I'll kill you. Or not

Просыпаюсь от головной боли. Вспоминая почти сразу же о вчерашних событиях, я разворачиваюсь и не обнаруживаю рядом Лексу. Я тут же начинаю выползать из палатки. Лекса замирает, когда мы встречаемся взглядами. Я вижу в её руках сумку: Лекса стоит с ней у багажника моей разбитой машины. Пару секунд она смотрит на меня, после чего снова приходит в движение, быстро её туда кидает и захлопывает багажник. — Мне надо отъехать, — говорит она, пока я стою на четвереньках и слежу за её действиями. — Что? — я, может, не совсем проснулась, потому что ощущаю себя сейчас глупой или сумасшедшей, которая услышала что-то не то. Или… Как Лекса может быть такой глупой? — Тебе надо отъехать? — переспрашиваю я, начиная подниматься на ноги. — Да. Я изучила карту, и тут недалеко есть аптека, а мне надо в аптеку, — она игнорирует меня, пялясь куда угодно, но только не мне в глаза, а я, между прочим, уже подошла к ней. — Ты не можешь сейчас куда-то ехать, — возражаю я, хотя, на мой взгляд, это должно быть само по себе очевидно. А Лекса в свою очередь открывает дверь машины и садится в нее. — Я должна. Я хочу, — она хватается за ручку, чтобы закрыть дверь, но я делаю шаг вперед, вставая между машиной и дверью. Лекса наконец поднимает на меня взгляд. — Кла-рк. Мне нравится то, как она произносит мое имя, разделяя его микропаузой, но мне не нравится то, что сейчас происходит. Совсем, совсем не нравится. — Ты же понимаешь, что там везде копы? Ты же понимаешь, что дороги могут быть перекрыты? Ты же по… — Кла-рк, — она снова это делает, и я моргаю, замолкая. — Я поеду. — Я поеду с тобой. — Ты держишься за дверь. — Потому что иначе я упаду. — Да. Ты не можешь поехать со мной, потому что ты держишься за дверь. Потому что ты должна лежать. Я молча смотрю на нее, голова кружится, и меня подташнивает. Я бы не хотела никуда ехать, но и точно не хочу, чтобы… Она ведь может не вернуться. Боже, она не вернется, и я её больше никогда не увижу. — Я вернусь. Отвечаю: эта девушка может читать мои мысли. И делает она это через глаза, в которые так пристально смотрит. — Кларк, тебе нужны лекарства. — Я не умираю. Я… Ты не можешь так поехать. Твоя голова выглядит так, будто ты попала в аварию, будто ты кого-то убила, будто ты была на месте преступления. Будто тебя надо проверить, а потом посадить в тюрьму. Она наклоняет голову набок, а её губы растягиваются в знающей улыбке. Она все это знает, но… она ведь такая глупенькая, неразумная в чем-то, неосторожная. Она недостаточно осторожная. Лекса вылезает из машины, и мы оказываемся с ней лицом к лицу. Хмурится и двигается еще ближе, останавливаясь так близко ко мне, что её лицо теперь кажется мне размытым. — Твой лоб. Меня беспокоит твой лоб. Надо снять то, что я туда прилепила. Надо снять и зашить. Мне нечем зашить. — Ты умеешь? — Зашивала с семи лет дырки у отчима, когда мама напивалась и не могла это делать. Зашивала и зашивала. Пока не появилась такая дырка, которую я не смогла зашить. Я хорошо научилась, я много чего уже знала. Но там никто бы уже не зашил. — Лекса заключает мое лицо в ладони. — У тебя очень плохо все на лбу. Мне надо это зашить. Поверь, ты уже не хочешь с этим ходить. Увидела бы, поняла бы. — На… Наверное, — неуверенно соглашаюсь я, почти не думая сейчас ни о своем лбе, ни о том, что там. Руки Лексы горячие, её дыхание горячее тоже. И я все еще очень хочу её поцеловать. — Я хочу зашить это. — Ты можешь не вернуться, Лекса, — тихо говорю я, чувствуя странное жжение где-то в груди. — Я вернусь. Чтобы зашить тебе лицо. Я вернусь. Помнишь? Я вопросительно поднимаю брови. — Мы не лжем друг другу. Я киваю. Мы не лжем друг другу. Значит, она вернется. Это жжение… — это страх. Вот каким он еще может быть. Внутри есть что-то еще — некомфортное. И все это есть, потому что Лекса сейчас уедет. Потому что там опасно. Она… — Я обещаю, — добавляет она, а я киваю. Она тоже кивает в ответ и, делая шаг назад, прицеливается, чтобы сесть в машину, а я… Я ничего не делаю. И она садится в машину. А я делаю шаг назад, чтобы она могла закрыть дверь. Я делаю шаг назад, и все, что было внутри, хаотично собирается в один единственный болезненный ком, который начинает меня тянуть к земле. Мои кулаки сжимаются, будто это поможет мне справиться с этим жутким ощущением. Машина трогается. Я не смотрю ни на машину, ни на Лексу. Я просто смотрю перед собой. Перед глазами все расплывается, и я моргаю, это помогает, я снова вижу все четко, но ненадолго. Снова все размытое. Я подношу пальцы к глазам — там влажно. Чёрт. Я быстро протираю: слезы. Слезы. Слезы. Слезы. «Ты слабачка. Ты слабачкой не была со школы». Да, это так! Но я не слабачка… Просто… Просто это грустно! И всё! Я протираю глаза рукавами. «Слабачка, слабачка, слабачка!» — Заткнись, заткнись заткнись! Я быстрым шагом возвращаюсь в палатку. Голова кружится, и мне надо прилечь. «Да, иди поплачь в палатке, слабачка!». Я ничего не отвечаю. Я поплачу в палатке, да, как слабачка. Ну и что. Я её отпустила. Я её не поцеловала. Не поцеловала. И я утыкаюсь лицом в покрывало. Мне ни капельки не стыдно, понятно?! Ни капельки. Потому что она может не вернуться, потому что я останусь одна. А мне теперь не хочется оставаться одной. Без неё. Не хочется. Не хочется. Мне хочется, чтобы я могла её наконец-то поцеловать. А для этого она должна вернуться. И она обещала. ________________ Лекса едет по дороге медленно. Она почти вплотную прижата к рулю, будто от этого лучше видит то, что впереди. Главное для нее сейчас — вовремя увидеть машину копов и остановиться так, чтобы они не заметили её. А для этого нужно видеть дальше, чем видят они. По правую сторону будет съезд в маленький городок, и на том самом углу — магазин и аптека. Да, её голова и лицо выглядят не очень, но она смыла то, что смогла, и её распущенные волосы прикрывают часть шеи. Все должно получиться. В конце концов, в эти магазины заходят местные жители, а они не то, чтобы прилично выглядели. Скорее, наоборот. Вряд ли там кого-то можно удивить грязью, синяками и ссадинами. Большая часть пути позади. Дорога, которая должна была занять час, уже отняла у нее три часа. Лекса должна быть осторожнее, чем когда-либо, поэтому она не может ехать быстрее. И она должна была бы догадаться, что если и захотят поставить где-то копов, то сделают это как раз неподалеку от поворота. Она тормозит, вовремя заметив их машину. Она сдает немного назад, пока та снова не становится небольшой точкой вдалеке. — Чёрт, — Лекса хлопает ладонями по рулю. Должно случиться чудо, чтобы она смогла доехать до места назначения. Объехать их она никак не может, потому что вокруг сплошной лес. Да и последнее место, куда бы она могла просто съехать, чтобы остаток пути пройти через лес, находится где-то далеко позади. Сколько она бы шла пешком оттуда? Она видит быстро приближающуюся сзади машину и оглядывается. Седан несется на большой скорости, и Лекса надеется, что он смотрит на дорогу. Машина приближается слишком быстро, и поворотник не включается, Лекса напрягается всем телом, цепляясь в руль двумя руками. Но, какой бы осел ни был за рулем, он видит тачку Лексы, вероятно, в последний момент, уходя от столкновения, и объезжает её. Лекса резко выдыхает. И она бы подумала об этом еще немного, но та машина, проехав какое-то расстояние, вдруг тормозит. Тормозит, почти доехав до копов, а потом начинает разворачиваться. Лекса очень надеется, что это то, что она думает. Она готовится, хватаясь за рычаг коробки передач. Да. Тачка едет в обратную сторону, а та точка, что была копами, начинает стремительно увеличиваться. Лекса трогается с места и едет им навстречу. Первая машина со свистом проносится рядом, и Лекса, не дыша, смотрит на машину копов, с которой скоро поравняется. И… Они пролетают мимо. — Уху-у-у! — Лекса, широко улыбаясь, бьет по рулю — Да! Она едет вперед, танцуя на сидении. Это чудо. Это… Это… Просто… Потрясающе! Она не будет творить глупостей в аптеке. Денег достаточно, чтобы купить то, что нужно, и даже больше. Что Лекса и делает. Под удивленным взглядом продавца она запихивает все, что купила, в рюкзак. — Отец с разборок приперся. Придется его латать, — комментирует она, и тот, наконец, понимающе кивает. Он что-то говорит ей, но Лекса не слушает. Она утрамбовывает все в рюкзаке и наконец закрывает его. — Спасибо. Лекса едет обратно довольно быстро, потому что в скором времени копы поймут, что люди в машине — не те, кого они ищут. Скорее всего, там наркотики или что-то в этом роде. И, когда это прояснится, её на дороге быть не должно. Не проезжая и половины пути, она видит их машину, которая едет по встречной полосе. И они моргают фарами. Чёртово дерьмо. В зеркало заднего вида она смотрит, как они разворачиваются и едут за ней. Они что, каждую машину бы так тормозили, которая проезжает мимо?! И надо не об этом вообще-то думать. Ей никак нельзя останавливаться. А что делать?! Что… Ей… делать?! Давить на газ или тормозить?! Давить на газ или тормозить?! Лекса притормаживает и быстро проверяет наличие ножа в ножнах за спиной. И она очень надеется, что он ей не пригодится. Она поправляет волосы, чтобы прикрыть шею. Они оба выходят из машины. Водитель направляется к ней быстрым шагом, и Лекса открывает окно: она и так понимает, что они попросят права, поэтому тянется к бардачку, чтобы их достать. — Доброго дня! Можно ваши права, пожалуйста. Лекса выпрямляется в кресле и, не поднимая к нему голову, протягивает их. Он забирает. — Далеко вы забрались, — комментирует он, пока Лекса смотрит в зеркало над головой на второго копа, который остановился у задней двери. — Куда путь держите? Она понимает, что он наклоняется, чтобы посмотреть на нее, и у нее нет выбора: она вынуждена повернуться к нему лицом, но так, чтобы его правая сторона при этом была не слишком видна. Они встречаются взглядами, и Лекса сразу же видит, как его лицо меняется. Оно будто вытягивается. Он приоткрывает рот, закрывает. И Лекса готова поклясться, что он напрягся. И это очень и очень плохой знак. Что-то не так. Что-то явно не так. Мужчина бросает взгляд на своего напарника, а его рука опускается на уровень пояса, когда он говорит: — Выйдите, пожалуйста, из машины. Лекса касается ручки двери, а второй рукой… — Чтобы я видел обе ваши руки, — хрипло добавляет он. Лекса начинает выходить из машины, и теперь её видит второй коп, который тоже меняется в лице. Он делает несколько быстрых шагов назад, и Лекса понимает: он идет к машине, чтобы… Она тут же толкает дверь, ударяя ею копа, и делает это ещё раз — сильнее, после чего выскакивает из-за двери и бьет его между ног. Она разворачивается и быстро бежит к его напарнику, который уже открыл дверь и склонился к рации. Она достает нож и резкими ударами бьет его в спину. Раз, два, три, четыре. Она смотрит в сторону первого, который копается в кобуре, чтобы достать пистолет. Лекса быстро бежит к нему: она понимает, что он уже достал оружие, и она понимает, что он уже приподнял руку с ним. Она подбегает к нему, слышит выстрел, чувствует удар в районе живота и тут же бьет его ножом в грудь. Он отмахивается, ударяя её куда-то в область шеи, и Лекса врезается всем телом в машину. Она разворачивается, чтобы ударить его еще раз, но он уже напротив нее. Он прижимает её к задней двери машины, она хочет его ударить, но понимает, что он держит её руку, а еще он держит её за шею. И она не знает, где его пистолет. Она задыхается. Лекса пытается вдохнуть, правда пытается. Ничего не выходит. Но она пытается снова. Снова. Голова начинает будто набухать от напряжения. Перед глазами темнеет, и вдруг она вдыхает. Вдыхает еще. Его рука на её шее внезапно ослабляет хватку. Лекса начинает снова видеть свет, а следом и лицо копа, которое расслабляется. Она смотрит в его глаза, смотрит, как они становятся ниже, еще ниже… пока в итоге он не падает на колени. Лекса толкает его ногой, и он заваливается, но не назад, а вбок. Лекса резко выдыхает. Она видит пистолет, который валяется рядом с копом. А потом… Она понимает, что с ней что-то не так. Живот будто обдали кипятком. Или… Лекса опускает взгляд в ту область, где чувствуется жжение. — О… Чёрт, — шепчет она, наблюдая, как по её джинсам стекает кровь, и тут же хватается за бок. — О, чёрт, чёрт, чёрт. Лекса крепко зажимает рану. Место, которое она зажимает, будто онемело. Вся рубашка под её ладонью мокрая и горячая, словно только что выстиранная в кипятке. Кровь продолжает просачиваться из-под пальцев, между пальцев, стекая по ним и капая на асфальт. Она давит сильнее. — Чёрт, — шепчет она, оглядываясь по сторонам. Она ранена, да, но она стоит на ногах и вроде падать не собирается. И вроде бы даже не настолько больно, как должно быть. Но Лекса знает, как это работает. У нее нет времени. У нее нет времени по многим причинам. Она убирает нож обратно в ножны за спиной, потом наклоняется, забирая пистолет с асфальта, ставит его на предохранитель, после чего убирает за спину под джинсы. Она быстро идет к полицейской машине. Перешагивает через полицейского, распластавшегося на дороге, и заглядывает в салон. Она не знает, что ищет, но что-то должно там быть. Она обходит машину и открывает пассажирскую дверь. Открывает бардачок, собираясь вначале вывалить оттуда все на сиденье, но в этом нет необходимости, и она достает оттуда свернутый в трубочку лист. Выпрямляется и разворачивает его. И видит свое лицо. Её фотография, где ей лет пятнадцать, распечатана на этом листе. Качество плохое, она здесь младше, но надо быть слепым, чтобы не узнать. — Жесть, — вздыхает Лекса, складывая бумагу и убирая в задний карман джинсов. Лекса быстро возвращается к машине, садится и захлопывает дверь. Она едет со скоростью, которую только может выжать автомобиль. Она знает… Она видела, и она знает, что скоро боль будет такой, что она будет либо орать, либо потеряет сознание. Её сраного отчима не один раз ранили в перестрелке. Его ранили и ножом. И вообще этот кусок говна вечно возвращался после разборок домой, и Лекса была вынуждена наблюдать, была вынуждена помогать. «Это шок… Это шок…», — повторяла её мать, не будучи бухой в стельку, когда отчим с сильным ранением не хотел ложиться, чтобы ему оказали помощь. Лекса понимает, что хоть она и не чувствует сейчас шок сам по себе — бред это полный — но организм что-то делает такое, что первое время ты просто можешь не чувствовать то, что должен. Лекса не знает, почему. Но ей доводилось видеть, как это выглядит со стороны. И она должна вернуться к Кларк. Она обещала. Лекса смотрит не на дорогу: она смотрит по левую её сторону, боясь пропустить место, где надо свернуть. Они не врут друг другу. Никакого вранья. Она не может соврать Кларк, поэтому она вернется. Она обещала. ____________ Она уже давно должна была вернуться. Прошло пять часов. Сажусь в машину и пытаюсь её отпарковать от дерева. Ага, хренушки. Обнялись намертво. В моем теле болит уже столько всего, что я не могу разобрать, что и где именно. И, конечно, надо лежать больше, спать больше, и еще было бы неплохо покушать, но ничего из этого я делать не хочу: я хочу, чтобы вернулась Лекса. Думаю, что подожду еще немного и пойду пешком её искать. Если придется, пройду пешком до той аптеки. Рассматриваю сумки, которые она переложила из своей машины в мою. У нее три сумки, и заглядывать в них я, конечно, не буду — просто отмечаю для себя, что вещей у нее больше. Если бы она жила где-то здесь, я бы еще поняла то, что она задержалась после того, как ранила того мужика. Я не могу так. Она не вернется. Не вернется, потому что что-то случилось. А я просижу тут все время в неведении. Она обещала, и я верю ей, но не все зависит от нее. Как она сдержит свое обещание, если её арестуют? Как сдержит, если при попытке ареста её убьют? Я пойду искать её пешком. Я… И я подпрыгиваю на месте, когда вижу вдалеке машину. Присматриваюсь. Автомобиль приближается быстро, то и дело подпрыгивая на кочках. Чем он ближе, тем быстрее колотится мое сердце. Она вернулась. Вернулась, как и обещала! Мне хочется кричать от радости. Хочется столько всего сказать, а главное — сказать ей, что больше она не поедет никуда, пока мы не будем уверены, что всё под контролем. Я больше никуда, никуда, никуда её ни за что не отпущу. Машина останавливается, и я медленно иду к ней: кажется, мои ноги стали слабее. Я подхожу, останавливаясь у двери, Лекса вылезает из машины, оказываясь ко мне совсем вплотную: — Я же сказала, что… Она не договаривает, потому что я обхватываю её лицо двумя руками и целую. Я целую её куда-то в нижнюю губу, мои глаза зажмурены, а сердце сильно колотится. Внутри появляется еще что-то мало мне знакомое, и теперь там полная неразбериха из разных ощущений. Лекса не двигается. А я не двигаюсь тоже. Но вскоре моему организму требуется воздух, и я не могу больше не двигаться, и я отстраняюсь. Она стоит напротив с закрытыми глазами. Я рассматриваю её лицо, доходя до губ, на которых плавно проявляется улыбка. Её глаза медленно открываются, но не до конца. Её ресницы трепещут, когда она наклоняет голову набок. Я не знаю, от каких эмоций у нее такое лицо, но мне нравится какое оно сейчас. Она медленно вбирает в себя воздух, а после улыбается еще шире. — Вау, — говорит она.