I'll kill you. Or not

Её улыбка превращается в оскал, и она жмурится. Не понимаю. Что-то не так. — Кла-рк, — хрипло начинает она, глядя на меня исподлобья, — ты должна будешь сейчас сделать кое-что. Я приподнимаю её лицо одной рукой, а второй убираю волосы с шеи: кожа там покрыта влагой, словно конденсатом. — Кларк. Дрожащими руками начинаю её щупать, осматривая лицо, голову, шею со всех сторон, после чего делаю небольшой шаг назад и осматриваю её тело. Лекса тем временем хватается за меня и за дверь машины. Мой взгляд доходит до её талии. О… Чёрт. О, Чёрт. Я снова смотрю ей в глаза: — Нет, — шепчу я, хватая Лексу одной рукой за здоровый бок, а второй начинаю приподнимать рубашку. Нет! Нет, нет, нет. Боже мой, там приличная дыра, из которой сочится кровь. — Нет, нет, нет. — Проблема, Кларк, — тихо говорит Лекса, приобнимая меня. Я быстро оглядываюсь. Боже. Боже. Чёрт возьми. О господи. Прилечь. Ей надо лечь. — Стой тут! Я быстро бегу к палатке, ныряю в нее, хватаю плед и ползу назад, вытаскивая его наружу. Я стелю его там, где мы вчера лежали. Мои движения быстрые, хаотичные и сравнимы с тем, что творится с мыслями у меня в голове. У меня уже ничего не болит, лишь сердце стучит во всем теле, а сильнее всего — в голову, перемешивая мои мысли и мешая сосредоточиться. Я вскакиваю на ноги и вижу Лексу — она подошла самостоятельно. Я помогаю ей лечь на покрывало: — Рюкзак, — она кивает в сторону машины. Я бегу к машине, потом обратно — с рюкзаком, сажусь на землю рядом с ней и начинаю вываливать все оттуда. — Лекс, я… Я не умею. Я… — я бестолково копаюсь во всех пакетиках, тюбиках, баночках. — Я не понимаю, что все это. — Тебе придется, — хрипит она, хватая меня за запястье. А я подползаю к ней и смотрю ей глаза, — я не хочу умирать, — она прикрывает глаза, переводя дыхание. — Не сейчас. — Ты… Ты не умрешь, что ты такое говоришь, — злюсь я. У меня не получается расстегнуть ей рубашку, поэтому я рву пуговицы, а потом оставшуюся часть рубашки поднимаю. — Она вышла? Я смотрю на рану, над которой нависают мои дрожащие пальцы. Вышла? Лекса пытается перевернуться, и я ей помогаю. — Да, — говорю я, увидев такую-же дырку на боку, со стороны спины. — Хорошо. — Да, всё просто прекрасно, — мне хочется ударить её, ударить себя. Мне хочется столько всего сказать, но вместо этого я ковыряюсь в том, что она привезла, в поисках хоть чего-то мне знакомого. — Эй! — Я замечаю, что Лекса закрывает глаза. — Не смей вырубаться! Не поступай так со мной. Смотри на меня, — я обхватываю пальцами её щеки. — Смотрю, — слабо отвечает она и действительно смотрит. — Надо зашить. Она заметно потеет, и теперь все её лицо выглядит влажным и меняет цвет. Её лицо то ли синеет, то ли становится бесцветным. И кровь тем временем продолжает покидать её тело. Я распаковываю какие-то тряпки или салфетки, или что это вообще такое. Открываю бутылку воды и лью ей на рану. Лекса громко орет, и я подпрыгиваю, роняя бутылку. — Ш-ш-ш-ш, — я пытаюсь рукой закрыть ей рот. — Тихо, пожалуйста. Мне надо, чтобы она молчала, потому что я и без того плохо соображаю. Но Лекса пытается кричать в мою ладонь, а я не могу держать руки на её лице, потому что они мне нужны. Я тянусь, хватаю какую-то палку и сую ей в рот, она тут же прикусывает её, пачкая губы сажей. Лекса не замолчала, она мычит, но это уже лучше, чем было. Я беру бутылку, которая почти вылилась, и читаю надпись на ней: «Спиртовой раствор». — О, боже, — я пялюсь на Лексу. — Прости. Она просто была похожа на бутылку воды. Лекса выплевывает палку: — Ничего. Подумаешь. Пфф. — Извини, — я виновато смотрю на нее. Я продолжаю снова копаться в груде всего в поисках других бутылочек. — Не надо сейчас ничего промывать. Кларк, милая, — она пытается улыбнуться, — надо остановить кровь. — Да, — киваю я.— Да. Да. Кровь. Я беру палку, она открывает рот, и я обратно кладу её туда, а она передумывает и снова её выплевывает. — Все нормально. — Ладно. Так, — я рассматриваю то, что у меня тут валяется. Нахожу какую-то упаковку, на которой написано: «Игла хирургическая». — Хирургическая, — шепчу я. Эта надпись меня напрягает. Загнутая толстая хрень, мало похожая на иглу. — Этим нужно шить? Серьезно? — Ерунда. Пфф, — Лекса снова криво лыбится. — Угу. Да. Пфф, — я тоже пытаюсь быть оптимистом. Нахожу в этом пакетике иглу поменьше. — Эта для лица, — шепчет Лекса. — Но… — Бери большую. — Но, она… — Кларк. — Ладно, — я кидаю обратно маленькую, достаю самую большую, показываю её Лексе, и она кивает. — Жёстко. — Кларк, — она кладет руку мне на запястье, — хочу продолжения. Не дай мне умереть. Я пытаюсь сглотнуть, но во рту все пересохло. Я тоже хочу… И я… Я не дам ей умереть. Нет. — Ты не умрешь. — Шепчу я, чуть приближаясь к её лицу, а её рука, расслабляясь, спадает с моей на землю. — Обещаю. Лекса слабо кивает. Нужны нитки. Срочно. Нахожу коробку с изображением этой страшной иглы и распаковываю её. Это нитки. Я, кажется, бесконечно долго вожусь с иголкой и ниткой, потому что мои руки дрожат. Наконец кое-как мне удается её туда вставить. Я ведь даже обычную иголку в жизни в руках не держала. — Там… Там штука, — Лекса закрывает глаза. — Какая штука, — спрашиваю я, склоняясь уже над раной. Лекса уже совсем бледная. — Лекса, какая штука?! — Похожа на ножницы. Иглу чтобы держать. — А пальцы? Пальцами я… — Штука, Кларк, — громче говорит она. Я ищу эту штуку, похожу на ножницы и вроде нахожу. Зажимаю в ней середину иглы и наклоняюсь к ране. Ничего не видно, все в крови. А мои руки дрожат. — Ты… Проститутки. Ты убивала проституток? Кларк. — Ты не проститутка, — огрызаюсь я. — И убивать — это не зашивать, — тоже злобно говорю я, не зная, как схватить кожу, чтобы Лекса не заорала. — Тебя, — добавляю я. Это имеет большое значение. Но вдруг я понимаю, что Лекса права. Надо лишь представить… Я прикрываю глаза и сжимаю челюсть. Вдох, выдох. Я открываю глаза, беру палку, и Лекса охотно приоткрывает рот. Её губы уже совсем потеряли цвет. Она зажимает палку зубами. Я склоняюсь над раной, уверенным движением соединяя её края, и Лекса начинает громко мычать. Я прицеливаюсь и надавливаю иглой кожу: это сложнее, чем я себе представляла — она не хочет её протыкать, хотя конец её острый, как лезвие. И теперь я понимаю, почему держу её не в пальцах, а этой штукой. Я сажусь поудобнее и, что есть силы проталкиваю её, а Лекса орет, роняя палку. Я стараюсь не обращать внимания на её крик, хотя это совсем не оставляет меня равнодушной, как хотелось бы, а еще мешает мне представлять, что подо мной лежит не Лекса, а проститутка. Наконец мне удается выйти с другой стороны, и я тяну иглу на себя, пропуская нить, потом быстро прицеливаюсь рядом. Лекса вдруг замолкает. — Лекс, — зову её. Никакой реакции. Она вырубилась. Чёрт. Чёрт, чёрт. Я что есть силы снова давлю концом иглы на кожу, и второй шов накладываю намного быстрее, чем первый. Стягиваю рану. Ножницы. Мне нужны ножницы. Нет на них времени. Я вытаскиваю нитку из иглы и завязываю то, что сшила, узлом. Кровь уже не идет. Я открываю пакетики, которые валяются рядом, и ищу среди них что-то подходящее. Нахожу бинты, а еще вижу ножницы и пластырь. Спустя пару минут её бок залеплен. Я трогаю шею Лексы пальцами. Пульс слабый. Переворачиваю её на живот. Зашить рану там мне удается очень быстро. Ну, по сравнению с тем, как все было спереди. Я накладываю и там повязку. Снова трогаю шею Лексы. То, что её сердце еще бьется, на самом деле никак меня не успокаивает. Я достаю её нож, достаю пистолет. Тяжело вздыхаю. Достаю какой-то лист бумаги из её заднего кармана. Переворачиваю Лексу на спину. Разворачиваю лист. Это Лекса. На нем. На нем изображена Лекса. Это дерьмо. Больше у меня нет комментариев. Откладываю его в сторону и начинаю ковыряться во всем остальном. Там много лекарств, и без подсказок Лексы я понятия не имею, что для чего нужно. А сейчас нужно. Нужны какие-то лекарства, иначе она умрет. Я встаю и на ватных ногах иду к машине. Беру оттуда бутылку воды и возвращаюсь. Я укладываюсь рядом с Лексой, облокачиваясь на землю рядом с её головой. Открываю бутылку, лью себе на пальцы, смывая с них уже засохшую кровь. Воды, что я принесла не хватит, чтобы смыть все с рук. Но мне не нужны сейчас все руки, нужны пальцы. Снова мочу и уже чистыми подушечками провожу по пересохшим, черным от сажи губам. Делаю это снова и снова, пока не смываю все с них. Я складываю перед собой всю воду, что у нас есть. Получается четыре литра, если посчитать все бутылки. Я протираю её лицо, голову, а именно место, где засохла кровь. Копы как-то её вычислили. Скорее всего, по отпечаткам, которые были везде, где только можно. Это значит, что у нее раньше были приводы, и её пальцы есть в базе данных. Её жизнь уже не станет прежней. Теперь она разделена чертой на до и после. И мне быть с ней рядом никак нельзя. Я смотрю на её лицо, проводя тыльной стороной пальцев по щеке. Волнует ли меня это? Да. Изменит ли это что-то? Нет. Без неё я не попаду в неприятности. Находясь с ней рядом, есть вероятность, что я в эти неприятности попаду. Без меня она в них попадет — сто процентов. Вероятность того, что она в них попадет, находясь со мной рядом, намного меньше. Её ресницы шевелятся, и она открывает глаза. Они блеклые и будто сероватые. Я волны видела однажды. Они красивые. Красивее, чем само море. Её глаза не похожи сейчас на цвет тех волн. Не похожи на те глаза, в которых я тонула буквально совсем недавно. Но это не имеет значения. Пусть её глаза будут любыми, главное, чтобы они не опустели. — Привет, — шепчет она. — Привет. — Смотришь? — Смотрю. — И как тебе? — она поворачивает голову в мою сторону, а я, опуская руку, ложусь к ней ближе, утыкаясь носом в её щеку. — Ужасно. — И… — И что? Я никуда не денусь. На её лице появляется улыбка. Она кивает и прикрывает глаза. Я открываю глаза. Я… уснула. Я уснула?! Подскакиваю как ошпаренная и тут же смотрю на Лексу, которая лежит рядом. Моё сердце, кажется, останавливается от мыслей о том, что её сердце могло остановиться, пока я спала. Я поднимаю руку и медленно подношу пальцы к её шее. Чувствую слабый пульс и выдыхаю так, словно воскресаю в этот момент. На улице уже темно и прохладно. Я люблю, когда прохладно. Но не сейчас. Лекса холодная. Я трогаю её щеки: — Лекс, — шепотом зову её. — Лекса, очнись. Она жива, но у меня внутри всё так болит, и мне очень, очень страшно, потому что, кажется, я не верю, что она придет в себя. Кажется, я не верю, что она просто вылечится сейчас, потому что я её зашила. Разве этого достаточно? Разве не нужно какое-то лечение? — Лекса, — я толкаю её еще сильнее, но она никак не реагирует. Её дыхание такое слабое, будто оно вот-вот остановится. — Лекса, пожалуйста, — склонившись над её лицом долго на него смотрю. Она не придет в себя, и вовсе не потому, что глубоко спит. Я встаю на ноги и иду к своему внедорожнику. Достаю карту из бардачка и иду с ней в её машину. Включаю в салоне свет и разворачиваю её. Я нахожу примерное наше местоположение и изучаю все, что есть рядом. За лесом я нахожу аптеку, куда ездила Лекса, нахожу город, который неподалеку от нее. Начинаю изучать восточную от нас сторону. Нахожу пару ферм. Пытаюсь прикинуть расстояние, изучая еще и свои пометки на карте, где у меня записано все, что касается времени передвижения от точки до точки. До аптеки ехать около часа на скорости чуть выше средней. Значит, до фермы ехать, если бы туда была прямая дорога, двадцать-тридцать минут. Идти туда от пяти до восьми часов. Но Лекса не может идти. Значит ли это, что с ней я могу прибавить часа два? Или три? Или больше? У меня есть опыт в том, чтобы таскать девушек по земле, но чёрт возьми, это было поле, а не лес. И это были расстояния в несколько метров, а не километров. Мне придется бросить все свои вещи. Может, я не найду там помощи. Но… Я смотрю в окно на Лексу. Я привыкла доверять своей интуиции, и она мне подсказывает, что Лекса умрет, если просто ждать. Я должна сделать все, чтобы спасти её. Я достаю то, что мне нужно, из багажника машины и смотрю на остальные вещи. Переложить в тачку Лексы и отвезти куда-нибудь поглубже… Спрятать просто вещи куда-то… Все это не имеет смысла, потому что если это место найдут, то найдут и вещи, где бы они тут спрятаны ни были. И это, конечно, все — это теряет смысл. В моей машине всё, что у меня есть. В рюкзаке и спортивной сумке — вся моя жизнь. Я снова смотрю на Лексу, и, похоже, вся моя жизнь теперь она. Спустя где-то полчаса вокруг Лексы лежит все, что мне понадобится. Я тяжело вздыхаю, подходя к ней ближе. — Лекс, всё будет хорошо, — шепчу я. Просовывая руки под плечами, я беру её под руки и тащу в сторону, укладывая верхнюю часть её тела на спальный мешок. Подхожу к ногам, хватаю, приподнимаю и перекладываю. Застегиваю спальник до её шеи. Сажусь в её ноги и начинаю обматывать их веревкой. Делаю все так, чтобы оставить петлю, за которую я могла бы ухватиться. Подхожу к голове, складываю плед и кладу его в мешок под голову, чтобы защитить от камней и прочих лесных хреновин на земле. Завязываю все так, чтобы он не вывалился и не сдвинулся с места. Собираю в рюкзак все, что Лекса взяла в аптеке. Кладу еще туда воду, и больше места нет. Закидываю его на спину и почти падаю: у меня дико кружится голова. Стою и пытаюсь понять свое физическое состояние. Плохое оно, что тут понимать. Иду к машине, достаю оттуда пакет чипсов, засовываю кое-как и их в рюкзак. Лекса любит чипсы. Подхожу к Лексе, беру веревки и дергаю в сторону. Лекса не сдвинулась и с места. Я смотрю на нее какое-то время, будто загружаясь. Боже. В груди моментом все болезненно стягивается к одной точке, куда я кладу руку и жму, что есть силы. Уф… Так. Я встаю поудобнее, беру упор ногой и тяну снова. Лекса сдвигается с места, и я делаю шаг. Потом еще один. И я, жмурясь, начинаю идти вперед. Всё было бы иначе, если бы мое тело так не болело. Все было бы совсем по-другому. У меня уже кончаются силы. Иду дальше, пока руки совсем не отказывают. Останавливаюсь и оглядываюсь. Я все еще вижу машины. Прекрасно, чёрт возьми! — Чёрт! Чёрт! Чёрт! — я стучу себя по голове и рычу себе под нос, уже от боли. «Слабачка… Ты, Кларк…» — Заткнись! — Ору я, перебивая голос. — Кларк. Я подскакиваю на месте, а потом в два шага достигаю Лексы и падаю на колени рядом с её головой. — Кла-рк. — Я тут. Я тут — я хватаю её одной рукой за плечо, а второй за щеку. — Ты жива. Боже. Я бы так хотела, чтобы ты не отрубалась. Лекс, мне страшно. Лекс, а что если… Что… — Кларк. — Мы только познакомились, а ты такая… Такая, Лекс… Таких нет. Таких больше нет, понимаешь? — я трогаю её холодное лицо, присматриваюсь в темноте к её тусклым глазам. Я хочу, чтобы они были открыты. Чтобы они больше никогда, никогда не закрывались. — Я… — она пытается кашлянуть. И я тут же скидываю рюкзак и копаюсь там в поисках воды. Открываю и, придерживая ей голову, помогаю сделать глоток. Она тут же кашляет снова. А мое сердце вот-вот лопнет от каждого пугающего меня звука. Она звучит плохо. Так же плохо, как и выглядит. Я даю ей еще воды. Она делает глоток и отклоняется, давая понять, что хватит. — Много нельзя, — шепчет она. Я понятия не имею, откуда она знает такие детали. Но ей виднее. Я бы тоже хотела знать всё, что можно, а что нет. Потому что я хочу ей помочь. Потому что… — Кларк, не плачь. — Я… я не плачу, — ругаюсь я, вытирая рукавом глаза. — Кларк. Я вытираю её щеки, которые случайно намочила. Хлюпаю носом и сдерживаю позыв закричать от чего-то, разрастающегося в моей груди. — Лекс. — Кларк, ничего не бойся. Я трогаю её щеки. Они такие холодные. Почему они такие холодные, я ведь её так хорошо и тепло укутала. Она не должна быть такой холодной, как все эти… Она не будет такой. Не-а. Ни за что. Нет. — Не говори со мной так. — Кларк. — Нет. Я встаю на ноги. Проверяю направление по компасу, убираю его в карман и, хватая веревку, делаю шаг вперед. Потом еще один. И еще один. Я иду вперед. Лекса что-то говорит сзади, но я не буду её слушать. Мне не нравится, как она звучит. Нет. Мне не нравится то, что она говорит. Нет. Мне не нравится. Мой лоб под повязкой пульсирует. Там уже болит так сильно, что жжет мне глаз. А еще в него что-то стекает. Про головную боль я вообще молчу, как и про боль во всем теле. Останавливаюсь, ноги подгибаются, и я, не желая того, падаю на землю. Тяжело дыша, смотрю на часы. Я шла сорок минут. Это было, конечно, медленно, но не так, чтобы совсем. В любом случае, осталось идти на сорок минут меньше, чем это было сорок минут назад. Подползаю к Лексе. — Хей, — трогаю её щеку. — Хей, — еле слышно отвечает она. — Я тебя дотащу до фермы. Там кто-то есть, кто знает, что делать. Я найду. Если понадобится, убью там всех, пока тебе не помогут. Слышишь? Я убью всех, если придется. — Даже если… Даже, если так, Кларк, — она прерывисто выдыхает, — это не поможет. — Замолчи, — шепотом ругаюсь я, наклоняясь и почти касаюсь её носа. — Кла-рк, — на этот раз пауза, которой Лекса делит мое имя пополам, занимает, наверное, больше секунды. — Просто, если что… Просто, чтобы ты знала. Я рада, что села в твою машину. Ты другая. — Ты тоже, Лекс. Я куплю джип, оторву сзади сидения, и ты будешь там стоять. Я тебя буду катать, где захочешь. Так долго, пока ты не попросишь перестать. Я куплю тебе все чипсы. Я… Я покажу тебе волны, которые имеют цвет твоих глаз. Только прошу, пусть твой голос звучит иначе. Прошу. — Кларк, — она мягко улыбается. — Ты так красива. — Я… — я замолкаю. Лекса опускает взгляд на мои губы. Я коротко вдыхаю, почти давясь воздухом. А потом опускаюсь ниже и целую её. Я чувствую её холодные губы. Ком застревает в горле: я должна её целовать, а не плакать, но я слабачка, и этот процесс не подвластен мне. Лекса двигает губами, целуя меня в ответ, и я, резко вдохнув, не удерживаю ком в горле и всхлипываю. Я целую её снова, встречая уже уверенные движения губ. Я хочу передать ей все свое тепло. Хочу, чтобы она его забрала без остатка. Хочу, чтобы она стала такой же горячей, как мое сердце, которое жжет все внутри меня, разгоняя мою кровь. Она касается моих губ языком, а я ей отвечаю, но лишь мгновение, потому что ей надо дышать. — Боже, Кларк, — шепчет она, а я вытираю её щеку от своих слез. — Ты такая сильная, Кларк. — Надо идти, — я встаю на ноги, а она провожает меня взглядом. — Не плачь, Кларк, — говорит она тихо, почти не слышно, но я её слышу. — Пожалуйста. Надо идти дальше. Надо идти. Я лежу на земле рядом с Лексой и смотрю на небо. Моя грудная клетка высоко поднимается уже минут пять, но я все никак не могу отдышаться. Лежу так еще и еще, пока наконец дыхание не выравнивается. Я встаю на ноги, беру снова веревки и тут же шиплю от боли. Снимаю рубашку, обматываю ей свою руку, а потом снова хватаюсь за веревку. Я уже не слежу за временем. Единственное, за чем я слежу — это за тем, чтобы не сойти с маршрута. Веревка, шаги, земля, отдых, компас, направление, веревка, шаги, земля, отдых, Лекса, компас, направление, веревки, шаги… Шаги… шаги… шаг. Шаг. Шаг. Шаг… Колени. Земля.