Крёстный отец

Никто из школьных работников не удосужился сообщить опекуну, что мальчишка, для которого по документам он теперь отец, сбежал с уроков, оставив вещи, включая верхнюю одежду, рюкзак и все учебные принадлежности, а потому Попов приезжает за ним, после муторных семи часов в порту, но никого, почему-то, нет. Звонок и абсолютная тишина после десяти гудков. Ещё звонок, ещё гудки, ещё молчание с той стороны провода, даже не «абонент временно недоступен, перезвоните позже». Телефон либо сел, либо у директора за какую-то внеочередную глупость. Попов выходит, заходит в школу уже под безразлично-печальное молчание вахтерши, тоскующей по племяннику. Арсению нисколько не жалко, но красные, явно заплаканные глаза тётки уже даже не различают, кто входит и кто выходит, а потому ей искренне плевать, куда подался этот тип в чёрном. В приёмную Попов входит без стука, ногой толкнув дверь. — Добрый день, Арсений Сергеевич, — не отрываясь от бумажек, раскиданных хаотичнейшим образом по столу, здоровается женщина. Она его знает. Откуда? Не скажет, но явно ей хорошо знаком его образ. Такого раз увидишь – на смертном одре не забудешь. — предвижу ваш вопрос, Шастун узнал то, чего, пожалуй, не следовало. Сбежал с уроков. Попов сжал кулаки до побеления костяшек, сыграл желваками, в готовности застрелить взглядом за любой неудовлетворительный ответ. — И где он? — Не имею ни малейшего понятия, — женщина сложила руки под подбородком и наклонила голову, глядя на Арсения из-под густо накрашенных ресниц за линзами в роговой оправе. — Он убежал ещё до того, как начался второй урок, не объяснился куда. Арсений подошёл и упёрся руками в столешницу, гневно глядя исподлобья. — Откуда узнал? — Не выясняла. — Так выясните, вашу ж мать! — гаркнул Попов, ударяя раскрытыми ладонями по столу. — Для чего я вытаскивал вашего отпрыска чуть ли не с того света? Столько сил брошено было, чтобы вы элементарнейших вещей сделать не могли?! — он наклонился к ней, опустил её очки на кончик носа, — Я верну его туда, откуда забрал, если к вечеру не узнаете, кто спизданул Шастуну о матери. Елена Николаевна проглотила ком, вставший в горле. — Я всё узнаю, — голос едва ли не дрожал от накатившего волнения. Арсений одним видом создавал в приёмной ужасную атмосферу опасности. Он мог сотворить что угодно. — Звоните. — он вышел, качнув длинными полами темного пальто. Директриса осталась в кабинете, нервно постукивая ноготками по документам, валяющимся на столе. Страх – первобытное, всеобъемлющее чувство, не хочется сталкиваться с ним чаще, чем в ночном кошмаре. Арсений и есть её ночной кошмар, пока он знает её номер, её адрес, имя её сына, а он их знает всегда, сколько бы их не меняли. Звонок физику, СМС Арсению. Эгоистично, но лучше послать на смерть чужого сына, чем знать, что угрожают твоему.

* * *

Арсений поднимает закоулки на уши. Ему нужен мальчишка здоровый, целый, или хотя бы живой. Чертенята, хоронящиеся за стенами Развалины и в её окрестностях, снуют дворами, как тени, изучая каждый кирпич и травинку; взрослые мужики в кожанках шерстят по своим гопорям; солидные дядьки в чёрных плащах уже шагают по ментовским плечам, и всё, только чтобы найти одного кудрявого Антона в огромном городе, где таких мальчишек сотни, если не тысячи. Звонят Попову: был дома, куда подался дальше – неизвестно. Только какая-то бабулька, смотревшая в окно через две улицы, сказала, что какого-то дрища затолкнули в черную машину. Ни номеров, ни марки старая не вспомнила, и доверия это не внушает. Не исключено, что Антон оказался случайным подростком на улице, но почему-то Арсений склоняется к версии, в которой ничего не бывает просто так, и Шастун – не первый попавшийся мальчишка, а подобранный для чего-то, но для чего – не понятно. Кому нужен тощий ребёнок с нервным срывом? Да ни одному нормальному человеку. Педофилам, разве что. Ужас. Нужно найти мальчишку быстрее, чем с ним что-то сделают, он и без того в стрессе, и вероятно, очень напуган. — Шеф, вас к телефону. — дедок, который вместо секретаря живёт на чердаке, прекрасно и скурпулёзно выполняет бумажную работу в виду возраста и неспособности вести активный образ жизни, протянул Попову рабочий телефон. Арсений слишком о многом думает, чтобы добавлять в голову ещё мысль о том, кто звонит, а потому берет, не задумываясь. Голова гудит. — Да? — Арсюша, дорогой, — женский протяжный, чуть грубоватый голос сразу узнается Поповым, — давно не виделись. Тебе не кажется, что нам пора встретиться? Женщина с той стороны трубки накручивает на палец скрученный в спираль провод стационарного телефона – любит винтаж. — Когда кажется – крестятся, — язвит Арс, — но вам не советую, посыплетесь. Всего плохого. — он уже собирается скинуть и закончить разговор, но вот осознание: она звонит не просто потому, что соскучилась, значит имеется у неё повод позвонить. — Что ж, тогда прощай. Или прощайся, как хочешь. — рука с той стороны провода уже собралась класть трубку сопровождая это тихой усмешкой. — Мальчишка у вас? — выпалил Арсений за секунду до того, как потерять шанс на спасение. — Я приеду. Где он? Попов, не смотря на закипающий в нем гнев, обращается на «вы», но, скорее, это даже стёб над возрастом. Глумливый смешок, и трубка снова у уха. — Так бы сразу. — выдохнула Ольга, стряхнув пепел с длинной сигареты, вставленной в мундштук, — Я жду тебя, Арсений. Нам нужно многое обсудить. — Что вы за него хотите? — Обговорим на месте, mein liebling. Ты знаешь, где меня найти. Арсений с рыком швырнул телефон в стену. — Старая шкура! Экран разлетелся вместе с известью, ободранной со стены. Дедок собрал кусочки и молча удалился к себе в чердачную канцелярию. В стенах Развалины не всегда так безлюдно. Люди кишили и внутри, и снаружи, никто не прятался, все радовались жизни. Пока и Ляйсан, и Павел не отправились на тот свет, всё казалось солнечным, прямо как в какой-то итальянской провинции, где все друг другу рады, а конкуренция мягкая и решается разговорами и перебросом подарков, но что хладнокровный Арсений, что Серёга, даже спящий с ножом в зубах, знали, что вся эта радуга скоро кончится. Оптимизм в этом гангстерском обществе успехов не сулит. Революции случаются везде. Несколько десятков людей, когда-то считавшихся членами группировки, переметнулись, ведомые мыслью о золотых горах, которые наобещала Ольга Клейман – ужас всей южной части Санкт-Петербурга. После переворота, Арсений, Матвиенко и несколько киллеров их же касты перестреляли выживших по одному. Ходили слухи, что Клейман – внучка по внебрачной дочери Адольфа Гитлера, потому так жестока, хитра и настойчива, готова на всё, чтобы получить север города вместе с выходом в Норвежское море. Самолёты, конечно, прекрасно, но намного проще и дешевле транспортировать наркоту по воде, и, видимо, сейчас старая мафиозница хочет того же, что и раньше. Нашла слабую сторону и ударила поддых. Прямые переговоры её никогда не вдохновляли, переворот по тихой не прокатил, значит вывезет только шантаж. Мальчишка, сломленный новостью о смерти матери, как способ достижения цели, весьма и весьма удобен. Не брыкается, не умеет драться, привык к защите под тёплым, хоть и колючим крылом Попова. Единственное, громкий: орёт. Поэтому ему и закинули пару грамм пропофола, чтобы заснул и заткнулся.

* * *

Антон открывает глаза. В голове гул, глаза болят, во рту суше, чем в сезон засухи в Австралии, невозможно холодно, ноги онемели. Он окидывает мутным взглядом место, в котором сидит. Серые стены, зеркало, кнопки..лифт. Экранчик над выходом застыл между двумя цифрами, объединенными в одну невнятную кашу: семёрка помигивает красным на фоне каратящей синим восьмёрки. Он между этажами, и судя по всему, не случайно.  Первые несколько секунд пути со связанными руками и закрытыми  глазами отчетливо напоминают удар по затылку. Блять. Никакого желания спасаться нет, но когда лифт тряхнуло, и вместо каши цифр появился таймер, стало реально страшно. Что произойдёт? Взрыв? Партия ниндзя упадёт сверху, покрамсают потолок и всё – пизда? Троссы оборвутся? Из динамика в углу захрипел прокуренный, но высокий мужской голос: — Доброе утро, принцесса. Тебя не слышно, поэтому даже не старайся визжать, зато видно отлично. — сухо проинформировал мужичок уже собравшегося что-то вякнуть мальчишку, — Мне, откровенно говоря, срать, зачем ты Ольке и спасут ли тебя. Трупом больше – трупом меньше. — зевок, — Можешь помолиться, пореветь, подрочить, чё вы там, дети, обычно перед смертью делаете. У тебя в распоряжении целых три часа. — прихвостень Клейман лениво защёлкал по кнопкам, — Даже с пятнадцатью минутами, уу! Можешь вскрыться сам, если найдёшь чем, мне пурпурно поебать. Я бы вскрылся, — закашлял, — Ну всё, цаца, кукуй. — звук откатывающегося на колёсиках стула. Антон вздохнул и прислонился к стене, сел на пол. — А там, кстати, Михалыч нассал. Лизать не советую, он больной вроде был, царствие ему небесное. — чел перекрестился, хоть Антон и не увидел, — Ну, бывай. Оставив включённый экран, мужичёк захохотал, глядя на шарахнувшегося Шастуна, а потом молча ушёл. Антон встал, навалился на старый поручень и шмыгнул носом. Очевидно, он умрёт, но, как сказал тот противный человек, кто-то должен его спасти. Ну, кто-то может его спасти. И судя по тому, насколько мальчишка одинок в этом бренно-тоскливом мире, это будет либо Арсений, либо никто, и Антон надеется, что всё-таки это будет Попов. Сдохнуть настолько глупо совсем не хочется, да и не верит Шастун в жизнь «после», а значит надежды пересечься с мамой нет, значит, надо жить. Не сказать, что слишком хочется, потому что Арсений – лгун, каким бы почти безосновательным это заявление не казалось, Майя – мертва, отца – нет, а ещё нет никаких средств к существованию, и никто его – сироту казанскую, не пожалеет, если не Попов, которого Антон, в результате их постоянного совместного пребывания, полюбил, пусть даже после очевидного удара в лоб или по заднице. Любовь — наипротивнейшее чувство, но почему-то часто свойственно как подросткам, так и людям в целом. Шастун не может его не любить – больше некого, только будет ли смысл, если он вот вот подохнет, а Арс ни сном ни духом о том, что он тут. Три часа, казалось бы, так много, но когда это время, которое тебе осталось прожить – ничтожно мало, едва хватает, чтобы успокоиться. Сердце стучит где-то под горлом. Антон умрёт болезненно, когда дно лифта ударится о самую нижнюю точку дома, или, наверное, даже подвала. Он не знает, есть ли что-то под ним, но он знает, что сейчас слишком высоко, чтобы думать о том, насколько быстро разорвутся его сосуды при ударе. Поможет ли прыжок? Молитва? Полет? Надежда? Может, ангел хранитель? Ха, был бы он с ним — вокруг не творилось бы столько ужасов. Есть у них какая-то канцелярия? Самое время просить жалобную книгу. Наверное, ничего уже не спасёт, когда в ноги прилетит удар в десятки раз больше, чем вес худощавого мальчишки. Он взвешивался давно, очень давно, но судя по тому, насколько легко и часто его таскает Арсений, не больше, чем положено. Интересно, есть ли внизу какие-нибудь поршни, штыри, палки? Они пробьют дно, когда лифт рухнет вниз, воткнутся в стопы, в тело, подбросят вверх, а потом уронят на заточенные железным лезвием пола концы, и проткнут насквозь? Или будет удар, толчок, невыносимая боль, кровавая пелена в глазах, а потом тяжёлая, мучительная смерть? А может он не устоит на ногах, ударится головой, сломает череп и умрёт от кровоизлияния в мозг? Или всё обойдётся, и Арсений приедет за ним, заберёт, снова обнимет, пожалеет, зацелует и будет долго сидеть рядом, пока истерящий Антон не успокоится, не заснёт у него на руках? Может быть. А может быть Арсений придёт, но не поймёт что нужно сделать, и лифт сорвётся до того, как его осенит? Или, возможно, двери откроются, и вот уже, спасение, свет, Арс, но когда Антон шагнет вперёд, кабина дернется и рухнет, мальчишка зацепится подбородком и моментально сломает шею, и так останется с неестественным изломом, пока его не вправит какой-нибудь молодой дурачок из морга, доламывая хрящи и отростки позвонков? Варианта «умереть быстро и безболезненно» в перечне возможных смертей не было и от этой не очень радостной новости веселее не становилось. Хочется только разрыдаться, но, почему-то, настолько внутри всё сухо, что даже дышать больно – пересохла слизистая в носу, а язык медленно, но верно превращается в сушёный манго, который когда-то покупала мама, в загустевающей слюне. — Арс, спаси меня, — шепчет Антон, подогнув к груди колени, и прячась за них лицом, чтобы потрескивающий рваными пикселями экранчик, отмеряющий секунды до его конца, не бросался в глаза, — пожалуйста.. Он готов простить неделю недоговорок, лишь бы его вытащили отсюда. Эгоистично, но он не хочет умирать, но уже предвкушающе ноют напуганные кости.

* * *

Попов вжимает в пол педаль газа, пролетая мимо зажёгшихся красным светофоров, прохожих, кидающих брань ему вслед, бабушек, тихо его проклинающих, кошек, которые, суки, так и стремятся залететь под колеса. Клейман нисколько его не пугает. Это же Арсений, северный король, танцевавший с медведями под заливистую мелодию жалейки, а потом запивавший краюшку хлеба под лунным небом где-то в поле водкой. Выросший где-то в Сибири, Попов не боялся даже себя. Называя Ольгу всю дорогу старой стервозной сукой, он, наконец, завернул к богатому особняку где-то у выезда к частному сектору. Её дом несравненно шикарнее Развалины, даже сравнивать нечего, но Царские Руины, больше похожие на заброшенную стройку Арсению всегда были роднее её напыщенной роскоши: ворота в позолоте, короны-витражи на окнах чердака, дорожки по участку выложены мозаикой из каких-то камней. Почему у неё до сих пор есть деньги? Автоматические двери открылись, чтобы машина Попова въехала во двор, но он оставил её снаружи, вышел и вошёл внутрь, сразу кинув охраннику пистолет в кобуре. У них договор о личной неприкосновенности, и ни тот, ни другой не хочет терять авторитет в глазах подчинённых, живущих по понятиям. Ольга ничего ему не сделает, пока он не сдастся. Поэтому этой коварной женщине и нужен был мальчишка. Арсений прошагал внутрь, толкая двери вместе с лакеями, которые кроме рвотного рефлекса у него не вызывали ничего. Клейман стояла на пьедестале, представлявшем собой сход двух мраморных лестниц, ведущих на второй этаж, пафосно разложив руки на перилах. — Ну, здравствуй, Сень, — приторно сладким голосом протянула она, поправляя на переносице очки в тонкой золотистой оправе. — Не могу пожелать вам того же. — зевнул Попов, перекатившись с пятки на носок. Он  равнодушно оглядывал показушно дорогое убранство дома, языком катая по краю губ то ли зубочистку, то ли спичку без головки, — Чего звала-то? — Хочу проверить тебя на трусость, дорогой. — Вы думаете, я ещё чего-то боюсь? — ухмыляется Попов, убирая руки в карманы, и вдруг слышит крик где-то над ухом, и вскидывает голову. Слишком знакомый тембр, наполненный больше болью, чем громкостью, пронзающий сердце непонятно почему и зачем. Ольга заливается грудным смехом, откидывая голову назад так, что навитые локоны встряхиваются и пробор падает уже в другую сторону. Её подсосник выключает запись. — Где мальчишка?! — Вот и твой главный страх, Арсюша. Ты боишься потерять своего щеночка? У тебя всего час, чтобы добраться до него, и не больше пятнадцати минут, чтобы найти. — Где, мать твою, Шастун?! — Попов сорвался на крик, пытаясь нащупать под полами пальто пистолет, который только что отдал на временное хранение бугаю у ворот. Блять. Как невовремя. — Просто скажи что ты хочешь за него? – Твои Развалины. — Забирай, — не раздумывая отвечает Попов. Найдёт новые, больше, лучше, теплее. — Ты не понял. Я хочу твои Развалины, закоулки, улицы, район – весь Север. — Ольга медленно пошла вниз по ступеням, отстукивая каблуками ровный темп точнее метронома. — Стоит ли твой мальчик этого? В голове что-то щёлкнуло. Ещё секунду назад Арсений был готов согласиться на все, но сейчас он задумался: один мальчишка не окупит потерь, даже если он сын Майи, даже если он дал Попову что-то почувствовать, даже если он любит его. Сбрякала в телефоне СМС-ка. Арсений со вздохом вытащил мобильник, заглянул в экран и выключил. — Забирай мальчишку. Арс кинул телефон в карман и пошёл к выходу, не дождавшись, когда спустится южная мафиозница. Её нельзя назвать ни главарем, ни бандиткой, ни гангстером. Исключительно мафия. Выходит ночами, хитрая, скользкая, беспощадная. — Подумай, Арсюш, у тебя ещё есть время. — Пока-а, у меня ещё целый рабочий день, — протянул Попов, махнув на прощание рукой, и вышел. Выбрать было сложно, но сообщение решило всё. Роберт: -Я встретил Шпору- -Он знает, где мальчишка.-