I'll kill you. Or not

— Ты озадачена, — Курт наливает молоко в кастрюлю, что стоит на плите. Я слежу за его действиями, но мои мысли совсем в другом месте. Я опускаю руки с газетой вниз, и она накрывает мои ноги. — Мне казалось, что вы знаете друг друга лучше. — Мы знаем друг друга достаточно хорошо, — отвечаю я, снова опуская взгляд на статью, что посвящена Лексе. — То, что там написано, не самое важное, что нужно знать. — Многие бы с тобой не согласились, — он хмыкает, включая плиту. Разворачивается, подходит к столу и садится напротив. — Тебя это беспокоит. Пару дней назад он спрятал нас в подвале своего сарая. Он защитил нас. Ферму обыскали. Теперь, убедившись, что здесь никто не прячется, копы вряд ли сюда вернутся. Я не знаю, почему он это сделал. Я не спрашивала. А еще мне удалось привезти все вещи, которые мы бросили в поле. Уверена, что в ближайшее время копы найдут это место. Забавно, но они более активны, когда умирает кто-то из них, чем когда умирают люди, не работающие в полиции. А теперь он сидит напротив меня и рассуждает о том, что я прочитала. Он хочет говорить об этом. Но в моей жизни он был бы первый с кем бы я обсуждала что-то подобное. Кроме Лексы. Лекса это… Лекса. — Ты убивала тех проституток, — продолжает Курт. Я должна сказать ему, что это бред, должна сказать хоть что-то, но я молчу. Мое молчание равно подтверждению его словам. — Лекса, — произносит он знающим тоном, — то, что ты о ней прочитала, беспокоит тебя. Я складываю газету пополам. А затем еще пополам, и еще, пока она не превращается в прямоугольник, который можно положить на стол: — Да, я не ожидала. — Уверен, что это был не её выбор, судя по тому, как она росла, — говорит он, пожимая плечами. — Насколько сильно ты презираешь проституток? — я вздрагиваю то ли от его слов, то ли от грохота, когда его пластиковая рука приземляется на деревянный стол. Я открываю рот, чтобы сказать, что он старый дурак. Сказать, что никакая Лекса не проститутка и никогда ей не была, хотя это противоречило бы статье, которую я недавно прочитала. Я не говорю ничего, а просто сижу с открытым ртом. — Это не имеет значения, — наконец говорю я, не зная сама, правда ли это. — Ты презираешь Лексу? — Я не презираю Лексу, — я говорю это автоматически, но тут же понимаю, что это правда. Нет и сомнения. Но что же я тогда чувствую? — Я думаю, что тебе лучше сказать ей это, — он указывает на меня пальцем. — Она прочитала эту газету утром еще до того, как ты проснулась. Она выглядела более… ошеломленной, чем ты. А это единственное новое, что было про нее написано. — Поэтому она так странно на меня смотрела, когда проснулась я? — Это ты еще не видела, как она смотрела на тебя спящую. Я слышу звуки шагов Лексы — её шаги звучат очень громко, как и все, что она делает, пока учится снова нормально функционировать. После завтрака мы снова ложились спать. А сейчас уже время обеда. И Лекса проснулась. И она идет сюда. Самостоятельно. С тех пор, как мы здесь, она еще ни разу не преодолевала такие дистанции в одиночку. Она вообще ничего еще не делала в одиночку. До этого самого момента она делала с моей помощью. Ходила до туалета, ела, переворачивалась, садилась, ложилась. Я помогала ей даже поднять руку, чтобы она могла почесать то, что у нее чесалось на голове. Хотя ей достаточно было бы сказать, и я бы почесала ей любое место. Я ухаживала за ней, потому что ценней Лексы теперь у меня ничего нет. Есть моя жизнь и её жизнь. Мое здоровье и её здоровье. И так получалось, что её здоровье мне гораздо важнее, чем собственное. В её глазах снова начинают плескаться волны, а тепло, которым наполняется её тело, греет мою душу. Лекса хватается за косяк и смотрит сначала на меня, потом на Курта: — А чего вы тут делаете, — её голос хриплый. Видимо, она пошла сюда сразу, как проснулась. Мы вообще только и делаем, что спим да едим. — Молоко варим, — отвечаю я, внимательно наблюдая за ней, потому что выглядит она все еще достаточно слабой. Она пошатывается, держась за косяк, когда переводит взгляд на кастрюлю на плите. — Я думала, кушаете. — Нет, обед пока не готов, — говорит Курт. — А чего я тогда пришла? — вздыхая, спрашивает она, а потом оглядывается назад, в сторону гостиной, откуда она пришла, и на её лице появляется легкий ужас. — Эх. — Я сейчас уже начну готовить, — говорит Курт, вставая с места. — Так что можешь присесть. Теперь Лекса тем же взглядом смотрит на стул. Я не уверена, что она могла бы сидеть, не испытывая боли. Лекса подходит к стулу и отодвигает его. Она смотрит на газету, что лежит напротив меня, а потом на меня. Я вижу, как её горло пропускает ком, который она сглатывает. Лекса присаживается, а её лицо немного кривится от боли. — Прочитала? — спрашивает она, кивая на газету. — Прочитала. На кухне все эти минут двадцать была бы гробовая тишина, если бы не Курт, то и дело шуршащий пакетами и гремящий банками да кастрюлями. — Что-то аппетит пропал, — вздыхает Лекса и, упираясь руками о стол, начинает вставать. Я знаю, что аппетит у нее пропал из-за меня. Я молча наблюдаю, как она с трудом поднимается на ноги. Она не просит моей помощи, и она замечает, что я впервые не вмешиваюсь в её действия — это я понимаю по её взгляду, когда она смотрит, прежде чем развернуться ко мне спиной. Её взгляд заставляет мое горло сжаться в странном чувстве вины. Но ведь я еще не отошла от того, что прочитала. Я еще не… Лекса спотыкается о ножку стола и падает. От встречи с полом её спасают мои руки. Я её ловлю в последний момент. Я смотрю на Курта, который тоже уже здесь, и его взгляд кажется осуждающим. — Ты не должна, — шепчет Лекса, хватая меня за предплечье, чтобы встать. — Пусти, Кларк. И я её отпускаю. — Я помогу, — вызывается Курт, протягивая Лексе настоящую руку, за которую она тут же хватается. — Я сама, — я пытаюсь взять Лексу за руку, но она отмахивается. — Всё нормально, Кларк, — говорит она. — Лекс. — Кла-рк, — она резко оборачивается ко мне, и мы замираем, встречаясь взглядами. Моя попытка что-то сказать обрывается. Её зеленые, наполненные слезами, волны сбивают меня, словно цунами, и топят. Я не могу дышать. — Лекс, — наконец шепчу я, протягивая руку, на которую она тут же опускает взгляд. Я чувствую себя последней дурой. Я дура. Дура. Как я могла забыть… Даже на минуты, на мгновения. Я не имела права. Её глаза не должны быть такими. Её глаза не должны так смотреть. Никогда. Лекса отпускает руку Курта и хватается за мою. — Ты не должна, Кларк. — Иди ко мне, — шепчу я, приобнимая её за талию второй рукой, хотя мне хочется обнять её прям здесь. Обнять так крепко, чтобы она поняла, что её обнимает самая большая дура на свете. Мы идем неспеша вперед. У лестницы я останавливаюсь, и Лекса вопросительно смотрит на меня: — Полежишь со мной? — спрашиваю я. Все свое время Лекса проводила на неразложенном диване, и у меня не было возможности даже лечь с ней рядом. Я так давно этого хотела. — Ты хочешь со мной лежать? — она крепче хватается за меня. — Ты не должна. Ты прочитала это. Я бы хотела, чтобы ты никогда не читала. Это время меняло меня. Я убила всех, кто менял меня в то время, Кларк. Но ты не должна… — Лекса, — я отпускаю её талию, и она хватается за мою двумя руками, чтобы не упасть, а мои ладони ложатся ей на щеки, — мне плевать. Мне показалось, что нет. Но на самом деле да. — Да? — Да. Прости. Ладно? — Ладно, — мягко говорит она, опуская взгляд. — В таком случае я бы очень хотела, чтобы ты лежала со мной, Кларк. Так сильно хотела бы.