Грифель в пепле

Помнишь, как ты сказал, что я слабый, поэтому понимаю чувства других людей? Сегодня я прижался к плачущему незнакомцу, и мне вдруг стало страшно, будто я сам потерял дорогого человека. Какой же ты всё-таки проницательный.

      Эрен достал патроны, и прежде чем отправиться в «Мари и Роб», чтобы проверить кассу, я попросил у него пистолет.       — Откуда он у тебя?       — Украл. Ты умеешь им пользоваться?       — Ну, раз даже ты стреляешь…       — На что это ты намекаешь? — нахмурился Эрен и принялся меня учить.       Учить, в смысле, мучить. Он горячо доказывал, что стрелять — это не в солдатики играть, а я цокал языком и запоминал, как заряжать пистолет. Патронов было не так много, поэтому их нужно было тратить с умом.       Перед самим выходом меня подозвал Райнер. Он расспросил, насколько долго я собираюсь находиться за пределами школы, и есть ли у меня оружие, чтобы защищаться, на что я показал пистолет. Догадавшись, что его отдал мне Эрен, он сказал:       — Не зря мы оставили этого парня. Как только зазвучит сирена, немедленно возвращайся. Даже если ты будешь не один.       — Вы думаете, что я кого-то встречу?       — У тебя пистолет, — с невозмутимым видом ответил Райнер. — За тобой пойдёт любой, кому негде спрятаться. Надеюсь, ты будешь благоразумным. Я знаю, как ты защищал птицу, но она приносит пользу моим людям. А вот другие люди нет. Ты меня понял? — серьёзно спросил он, резко переведя взгляд с незаконченной картины на меня.       — Мы договорились, что я напишу Солнце и Луну, а вы меня не прогоните. Ни о чём другом речи не шло.       — Конечно, но что, если ты умрёшь? Каковы шансы, что нас посетит такой же талантливый художник?       Не сказать, что мне было противно от его похвалы, но и искренности в словах я тоже не услышал.       — Не умру, не бойтесь.       — О, я не боюсь. Кому стоит бояться, так это тебе, ведь это ты покидаешь священные стены, — ответил Райнер. — Но если такова воля Господа, я не смею перечить. Значит, он приготовил для тебя опасный путь.       — А ваш Господь всем раздаёт такие задания?       — Бог — это не разносчик газет и не школьный учитель. Он проявляется во всём, что укрепляет веру. В некоторых душах, правда, её нет, поэтому грешникам приходится труднее всего. Иногда мы помогаем Богу, практикуя очищение.       — Ну и как? Очистили кого-нибудь?       — Некоторые из них были даже благодарны. Ступай, а мы попросим Господа, чтобы он за тобой присмотрел, — сказал он.       «За мной есть кому присмотреть, и это точно не Бог».       Райнер повёл толпу к Солнцу, произнося слова молитвы. Когда я распахнул двери, паства негромко запела, а Эрен скрылся на втором этаже.       Я добрался до «Мари и Роб» быстро, но даже не запыхался. Внутри было светло, пыльно, зато, по крайней мере, без ржавчины. Теперь на потрёпанной мебели можно было разглядеть следы лака и краски, а большую часть шкафов закрывали дверцы.       Так как креста в кассе не оказалось, я решил подождать человека. Угол продавленного дивана затянуло паутиной, она также висела над столом, за который я сел и от скуки закрывал и открывал кулон, щёлкая крышкой. Но не только скука меня охватывала. Росло и давило на спину напряжение, грызли сомнения. Я не был уверен, что человек придёт, тем более после того, как он пытался отговорить меня от встречи с Марко. Если он действительно не ошибся и имел в виду именно его, то зачем что-то скрывал? Если так проявлялось его сумасшествие, то это одно, ну а если нет? Я предположил, что он потерял семью и теперь скитался по городу в поисках успокоения. Возможно, Марко был рядом, когда его жену или ребёнка убивал монстр, а так как он не успел помочь, то отпечатался в памяти человека.       Пока я гадал, для чего он меня предупреждал, карандаш выпал и покатился к двери. Я встал, чтобы его поднять, когда за окном промелькнула тень. Конец лохмотьев скрылся за стеной. Выскочив на улицу, я чуть ли не сразу столкнулся лицом к морщинистому лицу, потому что человек резко повернулся.       — Надеялся, что вы не заметите, — прохрипел он.       — Но вы же здесь. Значит, всё-таки решились?       — За нами не следят? — он не ответил и указал на полутёмную дорогу между домами.       Мы двинулись вдоль мусорных баков.       — Нет, но Райнер подозревает, что я вышел не просто так.       — Конечно. Конечно, — механически повторил человек. — Он будет подозревать любого, ведь это его работа. Райнер ни за что не допустит, чтобы его авторитет пошатнулся. Поэтому если остаётесь в школе, то ведите себя естественно, будто бы вы не понимаете, кому они молятся.       — Куда вы меня ведёте?       — В госпиталь. Хочу кое-что показать. Орден там уже не бывает, все лекарства давно забрали. И спрячьте этот чёртов карандаш! — рассердился он. — Пожалуйста.       Я убрал его в кулон и плотно захлопнул крышку.       — Вы ненавидите Марко.       — Мне есть за что, поверьте. За некоторые поступки не прощают, даже если их совершают не со зла. Вы в курсе, как он потерял руку и глаз?       — Авария.       Когда я учился в средней школе, Марко объяснил, что с ним случилось. После этого я жалел, что вообще спросил. Родители отделались переломами и ушибами, а он… Рисунки разбитой машины и ветки, торчащей из глазницы, до сих пор хранились в старом альбоме.       — Марко действительно попал в аварию, — ответил человек. — Но потерял руку и глаз он вовсе не поэтому.       — Значит, он врал?       — Нет, всего лишь изменил историю, чтобы вы не волновались. Видимо, он очень вами дорожит.       — Мне столько ещё нужно узнать, — протянул я. — А госпиталь далеко находится?       — Достаточно, чтобы устать, и всё же лучше ускориться. Если мы не успеем, нас поглотит тьма. Я должен вас предупредить, потому что увидел пистолет. Не стреляйте, когда мы окажемся в другом районе. Там много несчастных людей. Они не перестают плакать и умолять забрать их куда-нибудь, лишь бы не здесь. Многие дома и магазины были сожжены.       — Они опасны?       — Если вы не нападёте первым. Я говорю это потому, что боюсь, что вы не сдержитесь. Если на вас кинется несчастный, не бейте его и уж тем более не доставайте пистолет. Он ни в чём не виноват.       — А вдруг он меня придушит?       — Горе истощило людей настолько, что они не в состоянии никого придушить. Есть лишь один способ, чтобы они отстали. Если человек схватит, обнимите его. Даже если он будет выглядеть хуже, чем я, — добавил он. — Обнимите и скажите: «Они сгорели, но ты живой. Верю, что ты живой». И тогда он отпустит.       Я произнёс слова шёпотом, чтобы запомнить. Человек быстро повернул за угол, и слетевший с лохмотьев пепел приземлился на картонные коробки, откуда высовывались мячи и куклы с нарисованными щеками.       Мы приближались к району, когда воздух наполнился гарью. Если рядом с «Мари и Роб» почти ничем не пахло, то здесь воняло так, что хотелось поскорее нацепить маску. Но поблизости пока не было сгоревших зданий, и пепел спускался как обычно, разве что хлопья имели более тёмный оттенок. Не серый, а черноватый, мажущий детские площадки и кирпичные стены.       — Уже скоро, — сказал человек.       — Откуда начался пожар?       — В отеле. Многие погибли в огне, включая брата. Он тогда работал, правда, в другом месте. Я не перестаю оплакивать его смерть, — признался он, тронув крест. — Эту потерю нельзя восполнить.       — Но вы не среди тех, о ком вы говорили. Почему?       — Я виноват, поэтому меня не лишили рассудка. У меня ещё есть возможность мыслить трезво. Они же настолько погружены в свои страдания, что не думают о монстрах. Да и те почти сюда не забираются. Наверное, эти несчастные для них слишком лёгкая добыча, — предположил человек.       Вдалеке показались развалины. Заметив сутулую фигуру, я указал в сторону.       — Это один из них?       — Да. Не паникуйте, и мы пройдём.       — Ладно уж, доверюсь вам, — бросил я. — Но если что, пистолет заряжен.       — Я вас не убью.       — Вы-то, может, и не убьёте, а какая-нибудь гадина запросто.       — Так оно и есть, — мрачно ответил он. — Но не забывайте, что в защите пока нет необходимости.       Мы проходили мимо руин, когда до нас донёсся безутешный плач. Я бросил взгляд на женщину. Она сидела на коленях и, перебирая разваливающиеся доски, причитала: «Почему ты меня бросил? Почему ты меня оставил?» Позади неё валялось тело, присыпанное пеплом. Я остановил глаза на выпуклых венах, вдоль которых тянулись порезы, когда женщина вскочила и, стиснув обгорелую палку, начала бить по обломкам.       Человек опустил голову и попросил меня отвернуться.       — Она сумеет за себя постоять.       — Вряд ли. Мы сталкивались уже несколько раз. Как видите, я ещё цел. Она меня не обижала, только кричала. Ей нужно было, чтобы кто-то её выслушал.       Я следовал за ним по дороге, немного привыкнув к запаху гари. Относительно целые дома нам попадались редко, в основном это были разрушенные, почерневшие и раскрошенные в прах здания. Даже асфальт, по которому мы шагали, был испачкан копотью, что уж тут говорить о мебели! Её хотели спасти, но тщетно. Чёрные корни скрюченных деревьев вылезали из-под земли, как змеи, которых испугал шум и треск огня.       Всюду ползали, рыдали и стонали высохшие от голода и жажды люди. Они растерянно озирались на нас, будто мы были иллюзией. Я почти не смотрел им в глаза, чтобы не спровоцировать.       Обойдя грязное кресло, обтянутое кожей, человек остановился перед тем, что когда-то было крыльцом. Потом нахмурился и прошёл ещё немного вперёд, где не осталось ничего, кроме ступенек и дверного проёма. Их словно отрезали от остальной части дома огромным тесаком.       — Здесь жил брат и его семья, — сказал он. — Я редко сюда прихожу. Мне казалось, он тогда не сгорел.       Слева от крыльца стоял почти не тронутый пожаром дом. Ещё несколько таких же домов находилось по другую сторону. У одного из них на кривом заборе висел открытый почтовый ящик, в котором виднелся конверт.       — Интересно, что всё остальное сгорело. Прямо-таки архитектурное чудо.       — Жена брата обустраивала это чудо несколько лет, — с необычайной нежностью произнёс человек.       — Она тоже погибла?       — Да, — быстро ответил он. — Меня приглашали не очень часто, но всегда были мне рады. Я не чувствовал себя чужим.       Ему было слишком тяжело вспоминать прошлое, поэтому я больше не задавал лишних вопросов. Вместо этого я сделал шаг вперёд и поднялся на первую ступеньку. Вторую. Третью. Четвёртую. Человек не был против. Когда я обернулся, он молча следил за полётом пепла.       — А они крепкие.       — Что? — спросил он, будто до этого пребывал в прострации. — Да, очень крепкие. Работники потрудились на славу.       Я заглянул внутрь дверного проёма, как если бы рассматривал вещи в коридоре. Или гостиной, где много мягких подушек с узорами и картин, вышитых крестиком. Но впереди не было ни того, ни другого, лишь грязь и обгоревшее дерево. Если тут и лежали подушки, то только в виде трухи. Я осторожно прикоснулся к дверному проёму и ощутил, как в центре груди разлилось тепло. Это было настолько неожиданно, что уныние, накатившее после женщины с палкой, моментально рассеялось.       Оказывается, то было тепло, исходящее от кулона.       — Что с тобой произошло? — спросил я в пустоту, а потом добавил: — Я во всём разберусь и приму правду, какой бы горькой она ни была.       Человек попросил не задерживаться, и мы двинулись дальше. Вскоре из-за тумана и пепла показался голый ствол корявого дерева, к которому прижимались двое. Они были настолько худыми и бледными, что походили на призраков. При виде нас парень в кепке подскочил, и голова второго склонилась набок. По всей видимости, он был мёртв, потому что не шевелился и не произнёс ни звука, когда его шея громко хрустнула.       — Чего тебе надо, а? — спросил тот, что был в кепке, а спустя секунду повторил вопрос.       Я не смотрел в его сторону, но услышал шаги. Мелкие камешки прилетели к ботинкам.       — Не доставайте пистолет, — сказал человек, когда меня заключили в судорожные объятия.       От прерывистого дыхания по коже побежал холодок, я затылком ощущал ледяные губы и подбородок, козырёк кепки. Парень сжал меня так, что сковало грудную клетку. Его объятия были злыми, болезненными, жгучими. Тонкими пальцами он впивался в мой живот, крепко держась за рубашку. Я осторожно положил ладонь на его руку, чтобы освободиться, но он только стиснул меня сильнее. Над ухом раздался всхлип.       — Они сгорели, но ты живой. Верю, что ты живой, — произнёс я, заставив себя успокоиться.       Парень ослабил хватку, но едва я успел повернуться к нему лицом, как он обхватил меня за плечи.       — Не боритесь. Он сам должен отпустить, — предупредил человек.       Передо мной дрожали губы, словно бы искривлённые в усмешке, на ресницах застыли слёзы. Парень моргал настолько редко, что глаза покраснели. Сдвинув брови, он приблизился ко мне вплотную и уткнулся носом в шею. Порванная кепка упала на асфальт, её быстро засыпало пеплом.       — Они убили нас, — прошелестел он. — Они убили его, они…       Трясясь, парень зарыдал и впился ногтями в ладонь. Я почти оттолкнул его, когда внутренний голос подсказал: «Не стоит. Ему больно. Если бы на его месте был ты, то как бы хотел, чтобы с тобой поступили?» Конечно, было несколько вариантов, например, помочь. Но деньги и слова для этого парня больше не имели значения. Он находился в своей вселенной, откуда не было выхода, но я-то стоял рядом. Да даже не просто рядом, а гораздо, гораздо ближе. Я прикасался к его коже, ощущал всклокоченные волосы, застарелый пот, грязь, шрамы, впитывал его страх и беспомощность колотящимся сердцем. Волнение не проходило ещё и потому, что за нами следили. Мой проводник ждал, когда же у парня закончатся слёзы, но они не заканчивались.       — Отойдите, — попросил я.       — Зачем? — спросил человек, и парень вытаращился на него, как на прокажённого.       — Не мне это вам объяснять.       — Ладно, но только недалеко, чтобы мы не потеряли друг друга, — ответил он и потащился к скрюченному домику с проломленной крышей.       Парень явно был старше меня, но сейчас, такой тощий и заплаканный, он казался подростком, попавшим в город по ошибке. Я медленно убрал руки ему за спину и обнял. Мягко, ласково, силясь растворить боль кончиками пальцев. Тепло от кулона распространилось по всему телу. Там, где я притрагивался к парню, оставались чуть влажные, горящие следы. Я и не догадывался раньше, что ладони могут потеть так сильно и быть такими горячими.       — Наш дом, он сгорел, — произнёс парень. — Его убили. Что мне теперь делать, куда идти? Я не пойду без него, а его сын!.. — повысил он голос и резко замолчал.       — Они сгорели, но ты живой. Верю, что ты живой, — ответил я уже с большим участием.       — Какой в этом смысл? Он обязан был выжить, чтобы мы уехали, спаслись, начали всё с чистого листа, я скучаю по нему скучаю очень сильно он до конца лежал со мной говорил всякую милую фигню чтобы я не беспокоился но блядь как же это всё херово как же херово что он не переставал меня поддерживать и умирал медленно кашлял и умирал кашлял и умирал такой добрый взгляд добрая улыбка он единственный кто был настолько добр ко мне почему он а не я почему он а не я как это случилось конец всё кончено боже всё кончено…       Всхлипывая, он приглушённо бормотал в куртку. Теперь я прижимался к нему, давая возможность выплеснуть то, что накопилось, а не пытался отстраниться. Представлял, как ему становится легче, как беззащитный, но выговорившийся он глядит на меня в последний раз и возвращается к тому, по кому скорбит, чтобы уснуть. Они обязательно будут вместе, не здесь, так во сне — их единственном пристанище.       Я вспомнил, как меня проводила мама, как я обнял Сашу и Конни. Где они сейчас? Сколько времени прошло с момента моего исчезновения? Не больше недели или целый год? А ведь меня уже наверняка искали в Сайлент Хилле, где не было ни пепла, ни монстров. Откуда-то же в интернет выставили нормальные фотографии. Значит, то был обычный Сайлент Хилл, под землёй которого бушевал пожар. Как и говорил Конни, туда ездили экстремалы, травились газом, лечились и снова ездили, чтобы залезть в заброшенный музей или кинотеатр. Может, я тоже отравился, и всё это лишь предсмертный бред?       — Бля, — процедил я, потому что парень поцарапал меня до крови.       Не специально, конечно, но это было чересчур реально. Реальные сопли, слёзы, красные, почти бордовые щёки, слипающиеся губы. Парень уже ничего не рассказывал, только шмыгал носом, иногда постанывая. С его позволения я погладил полуседую макушку.       — Вот так, всё хорошо. Всё будет хорошо. Я тебя увидел и услышал. Спасибо, что поделился своей историей.       Разжав руки, он стёр выступившую из царапины кровь рукавом. Я поднял его кепку.       — Откуда она у тебя?       — Не знаю, — ответил он, обведя меня карими глазами.       На мгновение в них вспыхнуло подобие огонька, будто загорелась высохшая спичка. Парень хотел было вытереть слёзы, но вместо этого только размазал их, став удивительно трогательным. Я надел на него кепку.       — Не потеряй её.       Он рассеянно кивнул.       Неторопливой походкой парень направился к дереву и остаткам того, что называл домом. Он упал рядом с трупом и приник к его груди. Умер? Скорее всего, просто замер, и я не сомневался, что сегодня он больше никого не схватит.       Я вернулся к человеку, когда тот копошился в кучке пепла.       — Что-то потеряли?       — Ага, — ответил он, засунув кисть в сероватую массу.       А как вытащил, показал мне железную крышку от пивной бутылки. Он покрутил находку и спрятал её в лохмотья.