Скопление Исхода

      — Айда, чаю выпьем. Поговорить надо.       Так начался наш с Юней примирительный разговор после той странной ссоры. Я сидел у себя, а он заглянул ко мне. Тон у него был такой, будто что-то случилось. Напрягшись, я последовал за ним на кухню. Он тут же щелкнул чайник, и пока я усаживался за стол, он отошел к окошку. Слегка отодвинул шторку, просунул пальцы между двумя створками горизонтальных жалюзи и посмотрел наружу. Я, кажется, мог почувствовать, как собирались его мысли в кучу в эти секунды, пока он делал вид, что просто выглядывает на улицу. Что уж там можно было увидеть почти ночью?.. Наконец, Юня на меня обернулся. Я увидел его бледно-голубые глаза и длинные ресницы, подчеркивающие его приподнятые по-азиатски внешние края век:       — Ты ведь от меня не отвяжешься, да?       — Не отвяжусь, — ответив без раздумий, хотя даже не понял до конца, о чем он конкретно, я сразу же заметил осуждение, написанное на лице Юни, — Я думал, мы друзья.       — Думай поменьше. Тебе это на пользу не идет.       Юня подошел к кухонным тумбам и начал заваривать чай. Я слушал, как льется бурлящий кипяток в чашки, и невольно дергал уголками губ, представляя, что это — звук злости, которой Юня был преисполнен. Он поставил перед моим носом кружку, из которой всегда пил только Кальц. Я посмотрел на нее с опаской, но после подумал, что она, должно быть, теперь никому не принадлежит.       — Объясни мне, пожалуйста, — посмотрел я на Юню строго, — что вообще сейчас происходит. Где Костя? Зачем тебе этот Тимур? Почему ты со мной поругался?       — Откуда мне знать, где Кальц? Нет его, и хорошо. Чем дольше не увижусь с ним — тем лучше. Тим может помочь, если с Кальцем начнутся какие-то проблемы. Разве я тебе этого не говорил уже? А вообще, Жень… займись своими отношениями, что ли, — Юня сделал звучный глоток чая и немного поморщился. Похоже, обжегся…       — Нет у меня больше отношений… — сначала Юня посмотрел на меня недоуменно, но через пару секунд начал краснеть и не стал задавать лишних вопросов, — А ругаться нам зачем было? Облил меня помоями ни за что.       — Как будто ты сам не понимаешь, зачем.       Юня не смотрел на меня. Куда угодно, только не на меня. Понятное дело, что так он хотел заставить меня от него отдалиться, чтобы я обиделся на него и перестал с ним общаться. Но это такая глупость, что даже школьник понял бы, что к чему.       — Давай все забудем, — выдавил он, — Будем просто дружить. У нас обоих теперь полно свободного времени. Покажешь мне еще какое-нибудь аниме и кино, которое любишь, а я тебя еще сто раз назову душнилой и попрошу открыть все окна в доме.       — А ты тогда… сыграешь мне все, что попрошу, и будешь ходить со мной гулять, даже если на улице будет холодно, — мы с Юней смотрели друг на друга через стол, и он, наконец, улыбнулся уголками губ.       — Жень, — тут же, пока мы в хорошем настроении, говорю я, — у меня к тебе дело. Он быстро напрягается и любопытством смотрит на меня. Да, мне тоже хуево было находиться с ним в состоянии ссоры, но и извиниться я, по собственной дурости, не могу, так что вместо этого лишь заговариваю ему всячески зубы, пока все просто не станет, как раньше, само собой..       — Я боюсь, как бы Кальц опять не начал ждать меня у подъезда. А щас еще темнеть начало раньше… Будешь меня встречать после пар? — умудряюсь все-таки преподнести в виде вопроса. У Жени загораются глаза, но он старается этого не показать. Типа неохотно кивает и мычит, откидываясь на спинку стула.       И вот, сегодня идет уже третий день, как я выхожу из автобуса и ищу глазами Женю. Не заметить его сложно — высокий рост и светлая голова быстро выдают его присутствие, где бы он ни был. Я подхожу к нему, держащему в зубах незажженную сигарету… Хочется ее вырвать нахуй из его рта, но как я могу? Мне кажется, он теперь меня даже другом своим не считает… Так что с какого хера мне его трогать?       Мы идем домой, почти ничего не говоря. Я только спрашиваю, есть ли чего поесть дома и не надо ли нам в магаз. Он заявляет, что приготовил какую-то овощную запеканку, и я шучу, спрашивая, зачем он покромсал себя в это блюдо. Женя мягко пихает меня в плечо, уже докуривая сижку и выкидывая в мусорку на входе в подъезд. Кажется, что все в порядке… Но мы оба, несомненно, чувствуем это натяжение нервов между нами, не дающее делать и говорить то, что хочется. Он, видимо, понял, что я не хочу сближаться… и теперь совсем не лезет.       Так все повторяется буквально каждый день. Кроме тех, когда Тимур предлагает мне встретиться сразу после окончания моих пар. Тогда я пишу Жене или звоню, чтобы он сидел спокойно дома, и Тимур приезжает к скверу неподалеку от моего универа. В эти дни я стараюсь выглядеть максимально охуенно — натягиваю все самое блядское, что у меня есть. Часто не обходится без украшений, которые мне передает сам Тимур. Этот ошейник с сережками в сосках — просто нечто. Я иногда теперь его ношу не только ради Тима… а просто ради какого-то морального удовлетворения.        Выдался относительно теплый денек, так что я даже был в своей легкой курточке ебанутого зеленого цвета, которую купил когда-то просто по щелчку в голове. Увидел, понял, что хочу, и Кальц выложил за нее парочку красных купюр, не глядя. Это, пожалуй, один из немногих подарков, которыми я и впрямь дорожил. Единственной бедой этой куртки было то, что она мало, с чем сочеталась. Так что я просто надел все черное — и кофту, и кожаные, тугие брюки, и ботинки на шнуровке. Мне нравится, как я выгляжу сегодня… а это бывает не так часто.       Заваливаюсь в машину, в салоне которой ненавязчиво играет радио, невольно выхватывая взглядом несколько пар любопытных глаз своих сокурсников. Благо, стекла хорошо тонированы и никто не увидит личика Тимура. Этого ведь он боится больше всего — что о наших «недоотношениях» узнает слишком много народу.       — Что это, блять, на тебе такое? — он смотрит на меня, слегка морщась, — Соня, ну что за безвкусица.       — Иди инде нахуй, Тим, — не успел заговорить, а уже портит мне настроение, — У меня нет столько денег, чтобы одеваться по твоему вкусу. Если так хочется — поехали в «Армани», в «Лакост»… или где ты там одеваешься?       — В Москве, Сонечка. В Москве я одеваюсь, — слушая его, одновременно быстро рассматриваю его самого. Сегодня в его прикиде ничего выдающегося — белый верх, черный низ, на заднем сидении лежит укороченное, но свободного кроя пальто грязно-голубого цвета. Все-таки Тим может иногда себе позволить что-то поярче зеленого.       — Так летим? — я улыбчиво смотрю на него, и он, не отрывая взгляда от дороги, тоже дергает уголком губ и начинает едва покачивать головой. Я знаю, что порой я его так заебываю, что ему хочется выкинуть меня из машины на ходу. Но теперь он все чаще улыбается, когда я шучу какие-то глупые шуточки или смеюсь над вещами, которые ему кажутся совершенно не забавными.       — Да будь моя воля, — слышу тихо от него, что заставляет меня нахмурить брови. Но он больше ничего не говорит, только пытается прижать педаль газа к полу. Что это еще значит? — Хочешь пообедать где-нибудь? Выбирай любое место, пока я добрый. Даже закрою глаза на это зеленое сумасшествие на тебе.       В голове я начинаю перебирать всякие места, где я бывал, и где мне было вкуснее всего. По рестикам я, естественно, не хожу, так что и фантазия у меня разыгрывается довольно незначительно. В какой-то момент, пока я думаю, в голове всплывают ужины за одним столом с Женей и та стряпня, которую он готовил. У него все получается довольно вкусно… ох, хотел бы я сейчас поесть его куриного супчика…       — …понятно, — Тимур перебивает мои мысли, — Значит, поедем туда, куда я хочу. Только учти — общение исключительно на дружеском уровне. Постарайся никак не выдать тот факт, что после вкусного обеда я тебя оттрахаю.       — Будет сложно, но я попробую.       — От твоего успеха зависит качество нашего секса, — пока под капотом машины шумит двигатель, набирая обороты, рука Тимура дотягивается до моего колена и властно сжимает. По его лицу быстро проходится наслаждение — я знал, что ему понравятся эти брюки наощупь, — Так что будь паинькой.       — Ну когда я не был с тобой паинькой, Тим… — я кладу ладонь поверх его руки и заставляю ее подняться чуть выше по бедру. На радио меняется песня и, вау, я узнаю ее с первых нот. Вот что со мной делает Женин плейлист — очевидно, что это «Marie Madeleine — Swimming Pool». Моя рука уверенно дергается к экрану, на котором я интуитивно нахожу кнопку, прибавляющую звук. Становится громче в два раза, и я сразу же довольно смеюсь. У меня отличное настроение, настолько, что даже я удивлен этому.       — Вот сейчас, например, — Тимур опять мотает головой, но не убавляет. А мне даже нисколько не интересно, куда мы едем — мне нравится смотреть в окна, покачивая головой в такт и следя за тем, как его рука постоянно перемещается с моей ножки на коробку передач и обратно.       — Знаешь, нет, — вдруг говорит он, когда уже паркует машину у какого-то здания в центре, — Ты слишком плохо себя ведешь для того, чтобы я тебя водил по рестикам. Посиди здесь, я скоро вернусь.       — Чего? Ты куда? — только и успеваю спросить, когда он уже хлопает дверью, а машина сигналит, говоря о том, что заперта. Я дергаю ручку двери и понимаю, что меня и правда в ней заперли, — Блять, Тим? Какого хера?..       Через затемненные стекла слежу за тем, куда он идет. Он спокойно заходит в рестик, находящийся в этом самом здании, но я, блин, даже не знаю, как он называется — никогда тут не бывал. Знаю только, что цены тут мне не совсем по карману. Надеюсь, он хотя бы не надолго… Найду уж, как себя развлечь. Телефон у меня с собой, так что я достаю его из кармана и открываю несколько дежурных приложений, в которых зависаю, когда нечего делать. Но вот, в очередном списке сообщений… вижу смс-ку от Кальца.       «Ты дома?» — написал он, а перед этим еще 7 сообщений, текст которых я не могу увидеть. Не хочу открывать диалог, ведь тогда он поймет, что я прочитал. Как же он уже заебал… Я решаю, что нужно это прекращать и открываю его страницу, минуя его послания. Не успевая ни о чем подумать, просто добавляю его в «чс». Каждый раз дергаться, видя, что он мне написал, мне уже надоело… Сделав несколько глубоких вдохов, я стараюсь успокоиться и продолжить просто листать смешные картиночки… но и этого мне сделать не дают.       Резкий стук в окно заставляет меня дернуться. Звук идет со стороны двери водителя, и я поворачиваю голову. В ту же секунду по мне проходится волна, будто меня кипятком облили — отчетливо я вижу лицо Кальца, щурящееся в попытке хоть что-то разглядеть. Резко я прижимаю телефон экраном к груди, побоявшись, что свет от него может помочь ему увидеть меня. Медленно я сползаю вниз по сидению, большими глазами следя за ним в ожидании, когда он съебется. Как ему все время удается меня находить?! Куда не пойду, он, кажется, знает об этом…       А если Тимур теперь выйдет, и они встретятся?! Боже, блять… Кальц, ну уходи уже отсюда! Если он увидит меня тут, это опять может вылиться в ссору, а то и вовсе в драку. Неужели он знает тачку Тимура так хорошо, что решился постучаться? Может, так же, как и я, просто помнит его номера? Я знаю только три номера машин — Кальца, Артура, а теперь вот и Тимирязевский тоже запомнил. Я тихо сижу, думая об этом всем, невольно прокручивая три этих номера и прислушиваясь ко все еще играющей музыке на радио. Хорошо, что я не попросил у Тима включить свою музыку… а то мало ли.       Замерший, я слежу за тем, как Кальц стоит по ту сторону и немного осматривается. Неожиданно я ощущаю, как на глазах у меня появляется размытая пелена, которую не удается просто смахнуть, моргнув. Она наполняет мои веки, так что уже приходится вытирать пальцами щеки, на которых остаются влажные следы. Кошмар… Даже просто увидев его, я уже не могу сдерживать себя. Слезы текут без моего участия, так что мне лишь приходится судорожно стирать их с лица. Ненавижу… ненавижу плакать. Ненавижу это ощущение мокрых полос на щеках…       На секунду зажмурившись и распахнув глаза, я выглядываю и… не вижу его. Не знаю, радоваться или боятся, ведь он пропал так же внезапно, как и появился. Если мне не привиделось, то теперь я не знаю, где он находится. Надеюсь, он свалил с концами и больше не будет искать Тимура в машине или около нее. Да и зачем он вообще ищет с ним встречи? Я думал, они теперь в жестких контрах… Хотя, может Кальц только поэтому и хочет повстречаться с Тимом.       Проходит минут десять, и Кальца, к счастью, я больше так и не вижу. Зато Тимур возвращается — машина отщелкивает замки в дверях, и через пару секунд ее хозяин садится за руль. Он смотрит на меня сразу же с очевидным желанием что-то сказать, но вместо этого его губы сжимаются в полосу. Когда его глаза надолго утыкаются в мои, я понимаю, что… Его теплая ладонь дотягивается до моей щеки и медленно проводит пальцами по ней, стирая подсохший след от слезы и задевая пирс в щеке.       — Ни за что не поверю, что ты так сильно по мне соскучился, — изумрудные глаза пристально изучают мое лицо, настолько, что я готов вот-вот опять расплакаться. Но нет. Я и так уже слишком много рыдаю в последнее время… — Нам придется провести в машине еще минут тридцать. Не хочешь пока заняться чем-нибудь интересным?       — Например… поговорить? — я тихо шмыгаю носиком и наклоняюсь вперед, чтобы уткнуться лицом в его плечо. Пахнет от Тимура, как всегда, чем-то божественным. Ткань его свитера с широким вырезом приятная к коже, так что я даже потираюсь о нее щекой,— Может, расскажешь уже и о себе что-нибудь? Ты про меня знаешь практически все. А я про тебя…       — Ну и зачем тебе это? Не вкладывай особого смысла в наши встречи, Сонечка, — голос Тима слышится иначе с того места, где располагается моя голова. Радует уже то, что он меня не отталкивает, — То, что мы в контакте уже так долго, можешь считать настоящим чудом. У меня такое впервые.       — Ты никогда ни с кем не встречался?       — Нет. Это не так просто — найти человека, которому будет все равно на мою фамилию. Меня уже начало тошнить от этих выученных улыбок и попыток сфотографироваться за рулем моей машины, — поневоле я начинаю улыбаться, потому что он перечисляет вещи, которые мне никогда даже в голову не приходили. Последнее, что меня в нем волновало — это его деньги. Мне больше по душе приходилась дубина в его штанах… — Поэтому я согласился на очередную подогнанную мне родителями невесту. Выглядит она ничего. А главное, что она — дочь одного важного человека из столицы. И я ей, вроде как, понравился.       — Так ты… помолвлен?       — Нет, еще нет, — Тимур вдруг касается моих волос на затылке, просто начинает играться с ними от скуки, — Но уже совсем скоро и это случится. Так что я сейчас прощаюсь со своей холостяцкой жизнью.       — Ты же не хочешь сказать, что перестанешь ебаться с парнями после того, как… — я отстраняю лицо от его плеча и смотрю вверх. Моему взгляду приходится пересекать волны из мягких его губ, острого носа и щек с золотыми веснушками, — …ты ведь не хочешь провести свои последние свободные деньки со мной?       — Почему нет? — взгляд Тимура на секунду сильно смягчился, но он заметил, что я на него смотрю и старательно отвел глаза в сторону, снова холодея, — Искать новую шлюшку мне уже не хочется.       Хоть он и говорит грубость, за ней я без труда чувствую то, что он никогда не скажет вслух. Я сам подтягиваюсь еще немного вперед, упираюсь руками в его бедро и дотягиваюсь до его губ своими. Тимур, к счастью, совсем не сопротивляется. Может быть, это именно то, что он хотел бы сделать и сам, но не стал делать первый шаг. Я сжимаю пальцы на его черных брюках и погружаюсь в его ласковый рот своим, нежно веду языком по всей линии брекетов на верхних зубах. Конечно, я помню его предупреждение о том, что могу пораниться… но я делаю это нарочно, чтобы показать, что никакая боль меня не страшит.       Конечная точка нашего маршрута стала для меня сюрпризом. Поначалу мне показалось, что мы едем ко мне домой, но нет — Тимур проехал мимо по широкой дороге, прямо в сторону ипподрома. Когда он парковался, я уже успел подумать, что там сегодня будет что-то настолько интересное, что он решил посетить данное мероприятие. Но нет… до него мы так и не дошли. Тим подвел меня к относительно новому и единственному пока небоскребу в Казани — к Лазурным небесам. 37-этажный жилой комплекс, весь стеклянный, как те самые, в Москва-Сити…       — Высоты боишься? — спрашивает Тимур, открывая передо мной дверь, ведущую внутрь. Я нервно сжимаю пальцами ручки пакета с едой, но мотаю головой в ответ. Нет, высоты я и правда не боюсь. Но почему он спрашивает? Я иду послушно следом за голубым пальто на мощных плечах. Проходим мимо вахты, где сидит немолодая женщина и с подозрением на нас смотрит… и входим в лифт.       — Тим, ты чего удумал?       — Да так. Всегда хотелось попробовать кое-что, но никак не представлялось возможности.       Расплывчатая фраза, которая не дает мне все равно ничего понять. А лифт все едет, настолько долго, что меня начинает немного подташнивать. Я старательно смотрю на свои ладони, обе держащие ручки пакета, и до моего носа ненадолго дотягивается запах еды из него. Должно быть, что-то очень вкусное… После остановки на самом верхнем этаже, я послушно следую за Тимом. Сначала не понимаю, куда мы премся, но после все же до меня доходит. На последнем этаже мы еще поднимаемся по лестнице, а у Тимирязева откуда-то в кармане оказывается ключ от серой двери в не менее серой стене.       Стоит ему только отпереть, как она распахивается, сначала с его усилием, а потом уже подхваченная ветром. Свист достигает моих ушей, и хочется вжать голову в плечи, но он тут же стихает, когда мы закрываем дверь с наружной стороны. И вот… мы на крыше. Огромная крыша с «будкой» по центру, из которой мы и вышли только что. Тимур тут же поманил меня за собой жестом, и его туфли застучали по металлической лестнице, ведущей на крышу этой самой будки. Из-за того, что у крыши самого здания очень высокие борта, все равно ничего не видно. Тим, видимо, хочет подняться еще повыше, чтобы посмотреть на город.       Ветер тут частый, иногда порывистый. Когда я ступаю на самую последнюю ступень сверху, мои волосы уже не в своем первоначальном виде. Они насытились воздухом, перемешались сто раз и теперь лежат чуть объемнее, чем должны. Их так и продолжает гонять время от времени ветром, так что я ничего не могу с этим сделать. Да мне и не очень этого хочется, а скорее даже наоборот. Наслаждаясь свежими ветрами, тянущимися, кажется, откуда-то с неба, я стараюсь дышать глубже, прочистить легкие этим чуть более чистым кислородом, чем он там, внизу.       Вид с этой площадочки открывается знатный. Город видно во все стороны, как на ладони. Лампочки горят, мерцают, включаются — солнце уже давно ниже горизонта, и небо неизбежно синеет, лениво зажигает звезды. Пока я завороженно смотрю во все глаза и пытаюсь запомнить этот момент, сохранить надолго в памяти, моего плеча касается теплая рука Тимура. Через секунду он уже прижимается к моей спине грудью, а полы широкого пальто пытаются обхватить меня. Да… здесь и правда холодновато находиться в той одежде, в которой я есть.       Я поднимаю пакет и ставлю на перегородку, которая сантиметров двадцать в ширину:       — Надеюсь, ветром не сдует…       — Не сдует. Я так уже делал.       — Ты ведь говорил, что хочешь попробовать что-то? Я думал, ты про… ну, теперь уже ужин, на крыше?       Контейнеры расставляются на перегородке, я рассматриваю все, что Тимур накупил — это явно азиатская кухня. Рисовая лапша, какое-то непонятное для меня блюдо с большим количеством креветок. Закуски в виде нарезки свежей рыбы… какие-то милые плюшечки розоватого цвета. На вид сладкие. Тимур пододвигает ближе ко мне блюдо, которое, очевидно, предназначено мне — то, где много креветок.       — Тим, расскажи, что ты планируешь делать дальше? Не сейчас, а… вообще. По жизни. У тебя есть мечта?       — Ешь молча, Сонь.       Вздохнув, я опускаю взгляд в контейнер. Да, есть мне хочется, и отказывать не стану. Но все же я бы очень хотел, чтобы Тимур со мной…       — Нет у меня никакой мечты, — слышу голос за спиной, чему быстро несказанно радуюсь. Все-таки он со мной разговаривает, отвечает на вопросы. Значит, ему не так уж и все равно, — У меня и так все есть. Дальше будет еще больше. У меня даже скоро будет охуительно красивая жена. Можно считать, что моя мечта исполнена.       — Тим, это не твоя мечта. Это мечта твоих родителей.       — Какая разница? Об этом мечтают миллионы.       — …но не ты.       Я оборачиваюсь через плечо. В упор смотрю в его лицо, ласкаемое ветром, и волосы, которые закручиваются в причудливые локоны при порывах. Цвет его кожи сильно резонирует с пальто, или он и правда как-то побледнел и посерел — мне остается только догадываться. Он молчит, так умело и упорно, что я теряю все надежды на то, чтобы узнать, что у него на душе. Зря он упускает такой шанс выговориться. Может, никто у него больше и не спросит ни о чем таком…       — Я больше не мечтаю. Мои мечты — это утопия. Стараюсь радоваться мелочам, потому что все остальное уже особого счастья не приносит, — слова Тимура, на самом деле, ужасно грустные, но он говорит об этом совершенно безразлично, — Все, что я просил, у меня было и есть. Я не успевал порадоваться, как мне давали что-то еще. И еще, и еще. Настолько много, что стало уже похуй. Так что сейчас я буду смотреть на то, как ты ешь эти сладкие малиновые моти, и, может быть, даже улыбнусь.       — Тебе нравится делать другим приятно?       — Угощая тебя, я делаю приятно себе, — и все же его объятия становятся немного теплее. Крепкая ладонь лежит на моем животе, пока я неспешно уплетаю, как оказалось, салат с креветками при помощи одноразовой вилки, — А потом я сделаю приятно нам обоим и исполню одно из своих давних желаний.       — Я все еще не понимаю, что ты за человек…       — Это ни к чему. Сближаться со мной не надо, а привязываться — тем более.       Тоскливо я смотрю в свою тарелку. Тим изо всех сил держит меня на расстоянии, не понимая, что этим манит и привязывает к себе еще больше. Мне любопытно с ним, интересно. Хочется докопаться до самой его сути… и сердце что-то стучит как-то странно, когда он так близко. Блять, я совсем не планировал и не хотел влюбляться в него. Я уверен, что сердце мое уже занято другим, но как же легко кому-то попытаться в него ворваться и все перевернуть. Малейшая забота — и все. А Тимур в этом был хорош, если честно. Выделял средства, дарил подарки (не важно, что это в основном были украшения), даже обнял, когда мне стало холодно. Юня, держи себя в руках. Вам ничего не светит, не забывай об этом.       Напряжение в молчании между нами медленно сходит на нет. Я беру тот самый моти — маленький десерт, похожий на булочку, и откусываю половину. Сразу же я оборачиваюсь на Тима, и он и правда немного улыбается, видя, как я наслаждаюсь приятным вкусом сладости. Внутри оказывается будто бы какой-то джем, и он быстро растекается и выступает у меня на губах, пока я жую. Я ловлю странный взгляд Тимура на себе, и он разворачивает меня к себе лицом той рукой, которой придерживал за живот. Пытаюсь смущенно облизнуть губы, но он не позволяет мне этого сделать — сам наклоняется, высунув язык, и медленно проводит им по моим губам, а вернее даже между, собирая все самое сладкое.       С трудом я сглатываю все, что успел прожевать, и жадно открываю рот. Я хочу, чтобы Тимур оказался в нем, так что сам призываю его, поглаживая его язык своим. У меня все тело быстро горячеет, так, что даже ветра кожей больше не ощущаю — все мои нервы собираются во рту. Он мягко обхватывает теплым губами мой язык и слегка тянет на себя… затем отпускает и повторяет снова. Ощущение на пяти тысячах вкусовых сосочках просто незабываемое — только что отведавший малинового десерта, я снова ощущаю его отголоски, которыми со мной делится Тимур. Никогда бы не подумал… что самый романтичный и одновременно пошлый поцелуй у меня будет с Тимирязевым. Ну, по крайней мере, на сегодняшний день.       Он прижимает меня к перегородке, и его трепещущиеся волосы щекочут мое лицо, а мои — его. Поцелуй движется медленно, я буквально могу почувствовать, как слюна тянется на наших языках, и это жутко заводит меня. Тимур не отступает, и тогда я все-таки понимаю, о чем он говорил все это время. Значит, он просто хотел… заняться сексом прямо здесь?       Ночь продолжает спускаться, когда я стискиваю перегородку пальцами и жестоко кусаю нижнюю губу, чтобы не вскрикнуть. Твердая рука Тима в моих брюках сзади, два уверенных пальца во мне, и я безучастно смотрю на сияющий город, раскинувшийся перед нами. Я наклоняюсь и прижимаюсь животом к этой холодной перегородке, не разжимая ладоней, пока Тимур ласкает меня. Его губы порой прикасаются к моей шее сзади, то целуют, то даже проводят кончиком языка.       — Что это за солнце у тебя тут? — горячо шепчет, проводя по этому самому солнцу кончиком носа, — Красиво смотрится.       — Это… в честь одного моего друга, — честно признаюсь, не вижу смысла врать или скрывать что-то. Единственное, может… не совсем друга. Мы оба с ним ждем момента, когда сможем выпустить вожжи и стать друг другу теми, кем хотим. Дружить у нас не получается — все равно наступает какой-нибудь момент, когда мы или касаемся друг друга не так, как это делают друзья, или… или вообще трахаемся, — У него есть похожая в том же месте…       — С детства дружите?        Вдруг охаю и выгибаю спинку, когда он начинает твердыми движениями касаться простаты. Мой член плотно обтянут брюками, и от этого только хуже. Он набухает, а я даже потрогать его не могу…       — Нет. С конца лета только…       — И уже делаете тату? Смело, — Тимуру-то легко разговаривать, он еще даже штаны не приспустил. А я вот уже плоховато соображаю. Снова его губы в опасной близости к моему затылку, но теперь он прикасается ими к ушной раковине. Просто касается и горячо дышит, согревая замерзшие на ветру хрящики… — Что за друг? Тот, длинный? — я лишь киваю, — Вы точно просто друзья?       — …замолчи и трахни меня уже, — грубо почти рычу я, ерзая бедрами так, что его пальцы непроизвольно двигаются внутри меня. Я снова млею, но он отстраняет их и ими же расстегивает ширинку моих брюк, не думая о том, что они испачкаются. Быстро его рука проскальзывает по моему члену сквозь ткань нижнего белья, а затем стаскивает все, что на мне есть, сзади. Моя попа быстро начинает мерзнуть.       Я почти привык к тому, как больно начинается любая близость с ним. Наверное, растяжка поможет только в том случае, если засовывать в меня кулак… Но здесь, чуть выше ста двадцати метров над землей, я кричу, распахнув губы, так, как никогда не мог вскрикнуть дома. Тимур тут же смеется, так, как делает это всегда — еле слышно и сдавленно, будто неискренне. Член входит туго, я жмурюсь, чтобы не сжаться сзади, и вскоре бедра Тима прижимаются к моим ягодицам. Теперь лишь часто дышу, несмело оборачиваясь назад через плечо.       — Хорошо, Соня. Каждый раз все легче и легче...       — Тим, можно я тебя попрошу кое о чем? — чуть ли не перебивая его, говорю. Он пристально смотрит в мой глаз, не прикрытый прядями спутанных волос. Мне так неловко продолжать, но раз уж начал, то должен договорить, — Возьми меня… нежно… На его губах тут же начинает играть улыбка. Он сам поправляет волосы на моей голове, мягко проводя ладонью и убирая с лица, но только на секунду. Ебаный ветер… Хотя, он придает свою романтику, если честно.       — Ладно. Но после, ты меня за это как следует отблагодаришь. Да что угодно, Тимур, сделаю. Только дай мне хотя бы попытаться вспомнить то, что испытал я, когда оказался в постели с Женей во второй раз…       Тихо подкрался ноябрь к окнам квартиры Юниона. Неожиданно я проснулся подморозившим утром субботы — спал я, укутавшись как можно сильнее в плед, но все равно окоченел. От этого и проснулся, если честно. Хотелось натянуть на себя еще что-то, но увы, я не знал, где это что-то можно взять. Конечно, я попытался уснуть обратно, но из-за того, что я буквально весь дрожал, никак не получалось. Отопление еще, сука, все никак не включат… а ведь обещали в начале недели.       У меня не осталось выбора (так показалось моему полуспящему мозгу), и я, все еще обернутый в плед, встал на ноги. Шлепая по холодному полу, я прошел по коридору, в конце ловя на себе солнечные лучи, бьющие из кухни, но совершенно не греющие. Я распахнул дверь в Юнину спальню, где обнаружил лишь клубок из одеяла на кровати. Даже голова не торчала. Места рядом осталось предостаточно, так что я подошел и тихо свалился рядом, а потом уже начал постепенно подползать. Не знаю, на что я рассчитывал… но я надеялся, что Юня будет не против. Может, он тоже замерз…       Я пробрался к нему под одеяло, и там было довольно тепло. Спящий Юня сам ко мне развернулся и начал залезать на меня, как это было в самый первый раз, когда он пришел спать ко мне на диван. Но тогда я ему не дал этого сделать, а теперь не сопротивлялся. Он забрался и улегся на меня сверху, располагая голову на моей груди и подгибая одну ногу так, будто пытался ею обнять меня за бедра. Я, стараясь много не елозить, чтобы не выпустить тепло, укрыл его и пледом, и его же одеялом, и мне уже через несколько минут стало теплее. Настолько, что я тупо вырубился.       А проснулся я от того, что мне стало резко не доставать воздуха. Открыв рот, я шумно втянул его в легкие и распахнул глаза, которые тут же сощурил. Слишком светло оказалось… Но даже так, я смог разглядеть недовольное Юнино лицо и то, что его пальцы сжимали мой нос, перекрывая дыхание:       — Ты какого хуя тут делаешь? — заспанным голосом спросил он, и только после отпустил мой нос. Я думал, он тут же слезет, но он, наоборот, уронил голову обратно на мою грудь, — Раз уж приперся, то хотя бы не храпи… Я в два часа лег. Время девять… Дай еще немного поспать…       — Давай на бок лягу, так не буду храпеть, — после моих слов Юня опять поднял голову и, вздохнув, слез с меня, но не уполз далеко. Я повернулся к нему лицом и закрыл глаза, думая, что мы теперь будем лежать так и греть друг друга лишь близким присутствием. Но он сам пододвинулся ближе и залез в пространство между моих рук. Пришлось обнять его. Ну, как, пришлось… Я с большой охотой его обнял снова. И, к счастью, мне удалось заснуть еще раз.       А вот второй раз проснулся я, увы, уже один. Меня ожидал только одинокий кокон из одеяла и подушек, свитый явно не мной вокруг меня же. Лениво я потянулся, полежал немного, глядя в потолок. Улыбнулся, представляя, что каждое утро просыпаюсь в этой постели. После встал и, все так же закутавшись в плед, вышел. Юни дома не было, это я понял сразу. Я бы услышал его присутствие, когда еще лежал а постели. Он очень шумный, хотя сам этого, наверное, даже не замечает… И вот, я оказываюсь на кухне, включаю чайник, и только когда тянусь за пультом на обеденном столе, замечаю записку. «Я с Тимуром. Если что — звони».       Хоть я и видел лекции, написанные Юней, лишь пару раз, я сразу узнал его почерк. Хер поймешь, что нацарапано — маленькие круглые буковки. Зато на не разлинованном листке написал всю фразу по ровной прямой. А почему нельзя было мне сообщение отправить?.. Я быстро разволновался, так что побежал в спальню и нашел свой телефон, чтобы ему позвонить. Мне показалось, что это может быть какой-то подставой, и это, например, его заставил написать Костя, а я даже не заметил его прихода. И он утащил уже Юню куда-нибудь, в мешке вывез в лес или утопил в Волге…       — Да? — ответил Юня веселым голосом, — Проснулся?       — Да… тут записка.       — Не хотел тебя будить.       — У тебя все хорошо? Ты точно с Тимуром?       На том конце послышался его тихий, но искренний смех.       — Да, Жень. Все нормально. Тим, поздоровайся с ним, а то он думает, что я в беде.       — В беде только его жопа, — и правда, я услышал голос Тимирязева, и это меня успокоило.       — Хорошо... А когда вернешься?       — Скоро. Сегодня у меня будут кое-какие дела дома ближе к вечеру. Наверное, нужна будет твоя помощь тоже. Это по учебе. В долгу не останусь, — кокетливо завернув конец фразы, он хихикнул. Я был рад, что у него такое хорошее настроение, — Пока, Жень.       — Пока-пока…       Ну, класс. Быстро он умотал, конечно. А мне так хотелось понежиться с ним этим холодным утром в постели подольше, поделиться теплом собственного тела и получить его в ответ. Что ж… тогда придется заняться своими делами. Но какими? Сегодня суббота, секции по баскету нет. Даня, вроде, уехал в Зеленодольск с какими-то делами…       Вспомнив об этом, я решил, для начала, созвониться с мамой. Перекинулся с ней парой нейтральных слов — по телефону как-то сложнее было выразить все чувства. Конечно, я скучал. И по ней, и по папе, и по своей кровати полуторке с жестковатым матрасом. И по запаху жаренных пирожков от своей одежды, висящей в коридоре…       После я написал Юне, чтобы спросить, можно ли мне воспользовался его компом, чтобы поиграть. Он не был против. Как только я сел в его кресло черно-белого цвета, похожее по конструкции на те, которыми пользуются профессиональные геймеры, я удивился — Юня же совсем не играет. Зачем ему такое оборудование? Может, он раньше много играл…        Ладно. Сначала я решил посмотреть, какие игры у него есть — вдруг и мне что-то из них приглянется. Я проглядел все ярлычки на рабочем столе и среди них наткнулся на папку с названием «Фото». Обрадовавшись, что смогу посмотреть на памятные моменты из жизни Юни, я без задней мысли туда полез. Но там, к сожалению, ничего нового о его жизни не узнал… кроме, пожалуй, того, на что ему приходится изворачиваться, чтобы зарабатывать денежки. Интересно, все эти снимки для одного человека, или у него много таких спонсоров? Не помню, сколько он тогда сказал, что ему заплатят за фотографии, сделанные мной. Пять? Десять? Стоило ли оно того?..       Не сложно было увидеть разницу в фотках, которые сделал я, и которые он делал сам. Признаться, его работы были куда откровеннее — я без стыда и совести засмотрелся на снимок, на котором у него из-под резинки трусов торчала блестящая от смазки головка члена… Моя фантазия мгновенно заработала, и будто по щелчку я представил, как взял бы ее в свой горячий рот, и как Юня от этого бы задрожал и застонал… глядя на меня сверху, старательно пытаясь при этом скрыть пошлость и надменность во взгляде. Хотелось ли мне, чтобы он мной овладел, чтобы загнал свою эрекцию поглубже в мой ничего не умеющий рот?       Я резко мотнул головой и закрыл нахуй эту папку с фотографиями. Бессмысленно было об этом думать, что-то представлять… Мне уже страшно становилось от навязчивости мыслей о нем, но я надеялся, что это просто пройдет. Я и так делал все, что мог, ради этого. Забивал свою жизнь всякой хуйней, лишь бы только не оставаться наедине с самим собой… как сейчас. Хотя иногда все еще продолжал делать противоположные вещи, вроде того, что этим утром приперся спать к нему в постель… Но хорошо, что я нашел, во что поиграть у него на компе. Не зная, сколько прошло времени, я прям погрузился, но в разгаре боя вдруг меня отвлек звонок в дверь.       Матюкнувшись, потому что от неожиданности я все заруинил в игре, я подскочил и вышел из его спальни. Уже в коридоре я подумал о том, что Юня не стал бы звонить в звонок, и поэтому выглянул в глазок. За дверью стояли двое молодых парней, которых я точно не знал. Может, очередные свидетели из какой-нибудь секты хотят поговорить? Открывать я не хотел и собирался уже отойти, но вдруг звонок превратился в стук по двери, сопровождаемый недовольным голосом:       — Юня, открой! Опять, наверное, музыку слушает на полной громкости…       Так. Стало очевидно, что эти ребята точно знают Юню. Мне пришлось открыть дверь, что позволило мне их разглядеть получше за те несколько секунд, пока они были в замешательстве. Оба черноволосые, один с волосами, собранными в короткий хвостик, второй мило стриженный, почти как Юня. Оба среднего роста. Тот, что с хвостом, выглядел мрачно, весь в черном, руки в карманах. Второй в утепленной джинсовке, большими серыми глазами таращился на меня. Симпатичный. А вот тот, с хвостиком, не очень — все портил нос с горбинкой.       — …привет. Ты Костя? — неуверенно спросил тот, что покрасивее. Мне аж смеяться захотелось. Какое счастье, что я не Костя! — А Юня дома?..       — А вы кто? — я чуть притянул к себе дверь, почувствовав немного больше власти, что у меня было. Пацан, говорящий со мной, очень быстро начал краснеть. Он мне напомнил чем-то моего Даню — такой же жеманный и скромный. С виду так точно, а дальше уж не знаю.       — Мы одногруппники его. Он вчера сказал, что к нему можно прийти и поделать проект. Мы в одной подгруппе с ним. Он же дома? А ты — Костя?       — Да не Костя я, — почти фыркнув, я мотнул головой, — И Юни дома сейчас нет. Он сказал, что вечером вернется.       — Блин, — симпатичный парень поник, — Зря приехали, получается…       — А что за проект? — подключились мои задатки юного предпринимателя, и я решил узнать, не нужна ли им помощь. Ведь за отдельную плату я очень многое мог сделать. И пока я ждал ответ, подумал, что Юня-то рано или поздно приедет, а ребята могут уже сейчас начать хоть какую-то работу по проекту, — Заходите, за чаем расскажете. Меня Женя зовут.       Ребята вдруг переглянулись, и тот, что поразговорчивее, улыбнулся мне во весь рот: — Это — Слава, а я — Антон.       Ребята оказались милые и забавные. Антон был в меру болтливым, и хотя говорил не много, разом выдавал все, что даже я постарался бы скрыть. Сначала он проговорился, что они знают о Юниной ориентации. Затем и о том, что примерно в курсе о том, как обстоят дела в его отношениях с Кальцем…       — Я очень испугался, когда тебя увидел! — хихикал Антон, когда все мы трое сидели за кухонным столом над развернутым ватманом и моим ноутом рядом с ним, — Если бы ты оказался его парнем, я бы точно убежал. Не знаю, как Слава…       — Я бы тебе в рожу плюнул, — несмотря на то, что Слава говорил здравые вещи, по характеру он отчасти был похож на самого Кальца и отчасти на Тимура. Холодный, отстраненный, грубоватый. Глаза такие же — будто цвета Байкальского льда. Он явно был тем, кому срать хотелось на этот их проект. Я был уверен, что даже Юня будет больше увлечен, чем он. У него на обеих руках были татуировки в какой-то совершенно бешеной композиции, которую я даже не мог разобрать, сколько бы ни смотрел. А долго смотреть тоже было страшно.       — Вы с Юней хорошо общаетесь?       — Ну, это я с ним хорошо общаюсь, — Антон слегка смутился, поправляя пальцами воротничок белой рубашки из мягкой ткани, — А Слава — постольку поскольку. Но я все равно не могу сказать, что Юня — мой друг. Он… как будто сам не хочет, чтобы мы друзьями становились.       Понимаю… Понимаю, но вслух говорить об этом не буду.       — Надеюсь, он и правда придет, а не просто кинул нас на произвол судьбы и решил, что мы справимся вдвоем, — у Славы в голосе слышалась некоторая неприязнь. Общаются «постольку поскольку»… Что это вообще значит? Может, они с Антоном — лучшие друзья, и поэтому Славе приходится Юню терпеть, потому что Антон с тем общается?       — Придет, конечно. Это его дом, вообще-то, — я ответил, утыкаясь взглядом в экран ноутбука. Мы успели за эти полчасика поискать немного информации. Оказалось, что им нужно было просто сделать плакат на какую-нибудь остросоциальную тему. Было сказано, что еще на паре они договорились сделать что-то о тестировании косметики на животных. Нам осталось только придумать, как это будет выглядеть. Я незаметно, блять, совершенно за бесплатно присоединился к их группе, просто потому, что ребята мне понравились и хотелось с ними пообщаться.       — Как вообще он учится? — вдруг спросил я, невольно перебивая Антона, болтающего о чем-то своем со Славой. Они оба на меня глянули, но отвечать начал, почему-то, именно Слава.       — Тебе прям честно сказать?       — Желательно.       — Хуево он учится. Нихуя не делает.       — Слав, ну, ты перегибаешь…       — Не надо, не прикрывай. Что на парах вечно его выгораживаешь, что тут, перед друзьями, — их руки соприкоснулись в споре, и я невольно сощурился, почувствовав что-то странное в этом касании, — Нихуя он не делает. Некоторым преподам глазки строит, и те ему прибавляют баллы ни за что. Другим он деньги сует иногда.       — Откуда ты это знаешь?!       — Сам видел, — Слава почти закатил глаза, когда Антон требовательно на него посмотрел, — Он просил тебе не рассказывать.       — Ну конечно. Я бы его за уши за это оттаскал уже… — Антон, вздохнув, перевел на меня расстроенный взгляд, — Я боюсь, как бы его не отчислили… Он много косячит. С преподами любит спорить. Бунтарь он…       — Обидно, потому что по делу всегда бучу наводит, — Слава на секунду скривил рот, а после встретился с осуждающим взглядом своего друга, — Ну а что? Забыл, как он тебе оценку выбивал? А вот на днях он вообще в коридоре при всех с одной преподшей разосрался, когда она сказала, что он одет слишком вызывающе. Ты не слышал?       — Нет, расскажи, — Антон тоже, почему-то, оказался не в курсе.       — Ну, получается, она со второго этажа спускалась, а он стоял внизу лестницы. Она, походу, обратила внимание, что у него пуговицы на рубашке расстегнуты сверху. И он еще тогда в джинсах обтягивающих был… Короче, она начала на него бочку катить, мол, что за вид. Ну, у него, естественно, пошло-поехало, типа, «да как моя одежда может повлиять на мои умственные способности» и «я не виноват, что старые извращенцы заглядываются на меня и из-за этого не могут пару вести».       — Кошмар… — Антон начал сокрушаться. Он прямо был в шоке от рассказа, а я вот совсем не удивлялся. Таков был Юня, ничего нового.       — В итоге он, пока преподша с пеной у рта на него орала, расстегнул еще две пуговицы, одернул воротник… а ей как раз все сверху хорошо видно было. Показал ей свой пирсинг, в общем, и свалил. Она там же чуть с сердечными приступом не слегла…       — Слав… а чего ты мне-то не рассказал про это?       — Чтоб ты тоже за сердце хватался? Вот, только из-за Жени сейчас рассказываю. История-то замялась в итоге. Винить его не в чем — у нас мужская грудь эротикой не считается. Хотя, с этим я бы поспорил.       — Да уж, — Антон посмеялся, — Тем более Юнина, — он тут же горячо выдохнул и картинно начал обмахиваться ладонью. Тогда-то я и убедился, что эти двое — не просто друзья, а пара. Так рассуждать о красоте мужской груди без шуток могли только те, кому она действительно нравится, как что-то сексуальное. Было забавно, но интересно, что они вообще не смущались говорить об этом, и даже не задумались о том, как я мог бы отреагировать. Я бы понял, если б они хоть немного обо мне знали от Юни, но, придя, они до последнего думали, что я — Кальц. Выходит, ни его, ни меня они нигде не видели. Неужели Юня настолько мало рассказывал о своей жизни?       Мы просидели еще с полчаса, говоря ни о чем и иногда о проекте. После рассказа о происшествии в универе, они начали чаще друг друга касаться. Видимо, прощупали почву и поняли, что можно ничего не прятать. И правда встречаются, значит… Мне у них хотелось спросить еще что-нибудь про Юню, но я совсем не знал, что. Мне казалось, я и так знаю столько, сколько мне необходимо. Может, даже чуть больше, чем стоило бы. А остальное для меня было как-то не важно…       Юня явился в шестом часу, хотя ребята пришли около четырех. Мы много чего успели набросать, даже почти полностью составили текст, который собирались расположить на плакате. Старались искать только достоверные факты, из-за чего приходилось перепроверять все по несколько раз… и так, пока мы сидели и обсуждали то, как же, все-таки, это жестоко и отвратительно — так обращаться с животными, мы услышали легкий стук по арке, ведущей на кухню.       Юня стоял там и перебирал ногтями по косяку, со странной улыбкой на нас глядя. Конечно, я заметил, как поменялся его взгляд, когда он посмотрел на меня. Его улыбка стала еще кривее и страннее… Мне показалось, что он дико рад увидеть меня в компании этих двух, или занимающимся проектом, которым, вообще-то, должен заниматься он. Он подошел к столу, обнял сзади за плечи Антона на пару секунд вместо приветствия. Со Славой лишь перемахнулся руками… и вдруг подошел ко мне со спины.       Его пластичные руки скользнули по моим плечам, некрепко обхватывая. Одна из его ладоней слабо потеребила рукав моей футболки, пока его тихо сопящее дыхание щекотало мою шею сзади. Я ощущал, как почти касаются его губы полумесяца на моей коже. Это прям с ума сводило… Так хотелось, чтобы он прижался ими ко мне. Пальцами заполз под воротник футболки и погладил по голой коже груди, заставляя воздух, покидающий легкие, разгорячиться… Но нет, конечно, нет. Он просто отстранился, не оставляя мне больше даже возможности представить все это.       Тимур дернул меня утром из постельки своим телефонным звонком. Сказал, что дело срочное, и мне пришлось вылезать из теплых Жениных объятий. Я сначала, конечно, охуел, когда проснулся и увидел его, но… мне сразу так тепло стало, так уютно, что совершенно не хотелось его покидать. Лежа на его груди, я ощущал его ровное дыхание, и это придавало мне спокойствия. Там я мог провести хоть весь день, просто лежать и слушать, как под ребрами у него стучит большое сердце, как здоровые легкие тихо шуршат, размеренно раздуваясь и уменьшаясь. Для меня Женя… ощущался, как отчий дом. Тот самый дом, которого у меня никогда не было…       Еще почти спящий, я спускаюсь и плетусь по мокрому асфальту к машине Тимура. В салоне дико тепло — работает печка. Но Тимуру это не на руку, ведь я начинаю засыпать, не успев сесть.       — Ясно. Едем за кофе, — я дергаюсь и распахиваю глаза, когда слышу его голос.       — Еще бы в шесть утра меня разбудил, — жалуюсь и потираю пальцами свои глаза, — Что случилось-то?       — Есть нехорошие новости про Костю. Но давай ты все-таки сначала выпьешь кофе. Что предпочитаешь — «КФС» или «БК»?       — Мне… плевать, если честно… Если не будешь пока рассказывать про Кальца, расскажи про себя тогда. Как дела? А то я усну сейчас…       — И что мне сказать? Все нормально, — Тимур пожимает плечом. Он выглядит так, как будто у него впервые за долгое время спрашивают что-то такое, — Скоро опять намечается фестиваль рок-музыки. В ноябре или декабре примерно. Надеюсь выбить возможность его провести. Прошлый фест прошел на «ура» и принес мне немало приятных сюрпризов.       — Собираешься и в этот раз выцепить среди музыкантов смазливого парня и трахнуть? Учти, я на тройничок не соглашусь.       — Не переживай. Я тоже не любитель делиться добычей.       — Так я для тебя — просто кусок мяса? Обидно, Тим. Ты ранишь мое сердце.       — Для меня все, кого я трахаю — лишь куски мяса. Не думай о себе плохого. Это такой же принцип, как насчет гандонов. С теми, кого ебу, не иметь отношений.       — …но почему?       Тимур смотрит на меня с явным нежеланием отвечать. Мне и впрямь не очень приятно слышать такое в свой адрес, но что поделаешь. Хорошо хотя бы то, что он не дает мне ложных надежд. Хотя после невероятного секса на крыше я и правда начал думать, что что-то может получиться…       — Из этого никогда ничего хорошего не выходило. Так что я зарекся. Мне в целом всегда было тяжело строить отношения. Ты должен понимать, почему.       — Догадываюсь.       — Подавай им сразу подарки, охуенные рестораны, лети с ними в Москву по ЦУМам, — а Тимур разоткровенничался. Чуть ли не ноет. В голосе слышно, как у него бомбит, — А за что мне, спрашивается, выделять им свои средства? За раздвинутые ноги?       — Но мне-то ты выделяешь… все время даришь что-нибудь, угощаешь, — пытаюсь его подловить, одновременно с этим глядя через окно на то, как мы заезжаем на линию очереди в «КФС Авто». Не помню, какой кофе на вкус в этом фастфуде, но еда у них мне всегда нравилась… — Или вся разница в том, что я сам этого не требую?       — В основном. Но я не знаю, как отреагировал бы, если бы ты сам попросил. Даже интересно, продавил бы ты меня или нет.       — Конечно нет, Тим. Я не умею просить.       — Да ладно? Просить кончить тебе в зад ты точно умеешь. Причем очень неплохо, — я прячу лицо, хихикая над его словами, когда мы уже подъезжаем к окошку заказов. Тим опять щедр и берет не только кофе, но и жареные крылья, предварительно спрашивая, буду ли я их. Отказывать я не смею, хотя, я даже не очень голоден, но знаю, что проголодаюсь, если начну пить кофе.       Мы выезжаем с заказом на парковку прямо рядом с этим же заведением. Невольно я улыбаюсь, вдруг осознавая, что большая часть наших разговоров с Тимуром происходит в его машине. А в целом, это очень удобно — здесь нас точно никто не услышит, и даже не увидит. Тимур отдает мне стаканчик с кофе, но я пока не делаю глоток. Знаю, что горячо.       — Так вот, — начал Тим, глядя куда-то в сторону через окна, — Мне тут птичка на хвосте принесла кое-что интересное. Даже не знаю, как начать, потому что выяснилось два не очень приятных факта.       Хотя Тимур еще толком ничего не говорит, мне уже страшно. Что могло случиться? Такого, что мне будет неприятно… Если бы выяснилось, что тот парень, который пострадал от рук Огарышева, умер, я бы расстроился, конечно… но тогда Кальца, может, могли бы уже посадить нахрен? Мне в голову больше ничего такого не приходит. Я ведь совсем ничего не знаю о каких-то его друзьях, с которыми он меня ни в коем случае не хотел знакомить.       — Тогда по порядку. Буквально на днях Костя выиграл «Кольт» при очень интересных обстоятельствах, — своими собственными глазами я увидел, как быстро начинает трястись стакан с кофе в моей руке. В горле скоро пересыхает. Выиграл… «Кольт»? Это же оружие. Настоящее? Оно может стрелять?.. — Не менее интересно и то, как он его выиграл.       — Придержи коней, — мой голос дрожит не меньше, чем рука, и я старательно делаю несколько глотков кофе, уже не замечая того, что он обжигает мой рот и горло. Я не готов узнать что-то еще более шокирующее.       — Скажи, Сонь, ты слышал что-нибудь о том, что он любит азартные игры? — я уверенно мотаю головой. Никогда не слышал от него ничего такого. Я знаю, что все его деньги — это то, что ему выделяют предки… — Ну, в общем. Выиграл он этот револьвер в «русскую рулетку». Я не поверил сначала, честное слово.       — …в какую еще рулетку?       — В ту самую, Сонь.       Опять я делаю глоток обжигающего кофе. Тимур, смотрю, тоже пьет, но заметно морщится. Горячо или не вкусно? Да какая хуй разница…       — Так что. Будь осторожнее в два раза. Женю от себя ни на шаг.       — Да что мне этот Женя?! Хочешь, чтобы его вместе со мной подстрелили? Блять… — мандраж усиливается. На глазах у меня слезы, которые я списываю на то, что глотнул все еще испаряющегося кофейка. Женя ведь не мой телохранитель, чтобы под пули подставляться. Самое ужасное в этих новостях это, наверное, то, что не знаешь, что ожидать от Кальца. В «русскую рулетку» он играл, значит. Это пиздец. Полный пиздец…       — Наоборот, если ты будешь не один, он может хвост поджать. Свидетели никому не нужны, согласись? — Тимур как будто пытается подбодрить меня, немного улыбается даже, — Костя, конечно, тот еще идиот, но навряд ли он будет разгуливать с оружием по улице. Мне кажется, у него просто все пошло по пизде, и он не знает, что делать теперь со своей жизнью. Раз уж ставит ее на кон просто ради игры.       Прикрыв глаза, я невольно представляю Кальца с пистолетом у виска. О чем он думает в этот момент? Зная, что один патрон в барабане все же есть, как у него поднялась рука нажать на курок? Может быть, он был вполне себе готов расстаться с жизнью? Только не говорите, что это из-за расставания со мной…       — Я видел его недавно. Когда ты оставил меня одного в машине, — вдруг мне хочется рассказать об этом Тимуру, что я и делаю в течение двух следующих минут. Он слушает внимательно, по лицу вижу, что сильно задумывается. Мне жуть, как хочется кинуться ему на шею и разрыдаться, но я лишь стискиваю пальцами стакан кофе и кусаю свои губы.       — Больше нигде не встречал его? Он тебе пишет? Звонит?       — Иногда и пишет, и звонит… Видел я его еще один раз, прямо возле своего универа. Он не один был, с парнями какими-то, но и я тоже. С одногруппниками шел к остановке… Старался на него не смотреть даже. Не знаю, что он там делал…       — Не хочу тебя пугать, но я его видел раза три, пока за тобой ездил или довозил тебя до дома, — Тимур смотрит на ведерко с крылышками, стоящее между нами на своеобразном столике возле коробки передач, — Стоял на парковке возле своей машины, смотрел в твои окна. У меня у самого в последний раз уже мурашки побежали от его вида. Он с ума сходит.       — Пиздец, Тим. Как мне по улице теперь ходить? Он меня убьет… Отвечаю, он теперь меня убьет и глазом не моргнет, — я неожиданно роняю слезинку на собственную щеку и быстро вытираю рукой, надеясь, что Тимур этого не заметит. Меня трясет всего с головы до ног, так сильно, что я ставлю стакан рядом с ведерком. Хватаюсь пальцами за свои колени и глубоко дышу, пытаясь себя успокоить. Кальц, оказывается, постоянно ошивается где-то рядом… А сообщения, которые он мне пишет тем временем, становятся все грубее и озлобленнее.       — Не убьет, Соня. Не истери, — получаю осторожный хлопок по спине, который не меняет погоды, — Я же говорил. Мое он не тронет.       — …но я не «твое», Тимур! Мы друг другу никто, мы просто трахаемся! Этого мало, — старательно прячу лицо трясущимися от ужаса руками, сосредотачивая взгляд на своих ногах, — Да и он — не животное, хоть и очень похож. Но все равно, мы ведь не в каком-нибудь ебаном омегаверсе, где ты можешь поставить свою метку, и меня никто другой не тронет. В жизни это не так работает! — Выдаю ересь, которой научился от Жени, пока он мне рассказывал, что такое «фанфики» и какими они бывают…       — Просто следи за ситуацией. Я сейчас чаще всего свободен, так что зови в любой момент.       — Тимур… ты, конечно, очень многое можешь, но не все…       Пока я в безудержной тряске, он продолжает иногда похлопывать меня по спине… И неожиданно звонит мой телефон. Еле еле я вынимаю его из кармана и вижу, что звонит Женя. Блять, я разве не написал в записке «пиши»? Несколько коротких вдохов, натягиваю на лицо широкую улыбку и отвечаю. Мне удается хорошо отыграть веселое настроение, но как только звонок прекращается, мне снова хочется сдохнуть. Как я уже говорил раньше… легче просто лечь и умереть. Подставиться Кальцу, и пусть он хоть башку мне проломит арматурой, хоть застрелит…       Меня начало хуевить настолько, что Тимур через полчаса отвез меня на набережную озера Кабан, и там я, глядя на ледяную воду, просто сидел на лавочке. Ему пришлось все это время находиться рядом со мной. Он сказал, что я выгляжу так, будто собираюсь утопиться в этом самом озере прямо сейчас. Мы с ним почти не разговаривали, я лишь смотрел на пейзажи и думал о своей жизни. Кто я вообще? Что тут забыл, в этом мире? Мне кажется, я должен был сдохнуть еще в детстве от руки матери, ебнувшей мне по уху так, что я впечатался в стену. Если бы она не была пьяной в стельку, и соседка не пришла бы что-то спросить, меня бы и не нашли, и я бы умер там. Лучше бы я умер там…       А связаться с Кальцем? Это была страшная ошибка. Но иначе со мной быть и не могло — до конца своих дней я буду искать тех, кто может ударить меня, а потом приласкать, или наоборот. К этому я привык. Другой любви я просто не знаю… Мать еще недавно звонила опять и требовала каких-то денег, но я даже и половины слов из ее пьяного рта не понял. Пока с озера Кабан на меня дул прохладный ветерок, и я дышал им вперемешку с табачным дымом, в моем горле стоял охуенно огромный комок слез и обиды на всех и вся, но я не мог ни проглотить его, ни вытолкнуть наружу. Слезы — самая бесполезная и позорная вещь на свете. Так меня приучили. Плакать нельзя.       Потому я, может, и поругался тогда с Женей после приятной ночи. Я ведь разрыдался у него на груди… И после мне нужно было показать, что я не какой-нибудь сопляк, и мне ничего и никто не нужен. Но почему вообще я тогда расплакался? Почему именно у него на глазах? Настолько сильно меня трогали его слова, прикосновения? Или я просто чувствовал, что он — другой? Не такой, как Кальц или те мужики, с которыми я тусил до?.. Может, мне попросту было безопасно рядом с ним, и я невольно показывал все те чувства, что были очень долго сокрыты в глубине моей души?       — О чем думаешь?       Я поворачиваю голову и смотрю на Тимура, который тоже выглядит задумчиво. Только он пялится не на воду, а на серое небо над нами, словно готовое вот-вот выплеснуть себя дождем или вообще снегом. Впервые за долгое время я вижу сигарету у него в руке… но даже объединенный негласным союзом курильщиков с Тимом, я не готов делиться с ним тем, что у меня на сердце…       — Не надо лезть ко мне в душу, Тимирязев.       Отворачиваясь, мельком я вижу, как дергаются его губы в попытке улыбнуться. Блять, Тимур… ты еще не соблазняй меня, пожалуйста. Меня и так все время втаптывает в землю твоя излишняя забота. Что у тебя за комплексы? Почему ты пытаешься играть роль спасателя? Это тешит твое «эго»? Если так, я рад, что у тебя такой гештальт. Без тебя я бы и вовсе не выбрался, не дошел бы и до того момента, в котором нахожусь сейчас. Я понимаю, что ничего еще не кончилось, но чувствую, что развязка происходящего с Кальцем близится. Но я не знаю, хорошая или плохая концовка будет у моей истории…       Тимур везет меня домой в сумерках. Меня все еще слегка потряхивает, но уже не так сильно. Тим угостил меня бутылочкой ликера «Бейлис», так что я стал чувствовать себя спокойнее еще когда сделал три-четыре глотка прямо с горла. Но даже так, я требую, чтобы он проводил меня до самой моей квартиры, иначе я угрожаю тем, что из машины не выйду. Он не сопротивляется, к счастью, понимая мое положение. Мы выходим из лифта на шестом этаже, и я в пьяном порыве вдруг кидаюсь к нему на шею и крепко целую в горячие губы. Ощущения смазаны алкоголем, бутылку которого я все еще держу в руке за горлышко… Ласкаю его неподвижные уста своими, понимая, что ему совсем не нравится то, что происходит. Но я все равно останавливаться не хочу. Я хочу его. Повышенный градус в моей крови хочет…       — Тим, ты мне нравишься…       — Нет, просто ты пьян, — его сладкое дыхание опаляет мои немеющие губки, и он тут же мягко меня отталкивает, одновременно с этим шагая спиной в открытый лифт. Я смотрю, как скоро закрываются его железные двери, оставляя ненадолго щель в несколько сантиметров, через которую я вижу лишь один его глаз. Сначала он смотрит на меня в упор с привычной холодностью и безразличием, но когда его ресницы прячут зеленую радужку, и взгляд его устремляется в пол… я ясно ощущаю, что Тимур мне чего-то недоговаривает.       Входя к себе домой, я, конечно, сразу понимаю, что Тоша и Слава у меня в гостях, пока я, такой нерадивый хозяин, где-то шляюсь. Но я с самого начала был уверен, что Женя проявит должное гостеприимство, и ребята не будут чувствовать себя не в своей тарелке. Я не хотел их подставлять, честно, но из-за своей истерики совсем забыл, что обещал сегодня сделать проект вместе с ними…