Скопление Исхода

      Когда Юня был на парах, я по возможности занимался домашними делами. Мне приходилось теперь провожать его лишь взглядом с балкона, а с пар его всегда привозил Тимур. С каждым днем мне становилось лучше, синяки бледнели, припухлость спала с губ. Юня каждый вечер мазал меня всем, что у него есть, и я все время ложился спать, воняющий йодом. Он верил, что это помогает… и если ему так крепче спится, то я не против.       Пока я сидел дома, начались снега. Земля утром покрывалась тонким белым слоем, который таял к ночи, но следующим утром она была белой снова. Я каждый день зачем-то просыпался вместе с Юней и завтракал, а когда он уезжал — ложился спать. Кажется, я просто хотел провести с ним как можно больше времени. Он почти никуда не ходил, даже на свиданки с Тимуром (видимо, хватало времени после пар), так что мы опять все свое свободное время проводили вдвоем. И хотя у меня часто было плохое настроение из-за состояния здоровья, я мог посмотреть с ним то, что показывали по телевизору. К большому несчастью, мы только что закончили смотреть «До встречи с тобой»…       Юня извел пачку салфеток. Мне и впрямь пришлось его успокаивать тем, что это просто фильм, всего лишь выдумка. Но он ревел в голос у меня на плече… и мне оставалось только гладить его по волосам и вздыхать.       — Я… мне… — задыхался он, — …пойду сыграю что-нибудь… чтобы успокоиться побыстрее.       — Мне можно послушать?       Юня, отстранившись от меня, закивал.       — Да… сейчас приду.       И ушел. Я скорее переключил канал, потому что там все еще шли долгие титры, и мне не хотелось, чтобы хоть что-то напоминало ему о только что просмотренном фильме. Юня вернулся в обнимку со своей акустикой и присел на противоположный мне край дивана. Красные глаза и нос его выглядели умилительно, но все же я бы предпочел этого не видеть. Тяжко было каждый раз, когда он плакал, даже если из-за фильма или аниме, что мы смотрели.       — «Серпуховская драйв — Все равно», — он зачем-то объявил мне название песни, и я подтянул ноги к груди, чтобы положить на колени голову.       — …сколько потеряно времени и сколько шансов я упустил? — Юня запел одновременно с касанием пальцами к струнам. Эту песню я слышал ранее, но только мельком, когда она играла в его комнате. В оригинале она не была сыграна на акустике, но Юня умело все перекладывал на нужный инструмент, — Падать и вновь подниматься… уже не осталось сил…       Охуенную песню он, конечно, выбрал, чтобы успокоиться. Даже мне выпилиться захотелось от ее текста. Но… хоть он и был таким тоскливым и раскрывал всю тленность бытия, Юня и впрямь стал выглядеть спокойнее. Ему не важно было, что петь и играть — важнее был сам факт.       — Что без меня, что со мной дни и ночи продолжат друг друга сменять, — голос Юни совсем стих к концу фразы, и пальцы коснулись струн еще несколько жалких раз. Он замер на пару секунд, а после привычно поднял голову и посмотрел на меня. Тут же я похлопал в ладоши — так я делал всегда теперь, и по звонкости оваций давал понять, насколько мне понравилось.       — Ужасно грустная песня.       — Да нет, — возразил он, — Она… просто реалистичная.       Я смотрел на его лицо и ощущал, что на нем отражена тоска не только та, которую оставил фильм. Юнион отставил гитару в сторону на пол, прислонив к стене, сам откинулся на спинку дивана и достал из кармана свой под, чтобы сделать глубокую затяжку. Мой пристальный взгляд помог осознать, что между нами висит какой-то не начатый, но важный разговор…       — Юнь, что случилось?..       Наконец, я увидел, что он и сам ужасно хотел что-то обсудить со мной. Некоторое время он еще молчал и смотрел в потолок, туда, куда пускал клубы ягодного дыма…       — Кальц начал меня преследовать.       Опешив и одновременно разозлившись, я пересел на диване, подгибая ноги под себя. Юня скривил рот, будто улыбался, но, очевидно, это была эмоция в духе «в моей жизни происходит полный пиздец».       — Я на днях обратил внимание… — Юня опять судорожно затянулся, — После универа, когда шел на парковку к Тимирязевской машине, увидел его тачку там же. Видимо, активизировался после того, что сделал с тобой…       — Может, с машиной просто совпало так?       — …он мне пишет почти каждый день, Жень, — Юня нервным движением спрятал поллица рукой, в которой держал дудку, — Такие вещи, которые я бы никогда в жизни слышать не хотел. Ни от него, ни от кого-то другого.       — Так кинь его везде в «чс».       — Он мне прям на телефон пишет с разных, блять, номеров. У меня уже в «Сбере» от него рублей сто по копейке наберется, которые он присылает, чтобы приписать какое-нибудь гадкое сообщение.       — И что он пишет… такое?       Юня, тяжко вздохнув, дотянулся до своего телефона, лежащего на столике, одновременно с этим протягивая мне свою дудку. Я ощутил привычный трепет, касаясь ее губами. Давненько он не угощал меня этими сладкими затяжками. После того, как меня отпиздили, я вообще курить перестал. Лень было на балкон вылазить…       Меня удивило, как Юня умудрился скрыть от меня тот факт, что Кальц донимает его уже какое-то время. Хотя, зная Юниона и его умение прятать все, что можно и нельзя… ничего и впрямь удивительного в этом не было.       — Сначала просто были предложения встретиться, вплоть до времени и места он прописывал. Естественно, я ни разу не пришел. Потом начались угрозы… «я тебя достану», «я к тебе приду и только попробуй не открыть дверь»… Щас просто пишет оскорбления. Вот, одно из последних… — он потратил пару секунд, чтобы поковыряться в телефоне и найти нужное сообщение, — «Не надейтесь, что отделались этими царапинами, мрази. Надо было приложить тебя тогда посильнее, чтобы выбить всю дурь из твоей тупой башки».       Юня даже повернул экран телефона ко мне, чтобы я мог убедиться в правдивости прочитанных им слов. Да, у него и правда висел перевод от Константина Николаевича О. с прикрепленным сообщением, которое Юня мне только что зачитал… Мало того, что он ему угрожал, так еще и про меня упомянуть не забыл. Хотя, за себя мне, почему-то, не так страшно было, как за Юниона.       — Я позвонил Артуру, все рассказал, — Юня убрал мобильный на стол и пристально посмотрел на мое встревоженное лицо, — тот сказал, что сегодня заедет. Я и Тимура попросил приехать. Это ведь он обещал, что защитит меня. Сказал, что часам к восьми вернется… Хочу попросить, чтобы ты тоже поговорил с нами. Теперь это все… и тебя касается тоже.       — Надо было мне заяву, все-таки, написать…       — Нет, — он вдруг мотнул головой, пододвигаясь поближе ко мне на диване, — хорошо, что не написал. Мы с Тимуром потом обсуждали. Он сказал, что Кальца бы все равно отмазали, а вот от тебя он бы уже никогда не отстал.       — Ебаный псих… А ведь казался нормальным.       — Только казался, — Юня опять вытянул ручку с подом в мою сторону, и я наспех обхватил его губами. Коротко затянулся, быстро выдохнул. Мы оказались на секунду в клубочке сладкого дыма, — Ну, в общем... Будем сейчас решать, что мне делать… Мне радостно было слышать, что он, наконец, взялся за ситуацию всерьез и думает о том, как ее можно решить. Похоже, все происходящее его успело утомить. Да и любой на его месте уже начал бы сходить с ума…       Артура я ждал, но не думал, что от его присутствия будет толк. Сколько лет он наблюдал за отношениями этих двух и не лез? Тем более, он — Костин друг, а не Юнин. Хер знает, на чьей он больше стороне. К Тимуру, который, как Юня сказал, обещал его защитить, я вообще не испытывал совершенно никакого доверия. Мне казалось, что он воспользовался ситуацией, пока Юня был слаб и беспомощен и пристроил свой член в освободившееся отверстие. Нельзя было верить настолько корыстному человеку, как Тимирязев. Но посмотрим, что он скажет, когда приедет…       — Юнь, скажи… что у тебя, все-таки, с Тимуром?       — Да ничего. Я даю ему, чтобы в нужный момент быть под его защитой.       — И только?       — И только. Что не так, Жень? Говори прямо.       — Просто я… — я резко замялся. Я не был готов так внезапно завязать разговор о наших с Юней отношениях… но раз уж начал… — Я считаю, что нам давно нужно разобраться в том, что происходит между нами.       — Ничего между нами больше не происходит… — тихо ответил Юня, и только я втянул побольше воздуха в легкие, чтобы приступить к выяснению отношений, как раздался звонок в дверь. Да блять! Я думал, такое только в кино бывает. Юня очень быстро смылся, чтобы открыть ее, а я остался сидеть, медленно пряча лицо ладонями и собирая все остатки своего терпения в кучку. Я просто ждал, когда уже придут Юня с тем, кого принесло… Ничего не происходит… Звучит больнее, чем если бы он сказал, что ненавидит меня.              После того, как входная дверь с небольшим скрипом открылась, я вдруг услышал мгновенную возню и глухой стук, прошедшийся вибрацией по всей стене, что за телеком. Естественно, я вскочил и вышел из зала, но я совершенно не мог заранее представить, что я там увижу. А увидел следующее — маленький Юня был крепко прижат затылком к стене за шею, так, что лицо у него уже успело покраснеть, а держал его своими сильными руками Костя, у которого тоже лицо было воспаленное, но явно от злости.       — Гнида ты ебаная, убью, сука, — голосом Кости слова звучали не просто страшно, а так, что в них без труда верилось, — И тебя, блять, и Женю твоего!..       Мне ничего не оставалось, как кинуться к ним и попытаться разнять, но, блять, моих сил совсем не хватало, чтобы убрать эти злобные ручищи с тонкой Юниной шеи.       — Твою мать, отпусти его! — через собственный крик я слышал, как хрипит Юнион, видел, как он дергает ногами в попытке отпихнуть Кальца, как его ногти до крови сдирают кожу на руках, его держащих, — Не лезь ты к Юне, а, оставь его уже покое!..       — А ты еще хули хочешь?! — к счастью (но не к моему), я смог отвлечь Костю от удушения бедного Юни, так что хватка его ослабла, да и яростный взгляд налитых кровью глаз переключился на меня, — Мало получил тогда, да? Надо было тебя добить и вывезти в лес, в яме закопать, как собаку! Ты какого хуя вообще все еще здесь? Говорил же — исчезни…       Костя вдруг отпустил Юню и перекинулся на меня. Как бы я не отмахивался и не пытался предотвратить то, что его пальцы хотели теперь обхватить мою шею, ему все равно удалось это сделать. Как же, блять, сильны психованные люди… Пока я соображал, что делать, Кальц на меня быстро наступал, и я бессильно пятился до самого столкновения моего затылка с дверью Юниной спальни. Боль со звоном в ушах заставила меня зажмуриться. Вдобавок в мою спину уперлась дверная ручка, и я прям почувствовал, как ее острый угол прошелся по коже даже через одежду.       — Отстань… — Юня, держась рукой за стенку, сильно кашлял каждый раз, когда вдыхал воздух, — …от него. Ты ведь… ко мне пришел.       — Так скажи ему, чтоб не лез, — Костя говорил с Юней, глядя на меня в упор, держа меня за одну из рук и прижимая к двери предплечьем. Дышать я мог, хоть и с трудом, но мне больше было больно — рука его давила на кадык, — А, Жень? Я же тебе тогда еще предлагал устроить веселье на четверых, а ты решил вот так, в крысу? А хотя твоя рыжая пизда не лучше оказалась… Кинулась на меня прям в машине.       Я хлопал глазами, выслушивая его речь. Смотрел, как Юня постепенно к нам подходил, не отрывая руку от стены, и пытался понять, о чем это вообще говорит Кальц. Кинулась… на него… это он про Алису?       — Ну да, конечно, ты не в курсе, — Костя начал смеяться, усиливая хватку пальцев на моей дернувшейся руке, — После того, как ты притащил ее сюда… она меня доебала просто. Нашла меня в сети, написала, сама попросила встретиться. Типа, хотела расспросить о том, как я планирую за бугор перебираться… якобы сама тоже хотела. Я ее забрал… и уже минут через десять она испачкала мне руку своей пизденкой. Сочная девочка…             …какой, блять, пиздец.       — Ебал ее, пока она тебе поцелуйчики отправляла. Зачем тебе этот Юня, когда у тебя у самого есть прошмандовка не хуже?       — Мы с ней… — прошипел я вдруг, — расстались. Я ей изменил…       — О, — Костя заметно удивился. Я метнул взгляд на Юню и увидел в его глазах огромный страх. Он знал, что я хочу сказать. Я должен был это сказать… — Не знал, что ты на такое способен.       — Я тоже не знал, но… в том белье Юня был просто бесподобен.       Самодовольная улыбка стремительно сползла с лица напротив. Я украл ее у него и начал быстро натягивать на себя, а через секунду, когда у Кальца жилки по всему телу задрожали, я даже умудрился посмеяться. На миг мне стало так охуенно, что я прикрыл глаза и отдался наслаждению самим собой полностью. Уделал. Уделал этого уебка… Но это дорого стоило — меня повторно впечатали в дверь затылком, так сильно, что аж в глазах потемнело…       Сказать, что я в панике — это не сказать ничего. У меня дома Кальц убивает Женю, а я даже не в силах хоть что-то сделать. Да что я вообще могу, даже если полезу? Мне кажется, меня растопчут двумя парами ног и не заметят этого!.. Меня так трясет и выворачивает, что я уже думаю о том, чтобы добежать до кухни и схватиться за нож. Хотя бы пригрожу им Кальцу, и тогда, может, он одумается!       Но я делаю только пару шагов в сторону кухни, как вижу, что мимо меня проносятся две фигуры. Им хватает силы, чтобы оттащить, наконец, Кальца от Женька, и только в этот момент я узнаю в них Артура и Тимура. Два крепких татарина спасают Женину жизнь, и мне вдруг становится так от этого смешно, что я опускаюсь на пол на колени. Мои руки сами тянутся к лицу, и только тогда, хрипло смеясь, я касаюсь его пальцами и понимаю, что оно в слезах. Пиздец… так у меня, оказывается, истерика.       — Юняша? — кто-то касается моих плеч, присаживаясь напротив меня на корточки. Артур. Только он меня так называет… — Ты нормально? Живой?       Живой, конечно, хули со мной будет. А вот как там Женя?! Я видел, как сильно Кальц его ебнул об дверь второй раз. Он и так полуживой был после того, как его покалечили… Мои глаза тут же поднимаются, и за плечом Артура я ищу его. Вот Тимур и Кальц держат друг друга за грудки… Рыжая голова втирает что-то синей, тот смотрит то на меня, то в потолок, то на Женю. А Женя… он стоит в двух шагах от них и держится рукой за затылок. Видок у него так себе, будто вот-вот заплачет. Как же сильно ему больно… Я хочу подняться и подойти к нему, обнять его и приголубить, но… понимаю, что делать этого нельзя. Точно не сейчас.       — Отъебитесь от меня вы все! — Кальц, крича, отталкивает Тимура от себя. Его плечи движутся от тяжелого дыхания. Он похож на человека, у которого не все дома — ищет что-то глазами в воздухе, дергается то туда, то сюда, но, благо, Тим его хватает за шкирку. Тимирязеву вполне хватит сил, чтоб уложить Кальца прямо здесь, возможно, даже с одного удара. Кальц это понимает и, естественно, не хочет испытывать его гнев на своей шкуре.       — Ты что такое творишь, псина сутулая? Совсем страх потерял? Я тебе что говорил по поводу Сони? — Тимур трясет его, он рыпается, но становится пойман Артуром за руку. Я продолжаю сидеть на коленях, наблюдая за всем этим цирком. Женя начинает подходить ко мне и протягивает мне ладонь с предложением взяться за нее и подняться на ноги. Я подчиняюсь… Через секунду уже стою спиной к Жениной груди, ощущая тепло его тела в двух сантиметрах от себя.       — Какого хуя вы все лезете, а?! — Кальц начинает срывать свой певучий голосок, — Я сам с ним разберусь! Юня — мой парень! Мой! Мой, слышите?!       — Не сходи с ума, Костян. Вы разошлись. Прекращай херню творить, — Артур пытается вложить в голову Кальца зерно разума, но, естественно, ничего не выходит. Кальц в бешенстве, никого слушать не хочет. Он только постоянно яро пытается дотянуться до Жени и продолжить начатое. Не знаю, что было бы, если б ребята не пришли сегодня… Почему я, еблан, дверь открыл, в глазок не посмотрев?..       — Ты в обезьяннике хочешь посидеть, или что? — Тимур одергивает Кальца, и в этот момент Артур вдруг поворачивается к нам с Женей и начинает нас подталкивать в сторону кухни. Мы оба с Женей, пребывающие в шоке и, кажется, нехватке кислорода в мозгу, ведем себя чумурудно. Молча заходим на кухню, непонятливо оборачиваясь на Артура, но тот уверенно нас сажает спинами к коридору и проводит большими ладонями по плечам.       — Сейчас мы с ним поговорим. Сделаем все, что можем. Вы не суйтесь, ладно? Особенно ты, Юняш. Чаю попейте, вон…. — Артур, подтолкнув одну из полупустых кружек на столе в нашу сторону, уходит. Мы с Женьком, смотрящие на эту керамическую кружечку с коричневатой полосой от засохшего чая внутри, слышим вскоре тихий хлопок входной двери. Видать, только сейчас закрыть решили. После я медленно поворачиваю голову и гляжу на рядом сидящего Женю, осторожно прощупывающего пальцами свой затылок. На шее у него уже проступают жуткие следы от пальцев… даже поверх ожога от сижки. У меня самого, наверное, тоже такие появятся…       — Юнь, прости, — Женя кладет ладонь с головы на свое бедро и мягко сжимает пальцы, — Я бы ничего не смог сейчас с ним сделать. Мне пришлось сказать, чтобы он на тебя не злился… а только на меня.       — Дурак… — зло выдавив, я вдруг встаю и беру обе эти кружки со стола, чтобы сполоснуть и просто налить в них воды. Во рту и горле пересохло, и мне хочется чем-нибудь смочить их, чтобы говорить было легче, — Зачем полез?       — Он бы тебя придушил…       — А так тебя бы придушил.       За спинами у нас разражается очередной скандал. Я не хочу даже оборачиваться, а вот Женя пристально смотрит, и судя по тому, что у него отражается на лице, кому-то там очень больно. Какие-то глухие удары и сдавленные вскрики между словами… Кальц орет, Артур орет на него, Тимур говорит спокойно, но умудряется заткнуть обоих. А мне становится стыдно… потому что вся эта хуйня из-за меня.       — …давай. Две минуты у тебя, — я вижу, как Тимур притаскивает Кальца из коридора на кухню за плечо. Он тут же перекладывает руку на шею Кальца сзади, тот быстро мнется и опускается на пол… на колени, прямо слева от меня. Мне не хочется на него даже смотреть, да и я боюсь посмотреть. Страшно, что… заглянув в глаза, опять ему поверю и прощу за все. Мне приходится разглядывать собственные руки и иногда поглядывать на ладонь Жени, слегка сжимающую пальцы на его же бедре.       — Юнь… — голос Кальца режет по ушам, как бы мягко и глубоко ни звучал, — …прости. Пожалуйста… Я не хотел… Я не хочу, чтобы все вот так заканчивалось. Я же люблю тебя…       — Давай без пиздежа, — Тимур чуть одергивает его, — По делу говори.       — Я… — слышно, что Кальц прямо растерялся, — …да не нужны мне все эти шлюхи, я всех забуду, всех пошлю, если хочешь, Юня. Я перестану. Все, что захочешь, сделаю для тебя, только не бросай меня…       — …жалко, — еле слышно выговариваю, и Кальц тут же переспрашивает, так что мне приходится на него посмотреть. Что с его лицом? Похоже, ему не раз уже вмазали там, в коридоре, — Мне жалко тебя. Я тебе столько лет пытался объяснить, что мне больно терпеть все твои похождения… Но я тебя любил, так что просто закрывал глаза.       — Любил?.. — опять Кальц обращает внимание не на то, что нужно.       — А ты думал, — смело вклинивается Тимур, — я только ради его очка так стараюсь? Если бы ты головой думал, а не своей жадной залупой, то раньше бы понял, что людям не деньги нужны, не тупой трах…       Я распахнутыми глазами смотрю на присаживающегося на корточки Тимура. Он смотрит на меня быстро, подмигивает и улыбается, а после опять зло и строго глядит в лицо Кальца:       — …а кое-что, чего у тебя точно нет, — указательным пальцем Тим тычет ему в грудь. Стучит несколько раз, и становится ясно, о чем он говорит. Я ощущаю себя странно и растерянно, глядя на Тимура теперь. Он перед Кальцем только что признался мне в любви? Блять… он ведь нарочно это говорит? Чтобы тот понял, что ему больше нечего ловить со мной?       — Да вы угараете? — Кальц вертит головой, глядя на меня и на Тимура. Я и сам хотел бы задать точно такой же вопрос. Тим меня не предупреждал о таком… — Вы меня совсем за дебила держите?       — Я на чужих чувствах не играю, в отличие от тебя, — Тимур отпускает его, и тут же под его пальцами вместо шеи Кальца оказывается моя. Я смотрю в лицо, ставшее напротив… Его рука мягко гладит маленькое солнце на моей коже пониже затылка, и я вижу в зеленых его глазах что-то такое, чего раньше не встречал. Тим, ты либо очень хороший актер… либо…       — …правда люблю тебя, — с его губ срывается фраза, болезненной стрелой поражающая мое сердце. У нас с Тимуром было много встреч за последнее время, мы успевали и поебаться, и поговорить, хоть и мало. Но он никогда не выказывал такой нежности, как та, что я чувствую в этот миг. Он наклоняется еще… и я испуганно закрываю глаза. Чувствую его мягкие губы, отчего у меня тут же крыша едет. Я знаю, что Кальц смотрит. Знаю, что Женя смотрит. Сердце стучит ебануто, готовое вылететь изо рта и с разбегу кинуться в окно, разбив стекла. Мне страшно. Мне очень страшно…       Проследив, как тонкая, прозрачная слюна на мгновение растягивается между губами Тимура и Юни, ровно между ними я встречаю ошалевшее лицо Кости, который теперь смотрит на меня. Я не так удивлен, как он — видел пару раз, как они целовались в коридоре, но, правда, чтобы вот так… еще никогда. Нервно сглотнув, я почувствовал снова боль в горле. Кальц знатно придавил его, теперь будет долго еще ныть…       — Вот оно что… — Костя, опустив голову, заулыбался, — Юнь, объяснись. Кто из вас спектакль играет? Или ты со всеми своими друзьями сосешься? Тимирязев, у меня для тебя плохие новости. Твой Сонечка не собирается тебе взаимностью отвечать. У него на другого стоит.       Кальц хищно улыбнулся, глядя на Юню, пальцы которого тут же мелко задрожали.       — Комедию не ломай опять, — Тимур строго выставил руки в бока, — Это не твое дело больше. Что ты там себе надумал — это твои проблемы. Из-за этих фантазий ты решил человека покалечить?       — Я все видел, — Кальц буквально не отводил взгляд от Юни, у которого глаза наполнялись слезами. Его ладони сжались в кулаки, голова опустилась. Он выглядел так, будто просто хочет исчезнуть, и я вполне понимал, почему. Мало кто мог бы выдержать такое… — Не стоило тебе, Тимур, опускаться до признаний в любви. Ни слову твоему не верю.       Тимур молчал. Он тоже смотрел на Юню. Похоже, ему не понравилось то, что он рушил его планы своими выходками.       — Я не собирался Соню в будке запирать, как ты. Ответит взаимностью, не ответит — это не так важно. Но я тебе не позволю приближаться к тому, кто мне дорог.       — Поехали, Костян, — я уже забыл про то, что Артур тоже здесь, — Не надо Юняшу беспокоить больше. Это не шутки. Он и заяву уже в праве написать. Тебе это не надо. Наконец, Кальц поднялся на ноги. Нехотя, постоянно глядя на нас троих… а под конец вообще надолго задержав взгляд на мне. Мне показалось, что он улыбался… и я понял, что нихрена он Тимуру не поверил. Он понимал, что это все — пустые разговоры, и что это между нами с Юней и правда бегает искра, а не между Соней и Тимуром.       — И если я еще хоть раз тебя увижу даже в километре от него, — строго угрожал рыжий. Костя отвлекся от меня и вдруг приблизился к его лицу своим, но Тимур даже не шелохнулся, — Ты знаешь, что будет. Шконка и баланда.       Я проследил за тем, как неохотно Костя уходит. Юня сидел ровно, не смел даже пошевелиться до тех пор, пока Артур и Кальц не покинули квартиру. Я следил и за ним, и за Тимуром, смотрящим напряженно в сторону выхода. После он отошел к раковине, я стал рассматривать его крепкую спину, до сих пор спрятанную пальто. Все эти трое так влетели, что ни раздеться, ни разуться никто не успел. Весь пол был во чме… Нам с Юней предстояла конкретная уборка.       — Ты ебанат, Соня, — Тимур вдруг уперся руками в края столешницы и сильно наклонился вперед, — Все испортил. Не понимаю, ради чего Костя так усирается. В тебе нет нихуя, за что хотелось бы побороться.       Мы с Юней тут же устремили напряженные взгляды в его спину. Через пару секунд он выпрямился и обернулся всем телом, приглаживая растрепанные волосы руками.       — Что ты, блять, можешь дать человеку, кроме своих дырок? — слова Тимирязева начали напрягать меня все сильнее. С какой стати он решил, что имеет право так говорить о Юне? Неужели ему было так важно, чтобы Костя поверил в его слова? — Вот и хуй-то — ничего. Ты же ничего больше из себя не представляешь. Говорить с тобой не о чем, если так же на музыке не повернут. Тебя можно только ебать, а ты и рад подставляться.             …ну все. Надоел.       — Знаешь, — я даже встал вдруг, сам от себя того не ожидая. Кажется, инстинкт самосохранения меня покинул, и уже давно, — спасибо тебе, конечно, что не дал Косте нас убить… но иди уже отсюда.       — Чего? — наигранно переспросил он, видимо, проверяя, хватит ли мне смелости повторить. А мне хватает.       — Я говорю, иди нахер отсюда, — вдруг Юня схватил меня за руку, но я дернулся и вырвал ладонь. Тимур, пристально глядя мне в глаза, на секунду опустил взгляд на Юню и усмехнулся, прикусывая уголок губы. Он ничего не сказал, а Юня так и не подарил ему взгляда в ответ. Тимур ушел, стуча каблуками туфель по полу… и тихо закрыв за собой дверь.       — Ты, что ли, думаешь, что ты — бессмертный? — Юня глубоко вздохнул, и я, наконец, сел обратно. Да нет, не думаю — сердце у меня сильно стучало от страха. Какова была вероятность, что Тимур ударит меня за мою наглость? Не знаю, но мне показалось, что он не станет об меня марать свои великолепные руки. Но он, похоже, и правда разозлился. Все его старания насмарку…       — Он ведь правду сказал, — неожиданно выдал Юня, и мне аж захотелось треснуть ему.       — Хочешь, чтобы я и тебя нахер послал?       Юня, тихо усмехнувшись, расслабленно наклонил голову и прижался щекой к моему плечу. Я незаметно поморщился, ведь он случайно надавил на больной синяк… но не пошевелился.