тебе всыпать.       — Так всыпь, — Юня выпил еще, сделал затяжку. Я на миг представил, как громко бы матерились его печень и легкие, если бы умели… — Я заслужил, и не только за учебу. — …нет, Юнь. Никакого ремня ты не заслужил, — он большими глазами посмотрел на меня, — Не пойму, почему тебе все это нравится. Быть пожестче в сексе, дать ремня… Тебе это правда приятно? Или ты просто привык, что так должно быть?       — Опять в психолога играешь?       — Ничего не играю. Просто разговариваю с тобой.       — Мне не нужны такие разговоры…       — Ну тут ты, конечно, совсем не прав. Попроси у Тимура денег или, может, у него есть связи с хорошими психологами. Тебе было бы полезно пообщаться с профессионалом… Проще стало бы с Костей разойтись окончательно.       — Кстати, о нем… — Юня опять ненадолго отвернулся в сторону баскетбольной площадки. Еще через миг он, чуть мотнув головой, посмотрел на меня с кривой улыбкой на лице, — …что-то давно его не видно, да? Может, больше и не появится…       Слился с темы про психолога. Ну и черт с ним, как хочет. Мы продолжили стоять, и тишина нарушалась время от времени звуком бутылки, снова и снова ставящейся на подоконник. Юня слишком разогнался — в какой-то момент я опередил его и оттянул бутылку на себя, сначала ради того, чтобы, типа, самому выпить, а потом поставил ее по другую сторону от себя:       — Тебе хватит, — сказал я, и Юня строго посмотрел на меня несколько секунд, после чего выпрямился, затушил сигарету в пепельнице и повернулся ко мне всем телом. Я не понял, чего он хочет… сначала. А после его рука забралась в задний карман моих домашних шортов, — …Юнь. Напился — веди себя прилично…       — Поцелуй меня.       — Юнь…       — Поцелуй, — он приблизился ко мне одним шагом и стал подниматься на носочки в попытке дотянуться своим лицом до моего. Будет ложью сказать, что мне не хотелось поцеловать его, но он был теперь сильно не трезв, и я не хотел пользоваться этим моментом для его совращения, — Я жесть, как хочу ебаться. Я хотел, чтобы Тим меня трахнул прямо в лифте. Можешь просто поцеловать? Утром я уже забуду про это, но зато сейчас отстану от тебя.       Его слова так сладки, а голос вкрадчив, что хочется сдаться. Если мы поцелуемся, ему будет приятно. Сейчас — точно. А завтра? Вряд ли ему отшибет память от того количества ликера, что он выпил.       — А если не забудешь?       — Это еще лучше, — Юня заговорил мне зубы своим приятным голосом, и уже через секунду я ощутил, как его пальцы пробрались сквозь пучок волос у меня на затылке и потянули меня вниз. Хотелось ахнуть от неожиданности и небольшой боли, но вышло так, что я выдохнул прямо в его губы перед глубоким поцелуем. Юня прижался сразу с языком, влажным, развязным, жадно ищущим мой. Ну зачем же ты… зачем опять это делаешь? Я всеми правдами и неправдами искал место, где мог прятаться от своих чувств и мыслей, но ты каждый раз меня вот так хватаешь и тычешь мордой в то, что всегда было у меня под носом…       Теперь мы оба свободны, и многое можем себе позволить. Больше, чем в прошлые разы. Позволим ли?..       Моя ладонь скользнула по его шелковой щеке, невольно касаясь маленького шарика на его коже. Теплый… мягкий… такой приятный. Его судорожное дыхание мешало дышать мне, из-за чего я на пару секунд отстранился от его губ. Влажный звук и его чувственный стон прошлись током по моим рукам, касающимся его тела. Потрогать… мне хотелось прикоснуться к нему везде, где только можно. И где нельзя — тоже…       Неожиданно Юнион потерялся из-под моих пальцев, опустившись на колени. Нетрезвые его руки схватились за пояс моих шортов, но я схватился за них тоже. Наши слишком разные взгляды пересеклись, но долго не могли встретиться. Мне даже сказать было нечего — ситуация казалась абсурдной, будто киношной. Так я убедился, что эти странные сцены из фильмов бывают и в жизни тоже…       — У нас гости, — я взялся за руки Юни и стал тянуть его вверх, вынуждая встать на ноги, — Забыл?       По его лицу я понял, что он все-таки о чем-то подумал и почти незаметно кивнул, соглашаясь.       — …я сегодня буду спать с тобой на диване. Одному слишком холодно, — окосевший до чертиков в глазах Юня медленно высвободил свои руки из моей хватки, неровной походкой дошел до балконной двери, с трудом открыл, а в комнате быстро упал на диван. Все. Лимит энергии исчерпан. Невольно улыбаясь, я вошел следом и прикрыл его до пояса своим пледиком. Если он не сможет через пару часов проснуться, придется мне самому его раздеть, а главное — разложить диван. А может, будет проще лечь с ним в его же кровать…       — Уснул, — объявил я, войдя на кухню. Антон кивнул, а Слава закатил глаза. Такая разная реакция… — Вы останетесь? Или завтра доделаем?       — Доделаем? — Слава нахмурился, делая акцент на окончании слова, — Почему ты за него впрягаешься так? Пусть сам завтра садится с нами и доделывает.       — Но лучше ведь доделать сегодня, — Антон вдруг взялся обеими руками за ладони своего парня, — А завтра уже будем свободны. Осталось-то совсем немного.       — Пусть Юня завтра сам доделает, один.       — Втроем сейчас будет проще и быстрее, — я пресек все дальнейшие споры, снова усаживаясь за стол, — Вряд ли Юне даже завтра будет хоть какое-то дело до этого плаката. Он же говорил, что ему диплом нужен для галочки. Хорошо, что он вообще на пары ходит.       — Охуенно повезло нам с партнером по проекту, конечно, — Слава никак не мог успокоиться, чем начал уже подбешивать, — Это все из-за тебя, Тош. Твой же дружочек. Говорил тебе сто раз — не общайся с ним, это до добра не доведет.       — Слав. Юня — хороший человек, просто таким, как ты, это тяжело разглядеть, — а Антон начинал мне нравиться все больше и больше. Грамотный парень. Высокий эмоциональный интеллект, — Он тебе хоть раз что-то плохое сделал? Не нужно так о нем говорить просто потому, что он лично тебе не угодил. Вы с ним оба упертые, и за языком часто не следите, и потому, что вы так сильно похожи, вам вместе никогда не ужиться. Поэтому у вас и есть я.       Антон заулыбался, заражая меня тоже улыбкой. Он даже хуже, чем Даня — я бы над ним даже поприкалываться не смог. Божий одуванчик какой-то. Как его угораздило вступить в отношения с этим Славой? Может, тот только на вид такой мрачный и вечно всем недовольный… В неплохом, благодаря Антоше, настроении, мы продолжили делать плакат. Антон взял на себя последние штрихи и, заворачивая ватман, сказал, что завтра распечатает картинки и приклеит, и для него это не будет в тягость.       Я проводил их. Антон все время мне улыбался, спросил, можно ли ему добавить меня в друзья везде где только я есть. Отказаться я не смел. И вот, уже стоя в дверях, когда Слава вышел и отправился вызывать лифт, он вдруг наклонился в мою сторону и, вкрадчиво глядя в глаза, вскинул брови:       — Вы с Юней встречаетесь?       Его вопрос моментально повеселил меня, но я сдержался. Мягко улыбнувшись, я только мотнул головой:       — Мы просто друзья.       Взгляд Антона причинил мне больше боли, чем мои собственные слова. Я прямо увидел, как ему было жаль это услышать. Да, Тош… мне тоже жаль говорить такое, но теперь, возможно, у меня будет шанс все исправить. Больше ничего мы не сказали друг другу, он печально улыбнулся и ушел в сторону лифта, где Слава его поймал легким объятиям одной руки за талию. Я посмотрел на них с небольшой завистью еще пару секунд, а затем закрыл дверь на внутренний замок.       Юня и впрямь тупо отключился и теперь сладко спал на «моем» диване. Когда я к нему вернулся, он не проснулся даже от того, что я включил свет. Мне пришлось освободить его от одежды, оставить в одних трусах для комфортного сна. Я сложил его вещи в стопку, а его самого подхватил на руки и не без труда и отнес в спальню. Еще в коридоре Юнины руки обвили мою шею, и его сопящее лицо прижалось к моей груди… да так сильно, что даже когда он уже лежал в кровати, не отлип от меня. Он так крепко меня обнимал, что я не смог ни оторваться, ни выбраться из объятий. Так и остался я спать у него в постели, придавленный половиной его почти голого тела.       Мы просто друзья… который ебутся время от времени и вот так сладко дрыхнут в объятиях друг у друга. Разве можно такие отношения называть дружбой? Как же тяжко… а самое главное — совершенно неясно, что с этим делать.       Опять я под окнами Юниной квартиры. Выключаю фары, чтобы оставаться незамеченным. Из машины нихуя не видно, так что приходится выйти… Умудряюсь отключать голову каждый раз, когда припираюсь сюда, чтобы с ума не сойти. Или наоборот, включаю, чтобы не влететь к нему в хату, схватить и увезти куда-то прочь. Так он будет только моим… Сколько я ему уже раз звонил и писал сообщений? Не помню. Он вообще не отвечает…       Свет горит и на кухне, и в зале. На балконе темно, но я точно вижу там два силуэта. Разница в росте помогает понять, кто там. Женя однозначно. А вот второй… Юня ли? Хотя, кому еще быть там. С Алисой он расстался — об этом знаю от нее. Она оказалась то ещё шмарой. Написала мне на следующей день после знакомства, попросила встретиться. Типа, поговорить подробнее про мое желание уехать за границу. Ага… через пятнадцать минут в моей машине уже звучали ее стоны, ведь я совал ей пальцы в киску. Как она текла, боже…       А разошлись они потому, что Женя ей изменил. Мне не надо было много ума, чтобы понять, с кем. И сейчас они стоят, курят… А Юня ломает комедию с Тимуром, лишь бы только меня спровадить. На что он надеется? Что я поверю? Все, почему-то, держат меня за идиота…       Закуриваю и смотрю дальше в сторону балкона. Они, похоже, о чем-то говорят. Шестой этаж не так высоко, к счастью, и мне все отлично видно. Хочется написать ещё что-нибудь прямо сейчас, чтобы Юня понял, что я их вижу. Но нет, от этой затеи отказываюсь. Хочется посмотреть еще. Я словно чувствую, что будет что-то интересное. Не ошибаюсь — вдруг они приближаются друг к другу, заставляя мои зрачки расшириться, чтобы увидеть еще больше в темноте. Целуются…       Смешно. Женя открыто напрашивается на проблемы. Юня совершенно себя не контролирует, даже не пытается подыгрывать Тимуру. Я и так знал, что между ними ничего нет, а теперь убедился на все сто. Больше не вижу смысла наблюдать, так что сажусь опять в машину, выбрасывая недокуренную сигарету. Руль скрипит под пальцами от того, как сильно я его сжимаю. Педаль в пол по максимуму, играю в «шашки» на дороге, проезжая по мосту на другую сторону Волги. Там живет моя Настя, и там же живут мои друзья, готовые помочь в любой ситуации.       Как и я помогал им все время, да так усердно, что однажды даже вспорол пацана. Случайно, конечно, но кому это интересно? Зато прослыл опасным человеком теперь, и никто не хочет ко мне соваться. Но со своей компанией, типа, «бандой», мне всегда было весело. Подрываться среди ночи и лететь на разборки — это по-своему будоражит кровь. А я обожаю такое. Все, от чего кровь бурлит в теле. Скорость, драки, оружие… ебанутые отношения. Настя каждый день в истерике, а я улыбаюсь, глядя на ее слезы. Аж хуй встает. Но ее насиловать мне совсем не хочется. У меня совершенно другой романтический интерес.       Юня. С самого начала он заставлял меня беситься. Мы постоянно срались, и в очередной раз я так достал его, что он мне уебал. В ту самую секунду, когда я почувствовал кровь на языке, я понял, что хочу его. Даже если бы он не ответил мне взаимностью, я бы все равно получил свое. Я всегда получаю то, чего хочу… С привкусом металла мы целовались, как ебанутые. Наша кровь смешалась на губах, и он признался, что я ему очень нравлюсь и давно. Тогда-то я и набросил на него ошейник и держал на цепи… до этих самых дней. Теперь он его пытается снять, дерет с шеи голыми руками, душа себя самого. И мне кажется, что даже если придушится — все равно своего добьется. Он стал так на меня похож…       Настя с неохотой открывает мне дверь. Я сразу холодно смотрю на нее, давая понять, чтобы не ебала мозги. Она ходит за мной по квартире молча, шмыгая носом, пытаясь обнять, но мне противно. Я к ней ненадолго. Еще днем оставил у нее нахуй не нужный мне пистолет. Этот «Кольт» будет лишь моим трофеем, доказательством того, что я могу все. Там так и остался один патрон. И жаль, что он в тот вечер так и не вылетел из барабана в мою башку.       Пистолет нашли ребята на хате, которую разъебали они же по указу сверху. Я приехал уже после, когда все было готово, а они обсуждали, куда его деть. Тогда кто-то в шутку и предложил его разыграть, отдать тому, кто решится раз выстрелить из него себе в голову, оставив один патрон. А я как раз в этот же вечер пизданул Юне и был на взводе. Мне казалось, что жизнь моя кончена, потому что без Юни я себя не представляю. Никто не сможет терпеть меня так же, как он. Никто так же сильно меня не полюбит уже никогда…       Я схватил пистолет, заглянул в барабан. Один патрон. Один шанс на удачу из шести. И я выстрелил. Но я не такой везучий, как мне хотелось бы.       Теперь я его забираю. Не отвечая на тупые Настины вопросы, ухожу. Нужно побазарить с ребятами, ведь теперь, наконец, мне пригодится их помощь. На то, что у Юни с Тимирязевым, больше не вижу смысла обращать внимание. После такой откровенной сцены на балконе Юни, я понял, кто настоящая моя проблема. Тимура нахуй. Он как был для меня пустым местом, так и остается. Закомплексованный мудак с желанием выделиться хоть как-то. Везде он первый, лишь бы заметили его. И фест он организовывал только ради того, чтобы его имя где-то отметили, чтобы важности себе придать. А Юня ему и нахуй не нужен — он просто хочет мне насолить.       А вот Женя… Этот парень, похоже, всерьез на мое сокровище позарился. Но я так просто ему не проиграю, нет. Какой-то сопляк, не успевший из мамкиной пизды вылезти, мне не ровня. Юня будет моим… чего бы мне это ни стоило.       Середина ноября. Мы с Юней постепенно старались подтягивать его учебу. В награду за выполненную домашку, я показывал ему разные фильмы и аниме, которые мне нравились. Мы хохотали, глядя «Крутой учитель Онидзука» и плакали, когда смотрели «Твое имя». Юнечка оказался до боли в сердце нежным и чувствительным, но чтобы добраться до этих его чувств, мне ой как приходилось трудиться. За уроки мы садились, полностью от меня закрытыми. Руки скрестив, хмурясь. «Ничего не хочу делать». Уговорами я его вынуждал начинать, а дальше он сам плавно втягивался. Иногда я приступал к своей домашке, просто сидя рядом с ним, пока он делал свою — настолько он погружался, что не замечал этого. И так мы коротали каждый холодный вечер…       Костя совсем пропал. Мы с Юней уже подумывали о том, чтобы я перестал встречать его. Тимур тоже о нем ничего не слышал, но он считал, что это странно. Будто затишье было перед бурей. И все равно мы с Юнионом как-то ослабили внимание поневоле. Надоедало каждый вечер дрожать в ожидании стука в дверь…       Я шел домой с секции, пытаясь спрятаться под капюшоном куртки от дождя. Юню встретил еще днем, и знал, что он уже дома и ждет меня. Написал мне сообщение, признаваясь, что начал делать свою домашку, хоть и с трудом. «Без бутылки не разберешься», — и прислал фотку вина, налитого в бокал, и лекционные тетради на фоне. Не врал, значит. Улыбнувшись по-идиотски, я топал домой. С остановки прошел уже метров триста, завернул во дворы. Темень — желтые фонари не выручают, пока снега нет. Он бы хоть немного свет отражал, и было светлее…       — Пацан, зажигалки не найдется? — словно из ниоткуда послышался голос, и я быстро повернул голову. Слева от меня стояли несколько ребят, и из-за тупого света я даже не мог разглядеть их лиц. Не понимал, с какими они намерениями обратились… Зажигалка у меня была, но мне совершенно не хотелось останавливаться и делиться ею с какими-то мутными типами.       — Нет, не курю…       Сделав еще два шага, я вдруг почувствовал, что меня грубо схватили за плечо. Я уже в этот момент понял, что мне не избежать теперь проблем… Обернувшись, глянул на ребят, и тот, который меня держал за рукав куртки, очень странно улыбался:       — Да? А мне сказали, что куришь. Ты че нам пиздишь-то? — мои глаза поневоле расширились. Кто это им сказал, что я курю? Их ко мне заслал кто-то знакомый? Но зачем? Может, это шутка какая-то?.. — Придется тебе еще и за пиздеж вмазать.       Не успев ничего ответить, я получил четкий удар под дых. Все тело мгновенно прошибло холодом и сковало, вздохнуть я не мог еще долго, отчего и не понял сразу, что уже лежу на холодной, мокрой земле. Боль прилетала отовсюду, мне страшно было даже на миг отнять руки от лица и головы и хотя бы попытаться взглянуть на троих парней, меня колотящих. Сердце ебашило так, что скоро кроме его стука и пронзительного писка в голове я ничего не слышал. Перед глазами только мелькали чьи-то руки, ботинки, и я уже думал о том, когда же я умру. Болело, кажется, все тело, как один большой, свежий синяк…       На секунду все прекратилось, я разлепил глаза и только так смог понять, что лежал на спине. Фонарь бил в лицо ослепляющей желтизной, перед ним пролетали дождевые капли, пока у меня на груди тяжелело. С трудом я смог различить, что кто-то надо мной, и хватает меня за грудки одной рукой. Все это время я мог прятать лицо, но теперь уже нет — оставшиеся двое, похоже, держали меня за руки. Будут бить по лицу, — понял я, а уже в следующую секунду мне въебали. Я впервые понял, что значит, когда говорят, что искры посыпались из глаз. Так больно мне никогда еще не было… Да меня и не били никогда. Я не дрался никогда…       Фонарь над головой заслонился очередным силуэтом, в зубах у которого ярко тлела сигарета. Я чувствовал, как дождевая вода течет по лицу, поднимая еле открывающиеся от боли глаза на стоящего надо мной человека. Он смотрел, пока я пытался отдышаться и, может быть, слегка абстрагироваться от боли во всех частях тела. Руки особенно ныли, и я, метнув взгляд вправо, понял, что на них кто-то просто давил ногами…       Парень, бивший в лицо, встал с меня. На его место пришел тот самый силуэт, из-за чего я ослеп опять от фонаря на пару секунд. Да и из-за дождя тяжело было видеть хоть что-то. Но… тяжко было спутать эти синие волосы с чем-то другим… Облизнув нижнюю губу, я ощутил вкус железа и увидел, как Костя улыбается. Такого довольно выражения я, наверное, никогда еще у него не видел. Может быть, только в момент, когда Юня целовал его…       — Мне жаль твое красивое лицо… — Кальц с большим удовольствием сделал затяжку сигой и сильно наклонился. Я ощутил его дыхание ухом, а затем и что-то влажное в том месте, где у меня была сережка. Он дотронулся до нее языком… а после очень тихо зашептал, — Не будь ты занозой в моей жопе, я бы, может, даже трахнул тебя… Мурашки пошли по моему телу от того, как он говорил. Это страх и странное возбуждение, которые я испытал на долю секунды… Кальц усмехнулся, немного отстранившись.       — Не стой у меня на пути, — его рука схватила меня вдруг за голову и сильным давлением заставила ее запрокинуть. Я следил за тем, как он подносил горящую сигарету к моей шее, и очень старательно стискивал зубы, хоть и скалился, чувствуя жгучую боль на коже шеи где-то справа. Через пару секунд он меня отпустил, вынуждая опять посмотреть на него. У меня сбилось дыхание…       — Я тебя раздавлю.       Кальц достал что-то из кармана и поднес довольно близко к моему лицу. Это… оказался пистолет. Он с широкой улыбкой приставил его к моей голове между глаз, вынуждая меня их закрыть. Мне кажется, мое сердце было готово выскочить — так сильно я усрался, увидев это. Но… но я, отчего-то, был уверен, что он ни за что не выстрелит. Костя слишком труслив для таких радикальных мер… так что я, вдохнув поглубже, с усилием собрал все, что было у меня во рту и звонко харкнул, никуда не целясь.       — Ты его не пугаешь, Кальц, — ребята рядом вдруг начали хихикать, и я даже приоткрыл глаза. Мне стало так интересно посмотреть на лицо Кости, и то, что я увидел, меня очень порадовало. Кровь и слюна смывались дождем с рукава его куртки, и мы вместе смотрели на это. Лицо у него в миг скривилось, и он, перехватив пистолет за дуло, с размаху уебал мне по лицу рукоятью. И от этого я тут же отключился…       Проснулся я от слишком громкого звука дождя, мешающего мне наслаждаться сном. Но стоило только открыть глаза, как я вспомнил все, что случилось со мной. От неудержимой боли я даже застонал, не в силах толком пошевелиться. Приподняв голову, я слегка огляделся — я был все в том же дворе, но не под фонарем, а в тени, на мокрой, умирающей и гниющей траве. Дышать тяжело… Лицо пульсировало, руки, ноги.       Мне нужно было добраться до дома или любого другого безопасного места. Где мой телефон?.. Руки с трудом слушались, но я все же смог выудить его из кармана. Капли дождя собирались на экране и моих пальцах, так что телефон не реагировал на прикосновения, как надо… Блять. Я не знаю, сколько потратил времени на то, чтобы просто встать на четвереньки. Дальше еще хуже… Чтобы подняться на ноги, мне пришлось совершить несколько попыток, и каждый раз вставать с земли с нуля. Ноги мои были некрепки, и я шел очень медленно, боясь оступиться и упасть.       Промокший насквозь, я зашел в подъезд. Мне было страшно встретить кого-то, и не менее страшно явиться в таком виде к Юне. Он же с ума сойдет… Он вызовет скорую, и меня увезут, а я этого совсем не хочу… В лифте я побоялся смотреть в зеркало, потому лишь держался рукой за поручень под ним и пялился в пол. Я видел, как с моего лица стекали розовые капли воды… На шее сильно щипал, видимо, ожог от сигареты Кальца. Блять… Может, зря я решил идти домой? Надо было остаться там, в траве, и у Юни стало бы меньше проблем и без того в изъебанной жизни.       Добравшись до двери, я медленно вставил ключ в скважину. Даже это мне далось с трудом… А нажать на ручку, чтобы открыть дверь, мне пришлось в сопровождении тихого болезненного стона. Это пиздец. Мне нужен больничный… До универа я точно не доберусь в таком состоянии.       Я ступил за порог и до последнего надеялся, что мне удастся как-то незаметно пройти мимо Юни. Кажется, я все же больший дурак, чем думал о себе. Ну разве можно было не заметить? Конечно же, Юня услышал, что дверь открылась… и скоро открылась и дверь в зал.       — Же-ень, я уже… — певуче начал Юнион, еще на меня не посмотревший, и я заранее натянул улыбку на лицо, будто надеясь, что она даст ему понять, что все со мной в порядке. Но Юня, опустив свои счастливые глаза на меня, резко замер. Прости, Соня, мне совсем не хотелось тебя расстраивать сегодня… — Женя?!       Юня ко мне подскочил, его глаза заметались по моему лицу, и только тогда я понял, насколько все плохо. Руками он махал вокруг меня, но боялся дотронуться.       — Что случилось?! Что случилось, блять? Что с тобой?! Жень, что это такое?! — у него даже голос изменился от стресса. Мне показалось, что он задрожал, так, будто Юня был готов вот-вот заплакать, — Я звоню ментам…       — Нет, нет, не надо, — я выдавил первые слова из ноющего горла, глядя на то, как Юня вынул из кармана штанишек телефон и стал набирать короткий номер, — Только не в полицию, пожалуйста… Я не хочу, чтобы кто-то узнал. Давай я просто…       — Ты ебанулся?! Жень, ну… не сходи с ума! — руки у Юни заметно дрожали, но он все же начал набирать другой номер, тоже короткий, — Вдруг у тебя внутреннее кровотечение или еще что?! Я звоню в скорую. Ментов они сами вызовут потом!       — Юня, ну послушай…       — Замолчи нахуй! Ни слова больше. Я такой хуйни не потерплю, — Юня, приложив телефон к уху, отошел от меня, и я без сил осел на тумбочку рядом с дверью. Я даже не мог сам разуться… И вдруг даже захотелось плакать. Просто от того, что приходилось показывать такое свое бессилие Сонечке… Юня очень быстро рассказал оператору, что случилось и куда ехать, и тогда вернулся ко мне. Он предложил мне воды, но я отказался. Напился уже дождем, пока лежал…       — Это Кальц, да? Это он был? Только скажи правду, Жень.       Я неспешно кивнул.       — Блять… — Юня схватился за голову. Я предполагал, что он будет себя винить в том, что случилось со мной, но я был строго против этого. Если бы он сказал что-то об этом, я бы тут же осек его. Но он, очевидно, начал сразу же переваривать это в себе… — Едешь в больницу, снимаешь побои и пишешь заяву.       — Нет, Юнь…       — В смысле «нет»?! Иди ты нахуй!       — Я не хочу никуда ехать. Я не могу тебя оставить.       — Да ты хоть раз!.. — Юня, резко сорвавшись, стал тыкать пальцем мне в лицо снизу вверх и заметно стискивать челюсть, — …ты хоть раз можешь подумать о себе, а не о других? Хватит уже этой жертвенности, а? Ради чего ты так себя ведешь?!       Юня… не вынуждай меня в таком виде признаваться тебе в любви…       — Я тебя не оставлю тут одного. У него… у Кальца был пистолет, — я стал судорожно мотать головой, видя, что Юнины глаза медленно наполняются слезами, — Я не знаю, настоящий или нет, заряженный или нет, но… рисковать не стоит.       — И что ты… — Юня, на секунду отойдя и отвернувшись, беззвучно всхлипнул. Он обернулся на меня через плечо сначала, а после запрокинул голову, похоже, будучи не в силах сдерживать слезы, — …под пули встанешь, чтобы меня защитить?       — Встану.       Юня закипал от злости, которую я разжигал своими словами только сильнее. Мне тоже не нравилось то, что он говорит. Хотелось уже вразумить его, чтобы он понял, насколько он для меня важен. Он, видимо, думал, что не заслуживает того, чтобы кто-то жертвовал собой ради него.       — Я для тебя — нет никто, мы знакомы два месяца, а ты… Завязывай с этой хуйней!.. Зачем ты это делаешь? — он начал срываться на крик, и слышать его было так неприятно, что я закрыл глаза, — Ты достал! Это я должен пулю получить, это меня должны были избить! Ты вообще… вообще тут не причем! Тебе не место рядом со мной…       В сердцах обронив, он вдруг присел на корточки и спрятал голову руками. Юня дрожал всем телом, и мне больно было на него смотреть. Благо, он находился от меня на расстоянии вытянутой руки. Сдерживая стоны боли, я неспешно опустился на пол тоже и дотянулся пальцами до его трясущейся руки. Он дернулся, но после убрал ладони, и я увидел его лицо в слезах… Юня вдруг встал на четвереньки и подполз ко мне ближе. Тут же я прикоснулся к его лицу и слегка зарылся пальцами в волосы, заставляя его прижаться своим лбом к моему…       — Я не хочу, чтобы ты опять страдал, — его лицо опять искажалось слезами после моего шепота, но он не издавал ни звука, — Разреши мне остаться, пожалуйста… Чувствуя теплое дыхание Юниона, я успел немного расслабиться. Кажется, будто даже боль отступила немного… но вдруг он отстранился и, одним движением руки вытерев лицо, строго посмотрел на меня.       — Нет. Не разрешаю.       Этими словами Юня уверенно закрыл мне доступ к его израненному сердцу. Мне стало так херово, что я плохо помню весь оставшийся вечер и ночь. Я уехал на скоряке один, побои сняли… Хорошо помню только то, что отказался писать заяву. Не знаю, насколько верным было мое это решение, но мне совершенно не нужна была эта возня. Я настоятельно попросил, чтобы моих родителей не ставили в известность, надавив на то, что мне уже есть восемнадцать и я сам за себя ответственен. Со скрипом зубов полицейские от меня отстали, но сказали, что у меня будет возможность написать заявление в любой момент. Побои были нехилые.       Врач предположил, что меня били со знанием дела — не задевали опасные места типа висков и почек. Все в основном было поверхностными повреждениями, но вот по лицу мне проехались конкретно. Видимо, последний удар Кальца и стал роковым — уебал он по правой скуле, так что синяк появился и на ней, и под глазом. Ссадины, опухшая верхняя губа, как будто оса укусила. Мне страшно было смотреть на себя в зеркало… Удивительно, как еще зубы не вылетели.       Класть меня в больницу было не с чем. Утром я вернулся домой на такси. Юни не было. Мне выписали больничный на неделю вперед, потому что я передвигался, как семидесятилетний старикан. Первым делом я помылся, хотя было сложно… А из моей головы ни на секунду не выходило то, что Юня мне сказал накануне.             Не разрешаю…       Он мне запретил этим буквально все, что я хотел бы сделать. Опять мы станем друг другу никем? Опять будем делать вид, что друг друга не замечаем? Скорее бы он вернулся с учебы, чтобы я мог понять, чего ожидать. Может, мне хотя бы написать ему? Мало ли, где он. Вдруг с ним уже случилось что-то… а я буду сидеть, как дурак, и ждать…       Перестань пытаться опять стать ко мне ближе. Живи у меня, да делай, что хочешь, но если я пойму, что ты со мной снова сближаешься — я сам соберу твои вещи и выставлю у порога. Женя, ты заходишь слишком далеко. На твоем месте я бы свалил тут же после избиения. Нахуй вот оно тебе надо? Я не верю, что стал дорог тебе настолько, что ты закрываешь глаза на то, что перед тобой пистолетом махали. Ты ебанулся, Жень. Ты точно ебнулся…       — Соня? — горячий шепот Тимура прямо в мое лицо вынуждает меня вернуться к реальности. И о чем я только думаю, сидя верхом на этом рыжем жеребце и ощущая его горячий член в себе… — Все хорошо?       Тим, конечно, в курсе произошедшего. Но все же непривычно слышать от него такие вопросы… Я киваю в ответ ему, кладу ладони ему на плечи и продолжаю двигаться. В его машине тесновато, тем более на месте водителя, но заняться быстрым сексом все же можно. Пока мы целуемся, я постанываю в его губы и закрываю глаза, но увы — сегодня я лишь играю удовольствие. Я не перестаю думать о том, что меня ждет, когда я вернусь домой. Оттого и не хочу возвращаться.       — Скажи что-нибудь грязное, — страстно Тимур расцеловывает мои шею и плечи, пальцами ласкает мой затылок… Вчера вечером я побоялся, что разум покинет меня, когда увидел Женю. Как можно было… как он посмел причинить ему вред? Как у него поднялась рука ударить такого человека, как Женя? Кальц вышел за все рамки дозволенного. И этим… он вынуждает меня думать о том, чтобы сделать глупость.       — Насколько грязное?       — Самое грязное из всего, что можешь.       — …я с ума схожу от твоего твердого члена в себе. Оттрахай меня… — смотрю прямо в его глаза, не прекращая движений. Его член скользит внутри, и мой собственный начинает сильно пульсировать от перевозбуждения, — …как последнюю суку. Хочу, чтобы ты в меня кончил…       — Обязательно кончу, — пальцы его забираются в волосы на моем затылке, вторая рука обнимает за талию крепко, и он целует меня в шею под ушком. Я, похоже, не успел заметить… когда такими чувственными стали его прикосновения. Еще несколько шлепков нашими телами друг о друга, и он заканчивает в меня. Я с едва заметной улыбкой смотрю на него, пока он стонет и краснеет еще сильнее, чем был. Его молочная кожа с россыпью веснушек так быстро алеет…       Но несмотря на всю прелесть тела Тима, я все равно каждый раз думаю о светлой, мягкой коже, пшеничных волосах в пучке и карих глазах с отливом золота на солнце. Пылающие лицо и грудь Жени, когда ему так же хорошо, как и мне — это все, что я хочу видеть снова и снова…       Тимур везет меня домой, и мы по обыкновению молчим. Мне хочется говорить, но зачастую когда я открываю рот, он хмурится и начинает ехать чуть быстрее, чем стоило бы… И мне приходится затыкаться. Из-за этого я не могу абстрагироваться от мысли, что мы с ним просто спим и все. Он использует меня ради своего удовлетворения, и ему нет смысла это скрывать. Глядя на мокрую дорогу, освещенную фонарями, я все больше склоняюсь к тому, чтобы все это прекратить. Не самым лучшим способом, да наверное, самым худшим из возможных, за который меня все будут ненавидеть и, скорее всего, кто-то даже совсем перестанет общаться со мной… но иначе нельзя.       Я не хочу, чтобы Жене опять сделали больно.       Захожу в квартиру, не зная, как себя вести. Хмурюсь немного, когда не вижу на пороге Жениной обуви, но нахожу ее в ванной — ботинки вымыты и сушатся. Со шнурков еще стекают капли и ударяются о белую эмаль. Нашел в себе силы, чтобы поухаживать за собой… Мне тут же хочется сорваться и пойти к нему, проведать его. Не могу же я его оставить на произвол судьбы в такой момент, да и я не говорил, что мы перестанем вообще общаться. Просто…. я сам постоянно пересекаю черту. Этот поцелуй на балконе… мне не стоило лезть. И хотя я проверил специально, чтобы на парковке под окнами не было машины Кальца… видимо, не доглядел.       Осторожно открываю дверь в зал. Диван у Жени уже разложен, и он лежит на нем, укрытый одеялом по пояс. Он в домашней футболке, и я могу разглядеть синяки на обеих его руках… Смотреть страшно. Надо его хотя бы йодовой сеткой разукрасить, чтобы все это дело поскорее проходило… Женя переводит взгляд с телевизора на меня, но лишь на секунду. Область его правого глаза выглядит сегодня хуже, чем вчера. Вечером она была воспаленной и красной, а теперь приобрела космический окрас. Все в ссадинах… Хочется подойти и чмокнуть его в макушку.       — Есть не хочешь? — спрашиваю просто ради того, чтобы хоть что-то сказать.       — Нет.       — …ты сегодня вообще ел?       Молчит. Я без спешки подхожу ближе и сажусь на свободный край дивана рядом с ним. Нехотя Женя смотрит на меня. Может быть, он обиделся, что я с ним вчера не поехал?.. Как бы мне лучше загладить вину?..       — Может, посмотрим что-нибудь?       Женя слегка мотает головой. Не хочет.       — Сыграть тебе что-нибудь на гитаре?       Тоже нет. Лицо его выглядит сильно уставшим. Наверное, ничего такого ему сейчас не нужно. Если бы я мог, я бы приласкал его. Думаю, это было бы к месту, а вот все остальное сейчас как-то не очень…       — Тогда я принесу сюда свои лекции и буду делать домашку, — заявляю уже не в качестве вопроса, чтобы он точно не отвертелся. Наконец, получаю от него взгляд, слегка заинтересованный в происходящем. Через пару минут я уже сижу так, как обычно сидит он — на полу за низким столиком, прижавшись спиной к дивану. Я разворачиваю лекции и прохожусь глазами по строчкам, которые сам писал. Да, я начал писать лекции… Женя на меня дурно влияет, увы. Не стать мне, похоже, самым худшим учеником в этом семестре.       — Только не включай сегодня, пожалуйста, музыку, — тихо просит Женя, и я тут же киваю, оборачиваясь на него. Уголок его губ дергается, и он умиротворенно закрывает глаза. Бедный мой мальчик… Глядя на него, я вдруг сильно кусаю себя за губу изнутри и отворачиваюсь. Мне так жаль его, что хочется плакать. Что вчера я не смог сдержаться, осознавая, что ему досталось из-за меня, что теперь. Но укус и чтение лекций мне немного помогают, так что я не роняю слез и погружаюсь в уроки, пока Женек просто лежит рядом со мной и смотрит Нолановского «Бэтмена».