У всех своё место.

Халупа его бабушки была старенькая, но по максимуму обновленная. Здесь не было громадных шифоньеров или сервантов в пол стены. Обычная однушка в принципе. Диван, который они, зайдя, сразу разложили, по-доброму поскрипывал на пружинках. Вчера Анисимов закинул в холодильник продуктов, мусора тоже не было. В комнате еще стоял обеденный стол и несколько стульев. Он всегда ночевал здесь, ведь в квартире родителей его комнаты давно не было. Трущев оглядывался на голубые стены и ему казалось, что это просто Максимины глаза разлились, вышли за берега, расплескались по старому бетону. - Ты в консерваторию то поступил? - Да, проучился там недолго только. - Почему? - Два года проучился, а там тексты стал сочинять, потом моя музыка людям зашла, я зарабатывать с них начал. - Значит песни пишешь? – Трущев курил, стоя одним коленом на табуретке, старался выдыхать в форточку. Анисимов хитро улыбнулся и медленно кивнул, закусывая нижнюю губу. - Споешь? – Мужчина стряхнул сыпавшийся красными искрами пепел в окно. Около дивана стояла гитара его дедушки. Та самая, на которой он учился играть. Классическая рыжая с потертыми боками. Пальцы, столкнувшись с забытым материалом, приятно мазнули по дереву. - Какую желаете? – Анисимов настраивал струны, лязгая пальцами. - Давай самую первую, - Трущев уже сидел напротив него, закинув ногу на ногу, на таком же табурете. – Она должна быть самая честная. - У меня все честные. Но как хочешь. Максим Свобода Анисимов. Композиция «Динамики.» Анисимов выдохнул. И запел.

Рассвет.

И мы рождены в его лучах И проживем еще пару лет так. Побег Невозможен и мы не спешим. В далеке

слышен шум машин.

Это везут часы.

Трущев улыбнулся, вслушиваясь в голос Максима. Музыка лилась, отбиваясь в душу. Ему безумно нравилось. Он и подумать не мог, что Анисимов способен писать такое. Те детские напевы в школе, когда парень лежал на груди Сережи или на кухне, готовя (делая вид), не сравнятся с сегодняшним.

Включить Все динамики в доме И вроде Уже не так одиноко. Напротив Гремят фанфары оркестра У всех своё место У всех своё место У всех

Он пел, выдавая эмоции, как никогда. Всем сердцем. Максим пел своей боли. А она смотрела на него грустными глазами и улыбалась кровавыми губами.

Стекло. И серебра в доме нет. Рвутся карманы от медных монет. Светло. И берег весь в синеве. Рука за руку их теперь две. И мы готовы.

Трущев моргнул, внезапно осознав, что на его лице стало слишком мокро. Запястьями он быстро вытер дорожки. Комок слов в горле застрял, не способный когда-либо вырваться и, признаться. Он слушал в песне Анисимова их любовь. И его тормошило от скорби. Вся горечь текста и осознания, что Максим чувствовал, когда писал, ломала пополам.

Включить Все динамики в доме. И вроде Уже не так одиноко. Напротив Гремят фанфары оркестра У всех своё место У всех своё место У всех

Макс покосился на пугающе молчавшего Трущева. Анисимов не успел поставить гитару на место, как в его губы врезался Сережа. Напористо, стукаясь зубами. Максим пытался снежить его, мягко скобля пальцами по мужским щекам. Спина больно ударилась о стену. Только Трущев потянулся за его шиворот, вздергивая розовую кофту наверх. - Подожди, - рассмеялся в губы Анисимов. – Ты чего так? Максим был уверен, что лицо напротив горит желанием и светит пошлой улыбкой, однако упершись в красные от слез родные глаза с потерянным видом, оттянул мужчину от себя за плечи. - Что случилось? – обеспокоившись, спросил он. - Не бери в голову. Трущев снова рванул, яростно попытался ухватиться за прежнее место, но в его плечи всё так же давили сильные пальцы. В последней попытке, уронил голову на шею партнера, выцеловывая кожу. - Сереж, - сильнее пытался убрать от себя бывшего одноклассника Максим, - так не пойдет. Он зажмурился, призывая тело совладать с собой. Поцелуи кончились. Грудь изогнулась в спазме душевной боли. Широкие ладони теперь обнимали его за спину, поглаживали по лопаткам. - Я пойду, ладно? – прошептал Сережа, опаляя горячим дыханием ключицу Анисимова. Максим слабо понимал происходящее и не сразу среагировал, когда Трущев, оторвался от его объятий. - Дурак. – Анисимов схватил партнера за руку, возвращая к себе. Сережа закрывал лицо ладонью и теперь он вырывался. Анисимов дернул парня на себя, обхватывая двумя руками. - Я, да? Такой идиот, прости меня. За что я так с тобой? – бормотал, глухо сглатывая между слов, не выдавая схлипы вслух, Трущев. - Тш, тихо. – Испуганные голубые глаза дрожащими руками держали чужой затылок. Трущевские колени подкосились, он начал заваливаться вниз, скатываясь по телу Максима. Анисимов подхватил его, прижимая крепче к себе. Он целовал партнера в волосы, единственное доступное ему место. – А ты всё такой же. Даже вкус тот же. Получается, ты константа моей жизни. - Думаешь, что это хорошо? – Рваное дыхание искажало привычные интонации Трущева, - Все меняется, а я нет. Стою на месте. - Не правда. – Максиму было позволено заглянуть в лицо, и он стал выискивать то новое в нем, - Возмужал вон как, - Сережа улыбнулся глазами, тихо смеясь, - Реально! – Анисимов сжал его плечи, ставшие шире, провел по сильным предплечьям, и вернулся к влажной шее. – Смотришь теперь по-другому. Повзрослел что-ли? Трущев вдарил ему в бочину, отвечая на ехидность. Они сложились на хрустящем диване, сжимая друг друга в объятиях. Анисимов дышал в спину Сережи, а в голове был рой мыслей не том. Он думал, что стоило тогда самому подойти к Трущеву, что вернуться раньше, найти его. Хотя и знал: пиздюком был, не понимал. И какая разница уже? Сейчас же они здесь. Вот его Сережа Трущев смешно чешет нос во сне, да спиной крепче прижимается. *** - Эй, - Максим погладил спящего Сережу по плечу, - мне уйти надо, я вернусь через 2-3 часа, - Трущев смотрел на него сквозь один сощуренный глаз, - Не уходи. – Сережа закрыл глаз. Анисимов улыбнулся. – Пообещай. - Вид притворяющегося спящим Сережи распространило тепло по сердцу, согревая ребра. - Понятно всё с тобой. Я найду тебя. Ещё бы. Ага. Вернулся он домой, а Сережа ждет. Мечты. Максим жалел, что вчера пообещал родителям прийти. Но не выполнить обещание не мог. Уже на пороге, он снова повернулся к партнеру. - В холодосе есть еда, поешь что ли. – И тоже понимал, что ничего он не поест. Мужчина уставился в спину, обтянутую черной футболкой, последний раз наслаждаясь. Сережа переполз на сторону Анисимова, греясь на его месте, вдыхал оставшийся запах. *** Родители с порога обнимали его, мать стаскивала куртку, отец довольно держал руки в боках, будто просто любуясь присутствием сына. Они оба постарели с 11 класса. И по-старчески подобрели. Мать напекла пирогов и пыталась впихать в Максима их все сразу. Анисимов только и успевал хлюпать чаем. - Я, кстати, вчера Сережу Трущева встретил. – обыденно рассказал сын. - И как он? Лучше? – мать вытирала крошки со стола, но даже не подняла головы. - В смысле? - Ну он два дня назад в больнице лежал. Его альфа довел, санитары приехали и еле отодрали от стены с фонтанами из запястьев. А вчера отказ написал и ушел. – Женщина радовалась, что нашлась тема для обсуждения и открыто выдала рассказ. - Что? – Сердце парня пропустило удар. – Ты серьезно? - Конечно. А что с него взять? После школы родители альфе его всё же отдали, а потом у матери сердце остановилось, через год и отец ушёл на тот свет, а он омега же. Куда деваться было. – Мать достала из печки еще один пирог и быстро нарезала, пока говорила, - Ты ешь, ешь, Максимка. - А он работает где-то, ты не знаешь? - В кофейне, у той школы, ну его, понял где? Он пытался вспомнить хоть один признак или намек вчера о произошедшем. Трогал ли он его за руки? Морщился ли тогда Трущев? Анисимов вскочил, злой, как черт. Оставил чашку недопитой, распрощался сумбурно с матерью, сказав, что появилось срочное дело. Она ни черта не поняла, но долго обнимала его на пороге, прося обещать, что он приедет еще. - Мам, я останусь еще на пару дней. – Анисимов искал пальцами концы рукавов, крутясь в коридоре. Он поцеловал женщину в круглую щеку и вылетел прочь. Эта кофейня встретила его неожиданным уютом. Интерьер в теплых зелено-коричневых тонах и мягкие на вид диванчики. Лицо обдало теплом. Он отряхнул снег с плеч, помявшись на входе. Его приветствовала миловидная девушка, удивленно распахнув глаза. Попросила фотку. - А вы мне скажите где я могу найти Сережу Трущева? Тогда и фотка будет. - Да, конечно, у него перерыв. Вон туда идите. – Она указала рукой в коридор. Анисимов толкнул железную дверь, снова ощущая мороз. Трущев курил, угарая в компании. На нем висел темно-коричневый фартучек, нелепо не сочетавшийся с всей остальной привычной одеждой. При виде Максима люди развернулись, заокали, узнавая музыканта. - Эй-эй, это ко мне. – Сережа смеялся по-доброму и отпихивал людей прочь. – Отстаньте. Когда последний человек вышел, Трущев счастливо уставился в глаза Анисимова. В карих не было боли, ни следочка того, что происходило пару дней назад. По словам матери. Сережа склонил голову набок, не понимая почему на него так смотрят. Парень аккуратно взял Трущева за запястье, но он всё равно дернулся, попытался убрать пальцы, поддевая своими. Анисимов заглянул в теперь волнующиеся карие глаза, успокаивая. - Что ты делаешь, Мась? – Сережа крепко держал руку парня. Музыкант без слов погладил другой рукой чужое запястье, и отлепил его, роняя вниз. Анисимов задрал рукав лонга, оголяя кожу. Только свободного места было не видать, всё крепко замотано бинтами. На середках проглядывалась потемневшая кровь. - Слушай, Максим, я… - пытался что-то сформулировать Трущев, медленно убираясь из захвата партнера. - Какого черта ты делаешь? Работать еще пошел. – вырвалась злость у Анисимова. В подкорке была надежда, что это ложь. Мать перепутала. С кем угодно кроме Сережи. Но увидев своими глазами, он злился. Буквально на всё вокруг. На мир, планету, на ветер, что морозил его уши и Трущева, которому бы в больничке лежать, а не шастать по городу. - Мне нужны деньги. Я и так пропустил пару смен. – Зрачки Сережи бегали по лицу Анисимова, с нечитаемыми эмоциями. - Увольняйся. – гундосил парень. – Сейчас же. Трущев закатил глаза. - Мы будем поднимать эту старую тему? Я думал, ты тогда всё понял. - Я-то понял, но не принял. И, да, много лет прошло, пора бы заново обсудить. – язвил Максим. Тема благосостояния для Трущева всегда была насущной. Против шерсти ему было, когда кто-то покупал для него за свой счет. Он не понимал почему и автоматически считал себя обязанным. Хотя сам любил тратить свои сбережения на других, делиться чем есть. В голове не сходились эти два момента. Поэтому мысль, что Анисимов хочет содержать его, била под дых. - Держи свои деньги при себе. Каждый раз, когда Максим покупал ему что-то, в школьные времена, Трущев запоминал и возвращал сполна. Спину свою надрывал на стройках, где брали несовершеннолетних, за любую купюру. - Сережа, у меня сейчас достаточно денег, чтобы… - пробовал Анисимов. - Вот и замечательно. Я рад за тебя. Анисимов ругнулся под нос. В дверь высунулся другой сотрудник кофейни. - Сереж, твоё время всё. – девушка постучала по часам и, получив кивок Трущева, удалилась. - Во-сколько ты заканчиваешь? – Максим поймал в движении Сережу, останавливая. – Я зайду. - Нет, ты не будешь тереться под дверью, Кись. - Хорошо, узнаю у администратора. - Боже, в восемь. – Трущев, видно спеша, распрощался с парнем. Они клюнули друг друга в нос, дважды промазав по губам. Чему усмехнулись. Анисимов постоял один на воздухе еще пару секунд и вышел в ту же дверь, что зашел. В служебном помещении стояла парочка офиков, повернутых к ему спиной. Проходя мимо, он услышал их разговор. - Представляешь, этот Трущев знает Свободу. Не знал, что у грязи из-под ногтей могут быть такие знакомства. – Максим обиженно пихнул пацана, а когда тот повернулся к нему, поднял за грудки, волоча вверх по стене. - Еще раз хуйню скажешь… – Анисимов ткнул указательным пальцем в лоб удивленного офика и отпустил его, направляясь к выходу. Стало мерзко от самого себя, но не был ли он прав? Вечером музыкант вернулся. На улице ждать не стал. До закрытия оставались минуты. - Мне капучино, пожалуйста, - у стойки отвернутым от него стоял Трущев. Он узнал его по очертанию мышц на спине, на которые пялился сегодня же утром. – И, как вы думаете, что заказывают обычно Сережи Трущевы? Анисимов облокотился по-свойски на прилавок. И сразу расплылся в любви, увидев родные глаза. - Ну стандартные Трущевы берут обычный черный кофе. – взгляд Сережи отдал усталостью, но он, облизнувшись, тоже уперся локтями в стойку, практически касаясь носа парня. - И всё? - И всё. - Оформляйте заказ, бариста, у меня свидание, он не будет ждать. – сквозь улыбку говорил Максим. – Боже, не ты же будешь готовить? - Ты думаешь, я готовлю плохой кофе? – Трущев оттолкнулся от опоры и, натыкивая в кассе, печатал чек. - Хрен знает, ни разу не видел. Оба посчитай, эй. – Анисимов углядел, что высветилось только капучино. Бариста возмущенно цокнул, но добавил в счет еще одну порцию. - Что у тебя? – рядом возник другой сотрудник и оторвал вылезшую бумагу. - Черный кофе налей, я второе. – кивнул Трущев, делая вид послушного работника. - Это для кого вы берете? – Сереже пришлось отойти в сторону, приготавливая напиток, но он всё равно вертелся, слушая разговор мужчин. – По вам видно, что не себе. Бариста мило улыбался, дружелюбно общаясь. Анисимов чувствовал в его голосе флирт и в мыслях погордился собой. Что даже в этой домашней толстовке и невыспавшимся ебалом с ним могут флиртовать. - Парню своему, конечно. Он у меня очень оригинальный, как видите. Мужчина посмеялся и протянул стаканчик с налитым напитком. - Вообще-то, классика всегда лучше всего. – рядом оказался Трущев и тоже выставил свое творение. – А капучино только педики пьют. – тише добавил Сережа. - Трущев, какого черта?! Извините. – не ожидавший шуток от коллеги мужчина, шокированный, начал хлопать глазами. Вырвавшийся смех Анисимова удивил его еще больше. - Всё нормально, не переживайте. Я не оскорбился. – Максим помахал ладонью в воздухе, отмахиваясь от извинений. - Нет.. То есть… Сережа, извинись. Это непозволительно. – быстро лепетал бариста. Только сейчас Анисимов разглядел карточку админа. - О, а это мне нравится. – Парень кивнул, довольно щерясь перед Трущевым. - Обойдется. Я же не соврал. – парировал Сережа. Повторный смех Анисимова заставил другого баристу нахмурится. - Не увольняйте его только, он мне не простит. – голубые глаза сияли счастьем, переглядываясь с такими же карими. Трущев похлопал по плечу коллегу, объясняя, что всё действительно в порядке, и Анисимов дождался его спустя десять минут. Он вручил теплый стаканчик и поймал его ладонь, пряча в карман своей куртки. Парни топали на главную улицу их города, гуляли под фонарями, говоря о всякой чуши. Ничего действительно важного обсуждать и не хотелось. - Как тебя не прогнали с фингалом? - Да привыкли как-то. – пробурчал Сережа и Анисимов резко свернул с темы. Было не время. - Ты знаешь, что сегодня сто пудов в пабликах появятся твои фотки? – парни одновременно сербнули кофе, допивая остатки. - Серьезно? Анисимов согласно промычал. - За мной в Москве ездит пара девочек. Буквально всюду. И фоткают. Вот я поел, вот я зашел туда-то, вот встретил того-то. Бесило сначала, потом привык. Забил. - Это…вообще-то… ужасно. Нет личного пространства. - Зато фотки на все случаи жизни. На них двинулась группа подростков, что начала петь его песню, они спрашивали у Максима разную обычную для фанатов чушь, сделали кучу и больше фотографий, а Анисимов только и косился на стоявшего в стороне Трущева, что достал пачку сигарет и пинал снег. - Мне правда пора. – отмазался окончательно Анисимов и подбежал к парню. – Всё. Только Сережа приоткрыл губы, чтобы сказать что-то, со спины подошла еще пара людей. - Нет, простите, не сегодня. Очень надо идти. Правда. – Подростки тыкали телефонами в лицо, всё равно делая фотографии. Трущев схватил за запястье партнера и повел в сторону, начиная бег. *** Стукаясь животами они покачиваясь прошли в спальню. Сережа улыбался в губы Максима, пока он расстегивал свои джинсы. Собрав в кулак ткань за шиворот футболки, Трущев стянул с парня голубое нежное облако. В следующую секунду Анисимов упал на прохладный матрас, где с прошлого утра осталась не заправленная Сережей кровать. Они были в съемной квартире Трущева, что выглядела намного современнее комнаты покойной бабули. И двуспальная кровать отлично подходила для них. Сережа по-свойски уселся на бедра Максима. Острые коленки почувствовали впившиеся металлические пружины. Его лицо двумя ладонями притянул Анисимов, хватая теплыми губами. На затылке стали гулять музыкантские пальцы, ногтями Максим почесывал загривок короткого ежика. Неожиданно для себя он возбужденно простонал в рот партнера. Анисимов мазнул кончик его носа своим и чмокнул, довольно расплываясь в улыбке пока Трущев смущенно моргал. Черную кофту Максим только вздернул наверх, снять мешала темная голова, и Сережа сам стянул её через спину, роняя на лицо Анисимова, отчего тот дернулся от внезапности. Резко откинув тряпку в сторону, Трущев прильнул в шею Максима. Стал целовать каждый сантиметр, не забывая про кожу за ушами. Парень под ним сдерживал скулеж, мог только коротко выдыхать через нос, и сжимать пальцы на плечах Сережи. Джинсы Максима упали на пол, и окончательно освобожденные бедра в удовольствии сжали горячие бока Трущева. Под поясницу поместилась холодная подушка, что неприятно обожгла теплую кожу. Губы Сережи проследовали к животу, выцеловали по дорожке волос вниз. - Ты готов? – Вид смотревшего исподлобья в пиковом желании Трущева, заставил нечто внутри него трепетать и Максим блаженно кивнул. Трущев занимался сексом осторожно и трепетно, только временами покушаясь на грубость, когда не мог стерпеть собственных чувств. Сжать чуть сильнее запястье, даже больно, укусить нижнюю губу, оставить темный засос на ключице, царапнуть красным следом ногтей на мягкой коже бока. Анисимов же изгибался в непроходящем удовольствии, теплое дыхание партнера вместе с ритмичными толчками внутрь него, как никогда, делали его самым влюбленным на свете парнем. Кто сказал, что омеги – слабый пол? Максим чувствовал себя никчемным альфой, ведь его чертовски ахуенно трахнул именно омега, и он был готов поклясться, что сам так не сможет. Трущев сделал это, что Анисимов кончив, долго дышал, прогоняя звездочки из под небес его собственных век. А потом Сережа свернулся калачиком около партнера и закинул ногу поперек приходившего в себя Максима. Он обнял его, будто тот был огромной плюшевой игрушкой. - Сереж, бери свои монатки и погнали в Москву. - Что? Зачем? - Подальше от этой херни в твоей жизни. - Поехали. – Трущев потерся щекой о плечо Максима и прикрыл глаза. - Я серьезно. Заберу тебя и увезу. Как пить дай. ***

Я знаю, тебе нужно больше, чем у нас есть.

С каждым днём этот лёд тоньше, их слова просто лесть.

И моих ошибок много, не счесть, я вечно не здесь.

Твои слова пули навылет, не ставь на мне крест.

Работа с девяти до шести, где ты никто,

Потом тачка, метро, дома пачка счетов.

Не знаю, как надо, но это точно не то.

В горле ком, ноги в бетон, и это тянет на дно.

И я трачу весь воздух, чтоб выплюнуть боль.

Вокруг всем кажется поздно, шансов, что выплыву, ноль.

Я проиграл эту роль, раны разъела соль,

Но сквозь всю воду вижу тусклое солнце над головой.

Иногда нужно дойти до дна, чтоб оттолкнуться.

Я виновен по всем обвинениям, к чёрту презумпции.

Но чей-то голос вдалеке мне говорит «очнись».

Что со мной случилось?

С.Т.