given or taken | легенда об источнике

— здравствуйте, ваше высочество. чонсон проводит сегодняшний день, начиная с самого утра, в любимом уголке дворцового сада — там, где в тени деревьев, рядом с небольшим фонтаном, в котором плавают оранжевые [иронично] рыбки, скрывается небольшая, уютная беседка. здесь он может не стесняться вести себя открыто, честно и не бояться быть замеченным: отцу достаточно информации о том, что сын проводит беседы, а где, как и в какой одежде — его не особо волнует. как минимум до того момента, пока к нему не придет кто-то из слуг и не расскажет по секрету, что сын натворил глупостей — но он пока, вроде как, не планирует. сегодня он чувствует себя уверенным. он будет беззаботно общаться с девушками, получая удовольствие от новых знакомств, и делать мысленные пометки насчет того, кто запал в душу; он не будет никого трогать — а то вдруг чары уже слабеют? — так что никак себя не скомпрометирует. он собирается шутить в надежде, что отобранные понимают шутки — потому что если нет, то зачем вообще такие подруги нужны, в самом деле? а жены — тем более. чонсон снова одет в сине-голубое, как любит, потому что ему вчера хватило сполна цветов провоса. он искренне считает, что ему желтый не к лицу, да и по убеждениям тоже не слишком подходит: он хоть и принц фьюманты, но, будь его воля, поселился бы навсегда в жемчужной лагуне — даже если бы для этого пришлось отказаться от магии электричества и с нуля учиться управлять водой. кто знает, может, он бы в этом преуспел? смог бы, как сонхун, показывать сейчас девочкам, как круто он умеет замораживать воду в фонтане с рыбками. — привет! — чонсон, приветствуя каждую девушку, встает с места и немного склоняет голову в знак уважения. — присаживайся вот сюда. — спасибо, ваше высочество. — как тебя зовут? — меня зовут чэвон, я из конфиса. — я йесо! из анимуса, но, думаю… по одежде понятно, да. — я казуха, ваше высочество. — казуха? какое необычное имя, никогда раньше подобных не слышал. — моя семья проиходит из очень древнего рода, и такие имена были… давней традицией наших предков. вообще, в селестии много у кого такие имена. необычные. — думаю, мне нужно чаще бывать в других странах — а то, оказывается, вообще ничего не знаю… — а у нас на коралловых островах, знаешь, есть такая огромная-огромная гора! — и у нее вершина всегда в облаках. ты не видел? тебе точно нужно увидеть! я когда-то пробовала, когда туда приходила, разогнать облака, чтобы увидеть пик, но мне сказали, что я слишком слаба для этого… хотя я сильная! думаешь, это потому что это место силы, так что облака не может разогнать вообще никто? окей, эта принцесса коралловых островов и правда нравится чонсону — буквально с первой секунды общения. они сразу отставили в сторону все 'высочества', став друг для друга просто чонсоном и хикару, — а теперь он просто не может перестать улыбаться, глядя на нее. она маленькая — и он искренне не понимает, откуда в ней такой помещается так много энергии; она увлеченно, очень увлеченно рассказывает обо всем, слова вставить не дает — а ему и не нужно. ему нравится слушать. ладно, помимо прочего, ему еще слишком нравится ее самооценка: сильная, говорит! облака разогнать собралась! классная. — ну вообще! мне кажется, что в месте силы вообще никто ничего с природой сделать не может… если природа создала эту гору с облаками — то ты их никак не разгонишь. только если, не знаю… все силы из источника получишь. — м-м-м… не хочу. мне не нужны все силы, мне погода нравится! — покажешь что-нибудь? — а что хочешь? — а что сама больше всего любишь? — люблю… смотри! чонсон чувствует, как свежий утренний воздух сменяется легким, но душным ветерком — предвестником дождя. солнце скрывается за тучами, деревья напугано шелестят — и одна за другой с неба начинают падать капли летнего дождя, все чаще и чаще. они барабанят по крыше беседки, застревают между зеленой листвой — а они здесь, в безопасности и умиротворении. спустя несколько минут дождь постепенно прекращается: лучики солнца вновь начинают пробиваться сквозь облака, а из фонтана вырастает радуга. чонсон не может найти слов, чтобы описать, как ему понравилось, — поэтому хикару находит их первой. — я люблю летний дождь. это… не буря, не гроза с молниями — по ним у нас вообще ты специалист — а просто… что-то такое очень легкое, быстрое и приятное. — … почему ты так редко отправляешь в электру такие короткие летние дожди, хикару? — потому что они все мне достаются! на вас не хватает. — зараза ты, вот кто… а что еще умеешь делать? — а сам-то что умеешь? а то у меня все спрашиваешь-спрашиваешь, а про себя ничерта… я что, тебе что-то доказывать должна? ну, я умею телепортироваться, могу телепортироваться ночью к тебе в комнату… — а я могу подослать тебе ночью в комнату шаровую молнию, сяотин… — не надо, нет-нет, я боюсь молний! — хей-хей, не переживай так, ынчэ, я не планировал, вообще-то… хотя тебе тяжко придется в провосе, если ты боишься молний, я сочувствую. — но я все равно думаю, что тут мое место! когда мне сказали: 'юна, ты можешь поучаствовать в отборе!' — я прямо почувствовала, что мне сюда надо. — интересно, насколько хороший ты провидец- — я думаю, мы сойдемся, ваше высочество! — бодро отвечает юная красноволосая кюджин из игнитоса, с заговорщицкой улыбкой наклоняясь ближе к нему. — мне всегда было так интересно узнать про фьюманту… я ведь никогда даже здесь не бывала, представляете? мои родители, вы знаете, недолюбливают ее… я их чудом уговорила меня на отбор отправить! они так долго не соглашались, когда нам предложили! — но тебе здесь нравится? пока что? — мне тут погода больше нравится, чем дома. и дворец у вас такой красивый! и город… у нас город очень красный, весь из красного кирпича и все такое — я конечно понимаю, что огонь, но можно было бы и поинтереснее цвета выбрать… а тут много светлого… а еще! угадайте, что мне нравится здесь больше всего? — м-м-м… тот вчерашний торт на ужине? — игриво дергает бровью чонсон. — не, не он, хотя он тоже был ничего такой… платья! мне служанка в покои сегодня с утра такое красивое платье принесла! я вам обязательно покажу в следующий раз. — забились, получается. — получается… — получается, вы тоже любите экстрим? было бы классно прыгнуть вместе с какой-нибудь скалы! или поплавать в рифах, вы когда-нибудь пробовали? — вот в океане пробовал, а в пустыне нет… — а я везде была… знаете! по секрету расскажу: я перемещалась, когда мне нечем было заняться, в чужие места силы! это было… увлекательно. конечно, оттуда было очень сложно переместиться назад, потому что моя магия там плохо работала, но- — капец ты сумасшедшая, джиу… — тут много таких девочек. — что ты имеешь в виду? — ну… большая часть — либо слишком наивные, либо слишком глупые. они правда думают, что отбор — это про то, чтобы влюбиться в прекрасного принца, выйти за него замуж и нарожать много таких же прекрасных детей… но это же не про это? мы с тобой оба понимаем. перед ним сидит принцесса броликтиса — та самая, которую сонхун видел выходящей из черно-фиолетовой позолоченной кареты. она старше него на целых два года и по сравнению с подавляющим большинством девушек, с которыми он пообщался до этого, звучит очень серьезно, осмысленно, взросло. она держит себя статно и уверенно, но от нее при этом не разит ненужным пафосом. она такая, какая она есть: умная, рассудительная и воспитанная. они общаются наравне — и чонсон ловит себя на мысли, что впервые за время бесед он не шутит шутки; удивительно, но ему это нравится. все, что он думал об отборе, но боялся сказать — она думает то же самое, и они понимают друг друга с полуслова. чонсон не боится, что она расскажет кому-то другому, насплетничает — почему-то она вызывает впечатление очень надежного человека, которому можно доверить любую тайну. — отец хочет оттянуть войну. думает, что если я найду жену в другой стране, то эта страна станет нашим союзником. а пока… пока тут их девушки, их представительницы — войну никто не развяжет. — зная игнитос… сомневаюсь, что им хоть что-то помешает. — я и сам это знаю, но… ты просто не знаешь моего отца. я не в том положении, чтобы перечить ему. — … понимаю. я так почему-то и думала… у него наверняка будут свои фаворитки, так что… у отбора, можно считать, даже есть сценарий. — знаешь, я уверен, что он убедит меня оставить девочек из акваса и из селестии. а если я оставлю блокировщиц или, например, телепаток… он не будет доволен. — они не выгодны фьюманте. — и он будет бояться, что я попаду под их влияние. пагубное, как отец бы сказал. у него все пагубное. — и что ты планируешь делать? знать бы чонсону самому ответ на этот вопрос — было бы вообще замечательно. надо вести себя по-умному, наверное, не подставляться слишком сильно? — но что делать, если вдруг ему действительно понравится кто-то, кто не нравится отцу? что тогда? неужели он даже на шоу, которое создано, чтобы он нашел себе жену, не сможет самостоятельно выбрать себе жену? неужели, раз он принц, то все — исключительно в интересах государства? нет. в интересах отца. — оставлять тех, кто ему не нравится. назло. — … будь аккуратен, чонсон. — с отцом? не подумай, я буду не настолько бунтарем, просто… отчасти, да. я просто, честное слово, устал постоянно под него прогибаться, и- — да я не про него. с ним ты сам разберешься, я в твое семейное не лезу. я про девочек, чонсон. не думай, что с тобой здесь все искренны. любая отобранная может оказаться подставной фигурой, чьей-то пешкой. ты не должен слепо им доверять. никому. — и тебе тоже? — и мне тоже, пока ты полностью не убедишься в моей искренности. — … тогда я буду ждать очередного момента, чтобы в ней убедиться. спасибо за беседу, карина. — и тебе спасибо, чонсон. до встречи.

***

— добрый день, принц… сонхун? очень неожиданно вас здесь видеть. в беседку аккуратно, будто бы даже немного боязливо, заходит девушка в длинной легкой розовой юбке и тонкой, даже полупрозрачной зеленой блузке; из вирентии, чонсон это сразу понимает — как понимает и то, что по его виду о принадлежности к королевской семье провоса так однозначно судить не приходится. и как ему в голову раньше не пришло? с другой стороны! никто ведь до этого не называл его сонхуном, даже не думал! — они хоть и видятся первый раз, но знают же, к кому на беседу идут… или она думает, что ее могут обмануть? может, это какая-то шутка? подстава? нормальный принц на месте чонсона бы сейчас заверил ее, что он абсолютно точно не сонхун, — но ему, господи, слишком весело. — здравствуй! присаживайся вот сюда, не стесняйся. а как тебя зовут? — меня зовут ниннин, я из вирентии и все такое, но… — она подозрительно смотрит на него, — меня интересует, почему здесь вы, а не принц чонсон. — да вот, решил другу помочь. у него целых двадцать шесть девушек! — представляешь, сколько бы он с ними просидел? суток бы не хватило… а так я с частью познакомлюсь сам, а потом ему все расскажу. неизвестно, зачем им нужен придворный театр, если бы чонсон и сам мог быть отличным актером. и клоуном- ладно, сложно сказать, что его игра действительно убедительна, но на фоне общей абсурдности ситуации работает: ниннин не может понять, где правда, а где обман, и в какой момент отбора она свернула не туда. может, она нечаянно приехала не в тот дворец? не на тот отбор… иначе как всю эту комедию объяснить? чонсону смешно. — … а-ага, — после долгой паузы тянет она. — вы очень хороший друг, значит. принц сонхун. — я очень хороший друг! — говорит чонсон с энтузиазмом. — хочешь, расскажу тебе какой-нибудь секрет принца чонсона? спрашивай, что хочешь. — я сейчас заберу назад слова про хорошего друга, ваше высочество, — с серьезным видом произносит ниннин, дергая бровью. — суть секрета — не в самом секрете, а в том, что тебе его доверили! так что так неинтересно, нет. — ничего себе, ниннин, вот это философия! впишу тебя в список претенденток на сердце чонсона… хотя что тебе он? — принц игриво поправляет волосы. — разве я не круче? — ну… вы пока для меня оба одинаково непонятные. вот расскажите мне о вас что-то, чего я не знаю! кроме того, что вы из акваса и умеете замораживать воду… сложнейшая задача для чонсона сейчас: рассказать о сонхуне что-то, что не окажется его тайной, да еще и настолько убедительно, чтобы ниннин поверила, а не попросила продемонстрировать умения — потому что, ну… водой он управлять явно не в силах. только если молнию через нее пропустить. но только она всех вокруг поубивает, так что лучше не стоит. — ну… допустим, я люблю прыгать со скал. в море. — по вам не скажешь. — почему это! — возмущается чонсон. — я что, выгляжу, как какой-то трус?- — нет, вы просто на больного не похожи… — ниннин уже достаточно раскрепостилась, чтобы быть с ним на одной волне — и он здесь ради этого: от ее смеха ему самому хочется смеяться. — там хорошая скала! надежная. что еще… еще я рисую! — а для художника вы с виду слишком… — она долго не может подобрать слово, — хаотичный. так что я поверю в то, что вы художник, только после того, как вы мне что-нибудь нарисуете. чонсон, если что, не художник — это он правда сказал факт о сонхуне, у того такие красивые пейзажи акварелью получаются, вы бы видели! — однако у самого чонсона руки кривые не только в отношении магии. пару раз он пытался взять кисточку в руки — и происходила катастрофа. после того случая, когда он опрокинул стакан с водой на рисунок сонхуна, к мольберту его больше не подпускали — ну и славно. так вот, о чем он! — пока ниннин задумчиво встает с места и идет к фонтану, чтобы внимательно его осмотреть, чонсон начинает судорожно думать, как сейчас будет выкручиваться, если у него попросят рисунок. если какой-нибудь — то ладно, так уж и быть, можно будет пообещать принести на следующую встречу и позаимствовать его у сонхуна — но если портрет, то пиши пропало, потому что- чонсон приходит в себя, когда ему в лицо прилетает вода — и он недоумевающе смотрит на ниннин, со смехом наблюдающую за ним. — хотите угадаю, кто вы на самом деле, ваше высочество? — … попробуй. — возможно… нет, ну это только возможно, это всего лишь мое предположение! — но, быть может, некий принц чонсон? — возможно, ты права. — значит, возможно, за все время нашей беседы вы ни разу не сказали мне правду. — а вот это не совсем верно. я точно хороший друг и точно люблю прыгать со скал! и вообще… почему ты подумала, что я сонхун? на встречу со мной же, вроде как, пришла… — ваше высочество, вы отличаете голубой от желтого? — а синий — от серого? — и это тоже, да. — отличаю, можешь не переживать. просто одежда акваса мне больше идет. — мне сравнить не с чем, но вам и правда к лицу.                      [flashback] один раз в месяц. два. пять. получается, один раз в неделю. долго так, потом неосознанно — чаще: особенно в субботу и воскресенье, когда нет никаких важных занятий. с утра, на прогулку — два раза в неделю, три. все больше и больше: плавно, постепенно, незаметно. в конце концов, очень заметно. так чонсон постепенно переходил от того, чтобы спать в синей пижаме, к тому, чтобы носить одежду акваса — как будто он в самом деле принц сонхун — на постоянной основе. и так отец, удивительным образом не подмечавший новую традицию сына, в один день резко подметил. это было спустя пару месяцев после того, как пятнадцатилетний чонсон вернулся из летней поездки в аквас. на улице стоял октябрь. они завтракали. они всегда завтракали вдвоем, и чонсону было максимально неуютно: даже тогда, когда отец игнорировал его и был занят исключительно едой, ему почему-то казалось, что за ним пугающе пристально наблюдают. он хотел, чтобы либо стало как раньше, либо — раз это уже невозможно — чтобы между ними появился кто-нибудь еще. кто угодно — лишь бы не наедине с отцом. но этого не происходило: отец любил тишину и спокойствие и презирал скопления людей. позже чонсон осознал, что у этого был логичный мотив: так меньше народу узнает, как на самом деле король относится к своему сыну. отец заговорил только спустя десять минут после начала завтрака, до этого обойдясь лишь непринужденным 'доброе утро, сын, приятного аппетита'. чонсону показалось, что лучше бы не говорил: его голос звучал холодно и пугающе, будто бы одно неверное слово в ответ на вопрос — и чонсона ждет что-то очень плохое. как жаль, что чонсон в такие моменты не умеет сдерживаться — этот навык был бы невероятно полезен. — … ты не хочешь ничего мне объяснить, чонсон? — в тишине столовой голос отца звучал угрожающе строго, и чонсон с опаской оторвал взгляд от еды. — а что? что-то не так, отец? — ты уверен, что помнишь, кто ты? почему ты носишь одежду, не соответствующую своему статусу? — а что в этом такого? это ведь всего лишь цвет, он ничего не значит, отец! это не значит, что я из акваса, мне просто голубой больше идет, чем желтый, и- — мне плевать, что тебе идет! — отец громко ударил кулаком по столу — чонсон вздрогнул. — ты управляешь электричеством, а не водой. ты принц провоса, а не акваса. — а мне плевать, как ты хочешь, чтобы я одевался! — возмущение чонсона на фоне тона отца прозвучало даже немного жалко, но он правда старался. — я буду носить то, что мне нравится! — нет, — вибрация в голосе отца заставляла каждую клетку тела чонсона дрожать; голова не боялась, голова звала его сказать еще что-нибудь резкое, ответить ему! — но кожа боялась; сердце боялось, ладони. — ты будешь делать так, как требует твое положение, и так, как я тебе скажу, а не так, как тебе нравится. так бывало всегда. каждый раз. чонсон уже раздражал сам себя. он каждый раз начинал смело, но начинал тушеваться, когда сталкивался с отцом взглядом и видел молнии в его глазах — угрожающие. ему было стыдно, что он не может ему ничего противопоставить; он хотел кричать от боли, обиды, досады и неправедливости — он не понимал, почему должен жить так. неужели он просит многого? — всего лишь любви, семьи, — но все против него. он здесь, во дворце, и дворец — не жемчужная лагуна, а он принц — но не того королевства. его отец — не обнимает его, не треплет ласково по волосам, не хвалит за успехи в учебе и в магии, не помогает в сложные времена. его отец — лишь он смотрит на него, и поджилки дрожат. и сердце болит — это фантомная боль. — перееду в аквас, — он сказал это еле слышно, уже вновь обращаясь к еде и думая, что отец не слышит — но тот услышал. — еще одна такая шутка, — он нарочно выделил это слово, подчеркнув несостоятельность намерений чонсона, — и ты в свой аквас больше ни ногой. — … давай договоримся, — у чонсона последняя, отчаянная попытка. — я могу носить нашу одежду на всех официальных мероприятиях, может, этого будет достаточно?.. — нет. недостаточно. ты можешь спать в синей пижаме и бегать в синем по аквасу — в остальное время ты должен быть одет в желто-серое, и я не намерен обсуждать это дальше. отец никогда не намерен. он никогда не думал, что чонсон — это человек, с которым нужно считаться, мнение которого нужно уважать. наследник — его пешка: он мог управлять им так, как посчитает нужным, а тот не должен был даже пискнуть — иначе будет плохо. чонсон в собственном доме чувствовал себя, как в тюрьме — вот почему он так боялся возвращаться из акваса. особенно сейчас, когда… — мама была бы не против, чтобы я так одевался. в столовой повисло звенящее молчание, и чонсон, застыв в испуге и глядя в тарелку с едой, слышал только, как тяжело отодвигается отцовский стул и как отдаются эхом от каменных стен его шаги. потом он услышал его злобное дыхание: он был рядом с ним, по правую руку, и чонсону было некуда бежать. он чувствовал, как все его тело немеет; он панически часто дышал, зная, что того, что произойдет сейчас, он никак не сможет избежать. он отказывался смотреть на отца — это будто бы отодвигало момент. на несколько секунд — но все же. — встань. сейчас же. чонсон знал, что отказываться — бесполезно. знал, что встать все равно придется, но чем дольше он оттягивает неизбежное, тем хуже для него самого. знал, что если отец намерен это сделать, то сделает. знал — поэтому на дрожащих ногах встал и закрыл глаза. он не мог выносить это с открытыми глазами. тогда отец взял его за руку — и через секунду все его тело пронзила острая, невыносимая боль. его сердце пульсировало с невероятной скоростью, разрывая грудную клетку, но не оно одно: все кости ломило, а ладонь горела огнем. боль была настолько всеобъемлющей и уничтожающей, что больно было даже кричать — но чонсон все равно кричал, потому что это единственное, что помогало ему справляться. он думал, что лучше бы электричество убивало его — это было бы легче, чем то, через что отец заставлял его проходить. по его щекам катились слезы. он хотел вырваться, но не мог: от тока высокого напряжения его тело было парализовано, и он был не в силах вырвать руку из хватки отца. мысленно он молил о пощаде, но не смел прокричать это вслух: что-то ему подсказывало, что это еще больше разозлит отца. боль. каждый раз. нестерпимая. чонсон знал: сейчас, когда мамы не стало, все будет еще хуже. — никогда больше не приплетай мать к своим глупостям, — прошипел отец, отпуская руку чонсона. он, топая тяжелыми сапогами, вышел из столовой, а чонсон без сил упал на колени и заплакал. он плакал потому, что боль наконец-то закончилась, и потому, что все тело неконтролируемо дрожало. он плакал потому, что злился на отца, и потому, что так сильно боялся его — и ненавидел. он плакал еще и потому, что понимал: сейчас, когда он взрослеет, легче не будет. дальше будет только хуже. он плакал потому, что собственная жизнь для него теперь окончательно превращалась в ночной кошмар. раньше отца сдерживала только мама — но теперь его сдерживать некому. он плакал потому, что бесконечно любил маму — а теперь ее нет. и больше никогда не будет. [flashback — end]