Миссия «Ультимы»

— Всё в порядке? Арсений поднимает на инженера взгляд и встречается с тревогой в его глазах. Он осматривается и понимает, что они находятся в той самой библиотеке, где в последнее время часто собираются, чтобы обсудить насущные вопросы вдали от лишних глаз и ушей. Вспоминает, что у них как раз прошло одно из таких собраний. Серёжа садится в рядом стоящее кресло и внимательно глядит на Попова, пытаясь понять состояние мужчины. — Где все? — хмурится капитан, понимая, что в помещении они остались только вдвоём. — Ты раздал приказы, и они ушли, — аккуратно напоминает Матвиенко, чтобы убедиться, что Арсений не совсем выжил из ума. — Ну да… — тихо произносит Попов, потирая уставшие глаза. — Я опять завис на середине собрания? Инженер, поколебавшись, мягко кивает и смотрит на мужчину с толикой жалости. Арсений его понимает: в последнее время на капитана свалилось столько информации, что кажется, будто он телепортировался в совершенно другую вселенную, но решать проблемы приходится здесь и сейчас. — Хочешь читать мне нотации? — хмыкает капитан, но в ответ получает только жалостливый взгляд. — У тебя появилось много забот в последнее время, а учитывая то, что у тебя и так крыша подтекала, как бы её совсем не унесло. Попов прикрывает лицо руками и трёт покрасневшие глаза, пытаясь избавиться от усталости и настроиться на рабочий лад, но тщетно. Друг прав — от разумности в нём осталась лишь буква «у», и было бы неплохо взять паузу в их с «Ультимой» отношениях, отдохнуть от суеты, но это уже не просто работа, а условия выживания. — Я боюсь куда нас это всё приведёт, — честно признаётся капитан, выпрямляясь. — Чем дальше мы заходим, тем меньше у нас шансов выйти сухими из воды. — Когда это тебя останавливало? — усмехается инженер. — По-моему, мы всегда оказывались в какой-то жопе, но находили же выход. Арсений молчит. Он и сам не может объяснить, почему только сейчас ему кажется, что их история может закончиться плохо. Серёжа прав — до этих пор его не волновала собственная судьба, он бросался в пучину событий, даже не задумываясь о последствиях, но теперь будто что-то изменилось, и капитан сам не может понять что. — Я не знаю, как это выразить… — вздыхает мужчина. — Зато я знаю. Ты боишься за Антона, — будто само собой разумеющееся выдаёт Матвиенко, — поэтому так тормозишь. И с ним, и в принципе. — Ты о чём? — хмурится Попов. — Вы можете считать меня полным идиотом, но в любовных делах я разбираюсь получше вашего. Может, это побочный эффект от того растения, которое пыталось разъесть вам с Антоном мозг, но ваша симпатия друг к другу никуда не делась. Я даже думаю, что она появилась намного раньше. Арсений удивлённо глядит на друга, который с невозмутимым видом говорит вещи, о которых Попов боялся даже подумать. И, когда они звучат в устах другого человека, становится жутко, будто это не Шастун научился читать мысли, а Серёжа. — Откуда такие выводы? — Ты изменился, — пожимает плечами инженер. — Ты начал идти на уступки, прислушиваться к другим. Раньше ты бы скорее вилку себе в глаз воткнул, чем со мной согласился, а сейчас у Антона мнения спрашиваешь и считаешься с ним по всем вопросам. — Ревнуешь? — хмыкает Арсений. — Нет, — серьёзно отвечает Матвиенко. — Скорее наоборот, я рад, что появился человек, ради которого ты сто раз подумаешь прежде, чем лезть в пекло. Попов поджимает губы и опускает взгляд. Говорить о чём-то личном непривычно и неловко, Арсений чувствует себя нелепым мальчишкой, который влюбился в другого мальчика, а теперь делится своими переживаниями с опытным другом, и это так не похоже на него самого, что хочется отряхнуться и вернуть себе образ всезнающего и всемогущего капитана. — Арс, если кто и достоин счастья, то это ты, — продолжает Серёжа. — Тем более вы оба ебанутые, лучше друг друга вы вряд ли найдёте. — Я не хочу подвергать его опасности, — вздыхает Попов. — Если с ним что-то случится по моей вине… — Мы точно говорим о двухметровом мужике, который пережил клиническую смерть? — Это не одно и то же, — мотает головой капитан. — Сейчас я смотрю на ситуацию с холодной головой, но если дам волю чувствам, то могу потерять бдительность. — Ну это уже совсем тупые отмазки. Мы с Позовыми без проблем приняли твою лидерскую позицию, потому что ты капитан и ты знаешь, как будет лучше. Мы готовы идти за тобой до конца, и ты об этом прекрасно знаешь. Но ты живёшь этим — «Ультимой», нашим экипажем, забывая, что мы не беспомощные дети, и, если ты дашь слабину, мы не рассыпемся на атомы. Это может прозвучать для тебя жёстко, но, даже если тебя не будет, мы продолжим жить. Арсений сглатывает накопившуюся слюну и трёт руки — нервничает, потому что понимает, что друг прав. Все это время Попов носился с кораблём как курица-наседка, считая, что только он ответственен за его судьбу, но это ведь и правда не так. Если он погибнет, «Ультима» будет существовать и дальше. И жизнь экипажа постепенно пойдёт своим чередом, и он наверняка проживёт еще долгие годы, пока не поймёт, что их дороги должны разойтись. Капитан — это лишь связующее звено, но ненадолго. — Я знаю, — вздыхает мужчина, глядя на свои ладони. — Но в этом ведь и заключается моя работа — избавить вас от проблем. Если я умру в забвении, но вы проживете счастливую жизнь, пусть будет так. — Может, ты прекратишь отдавать себя на жертвенный пьедестал, когда вулкан ещё спит? «Долго и счастливо» может быть и у тебя, если ты начнёшь думать о себе. — Кажется, мы уже говорили об этом… — Да, говорили, — голос инженера звучит громче и жёстче, — но ничего не меняется из раза в раз. Я уже не понимаю, из-за чего мы спорим. — Мы спорим из-за того, что ты пытаешься свести меня с кем попало. — Антон тоже кто попало? На это Арсений лишь закатывает глаза, но контраргумента не находит, и инженер продавливает дальше: — Я беспокоюсь за твоё будущее. Наши приключения не навсегда. Позовы уже думают о том, чтобы оставить службу и где-то заземлиться. Вряд ли Катя и Дима мечтали растить детей в консервной банке посреди космоса. — Не говори так об «Ультиме», — хмурится недовольно Попов. — Но это так. Скоро они захотят чего-то большего, а ты ничего не сможешь им предложить. — Я и не собираюсь им препятствовать, — вздыхает капитан, потирая лицо. — Что ты вообще хочешь от меня услышать? — Что ты готов двигаться дальше после завершения миссии. — Думаешь, после возращения Позовы уйдут в отставку? — Не знаю, как они, но я точно. Попов убирает с лица руки и удивлённо таращится на грустное лицо друга. По его глазам, полными боли и тяжести от собственного выбора, Арсений понимает, что тот серьёзен. — Ты уходишь? — глухо переспрашивает капитан. — Да, — подтверждает инженер, — в последнее время я начал понимать, что мне не хватает дома. Может, я не навсегда уйду из звёздного флота, но мне нужно побыть на Земле. Капитан не спорит, не затеивает скандал, а лишь понимающе кивает. Он ждал, когда это произойдёт, и ни в коем случае не хочет ни в чём обвинять Матвиенко. Серёжа, может, и выглядит как брутальный одиночка, но он любит внимание и общение с другими людьми и расами. А еще он любит свою большую семью, несмотря на то, что пока не хочет заводить свою собственную, у него очень много родственников — двоюродных и троюродных братьев и сестёр, дядь, тёть, бабушек и дедушек, племянников и племянниц, и ко всем ним у Серёжи сильная привязанность. Его желание вступить в звёздный флот было тепло принято родственниками, хотя он до сих пор испытывает чувство вины за то, что улетел и не может принимать участие в их жизни. — «Ультима» без главного инженера не «Ультима», — мягко хмыкает Арсений. — Ты имеешь в виду без единственного инженера? — улыбается друг. — Возможно, ты прав, — пожимает плечами капитан. — Возможно, нам всем нужен отдых после этой миссии. — Это говорит мне человек, который на одном месте больше месяца усидеть не может, — фыркает Матвиенко. — Однажды придётся что-то изменить. Рано или поздно. Они обмениваются многозначительными взглядами и замолкают, Серёжа — с облегчением от того, что наконец смог оформить свои мысли в слова, Попов — с ещё большей тяжестью от осознания, что настали времена перемен. Они ещё не знают, что перемены настигли их в тот самый день, когда они сели на корабль.

***

— Антон, стой! — просит Катя, когда видит в коридоре проносящегося мимо парня. Шастун останавливается и вопросительно глядит на девушку, которая отчего-то вдруг теряет весь запал для разговора. — Что-то случилось? — интересуется он, пока Позова ловит ртом воздух, не зная, с чего начать. — Я просто хотела узнать… ты помнишь мои слова перед анабиозом? — Ты про то, что ошиблась, когда спутала названия растений? — уточняет лейтенант, и девушка стыдливо заливается краской. — Да, я об этом. — Помню. Катя тяжело вздыхает и отводит взгляд. Ей слишком неловко смотреть в глаза Антона, и Шастуну даже не надо читать её мысли, чтобы это понять. — Прости меня за это. Ты имеешь полное право на меня злиться… — неуверенно говорит Позова, но лейтенант её перебивает: — Я не злюсь на тебя. Я знал, что дело не в сеиртасе. — Как это — знал? — недоумённо переспрашивает девушка. — Ну… как говорится: сердце не обманешь, — хмыкает Шастун. — Не понимаю, — вертит головой Катя, — если ты обо всём знал, то почему молчал? — Наверное, мы с Арсением просто не были готовы ко всему этому. Ещё не пришло наше время. Девушка всё ещё не понимает лейтенанта. Как можно быть не готовым к отношениям с человеком, который тебе нравится? Разве это недостаточно веский повод для того, чтобы строить совместное будущее? — Ты знаешь капитана много лет, — читает непроизвольно он чужие мысли, — и ты знаешь, как ему тяжело отпускать вожжи и доверять кому-то. — Знаю, — вздыхает Катя. — Я всегда думала, что ему нужен кто-то кроткий, скромный, чтобы ну… не тянул одеяло на себя, потому что Арсений помешан на контроле, но он всегда влюблялся в кого-то такого же сильного и упёртого, как он сам. И мне казалось, что он просто ищет не в том направлении. — Может, он хотя бы в отношениях не хочет всё везти на себе? Может, ему самому нужна опора? Позова на секунду задумывается. С такой точки зрения она ещё не смотрела на трагедию Попова в личной жизни. Возможно, Антон прав, и он видит в капитане то, что она не смогла увидеть за всё это долгое время дружбы с мужчиной. Возможно, Антон действительно тот, кто ему нужен. — А ты… готов взвалить на себя эту «ношу»? — спрашивает Катя. — Ты о чем? — Об Арсении. Если он тебе ответит взаимностью, вам придётся очень долго работать, чтобы не поубивать друг друга в первую неделю. — До этого же как-то справлялись, — улыбается по-доброму Шастун. — Нет, ты не понимаешь, о чём я, — мотает головой девушка. — До этого ты имел дело с заносчивым павлином, который метил свою территорию, но внутри Арсений совершенно другой. Ты можешь разочароваться. — Кать, если бы меня отталкивали сложности, я бы не остался на «Ультиме», — со всё той же солнечной улыбкой отвечает Антон. — Если, несмотря на всё то, что мы с капитаном пережили, я всё-таки умудрился влюбиться в него, значит у нас есть шанс. Ты ведь переживаешь не из-за меня? Позова неуверенно трёт кольцо на безымянном пальце, лейтенант понимает, что он прав. — Почему ты так волнуешься за Арсения? — снова спрашивает парень. — Мне не нравится, что в последнее время происходит, — признаётся она. — Вся эта история с Олей, тайнами Федерации… Арс жил всем этим долгие годы. Когда я впервые встретила его, я даже представить себе не могла, что существуют настолько убеждённые в святости звёздного флота люди. Вы в этом похожи, — усмехается Позова, — он жил этим, всё — ради Федерации. Он ещё до конца этого не понял, но… Катя оглядывается по сторонам, наклоняется ближе и шепчет: — Федерация его предала, и я не знаю, что будет, когда на него обрушится это осознание. — Я не согласен с тобой, — отвечает Антон тем же шёпотом. — Он живёт не ради Федерации, а ради «Ультимы», а это не одно и то же. Арсений борется за нас. Позовой нечего на это ответить. Кажется, Шастун действительно знает капитана лучше, чем она, а это значит, что Попов в надёжных руках.

***

Дима входит в камеру с осторожностью, постоянно оглядываясь на нового пациента, проснувшегося по его воле, но не по своему желанию, однако Саше всё равно — он всё рассматривает стены, как реставратор старую картину. — Не помешаю? — откашливается Позов, привлекая внимание пассажира. — Всё-таки любопытство восторжествовало? — улыбаясь, поворачивается Ваш. — Что вы имеете в виду? — Я слышал, как вы стояли за дверью и колебались, стоит ли войти, — пожимает плечами мужчина. — Видимо, новость о моём происхождении взбудоражила учёный ум. — Да, мне интересны подробности, — не увиливает Дима. — Я готов ответить на любые ваши вопросы, только если я знаю ответ на них. Пассажир удобно устраивается на стуле, любезно оставленном капитаном, а медик так и продолжает стоять у дверей, осторожничая с незнакомым видом. — С какой целью вас создали? — первое, что спрашивает Позов. — С целью колонизации новых территорий, само собой, — Ваш прыскает от смеха из-за нелепого вопроса, до ответа на который Дима почему-то сам не дошёл. — Ваша раса слишком хрупка, чтобы противостоять суровым условиям космоса, поэтому появились мы. — Каким образом вы приспособлены к космосу? — Ваши датчики, вероятно, показали, что мы устойчивы к перепадам температур, отсутствию воздуха, к голоду и болезням. А ещё мы достаточно хорошо умеем анализировать ситуацию и избавлены от деструктивных привязанностей по типу курения или звонков бывшим в пьяном угаре. Кстати, баг с залипанием в открытый холодильник тоже убрали. — Подождите, не торопитесь, — выставляет руки перед собой Позов. — Как это возможно? Это искусственная селекция? — Конечно, — снова смеётся Ваш, — на настоящую ушло бы несколько лет. — То есть вы… люди из пробирки? — Это звучит оскорбительно, но я не из тех типов людей, кто мог бы на этой обидеться, — обворожительно улыбается пассажир. — Мы не совсем из пробирки, у нас изначально были исходные биологические материи — родители, как бы вы это назвали — но после рождения наш генетический код был изменён. — Какие в вас есть изъяны? — продолжает допрос Дима, на что получает очередную улыбку. — Наконец-то вы начали задавать умные вопросы, — хвалит его Саша, — но, увы, этого я сказать не могу, мы не настолько хорошо знакомы. Изъяны, безусловно, есть. К сожалению, код нельзя пока довести до совершенства, существует много сложностей. — Тогда зачем вам мы? Почему вас самих не отправили на Либен, раз вы почти совершены? — искренне не понимает медик, отталкиваясь от стены и приближаясь к Вашу. Всё верно: любопытство и научный интерес намного важнее собственной безопасности. — Теории мы знаем много, но из практики — почти ничего. К тому же, нецелесообразно забивать голову воспоминаниями об одной десятой своей жизни, чтобы потом приспосабливаться к совсем другому. — Что значит «одной десятой жизни»? Судя по изнашиваемости клеток, среднестатистическая продолжительность у вас около двухсот лет, — недоумевает Дима, скрестив руки в защитном жесте. — Всё правильно, — соглашается Ваш. — Наш полёт длится лишь пятый световой год, а не двадцатый, как вы утверждаете. — Это не так. Средняя продолжительность полёта занимает двадцать четыре года, а прошло около двадцати трёх. Если хотите, могу рассчитать точно, но мне понадобится актуальная карта местности… — Вы несёте бред сейчас. Какие двадцать три года? — от удивления у Позова даже ломается голос. — Как это возможно? — О, так вы до сих пор не в курсе? — забавляется мужчина. — Это же ясно как день! Взгляните хотя бы на износ внешней обшивки корабля! — Хватит нести чушь! — шипит разозлённый Дима. — За двадцать три года мы бы успели постареть, я бы уж точно это заметил! — Да, удивительная штука — наука… — продолжает Саша, будто издеваясь. — Умеете перевозить людей в криокамерах на дальние расстояния, но температуру на корабле настраивать так и не научились. Дима округляет глаза в неожиданном понимании. Если то, на что намекает Саша, правда, то, возможно, они действительно провели в пути чересчур долго. Но Позов не верит на слово, ему нужно проверить всё самому. — Почему тогда командование скрывало этот факт? — недоверчиво спрашивает медик. — А вы бы согласились потратить полвека своей жизни на миссию? — усмехается мужчина. — Кажется, это очевидно. — Мы не могли прошляпить двадцать лет своей жизни, не заметив этого, — сопротивляется Позов. — Это не так сложно, если знаешь, что делать. Вы и так отрезаны от Земли, создать иллюзию того, что день не длиннее обычного, не составляет труда… — Меня не это интересует, — прерывает его Дима. — Герметичность криокамер позволяет сохранять клетки в прежнем состоянии. Мы многократно покидали «Ультиму», как это не повлияло на наш организм? — Антигравитационный парадокс. Космос сохраняет нам молодость. — Откуда ты это знаешь? — хмурится медик. — Каждому из нас отведена своя роль, Дмитрий, — Саша наклоняет голову. — И у каждого свой путь. Позов не отвечает. Он резко поворачивается к двери и быстро выходит из камеры, не забыв её захлопнуть. В голове мигренью кружатся мысли о случившемся диалоге. Он не называл Саше своего имени.