I'll kill you. Or not

Открываю глаза. Идти. Я должна идти. Подскакиваю и тут же смотрю на место, где лежит Лекса. И… Лексы там нет — вместо нее я вижу обшарпанную стену. Какого хрена? Я разворачиваюсь, и мне требуется секунда, чтобы понять, что всё вышло из-под контроля. Я вскакиваю с пола и тут же щупаю свою ногу, где должен быть нож. Вспоминаю про пистолет, и моя рука быстро ищет его за спиной. Он на месте. Почему он на месте? Я нахожусь у кого-то дома. В чьей-то комнате, а пистолет все еще при мне? Я снимаю его с предохранителя, вытягиваю руку с ним перед собой и иду вперед, к выходу. Останавливаюсь в дверях, и мой взгляд падает на большое зеркало, которое стоит на полу по правую руку от меня. Какого… мать её… хрена?! Я делаю к зеркалу шаг и смотрю на свое лицо. Оно все опухшее. Что с мои глазом?! Что с моим лбом?! Там шишка размером с бейсбольный мяч. — Твой лоб надо обработать и зашить. Я снял повязку, пока ты была в отрубе. Я дергаюсь и тут же направляю оружие в сторону голоса. — Кто ты? Где она? Где она?! — я делаю шаг к мужику, а скорее к деду, стоящему в дверях. — Где она?! — кричу я, тыкая в него оружием. Клянусь, если он мне не ответит, я его… — Внизу. — Она жива? — выкрикиваю я свой вопрос, уже обходя его. Он молча провожает меня взглядом. — Она жива, я спрашиваю?! — Я готова уже ударить его пистолетом по седой тупой башке. А моя собственная голова идет кругом. — Пока да, — спокойно отвечает он. Стараясь не упускать его из вида, я смотрю по сторонам в поисках лестницы. Нахожу: — Иди вперед! — Если бы я хотел тебя убить, убил бы. — Он закатывает глаза и даже не собирается двигаться с места. Боже, у меня нет на это времени. Нет времени на него. Я рычу себе под нос, обходя его, и иду к лестнице. Он прав. Хотя то, что он меня не убил, не значит, что он не вызвал копов. Мне надо к Лексе. Я сбегаю по ступенькам, желая быстрее оказаться там, где она. Как мы вообще сюда попали?! Он нас дотащил? Даже с двумя руками это нереально, а у него одна. Одна гребаная рука. Я замираю у входа в гостиную. Лекса лежит на столе. Она лежит на этом деревянном столе такая одинокая и… бледная. Я ни разу не была в морге, но сейчас я себя чувствую как-то так. И я не могу сделать еще один шаг к ней. Она выглядит… неживой. — Мне надо закончить с твоим лбом, — раздается его голос за моей спиной. Я все еще смотрю на Лексу, к которой не смею шагнуть. Я даже не могу дышать, все мое тело будто стянули канатами. — У тебя мог начаться сепсис. Рана загноилась на лбу. Ты должна выпить таблетку, — судя по отдаляющемуся голосу, он куда-то уходит. Я медленно подхожу к Лексе. — Ты можешь умереть. Если не обработать твою рану, — его голос снова недалеко от меня. Я делаю последний шаг к Лексе, останавливаюсь на уровне её головы и протягиваю руку. Дотягиваюсь до её шеи и трогаю: пульс есть. Прерывисто и с болью выдыхаю. — Помоги ей, — шепчу я себе под нос. — Если ты умеешь, — громко говорю я, наконец осознавая это, — помоги ей. Я поворачиваюсь к нему, окончательно понимая, что этот дед знает, что делать. — Ей уже не помочь, а тебе помочь могу. — Что? — мой вопрос проваливается обратно в горло. — Что… Помоги ей, — хлиплю я, приподнимая дрожащую руку с пистолетом. — Помоги ей, — громче повторяю я. — Помоги ей! Помоги ей! Помоги, иначе я тебя убью! — мой голос становится громче с каждой секундой осознания того, что он сказал. У меня такой туман в голове. Все такое странное, медленное, далекое. — Помоги ей! Я убью тебя. Помоги! — Я не боюсь, что ты убьешь меня, — он пожимает плечами, подходя к столу. Его глаза смотрят на Лексу, пока я, уже глубоко и тяжело дыша, изучаю его профиль. Его лицо бородатое, грозное и все морщинистое. — Твоя подруга потеряла много крови. Я обработал ей раны и перевязал заново. Но она все равно умрет. Его голос начинает прятаться в вакууме, и я качаю головой, пытаясь отогнать это наваждение, эту глухоту. Я ничего не слышу, хотя его рот вроде бы еще открывается. «Он не хочет ей помогать, потому что он знает, кто она. Он просто не хочет. Он убивает её. Он убивает её. Он убивает. Она умрет, она умрет, Кларк. Она умрет, ей нельзя помочь». — Мои руки ложатся на голову, которая начинает раскалываться, и сжимают ее. — «Ей просто надо перестать дышать. Тебе она все равно была бы обузой, Кларк. Всё станет тут же проще». — Замолчи! Замолчи уже наконец! — ору я, надавливая что есть силы на голову. — Заткнись, заткнись! Я начинаю слышать свой собственный голос. Дед смотрит на меня, вскинув брови. — Помоги ей! — ору я на него. — Я не просто тебя убью, я отрежу тебе вторую руку! Отрежу, и ты будешь без рук, как… как долбаный безрукий старик! — я тычу ему пистолетом в лицо. Он качает головой. Но это всё. Он… Он не боится, ему плевать. «Убей его, Кларк. Убей. Потом убей Лексу, чтобы не… » — Заткнись! — огрызаюсь я. — Ты больше не будешь мне указывать, что делать! Не будешь. Ясно тебе?! Помоги ей! — я делаю шаг к деду. — Я прошу. Ты знаешь как. Помоги, пожалуйста, — мой голос начинает звучать как расстроившийся инструмент. Его единственная рука ложится мне на плечо, он с сочувствием смотрит мне в глаза, и это делает все только хуже. К злости присоединяется боль. Она где-то в груди. Такая острая, что хочется орать, чтобы это все закончилось. Чтобы все прекратилось прям сейчас, потому что всё становится таким неразборчивым. Все становится… Я закрываю глаза, а моя рука с пистолетом с грохотом хватается за стол. — Тише, девочка, — тихо говорит старик, а я чувствую его руку на своем предплечье. — Присядь. Тебе нужно исправить то, что на твоей голове, иначе ты последуешь за подругой. — Нет, — я отмахиваюсь от него и снова поднимаю руку с пистолетом. Я его не вижу, перед глазами темно, а от головной боли башка вот-вот лопнет. — Помоги ей, — скрипит мой голос, а рука с пистолетом уже давит на собственный висок. — Помоги ей. — Ей нужно переливание крови. — И все? тогда бери мою! Бери мою! — Это не так делается. — А как? Как делается?! — я вскидываю голову и заставляю себя открыть глаза. В голову будто вонзаются десятки ножей. И мне надо быть тише, потому что мой собственный голос делает все только хуже. — Нужна такая же кровь. Какая у тебя? — Я не знаю! Кровь! Обычная, как и у всех! — Я загибаюсь к полу. Боль становится невыносимой. — Нужно знать группу крови, — его голос где-то далеко, я пытаюсь разобрать то, что он говорит изо всех сил, потому что это нужная мне информация. Это самое нужное, что сейчас может быть. — Возьми мою кровь, — мычу я. — Возьми мою кровь. Дай ей. Сделай… А-а-а-а, — я роняю пистолет и обхватываю голову двумя руками. — Твоя кровь может её убить, не только из-за того, что у вас ра… но..... ты… Ничего не слышу. Ничего не понимаю. — Возьми мою кровь, пожалуйста, — мычу я, надеясь, что он меня слышит, потому что я себя не слышу. ___________ Открываю глаза и тут же дергаюсь. Я все ясно вижу. В голове больно стучит, но уже глухо. Я сижу. Сижу, развалившись в кресле. Поворачиваю голову и вижу рядом Лексу. А потом… Опускаю взгляд: на моей руке что-то… какая-то трубка. Между мной и Лексой какая-то конструкция. Я вижу трубку и в её руке тоже. — Это для животных. Но думаю, что выбор невелик. Я перевожу взгляд к источнику голоса. Старик сидит в кресле метрах в трех от меня: я вижу его колени, а над ними — развернутую газету. — Спасибо, — говорю я. Мне пофиг, для людей или для животных. Главное, чтобы это помогло. — Это поможет? Он шелестит газетой, опуская её: — Вряд ли. Я киваю. А он оптимист. — Это лучше, чем ничего не делать, — говорю я, поворачиваясь всем телом к Лексе. Я смотрю на её бледное лицо. Чуть склоняюсь, чтобы послушать её дыхание. Потом гляжу на старика: он смотрит молча на меня, а потом, качая головой, сворачивает газету и откладывает её на тумбочку. — У тебя, скорее всего, заражение крови. Если это так, то мы вливаем ей больную кровь. Если у тебя не такая же группа крови, как у твоей подруги, то и в этом случае твоя кровь её убьет. Да и к тому же, мы используем оборудование, которым я переливал кровь козам, лет десять назад. — Зачем козам кровь? — спрашиваю я, возвращая взгляд к Лексе. Поднимаю свободную руку и трогаю её щеку. Прохладная. Хочу, чтобы её щеки были теплые. Мне кажется, что они будут теплые. Я почему-то уверена, что все должно получиться. — Я образно. Кому и что только не переливал, — он отмахивается. — Я Курт. — Я… Спасибо, Курт. — Пожалуйста. Твою подругу ищет весь штат, а может, уже и вся страна. Если она выживет, то скорее всего пожалеет об этом. — Ты не вызвал копов, Курт? Где твоя рука? — Нет, не вызвал. Лежит в моей комнате. Я поворачиваюсь к нему. Смотрю на него, задумавшись о его руке. Мне плевать на его руку, где бы она ни лежала. — Твой лоб нужно обработать, — он встает с места. — Думаю, крови уже достаточно. — Нет, — возражаю я, — чем больше тем лучше. — Тебе она не нужна что ли? — спрашивает он, выходя из гостиной. Я хочу ему ответить, но голова начинает кружиться, и я откидываю её на спинку кресла. — Все будет хорошо, Лекс. Этот старик нам поможет, — шепчу я, прикрывая глаза. — Все будет нормально. _________ — Тише, девочка, тише. Мне очень больно. Я открываю глаза и ничего не соображаю. Я ничего не вижу. И мне очень больно. — Ш-ш-ш-ш, не кричи. Я наконец вижу морщинистое грязное лицо напротив своего. Я отстраняюсь, потому что, что бы он ни делал, мне очень больно, но он трогает меня за затылок. — Я почти закончил. Не дергайся. Он помогает. Что бы он там ни делал на моем лице, он помогает. И я, терпя боль, пытаюсь услышать голос, который сказал бы мне обратное, но его нет. Есть только пальцы Курта, боль и Лекса, лежащая где-то слева от меня. Я буду думать о Лексе. Лекса. — Она жива? — я снова дергаюсь, осознавая, что была какое-то время без сознания. — Жива. Что удивительно. Я поднимаю руку, где должна была быть игла, но Курт бьет меня чем-то по ней: — Не шевелись! Я все уже убрал. Мы с этим закончили. Теперь твой лоб, а потом надо будет поесть, иначе ты опять отрубишься. — Она… Она жива? — Ты оглохла что ли? — он отстраняется, и я теперь вижу не только его лицо, но и его пальцы с кривой иглой. Он зашивает мне лоб? Он… Лекса хотела, чтобы мой лоб был зашит. Если он это делает, то я должна подождать. Я должна потерпеть. Это ведь скоро кончится. Он сказал, что Лекса жива. Я обязательно повернусь к ней, когда он закончит. — Всё, — он делает шаг от меня, и я тут же смотрю по левую руку от себя. Лекса лежит все там же. И все так же её глаза закрыты. Я быстро трогаю её шею, проверяя пульс. — Она стабильна, это хороший знак. Сядь ровно, я наложу повязку. Я слушаюсь. Он заканчивает и отходит от меня, а я смотрю на стол рядом с Лексой, после чего и на пол. Боже… какая мерзость то, что вытекло из моего лба. Меня сейчас вырвет. И это гнойное дерьмо стекало мне в глаз? — Тебе надо поесть. Тебя тошнит, потому что… Да много почему. Давай, дитя. Вставай. Встаю, и меня тут же шатает, но я хватаюсь за стол одной рукой, а второй трогаю щеку Лексы. Всё еще холодную щеку. — Она умрет, — Курт машет рукой в её сторону, — а тебе надо… — Хватит! — мой громкий голос причиняет мне боль. — Хватит это говорить! Она не… — Кларк. Я разворачиваюсь в сторону Лексы. О боже мой! О боже мой, боже, боже мой! Её глаза открыты и смотрят на меня! О… Срань Господня! Да. Я верила, конечно, верила. Но почему тогда я не верю своим глазам сейчас?! Лекса смотрит на меня, а я остолбенела и не могу даже моргнуть. Не может быть. Просто… — Бред какой-то, — ворчит рядом Курт. — Просто невероятно. Принесу чай сюда. — Лекс, — я хватаюсь за её щеки. — Лекса, ты… Боже мой, ты смотришь. Ты… Ты смотришь на меня. Ты смотришь! — Кларк. Я вижу, как она пытается осмотреться, и тут же останавливаю её лицо, разворачивая к себе. Она не должна тратить силы ни на что. Пусть бережет их. Они ей нужны. И вообще — пусть смотрит на меня! Смотрит и не перестает этого делать. Никогда. — Кларк, что… что… как мы… Как… Я склоняюсь чуть ниже к ней, и мне так хочется её поцеловать. Расцеловать всю. Целовать, целовать, целовать и не останавливаться, но Лекса смотрит на меня так потерянно. Она ничего не понимает, и я расцелую её позже. Сейчас мне надо ей все рассказать. Надо, чтобы она не была такой растерянной и даже будто напуганной: — Я почти дотащила нас до фермы. Потом отрубилась. Потом нас нашел однорукий старик. Его зовут Курт, — я говорю быстро, глядя ей в глаза. Хочу, чтобы она знала все, хочу, чтобы она знала, что все будет хорошо, и ни о чем не переживала. — Он тащил тебя. Потом тащил меня. Потом помог тебе. Потом мне. Он помог… Он… А еще мы перелили тебе кровь. — Кровь? — Да. Мою… Она плохая, поэтому, скорее всего, она тебя убьет. Но сейчас ты смотришь. На меня… Мне так хочется, чтобы моя кровь была особенной, потому что тогда бы она помогла. Как думаешь… — Уж поверь, дитя, если она открыла глаза, то твоя кровь точно особенная. Просто невероятно. Курт подходит к столу, где лежит Лекса, та дергается всем телом в мою сторону, и я тут же обхватываю её за плечи, прижимая к себе: — Все хорошо, Лекс. Лекса смотрит на Курта, который стоит с кружкой в одной руке и с пакетом сухарей в другой. Другой… Руке… — Это протез, — говорит он, замечая, как я пялюсь на то, что торчит из его плеча. — Он мало похож на руку, но какой есть. Так, опасная леди-убийца, — обращается он к Лексе, которая все еще напоминает напуганного ощетинившегося кота, — я положу это рядом с твоей подругой, потому что ей это надо. Потому что она отдала тебе кровь, которая ей самой нужна. Ты разрешишь мне? Лекса двигается ближе ко мне прижимаясь затылком к животу. Я не очень понимаю. У нее проблемы сейчас с ним или со всеми мужчинами в целом? Но как же она тогда… — Я обработал лоб твой подруге. Зашил его, — говорит Курт. — Посмотри на свою подругу. Она не смотрит на меня, а только сильней вжимается затылком в мой живот. Её пальцы сжимаются в попытке вцепиться в стол. Она его боится. Действительно боится. Как такое может быть? Да и без разницы как, главное… Я наклоняюсь к Лексе, обнимая её крепче за плечи: — Я с тобой. Он тебя не обидит. Никто никогда не обидит. Лекс. Она все еще смотрит на деда: — Кларк. — Да. Я тут. — Я жива? — Жива. И я жива. И этот дед, что стоит с пластиковой рукой, тоже живой. И ты в безопасности. Помнишь? Лекса двигает головой, но делает это медленно, будто бы опасаясь, что, если она отведет взгляд от Курта, что-то случится. Но все же она поворачивается и смотрит на меня. — Помню. Я обхватываю её лицо ладонями, а Курт тем временем подходит к столу, ставит рядом со мной кружку и кладет пакет. Лекса пытается смотреть на меня, но её взгляд настойчиво уплывает в сторону, следя за его действиями. Я знаю, что он не отходит. Что он встал и стоит рядом. И, может быть, я догадываюсь, почему. — Лекс, — я зову её, желая, чтобы она посмотрела на меня. Она наконец смотрит, — он осмотрит тебя, ладно? Мне это надо. Мне очень надо, потому что он поможет. Он занимался этим с козами, но… Не только. — Еще с коровами. — И с коровами. — И с лошадьми. — Видишь? У него богатый опыт. Он знает, что делает. — Кларк, — её брови выгибаются. — Коровами? — Курт? — мой голос звучит настойчивее: я хочу, чтобы он нормально объяснил, и чтобы Лекса наконец расслабилась, потому что она пришла в себя, а я не хочу, чтобы она была так напугана. — Лекса, — начинает он. О боже, это не то, с чего бы ему стоило начать. Но Лекса не двигается, она смотрит на меня. Она смотрит мне в глаза, но внимательно слушает его. Я знаю. — Я двадцать лет проработал ветеринарным врачом крупного и мелкого рогатого скота, потому что раньше здесь было очень много ферм. Сейчас уже… Да бог с ним. Потом я занимался частной практикой. Я безобиден, потому что я стар. И у меня одна рука. — Одна рука, — киваю я. — А где вторая? — Вторая… Вторую раздавило колесо трактора, когда я нажрался и вырубился в поле. Веселая история была. — Видишь? Он чудной какой. Иногда кажется, что он ненормальный. Может, даже психопат, но он нам помог. — Уму непостижимо, — вздыхает Курт. Лекса вроде расслабляется. И я наблюдаю, как Курт подходит к ней с другой стороны и начинает её рассматривать и щупать в разных местах. Я не переживаю. Пусть щупает, главное, что теперь все будет хорошо. И мы смотрим друг на друга. Я смотрю на нее, а она своими пока еще мутными и блеклыми глазами — на меня. И мне плевать сейчас, какого цвета её глаза, главное, что они открыты, и она ими смотрит на меня.