Во всех вариантах вселенных

Осень в этом году была поистине угнетающая. Серая, дождливая, ветреная. Её безумство срывало ещё зеленые листья с деревьев, обнажало тонкие остова кустов на лугах вокруг восемьсот второй. Порывы ветра посылали по траве серебристые волны, и казалось, что единичные дома, раскинутые среди обширных земельных участков, тонут в море, погружаясь в непогоду всё глубже и глубже. Один из таких домов, к которому вела извилистая Уэльс-роуд — одноэтажный, выкрашенный в белый цвет, с массивно выпирающей мансардой под темной крышей, — казался практически заброшенным. В его окнах не горел свет, поляна перед крыльцом, выполняющая роль парковки, пустовала. На самом деле, эта поляна пустовала уже несколько лет, потому что у хозяина этого дома не было своего автомобиля, а белый Форд Фокус перестал приезжать сюда давным-давно. Окна дома были завешаны, дверь заперта. Дом в глухомани штата Вирджинии стоял посреди непогоды и ждал. Ждал, не особо-то и надеясь, что его когда-нибудь кто-то снова посетит.

* * *

Он появился, когда смена ночной сестры Элизабет только началась. Сюда мало кто приходил в одиночестве: обычно нуждающихся приводили родственники, супруги, друзья. Добровольцев всегда можно было по пальцам пересчитать. Машина, что подвозила его, уехала сразу же, водитель из неё не выходил. У новоприбывшего с собой была лишь небольшая дорожная сумка. Первое, на что обратила внимание сестра — это исключительно печальное, даже в какой-то степени обреченное выражение лица мужчины. Он был уже не молод, но и не стар: на вид ему было за сорок. Темные, небрежно отросшие волосы, рыжеватая кустистая борода. Весь его вид был, пожалуй, близким к запущенному, но при этом удивительно чистым и ничем таким, кроме мыла, не отдающим. Удивительно странное сочетание. — Доброго вечера, — подойдя к ресепшену, проговорил мужчина тихим хрипловатым голосом. — Добровольная госпитализация, если позволите. — Доброго, — выдохнула Элизабет, машинально растягивая губы в улыбке. Её пальцы торопливо открыли журнал. — Конечно. По какому поводу? Мужчина длинно выдохнул через рот, поджал губы. И неожиданно улыбнулся. — Это надолго. Но если коротко, в прошлом году мне поставили эндогенную депрессию, лечение от которой я благополучно саботировал, и которая впоследствии вылилась в эпизоды продолжительного и отвратительного алкоголизма. — Что ж… вы отлично выглядите для такого диагноза, — ощутив неловкость, проговорила сестра. — Спасибо. — Будьте добры, ваше имя, дату рождения и номер социального страхования. При просьбе об имени мужчина поморщился. — А я не могу пройти лечение анонимно? — Эм… можете, конечно. Но в таком случае пребывание в стационаре будет платным. — Сколько? — Сто двадцать семь долларов за сутки. — Ох… Под сочувственным взглядом сестры мужчина явно крепко задумался. Элизабет немного нервно постучала концом ручки по листам журнала. — Вы… не хотите, чтобы ваши родные знали, что вы здесь?.. — Нет, дело не в этом. Родных нет. Просто… — Он слегка замялся, а потом его лицо вдруг расслабилось. — Хотя… какая сейчас разница-то? Ничего же не произошло… Тяжелый вздох. — Записывайте. Фокс Малдер. 13 октября 1961 года рождения. Номер социального страхования… Элизабет очень тщательно записала предоставленную ей информацию, про себя удивившись необычному имени нового постояльца. — Контактный телефон? — Она снова подняла глаза на мужчину. Он лишь коротко мотнул головой. — Если нет родственников, супруги — друзья?.. На слове «супруга» мужчина отчетливо вздрогнул — и снова отрицательно качнул головой. — Нам нужен хоть кто-то… — Нет, я… Думаю, вам он не понадобится — я буду очень смирным. Шутка и мягкая улыбка мужчины подействовала — сестра перестала упорствовать. — Хорошо. Тогда вот вам пакетик, — она протянула желтый полиэтиленовый пакет на застежке, похожий на тот, в котором полицейские хранят улики с места преступления. — По правилам нашего учреждения мы должны изъять у вас мобильный телефон. Не насовсем! — поспешно добавила Элизабет. — В определенные часы вы сможете его получить, чтобы связаться… с кем-нибудь. Рассказать, как идут ваши дела. Но мужчина снова только мотнул головой. — Нет мобильника. — Хорошо… — пробормотала сестра, хотя ничего хорошего в этом не видела. Закончив с заполнением первичной информации, она встала со своего места и проводила новоприбывшего в реабилитационную клинику Фокса Малдера в его комнату в мужском крыле. Вел он себя действительно очень смирно: поздоровался со своим единственным соседом в комнате на четырех человек, занял свободную кровать, начал выкладывать из сумки немногочисленные вещи. Прижав к себе журнал, сестра Элизабет некоторое время с порога наблюдала за движениями этого немногословного человека, чувствуя внутри необычную боль и жалость. За свою непродолжительную карьеру медсестрой в рехабах она уже много чего видела. Были у неё и буйные, и галлюционирующие, и приезжающие только после выхода из делириозной комы пациенты. Она успела насмотреться на обдолбывшей, на утративших веру, на чуть было не потерявших жизнь… Но вот вспомнить хоть кого-то, настолько сломленного и покорного своей судьбе, она никак не смогла.

* * *

Рождество подкралось незаметно и неотвратимо. Больницу украсили гирляндами — самыми дешевыми, купленными на пожертвования, благотворителей, из тонкой фольгированной бумаги. На регистратуре появилась пушистая пластиковая ёлочка, посыпанная блестящим искусственным снегом, а рядом стеклянный шар, в котором сквозь хвойный лес пробирался символ штата — черный медведь. Скалли не могла вспомнить, когда эта перемена произошла, не помнила, чтобы видела как медсестры развешивали украшения. Просто в какой-то момент она подняла глаза от карты пятилетней Сьюзан с сильной рвотой, которую привезли родители по наставлению перепуганной бабушки, и увидела всё это. Мама настаивала, что это ничего более серьезного, чем отравление — вся вина приписывалась несвежему соусу в сэндвиче, который девочка ела на ужин. Но анамнез показал, что это не первый случай в истории семьи. И если проблема не в сломавшемся генераторе холодильника, следовало провести более тщательный анализ. Именно он и задержал Дану до самого позднего вечера. Ацетонемический синдром — редкость, его сложно выявить, потому что периоды обострения чередуются со стабильными, никак не идентифицирующими это состояние. И только бдительность родителей и внимание к систематичности «отравлений» может дать повод провести дополнительные тесты. Анализы показали расстройство водно-электролитного баланса, дальнейшая постановка диагноза и выяснение основных причин появления синдрома, а также назначения задержали Скалли почти до полуночи. Когда её машина отъезжала с парковки больницы, магазины давно были закрыты, и мысль наконец-то купить ветчину и индейку на рождественский ужин, чтобы создать хотя бы намек на праздник, снова пришлось отложить. Конечно, был и другой вариант — отметить праздник в кругу семьи, отозвавшись на приглашение Билла и Тары, встретиться с родными. Но этот вариант им не подходил. И Скалли чувствовала вину перед братом, отвечая отказом на очередное его приглашение, — на День благодарения она также не смогла приехать. Отдаление от семьи было, пожалуй, одним из самых болезненных моментов во всем этом бегстве. Да, жизнь в глуши имела определенные плюсы: она была спокойной и размеренной, и с тех пор, как их привлекли для того расследования пропажи девушек, ФБР не пытались вмешиваться в это. У них было подобие тихой и уютной семьи в загородном доме, пусть и с периодическими отсутствиями Скалли из-за работы. После того дела они смогли выдохнуть и чуть-чуть расслабиться… но не настолько, чтобы покупать билеты на самолет и обнаруживать местонахождение Малдера, мелькая его лицом в камерах наблюдения. А технологии не стояли на месте, и теперь эти едва заметные черные полусферы были практически везде. Ворота за день замело, и потребовалось усилие, чтобы сдвинуть их, прежде чем заехать на территорию. Решетка морозила пальцы даже через перчатки. Снег заметал в расстегнутое в машине пальто, скатываясь холодными каплями по шее. И, едва зайдя в дом, Скалли зябко поежилась, скидывая верхнюю одежду и стряхивая её над ковриком. В гостиной было темно — горела только одна настольная лампа у кресла, верхний свет был отключен, вместо этого на стенах моргали тени от телевизора. Малдер нашелся там же, в гостиной: в полуразвалившейся позе, загипнотизированно впивающийся взглядом в экран без звука. В правой руке его был пульт, и он периодически переключал каналы, методично смотря абсолютно всё, что шло по телевизору. На столике перед ним — газеты, разбросанная шелуха от семечек, открытая и почти пустая бутылка из-под сока. — Привет, док, — хрипло проговорил он, не отрывая взглядя от мельтешащего картинками экрана. — Как день? — Напряженно, — вздохнула Скалли. — За сегодня у нас было два перелома, пневмония, отравление и инсулиновая гипогликемия. Такое чувство, что приближение Рождества каким-то образом провоцирует ослабление мозговой деятельности. Можно, конечно, связать это с повышенным эмоциональным фоном предпраздничной поры и передозировкой кортизола в организме… Дана со вздохом присела на диван рядом с Малдером, откидываясь на спинку и чуть прогибаясь в пояснице, потирая её ладонями. — … но это просто дети. — Её губы тронула улыбка. — И в каникулы они буквально сходят с ума. Но Малдер будто и не слышал то, что она говорила. — Видела новости?.. На мгновение в его голосе просквозило настоящее отчаянье. — Новости?.. — Она повернула к нему лицо. — Нет, было совершенно не до этого. Что-то случилось? — Ну, смотря что тебя интересует. Оппозиционеры Сирии, согласованный бюджет Пентагону на следующий год. Отъезд президента с семьей в Гонолулу на празднование Рождества… Малдер говорил, вроде как, совершенно обычные вещи, но голос его почему-то дрожал, а рука впилась в пульт так сильно, что аж пластик затрещал. Женская ладонь накрыла судорожно сжатые пальцы, чуть поглаживая. — Малдер, что случилось? Не говори, что ты хочешь снова поиграть со мной в загадки. Он взвился с места так, словно его кто-то ужалил. В тишине гостиной запущенный в кофейный столик пульт со звуком выстрела развалился на части от удара, сбросив со стола бутылку и пару газет. — Сегодня тот самый день, Скалли! — взорвался Малдер, в довесок пиная столик. — Та. Самая. Дата! Дана напряженно выпрямилась, вмиг теряя всю свою усталую расслабленность. Она слишком хорошо знала, что таким Малдер бывает не так уж часто, что такое его состояние — признак крайней черты внутренней стабильности, которую он может перейти. И после неё совершить необдуманные и опасные поступки. Чего она не могла понять, так это, что именно стало причиной. — Какая дата? — как можно спокойнее уточнила она. — За которую меня чуть было не казнили в Маунт Уэзер, Скалли. До которой все приготовления Курильщика и военных должны были быть окончены. Дата вторжения инопланетян. И что мы видим в новостях, Скалли?! Какие-нибудь экстренные включения о том, что над столицами появились НЛО? Или, может, что Белый дом штурмуют отряды неубиваемых супер-солдат?! Нет! Самая главная новость на сегодня — что Эштон Катчер подал на развод с Деми Мур! Точно. 22 декабря 2012 года. Та самая дата, которая в очередной раз заставила Дану пережить ужас от мысли, что она может потерять его — на этот раз навсегда. Теперь же она так хотела жить нормальной жизнью, так хотела забыть всё то, что они оставили в прошлом… словно хотела сделать вид, что этого не было. Хотя за девять лет до этого у них были и прекрасные моменты, моменты невероятных открытий… всё это меркло на фоне того ужаса, который довелось пережить им обоим. И оставить работу в «секретных материалах» как часть истории, как дописанную главу — а ещё лучше законченный том, который можно спрятать на самой дальней полке, — было самым разумным, чтобы жить дальше. Но только для неё. Малдера не оставляли мысли об этом заговоре, он не перестал мониторить странные заметки в газетах. В этом был смысл его отшельнического существования здесь, в глуши — в упрямой вере в когда-то открывшуюся ему истину, в правду, которую он так и не смог отстоять, но готов был умереть ради неё. И Скалли видела, как это разрушает его, разъедает изнутри. Даже наблюдать со стороны за подобным было больно. — Малдер, у нас давно нет тех ресурсов и связей, что были раньше. И ты не можешь утверждать наверняка, что все эти годы велась работа по реализации и предотвращению этого… вторжения. Ведь всё могло измениться, план мог поменяться, или… Или его не было вовсе? Вопрос остался не высказанным, потому что она слишком хорошо понимала чем рискует. А ещё осознавала, что тогда весь суд и все угрозы его жизни тоже были фарсом. Если эта дата и этот план не были действительно тем, что он обнаружил… тогда чем? И зачем было давать ему ложный след? Просто чтобы закопать его и избавиться от раздражающего агента и его въедливого ума навсегда? Помешать ему узнать что-то более важное и действительно опасное? Господи, Скалли сама не верила, что мысли могут завести её так далеко. Заговор, чтобы скрыть другой заговор. Спустя столько лет… она всё ещё продолжала пытаться думать как он. Всё ещё погружалась в темноту неизведанного и пугающего её мира, стоило только увидеть горящие зеленым пламенем глаза. Но Малдер слишком хорошо знал это «или». — Или — что, Скалли? Или — что всё это было фейком? Что мы пожертвовали стольким ради пустышки? Нашим сыном?! И что столько людей умерло за сокрытие Ничего?! Вздох сорвался с губ Даны раньше, чем она поджала их, отводя взгляд. Меж бровей прорисовались морщины. Это был запрещенный прием. С его стороны было слишком жестоко напоминать о самом болезненном решении в жизни, которое ей пришлось принять. Работая в больнице с детьми, она уговаривала себя, что помощь чьим-то сыновьям и дочерям сможет искупить её вину. Потому что не имела возможности по-настоящему позаботиться о своих. Потому что не было и дня, когда бы она не вспоминала чудесного мальчика, на несколько месяцев ставшего для неё главным смыслом существования. — Я не хочу верить, что всё было ради Ничего, — тихо проговорила она, сцепляя руки в замок и глядя в пол. — Но я знаю, что сейчас… мы ничего не можем сделать, чтобы узнать ради чего всё это было. У нас нет ресурсов, нет свободы действия и финансирования ФБР. У нас остались только мы, Малдер. И если тебе этого не достаточно… если ты снова хочешь пуститься на поиски ответов на новые вопросы… я не знаю, смогу ли я пойти за тобой. — Поиски ответов?.. — тихо, горько выдохнул Малдер за её спиной. — Хах… Каких? На вопрос «какого хера мы проебали пятнадцать лет своей жизни?», Скалли? Сегодня я получил ответ на этот вопрос… Она слышала его тяжелые быстрые шаги, движущиеся в сторону входной двери. Шорох сдернутой с крючка и, скорее всего, порванной им на вороте парки. И громогласный удар о косяк, приносящий в комнату звенящую, практически траурную тишину. Дана медленно опустила лицо на ладони, тяжелый порывистый вздох обдал их жаром. Он все эти годы так отчаянно хотел верить… точно так же, как она — не хотела. Не хотела верить сначала в пришельцев и полтергейстов, в похищения и заговоры, в клонов и детей-инопланетян, супер-солдат. Она так хотела всегда жить в привычном и знакомом мире, объясняющемся базовыми законами физики и не требующим переписывать таблицу Менделеева или школьные учебники. Но она верила в Малдера. И готова была идти за ним. Снова и снова, погружаясь в самые страшные тайны и потаенные уголки, отстаивая его право найти истину и доказать её всему миру. Становясь его голосом разума и безоговорочной поддержкой, спасая и помогая. Кажется, это вера стала для неё проклятием.

* * *

Когда в штат Вирджиния, наконец-то, пришел грозовой фронт и принес за собой снег, никто уже и не верил, что это Рождество будет белым. Все настолько привыкли к серости и лужам, что утро, полностью покрытое воздушным и пушистым снегом, оказалось для всех полной и приятной неожиданностью. Постояльцы не могли дождаться послеобеденной прогулки для того, чтобы выбраться в просторный закрытый парк, примыкающий к стенам клиники, а когда санитары, наконец, открыли двери, разбрелись все кто куда, радуясь свежему снегу, как дети. Подходящей одежды для зимы у Малдера не было. Его спасало то, что на прогулках он чаще всего занимался бегом, стараясь таким образом вернуть себе подрастерянную за последние два года форму, радуя этим безмерно своего физиотерапевта. А когда желания бегать у него не было, он просто надевал под осеннюю куртку, в которой приехал, несколько слоев, и если внезапно не ударят жесткие морозы, в целом, ему этого вполне хватало. За те пару месяцев, что он находился на лечении, прогресс был налицо, но доктор Анхель осторожничал относительно прогнозов. Эндогенная депрессия вкупе с затяжным алкоголизмом лечилась тяжело, трудно, да и подбор таблеток всё ещё не был окончен — порой его пациенту было настолько тяжело, что он мог днями не вылезать из постели. К тому же, когда пациент начал всё больше принимать участие в социальной жизни клиники, в его рассказах начали проявляться несколько пугающие детали: заговоры, инопланетяне, снежный человек… Диагноза «паранойяльный бред» в его карточке официально не стояло, но карандашик был заточен, а глаз врача очень тщательно следил за ним, отмечая в списке «за / против» галочки и постепенно добавляя в основной пул препаратов необходимые нейролептики. Вот и сегодня, в этот чудесный снежный день, желания выйти на пробежку у Малдера не возникло. С утра он находился в легкой меланхолии, поэтому, пройдя кружок по парку и отвлеченно наблюдая за тем, как несколько молодых людей из «наркоманского кружка» играют в снежки, он выбрал себе свободную скамейку и с тяжелым вздохом, как старик, присел на неё. Мокрые снежинки, слипшиеся в большие пушистые хлопья, тихо падали с сизого неба на землю и на его темные волосы. — Мистер Малдер?.. — бодрый, но озабоченный голосок медсестры раздался где-то позади, и по тропинке к скамейке вышла Элизабет. В руках у девушки был плед, который она заботливо стряхнула от нескольких робких снежинок, прежде чем протянуть пациенту. — Вот, закутайтесь, чтобы не простыть. Пневмония в Рождество это очень грустно. — Спасибо, Лиззи. Малдер принял её заботу, хотя ему и не было холодно. — И я же просил — не надо называть меня «мистер». Просто Малдер. — Д-да, Малдер. — Она неловко улыбнулась, переминаясь с ноги на ногу. — Вы не против, если я присяду? — Конечно, садитесь. Только вот… Малдер развернул плед и, отряхнув уже успевшую покрыться снегом скамью, постелил его поверх плотной подушкой. — За ваши нижние органы я волнуюсь больше, чем за свою пневмонию. Не хочу звучать, как старик, но вам ещё детей рожать. — Ну что вы, это мне полагается заботиться о вас, — почти возмутилась Лиззи. — Я буду в порядке, вы зря переживаете. Вы сегодня не бегаете?.. — В такую погоду дорожки очень коварны. Можно запросто налететь на замерзшую лужу под снегом. Так что дождусь, когда снег ляжет покрепче. Или растает — с нашей погодой как повезет. — Дай бог, Рождество всё-таки будет снежным, — покачала головой девушка, оглядывая укрытую пушистым белым покрывалом территорию. — Здесь довольно неприятные зимы, но праздничный ужин это то, что делает декабрь замечательным. Когда вся семья собирается вместе, все распаковывают подарки, поют песни и дурачатся… — Да. — Малдер помимо воли хмыкнул, и получилось у него это довольно уныло. — Вы не любите праздники? — удивленно моргнула девушка, но почти сразу охнула и покраснела. — Простите, я не подумала, что…. у вас никого нет. Я просто думала, что вы не хотите никому сообщать, такое часто бывает. Мне жаль, простите. — Да нет, всё нормально, — попытался было примирительно улыбнуться Малдер. — Просто… жизнь складывалась таким образом, что даже когда кто-то и был, Рождество оказывалось… весьма одиноким праздником. По разным причинам. Малдер вдруг фыркнул, и лицо его просветлело. — Хотя знаете… Несколько лет были хорошими. Хоть и сумбурными — постоянные разъезды, дешевые мотели, — но всё же счастливыми…

* * *

Семь месяцев в бегах. Когда-то Скалли думала, что самый страшный период в её жизни — это три месяца, которые она считала, что Малдер мертв, и его тело было с почестями похоронено. Но тогда у неё было ради чего жить и бороться каждый день. Был Уильям, была работа над «секретными материалами», которая за эти годы стала делом и её жизни. Была семья, которая поддерживала её, и агенты с помощником директора. Сейчас все это осталось в прошлой жизни. За границей закона, вынесшего Малдеру смертельный приговор. Теперь у неё был только он. Они были друг у друга, и это казалось Скалли одновременно невероятно прекрасным и почти пугающе странным. Жизнь, которую они вели, нельзя было назвать нормальной в привычном понимании этого слова, их нельзя было назвать нормальной семьей. Но Дана пыталась сделать это их бегство как можно более похожим на недостижимый идеал. Так, в этот вечер 24 декабря она умудрилась попасть в единственный приличный магазин богом забытого городка где-то на краю Северной Дакоты. Ладно, откровенно говоря, он был вообще единственным, а приличным назывался с очень большой натяжкой. Как и мотель, где они остановились. Тонкая дверь комнаты была почти картонной, поэтому заходила ходуном, когда Скалли постучала. — Это я, руки заняты, — громко сообщила она через дверь, перехватывая пакеты в замерзших руках. — Ты долго, — задумчиво проговорил Малдер, открывая дверь в номер и пропуская Дану внутрь. — Ты же сказала — только за ужином заехать… Она хмыкнула, приподнимая брови. — Надеюсь, не настолько «долго», что пока меня не было ты подключил кабельное? Потому что нам будет нечем его оплатить, затоооо… я с боем вырвала у какой-то толстушки эту индейку, которую нужно только разогреть в микроволновке. Последнюю! — Она торжествующе приподняла в воздух один пакет. — И ещё добыла нам бутылку вина. — Мммм, вечеринка! — Малдер смешно поиграл бровями и забрал у Скалли пакеты, тут же ныряя в них. — А это что?.. Длинные пальцы выловили среди консервов маленький темно-зеленый пучок с белыми ягодками, перевязанный красной лентой. — Омела? Серьезно, Скалли?!.. — Подарили на кассе. — Она дыхнула на ладони и принялась растирать их, чтобы согреть. — Но в школе мы с ума сходили по этой традиции. — Дана улыбнулась, стягивая пальто. — Учителя, конечно же, не поощряли всю эту историю, но ребята из старших классов всегда тайком привешивали пару-тройку пучков в коридорах, чтобы с благословением традиций кадрить понравившихся девчонок. Этот рассказ вызвал у Малдера настоящий смех. — Кадрить понравившихся девчонок можно разными способами. Приблизившись к Скалли, он взял её маленькие бледные руки в свои, нежно стискивая. Подышал в сомкнутую пригоршню, поцеловал холодные пальчики. — Иногда для этого хватает просто забить ей голову всякой ерундой про пришельцев. Она рассмеялась в ответ, качнув головой. — Поверь мне, это скорее «анти-способ». Ну если ты, конечно, не хочешь, чтобы она провела всю жизнь, увлеченно копаясь в папках, вместо того, чтобы целовать тебя на Рождество. — А-а-а! — протестующе замотал головой Малдер, привлекая к себе женщину. — Поцелуя на Рождество от тебя действительно не дождешься. Как и на любой другой праздник. Пришлось всё делать самому! Она обняла его в ответ, скользнув по мягкой ткани футболки и сцепляя руки за спиной. — Так значит я зря ломала голову с подарками столько лет? — Скалли удивленно вздернула бровь, приблизившись к его губам и мягко целуя. — Этого было бы достаточно? — Сколько лет?! Мы впервые обменялись подарками после того, как я тебя вытащил призраков ловить!.. — Да, я… — она вдруг смутилась и неловко улыбнулась, — потому что я никогда не была уверена, что именно тебе подарить. Иногда я даже покупала подарок, но… не хотела попасть впросак. И не хотела быть неверно понятой. И потому в последний момент всегда передумывала. Малдер чуть сдвинул брови. — «Неверно понятой»?.. — Мы были просто коллегами, Малдер. Коллеги дарят друг другу что-то вроде красивой ручки с блокнотом или шоколадки, но такие подарки всегда казались мне бессмысленными. Лишенными чего-то личного, слишком… формальными. Но перешагнуть черту формальности мне тоже было страшно. На этих словах Скалли увидела, как в зеленых глазах напротив зажглось острое любопытство. — И… что же было в тех подарках, которые ты покупала, но так и не подарила? — О, нет-нет-нет, это были абсолютно глупые и неуместные идеи. — Она поспешно мотнула головой, пытаясь выбраться из объятий и срочно начать готовить их импровизированный праздничный ужин. — Нет, не упрямься, Скалли!.. В этой борьбе у него было явное преимущество. Которым мерзавец не постеснялся воспользоваться. Притиснув женщину ближе, он обвил вокруг неё свои длинные руки — и завалил её на кровать. — Скажи… — выдохнул он. — Это ведь твои идеи. Дана вздохнула, закатив глаза. — Ты будешь смеяться. Я и сама сейчас понимаю, как это было глупо, но… — она со смешком качнула головой, — это был первый год моей работы с тобой, первое Рождество, и мы ведь условились не дарить друг другу подарков… но, гуляя по моллу, я нашла в одном магазинчике смешные носки. Да, носки, не смотри на меня так! Я не тот, кто дарит мало знакомым мужчинам носки. Но они были… черные, и на них были нарисованы пришельцы, ну знаешь… «классические» пришельцы, с треугольными лицами, только с разными эмоциями. Поначалу мне показалось это забавным, а потом я поняла, что ты мог посчитать, будто я не отношусь к нашей работе серьезно, и обидеться на такой подарок. — Я бы не обиделся… — промурлыкал Малдер ей на ухо, уткнувшись лицом в волосы. — Жаль, что не подарила. Был бы отличный повод ходить к Кёршу почаще… — Уверена, он был бы в восторге, — фыркнула Дана, закидывая руки ему на шею и поглаживая по волосам. — После, в последующие годы… Мне хотелось делать тебе подарки, Малдер. Хотелось, чтобы ты улыбался, открывая их, и у тебя было что-то от меня. Меня… тянуло к тебе, словно магнитом. Непреодолимая тяга, такая же неукротимая, как твоя вера. Но я не переступала черту. И отчаянно боялась это признавать, боялась этого слишком долго. Малдер молчал. Сложно было разобрать, когда и в нём случился этот «щелк», и Скалли перестала быть просто коллегой. Просто… другом. Их общение, их взаимодействие и взаимопонимание. Их преданность… Всё как-то оказалось очень переплетено. Рисковать собой ради её безопасности очень быстро вошло в привычку. Желание подарить ей комфорт — в само собой разумеющееся. Он бросался очертя голову в этот омут всякий раз, не думая ни о чём, кроме как вернуть её. Были моменты, когда Малдер чувствовал, что внутри него что-то болезненно ломается при виде её, прикованной к больничной койке. А было, когда он чувствовал невероятную легкость и счастье, имея возможность видеть её снова, потому что он сам остался жив. За эти годы произошло столько всего, и каждый раз… буквально каждый его сердце вспыхивало, становилось ужасно горячим и болезненно-легким, когда адреналин спадал, и он снова оказывался под взглядом её лучистых голубых глаз. Он так к этому и не привык, но моменты складывались в одну коробочку, и в конце концов эта коробка просто переполнилась… и он действительно осознал, что уже очень давно, глубоко, преданно и невероятно сильно любит её. Любит настолько, что никогда бы не отказался от её предложения помочь ей забеременеть. Настолько, что никогда бы не позволил ей и их сыну подвергать себя опасности рядом с ним. Даже сейчас он периодически ловил подобные крамольные мысли, когда ехал через пустынные луга и болота, а Скалли мирно дремала рядом на пассажирском сиденье. Напоминал себе, что это был её выбор — следовать за ним в эту пустоту. Но при этом раз за разом задавал себе вопрос «зачем она это делает? ведь это — не её жизнь…». Но спросить у неё вслух у Малдера просто язык не поворачивался. Возможно, из-за какого-то своего личного эгоизма. У них не было достаточно времени, чтобы насладиться друг другом так, как этого хотелось. Они провели столько лет в отношениях, которые заканчивались на кончиках пальцев, что сейчас это было практически блаженством — иметь возможность держать её в своих объятьях вот так. И поэтому Малдер, никогда в жизни не молящийся Богу, молил вместо этого Скалли — «пожалуйста… пожалуйста, побудь со мной ещё немного…»

* * *

Элизабет внимательно смотрела на задумчивое лицо пациента, на его отрешенный взгляд, устремленный куда-то вдаль. Она чувствовала, что он не просто замолчал. Видела, как лицо мужчины с легкой небритостью и очень грустными глазами сейчас просветлело. Он будто погружался в теплый, ласковый океан. Возможно, ей показалось, но его губы тронула легкая, призрачная улыбка. — Значит… — она тихо заговорила, всё-таки рискнув разрушить молчание, — есть кто-то, с кем у вас было счастливое Рождество? Кто-то, кто переживает за вас и любит. — Медсестра мягко улыбнулась. — Думаю, что ваше решение прийти сюда самостоятельно… ваш способ сказать, что вы заботитесь и что вам не всё равно. Слова Лиззи вернули Малдера обратно, и он посмотрел на неё с довольно сложным выражением лица. Воспоминания десятилетней давности были для него столь же яркими, как и в то время. Однако на данный момент… это всё, что у него осталось. — Сейчас это уже неважно, — с мягкой грустью проговорил он. — Не говорите так. Я видела многих посетителей, многих родственников, которые привозят родных, знаю разные истории… чаще всего пациенты не понимают, что причиняют своим любимым боль. Они не отдают себе отчета, когда говорят им жестокие слова или даже поднимают руку, если не хуже… — девушка с горечью поджала губы, — тем, кто довел себя до такого состояния, ужасно больно и тяжело, но они не осознают, что тем, кто их любит, ещё больнее. Потому что чаще всего родственники ничем не могут помочь сами, без специальных медикаментов, ухода и постоянного контроля. Но мало кто выдержит быть тюремщиком и лечащим врачом для своего мужа или сына. Это выматывает… и то, что вы пришли сюда сами, — многое говорит о том, как дороги вам ваши близкие. Малдер хмыкнул. Сплетя пальцы на коленях, некоторое время он молча наблюдал за тем, как тают на его коже падающие на неё снежинки. — Я знал, что причиняю ей боль. Знал, но… понимал, что не могу это изменить. Когда мы работали вместе, моя жажда постичь истину тащила нас вперед. Мы горели этим… но вместе с тем погружались в пучины темноты всё дальше и дальше. Потом нас лишили практически десяти лет трудов, заставили бегать и прятаться, выживать… это подстегивало нас ещё несколько лет, продолжало пылать в моей душе надеждой, что мы стали жертвами обстоятельств во имя высшей цели. Мы всё ещё были достаточно молоды для этой борьбы. И мы были вместе, наконец-то, — так, как желали до этого многие-многие годы, работая друг с другом в полном понимании. Но когда запал кончился… когда я понял, что вся моя борьба, в которую я втянул её, была зря… она тоже увидела этот конфликт. И даже как-то раз сказала мне об этом… «Малдер, эта страсть, упрямство — это то, из-за чего я влюбилась в тебя…» «И именно из-за этого мы не можем быть вместе…» С его губ сорвался тяжелый вздох. — Удивительно, на самом деле, что она вытерпела рядом со мной столько лет. — «Любовь терпелива, добра», — тихо заговорила в ответ Элизабет, и Малдер с точностью мог сказать, что Скалли узнала бы эти строки и продолжила также уверенно. — «Она не завидует и не хвалится, она не гордится, не может быть грубой, она не ищет выгоды себе, она не вспыльчива и не помнит зла. Любовь не радуется неправде, но радуется истине. Она все покрывает, всему верит, всегда надеется, все переносит. Любовь не перестанет существовать никогда, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и дар знания прекратится». — Девушка на мгновение замолчала, вздохнув. — Это действительно мудрые слова. И я уверена, что настоящая любовь переживает всё. Даже разлуки и расстояния. — Хах. Скалли бы это понравилось. Малдер снова вздохнул, качнул головой — и поднялся со скамейки, протягивая медсестре руку. — Идемте, Лиззи. Через полчаса совсем стемнеет, и нас с вами придется от этой скамейки отдирать или силой, или с помощью магии теплой воды. И поверьте, я ещё не настолько опустился в своей жизни, чтобы начать мочиться под себя. — Ну, здесь вы бы этим никого не удивили, — усмехнулась девушка. От галантного жеста она с легкой неловкостью во взгляде отказалась, вероятно, соблюдая субординацию. И подхватила со скамейки плед, стряхивая с него следы снега. Пока они беседовали, время прогулки закончилось, и как-то незаметно они остались последними во дворе, стремительно погружающемся в густые сумерки. Снегопад усилился: ночью, очевидно, их совсем завалит. Проходя в вестибюль и понимая, что Элизабет сейчас отправится на свой пост, а Малдер — обратно к себе в комнату, он остановился на пару секунд. — Спасибо вам за поддержку, Лиззи, — искренне проговорил он. — Мне приятно понимать, что ещё существуют люди, готовые слушать меня без осуждения. — Я всегда готова вас выслушать, — улыбнулась медсестра. — И не переживайте: что бы вы мне не рассказали, я буду молчать, как мертвец, — со смехом заверила она его. — О, вы не поверите, Лиззи, но бывают весьма болтливые мертвецы, — хохотнул Малдер, оставляя после своей реплики странное послевкусие — шутил он или же говорил серьезно?

* * *

Семейные ужины всегда были для Скалли невероятно важными и любимыми. Но в этом году собраться за одним столом с мамой, Биллом и Тарой, их сыном Мэттью было особенно ценно. Эти каникулы с Рождеством и Новым годом стали для неё настоящей отдушиной после того, сколько они были в разлуке. Они провели рождественский вечер, смотря тв-шоу и болтая, пили в полутемной гостиной кофе с бейлизом, Тара показывала их фотоальбом и делилась впечатлениями о поездке в Майами… Скалли чувствовала себя рядом с ними невероятно тепло и уютно, сидя на диване с ногами и приобняв маму одной рукой, смеясь вместе с ней. Она приехала на пару дней, но все настаивали дождаться Нового года и встретить его тоже вместе. На работе давно настаивали на отпуске, от которого она постоянно отказывалась, так что ради исключения Дана решила принять это предложение и задержаться. Тем более, что атмосфера в доме была слишком располагающей. Казалось, ничего не поменялось за все время её отсутствия, за годы бегства. Билл всё также строжился, Тара как всегда была хохотушкой, мама пыталась закормить всех, а Чарли даже не позвонил… Всё было как обычно, она словно оказалась в прошлом. Если не считать одного значительного изменения. Мэттью стал совсем взрослым с тех пор, когда Скалли видела его на дне рождения мамы в далеком 2008-м. Из одиннадцатилетнего мальчишки он превратился в подростка, когда-то демонстрировавшего в себе черты отца, а теперь такого… самобытного. Индивидуального, со своими интересами и взглядами, не желающего смотреть «Один дома» и требующего поставить «Альфа», отказывающегося от пудинга, но налегающего на блюда, которые Билл никогда не любил… с глазами, похожими на материнские, но чертами лица её брата. Уильяму должно быть тринадцать… на кого он похож теперь? У него её глаза или такие же глубокие и зеленые, как у отца? Он любит семечки и СтарТрек? Или ему нравится изучать науку? А может быть он обожает гонять мяч и вырастет звездой школьной сборной по футболу? О чём он думает и мечтает? Чего боится? Знает ли он, что семья, которая подарила ему спокойное и защищенное детство, — не родная? Задается ли вопросом, почему его отдали? Телефонный звонок заставил Скалли вздрогнуть, и нож соскользнул, резанув по пальцу. Вода из-под крана смешалась с кровью, становясь розовой, и она поспешно отложила губку, выкручивая кран в холодный режим. — Мааааам? Кто-нибудь, ответьте, — выкрикнула она, зажимая порез и перематывая кухонным полотенцем. Телефон не унимался, Дана уже думала, что никто не подойдет, но послышался торопливый бег по лестнице, и она облегченно вздохнула и потянулась к шкафчику с аптечкой, чтобы достать пастырь. Племянник бодро ответил по телефону, перекинулся парой слов, и вдруг заглянул в проем кухонной двери. — Тетя Дана, это тебя. — Меня? — Она удивленно моргнула, едва успев заклеить порез и вытирая руки полотенцем. — Наверное, что-то срочное из больницы… но у них есть мой сотовый. Спасибо, Мэттью. — Она забрала у парня трубку. — Скалли. Я вас слушаю. — Доктор Скалли? Дана Скалли? — В трубке звучал слегка взволнованный голосок молодой девушки. — Да, это я. Что-то случилось? — Меня зовут Элизабет Девидсон, я медсестра из реабилитационной клиники Фокуир Хелс. — Реабилитационной? Простите, я не понимаю… зачем вы мне звоните? — Простите, доктор Скалли, могу ли я у вас уточнить?.. Вы знаете человека по имени Фокс Малдер? Ну конечно… Этого вопроса было достаточно, чтобы Скалли на мгновение зажмурилась, плотно сжимая губы и сдерживая тяжелый вздох. Сглотнула, отсчитав пять сердечных сокращений, — слишком сильно участившихся — и только тогда ответила. — Да, я его знаю. Девушка на том конце провода словно облегченно вздохнула. — Я звоню лишь для того, чтобы сказать, что с ним всё в порядке. Он добровольно находится здесь уже пару месяцев, и у него есть небольшая, но положительная динамика… — Медсестра замолчала на несколько секунд. — Извините ещё раз, доктор Скалли, что позвонила. Он не оставлял вашего номера… на самом деле, вообще ничей не оставлял. Но в разговоре с ним я услышала ваше имя, и подумала… Он очень одинок, и когда я искала информацию про вас в интернете, в какой-то момент даже подумала, что вы не существуете… — Так и было задумано, — горько усмехнулась Дана, сжимая трубку и неторопливо меряя ногами комнату. Это было очень хорошо, действительно хорошо, что он сам пришел к такому решению. Потому что Малдер никогда не был из тех людей, кого можно принудить к чему-то даже ради его блага. Он действовал только так, как считал нужным, его упрямство одновременно было его спасением и погибелью. Впрочем, как и для них. — Я знаю вы не вправе разглашать конфиденциальную информацию о пациентах. И понимаю, что вы не должны были никого разыскивать, если он посчитал нужным сохранить контакты в тайне… — Голос Даны придерживался спокойного и уверенного тона, но колени внезапно уперлись в спинку дивана, которую она даже не заметила. — Но спасибо, Элизабет. Спасибо за этот звонок и что разыскали меня. Мне важно знать, что он идет на поправку. — Да. Что ж… Счастливого Рождества, доктор Скалли. — Постойте! — Она выпалила это взволнованно, прежде чем девушка успела положить трубку. — Да? — Как ещё раз вы сказали называется клиника?.. Фоукс?.. — Фокуир Хелс. 360 по Хоспитал Драйв, Уорренгтон, Вирджиния. — Фокуир Хелс, Вирджиния… — повторила она, судорожно оглядываясь по комнате. Блокнот и ручка нашлись на столике у телевизора. — Запишите мой сотовый, на случай если всё-таки потребуется контактное лицо. И скажите… у него… всё есть? Ничего не нужно? — Эм… Знаете, если не трудно… могли бы вы привезти ему теплых вещей? — Да, конечно. — Скалли ответила не думая. Только потом осознавая, как поспешно было принято такое решение. Всё, что она хотела сейчас — просто убедиться, что с ним всё в порядке. Просто знать, что в чрезвычайной ситуации — которой, она надеялась, не случится, — он не останется один. И будет кто-то, кому они смогут позвонить. Потому что решение уйти было не менее болезненным, чем когда-то решение отдать их сына. Она второй раз добровольно отказывалась от тех, кого любит. Но если Уильяма она хотела спасти… то уход от Малдера был почти эгоистичным. И потому ещё более болезненным и неправильным. После этого она впервые за много лет вновь пошла в церковь, чтобы исповедаться. И, захлебываясь слезами, вспоминала первое послание Коринфянам, коря себя за то, что силы этой любви не хватило. Находиться рядом с Малдером и пытаться вернуть его к нормальной жизни своими силами стало абсолютно невыносимо. Это буквально уничтожало её изнутри, отнимало все силы. Он в своей мучительной агонии человека, потерявшего веру, цель и смысл жизни, ставил под сомнение всё, через что они прошли. Все жертвы, которые принесли. Стоило ли ей теперь приходить к нему? Стоило ли снова бередить раны, которые начали затягиваться и напоминать, что они потеряли даже друг друга? Скалли не была уверена, что это хорошая мысль. А может быть… просто боялась, как будет смотреть ему в глаза.

* * *

К Новому году уже стало окончательно понятно, что снег останется на земле Вирджинии точно до весны. Снегопад не останавливался все рождественские каникулы. Утром первого января, проснувшись, Малдер обнаружил, что небо наконец-то расчистилось, сияя новым голубым цветом и ярким солнцем. Санитары и некоторые посетители клиники, в рамках физической реабилитации, усердно расчищали парковые дорожки от снега. Малдер не относился к этим посетителям, однако теперь он мог, наконец-то, снова влезть в кроссовки и утепленный спортивный костюм и отправиться на пробежку, не переживая из-за гололедицы. Легкий минус на улице приятно пощипывал щеки и нос, чистый зимний воздух, пропитанный ароматом парковых смолистых сосен, выгонял из легких всю хмарь. Зимние пробежки сейчас, в таком возрасте, Малдер любил даже в какой-то степени больше летних: они показывали ему, что его тело хоть и поизносилось за непростые последние годы, всё-таки любит физические нагрузки и отлично с ними справляется. Покрыв в парке около полутора миль, Малдер сменил интенсивный бег на более легкую трусцу и неторопливо вернулся в клинику, намереваясь успеть до обеда ещё и сходить в душ. Но его почти на пороге поймала медсестра. Полноватая взрослая женщина, всегда с идеальным кудрями от бигуди, она сегодня был той, кто вытянул короткую спичку. Его знакомая Элизабет оказалась в числе счастливчиков без дежурства на новогоднюю ночь. Её сменщица была менее улыбчивой, а ещё обладала почти властным голосом. — Мистер Малдер, не торопитесь. Такие женщины всегда возвращали Малдера во времена его увлеченности Фиби и Дианой, и это, честно говоря, откровенно его пугало и заставляло чувствовать себя максимально неуютно. — Что такое, миссис Вудсток? — Вас ожидают в гостиной. — Ожидают? — Малдер нахмурился. — Кто? Никто из «внешнего мира» не знал, где он… — Я вам тут не секретарь, чтобы звонки и гостей записывать, — фыркнула женщина, выходя из-за стойки регистратуры и осуждающе глядя на лужу, которая натекла с кроссовок. — И переобуйтесь прежде, чем идти в гостиную, утром полы помыли. Конечно, Малдер прекрасно знал, что в её обязанности входит вести журнал учета гостей, но напоминать об этом женщине сейчас было не лучшей идеей. С внутренним недоумением и, честно говоря, легкими опасениями Малдер прошел по коридору к своей комнате, переодеваясь в футболку и другие спортивные штаны, которым, честно признаться, тоже пора было давно уже отправиться в прачечную. Всунув ноги в больничные тапки, он направился в сторону гостиной. Несколько столиков с газетами, шахматами и домино, у которых обычно был аншлаг, сейчас пустовали — приближалось время обеда, все были в своих комнатах. Парочка молодых нариков тусила в самом углу, что-то обсуждая и перелистывая журнал про селебрити с яркой обложкой. Кресла напротив телевизора тоже не были заняты, а экран был погашен. Только на диване, стоящем перед стеклянными дверьми, ведущими на террасу, с которой летом можно было выйти во внутренний сад, сидела женщина. Темно-зеленый тонкий джемпер мягко обрисовывал её напряженно выпрямленную спину. Рыжее каре было идеально уложено. В какой-то момент она скользнула рукой по шее, потирая её и поправляя цепочку, на которой был крестик. Чуть сжала его в пальцах, опуская лицо. Малдер узнал её с первой же секунды. И, честно признаться, первым порывом было малодушно и абсолютно бесшумно ретироваться в свою комнату, позволяя ей спокойно уйти обратно в свою жизнь. Но пока эта мысль обретала в его голове понятную форму, тело само приковало его к месту, крича во всю глотку: не смей! Это не та ситуация, где можно использовать стратегию «бей или беги». По меньшей мере, она этого не заслуживала. Поэтому, проглотив колотящееся сердце, Малдер выдохнул и постарался напустить на себя как можно более безобидный вид. — Эй. — Прикоснуться к её плечу он не решился, ограничившись лишь окликом, когда прошел мимо неё к креслу, стоящему рядом с диваном. — Привет. Она вздернула лицо, провожая его взглядом. — Привет. — Голос Скалли был тихим. — Как ты?.. — Отлично. — Малдер кивнул, слегка кривовато улыбнулся. Лицо слушалось его с трудом, но он очень старался. — Постепенно встаю на ноги и возвращаюсь к нормальной жизни. Насколько, конечно, это можно применить в мой адрес… — Ты… неплохо выглядишь. — Улыбка Даны тоже была весьма напряженной. И сцепленные в замок пальцы на её коленях только подтверждали очевидное наблюдение — эта встреча для них обоих полна неловкости и страхов. — Снова бегаешь? — Да, стараюсь… — Малдер фыркнул. — Извини, надо было принять душ до того, как приходить. — О, я не это имела в виду. — Она моргнула и неожиданно рассмеялась. — Малдер, немного пота не самое страшное, что было на нашей памяти. — Да уж… Он чуть помолчал, пытаясь сформулировать вопрос правильно, но когда открыл рот, всё равно получилось как-то не очень. — Как… как ты меня нашла? В смысле, я не говорил никому, куда направляюсь, и не давал никаких контактов. — Я не искала. — Она качнула головой. — Кажется, у тебя появилась преданная фанатка, которая приложила немало усилий, чтобы найти меня. Ты не теряешь хватки. Малдер сразу же понял, о ком говорит Скалли. — А, Лиззи… Хорошая девочка. Когда я только пришел, она была на посту, и мы как-то сразу подружились. Жаль, что сегодня не её смена — она бы тебе понравилась: мечтает поступить в университет и стать кардиологом. — Да, она милая. Сказала, что у тебя нет теплых вещей. Дана кивнула на объемный пакет, стоящий у её ног. Наверху, над горчичной паркой с меховым воротником, был небольшой сверток в подарочной бумаге, который она вытащила, теребя в руках. — Я заехала в н… — Она осеклась, поджимая губы, словно не уверенная, как именно сказать. — В дом, но не смогла открыть ворота, всё слишком замело. Так что пришлось сделать петлю до нормального магазина, но здесь всё самое необходимое. Куртка, утепленные брюки, перчатки и… свитер. Это от мамы. Она отдала мне его, сказала, что покупала несколько лет назад на Рождество, когда думала, что мы сможем приехать… все вместе. Слушая голос Скалли, Малдер пропускал мимо ушей половину из того, что она говорила, просто наблюдая за её лицом. Она не смотрела на него, пока говорила будничным тоном о такой обычной вещи, как теплая одежда, но всё это выглядело так… будто бы он просто был обычным больным, а она как ни в чём не бывало приехала его навестить. Будто ничего и не случилось между ними. Будто… они были снова вместе. — Спасибо. — Голос его охрип помимо воли, но Малдер не стал кашлять, чтобы не привлекать к этому внимания. Да и всё равно не помогло бы. — Как Маргарет? Ты была у неё на Рождество? Мать семейства Скалли всегда хорошо относилась к Малдеру, хотя он всегда чувствовал себя так, будто бы заранее получил слишком много кредита её доверия, и каждый его промах просто отщелкивал кусочки от этого кредита. Пока, каким-то чудом, он ещё даже не дошел до нуля. — Да, она была рада мне. А в больнице были рады, что я наконец-то взяла отпуск, — она хохотнула, но лицо осталось таким же серьезным и почти отрешенным, — Билл и Тара рассказывали о поездке в Майами летом… Мэттью так подрос. — Ты работаешь всё там же? — Да, это хорошее место. И я помогаю детям. На этих словах Малдер впервые улыбнулся искренне и легко. — Здорово. Родителям не стоит переживать за своих детей, пока они в твоих руках. Она снова рассмеялась, лицо действительно чуть посветлело, а Скалли протянула небольшой сверток, который так и переминала в руках. Внутри было что-то явно мягкое, упакованное в рождественскую обертку с веночками и палочками леденцов. — Я купила тебе подарок. Это мелочь, просто… — Ммм? Малдер взял из рук Даны сверток, на короткое мгновение коснувшись её пальцев. Мычание прозвучало практически как флирт с этими комично вздернутыми бровями — он часто так делал в прошлом, когда подтрунивал над напарницей. Шуршащая обертка довольно быстро оказалась разорванной, и длинные пальцы вытащили оттуда носки с мультяшными оленьими рожицами. — Не. Пришельцы, — фыркнул он, в шутку поднеся носки к лицу. — Скалли, один только вопрос: они красные или всё-таки зеленые? — Зеленые, — улыбнулась она в ответ. — Прости, с пришельцами не было. — Класс. Мне нравится. Спасибо, Скалли. — А я думала, мы уже переросли такие глупые подарки. — Она фыркнула, чуть дернув подбородком. — Значит, буду иметь в виду, что космический корабль из лего тоже подходит. — Ну, с твоими маленькими пальчиками мы довольно быстро его соберем. Слова вырвались из него на автомате, а мысль догнала их лишь спустя целый вдох. Наивно полагать, что за этой легкой беседой стоит хоть что бы то ни было. Скалли наверняка сказала всё это в шутку, а он, как дурак, подхватил. У неё сейчас своя жизнь, и эта поездка к старому другу, проходящему реабилитацию в клинике, не более чем жест доброй католички. И пусть ключи от дома — их дома, — всё ещё были при ней, навряд ли она хоть раз к ним прикасалась за то время, что прошло после её ухода. И повисшее молчание стало для него слишком явным знаком. Но теперь Скалли смотрела на него, смотрела широко открытыми глазами, в которых Малдер мог увидеть больше, чем хотел бы. — Малдер, я… — она облизнула губы, поджимая их, — ты должен знать, что я не горжусь тем, как ушла тогда. Это было едва ли не самое тяжелое решение в моей жизни. — Да… — выдохнул он. Была ли у него внутри обида на неё за это? Да, пожалуй. Где-то глубоко внутри он всё ещё не смог простить Скалли за то, что она ушла. Сдалась. Головой он понимал, почему она это сделала. И, на самом деле, после того единичного дела в 2008-м, внутри него словно завелся таймер. Уже тогда он понимал, что у них не всё в порядке. Она молодец — продержалась долго. Но таймер всё-таки достиг нуля, разорвав отношения длиной в 19 лет, на куски. Он не смог дать то, что ей было нужно. Но, честно признаться, заметив краем глаза, что на её левой руке нет кольца, он выдохнул с облегчением. — Спасибо, что навестила меня, Скалли. Скомкав в руках подарочную упаковку, он запихал носки в карман спортивных брюк, и встал. — И спасибо за вещи. Я не могу сейчас воспользоваться банковской картой или чеком, но реквизиты счета ты и так знаешь. — Ты ничего не должен мне, — возмущенно нахмурилась она, рывком подскакивая с дивана. — Я не за этим проделала весь этот путь! — А зачем?! В тишине гостиной повышенный тон Малдера, буквально пропитанный отчаянием, прозвучал практически оглушительно. Он держался. Правда, очень сильно старался не превращать эту встречу в их очередную ссору, которых было и без того слишком много в последние месяцы их совместной жизни. Но Скалли рукой опытного хирурга вспорола скальпелем его только-только взявшиеся швы, и Малдер буквально физически чувствовал, как они снова закровоточили. — Зачем ты приехала, Скалли?.. — Попросить прощения за слабость. — Слезы медленно потекли из голубых глаз. — За то, что не была достаточно сильной, чтобы остаться рядом с тобой. Я думала, любви хватит. Я думала, что смогу. — Я тоже так думал. Видеть её такой было невыносимо. Малдер мог держать свою обиду внутри ещё очень долго, но она не заслуживала этого. Ей столько всего пришлось отдать ради него… он не мог себе позволить отбирать у неё ещё и душевное спокойствие. Протянув руку, он притянул Скалли к себе. Теплые сухие губы прижались к высокому бледному лбу. — Со мной всё в порядке. Правда. Я не уйду отсюда, пока не буду точно знать, что мое состояние стабильно. И не буду больше делать вид, что я не болен. У меня есть проблема, и я решаю её как взрослый человек. Не спихивая больше ответственность на старого курящего ублюдка или зеленых человечков. Тебе больше не надо приглядывать за мной, Дана. Живи своими желаниями. Спасай жизни. Когда-то сильная и волевая женщина, готовая дать отпор любому маньяку и монстру, сейчас маленькой девочкой жалась к его груди. Её плечи дрожали под его рукой, слезы оставляли влажные следы на его сухой футболке. Он слышал несколько громких вдохов и выдохов, которыми она пыталась успокоить себя. Чувствовал, как почти физически пытается взять под контроль чувства. — Ты очень сильный, — глухо проговорила она тихим, но убежденным голосом, усилием облекая мысли в слова. — Ты справишься с этим. Но я всегда готова тебе помочь, ты ведь знаешь. Малдер только фыркнул. Если бы он был сильным, то смог бы перестать так отчаянно любить её. — Конечно. Не переживай за меня. С глубоким вздохом Дана всё-таки сомкнула наконец-то ладони на его спине, обнимая в ответ и чуть поглаживая. Руки ещё дрожали, но она делала вид будто не замечает этого. — Я отправлю тебе сотовый и запишу в нём свой номер, ладно? На всякий случай. — Конечно. Не удержавшись от порыва, Малдер пару раз провел рукой по её волосам. Ощущения не изменились. — Когда в следующий раз будешь у Мэгги, передавай ей привет от меня, — проговорил он и тут же спохватился. — Хотя не надо — не уверен, что всё ещё хожу у неё в любимчиках. — Не переживай, она ведь не сожгла тот свитер, — попыталась пошутить Скалли, поднимая к нему лицо. Глаза всё ещё были влажными, и на щеках виднелись следы, но губы тронула ободряющая улыбка. Боже, как ему хотелось поцеловать её в этот же момент. Но почему-то, в какой-то степени, он ощущал себя сейчас даже более далеким от неё в этом плане, чем в первые моменты его сердечной к ней привязанности. Тогда он просто не был уверен в том, испытывает ли Скалли к нему ответных чувств, неловко шутил и придумывал самые нелепые на свете подкаты, ожидая её язвительного ответа. Но сейчас… через всё то, что они прошли вместе… их разделяла, казалось, неотвратимая пропасть. И протянуть руки друг к другу, как между двух коек внутри кареты скорой помощи, уже не получится. Поэтому, скрепя сердце, он просто отпустил её, отходя на шаг назад. Лицо Даны всё ещё сохраняло этот призрак мягкой улыбки, когда она приняла этот его жест. Подхватила сумочку, лежавшую рядом на диване, и сжала в пальцах, словно нарочно занимая руки и удерживая от чего-то. Необдуманного, неуместного. — Поправляйся, Малдер. Я верю в тебя. — Развернувшись, она со стуком каблуков покинула гостиную. Малдер провожал её взглядом вплоть до того момента, как за углом скрылось её пальто… а потом с места рванул следом. — Эй, Скалли!.. Она остановилась на пороге, когда уже почти взялась за ручку. В шаге от неё Малдер остановился. — Если захочешь приехать сюда ещё разок… захвати пакетик семечек. — А это точно разрешено? — Дана прищурилась. — Я как-то отвыкла проносить запрещенные препараты. — Да ну ты брось! — Ну знаешь, семечки тоже вызывают некоторого рода привязанность. Эта привычка, конечно, не признается в медицине зависимостью, как наркотики или алкоголь, но… — Она усмехнулась, покачав головой. — Ладно-ладно! Про их полезные и медитативные свойства я тоже знаю. Я привезу. — Спасибо, — улыбнулся Малдер. И поднял руку на прощание. — Пока. — Пока. — Она улыбнулась ему, толкая дверь и впуская в коридор прохладный зимний воздух. Солнце мазнуло по рыжим волосам, словно загораясь огненной вспышкой, прежде чем дверь захлопнулась обратно. Подойдя к стеклянной двери, Малдер проводил её взглядом. И, черт побери, внутри него легким, едва теплеющим огоньком загорелась надежда на то, что, может быть, для них ещё не всё потеряно.