Крёстный отец

Потребовав у Роберта адрес, Попов выхватил из рук незадачливого дурачка-охранника пистолет в кобуре, пристегнул к портупее, надетой под пальто, прыгнул в машину, выжал газ до упора и полетел к назначенной улице, зная, что ехать туда не меньше сорока минут, а с вечерними пробками, когда всех несёт домой, часа полтора. Лишь бы успеть до часа пик на основное шоссе. Откуда взялся Шпора – никто не знал, но он часто выручал в трудные моменты, видимо, поэтому его так и прозвали, в честь великих школьных шпаргалок, которые вывозят весь аттестат, а сейчас, возможно, решают очередную судьбу очередного человека. Даже двух. Арсений не хочет предавать Майю, себя, да мальчишку в конце концов. В противном случае он будет до конца дней катать мысли о том, что сделал что-то неправильно. Ужасное состояние, размышление о своей морали. Он никогда не хочет его ощутить снова.

* * *

Антон сидит, крепко впившись короткими ногтями в кожу своих же замёрзших рук. Очень холодно. Настолько, что спина, если бы прислонилась к стенке лифта, когда он только очнулся, примёрзла бы нахер – была в холодном поту. Шастун дрожит, стуча зубами, пытается не выпускать из глаз слезы, чтобы не так сильно мерзли щёки, и борется с желанием закашляться, внезапно вставшим поперёк горла. Арсений, забери, спаси, укрой, не выпускай больше никуда ни под каким предлогом, оставь рядом с собой, люби, бей, ненавидь, стебись, только защищай, пожалуйста. Не отдавай никому. Просто, блять, будь рядом. Больно. Сердце покалывает, и голова кружится. Как бы не поймать приступ прямо тут. Он же просто пристынет к стенке. Минуты тянутся мучительно долго. Настолько, что Антон каждый раз сбивается со счета. Они даже не вдвое больше. Они больше в шесть раз. Триста шестьдесят секунд в одной минуте. Мальчишка бы радовался, что жизнь будет чуть длиннее хотя-бы казаться, но она сейчас наполнена страхом и спёртым старым воздухом. Рано или поздно весь он превратится в углекислый газ, и тогда не останется ни шанса. На это просто нужно больше времени. Хочется плакать. Нет, рыдать, раскидывая замёрзшими ладонями слезы. Упиться своими слезами, чтобы не чувствовать себя настолько покинутым. Осталось меньше получаса. Долго пришлось ждать, задница уже отмёрзла, а в ногах нет сил, чтобы стоять. Арсений к нему не придёт, пора это, наконец, признать. Наверное, он даже рад, что на его плечах будет одной проблемой меньше. Да, Антон хотел умереть не так. Сейчас даже есть шанс, что он спасётся, а потом просто склеит ласты от воспаления лёгких. Интересно, а воспаление души бывает? Почему же тогда так саднит.. — АРСЕНИЙ! — хрипло выдавливает Антон последний вопль перед тем, как осипнуть окончательно, уже к последнему слогу не в состоянии даже напрячь связки. Не смотря на хрип в голосе, эхо разлетается далеко. Настолько, что подъехавший Попов слышит обрывок «АРСЕ..!». Шастуну больно невыносимо. Он закашливается, хватаясь за горло. Кашель больше напоминает лай: сухой, измучанный, как если бы Антон сидел на цепи все свои шестнадцать лет, облаивая всех прохожих, просто шагающих по своим человеческим делам, никуда не торопясь. Антон бы торопился. У него-то нет времени. Почему смерть подходит так долго, если жить осталось всего пятнадцать минут? Есть время подумать, но, кажется, мальчишка уже не в состоянии. Первое время он пытался греться: прыгал, двигался, махал руками, пока не начала кружиться голова, которой он ударился, когда несли в лифт. Антон пытался торговаться: «давай, не мерзни, тебя вытащат», «осталось немного, терпи». Потом, хватаясь за стены, избил руки в кровь, надеясь выбраться, достучаться. Потом депрессия: выплакал всё, что мог. И наконец сдался: сел, снова обняв колени, опустил на них голову и просто стал ждать конца. Штырь в задницу или просто удар о землю, остановку сердца. Так Шастун прожил все стадии принятия неизбежного. — Ма-ам..— застонал он, вскинув голову, чтобы видеть потолок. — Я хочу жить. Слишком честный мальчишка, никогда не веривший во что-то свыше, сейчас готов был даже молиться. Арсений услышал его крик, вылетевший из рамы разбитого окна во внутренний двор. Внутри что-то защемило. Какое-то давящее чувство в области груди, будто тиски, которыми обычно орудует кузнец, сжали то, что осталось живого внутри со всей силы, и тогда Попов рванул ко входу, ещё надеясь спасти мальчишку. Он успеет. Он должен успеть. Потому что Антон его ждёт, и вместо того, чтобы выкрикивать бессвязные звуки, привлекающие хоть чье-то внимание, кричит имя Арсения. Он его зовёт, не кого-то другого. От этого внутри что-то живое шевелится и переворачивается, разрывает дыхательные пути, лишая возможности сделать спокойный вдох. — Тихо, мелкий, дождись, — рычит Арс, пробегая по лестнице наверх. Он знает, что Антон здесь, в здании, но где конкретно? Он может быть в комнате, в подвалах, где-то у батареи, а может и за двором, где-то у дерева. Обследовав этажи, Арс не находит другого выхода, как кричать. — Шастун! — зовёт Попов на очередном повороте коридора. — Где же ты, тридцать третье моё несчастье? АНТОН! Антон уверен, что эхо, дошедшее до него – только галлюцинации, вызванные страхом и переохлаждением. Пальцы уже начинают синеть, надежда потеряна вместе с голосом, но желание остаться в живых даёт гениальную мысль – стучать. Снова. Избитыми в мясо руками, заставляя их хоть что-то чувствовать. Арсений слышит: где-то слева, чуть ниже лестницы, совсем рядом, там, где можно достать, сделав всего пару шагов, но вблизи нет ни одной двери. Только лестничной пролёт и лифт. Лифт. Арсений ударяет в стену. — Шастун, ты здесь? — голос звучит в разы громче, чем при разговоре, но этого едва хватает, чтобы пробиться сквозь стены. — Анто-он! — Арс! — хрипит мальчишка. Он не может говорить громче, чем шёпот, даже переступив через себя. — Я здесь, здесь! — замерзшие ладошки лупят стенку, тонкая сталь прогибается под ними и возвращается назад, издавая характерный металлический звук. Попов срывается с места и летит наверх, попутно разговаривая не то с самим собой, не то с Антоном, который припал ухом к холодной стене. Разрушенное здание раскидывает отголоски слов во все углы. Шастун чуть ниже восьмого, явно не ровно на нем, но лифт не откроется сам, даже если Арсений спляшет рядом. Откуда-то слышны шаркающие шаги: они не одни. Попов оборачивается, хватает пистолет и видит бегущего сзади мужика с прокуренным голосом, пару часов назад забившего на мальчишку хуй. По покосившимся очкам на кончике носа и мятому чертежу, торчащему из нагрудного кармана, Арсений определил – он инженер. На том же листке код из единиц и нолей: двоичный. АйТишник-инженер? Если нет, то Попов пристрелит его сразу. — Свят-свят-свят, — перекрестился мужичок, шагая назад. Он думал, что пришёл кто-то из своих, но увидеть здесь Арсения он не ожидал. — Мальчишку как достать – знаешь? — Меня ж убьют, — испуганный шёпот. — Если не знаешь, то тебя убью я. — Попов достал ствол из кабуры и направил на конченного пьяницу, в котором ценного – только знания, и память рук, которую не пропить. — Прямо сейчас. — Убей, Сергеич, — сглотнул он. — Там пытать будут, замучают, потом только убьют, а тебе некогда возиться со мной. Не скажу ничего. Выстрел. Арсению действительно некогда. Он выхватил у упавшего тела клетчатый лист, чудом не залитый кровью, расправил, пробежался глазами. Как неосторожно оставлять такую информацию в доступе. Троссы должны были обрезаться в определённый момент по вставленной программе. Как закодировали, так и Арс и раскодирует. Основы основ он знает. Такому человеку, как он, обязательно знать всё обо всём. Единственное, что пугает, сейчас 17:37, а в 17:45 лифт с перерезанными тросами рухнет вниз. Впереди комнатка с приоткрытой дверью, из-за которой кое-как светит древний самсунг. В течение нескольких секунд Попов уже оказывается там. Во включённом экране он видит мальчишку, припавшего к стенке, видимо, чтобы что-то услышать. Он едва шевелит иссиня-бледными губами, и это, видимо, единственное, что он может сейчас сделать. Микрофон. — Антон, — Арсений зажимает кнопку, — Антон, ты меня слышишь? Шастун встрепенулся, посмотрел по углам. Звук идёт из верхнего правого. Он говорит, но Попов не слышит ни слова. — Слышишь..— выдыхает мужчина, вытирая испарину со лба, — Просто кивай. Я здесь, всё хорошо, есть ещё время. Ты сильно замёрз? — Арс уже стучал пальцами по клавишам, набирая коды, параллельно отвлекая Антона разговорами. Шастун кивнул. Камера в противоположном, относительно динамиков, углу, но Арсений видит, как дрожат его руки. — Ничего, согреем. — успокаивает он и его, и себя, продолжая перепрогамирование. Вылетело. Ошибка без имени и пояснений. Просто ошибка, просто изменить код нельзя. — Блять.. В немом кино Антон спрашивает «чего?». — Всё нормально. Попробуем проще. Таймер в углу экранчика меняет цвет на оранжевый. Осталось чуть больше минуты. — Как, блять, открыть этот ебучий лифт?! — не выдержал Арсений, ударяя ладонями в стол, цепляя заодно и клавиатуру. Он так и не понял, что нажал, но уведомление с вопросом «Открыть двери лифта?» вызвало бурю эмоций настолько бурных, что Попов чуть не промахнулся мимо кнопки «да», отменив к чертям спасение ребёнка. «Для открытия требуется перезагрузка. Перезагрузить систему?» Прикинув, что это единственный шанс, Арсений согласился и с этим, тут же вылетел в коридор, встал напротив дверей и стал считать секунды. Либо до самого страшного своего провала, либо до того, как Антон родится ещё раз. Наконец скрипнули ржавые пружины и Арсений увидел то, ради чего потратил столько нервов. Мальчишка, еле стоящий на ногах, бледнее скелета белоснежки, весь трясущийся в предвкушении спасения стоял прямо перед ним, наконец, в прямом доступе. Стоило Попову ухватить его за шкирку и вытащить, как лифт рухнул вниз, что-то зацепив по пути, разлетелся с треском, подняв из шахт облако пыли. Замерзший, нервно дрожащий Антон повис на предплечиях Арсения, уже не в состоянии держаться на ногах самостоятельно, безвольно уронил голову на его плечо. Попов прижался губами к холодному уху. Теперь Шастун был с ним, в безопасности. — Я так ждал, так ждал тебя. — судорожно сжав тощими пальцами пальто Арсения, зашептал Антон, уткнувшись в горячую шею, — Так страшно, и так хотелось жить, говорить, я думал, с ума сойду. Я замёрз, очень болит горло и голова, я.. – он отстранился, посмотрел в синие глаза напротив и, борясь с хрипом, заговорил еле внятно — Я должен был умереть.. Ты молчал так долго, почему, поче!?- Арсений тряхнул его за ворот двумя руками, рванул к себе. — Да заткнись, — зашипел он, снова прижимая Антона к груди. Сейчас Антон во всем обвиняет его, слышать больно, но ещё больнее слушать, как он выдавливает сиплый голосишко. — Заткнись, дурак. Связки убьёшь. Антон повис снова, сцепив руки за шеей Попова настолько крепко, насколько позволяли онемевшие пальцы. — Кто на меня по утрам пищать будет, если не ты? — хмыкнул мужчина, поцеловав примятые кудри. — Я хочу домой. — выдохнул мальчишка и растёкся по подставленным рукам. Арсений осторожно поднял его и зашагал к выходу, щекой прижавшись к холодному, влажному лбу. Из-за угла вынырнул чей-то тёмный силуэт.