given or taken | легенда об источнике

доброе утро начинается с позднего семейного завтрака: теперь, когда во дворец приехало столько отобранных, все завтракают вместе, в большом зале для приемов, три раза в день превращающемся в столовую, — наедине же с чонсоном отец предпочитает встречаться позже, за чашкой чая с какой-нибудь горячей выпечкой прямиком с дворцовой кухни. к этому времени чонсон уже успевает прогуляться по саду вдоль ручья и полежать с сонхуном на траве, вслух читая какую-нибудь максимально глупую книгу — еще и максимально наигранно. настроение повышается — и здесь встречи с отцом очень некстати. чонсону идея не нравится. кому вообще понравится идея попадать в некомфортную обстановку прямо посреди хорошо начинающегося дня? королю фьюманты, видимо. только ему. чонсон сидит на диване и беззаботно пьет зеленый чай, закусывая восхитительным пирогом с вишней — своим любимым. он старается не зацикливаться на мыслях о том, зачем они здесь, чего этим хочет добиться отец и что, видимо, планирует ему сообщить [и за что предъявить] — ему и так хватает поводов для переживаний. абстрагироваться, не обращать внимания, вести себя спокойно — через полчаса чай закончится, и все это закончится, и он радостно вернется на лужайку к сонхуну. они заморозят воду в соседнем фонтане, а потом вместе разморозят, а сонхун скажет: 'вау, чонсон, ничего себе, да ты великий маг воды!' — а чонсон рассмеется в ответ, и- — чонсон, ты знаешь, что произошло с шиён? — по голосу отца понятно, что произошло что-то нехорошее, и чонсон обеспокоенно обращает взгляд на него. — что случилось? с ней что-то не так? — она у лекарей. сегодня утром ее сильно ударило током. угадаешь, где? — я… я не знаю, честно. может, это ее кто-то ударил? я не говорю, что специально! просто… отчего еще такое может быть?.. — она заправляла твою кровать, чонсон. его самого как будто током ударяет. неужели он снова все испортил? он же старается, всегда старается, он изо всех сил контролирует магию: не трогает никого лишний раз, не создает электричества, не думает о нем! — но даже этого недостаточно. он опасен даже во сне: на нем нужно повесить яркий знак: 'не влезай, убьет!' — и запереть его покои на три замка, чтобы и правда никто никогда не влезал. чонсон дефектный, он опасен для всех окружающих — и он не понимает, что сделал плохого в прошлой жизни, чем заслужил эту. он не хочет делать другим людям больно. — она… была наэлектризована?.. — неуверенно спрашивает чонсон, хоть уже и знает ответ заранее. — да. сильно, причем. я был уверен, что лечения хватит на больший срок, но тебе, по всей видимости, уже необходима новая процедура. сходи к целителю сейчас же — после того, как мы допьем чай. чонсон не хочет идти туда. с того момента, когда отец перестал водить его в кабинет главного целителя за руку, стало как будто еще сложнее: раньше он хотя бы всю вину скидывал на отца — мол, тот заставляет его испытывать боль, — а теперь он, получается, обрекает себя на эти мучения собственноручно?.. он не хочет, ему не нравится. ему страшно. но что хуже — терпеть боль самому или заставлять страдать тех, кто тебе дорог? — разумеется, отец. я схожу на процедуру.

***

он берется за ручку двери и аккуратно тянет ее на себя. там, за дверью — место, в котором он не хочет находиться, но где оказывается стабильно часто: хотя бы раз в неделю. сейчас он берется за ручку двери — всего-то! — а вот потом возьмется за руку целителя хонмина, их ладони соприкоснутся — и сначала он почувствует, как нарастает электрическое напряжение на кончиках его пальцев, а потом… он шумно выдыхает. лучше не думать об этом раньше времени. мысли о боли усложняют весь процесс — чонсон это уже давно понял — так что старается до последнего считать, что все хорошо. все круто. его все устраивает. он просто пришел выпить целебного чаю. чонсон заходит в комнату и тихо закрывает дверь — но, вновь оборачиваясь, видит там другого человека. он точно не ошибся: это все тот же кабинет лекарей, все тот же этаж, все та же покрытая тонким белым покрывалом кушетка, на которой проводятся процедуры — самые разные — и резная полупрозрачная дверь по левую руку, ведущая прямиком в оранжерею целителей: здесь они растят травы, из которых потом делают отвары и снадобья, исцеляющие от всех болезней. кроме его, к сожалению. тем не менее, в комнате не изменилось ровным счетом ничего — кроме того, что- — привет, а… где целитель хонмин? я пришел к нему, а ты просто, кажется… не он. вроде как. перед чонсоном — молодой парень примерно его возраста. он высокий, стройный и обворожительно красивый. чонсон видит его здесь — в принципе во дворце — впервые, но не очень то и против видеть почаще: он невольно, сам того не замечая, улыбается, глядя в его глаза в обрамлении пушистых, длинных-длинных черных ресниц. парень сидит за столом с какой-то книгой, на вид очень древней, а теперь, когда он отвлекся на чонсона, его пальцы аккуратно, заботливо сжимают ее на нужной странице, чтобы не потерять. чонсон ловит себя на мысли, что у этого парня очень красивые пальцы. честное слово, он — самый красивый человек в жизни, которого он встречал. после сонхуна, разумеется. — ваше высочество? — парень как-то немного взволнованно вскакивает с места и кланяется чонсону. — к сожалению, целителя хонмина сейчас здесь нет, он в отъезде, вернется только через пару дней. — а… кто ты? как тебя зовут? — я здесь недавно, я помощник целителя. меня зовут хисын. я могу вам чем-то помочь? — а, ну… я не знаю? хисын… вообще, меня отправили сюда, чтобы я сделал процедуру, которую мне делает целитель, но если его нет, то?.. — вообще, перед отъездом он рассказал мне, как делать ее, так что я могу попробовать. эффект, конечно, будет не такой продолжительный, но до его приезда точно должно хватить. — … а давай мы скажем всем, что ты сделал мне процедуру, но не будем ее делать? решение проблемы приходит к чонсону внезапно, и он даже не успевает толком подумать, действительно ли это то, что он хочет сказать. чонсон не анализирует все плюсы и минусы ситуации — мол, с одной стороны, сейчас я в плохом состоянии, так что мне нужна процедура, но с другой стороны, можно ведь просто подождать пару дней? — и не рассчитывает риски — что-то вроде риска вновь довести кого-то до лекаря своей наэлектризованностью. он думает спонтанно — и в этот момент его бунтарский дух считает, что это лучший способ борьбы с ситуацией. перед ним — его ровесник, которому наверняка не хотелось бы делать принцу больно и который никогда раньше не пробовал ничего подобного. зачем им мучить друг друга? это может быть просто их маленький секрет — и ничего страшного не случится, вот увидите! — чонсон, ты ходил к целителю? — да, я пошел сразу после того, как мы допили утренний чай. — ты сделал процедуру? — разумеется! правда, мне ее сделал его помощник — но целитель вернется через пару дней и сделает мне ее снова. вот так будет. и отец ничего не посмеет сказать против — и проверять тоже не пойдет. а даже если и пойдет, ладно, допустим! — то откуда он узнает правду? если здесь нет никого, кроме них с хисыном, — значит, нет и ни единого способа проверить, лжет ли чонсон. его план не имеет изъянов — естественно, если не думать о том, что- — ваше высочество, я прошу прощения, но… вам не будет плохо без процедуры? вы не будете хуже себя чувствовать? силы ведь… накапливаются. — не-е-ет, точно не будет. поверь, хисын, мне хуже, когда я делаю процедуру. так что… ты согласен? — может… — хисын начинает говорить, но почему-то долго не может продолжить, и в комнате на какое-то время повисает молчание — пока он наконец не решается предложить, — попьем целебного чаю? в оранжерее. чонсон не против — вообще-то, очень даже за, и у него сразу несколько аргументов. во-первых, если вдруг кто-то увидит, что он заходит в кабинет лекаря, а потом выходит через пару минут, то это сразу вызовет вопросы — он ведь тут после процедур всегда по полчаса отлеживается и в себя приходит, если не больше… а если этот кто-то расскажет отцу, что такую странную деталь заметил, то вообще пиши пропало: чонсон ведь планирует сказать, что процедуру сделал, и тогда данные не сойдутся, и отец… в общем, лучше такой ситуации не допускать — и это все во-первых. во-вторых у чонсона намного проще: провести время в компании очень милого нового лекаря, познакомиться, попить действительно вкусного чаю и погулять по оранжерее, где он, кажется, даже толком ни разу не был, — это приятно. зачем от удовольствия отказываться, правда ведь? хисын кажется очень умным и интересным, а чонсону после бесед с отобранными явно нужно восполнить недостаток осмысленных разговоров в крови- вы только девушкам об этом не рассказывайте, а то обидятся, не дай бог. пока хисын заваривает чай в кабинете, чонсон уже прогуливается между какими-то невиданными растениями. огромный ярко-розовый цветок, из которого сыпется непонятная желтая пыльца [пахнет медом], куст с острыми, как шипы, листьями, из которых сочится пугающий сок [его чонсон не нюхает], крошечный голубой цветочек в отдельном горшке, огороженный ото всех остальных растений — чонсону кажется, что он светится, но это, возможно, просто игра воображения. это интересно и захватывающе — погружаться в чужой магический мир, хоть немного, но ощущать чужую энергию. ему интересно знать, как живут во всех других странах — какие ветра дуют в селестии и какие деревья цветут в трактате. — ваше высочество, чай готов! — голос хисына доносится с другого конца оранжереи, и чонсон движется навстречу ему — там он находит небольшой круглый столик с двумя стульями, отделенный от всего мира стеной каких-то огромных пальм и фикусов. — вы можете присаживаться, я налью. чай тонкой струйкой льется в фарфоровую чашку, наполняя воздух вокруг теплым ароматом, и чонсон ощущает неожиданное, непривычное спокойствие. а можно каждая процедура будет проходить именно так? — спасибо, — чонсон улыбается хисыну и делает небольшой глоток горячего чая. — очень вкусный. он не спрашивает, из чего сделан чай, из каких трав: ему нравится доля сюрприза и чувство доверия к лекарю — мол, что бы ты мне ни дал, я уверен, что это будет вкусно. чонсон любит такой подход. — рад, что вам нравится, ваше высочество, — хисын скромно улыбается, явно довольный тем, что угадал со вкусами принца, и чонсон не может не отметить, как ему идет улыбка. — а ты давно здесь? так появился неожиданно, я… первый раз тебя здесь вижу, получается? — да, я здесь совсем недавно — буквально последние несколько дней. я как раз недавно выпустился из академии целителей — вы знаете, как это работает? все, у кого есть целительский дар, ходят в школу и учатся управлять этой магией, но потом, если ты хочешь, можешь пойти дальше — в школе учат только самому основному, а чтобы лечить какие-то тяжелые болезни, нужно знать больше, и тогда целители идут в академию, и… — хисын рассказывает так серьезно и увлеченно, что чонсон не может перестать смотреть на него — он думает красиво. — собственно, вот. я всегда хотел быть очень хорошим целителем, поэтому и пошел в академию. закончил ее — и меня пригласили работать во дворец. — что, самый лучший выпускник, хисын? — чонсон с улыбкой дергает бровью. — выходит, что так, — по хисыну видно, что он гордится, — все же, не всех после учебы в королевский дворец отправляют. — а семья твоя поддержала это? а то некоторые, наверное, хотят, чтобы сын дома остался, а не по другим странам катался… — в этом плане мне просто: у меня нет семьи, — спокойно отвечает хисын — кажется, слишком спокойно для таких слов. — говорят, отец бросил маму, как только узнал, что она беременна, — и больше его никто не видел. а мама умерла, когда рожала меня, так что… я с детства жил в приюте. — … у меня тоже мама при родах умерла, — выдавливает из себя чонсон, в этот момент ощущая сильную ментальную связь с хисыном. они слишком похожи. — не при моих, правда, она рожала… брата, да. когда мне было пятнадцать. отец очень сильно хотел второго ребенка, но они… оба не выжили. чонсон замолкает на несколько секунд, чтобы сделать глубокий вдох и выдох и не заплакать: ему слишком тяжело об этом говорить. парадоксально — разве он был обязан? разве его об этом спрашивали? он ведь мог попросту молчать — но он начал говорить… почему? хисын ведь точно знает, что произошло с покойной королевой, это даже не какая-то новая информация для него — так что побудило чонсона сказать об этом лично?.. — а отец… — продолжает он, придя в себя, — лучше бы он меня бросил. теперь молчание длится значительно дольше: чонсон договорил, а хисын не знает, что сказать. они пьют чай, и каждый думает о чем-то своем — чонсон, например, о том, какое неожиданное облегчение он чувствует, рассказав о смерти мамы кому-то, кроме сонхуна. его эмоции как будто не имели возможности выплеснуться наружу, застряв в этом кольце — исключительно между ним и его лучшим другом. он чувствовал тяжесть, недосказанность, ему было плохо — а теперь стало лучше. вот что ему, оказывается, было необходимо — всего лишь еще один человек, совершенно новый, которому можно довериться. которому хочется довериться. может, это чай на него так действует?.. — … это, наверное, больно? — смерть мамы? это… — нет, нет, ваше высочество! — хисын заметно паникует, и чонсон отрывает взгляд от чая, смотря на него — кажется, его это успокаивает. — я не об этом. я о ваших… проблемах? о вашей болезни. — о проблемах с силами, ты имеешь в виду? я бы не назвал это болезнью, мне не кажется, что это болезнь. это что-то… другое. как будто природа хотела сделать меня очень сильным магом, а… мое тело не способно контролировать такое большое количество энергии? я не хочу называть это болезнью, но… знаешь вот эти вот истории про природный дар, который бы ты не хотел иметь? вот это оно. я бы с радостью был обычным магом с обычными силами — а это… только доставляет очень много неудобств. дискомфорта. чонсон в детстве думал, что это можно как-то изменить — но сейчас уже смирился; сейчас ему просто грустно. это состояние беспомощности: ты одарен невероятной силой — но не можешь ей пользоваться вовсе, потому что если воспользуешься, то уничтожишь все и всех вокруг; ты любишь людей вокруг — но при этом неосознанно можешь их ранить. он всегда стремился избегать того, чтобы называть это 'проклятием', а себя считать больным, неправильным — но так-то, если подумать, то он и вправду неправильный?.. и эта неправильность — вряд ли что-то хорошее: как назвать хорошим того человека, который одним прикосновением может убить? чонсон хочет быть хорошим хотя бы для кого-то — но таких людей мало. он хочет еще. — а что это за… дискомфорт? — это больше мысли, наверное? что я могу сделать больно своим близким людям. вот сегодня… моя служанка попала к лекарям из-за меня — она убирала мою постель, а я… видимо, наэлектризовал ее. во сне, — чонсон печально вздыхает. — я даже не чувствовал этого, понимаешь? а ее ударило током. сильно… это такой дискомфорт. но физический тоже иногда бывает, но его мне сложно объяснить. — а лечение? — обеспокоенно спрашивает хисын. — оно помогает? — помогает, только… эффект недолгий. и чем чаще ты делаешь процедуры — тем он короче. это… замкнутый круг. — неужели нет никакого другого способа? с этим больше ничего не пытались сделать? кроме процедур. — пытались, — чонсон пожимает плечами, готовясь рассказывать истории, — ничего не вышло. в детстве родители думали, что у меня просто плохо получается управлять магией. они учили меня сами, приглашали мне самых лучших учителей — но я продолжал… делать больше, чем от меня просили. неправильно больше. и всех, до кого я дотрагивался, я бил током — кроме родителей. потом они поняли, что это что-то… не так с силами. помню, меня отвезли на грозовой перевал, думая, что моя энергия там обретет какой-то… баланс? место силы же… но мне там стало еще хуже. я помню, как плохо мне было, меня будто бы изнутри разрывало, а я сел на землю и не мог открыть глаза. с тех пор… отец каждый год пытается меня туда возить — и всегда одно и то же. а я взрослею, и сил становится все больше, и… последствия моих косяков — заметнее. бьюсь током я сильнее. а когда злюсь — могу нечаянно создать молнию. и… процедуры — единственный вариант. чтобы я хотя бы мог… не бояться общаться с людьми. чонсон говорит последние предложения так, будто бы не хочет их говорить — и это, на самом деле, правда так. ему в глубине души хочется верить, что есть другой способ лечения, что можно успокаивать эту энергию без таких мучений — но после всех тех лет, что отец заставлял его ходить к целителю и протягивать ему руки… он будто бы смирился. его все еще трясет каждый раз перед процедурой, но он не сбегает. во-первых, бежать некуда; во-вторых, не сделаешь процедуру — будет больнее; в-третьих… что ты выберешь — собственную боль или боль своих близких? — а процедуры блокируют эту энергию, да? — лишнюю, да. на время. и вот это — очень больно. я… ненавижу лечение. чонсон чувствует себя жалким, когда понимает, что рука, которой он берет чашку чая, чтобы отвлечься, безбожно трясется — дрожит от страха. он не должен, не имеет права — принц не должен думать о том, что ему доставляет боль и неудобства, у него в приоритете должны быть чувства других людей, так что он не может бояться лечения, и ему… стыдно? чтобы скрыть чувства, он ставит на стол чашку — которая, кстати, пустая — и тянется к чайнику, чтобы налить еще порцию чая. к нему же тянется и хисын — чтобы позаботиться о принце — и тогда происходит необратимое. их руки сталкиваются. чонсон чувствует странное покалывание на кончиках пальцев. он не понимает, что оно значит, — знает только, что никогда раньше такого не чувствовал. это не удар током, это как будто какие-то… легкие заряды? как будто между ними появился контакт. как два полюса магнита — чонсон может описать это так. только почему хисын?.. ему требуется несколько секунд, чтобы отдернуть руку — а хисын делает вид, что ничего не произошло. а что-то вообще?- — … может, вы хотите приходить ко мне иногда, пить вместе чай? можем делать это вместе после ваших процедур. может, это хотя бы… чуть-чуть облегчит их для вас, ваше высочество. — … я хочу, да. я обязательно буду приходить, хисын.