Грифель в пепле

Вдохновение — редкая гостья в моём доме, но с тех пор как мы встретились, она стала его неотъемлемой частью.

      Кисть плавно скользила по шершавой стене, выводя золотистые локоны. Я сидел на стремянке и писал Солнце. По идее некоего пророка, его нужно было изобразить в виде угловатого юноши, озарённого светом. Основные цвета — жёлтый, оранжевый, белый и грушевый — подчёркивали яркость героя, его упрямство, целеустремлённость и открытость новому опыту. В отличие от Луны, Солнце не поддавалось меланхолии и легче отходило от потрясений. Но, как и его противоположность, оно несло огромную мудрость. Мудрость, которой пока не дали точного названия и которой, возможно, никогда не дадут, потому что она выходит за рамки человечности.       — Ну, ты как? — спросил Эрен.       — Нормально.       — Как ожоги?       — Затянутся. Из-за них, конечно, работа будет продвигаться медленнее, но это нестрашно.       — А я тут тебе кое-кого принёс.       — Уже?       Я повернулся, держа открытый тюбик, из которого выдавливал густой акрил. На круглом столе с коробкой, доверху забитой красками, стояла клетка с птицей.       Когда я прибежал к школе, то в первую очередь попросил, чтобы спасли её, потому что с уходом тьмы дыра в асфальте могла исчезнуть. Так оно, кстати, и вышло, но прежде чем пепел вновь опустился на землю, клетку подцепили рыболовным крючком и птицу успели достать. Энни отнесла её куда-то наверх, а за мной поухаживали и вскоре отвели в специально выделенную комнату с матрацем, плоской подушкой, одеялом и целой стопкой картин. Помимо этого там была моя зажигалка и телефон, который не ловил сеть. На тумбе лежали альбомные листы и перевёрнутый пластиковый стакан. У меня не было ни сил, ни желания перебрать картины. Как только меня оставили наедине с собой, я повалился на матрац и проспал как минимум несколько часов. Потом Райнер разбудил меня, сказав, что пора браться за дело, и я нехотя спустился по лестнице в главный зал. Выдав краски, кисточки и крепкую стремянку, меня оставили около стены. Поначалу за мной следил Бертольд, но когда я погрузился в процесс, то и он скрылся на втором этаже. На меня почти не обращали внимания, а если и обращали, то не придавали значения.       Поэтому когда Эрен принёс клетку, у меня поднялось настроение. Я решил немного отвлечься и понаблюдать за птицей.       — Она цела?       — Пустяки, всего лишь сломала крыло.       — И это ты называешь пустяком?       Птица пискнула. При виде меня она вскочила на ноги и клюнула между прутьями, где застряло зерно. Зерно она так и не съела, а вот меня снова поранила. Я убрал палец, но уже без досады, как в прошлый раз. Раз у неё хватило смелости меня ущипнуть, значит пошла на поправку.       — Злая какая, — пробормотал Эрен. — Из-за неё, между прочим, ты чуть не погиб.       — Да ладно. — Я отмахнулся. — Это мне следовало быть осторожнее.       — Опасный урок она тебе, конечно, преподала, — ответил он. — Зато теперь точно не будешь вести себя как идиот. И смотреть, куда несёшься.       — Ничего не обещаю.       — Ты про идиота?       Я толкнул его локтем в бок и, наклонившись, тщательно осмотрел птицу.       — Её заберут? Ну, когда снова пойдут за красками или припасами.       — Ага. Вряд ли у неё впервые что-то ломается. Тем более, что она не летает, поэтому крыло быстро заживёт.       — Странный, конечно, этот орден.       — Другая такая же безопасная школа вряд ли найдётся, — ответил Эрен. — Как продвигаются поиски?       — Друга?       — Ну да.       — Сомневаюсь, что тебе будет интересно. Ты не особо поверил в то, что я рассказал о птице, а здесь тем более не поверишь.       — А ты попытайся, — сказал он, сложив руки на груди. — Ну, или расскажи половину. Ты хотя бы примерно представляешь, где его искать?       — Ты первый.       — Чего?       — Ты говорил, что тоже кого-то потерял. Он находится здесь, в Сайлент Хилле?       — Они, — поправил Эрен.       Я ещё раз взглянул на птицу, клюющую прутья, и осторожно подтолкнул зерно. Тонкое, бледно-жёлтое, оно упало на другую сторону. Птица повернула голову и резко опустила клюв. Зерно испарилось. Я достал из коробки более тонкую кисть, чтобы поработать над выразительными глазами, ресницами и ушами Солнца.       — Как они оказались в городе?       — Раньше мы выступали вместе. «Неоновый палач», слыхал о такой группе?       — Нет. Наверное, она была не очень популярной, — предположил я.       — Так и есть, — ничуть не обиделся Эрен, еле заметно улыбнувшись, — но мы были отличной командой. Армин играл на виолончели, а Микаса на гитаре. У нас был ещё барабанщик, но после того как группа распалась, он уехал в соседний город, где стал вокалистом. До сих пор отправляет песни. Вернее, отправлял. Не знаю, сколько прошло времени с тех пор, как я сюда попал. В тот вечер Армин должен был поехать к дедушке, потому что его положили в больницу. Микаса напросилась с ним. Мол, у неё лучше зрение и реакция, она не устанет долго рулить. Я остался дома, праздновал какую-то дату, немного перепил. Хотя мне даже не нужен был повод, чтобы выпить, — добавил он.       — Из-за проблем в группе?       — С группой всё было хорошо. Это со мной было что-то не то, — сказал он, положив ладонь на плоскую крышу клетки. — Они ни разу не сворачивали в Сайлент Хилл. Всегда проезжали мимо. На следующий день я узнал, что у дедушки никто не появлялся. Я приехал к нему сам, и мы поговорили насчёт последнего звонка Армина. Оказалось, что после этого он ему даже не написал. Не объяснил причину, почему задерживается, хоть и обещал приехать утром. Армин ответственный, он вряд ли бы промолчал, если бы что-то изменилось. Они не вернулись ни через неделю, ни через месяц. Полиция их так и не нашла. Я скучал, но по-своему. Выпивал, почти не пел. Уж очень я любил это делать, но не в одиночку. В одиночку не то. Помнишь, когда мы встретились? За пару дней до этого мне приснился сон, — Эрен перешёл на шёпот. — Будто я ходил по заброшенному городу, а вокруг меня летал пепел. Я звал ребят, но они не отзывались. И тогда я увидел знакомый брелок в виде шарфа. Мне его подарила Микаса, когда я купил первую гитару. Этот брелок всегда подбадривал меня на выступлениях, особенно, если мы выходили с новой песней. В общем, я кинулся, чтобы его забрать, как вдруг передо мной промелькнуло нечто тёмное и жуткое. То ли волк, то ли собака, оно схватило брелок и побежало между домами. Я вслед за ним. Мы каким-то образом очутились здесь, в школе, — он заговорил ещё тише.       — А дальше?       Эрен приблизился ко мне вплотную и произнёс на ухо:       — Ты был в моём сне, рядом с этой стеной. А вокруг тебя копошились монстры. Они слушались, словно ты был их хозяином.       — Нет.       — Да, — твёрдо ответил он. — Ты был их хозяином, а голоса Микасы и Армина звали меня в Сайлент Хилл. Они умоляли, чтобы я им помог.       — Монстры не нападали на меня? Но почему? — ошарашенно спросил я. — Может, это был обычный кошмар?       — Обычные кошмары не повторяются в реальности. Теперь твоя очередь.       Я отшатнулся, крепко сжав кисть.       — Не будешь говорить? Наверное, мне не стоило.       — Ещё как стоило. По крайней мере, теперь у меня есть хоть какая-то информация. Кстати, что насчёт стены? На ней был рисунок?       — Не помню. Тогда меня не парили какие-то картинки. Что, хочешь отказаться? — спросил он, кивнув на Солнце.       — Конечно, нет.       Эрен боялся потерять друзей навсегда, поэтому ему приснился кошмар. Что касается меня, то он запросто мог увидеть меня на улице. Мимолётного взгляда достаточно, чтобы человек появился во сне другого, так почему бы этим человеком не оказался я? Тогда понятно, почему Эрен так странно отреагировал.       — Мне тоже неохота бояться каждой тени, но это неправильно. Неправильно делать вид, будто ничего не происходит, — сказал он.       — А я и не делаю. Мне в любом случае нужно написать картину. И это не ради фанатиков.       — Тогда ради чего? — спросил Эрен.       Я полез на стремянку и мазнул по Солнцу, где у юноши начинались плечи, которые должна была закрывать рубашка с воздушными рукавами.       — Кажется, я догадываюсь, — произнёс он.       — А? Просвети.       — Да у тебя всё на лице написано!       — И на спине тоже, — пробормотал я.       — Это ради друга, так? Он тоже приходил к тебе во снах?       — Давай не будем об этом? И нет, он мне не снился, — быстро ответил я, стараясь сосредоточиться на картине.       — Больная тема?       Я набрал слишком много воды, и капля светлой краски хлюпнулась на пол. Стерев тряпкой лишний мазок вдоль шеи, я осторожно очертил подбородок.       — Нет, просто это личное.       — Рано или поздно тебе придётся довериться, хочешь ли ты того или нет. Хотя, наверное, я и впрямь давлю. Но мне тут больше не к кому обратиться. Тем более, что мы вроде как похожи. Ты кого-то потерял, я кого-то потерял. Нам бы держаться вместе.       Он был прав, но давящая атмосфера и малознакомые люди меня останавливали. Да и каковы были шансы, что мои слова воспримут всерьёз?       — Я пока не готов.       — Ладно, но ты смотри. Эти ждать не будут, — ответил он, намекая на орден. — Оставить птицу?       — Да, пускай побудет на столе. Здесь намного светлее, чем в комнате.       Эрен закинул рюкзак на плечи и вышел из школы, оставив меня в раздумьях. Я механически водил кистью по щекам Солнца, гадая, к чему мог присниться загадочный сон. Больше всего меня волновало не то, почему я был в кошмаре Эрена, а то, почему я управлял монстрами. В реальности они бросались на меня так же, как и на остальных. Восставшие мертвецы и шахтёры, плюющиеся огнём, просто мечтали вывернуть меня наизнанку. Я был для них такой же добычей, как и член ордена или простой житель, вроде того мужчины, которого я изначально принял за старика.       Оглядываясь в прошлое, я не помнил ничего, что бы связывало меня с Сайлент Хиллом.       Хотя нет, кое-что всё же было. Вернее, кое-кто. Марко. Он переехал в город будучи подростком. На рисунках Марко выглядел молодо. Обычный парень, пускай и немного отличающийся от сверстников. Я надеялся, что на новом месте его принимали. Школьники бывают жестокими, особенно с новичками, это я уяснил, когда увидел, как одному мальчику подложили иглы в шкаф. Он взял учебники и укололся, причём так глубоко, что неделю не посещал занятия. Ходили слухи, что игла вошла до самой кости, и руку пришлось разрезать, но вряд ли то было правдой. Знакомых интересовали жуткие истории с кучей кровавых подробностей, поэтому любая новость подогревала их воображение.       К тому же я прекрасно знал, где родился и кем были мои родственники. Мы иногда устраивали пикники и ездили в горы. Тётка научила меня кататься на сноуборде, а дядя по папиной линии показал, как правильно вязать. Конечно, вязание привлекало меня гораздо меньше, чем сноуборд, но это до тех пор, пока я не связал красную шапку. Я носил её аж до конца колледжа, а когда она истрепалась, то закинул на верхнюю полочку. Выбрасывать было жалко, тем более, что она навевала приятные воспоминания. Вскоре у меня появилась идея связать такую же шапку, но я застопорился ровно на середине. У меня закончилась пряжа, кроме того, на работе попался трудный ученик. Пока я разбирался с навалившимися проблемами, желание вязать пропало. Я продолжил писать картины, а вот к пряже с тех пор ни разу не прикоснулся.       О родне у меня сложилось вполне себе положительное мнение. Да, они тоже иногда косячили, но кто здесь без греха? Тем более, что те, с кем мне удалось познакомиться вживую, не вызывали отторжения. Никто из них не сидел за продажу наркоты и не пил как в последний раз. По крайней мере, ближайшие родственники так точно. Я не интересовался фамильным древом, потому что не любил наши встречи так же сильно, как и многочисленные бабушки и дедушки, а вот они наоборот и хвастались, что у них самый замечательный внук. Знали бы они, что этот самый внук разговорам предпочитал тишину и по возможности сбегал с семейных посиделок. Но, кстати, даже в этом случае меня нельзя было упрекнуть в неуважении. Когда в комнату набивались люди со старых фотографий, я находил повод, чтобы смотаться, а так как все знали, что я рисую, то редко когда задерживали больше чем на десять минут.       В общем и целом, мне повезло с семьёй, хоть мы и не были настолько близки. Но меня не переставало удивлять, каким образом в эту самую семью вписался Марко, поэтому я жалел, что перед отъездом не спросил маму насчёт Сайлент Хилла. Она могла выкрутиться и обмануть, а вдруг нет? Если бы я надавил, она бы наверняка созналась. Неизвестно, что бы изменилось в наших отношениях после напряжённого разговора, но разве я не заслужил услышать, как всё обстояло на самом деле?       Я макнул кисточку в наполненную акрилом крышку из-под бутылки и лёгким движением очертил границу воздушного рукава. Сквозь тонкую ткань проглядывало бледно-золотое плечо Солнца. Райнер попросил, чтобы юноша держал шар света одной рукой. Второй его будет придерживать Луна, стоящая за спиной Солнца.       Пока мне нравилось, как получалось, и всё же чего-то не хватало. Яркости, что ли, моей личной привязанности к написанному. Я смочил кисточку в пластиковом стакане, когда ко мне обратился Марко.       — Ну как, не скучаешь?       — В смысле?       — Лечиться. Ты чуть не сгорел.       — А, ты про шахтёров? Я уже и забыл о них.       — Серьёзно?       — Ага, подумаешь, чуть не убили. Какая пятница и без вечеринки?       — Мне казалось, та вечеринка была не в твоём вкусе. Ты плакал, — сказал Марко.       — Это от счастья. Знаешь, когда напьёшься и лезешь ко всем обниматься, признаваясь в любви?       — Нет, я не пил.       — Никогда?       — Никогда.       — Да я тоже редко когда выпивал. Всего-то пару раз в хорошей компании. Ну, или не пару…       — Ты оправдываешься?       — Нет, зачем? — спросил я, ощутив лёгкое смущение.       Марко прыснул со смеху, словно видел меня насквозь. Хотя я бы не удивился, что он и это умеет.       — Как картина? Пишется?       — Вроде бы, но пока у меня с ней нет особого контакта. Она, конечно, интересная и, думаю, выйдет красивой, но вряд ли станет моей любимой. Так, очередной заказ для постоянного клиента. А ещё у меня теперь есть благодарный зритель.       — И кто же он?       — Птица. Когда члены ордена выбираются наружу, то всегда носят её с собой, чтобы она предупреждала о приближении тьмы. Уж не знаю, как они тогда делятся на группы, если птица одна. Сдаётся мне, что они привирают. Но это уже не моё дело. Пускай пиздят, сколько влезет.       — Ты заботишься о птице?       — Скорее она будет заботиться обо мне, чем я о ней. И всё же с ней мне гораздо лучше. Она успокаивает, а ещё напоминает, что за пределами Сайлент Хилла есть нормальный мир. Там нет чудовищ, как здесь, там только люди. А ещё там светит солнце, и есть возможности. Возможности дружить, влюбляться, посещать разные страны, работать и заниматься хобби.       — Чудесный сон, — протянул он с тоской. — Вот бы и мне хоть немного побыть в твоём мире.       — Город же не всегда был таким.       — Не всегда, но давно. Я давно не жил в нормальном мире. Многие вещи стёрлись из памяти, но кое-что осталось. Осталось, как я ходил в кино. Я был совсем маленьким, и мы с папой смотрели мультик про спасение динозавров. Он длился недолго, но после него мне всегда хотелось плакать, потому что динозавр расставался со своей семьёй. Я беспокоился, что в один день мне придётся точно так же оставить родителей. Уйти в неизвестном направлении, потому что там меня будет ждать что-то большее. Ещё я помню мороженое с посыпкой и ботинки с ярко-зелёными шнурками. Ты не смейся, просто они были нам не по карману, но мама решила порадовать меня на день рождения.       — Это не смешно, а мило, — ответил я. — Она действительно тебя очень любила, раз запомнила, какие ботинки тебе понравились.       — Да. Любила, — отчеканил он.       — Я не то хотел сказать. Ты же это понимаешь?       — Понимаю, но я впрямь не знаю, как она ко мне относится. Может, горе подкосило её настолько, что она забыла обо мне. Такое случается на каждом шагу.       — С любящими не случается. Она не забыла, но ей тяжело.       — Ты уверен?       — Нет, блин, просто так сказал, чтобы поддержать!       — Спасибо. Спасибо, что поддерживаешь, — грустно произнёс Марко.       Он замолчал, когда мне в голову пришла гениальная мысль.       — Я заберу тебя отсюда.       — Даже несмотря на то, что тебе не нравится расписывать стену?       — Я не говорил, что мне не нравится. Представляешь, ты и я вернёмся домой? То есть, ко мне домой. Если попросишь, я отвезу тебя в город, где ты родился.       — А можно? — спросил он с затаённым восторгом и даже задышал чаще.       — Почему бы и нет? Ты снова посмотришь какой-нибудь мультик, купишь ботинки с цветными шнурками. А самое главное, тебе больше не придётся переживать ужасы этого города. Ты наконец-то станешь свободным. Тем более, уже столько лет пролетело. В моём городе, например, открыли кучу парков развлечений. Я не любитель игр, но даже у меня от них мурашки по коже. Графика — закачаешься! Жанры на любой вкус и цвет. Покажу, как мочить зомби.       — Мне уже страшно, — сказал Марко. — Давай только без зомби?       — Ладно, зомби пока отложим. Так ты хочешь, чтобы я тебя забрал? Пойти со мной?       — Конечно, хочу, но это уже тебе решать, брать меня или оставить, — растерянно произнёс он.       — Да ты что? Как я могу тебя оставить в этом аду?       — Очень просто. Со мной будет много проблем. Я сомневаюсь, что привыкну к другой жизни.       — Ты помогал мне много лет, теперь я буду помогать тебе.       — Я говорил с тобой не ради этого.       — Знаешь, я тоже ехал в Сайлент Хилл не для того, чтобы кого-то выручать. Меня больше интересовало, кто я такой и почему связан с тобой. Интерес не прошёл. Да и возможно ли это? Но ты всерьёз думаешь, что я останусь в стороне? Ты будешь мучиться, а я разгадывать тайны прошлого? Хер там плавал. Я заберу тебя, и ты увидишь свет.       — Когда ты так настроен, я начинаю волноваться, — ответил Марко. — Но твоей веры хватит на нас обоих.       — Твоя нужна не меньше. Не списывай себя со счетов.       Стерев тряпочкой слишком плотный слой краски, я спустился к столу, чтобы взять следующий оттенок. Птица спокойно дремала в клетке, не замечая, как рядом с ней растёт горка тюбиков. Я пошарил на дне и наконец достал нужную банку. Бумажная наклейка почти содралась, поэтому на пластике написали чёрным маркером слово «охра». Вернувшись к работе, я спросил чуть тише, боясь, что меня подслушают:       — А ты сумеешь написать часть картины моей рукой?       — Не знаю, не пробовал. Тебе нужно, чтобы я подал знак? Сейчас это проще сделать через слова.       — Не знак. Когда я рисовал карандашом, ты словно рисовал вместе со мной. Мне же это не померещилось?       — Да, это был способ поддерживать связь. Я не понимаю.       — Что, если я хочу не просто общаться? Рисовать с тобой не потому, что это необходимо, а потому, что ты мне нравишься? И таким вот образом расслабляться или даже веселиться. Если ты со мной соединишься, мне будет приятнее писать картину.       — То есть, чтобы мы друг друга использовали? — спросил Марко. — Ты мою энергию, а я твоё тело?       — Бля, звучит кошмарнее некуда.       — Наоборот, — ответил он. — Но насколько это реально?       — Может, проверим? Прямо сейчас, если у тебя нет других дел.       — Хорошо, но мне надо сосредоточиться.       — Я подожду.       Он молчал достаточно долго, часа полтора по моим подсчётам. Я успел закончить рукав и, дойдя до Бертольда, попросил, чтобы мне оставили немного воды для красок. Женщина, подсчитывающая запасы еды в столовой, подозвала меня к себе и угостила сухим печеньем. Я перекусил и, чувствуя заряд бодрости, вернулся в зал. А уже через пару минут по пальцам разлилось знакомое, очень приятное тепло. Будто Марко взял меня за руку и дохнул на холодную ладонь.       — Боже, — сказал он вдруг сдавленным тоном.       — Что такое? Не получается?       — Возьми кисточку.       Я протянул руку к столу и сделал, как он просил. Слабое покалывание распространилось от груди до подушечек пальцев. У меня заболело правое плечо и стянуло бок, но вместе с тем я испытал резкий прилив сил, от которого часто забилось сердце. С подобным проявлением Марко я ещё не был знаком. Нечто совершенно новое, оно одновременно беспокоило и доставляло удовольствие. Я крепко сжал кисточку. У меня возникло ощущение, что до этого я ни разу её не держал. Шершавая поверхность ручки, колющая кожу щетина с выбившимися волосками.       — Теперь краска, — произнёс я вслух. — Какая краска? Медовая. Да, цвет мёда.       — Тебе больно? — спросил Марко.       — Немного. Но меня отпускает, поэтому не парься.       Стягивающая боль перешла в ноющую, и уже вскоре я перестал её чувствовать. Я осторожно залез на стремянку и окунул кисть в банку. Мягко помешал по кругу, как если бы замешивал тесто. В оттенок попала капля чёрного акрила, поэтому на поверхности остались грязные разводы. Я ещё раз тщательно размешал краску, чтобы чёрный утонул в меду. Невольно опустил лицо и, втянув свежий, чуть влажный запах, прикрыл глаза.       — Линия от запястья и до…       — Не говори, просто веди. Дай мне это прожить. — Я дрожал от нетерпения.       — Точно. Здесь не нужны слова, — согласился Марко. — Готов?       — Да.       Он мысленно подал сигнал приблизиться к стене. Вернее, не он, я решил так сам, и всё же мне казалось, что мной управляют. Как раньше, когда появлялась неожиданная идея или мысль. Это было похоже на озарение. Что-то резко приходило из пустоты, из тёплого воздуха и обретало форму. Сперва я замечал фигуру, но прежде чем рассмотреть идею полностью, разглядывал детали. Они находились отдельно друг от друга, бессвязные, будто кусочки пазлов, раскиданных по углам стола. Мне нравилось, что они были единственными в своём роде и никогда не терялись. Даже если у меня не хватало сил, чтобы собрать их в один день, они продолжали лежать на воображаемом столе. Они ждали, когда я буду готов. Я соединял разные кусочки, пока не получалась картина, может, не особо понятная остальным, но логичная для меня самого. Это было так же естественно, как и смеяться.       То, что я сделал дальше, было не менее естественным. Я открыл глаза и провёл кисточкой по лицу Солнца. Конечно, Марко попросил поработать над запястьем, но я чувствовал, что для этого пока не пришло время. Он не сказал это лишь бы отвязаться, просто разволновался. Да и я тоже, ведь не каждый день между нами случалось подобное. Я не до конца осознавал, как это возможно, только догадывался, что дело было в расстоянии. Город связывал нас, но не цепями или проволокой, а золотыми нитями. Несмотря на то, что они были тонкими, они не врезались в кожу. Нити мягко скрепляли руки, не причиняя боли, что меня очень удивляло, ведь я считал Сайлент Хилл проклятым, но, оказывается, даже в нём было место для света.       Я положил несколько слоёв краски на щёки Солнца, и бледность спала. Лицо юноши изменилось, заискрилось. Оно было не таким, как у меня или кого-нибудь из культа, потому что я добавил немного красного, чтобы таким образом показать горячий характер Солнца. Кровь в нём бурлила и кипела, казалось, он готов творить и рваться в бой. Но хотел ли этого он сам?       Юноша хотел держать маленькое солнце, нежность, любовь, дружбу. Марко тоже. Он указал на тонкие губы Солнца. Серьёзные, как у Энни, словно их давно не трогала улыбка. Я почувствовал острую необходимость это исправить. Ноги сами понесли меня к коробке. Под ладонью билось сердце, как птица, которую я держал в груди. Грудь у меня горела, лоб тоже. Я остановился всего на секунду, чтобы успокоиться, но сильное желание не давало передышки. Я взял несколько банок и залез на стремянку. Мои движения стали гораздо быстрее, чем обычно. Кисть танцевала по губам, пару капель брызнуло на рубашку. Я слышал, как смешивались краски, и кончики щетины скребли по относительно пустому островку стены. Чувства обострились в несколько раз, но это не мешало мне писать. Наоборот, я был уверен, что нашёл вдохновение, поэтому картина оставит во мне след.       Слегка опущенные уголки рта Солнца поднялись. Юноша был расслабленным, будто закончилось путешествие, и он наконец прилёг под тенью густого дерева, чтобы отдохнуть.       — Жан, — совсем тихо прошептал Марко, — тебе… тебе хорошо?       — Да, но я собой не владею, поэтому если буду нести чушь, не суди строго. Это всё ты.       — Значит, я плохо на тебя влияю? — игриво спросил он.       — Ну, если по твоей милости я напишу шедевр, то можешь немного и повлиять.       — Буду иметь в виду. Мне приятно, когда ты рисуешь.       — Мне тоже.       — Я ощущаю их.       — Кого?       — Оттенки. Акрил. Он такой… — резко замолчал Марко и вдруг ойкнул.       — Эй, ты чего?       — Что-то странное на правой руке. Ты вымазался?       Я опустил взгляд. К тыльной стороне ладони прилипла подсыхающая краска.       — Ага.       — Вот, я даже её ощущаю.       — Ощущаешь мою руку, будто свою собственную? — с лёгким смущением спросил я.       — Да.       — С карандашом такого не было, но я попробую привыкнуть.       Во мне уже ничего не осталось, кроме будоражащих фантазию цветов. Стерев краску с ладони, я выдавил акрил на самодельную палитру из доски и продолжил писать.       Я был на пределе, когда правую руку пронзила острая боль. Кисть упала на пол вместе с палитрой. Я нечаянно задел тюбики и банки на верхней ступеньке. Они стукнулись о ножки стремянки и также полетели вниз. Боль не отпускала меня, руку будто сжало тисками, а по пальцам били молотком. Постанывая, я слез на пол и прислонился к стене.       — На сегодня достаточно…       — Я тоже так думаю.       Через мгновение боль отпустила, но внутри меня заметно опустело.       — Как-нибудь повторим?       — Только недолго, — предупредил Марко. — Надо, чтобы нам обоим было комфортно. А пока отдышись, — в его голосе послышались сочувственные нотки.       Замолчав, я сосредоточился на том, чтобы восстановить дыхание. Когда мне полегчало, я открыл бутылку и сделал большой глоток воды.       — Как же это охеренно!       — Твои комплименты, словно музыка для ушей, — усмехнулся он.       Я вытер мокрый, чуть тёплый лоб рукавом и поднял голову на Солнце.       — Жалко, конечно, что мы не умели так раньше. Глядишь, уже бы давно писали картины. Ну ничего, ещё успеем наверстать упущенное, да?       — Я буду ждать, — ответил Марко.