Грифель в пепле

Кто ты? Надёжный защитник? Отголосок прошлого? Если мы так похожи, не означает ли это, что я тоже монстр?

      Госпиталь, в который меня привёл человек, пах сыростью. В приёмном покое с потолка и стен пластами свисала штукатурка, сквозь порванные шторы можно было рассмотреть заплесневелые матрацы. Мы прошли по лестнице и оказались в пустой палате, в которой было темно, как в могиле.       — Не открывайте занавеску, — попросил человек. — Ну-ка, посветите мне здесь. — Он указал на тумбу рядом с кроватью.       Я дохнул, и в палате растворилось облачко пара. Поднёс включённую зажигалку к ящику с шатающейся ручкой. Человек осторожно открыл тумбу, и откуда-то за стеной раздался жалобный писк. Вниз полетели комиксы, заколка в виде подсолнуха, статуэтка ангела с обломанными крыльями, ручка, из которой вываливался стержень, открытка с довольными котами. Пока всё это добро стукалось об пол, я не переставал следить за занавеской, будто кто-то висел за окном. Или был настолько высоким, что мог дотянуться до любого из этажей госпиталя.       — В этой палате лежал Марко? — догадался я. — Получается, вы его родственник? Он рассказывал, что его отец погиб в шахте, а ваш брат…       — Да, — пробормотал он. — Я его жалею, это правда. Чисто по-человечески, но не больше. Да где же он?       — Кто?       — Карандаш.       — Вы привели меня ради карандаша?       — О, это непростой карандаш. Он такой же, как у вас, — таинственно протянул человек. — Набор этих карандашей был сделан специально по заказу его матери. У них была очень крепкая связь. Она так любила сына, что не нашла ничего лучше, чем подарить то, что бы всегда напоминало о ней. Всего их было пять. Три наверняка закончились, а вот четвёртый и пятый остались. Один в тумбе, другой у вас.       — Вы же их боитесь.       — Вашего. Я боюсь вашего карандаша, — поправил он. — Чёрт, он должен быть здесь!       Он распахнул средний ящик, чуть не ударив локтем по зажигалке. Черты лица исказились, залитые кровью глаза расширились. Выбросив остатки старых вещей, он наступил на лапу плюшевого зайца и поскользнулся на ручке. Человек завалился на бортик кровати, взвизгнул и потянулся к спине. Я убрал зажигалку и помог ему встать. Если бы не окружающая обстановка, этой сцене удалось бы меня развеселить.       — Эй, вы как? Целы?       — Да, но это не самое главное. Карандаш пропал.       — Уверены, что не ошиблись?       — Я ещё не настолько спятил. Знаю, — усмехнулся человек, — знаю, что вы сомневаетесь. Спросите сестёр, которые выползают из тьмы! Это они ухаживали за ним!       Он сделал шаг ко мне, а я от него. Во рту пересохло. Я провёл позади рукой, чтобы убедиться, что не отступаю к стене.       — Может, вам всё же показалось?       — Карандаш есть, а ещё вот…       Человек нагнулся под кровать, и все кости в его теле сразу захрустели.       — Мне пора возвращаться. Я не закончил картину.       — Что, и даже не посмотрите на это? — нарочито громко спросил он и вытащил из-под линолеума жёлтые куски бумаги.       Обрывки сыпались ему под ноги, прилипали к лохмотьям, будто конфетти, но он этого не замечал. Я упёрся бедром в низкий столик. Наконец человек ткнул в меня бумажкой размером с четверть тетрадного листа и широко улыбнулся, обнажив гнилые зубы.       — Если хотите, мы их соберём, — произнёс я медленно и с расстановкой.       — А зачем собирать? И так всё ясно! — воскликнул он. — Признайте очевидное.       На бумажке была нарисована голова без волос, а вместо губ у монстра бледнел кусок кожи с просвечивающимися венами. Нечто похожее мне встретилось там, на дороге. Я опустился на колени, чтобы подцепить другой кусок. В плавных линиях угадывался живот с зияющей дырой, из которой текла чёрная жижа. Тот, кто это нарисовал…       — Марко правша, — ответил я, но сам удивился, насколько неуверенно прозвучал мой голос.       — Да, — не без смеха согласился он, — это его старый рисунок. Он рисовал этих монстров. Он, — повторил человек холодно и горячо одновременно, прижав меня к двери.       Я бы запросто вырвался, но почему-то не вырывался. Ждал, что ещё скажет этот сумасшедший. Признать очевидное, значит?       — Ну и пускай, уж как-нибудь приму этот факт. Может, он таким образом выпускал пар? — парировал я. — Он же никому не рассказывал, что у него было на душе? Если так, то это всё объясняет. А рисунок порвал, потому что разозлился, что больше ничего не нарисует.       — Марко? Чтобы он порвал картинку, даже такую ужасную? Он слишком любил рисовать. Понимаете, к чему я клоню? Он сделал это специально.       Я сглотнул, и человек трясущейся ладонью сжал крест. Он держал его бережно и не отпустил даже, когда из-под одежды выбрался жук с длинными усами и пополз прямо по руке.       — Нам нужно уйти.       — Марко специально порвал рисунок, чтобы выпустить монстра, — не унимался он. — И не одного! Именем моего брата и его жены клянусь, что он выпустил всех до единого!       Человек упал на пол и стал бросать куски бумаги. Коричневые, чёрные, серые, жёлтые пятна то поднимались в воздух, то опускались на пыльный линолеум, залетали под раскиданные из ящиков предметы. Он швырнул ангела, и тот разбился об изножье кровати. Кусочки фарфора, части причёски или платья, приземлились на пол, жалкие и плоские, как оторванные лепестки.       — Вы не в себе. Давайте мы поговорим в следующий раз? Когда вы успокоитесь.       — Я спокоен! — закричал он. — Это вы не в себе! Кому вы поклоняетесь?       Тут же рядом со мной появились новые бумажки. Эти попадали с лохмотьев. На одной из них ярким цветом была нарисована лапа с острыми когтями.       — Никому. Я никому не поклоняюсь.       — Точно? — спросил он, спрятав крест. — Каждый кому-нибудь поклоняется, чтобы выжить. Кажется, вы ошиблись покровителем.       Вой сирены на мгновение оглушил меня. Я дёрнул за ручку и, вывалившись в коридор, закрыл уши. Человек пнул кусочки рисунка и бросился к лестнице, когда его обволокла тьма. Липкий холод лизнул шею, напряжённые пальцы. Я чиркнул зажигалкой и пошёл туда, где в последний раз видел человека. Он вынырнул из темноты и прошептал спокойно, будто и не было всей этой истерики:       — Здесь не любят, когда шумят. Двигайтесь как можно тише.       Молча кивнув, я ступил на лестницу, увитую красными венами. Под подошвами что-то треснуло. Я приподнял ногу, чтобы посмотреть, что именно, но быстро скривился в омерзении, потому что из вены выпал клубок из червей. Извивающиеся, жирные, они перекатились на нижнюю ступеньку и, врезавшись в стену, рассыпались на множество маленьких червей. Человек предупредил, что в госпитале их полным-полно.       — Пациенты часто жаловались на протухшую еду. В рыбе находили личинки. Я и сам однажды отравился, — буднично сказал он. — Только вот не представляю чем. Я очень привередлив в этом плане. Здоровая и пресная пища меня не привлекает, а голодать лучше, чем тащить в рот что попало.       — А как же мешок?       — Это крайняя мера. В любом другом случае я бы ни за что не съел те объедки.       — Значит, я застал вас в самый неудобный момент?       Он ничего не ответил. Лишь прислушался к давящей тишине и замер. Казалось, он вот-вот рухнет на живот.       Проследив за его взглядом, я заметил фигуру, стоящую боком. Вроде как, женщину в юбке.       — Что это? — спросил я шёпотом и двинулся по коридору.       Подходить слишком близко я побоялся, поэтому остановился за каталкой на приличном расстоянии. Медсестра в тесном костюме сжимала нож, конец которого указывал в нашу сторону. Она не двигалась и не издавала громких звуков, как предыдущие монстры. Я подобрал осколок стекла и бросил к ней. Она резко повернулась и, пошатываясь, сделала дёрганый шаг в туфлях на каблуках. Её ноги и грудь покрывали тёмные прожилки, а над подбородком чернел провал рта. Глаз, как и носа, у медсестры не было.       «Либо их просто скрывают эти лоскуты», — подумал я, приглядевшись к мешанине из кожаных полос на лице.       Она успела шагнуть, как вдруг снова остановилась, наклонившись спиной вперёд. Нож остался в том же положении, что и раньше. Человек присел за другой каталкой и, кинув мне фонарик, найденный за колёсами, подсказал шёпотом:       — Там ещё несколько.       Включённый фонарик отчаянно замигал. Слабо, чтобы не поднимать шума, я ударил его ребром ладони. Тусклый свет выхватил пару голов в грязных колпаках. Медсёстры как по команде повернулись к нам и стали медленно наступать, потрескивая шеями, плечами и коленями. Извивались они так же судорожно, как и черви из вен. Кто-то тащил за собой трубу, кто-то держал шприц с огромной иглой. Я погасил фонарик и на всякий случай зажигалку. Мы остались без света, зато это остановило медсестёр, потому что стук каблуков стих.       Человек нашёл меня на ощупь.       — Скорее, включите свет! — умоляюще произнёс он.       Я буквально кожей ощутил его мучения и страхи, грызущие ослабшее тело. То, как он говорил на ухо и как схватился за куртку, будто она была единственным шансом на спасение, говорило о многом. Теперь он не казался таким уж сумасшедшим. Скорее, несчастным стариком, у которого отобрали всё, на что он мог опереться.       — Мы пойдём, но без фонарика. Только с зажигалкой, ясно?       — Да.       — Не торопитесь, — сказал я и поинтересовался: — Вы с ними уже сталкивались?       — Да.       — И как вам удалось сбежать?       — Когда приходила тьма, я находился на первом этаже. А они не выбираются наружу, — объяснил человек.       — Ладно, тогда не отставайте.       Вертя крест, он тихо последовал за мной. Пламя от зажигалки трепетало от моего дыхания, по вискам струились ручейки пота. Я небрежно вытер слипшуюся чёлку, капли, щекочущие переносицу, и обошёл затоптанный халат. Оторванные пуговицы, такие мелкие, что я их не сразу заметил, заскрежетали под подошвами. Тусклые от засохшей грязи, они попались под ноги человеку. Он выругался сквозь зубы, боясь, что монстры услышат тихий звук. Но они даже не пошевелились.       — Глухие, — сказал я.       — Ага.       Медсестра, до сих пор сжимающая нож, бездумно глядела в коридор. По её туфлям ползали розовые, как десна, черви. Сверху упала капля, поэтому я укрыл танцующий огонёк ладонью. Свет стал чуть приглушённее, мрачнее, отчего человек стиснул мне запястье. Его страх перерос в панику, он глубоко задышал и, дёрнувшись, запричитал:       — Зря я привёл вас сюда. Вы не поверили, так ещё и застряли. Зря, зря, зря!       — Заткнитесь, — бросил я, уловив резкое движение сбоку.       Медсестра поменяла позу, и её нож оказался в опасной близости от нас. Лезвие, тёмное, наверняка ещё и остро заточенное, было направлено на меня, прямо в забинтованный бок. Я ускорился, но не намного, чтобы не запнуться или не захрустеть нечаянно попавшим под ботинок осколком стекла. Человек потребовал спасти его, на что мне захотелось сделать совершенно иное. Оставить его наедине с тварями, жаждущими крови.       «Всё равно его не будут искать», — промелькнула логичная, но вместе с тем жуткая мысль. Каково это, когда тебя не ищут? Когда не ждут? Я быстро обернулся.       Откуда это во мне? Неужто город показывал, что во мне есть как свет, так и тьма? Конечно, я знал, что не был идеальным, да и возможно ли это в принципе? Но чтобы бросить невинного (или наоборот, уже не суть) человека? Ведь он это из-за меня отправился в госпиталь.       Медсестра напротив дрогнула, чуть не завалившись на колени, и я немного пришёл в себя. Убрал разгорячённую от огня ладонь и указал на выход.       — Я вас вытащу, только делайте, как я скажу, ладно? Просто идите. Молча.       Он кивнул и отстранился от меня с неловкостью. Видимо, мои слова наконец подействовали на него.       Осторожно мы двинулись между застывших медсестёр. Правая, с культёй вместо левой ноги, стояла так же крепко, как и другие, но что-то в её фигуре было неправильным. Все они тут были неправильными и дикими, но эта больше остальных. Шапка еле держалась на лысой макушке, полы халата были разорваны в клочья. Она поднимала руку к потолку с огромной дырой, из которой торчали трубы. Проход вёл куда-то, и меня тревожило, что выше по этажу мог обитать монстр в два раза крупнее медсестёр. Если из мрака появится воображаемое нечто, никакой пистолет нас не защитит.       Поэтому я притянул человека, чтобы тот держался за мной. Цеплялся за куртку, протыкая ткань кривыми ногтями.       Он больше не причитал. Это успокаивало, а с другой стороны напрягало, потому что теперь тишину разбавлял не человеческий шёпот, а редкие стоны и хруст суставов медсестёр. Мы проходили рядом, едва не касаясь бледных локтей.       Оставшееся после побега от шахтёров пламя просилось наружу, но я не давал ему выхода. Не сейчас, ещё рано, ещё очень, очень рано.       Картина не закончена.       Меня вдруг осенило, что если Марко высвободил монстров, то этот огонь — верный знак того, что я умею ими управлять, только пока не представляю как. Значит, у Эрена действительно был вещий сон? Но был ли я готов взять ответственность за тех, кого убили или кого убьют в будущем? Потому что сейчас, не выпуская из поля зрения пошатывающуюся медсестру, у меня возникало лишь одно-единственное желание — не подчинить её себе, а выскочить из госпиталя. Наверное, она завалила много людей. Преданных делу сотрудников, мечтательных школьников, заботливых отцов и матерей, стариков, наслаждающихся заслуженным отдыхом на пенсии. И всё потому, что Марко рисовал монстров?       Тяжело выдохнув через нос, я повернулся боком, чтобы не задеть медсестру, но она вдруг ощутила меня. Человек встал как вкопанный, из его горла вырвался хрип. Принюхивающаяся к потной шее медсестра бешено закрутила головой, разбрызгивая бурую слизь. Она медленно потянулась к огоньку. Скрип, треск прозвучал в ушах, будто условный сигнал, что-то упало сверху. Я пригнулся и заставил наклониться человека, затем схватил его за ладонь и рванул так, что заболело плечо. Медсестра спереди ударила напарницу трубой, и у той плетью повисла рука. Рёв прокатился по коридору. Бьющиеся в припадке махали шприцами, ножами, нанося друг другу глубокие раны. По их венам текла кровь, похожая на нашу, только более светлая. Капли окропили стены, каталки, полетели мне в лицо. Я сбил воинственно настроенную медсестру сильным толчком, и она упала на пол, повалив нескольких, у которых из оружия были только длинные ногти. Человек за мной закричал, но не успел я его поволочь за шиворот, словно тряпичную куклу, как он оттолкнул вопящего монстра. Он замахнулся фонариком на медсестру, и осколки вонзились ей в грудь и тонкую кожу на ключицах.       Я дёрнул человека за лохмотья, отчего железная крышка выпала. Он воскликнул: «Моё!» — и схватился за неё с такой яростью, что стало не по себе. В мгновение он изменился и взревел на подходящих медсестёр:       — Нельзя! Это моё!       Не смотря на человека, я потянул его к выходу. Зажигалка едва не потухла, но у меня получилось сохранить слабый огонёк. Он дёргался из стороны в сторону и, кажется, шипел. Или это я сам издавал похожие звуки? Как бы то ни было, мы бежали через госпиталь не жалея ног. В приёмном покое я выстрелил в медсестру, порвавшую человеку голень. Мы со всей силы ударили по дверям, чтобы их распахнуть.       А затем увидели того, кто меня подсознательно тревожил. Если воображение создавало красочные картины, то эта была ещё и реальной. Высокий человек в треугольном шлеме в виде пирамиды, одетый в кожаный фартук ниже пояса, медленно ступал между голыми деревьями. Нож в его мускулистой руке был настолько огромным, что тащился по асфальту. Леденящий кровь скрежет разносился по улице, заглушая собой все остальные звуки.       — Скорее! В убежище! Там мы будем в безопасности!       Мы прибежали к кондитерской, но Пирамидоголовый так и не отстал. Он двигался медленно, но каким-то образом не упускал нас из виду, будто умел перемещаться в пространстве.       — Где оно? — спросил я. — Где убежище?       Он назвал точное количество улиц, указав на разваливающуюся дорогу.       — Осталось не так много.       — Художка ближе! Туда!       — Нет! Ни за что!       — Вам что, жить надоело? — задал я риторический вопрос, а когда засомневался, что он не такой уж и риторический, нож пронёсся рядом с человеком.       Я отпихнул его к лавке, чтобы следующий удар не достиг цели, и поднял за руку, испачканную в чём-то липком. Человек в страхе кинулся за мной, произнося сбивчивым шёпотом молитву.       На крыльце школы Пирамидоголовый всё-таки добрался до нас. Он замахнулся ножом, и отсечённая кисть упала в провал между ступеньками. Не осознав поначалу, кому именно оторвало руку, я застыл в шоке, но уже через секунду кровь забрызгала штаны и ботинки, а по ушам резанул вопль. Я долбанул по двери со всей силы и спрятал человека за грудью. Он кричал и, глотая слёзы, звал на помощь. Нам открыли не сразу, и прежде чем мы ввалились в тусклый зал, я заметил, что Пирамидоголовый перестал атаковать.       Не знаю, видел ли он что-нибудь сквозь ржавый шлем, да и мне было слишком страшно, чтобы рассматривать его так подробно, но каким-то шестым чувством я понял, что он наблюдал за мной.       Пирамидоголовый опустил нож, чтобы случайно не попасть по мне.