Грифель в пепле

Когда я с тобой, то не забываю о себе. Я забочусь о теле и душе, когда нахожусь в безопасности и занимаюсь любимым делом. Знаешь, а ведь это целое искусство — растворяться в тебе и иногда выныривать обратно, чтобы съесть печеньку.

      Успокоивший людей Райнер заявил, что впредь со мной надо обходиться как с гостем. Они больше не возмущались, но я отчётливо видел, насколько им неприятно моё общество, будто я на самом деле притащил заразу.       Райнер попросил помочь мне с ранами, и из другой комнаты вынесли бинты. Старый мужчина с родинкой над губой позаботился о том, чтобы я не чувствовал такой острой боли, и даже спросил, на кого мне посчастливилось наткнуться. Я описал монстра несколькими штрихами, и мужчина торопливо закивал.       — Он огромный. Больше многих других. Моя сестра сталкивалась с ним, но, к счастью, она спаслась благодаря Райнеру. Его молитва помогает нам пережить всё, что тут происходит.       — Вы кому-то поклоняетесь?       — Не просто кому-то, а…       — Богу, — закончил за него Райнер.       После того как мужчина меня подлатал, мы с Райнером направились вдоль комнаты.       В углу зала валялись мольберты, сломанные стулья и столы, а напротив главного входа схематично были нарисованы люди. Кривые, с чересчур большими головами, они походили на чудовищ, рыщущих за стенами убежища. Угол большой картины уже начали покрывать оранжевой краской, и девушки стояли на коленях, водя распушенными кисточками.       — Вы любите рисовать?       — Не особо. Живопись — это не наше призвание, и мы твёрдо уверены, что каждый должен заниматься тем, что у него действительно получается. Но так сложились обстоятельства. Мы обязаны написать картину, — заявил он. — Все, кроме меня, принимают в этом участие.       Осмотрев стену, возле которой ползали девушки, я невольно прикинул, сколько они ещё провозятся, если вообще когда-нибудь закончат. К тому же выходило неаккуратно, но, по всей видимости, они старались. Одна из них была настолько поглощена процессом, что не услышала, как её зовут.       — Наверное, это не моё дело, но для чего вы пишите картину? — спросил я.       Райнер сцепил руки в замок, и ладони скрылись под широкими рукавами. Уголки его рта едва заметно приподнялись. Он сказал мне, будто ребёнку:       — Так было написано в пророчестве. Враг будет повержен, и мы освободимся.       — Монстры?       — Верно, ты же не из этих мест. Тогда нормально, что ты интересуешься. Но враг — это не только монстры. Иногда опасный зверь может таиться и в теле человека. Но тебе же любопытно, почему именно картина? С помощью переводчиков мы расшифровали предсказание, а потом на меня снизошло озарение, и я убедился, что оно правдиво. К истинно верующим придёт Солнце, и тогда Луна, что прячется, закричит в агонии. Один уничтожит другого, и на Земле воцарится Рай. Но чтобы это случилось, необходимо открыть врата в тёмный мир. Поэтому мы пишем Солнце и Луну. Нельзя, чтобы тьма длилась вечно.       В какой-то степени было ясно, что он имеет в виду, и всё же многое для меня казалось странным. Хотя если задуматься, какие послания, оставленные предками, звучат просто и обыденно? У мудрецов свои причуды.       — Вы верите, что всё будет именно так, как указано в пророчестве?       — Мы не верим, а знаем, — сказал он. — Расписывать стену тяжело. С самого начала мы скрывались в художественной школе, поэтому обыскали все комнаты, но красок до сих пор не хватает. Многих из цветов просто нет.       — Почему бы их не смешать?       — Мы пробовали, но краска становилась грязно-коричневой или чёрной.       В благодарность за то, что не выставил из школы, я решил поддержать Райнера. Тем более, что он сам сказал, что каждый должен заниматься тем, что у него получается. У меня были не только силы, но и желание. Да и убежище, защищённое верующими, не каждому даётся. А раз была возможность помочь друг другу, то почему бы ей не воспользоваться? Сотрудничество было выгодным как для меня, так и для них.       — В своём городе я учил детей рисовать. Мы проводили выставки, и работы моих учеников занимали призовые места. Это я к тому, что у меня есть что предложить. Если вы позволите расписать стену, а взамен разрешите остаться, я буду невероятно счастлив. Потому что хрень снаружи меня чуть не убила. Конечно, выходить всё равно придётся, но я хотя бы буду знать, что в городе есть безопасное место.       — Так что же ты не сказал сразу? — удивился Райнер, едва заметно улыбнувшись. — Бог послал нам художника! Он напишет картину, над которой мы так долго мучились! — воскликнул он, и большая часть людей впала в ступор.       — Да, я помогу. Когда я только-только попал в Сайлент Хилл, то думал, что останусь без помощи. Но вы здесь, а значит у меня есть шанс. Я тоже мечтаю выбраться, но сначала должен найти друга. Вот почему я приехал в город. Если мы будем работать сообща, то справимся!       Со второго этажа спустилась блондинка в платье с расшитым кружевом воротником.       — Ты слишком энергичный, — спокойно произнесла она. — Мне не верится, что ты напишешь картину. А если и напишешь, то мы вряд ли спасёмся. Но Господь услышал наши молитвы, а идти против него — это то же самое, что гореть в пламени до скончания веков. Я буду верна Богу, несмотря на сомнения.       Блондинка протянула бледные пальцы и сжала мои, которые вдруг задрожали.       — Энни? — тихо спросил парень с орлиным носом.       Она молча стиснула мозоли, с твёрдой уверенностью ощупала фаланги. Под ноготь мизинца забилась не только грязь, но и краска. Она взглянула на неё с загадочным выражением лица.       — Будет хорошо, если ты не лжёшь, — сказала Энни, убрав чёлку за ухо.       Когда она отошла, мне сразу полегчало. С ней явно были шутки плохи.       Райнер наклонился, и Энни что-то прошептала ему на ухо.       — Испытания даются не просто так. Каждый проходил через них, чтобы стать лучше. Чище, — подчеркнул Райнер. — Твоя речь подействовала на людей и на меня, но не на Энни. Она предложила проверить твои способности. И я согласился. Если ты честен, всё решится быстро. Правда в любом случае раскроется, но не лучше, чтобы она раскрылась прямо сейчас?       Мутные глаза впились в меня, как в добычу. Старухи, женщины, мужчины, кто на скамейках, а кто у пустых шкафов, ждали, как я отреагирую. Нетерпеливый мальчишка лет шестнадцати прыснул со смеху, едва не опрокинув канделябр. Смешно ему было потому, что я не собирался отвечать на вопрос Райнера. Даже не пытался. Меня расстроило, что он, пускай и лидер странного культа, разрешил остаться, а теперь вдруг подводил к заданию. Облажаюсь или нет, вот в чём вопрос. Я не облажаюсь, но только, если меня не подставят, что было, кстати, вероятно. Судя по тому, как меня приняли, они могли пойти на что угодно, лишь бы я ушёл.       — Нарисуй мой портрет, — продолжил Райнер. — Простая работа для художника, верно? Я бы хотел, чтобы ты рисовал красками. Акварелью. Мы её не трогали, поэтому в твоём распоряжении несколько наборов. Единственное, почти все кисточки в плохом состоянии. Ну так что, готов?       — А бумагу дадите? — спросил я с вызовом. — Чистую, не засаленную.       Во мне говорило упрямство, но раз мне не верили, почему я должен был к ним хорошо относиться? Главное, чтобы не вышвырнули.       — Бертольд!       — Сейчас, — ответил тот самый парень с орлиным носом.       Он убежал в другую комнату, а вернулся с кипой немятой бумаги. Тонкой, правда, от воды и акварели наверняка покоробится. Я сказал об этом Райнеру, но он отмахнулся.       — Тогда сядьте на скамейку. Кстати, прежде чем мы начнём, я попрошу принести ещё кое-что. Карандаш. Сперва набросок, потом акварель. Иначе не получится.       Рисовать карандашом, связывающим меня и Марко, я посчитал неправильным. Кто-кто, а незнакомец точно не стоил того, чтобы тратить на него драгоценный грифель.       Райнеру даже не нужно было просить Бертольда найти карандаш. Он сделал всё тихо и без слов, будто вообще не существовал в реальности.       Устроившись на скамейке, Райнер положил локоть на деревянную спинку. Я сел вместе с красками, кисточками, водой, карандашом и бумагой в нескольких рядах от него. Изначально у меня была мысль создать особенный портрет, чтобы остальные точно прониклись ко мне симпатией и охотно делились припасами, а потом плюнул на всё и делал так, как подсказывает сердце. Райнер почти не шевелился, а если и шевелился, то я предупреждал, чтобы он так не делал. С виду грозный и производящий впечатление вспыльчивого человека, а на деле спокойный и осторожный. Наверное, глубоко внутри он догадывался, что если они не примут помощь, то им больше никто не поможет.       — К вам часто заходят гости?       — Редко. Ты, например, шестой.       — У вас хорошая память.       — Не настолько хорошая, как у Бертольда. Он следит за всем не хуже меня.       — А Энни? Она ваша помощница?       — В определённом смысле можно сказать и так, — ответил Райнер. — Что тебя вдохновляет?       — Вам перечислить по именам?       Я остановил карандаш на мощной челюсти и поднял голову. Ухмыльнувшись, Райнер впился в спинку скамейки.       — У тебя есть родные? Семья? Друзья? Если это личное, я не буду настаивать.       Вернувшись к листу, я провёл тонкую линию изгиба шеи и нарисовал плечи. Плечи у Райнера были широкие, сильные, как у боксёра в тяжёлом весе.       — Да не особо. Как только я поступил, то переехал от матери. У меня были кое-какие сбережения, чтобы снять комнату. Потом я купил квартиру. На работу меня пригласила подруга. С остальными учителями я не дружу, но мы в нормальных отношениях.       — Что насчёт друга? — спросил он чуть мягче, словно боялся задеть за живое. — Вы давно не виделись?       — Очень. Я уже и забыл, как он выглядит.       Обычное дело — врать о Марко. Уже вошло в привычку, хотя иногда мне хотелось от неё избавиться. Рассказать или, что ещё лучше, закричать о том, что мне с ним светло, чтобы каждый знал об этом. Но пока знали немногие, а остальные даже не догадывались.       — Вы дружите с детства?       — Ага. Он был старше меня, но я не ощущал как таковой разницы. Будто мы были одного возраста, причём всегда. Однажды он сказал, что очень хочет рисовать, и тогда я пообещал, что когда-нибудь мы обязательно порисуем.       — Он не умел?       — Наверное. У него были проблемы со здоровьем. А так как у меня тоже было не всё гладко в жизни, мы делали всё, чтобы трудности закончились. Давали друг другу советы, подбадривали. В основном, конечно, подбадривал он, а я учился. Мне ещё столько всего нужно было выучить. Домашку там, мамины наставления. Больше всего мне нравилось учиться тем вещам, в которых разбирался он.       Погружённый в ностальгию, я даже не заметил, как начал переносить её на бумагу. Губы у Райнера на рисунке стали грустными, а щёки впалыми. Да и сам он весь был каким-то измождённым, словно давно не спал. Я стёр лишнее, но губы оставил. Что-то было необычное в этих тонких поджатых губах. Кроме ностальгии, они хранили глубокую тайну.       — Что ж, тогда я пожелаю тебе удачи. И надеюсь, что твои поиски приведут к тому, что ты больше всего любишь.       — Спасибо, но удачи мало. Тем более в Сайлент Хилле.       — Поэтому мы и хотим, чтобы справедливость восторжествовала. Мои родители жили в этом городе, и если бы у меня родились дети, они бы тоже жили здесь. Раньше Сайлент Хилл был чудесным местом, — сказал он, оглядываясь в прошлое. — Люди приезжали на озеро, чтобы отдохнуть, ходили в кино и кафе. А теперь что? Что осталось от города? Руины? Чудовища, которые бродят в тени? Наш дом уничтожили, вот почему мы боремся.       С одной стороны, их можно было понять. Если бы мой дом сожгли до тла, я бы тоже злился и проклинал мир за то, что он сделал со мной. Но с другой… они до сих пор прятались в одном и том же месте. Разве это не означало, что их вера была настолько сильной, что тьма не проникала в школу? Но какой должна быть вера, чтобы остановить, например, того же монстра из трупов? Я ставил на безумие.       — А ваш орден давно существует?       — Да, и наша история только начинается.       — Когда вы освободитесь, то возродите город?       Я уже открыл акварель и макал кисточку в разрезанную бутылку. На дне было совсем немного воды, которая пахла чем-то тухлым.       — И не только. Ближайшие поселения и города мы также не обойдём стороной. Нужно расширять сферу влияния, — буднично заметил Райнер. — Но пока приходится довольствоваться тем, что есть. Возьми хотя бы школу. Мы выстроили дополнительные комнаты, принесли скамейки, чтобы молиться. На полу жёстко, а у некоторых из нас больные ноги.       — Короче, вы неплохо устроились.       — Да. Ну, что там? Покажи, — сказал он.       Я по привычке стиснул листок. Когда Саша просила что-нибудь нарисовать, а потом врывалась, чтобы посмотреть незаконченную работу, меня это жутко бесило. Но здесь была не Саша и даже не Конни. Райнер явно не одобрит, что я пытаюсь скрыть его собственный портрет. Отпустив лёгкое раздражение, я перевернул бумагу.       — Достаточно.       — Но я ещё не проработал лицо.       — Достаточно, — повторил Райнер. — А теперь отложи лист. Он тебе больше не понадобится, как и акварель. Жан останется с нами! — огласил зал его громкий крик.       Довольная толпа последовала за Райнером, скрестившим пальцы, кроме указательных. Прижав друг к другу, он их поднял. Люди стали молиться.       Пока они произносили слова на другом языке, я оставался в стороне вместе с парнем, который меня спас. Облокотившись на скамейку, он внимательно следил за действиями толпы. Когда молитва подошла к концу, и люди вернулись к своим обязанностям, парень достал из рюкзака карандаш.       — Не потерял? В очередной-то раз? — спросил он, но в голосе не было ни капли сарказма.       — Оставь себе и… спасибо. Нет, серьёзно, меня чуть не грохнули, а ты защитил меня.       — Ну а как по-другому? Тем более, что у тебя это было впервые. Сирена, монстры.       — Значит, это ты разнёс сетку на мосту?       — Она мешала. Я ехал на мотоцикле, пока передо мной не появился человек. Ударился башкой об асфальт и очнулся уже в Сайлент Хилле. Если не считать этого раза, я пережил пять атак. Фанатики приняли меня не сразу, но после того как я доказал, что могу быть полезным, они сменили гнев на милость. Здорово ты ляпнул насчёт картины, молодец. Они прямо-таки боготворят её.       — Но я реально рисую.       — Ну да, ты же доказал. Просто у тебя это вышло складно, не то что у меня. Райнер вообще не принимал меня, а вот Бертольд наоборот. Он всегда находится рядом с Райнером и Энни. По сути, они здесь за главных, но самый главный, конечно, Райнер. Он проводит молитвы и заботится о том, чтобы в школе соблюдался порядок. У меня от их веры мурашки по коже. Как будто попал в фильм ужасов.       — Я не удивлюсь, если мы действительно в него попали.       Парень пожал плечами.       — Ты обманул? Ну, насчёт друга?       — Нет.       — Понятно. Значит, мы оба потеряли друзей. Кстати, совсем забыл представиться. Эрен, — сказал он, кинув карандаш в рюкзак. — Извини, что тогда укусил. У меня был не лучший период.       — Забей, — ответил я, обратив внимание на Райнера, которому показывали разноцветные тюбики и банки. Женщины вытаскивали краски из картонной коробки с дырой в верхнем клапане и раскладывали их на полу.       Эрен заметил, что я отвлёкся, поэтому больше ничего не сказал. Вместо этого он дал мне пачку сухарей и напоил остатками воды. Поев, я почувствовал себя гораздо лучше и с новыми силами присоединился к разговору.       — Здесь только на половину стены, — огорчилась женщина, отложив кисти.       — Будем чаще выбираться в город. Сколько у нас осталось костюмов? — спросил Райнер.       Я вспомнил мертвецов в противогазах. Наверное, те люди тоже принадлежали культу.       — Восемнадцать, — ответил Бертольд.       — Немного, но хватит, чтобы разделиться на несколько групп.       — Вы пойдёте за акрилом? — спросил я.       — После того как рассеется тьма.       — А какие цвета нужно брать?       — Любые, какие сможешь отыскать, — сказала Энни, нахмурив брови. — Мы перенесли названия из пророчества, чтобы лучше ориентироваться.       — Значит, цвета всё-таки имеют значение?       — Да, но сейчас в приоритете синий, янтарный и жёлтый, — отметил Бертольд.       — У меня есть жёлтый. Он в машине. Его немного, но я ещё не открывал тюбик.       — Хорошо, мы соберём для тебя группу, — ответил Райнер и показал список с красками.