Скопление Исхода

      Смотреть через окно обшарпанного плацкартного поезда на грустно машущих тебе с перрона родителей оказалось до боли в сердце печальным моментом. Кто бы мог подумать — сидя в провонявшем потом и еще бог знает какими выделениями вагоне, я тоже умудрился ощутить свою романтику. Мама всегда говорила, что я слишком чувствительный к атмосферам человек… Совсем недавно мы с ней, сидя за кухонным столом дома наедине, разговорились по душам. Она вспомнила, как я, еще будучи в младших классах, пришел со школы и рассказал, как мне стало тоскливо на физ-ре перед последним звонком, когда солнце светило ярко и ласково грело лицо через большие окна… Я тогда еще не понял, что за грусть на меня напала, но теперь уверен — мне было печально думать о расставании на лето со школьными друзьями и самой школой…       У расставания всегда особенный привкус. Он горький и противный, в основном, но есть у него и сладкая нотка в самом конце, когда начинаешь вспоминать все приятные моменты. Вот и сейчас, слабо помахивая рукой родителям, я его почувствовал и тяжело сглотнул в попытке от него избавиться. Пусть он и сладковат, но от него тоже бывает больно…       Поезд «Зеленый Дол — Казань-Пасс». Ехать час, четырнадцать остановок, на пятнадцатой выходить. Мне не впервой было ехать в этот город, конечно — недавно я был в Казани, когда поступал в КГЭУ, да и со школы нас несколько раз возили туда на экскурсии и один раз даже в аквапарк. Честно говоря, там было здорово. Я помнил о Казани только хорошее и надеялся, что учеба не омрачит мои чувства к этому симпатичному городу.       Хоть у меня и было желание поехать учиться куда-нибудь подальше в большие города, считающиеся столицами России, мама меня не смогла отпустить. Они с папой легко убедили меня, что в Казани я получу образование в IT-сфере не хуже, чем в Москве или Питере, и я без труда согласился с этим. По сути, мне все же было без разницы, где именно учиться — для меня имело значение только то, кем я стану при выпуске. Мама и папа прямо мечтают, чтобы я потом попал работать в Иннополис, который как раз отстроили неподалеку от Казани. Город для программистов, так сказать. Я бы тоже не отказался от такой радости — по слухам, город современный и жизнь там чуть ли не на европейском уровне.       Но сейчас я все еще смотрел на родителей в окно и улыбался им, будто видел в последний раз. Даже полное осознание того, что приеду в гости к ним еще сто раз, меня не успокаивало. До отправления поезда оставалось еще несколько жалких минут, и я хотел посмотреть на них еще немного, так и не научившихся пользоваться видеозвонком в телефоне. Да я и сам рад был, что они не научились — всегда смущали эти кринжовые разговоры. Хорошо, что хоть по телефону сам я научился говорить нормально, хотя звонки от непонятных тетенек с поздравлениями на день рождения по-прежнему вызывают ту самую неловкость…       Итак, поезд тронулся. Мама замахала ручкой еще сильнее и начала улыбаться, и я не мог не ответить тем же. Конечно, я рад был, что с родителями у меня настолько хорошие отношения, что они поддержали мой выбор в профессии и всеми силами за меня болели теперь. Успев поймать глазами воздушный поцелуй от матери, я все-таки отвернулся. Невыносимо было уже видеть, как исчезают их родные фигуры из поля зрения. Пришлось оглядеть немного вагон, в котором я оказался один среди совершенно чужих мне людей. Теперь что, всегда будет это чувство отчужденности от всех вокруг? Мое сердце будто забилось в самый дальний уголок и засело там, прячась… стало так херово, что у меня и правда все в груди похолодело.       Для отвлечения от дурных мыслей я часто использовал музыку. Из дома без нее почти не выходил, и дома, когда занимался своими делами один на один с собой, всегда ее слушал. Вставил наушники, открыл свой древний плейлист, куда иногда добавлял что-то новое. По привычке нажав на экране телефона кнопку «перемешать», я не очень удачно попался на песню «Electric Indigo — The Paper Kites». Она-то для меня и была всегда с этим грустным, но теплым ощущением, хотя я даже до конца не знал, о чем в ней поется. Мне чаще важно было звучание, чем смысл слов…       В вагоне, когда стукнуло десять вечера, приглушили свет, и это заставило меня увидеть в оконном стекле мое чуть раздвоенное собственное отражение. Пришлось состроить адекватное выражение лица вместо той безграничной печали, которую я увидел на своем белом лице. Я поморгал, выхватывая в отражении желтизну радужки, отсвечивающую так из-за специфического света. Пришлось присмотреться — я знал, что на солнце мои карие глаза могут казаться желтыми, но никогда еще не видел их такими в темноте…       Чуть-чуть я поправил светлые волосы, заправив пряди за уши. Уже не помню, когда в последний раз ножницы касались их — они теперь отросли до лопаток, но мне, почему-то, мое лицо так больше нравилось, чем когда волосы были короче. Даже если бы их кончики касались только плеч, было бы тоже неплохо. Хорошо, что родители не ругались за мой внешний вид, а то все-таки принадлежность к не совсем большому городу делала свое дело, и даже я оставался не прошаренным в каких-то вещах. Да и по возрасту я уже не считался молодежью — сейчас в расцвете те, кому до восемнадцати. Я уже на год старше, чем типичный зумер.       Надеюсь, мой друг, который уже год как живет в Казани, прояснит для меня ситуацию. Данил дружил со мной класса с пятого, хотя сам был на класс старше меня. Мы жили рядом и в школу ходили вместе, и так сдружились, что я плакал на его выпускном. А он плакал тем более — он вообще частенько плакал по любому поводу. Такой уж был Даня — нежный цветочек, который даже мне хотелось порой оберегать от всего дурного в мире.       Он обещал меня встретить сегодня на вокзале. Я надеялся, что он не расплачется, увидев меня впервые за полгода. Зря… Даже сквозь его модные пятиугольные очки я увидел, как блестят его глаза. Под шипящее в динамиках на перроне объявление мы обнялись — мне пришлось наклониться, чтобы его прижать. Все такой же маленький и хрупкий, каким всегда был. Аж за нос его ущипнуть хочется.       — Как я соскучился, Жень, ты бы знал, — очень, наверное, странно мы смотрелись, когда немного отстранились, но он схватил меня за ладони. Я стал разглядывать его подзабытое красивое лицо, зеленые глазки и каштановые волосы, так же заправленные за уши, как мои, только покороче. Чуть короче, чем каре. На нем футболка, толстовка на молнии и джинсы — одет совсем как я. И стиль одежды это, наверное, единственная наша с ним похожесть. Только вот у него еще была сережка в левом ухе и штуки три разных цепочек на шее, — Ты устал, наверное, да? Кушать хочешь?       — Нет, Дань, тут всего час езды же, — радость встречи постепенно охватывала меня. Удивительно, как расставание с кем-то могло стать не таким болезненным после встречи с кем-нибудь другим. Данил часто скрашивал тяжелые для меня дни. Он, наверное, был слишком добрым и редко мог отказать в моей просьбе увидеться и послушать мое нытье по любому поводу.       — Ладно… — он, наконец, отпустил мои руки, и мы сдвинулись с места. Поневоле я разглядывал вокзал, хоть на нем и не было совсем ничего нового. Все те же подуставшие стены в стиле каких-то царских времен, резные узоры резонирующие с современными табличками на трех языках и пластиковыми окнами. Даже ночью тут было много людей. Кто-то ехал домой, кто-то из дома… Наверняка там было много будущих студентов, как я. Парни и девушки, веселые и грустные, одинокие и в компаниях. Боже, что за жизнь меня ожидает теперь? Я даже не знаю, что ждет меня завтра, и это пугает…       Мы с Даней должны были ехать к нему, и за оставшуюся до первого сентября неделю я должен был найти квартиру. Может, это было опрометчиво, но Даня и тот парень, с которым они делили однушку на двоих, не были против, чтобы я у них поютился, пока ищу себе жилье. Но, когда мы уже садились в такси, которое Данил вызвал, он вдруг сказал:       — Ничего, если мы кое-куда заедем по пути? Мне надо методички одногруппнику отдать… — Даня, как всегда, стеснен собственной просьбой. Как он вообще набрался смелости сказать мне об этом? С усмешкой я кивнул. Все равно сегодня уже не смогу ничего делать, только спать завалюсь, смертельно уставший. Весь день я носился по дому и собирал свои шмотки, надеясь не забыть самое важное. Но вообще самым главным для меня было взять ноут и наушники, а остальное так, на втором плане.       — Учебный год еще не начался, а вы уже методичками обмениваетесь?       — Да он еще в том году мне их одалживал, а я все забывал отдать. Теперь он их собирается первокурсникам продать… — мы с Даней даже хихикнули, когда он сказал это. Этот его одногруппник, видимо, решил подзаработать. Прикольно.       Не помню, чтобы раньше видел Казань ночью. От моего родного Зеленодольска она, как мне показалось, отличалась лишь количеством ухоженных соборов и храмов, ну и людей на улицах. Последние деньки лета всем хотелось запомнить и проводить, как следует. Погода тоже позволяла — безветренные ночи стояли уже долго, а это редкость для приближающейся осени. Надо бы и мне хотя бы один вечер потратить на проводы этого еще отчасти школьного лета, в которое я провел много времени со старыми друзьями и одноклассниками. Они, конечно, все классные и веселые, но буду ли я взаправду скучать по ним? Буду ли искать встреч? Не знаю даже… Я думал только о том, чтобы видеться с родственниками, а про друзей уже как будто начинал потихоньку забывать, пока погружался в предвкушение новой жизни.       Я не знал, куда мы приехали. Всю дорогу мы с Данилом обменивались информацией друг о друге, о том, как у нас дела и у наших близких, и я не заметил дороги. Мы вышли из такси в каком-то околоспальном районе, с пятиэтажками доисторического вида и такими же зданиями, похожими на художественные или музыкальные школы. Хотя, это у нас в Зеленодольске такими красивыми были только творческие мечта, а здесь такой архитектуры было полно, чуть ли не через здание. Даня любезно отнял у меня дорожную сумку, так что я только катил свой чемоданчик по не совсем ровному тротуару.       Даня открыл дверь одного из безликих домов, похожих на то, где обычно арендуют офисы всякие конторки. В просторном холле было пусто, помещение походило на неиспользуемое, и Даня сразу же направился к лестнице на нулевой этаж. Я хотел было сказать, что мне, может, лучше остаться здесь и подождать, как услышал откуда-то снизу тягучий скрип струн электрогитары, довольно громкий для этого часа. Мне и самому стало любопытно взглянуть, так что я промолчал, надеясь, что смогу незаметно пойти следом за Даней. Потому свой чемодан скатывать по ступенькам я не стал, и сумку отнял у Дани, которую на него и положил пока.       — Мы по-быстрому... Только ты, если что, не пугайся, — решил осведомить меня Данил, когда мы уже спустились в самый низ в полутьму подвальных помещений. Даже не по себе как-то стало... — Там ребята все хорошие, просто немного гр...       — О, Данилка, — какой-то парень выглянул из просторного, но заполненного шумом помещения. Опять кто-то начал развязно играть на гитаре, почти перебивая голос смотрящего на нас и пока еще незнакомого мне кудряша, — Привез, что ли? А это кто с тобой?..       — Привет, Некит, — они поздоровались за руку, и я сам тоже машинально потянулся рукой к этому пацану. Тот пожал, пристально на меня глядя и ожидая ответа на свой вопрос, — Это друг мой из Зеленодольска, помнишь, я рассказывал?..       — А, Женя?! — этот Никита так вдруг разулыбался, что я смутился, — Ну неужели я тебя встретил! Мне Даня все уши прожужжал, я заебался про тебя истории слушать, если честно, — он вдруг рассмеялся так по-доброму, что я осознал бессмысленность своих переживаний. Поневоле я начал с еле заметной улыбкой на лице разглядывать Никиту — ростом чуть выше коротыша Дани, копна темно-русых кудрявых волос, ресницы такие пушистые. Смешной пацан…       — Ты, вроде, хату себе ищешь, да? — да, видимо, Даня и правда много ему рассказывал, — Айда спросим у ребят, может, есть у кого-нибудь че-то на примете…       — Уверен, Никит? — Данил с настороженностью сжал свое плечо пальцами другой руки. Никита хлопнул его по спине и хохотнул, тут же разворачиваясь и направляясь обратно в сторону, как я понял, репетиционной комнаты:       — Да че ты, Дань, не ссы, что ли. Ты же там всех знаешь.       Я заметил, как лицо Данила немного побелело, но он старательно попытался взять себя в руки и выдохнуть. Я, немного испугавшись за него, наклонился и заглянул в его глаза, но в ответ он лишь слабо махнул рукой и направился вперед, следом за Никитой. Я зашел в репетиционную последним и сразу почувствовал, будто меня выдернуло из моей реальности — обитые звукопоглощающим материалом стены заставили меня на секунду оглохнуть, ведь там не было совершено никакого эха от голосов и музыкальных инструментов.       Мои растерянные глаза сначала выхватили обстановку — тут же я увидел у левой стены барабанную установку, рядом несколько сверкающих глянцем гитар на подставках, большие ящики усилителей звука «Marshall» (они вообще бывают другой фирмы?). Взгляд мой скользнул по темному деревянному полу и дошел до двух черных кожаных диванов по центру помещения, стоящих в форме буквы Г друг рядом с другом. Оказывается, где-то в комнате тихо играла музыка фоном, и я не узнал песню — какой-то гаражный рок или типа того, я такое даже не слушаю.       — Даня, привет, — довольно неожиданно я услышал женский голос. Он раздался со стороны барабанов — за ними, оказывается, сидела девушка, а я ее сразу даже не заметил. Я увидел ее пугающе голубые глаза в обрамлении вьющихся ресничек и подчеркнутые сверху густыми, ухоженными бровями. Издалека мне как будто показалось, но у нее был пирсинг в крыле носа и верхней губе, вернее в бороздке под носом — блестящий стальной шарик. Но нет, через секунду я понял, что не показалось. Девушка вдруг тоже на меня повернулась, качнув густыми черными волосами в объемном, завитом локонами каре.       — Привет… — я такого смущенного Даню никогда еще, наверное, не видел и не слышал. Мы стояли с ним рядом друг с другом, и у меня рука чуть не потянулась в его сторону, когда я захотел его поддержать. Не понимаю, чего он так испугался — может, есть в этой комнате какие-то личности, с которыми у него плохие отношения?..       — Дань, жениха своего привел, что ли? — я теперь услышал вопрос со стороны дивана. На нем сидели двое парней, один из которых, видимо, все это время и дергал за гитарные струны, ненадолго нас оглушая. Как-то много стало незнакомцев рядом со мной, и ощущалось это даже неприятнее, чем в поезде. Там они так и остались чужими для меня людьми, а пока я здесь, есть вероятность, что придется знакомиться. К знакомствам в первый же день я еще не очень был готов…       Так кто задал вопрос? Тот, что играл на гитаре, сидя на подлокотнике дивана, на нас даже не смотрел. А вот второй… развалившийся на своем месте, курил и осматривал нас с Данькой, как добычу. В руке у него тлела сигарета, и я заметил сразу татуху на внутренней стороне его предплечья. Разглядывать было неловко, и пришлось перевести глаза на его лицо — ну и зенки у него, конечно. Прозрачные, даже издалека видно, что серые. Смотрит, как зверь. Волосы еще так красиво, по-модному стриженные, очень приятного темно-синего цвета…       — Варь, сдрисни с моего места, иди на диван сядь, — Никита выгонял девчонку из-за установки, и той пришлось послушно слезть. Уже через пару секунд она развалилась на свободном диване:       — Мы еще играть будем, не?       — Да в пизду, я уже заебался за сегодня, — синеволосый опять подал свой глубокий, вибрирующий голос, и у меня как будто бы даже мурашки пошли от него. Мне показалось, что тут на самом деле всем плевать на наше с Даней присутствие. Это точно какая-то компашка юных рокеров, и понятно, почему Даня сомневался, стоит ли нам входить. С другой стороны, он сказал не бояться…       — Ребят, у Дани в город друг переехал. Может, у вас кто из знакомых хату сдает? — Никита решил спросить за меня, внезапно привлекая внимание всех троих к моей персоне. У меня, к сожалению, даже рука не поднялась, чтобы им помахать, но это, наверное, и хорошо. Мне было бы еще более неловко здороваться так со всеми… Я увидел, как парень, сидящий на подлокотнике, поднял голову. Одной рукой он провел по своей пепельной прическе, похожей на то, что мне приходилось видеть у корейцев из мальчиковых групп. У него глаза тоже были голубые, но совсем не пугающие, не такие холодные, как у Вари… его взгляд задержался на мне слишком долго, так что мне пришлось первым отвести глаза.       — Никого такого не знаю, извини уж, — девушка, лежащая на диване, уже тоже успела прикурить. Я обратил внимание, что у нее довольно низкий голосок. Может быть, из-за того, что курит слишком много и долго…       Краем глаза я заметил, что пепельная голова до сих пор смотрит на меня, и пришлось посмотреть на нее в ответ. Я надеялся, что парень не выдержит ответного взгляда и отвернется, но в итоге отвел глаза опять я сам.       — Я могу, конечно, спросить у Артура, но нихуя не обещаю… Че ж ты приперся, если жить негде? — синеволосый продолжал курить и давить на всех в комнате своим голосом. Мне показалось, что Даня реально стал немного ниже после этих слов.       — Ты че доебался-то сразу? — ура, пепельная голова заговорила и встала на мою защиту. Моя растерянность не позволяла мне сказать и слова. Четверо незнакомцев, которые заведомо казались опасностью, меня реально пугали. Даже девушка с именем Варя… Я увидел, как два парня на диване друг на друга посмотрели в упор, а потом мой защитник глянул на меня, — Как зовут тебя?       — Женя.       — А меня — Юня, — …что это еще за имя? Татарин, что ли? — Есть у меня один вариант… айда, поговорим.       Этот «Юня» спрыгнул с подлокотника, всучив свою гитару в руки синего, и пошел в сторону выхода, засовывая руку в задний карман джинсов. Я быстро посмотрел на Даню, который, вроде, немного успокоился, и поспешил выйти из репетиционной следом за парнем. Тот стоял, прикуривая сигарету и глядя на мой чемодан у двери. Я, подойдя, смог разглядеть его ближе — не сразу я заметил, что он одет во все черное, тонкая шея обтянута воротом водолазки, а поверх будто серебряная цепочка. На руках много всяких браслетов, штуки по три на каждой, один из всех — кожаный с шипами.       — Ты не куришь, что ли? — я мотнул головой, а он тогда убрал пачку сигарет обратно в карман. Видимо, хотел угостить, — Я один живу в двушке. При всех о деньгах не охота говорить, но… мне бы они щас не помешали. Могу тебе вторую комнату сдать, в принципе. Сколько можешь платить?       — Ну, за комнату… — я стал быстро вспоминать все перебранные мной ранее объявления о квартирах, где обшарпанные однушки стоили минимум тысяч двенадцать, и неуверенно выдал, — …штук семь.       Мне показалось, я рискнул, назвав такую низкую цену. Но Юня, только дернув плечом и затянувшись, ответил:       — У меня ремонт хороший, так что восемь и коммуналку пополам. Согласен?       — А ты… не боишься незнакомого человека к себе домой впускать? — я выдал свой собственный страх за его, но в ответ увидел только то, как он мотает головой. Кажется, будто ему вообще на все плевать.       — Да что ты мне сделаешь? Тем более, ты Данин друг, а он с мутными типами не общается, вроде как. Хотя, конечно, чего один только Ермак стоит…       — Кто?..       — …Никита, — ему как будто пришлось вспомнить его имя. Видимо, обращение по прозвищу было для него привычнее, — Мы уже заканчиваем, и я собирался сразу домой ехать. Подождешь?       — Д да, без проблем, — я аж духом воспрял. Не придется стеснять Данилку в его и так маленькой квартирке. Кстати о нем — надеюсь, он не будет против, что я согласился на предложение Юни и собирался теперь жить с ним вместе. Юня не казался стремным парнем, в отличие от того, кто начал на меня наезжать, даже не узнав всей ситуации. С тем жить я бы не согласился точно.       — Ну супер. Женя, да? Просто Женя?       — …Юдин Евгений, да, — мне вдруг стало смешно от его вопроса. Он тоже хмыкнул, осматривая меня с ног до головы. Ростом он был ниже меня где-то на голову, и разговаривал со мной, поднимая подбородок.       — Юдин Евгений… — повторил он загадочно, делая очередную затяжку и задумываясь, — …ладно. Ты это, на Кальца внимание не обращай, он всегда такой говнюк. Это тот, что с синими волосами.       Ну да, говнюк, это я уже заметил… Мы вернулись. Там Даня и Никита уже говорили о чем-то, а остальные складывали свои инструменты по сумкам. Кальц (что, блять, за клички у этих людей, а) убирал, видимо, свою бас-гитару, а Варя — обычную, ту, на которой Юня ранее играл.       — Дайте угадаю, — Кальц, заметив наше возвращение, начал улыбаться, — Юня тебе предложил жить у него в обмен на то, что ты будешь каждую ночь ебать его в жопу?       — Завались нахуй, Кальц, — беззлобно ответил ему Юня, тоже занимаясь своими инструментами. Я тем временем подошел к Дане, ведь теперь нам придется прощаться с ним. Пришлось пока проигнорировать странное общение этих двух, но, судя по тому, что никто особо не изменился в лице, все происходящее было в рамках нормы. Пока я объяснял ситуацию другу, не заметил, что перебранка продолжается, и шум голосов постепенно нарастал до момента, когда Юню и Кальца прервал внезапно громкий голос Вари:       — Вы заебали уже, оставьте свои семейные разборки для разговоров наедине. Кость, ты и так сегодня чуть репу не сорвал из-за того, что Юню доводил до истерики.       — Прости, Варежка, — Кальц, которого, как выяснилось, зовут Костя, тут же начал шутливо канючить, — Я не хотел оскорбить твои лесбийские чувства. Какая странная атмосфера… Неужели они все и правда друзья? Или, может, просто репетиция не удалась, и ни у кого из них не было хорошего настроения?.. Отсутствие реакции Никиты и Дани говорило о том, что все эти разговоры, видимо, нормальны. Единственное, чего я еще не понял — почему между Юней и Костей семейные разборки. Братья они? Или любовники?       — Щас ты получишь по своей варежке, козел, — Варя пригрозила Кальцу, но тот только посмеялся своим соблазнительным голосом, к которому я еще не смог привыкнуть, — Еще раз меня так назовешь — тебе пиздец. Учти, блять.       — Буду иметь в виду.       — Ермак, ключи у тебя, что ли? Закроешь, — Юня уже надел ветровку и накинул чехол с гитарой на плечу. Кажется, все уже собрались, пока Данил и Никита непринужденно болтали о своем. Музыка перестала играть, погружая помещение в напряженную тишину.       — Дань, я поехал, — я привлек внимание друга, и он сразу же ко мне прильнул, заставляя меня даже почувствовать себя неловко. Но на его лице я беспокойства не увидел, а вроде даже наоборот — некоторую радость, но с примесью грусти:       — Повезло, да? Жалко только, что так мало с тобой увиделись.       — Давай погуляем как-нибудь. Я теперь отсюда никуда уж не денусь… — все начали выходить. Когда Костя пошел к выходу мимо меня, я почувствовал, как у меня все тело похолодело от неприятного страха и напряжения. Кажется, я даже успел ощутить, как он на меня смотрит, но, обернувшись, увидел только его затылок, — …ладно, давай, Дань. Увидимся.       Снова мы обнялись. Даня остался вместе с Никитой, пока я стал уходить. Неудобно мне было тащить сумку и чемодан вверх по ступенькам, и в какой-то момент сумка с моего плеча почти соскользнула. Неожиданно для меня, ее лямку вдруг подхватили, и я отчетливо увидел согнутую в локте сильную руку с татуировкой на предплечье. Нескольких жалких долей секунд мне хватило, чтобы все же разглядеть ее — черно-белая мужская голова в натянутой на нее короной аж по самые глаза. Ослепленный властью... Рука Кальца дернулась в сторону и потащила мою сумку. Мы поднимались нога в ногу, и мне вдруг стало неловко и захотелось его поблагодарить:       — Сп...       — Вас докинуть? — спросил Кальц, невольно меня перебивая. Его голос звучал громче и разборчивее, чем мой, так что я, если бы даже договорил, остался бы неуслышанным. Очевидно, он обращался к Юне, но тот, стоя вместе с Варей уже наверху, молча помотал головой. В руке у парня опять была сигарета, от которой прикуривала Варя. Мне казалось, что меня скоро начнет тошнить от постоянного запаха курева в носу... — Варь, может, тебя хотя бы?       Когда мы поднялись, я неожиданно оказался среди черных кожаных курток и звенящих цепей, а также высоких ботинок на строгой шуровке и чехлов для гитар. Мне не верилось, что я с лету угодил в такую компанию, и теперь даже не знал, чего от нее ожидать. Я толком никого не знал и не готов был довериться буквально никому из них, даже, вроде как, девушке, от которых обычно никогда не чувствовал опасности. Но в этот раз ситуация была иная — Варя казалась такой же, как Кальц, и одновременно как Юня, который, вроде как, проявил доброту и взял меня к себе. Или, может, он просто настолько меркантилен, что не смог упустить такую дойную коровку, как я?..       — Айда, хули, — ответила Варя, кивая Косте головой в сторону выхода. Кальц смело подошел к Юне тогда и наклонился к нему, заставив меня смутиться и отвести глаза. Но Юня показательно отвернул лицо, не давая тому к себе прикоснуться. Я увидел, как на лице Кости появилась самодовольная и одновременно ревнивая улыбка. Через секунду он всучил Юне в руки мою сумку и наклонился еще на пару сантиметров, все же задевая носом прядь его волос и скулу под самым глазом. Блядство, какая же откровенная это была сцена. Я и сам будто ощутил угрозу от синеволосого в этот момент. Не представляю, каково было Юне...       — Бывай, Женек, — холодно попрощался со мной Кальц, начиная уходить вместе с Варей прочь, — Будь повнимательнее. А то не заметишь, как Юнина рука у тебя в штанах окажется.       — Вали уже, а, — Юня смерил его недовольным взглядом и проводил им же до самого выхода. После, когда Кальц и Варя вышли, он глубоко вздохнул, откровенно закатывая глаза, — Он сегодня всех заебал, а меня в особенности. Что за привычка — портить всем настроение, когда у самого его нет...       — Он — твой парень? — этот вопрос вертелся у меня на языке уже долго, но при самом Косте я, естественно, не спрашивал. Юня, только пшикнув, сжал фильтр тлеющей сижки в зубах и направился к выходу, а мне пришлось послушно семенить за его скорым шагом, таща за собой громкий чемодан. На вопрос он не отвечал. Наверное, я сглупил, задавая его... Может, все было настолько очевидно, что мне не стоило спрашивать? Или он просто не хотел говорить, как есть?..       — Блять, — вдруг Юня, когда мы уже вышли на улицу, начал хлопать руками по всем карманам, которые смог найти на своей одежде, — телефон... я ж его у Кальца в машине оставил. Сука... — Юня зачесал вперед быстрее, и мне пришлось опять за ним поспевать. Мы вышли на парковку, где он быстро нашел нужную машину — хорошо, что Костя еще не успел уехать. Пока я шел, уже немного запыхавшийся, не успел застать начало их разговора:       — Ну, запрыгивай. Тогда отдам.       — Ты говно, Кальц, — Юня стоял, наклонившись у окна со стороны водителя, — Не хочу я с тобой ехать сейчас.       — Значит, завтра завезу твой телефон. Вон, у Жени-то точно он с собой — вызовите мотор и езжайте...       Боже, какие же они оба вредные и непроходимые. Юня смотрел на Костю, и я видел, как напряженно двигается его сжатая челюсть, пока улыбка на лице Кальца только ширеет. Но Юня сдался. Видимо, телефон ему был дороже собственной гордости. Он зло уселся в машину на заднее сидение справа и нарочно хлопнул дверью. Костя усмехнулся — он выглядел довольным и, кажется, реально влюбленным в него. Пипец, что это за отношения, где вы не можете толком друг с другом поговорить, и вместо этого картинно собачитесь у всех на виду?..       Костя вышел, чтобы открыть багажник своего черного Фольксвагена, и я с большой осторожностью загрузил туда чемодан, а дорожная сумка так и осталась где-то у Юни в руках. Мы с Костей молчали — я вообще старался на него не смотреть, делая вид, что мне все равно на происходящее. Хотя мне было пиздец как не все равно. Надеюсь, я не стану причиной их ссор, и мне не надают пиздюлей просто за то, что живу у Юни дома.       Я тоже сел назад. Не успел Кальц завалиться в машину и завести ее, как заговорил. Похоже, все то время, что мы с ним складывали в багажник мои вещи, а может и все время до этого он прокручивал слова в голове и ждал момента, чтобы сказать:       — Ты разве не должен был посоветоваться со мной перед тем, как заселять пацана к себе?       — Нихуя я тебе не должен, Кальц.       — Ах, вот как мы заговорили… — Кальц, хоть и сказал эмоциональную фразу, не выглядел внешне возбужденным. Варя молча сидела впереди, и я, посмотрев на нее, понял, что она в наушниках. Будь я на ее месте, то убавил бы звук, ведь всегда интересно послушать чужие скандалы в автобусе, например. Хотя она, может, не такая...       — А хули? Я тебе говорю то же, что и ты мне. У нас же свободные, блять, отношения, — в голосе у Юни слышалось раздражение, и он сразу же отвернулся, язвительно выпалив это. Мне становилось не по себе от увеличивающегося напряжения между ними, но охуеть, что я слышу? Эти ребята точно встречаются. Но… свободные отношения?..       — Хочешь до меня доебаться? Мы с тобой еще в начале обо всем договаривались. Хули ты теперь мне ноешь? — но в ответ Юня смолчал. Да уж, между ними и правда творится какая-то хуйня. Они, наконец, заткнулись, пока Костя выезжал с парковки, но увы, ненадолго, — …все? Больше ничего сказать не хочешь?       — Нет, зачем. Просто в следующий раз предупреждай, когда соберешься трахнуть очередную шлюху. Чтобы я знал заранее, что она может ответить на мой звонок вместо тебя, пока ты ебешь ее.       Воу! Я теперь совсем не знал, куда деться. Смотрел в окошко, надеясь, что никто не видит мои круглые от удивления глаза. И самое интересное, что им, видимо, было нормально обсуждать все это в присутствии других людей. Мне даже показалось, что это в принципе их первый нормальный разговор по поводу того, о чем Юня говорил. Если до этого они оба морозились, а сейчас тупо взорвались злостью, то ничего удивительного в таком словесном поносе не было...       — Когда она ответила на мой звонок, ты возбудился? Кончил?       — Юнь…       — Ответь, блять. Как есть скажи. Ты ради этого ей дал телефон?..       У меня уже уши начинали в трубочку сворачиваться от этих разговоров. С другой стороны, история была, конечно, очень интересная. Какие странные отношения у этих двоих, оказывается… Вроде свободные, но Юня обсирает Костю так, будто тот ему изменил. Зачем же было соглашаться на такой контракт, если так сильно ревнуешь?       — …да.       Кальц ответил. Юня, все это время пристально на него смотрящий, отвернулся, обнимая гриф своей гитары, стоящей между его ног. Он начал смотреть в окно, и я пригляделся к нему, боясь увидеть слезы в глазах. Но, к счастью, вскоре тот стал выглядеть спокойнее, чем был до этого. Может, такой ответ его удовлетворил… или он просто умело подавлял эмоции в себе.       Я нервно поправлял волосы, глядя в свое окно. Спать хотелось уже сильно — время подходило к двенадцати. Большую часть пути в машине царила тишина, разбавляемая только гулом работающего двигателя. Мне даже показалось, что эти двое прямо в этот момент расстались, пока я не увидел, как Костя протягивает Юне его телефон. Юня вытянул руку, на секунду дотягиваясь до запястья юноши и проводя по нему пальцами. Что за жест?.. Я не понял, а вот Кальц заулыбался... Пока в машине негромко играла какая-то тяжелая музыка, я начал чувствовать, что засыпаю. И, похоже, реально вырубился, потому что уже через миг резко поднял голову и увидел, что машина стоит. Приехали...       Я не успел заметить, как Юня и Кальц попрощались — возился с чемоданом и сумкой, нервно пыхтя. Когда я подошел к подъездной двери, парень быстро меня обогнал, чтобы ее открыть. Домофон запищал, он придержал дверь. Юня оказался любезнее, чем могло показаться на первый взгляд. Подъезд был почти такой же, какой был у нас — покрашенный какой-то эмульсионкой в салатовый цвет, но тут было еще посвежее, чем у нас. Дом, видимо, был не такой старый.       В лифте я почему-то чувствовал себя неловко. Стоять молча в этой железной коробке всегда было более не по себе, чем в любом другом месте. Юня выглядел не менее устало, чем я — глаза у него наполовину были закрыты. Может, он хотел немного взбодриться, и это заставило его заговорить со мной:       — Куда поступил?       — В КГЭУ. На программиста.       — Понятно… а я в КНИТУ учусь. Учителем буду.       Мне захотелось посмеяться — по его виду никак нельзя было сказать, что такой человек хочет преподавать. И он сам тут же ответил на мой незаданный вопрос:       — Мне просто нужна какая-нибудь корочка, и это было единственное место, куда меня взяли на бюджет. А ты на платке, что ли?       — Нету, тоже на бюджете. По баллам прошел…       Мы вышли на шестом этаже. Прошли прямо до двери без номера, но была она между квартирами 26 и 28. Юня, звеня ключами, начал открывать дверь:       — Умник ты, значит. Это хорошо. Может, смогу тебя заставить помогать мне с учебой, — я впервые увидел улыбку на его лице. Через плечо, мимолетную, но я, блять, был уверен, что он улыбнулся. Неужели это ему не чуждо?! Я уже успел испугаться, что сдохну с ним со скуки. Я не мог дружить с людьми, которые не смеются, это я уже знал по собственному небольшому жизненному опыту. Надеюсь, это не последняя его улыбка.       — Может, за скидку на оплату квартиры… — я вошел следом за ним в темную комнату. Он быстро щелкнул выключателем слева, озаряя светом коридор. Да, про ремонт он не соврал — плотные бежевые обои на стенах, пол чуть потемнее, похожий на ламинат или паркет без швов, потолок натяжной, матовый. Красота… У нас ремонт был уже староват — мы его делали, когда мне было лет двенадцать. Но и то свежо смотрелось до сих пор. А здесь его будто вчера закончили…       В стене напротив входной двери, но чуть левее, можно было пройти на кухню через арку. В той же стене справа от кухни была дверь, и так же по одной двери в других стенах, слева и справа. Здорово, что моя комната в любом случае не будет проходной — здесь таковых попросту нет.       — Проходи. Чай будешь? — Юня вешал куртку на плечики, которые достал из шкафа, — Шмотки свои клади, куда хочешь. Для них у меня места дохуя…       — Не, чай не буду. Я уже спать хочу, если честно.       — Айда тогда покажу твою комнату, и ляжешь сразу, — я свою кофту снял и повесил на крючок в другом шкафу у входной двери. Юня повел меня к двери в правой стене, открыл, включил свет. Мы оказались в зале, и первым, что я увидел, стал угловой диван из серо-голубой ткани у противоположной нам стены. Напротив него — современная стенка с кучей полупустых полочек и плоским телеком в ней. Низкий журнальный столик перед диваном, большой синенький ковер под ним. Широкий подоконник и выход на балкон, завешанные только горизонтальными жалюзи. И здесь я буду жить за восемь рублей?! Как здорово.       — Ну, вот. Располагайся, — я вдобавок увидел шкаф справа от себя чуть ли не во всю стену, и Юня показывал на него, — тут много пустых полок, клади туда свои вещи. Надеюсь, ты не засрешь тут все…       Я и сам испугался, не засру ли я тут все случайным образом. Но Юня как будто бы сказал это в шутку, или ему было все равно, засру я или нет.       — Надо какой-то свод правил придумать, наверное… — он прислонился к дверному косяку, скрещивая руки на груди, и начал загибать пальцы, — Блядей не водить. Не пить. Не курить.       Задумчиво он вытащил пачку сигарет из кармана и выудил одну штучку из нее зубами. В следующую секунду он затянулся, глядя на мое недоумевающее лицо, и беззаботно пожал плечами:       — Что? Эти правила только для тебя.       Опять вижу, как дергается уголок его губ. Блять, а он тот еще кадр… Хотелось уже как-нибудь ему ответить, но я побоялся как-то нагрубить, так что просто с улыбкой сказал:       — Тогда не кури здесь, пожалуйста, а то мне хозяин квартиры запретил.       — Не успел заехать, а уже притащил какую-то курящую блядину. Быстро ты, — Юня щурился и постепенно начинал улыбаться шире. Меня вид его лица так расслабил, что я еле сдержал радостный смешок, — Ладно, отдыхай. Учти — я сплю допоздна, так что постарайся не шуметь. А так, пользуйся всем, чем хочешь.       — Спасибо… Слушай, а тебя правда Юня зовут? — мне хотелось прояснить. Мне казалось, что я знаю только его прозвище, и мне это не очень нравилось. За разговорами я уже начал не спеша разбирать сумку.       — Да. Полное имя — Юнион. Не спрашивай…       — А что такого? Красивое же имя.       — Да не пизди. Мои родоки повернуты были на Совке, вот и… нахуевертили, — фыркнул он, — А фамилия моя — Сонин. Некоторые Соней и называют. Тут уж сам выбирай, что больше нравится… Щас я тебе чистую постель принесу.       Юня, напоследок нарочно выдохнув дым в мою сторону, закрыл дверь комнаты с другой стороны. Я вдруг остался один и опять начал разглядывать окружающую меня обстановку. Откуда у него такая квартира? Может, родители богатые? Почему же тогда он сказал, что ему не помешают лишние деньги, и взял меня к себе?.. Ладно, это мне еще предстоит выяснить.       Я успел переодеться до того, как он вернулся с постельным бельем. Мы даже словами не обменялись — он отдал ее мне и опять ушел. Интересно, собирается ли он тоже сейчас ложиться, или будет заниматься чем-то еще?.. Я думал об этом, складывая футболку и джинсы на полочку в шкафу, которую уже нарек «полкой для ношенных вещей». Из любопытства я вышел на балкон — там тоже все было отделано, вставлены хорошие пластиковое окна, даже стояло какое-то большое кресло и еще один шкаф, но этот уже для всякого хлама. Какая миленькая квартира, честное слово. И вид из окна неплохой — на мало оживленную дорогу и небольшой частный сектор, позволяющий увидеть с высоты шестого этажа больше, чем если бы прямо перед носом стояла многоэтажка.       Где-то вдали, на другом берегу Волги светилось колесо обозрения яркими лампами. Я даже вспомнил, как будучи школьником катался на нем. Мы, кажется, были там еще с Даней — он вцепился тогда в сидение и боялся открыть глаза… Мне бы хотелось подольше постоять и наладиться тепленьким ночным воздухом, но я уже не мог — меня жутко морило. С некоторым страхом я разложил диван. Боялся, что сломаю. Застелил его чистой постелью, пахнущей по классике морозной свежестью или альпийским утром — не разобрал. Свалился и уснул, себя не помня. Никогда я еще, мне кажется, не вырубался так быстро…