По капле яда

      — Какие же вы долгие, совершенно несобранные, — ворчал на наёмников Ушлый, ковыряя носком, облачённым в чёрную кожу, торчащий из земли камень. — Альсий, в следующий раз активней языком работай, так партнёр быстрее кончит. А где этот?       Наниматель снова закрутил головой по месту стоянки в поисках потерянного Воздушника. Ой, подумаешь, отлить отошёл, не детёныш же, что предупреждать? В дороге разные приключения накидываются: вдруг белка за яйцо кусила, с орехом перепутала, вот и задерживается, а может, семя по дереву размазывает в надежде вырастить бревно, себе подобное. У Порося и Паука-то ночка спокойная выдалась. Последний сам виноват, нехер было жёнушку отпускать со всякими ушлыми королями, хотя что мешало скооперироваться двум одиноким мужам? И я так думаю, как же хорошо, что ты меня понимаешь, Дорогуша. Такой шанс упустить, надеюсь, ты свой не… Как ты могла такое обо мне подумать? Я благородных кровей преступник, честь для меня — не пустой звук.       Ушлый плавно, величественно прошествовал к противоположному краю полянки, повысматривал с хмурым, недовольным выражением лица опаздывающего и, не заметив никакого шевеления в кустах, махнул рукой остальным. И правда, не развалится доходяга, догонит, к тому же, нашу компанию трудно не заметить — прут толпой. Знаешь, в сущности, плевать, гидре в особенности, столько жратвы в пасти явилось, надо морду вытащить из пещеры — делов-то. А Король хитёр, наверняка план за пазухой припрятал, но не делится, видать, на то причины имеются. Возможно, всё дело в отсутствии одного члена команды, хотя не точно. А знаешь, судя по прозвищу, дело совсем не в отсутствии Воздушника. Чего-то выжидает змеюка.       Лес утром тихенький, один ветер шороху наводил, порывами кроны вековые шевелил, редкая птица в глубине горланила песни, неведомые нашему языку, однако трели красивые. Под ногами неизменно скрипели, трещали упавшие иссохшие ветки, подранные шишки. Запахи, а запахи-то какие! Прохладная свежесть чистого воздуха играла с носом, привыкшим к смраду и городской затхлости. Тут смолы текли из разломов коры, одаривая тягучим ароматом, мешаясь со сладостью мелких белых, сиреневых цветов. Но сильнее выделялась преющая от дождей листва. Даже представить тяжело, что скоро у подножья горы случится жуткое рубилово с кровью, выпущенными наружу кишками, воплями раненых и вонью. О, вот и первый мертвец, прилёг отдохнуть, так это же наш Воздушник валяется обескровленный. Вот неожиданность, не зря кровь-пьющих опасался! Чуйка, она работает, не счесть, сколько раз мне жизнь спасала. Я тот ещё удачливый малый.       — Вот же ж. Какая досада, придётся вам поднапрячься и обойтись меньшими силами, господа и Прелесть. — Ушлый топотырился вокруг тела, почти не смотрев на него. В голосе не слышно сожаления, крупицы жалости, хотя что от такой бессердечной твари ждать?       — Крови нет, — выдал Паук очевидное, с сомнением поглядел на кровь-пьющих. — Так, вы двое к боям готовитесь, значит. Что? Других кровососов не видно, не слышно.       — Ну… Что за обвинения напарников, Увалень? Напомню, что мы недалеко от пещеры, а там мышки с крылышками живут, они тоже кровушкой лакомятся, — сказав это, Ушлый ехидно оскалился и облизался. — А так ты можешь быть и прав, очень подозрительно, очень.       — Он мёртв уже несколько часов. Мы же никуда не отходили из лагеря, и ты нас видел всё это время, Ушлый. — Король выдал оскорблённое лицо на обвинение, брошенное Альсием, но видно, что эмоции показушные. Кажется, он знает, что случилось с беднягой, лично хитрым способом прикончил? — Здесь либо ещё кто-то орудует, либо действительно стая мышей, либо ещё какая тварь.       — Прости-прости, как я мог… Да, мог забыть, возраст и ответственная работа выкидывают разные мелочи из памяти. Раз уж у нас есть бесхозное тело, предлагаю разобрать его на части и покидать в пасти гидре во время боя. Какой я молодец, как хорошо я придумал, правда!       Наёмники сквозь зубы процедили: «Правда». Не его королевскому величеству же с трупами возиться, вот и скинул на работничков всю грязь. За что он им платит, в самом-то деле, чтоб балду валяли? Ещё чего. Вон, Паучиха ловко и точно срубила голову, в один удар, и это клинком. Хитрая нашлась, зачарование видно, как и рассыпающиеся позвонки шеи, а плоть кромсать легко. За волосы подхватила, равнодушно вглядывалась в глаза узкой полоской черноты сжавшегося зрачка, как у кошки, покрутила, потрясла игрушку, подбросила не так высоко. Чуть не уронила, а Сердан недовольно цыкнул, оторвав кое-как ногу, заграбастал нехилый такой кусман мяса. Помним-помним, не терпит он издевательств над мертвецами, однако молча исполняет приказ, учиняет беспорядок, страхом попасть в немилость обусловлено. Бедняжка. Или он хотел Воздушника себе подобным сделать, на кой? Альсий отлично справляется с ролью как любовника, так и напарника, а тому всё не хватает.       Альсий кинул напарника разбираться с ногами одного, правильно, я считаю, и направился к наблюдающему в сторонке Ушлому. Маска отрешённости, холодности каменной статуи, неуловимой загадочности вмиг сменилась на азарт в глазах и мягкий излом улыбки губ. На лице не разглядишь грызущих разум дум, ни следа недавних и лишних сейчас эмоций. Шут, наречённый Королём, проверку временем прошедший, сладость в вечности обретший, терпеливо ждал скользящего к нему на аудиенцию гостя. Кровь-пьющий обратился тихо, немногим громче шёпота:       — У тебя же есть план, как нам завалить гидру? — после вопроса Альсий обернулся для понимания, слушает ли их кто-то, стоит ли говорить тише. Ушлый неопределённо пожал плечами, а по весёлости на лице заметно, что обманывал, игрался. — Почему не хочешь рассказать?       — Потому что внезапно он изменился. Я так рассчитывал, что Воздушная Свинюшка будет задорно пищать, когда в неё ядом плюнут. Он обещал жить долго, служить шикарной приманкой. Альсий, представь, ка-ак было бы весело. — Однако сладких, певучих речей не оценили. — Вот за что вы так с ним? Зачем мои игрушки ломаете?       — Ты знаешь, что не мы его так. — Король благосклонно кивнул, сверкнув глазами, будто золотыми монетами, в холодных лучах феала.       — Но должен признать, случайность удачная, пусть не в вашу пользу. Благодарен я ей. Пойдём, ноги разомнём, вижу, напрягают тебя чужие взгляды.       Король грациозной танцовщицей развернулся и прошествовал в темень широких лиственных крон, кровь-пьющий мирно проследовал за ним, похрустывая ветками под подошвой. Напоследок он ещё раз обернулся на разделывающих тело наёмников: Пауки копались во внутренностях, копошились лапками, а Сердан угрюмо наблюдал за удаляющейся спиной напарника, но после кивка-отмашки вернулся к работе. Величественно шагала впереди облачённая тьмой фигура, было в ней что-то неправильное, непривычное, испорченное. Плащ приталенный, поясом запаян на бёдрах, и у шеи завязки, вероятно, и с внутренней части прятались шнурки, либо ещё какие заклёпки. Грудь и плечи сильно контрастировали, действительно широки и объёмны для мужчины, тем более, такого хрупкого, каким выглядел наниматель. Не оборачивался на прожигающий взгляд в спину, излучал уверенность, блистал харизмой. Искусно прятался за масками, ложью, крутился змеем в разговорах, Альсий с осторожностью следил за каждым движением, предполагал, что смерть Воздушника — его рук дело.       Ушли достаточно далеко, чтоб их не видели посторонние, остановились. Ушлый развернулся с неизменной обворожительной улыбкой, играл дружелюбного, строил порядочного. Альсий не рискнул начинать разговор первым, переглядывались глупо.       — Мы одни здесь, так о чём хотел поболтать или не совсем поболтать? — в говоре проскользнула ирония, намёк на пошлость.       — Дашь немного испить крови? Гидра же сильный противник, а зубы тебе нужны. — Король состроил ошеломлённое лицо, в следующий миг вернулся к прежнему выражению. Не действовали они на собеседника.       — А прокусить сможешь, или помочь? — Достал из рукава обещанный нож, провоцировал, светил наградой. — Или, быть может, обойдёмся малой кровью и без укусов?       Красноречивый взгляд вниз, хитрая улыбка. Ушлый такой он ушлый, конечно. Альсий закатил глаза, на краткий миг скривился, показав клыки, задело в самое сердце. Нет, не грязный намёк на отсос, первый вопрос. Кровь-пьющих оскорбляли сомнения в способностях, будь у змея и шкура из серебра, теперь это переросло в дело принципа и чести. Слишком легко задеть, подозрительно как-то.       — Подходи, не стесняйся, мой мальчик, — подзывал ближе Ушлый, подбадривая наёмника, как отец — сына. Оголил тонкую руку по локоть. — Челюсти сжимай не так сильно, не люблю такое. Рука потом немеет, а мне она ещё понадобится.       К нему подошли почти без опаски, руку сжали трепетно, аккуратно чуть выше локтя и за запястье. Наниматель не дрогнул, не шелохнулся, когда кожу окропило чужое дыхание, втянули воздух вместе со сладко-пряным запахом тела, пропахшим алкоголем. Челюсти сжались, клыки проткнули плоть. Прокусил, да Ушлый и не сомневался, любил дразниться всего-то, не скривился в гримасе боли, мускул на лице не зашевелился. Однако Альсий отстранился, смотрел, как на ранках проступала чёрная, бликующая в лучах феала, словно обсидиан, кровь. Бросил раздражённое, презрительное «Хр».       — Убедился? Тебя похвалить? Сказать, какой ты молодец, отличил кровь. — В голосе почти не слышно мягкой интонации, приветливости. — Ты же умненький, не будешь делать глупости, я прав, Альсий?       — Потерплю, заберём награду и, надеюсь, распрощаемся навсегда, — фыркнул Альсий, сглотнув от манящего запаха крови.       — Раз уж кусил, то слижи награду, — Король всё не унимался, дразнился. — Мне же нужны зубы, а тебе — нож.       — Ты использовал кровь того приглашённого, которого Паучиха грохнула?       Осторожные, считай, невесомые прикосновения ожидаемы и непомерно трепетные, лишённые всякой грубости, ненависти, коей полон до краёв Альсий, аж дрожал от переизбытка эмоций. Он обдувал обнажённую кожу, сгоняя дыханием кровь, разрушая жидкий обсидиан рябью, шорохами, шумно сглотнул скопившуюся слюну, вожделея ощутить во рту неведомое яство, вряд ли доводилось испить нечто похожее, таких, как Ушлый, днём с огнём теперь. Хотел, очень хотел. Наконец сорвал оковы, отдался нетерпению, порыву искушения, кровь-пьющий провёл шустрым языком с нескрываемым наслаждением, промокнул губы, посмаковав, прикрыв глаза, изучал оттенки вкуса. Понравилось, и всё же что-то насторожило, какая-то, быть может, горчинка звучала неровной нотой в симфонии.       — Сладкий, — выдал Ушлый, стоило Альсию открыть глаза.       — Тебе бы бухать меньше, я почти запьянел от пары капель тебя. — Какой негодник, не желал подтверждать слова нанимателя, пусть по глазам видно, что понравилось. Действительно ощутил нежную, обволакивающую сладость. Сжал руку сильнее, тем самым выдавил больше крови, глотнул, покатал во рту и выдал, — а ещё… Кто ты? Язык колет.       — Кровушка дурная, вот и всё, изначально гнилой была. — А он ухмыльнулся шире, и, кажется, опять соврал. — Напомню, моя мать — шлюха, хер знает, от кого понесла. И всё же я перенял лучшее от моих родителей, любят меня божества, не иначе.       — Снова юлишь, сейчас-то почему?       Король пожал плечами, придвигаясь вплотную, поднося укушенную руку к губам. Сам поступал, как опытная шлюха, соблазнял, дурманил сказочным ароматом доступного тела с вкусным желанным кушаньем. Даже приобнял на шаткой грани приятельского и интимного. В который раз не собирались ничего отвечать, рот затыкали. Альсий принял установленные молча правила, льнул, прикладывался голодно, высасывая нужные ему обсидианы из вен, тянул из недр, приложился клыками к ране, укусил снова, задев новые участки предплечья нанимателя. «Сладкий», — выдохнул кровь-пьющий, повторив чужие, высказанные ранее мысли. Томный взгляд то появлялся, то пропадал, скакал по волнам, выныривал в мир. И после пары крупных жадных глотков наёмник отстранился, слизав несколько чёрных капель.       — Как себя чувствуешь? Голова не кружится? Тошнота? — Что это нашло на Ушлого? В голосе отчётливо слышно звенящее, пронизывающее каждое, пусть и короткое слово, беспокойство, причём неподдельное. У меня аж сердце ёкнуло.       — С чего вдруг такая забота? Ты что-то принял? — Не у меня одного такие мысли по этому поводу, согласен с Альсием, очень настораживает.       — Ты сам упоминал, что с кровью что-то не то, волнуюсь, вдруг проклял кто. Представляешь, сколько у меня врагов? Хотя я-то крепкий, меня такой дрянью не завалишь, а вот ты от дурной крови и помереть можешь, — пояснил и лыбился ехидно. — Вы ж мои верноподданные, должен же король о народе волноваться.       Наёмник остановил собравшегося возвращаться к остальным Ушлого, придержав за плечо, словно когтистой лапой коршуна, а фразы застряли в горле, в одночасье нем стал. Возможный собеседник изогнул бровь, вопрошая безголосо, повторяя, играя по придуманным неозвученным правилам, живущим в сознании у каждого, разнящимся между собой. На мертвецком лике сменялись вопросы один за другим, но ни один не срывался голосом, не обличался словами, не обрастали пусть и рваной, но речью, кровь-пьющий снова облизнулся, собрав тёмные разводы с губ, видно, что тоже взволновался, не находил нужных выражений. Полагаю, вряд ли от упоминания проклятья, злых врагов Короля распереживался, вкус крови насторожил, язык же кололо, помнится, чем же интересно. Язык как язык, у меня такой же… длинный. Что за публика пошла, никакого уважения к Рассказчику? Свинство! Молнии, ты права, Дорогуша, приятно же знать чуть больше, чем участники событий, не так ли?       Альсий по возможности скрывал бурлящую злость, что его, без шуток, безупречная проницательность и огромный опыт не работали на изворотливого Короля, уловки рассыпались прахом о маски, сращенные друг с другом, заменившие лицо, слишком закрытый. Непробиваемый, в броне зачерствевшего сердца вызывал недоверие, неспроста рождённое на свет. Пальцы разжались, выпустив из захвата хищной птицы, не хватило отваги в сердце на вопросы, какая досада, впрочем, и так много вольностей с его стороны. Наниматель и наёмник ступали вместе к оставленной группке, второй шагал позади, отставая на буквально два коротких шага, будто верный охранник, не являясь таковым, готов лично прирезать правителя, с превеликой радостью, и медлил, упускал удачные шансы из раза в раз, глупец. Так и выползли к остальным, Воздушника уже на части разобрали. Хэ-хэ, Паучиха так и игралась с головой под прожигающие взгляды Сердана, у него даже челюсть дёргалась от напряжения и гнева.       — Что-то вы долго. Возникли какие-то проблемы, господин? — пропела Прелесть, повернувшись в сторону Короля, отложив игрушку, уважение проявила, надо же.       — Нет-нет, Прелесть, никаких проблем, ты что? — привычно беззаботно отмахнулся Ушлый от замечания и вопроса, однако поджигая ненависть в сердцах. Любил ощущать вкус ревности на языке, смаковать оттенки боли, ярости от неё. Пепельность на грани с копчёностью, лекарственно-травянная горчь обиды, водянистый, слегка сладковатый страх — очаровательно. — Знаешь же, отсос мне — дело небыстрое, люблю растягивать собственное удовольствие.       — Ты… — прохрипели за спиной едва слышно, но болезненно.       — Сердан, что ты с нами не пошёл? Мне яиц никто не полизал, я разочарован. В следующий раз подходи, не стесняйся. Какие вы молодцы, нашего дружка так быстро покромсали, думалось, ещё ждать придётся.       Выходя из тени Ушлого, Альсий бросил напоследок тихо специально для него:       — Прекрати ворчать, договоришься скоро.       — Совет или угроза? — вновь Король отказывался играть по чужим правилам, вот и сказанул во весь голос. Обдали раздражением в ответ, липким взглядом ненависти, но настолько искренним в своей чистоте, что прекрасным.

***

      Скорой, дёрганной поступью наёмники приближались к темени пещеры с гидрой, оттуда ни шипения, ни шевеления, ни торчащей мордочки, кажется, что чудища и вовсе нет, как наниматель и говорил: уползло, пока копались. Чутьё проступило ледяным по́том в пояснице, сухим горлом, стылой кровью в жилах — засел серьёзный противник, знал о нарушителях, медлил, подпуская добычу на расстояние одного точного стремительного броска. Замерли синхронно на спасительном островке — один шаг, и мучительная смерть для Альсия, обещанная и неминуемая, для других — просто неизбежная. Ослеплённые жаждой наживы, все перешли незримую, невозвратную черту, пауки пустили нити проклятья, опутывая коконом животный разум хозяйки горы, тогда и прогремел рёв отчаяния, сравнимый со стоном от ощущения, что иглы впились. Больно и страшно. На свет феала лентой выскользнула громадная змеиная продолговатая морда, раззявив клыкастую смрадную пасть, выставив на обозрение зелёный зев и дрожащий язык. Растопырила натянутый на костяные наросты ворот для устрашения. А шкурка-то ничего такая, красивая, продать выгодно можно.       Блеснули в холодных лучах клинки и против них — не менее острые клыки, налитые кровью глазища с узкой прорезью зрачка крутились, как обезумевшие, во все стороны — цель выбирали, проклятый разум продолжал бунтовать, утягивая в пучины чужой воли. Крепко пауки связали, слишком надёжно, аж самому плохо стало, хотя не на мне пакость висит, представляю те мерзкие ощущения, будто тысячи мелких опарышей в голове копошатся, да, был неприятный опыт и со мной, но только единожды на такого красавца и умельца покушались, слишком хорош, чтобы быть правдой. Тварь упорно сопротивлялась, потряхивала мясистой шеей, выгоняя будто живую дрянь, но зазря, неразумное создание пыжилось, не так оно работало. С зубов падали первые капли яда, вот-вот плюнет, прибьёт насмерть, засуетились разом мошки, бросились врассыпную со знанием дела. Струи мутные, серые брызнули во все стороны, неся гибель всему живому, жаль, госпожа Удача благоволила вторженцам, вероятно, опасаясь впасть в немилость ушлого Короля, спасала от невзгод. Раздражённо зарычала гидра, призвав на помощь ещё пару голов. Становится всё опаснее и вместе с тем интереснее.       Все три змеюки замерли, взгляды остекленели, онемели, как бы в чужой оболочке, неуютной, незнакомой потряхивало, рябью изошлись в движениях. У двух пасти широко разинуты, видать, с чешуйчатыми такое случается, я про отвисание челюсти, от мала до велика — никто не в состоянии сопротивляться. Сия выходка — кровь-пьющих проказы, и надо же, всё идёт по ушлому плану, будто предвидел, аль подсказал кто могущественный точную последовательность событий, ведь работает, работает же. Рано радоваться, частая ошибка воинов: учуют скорую победу, расслабятся и получают в награду за беспечность одну бесславную смерть, не всегда мгновенную, пронзающую молнией, скорее, постепенную, с отрывом конечностей, мучительную. Вон нагнанная слепота развеивается уже, такой себе из Сердана маг, видать, или Король выпил боевой дух из него грубыми подколами? Пауки не успели подбежать, проткнуть толстую шкуру, отскочили на прежнее место. Оклемавшись от внезапной потери чувствительности, чудище загоготало по-вороньи, гадость какая, раскрылись пластины для запугивания жертв, а взгляд злее стал.       Гибкие тела, несмотря на иллюзорную неповоротливость, бросились яростно, резко пахнуло гнилью и опасностью, воздушная волна со звоном и свистом принесла — посмертный вопль нашего общего знакомого. Не испугать бывалых наёмников быстрыми, намеренно путаными манёврами, удивлён, что у гидры есть тактика, она же неразумная. Хэ — усмехнулся взирающий с высоты могучего древа Король, тоже следил за каждым шагом, веселился, подмечая ошибки, скрытое за масками сосредоточенности волнение. От громких воплей дрожали стволы и капельку — сердца, замирая от крутящего страха на сущие мгновения. Каждый следующий выпад грозился стать финальным, заключить несчастного глупца в клыкастую пасть, опасность буквально наступала на пятки. Бег и петляния отдавались отдышкой, покалыванием в боках, хотя выползло лишь три громадные головушки, красовались в лучах феала, манили блестящей чешуёй, а если все разом повылазят? Как бы вторженцы не путали узлами змеиные шеи, морды уворачивались друг от друга, продолжали преследование. Сами же выдохнутся зазря, дурачьё!       Тряслась земля, когда туловище вспахивало собой землю, камни и грязные ошмётки, рассыпая близь борозды, и вот появился зазор, поднырнула и прокатилась угрожающе Паучиха. Потеряв из виду цель, змеюка выше приподнялась, завертела кровавыми глазищами да как взвыла — под челюстью рубящий удар хитрого клинка, прочь поспешила, бледно-красные капли разбрасывала. Первая крохотная победушка. А Муженёк выпустил из лопаток жуткие тонкие лапищи паука, балансируя на одной из них, второй протыкая язык твари, но за миг углядел яд, сочащийся с зубов, отдёрнул. Оух! Ещё бы чуть-чуть, и не только опорную оторвали, но и всего поломали, жестоко. Стонал громко, скукожился и не шевелился, оно и ясно почему: больно, невыносимо больно остаться без части себя. Спину обильно кровью заливало, две головы в вожделении танцевали вблизи, опутывали, переговариваясь на своём наречии. Увалень дышал через раз, практически не вдыхая живительного воздуха, ощущал скорую бесповоротную кончину, мерзким вкусом отчаяния по языку растекающуюся, взгляд не находил супруги для прощания. Гидра около несчастного замерла, зажмурилась, шипела заунывно, пока не бросилась яростно на тушку спасителя-Сердана.       Хорошо полетел спиной вперёд, слышал вопль напарника с его именем вдогонку, собирал собой столько деревьев, неприятненько, но что поделать, вот и я про то же. Надо же, ничего сломать не успел до встречи со стволом покрепче, какой замечательный хруст и крик — великолепная мелодия, как от музыкантов-калек. Беспомощный только и мог стонать, прикрыв глаза, даже не пошевелиться.       — Жалкое зрелище, — выдал пренебрежительно с маской отвращения на лице склонённый над Серданом Ушлый. — Ты глякась, не подох ещё, столько деревьев порубил и цел остался!       — П-п-помоги, — голос дрожал, срывался, пропадал и возвращался, слабостью и опустошённостью звучал. Новый виток боли пока ещё в чувствительном теле появился от безжалостного пинка.       — Смотри-смотри, как дёргается смешно. Сейчас. — Король щедро отвесил ещё один пендаль для страдающего бедняги. Ох, тот попробовал проклясть, начал магию творить, однако взгляд зацепился за ухмыляющегося клыкастого Альсия. Заразительный хохот проносился громовыми раскатами. — Увидел, наконец! Ну и рожа у него, согласись, ради этого стоило тащиться в такую даль.       Ушлый пару раз задорно пихнул локтём улыбающегося Альсия, а Сердану хотелось орать во всю глотку безнадёгой, выть предательством, проклинать гневом и не мог, ничегошеньки не мог. Жалкое создание, смотрящее на мир доверчивыми, но неверящими глазами, скакал с одного ухмыляющегося лица на другое, в разы коварнее, мрачнее, искусственное, завешанное масками. За что они так с беднягой? Зачем издеваются? Он же помочь хотел пауку, попавшему в змеиный капан, а они… А как второй кровь-пьющий оказался рядом так быстро, хер бы с Королём, поблизости топотырился, не иначе, но напарник ловко держал на себе одну из голов, от такого трудно удрать, как-то скрыться под шумок. Надо же, и до него дошло, ох, как злится! Признаю, для меня умирающий тугодум, черепушка никчёмная.       — Ты… — прохрипел Сердан, кое-как указав на, возможно, Альсия. — Не он.       — Ай-яй! Как ты можешь? Совсем любовь всей жизни не признал, сволочь паршивая, чтоб тебя за это ордой во все дыры отодрали! — слова изувеченного кровь-пьющего пуще раззадорили Короля-болтуна, будто игрался, забавлялся с ним, как со зверюшкой, ручной обезьянкой, творящей нелепицы на потеху хозяину. — Хочешь, облегчу страдания, я же добрый правитель, о подданных забочусь, дарую забытье? Соглашайся и больше никогда не увидишь его.       У рук заискрили ломанные ленты, такая же кривая улыбка с обнажёнными клыками на сером лике, скалился, насмехался над чужими страданиями и держал, будто псов необузданных, рвущихся растерзать добычу, лаем исходившиеся. Отпустил метафоричную цепь, прожгла бледная вспышка воздух, вгрызлась в грудь, затрепыхалось конвульсивно тело, отдав крупицы жизни. Ожог въелся, а ведь Сердана найдут, гидра молниями не плюётся, зато ядом капает, так и Ушлый откупорил тот самый бутылёк зачарованный — подарок музыкантов. Кожа вспенилась, зашипела, оголив мышцы, местами кости под невообразимую вонь, стёрлись следы ранения, только бесформенная клякса, впрямь смертоносный плевок. И вот ничего не было: никаких молний, игрищ, словесных перепалок, заливистого, струящегося алкогольной струёй смеха. Несчастный случай, как и с Воздушником. Король взял спутника, как даму, под руку, и побрели досматривать представление, ведь посмотреть было на что.       Скрылись убийцы, затерялись в тенях деревьев, с порывом ветра ушли их запахи в далёкие дали, угнанные рабы, расправились притоптанные, впившиеся нитями в ткань травинки, валялся одинокий, измученный полумёртвый, с переломанным хребтом, поражённый дланью Вечного. Жалкая чернь поплатилась за слова муками, недобрыми взглядами бросался не в того, надеюсь, хоть сейчас усвоил урок, доволен участью, не посмеет зубы скалить. Вот и твари к нему слетелись, мерзотно горланили на ветвях, кругами серыми над трупом расходились по воздушной глади, самая смелая из ворон подскакала и как клюнула в бочину, откинуло тушку молниевым щелчком. Подохла, так ей и надо, остальные с гоготом разлетелись, не полакомиться добычей Короля, а тот ликовал, скалился опасно, клыками слепил. Не нравятся они мне, голоса противные, жрут всякую дрянь, выглядят паршиво, ума тоже, смотрю, нет, а все кругом глотки рвут: «Вороны — умнейшие птицы», как же… Что, инстинкты этого поразительного создания не завопили об опасности, витающей аурой от кровь-пьющего? Нет! Дорогуша, ты чего? Только не говори, да быть того не может, не поверишь, как сильно я разочарован в твоих вкусах.       Пока нас не было, наёмники умудрились пару голов забороть в две с половиной рожи, ты посмотри на Паука, совсем плох, так, на подсосе стоит, жёнушка с кровь-пьющим борются в основном, даже справляются. Ушлый стоял, оперевшись плечом о сосну, наблюдал со скучающей маской на лике за дёрганными выпадами уставших, смешок сорвался с губ потемневшего серебра от отрубленной Прелестью головушки. Его спутник выдал раздражённое «Тхы» — не впечатлён.       — И всё же кого ты во мне видишь, Ушлый? — вопросил мягкий голос мужчины за деревьями.       — Странные у тебя силы. Вот притворяешься ты любовью, судьбой, а посмотреть не можешь, как и мы не можем узреть твой истинный облик. Но нравятся мне твои силы, хотел бы и я так же, жаль, красивое тело чудовища досталось, — пространно не ответил Король.       — Мне же интересно, не уверена, что имя мне что-то даст. Я тебя за всё время службы предавала, мой Король? — усмешка с налётом горечи звучала до боли искренне, раскис что-то сегодня Ушлый. Подозрительно. Неужто воспоминания о прошлом грызли сердце с головой? Грызли.       — Верчусь змеем во лжи лишь для того, чтобы ты со смеху не умерла, Кровинушка моя. Кого, по-твоему, такой мерзавец полюбить может? Себя, конечно, вижу. Вижу и люблю, но знаешь, так странно смотреть в чьё-то лицо и видеть себя. Ты же не зеркало. Признаю, ты единственная, кто меня пугает.       — Какая честь! Надо же, пугаю собой самого Вечного Короля, сочту за комплимент. Благодарствую. — А по наигранному голосу слышно, что не поверила словам, а зря, я хочу сказать, не врал ей тогда, в принципе редко врал кровь-пьющей. Благодарность за верность. — Что-то не справляются твои хвалёные наёмнички.       — Когда это я хвалил эту шушеру? — резко возмутился Ушлый, причём с таким надрывом, будто и правда, задели слова. — Паучиха, как противник, серьёзный, да и кровь-пьющий немного моей кровушки сегодня полакал, а ты, сучка, выпила всего Воздушника!       — Больно нужен тебе был этот Воздушник, — грубый смешок, полный весёлости. — Так мне вмешаться?       — Давай-давай, только с зубами гидры аккуратнее.       Выдав радостный смешок, переходящий в боевой клич воодушевления, верноподданный стремглав ломанулся, ломая ветки, на поле брани, в гущу событий, и раззадорился же, проклятий уже с десяток напустил, в прорехи чешуи проникали невидимки, путы пускали. Застыло чудище, почуяв неладное, засипело глухо, наёмники тоже не врубились, что же случилось, быстро переглянулись. Забавные, ничего не понимали, глупцы, им время дают, а они тратят его почём зря. Ан нет, вон Альсий очухался наконец-таки, а я, кажись, обсчитался, он головы тоже умертвил, только не отрезал от тела, эта третья, недооценил сильно негодника. Много же в нём дури, валит благодаря кровушке королевской, гнилой, пьяной, дурной, однако мощь придающей. Онемение насылал в громадные черепушки, разрушал изнутри, связи разрывал, опадала тушка оземь без движения опосля.       Выползли последние головушки прытко, яростью пыша на всех, яд метали во все стороны, чтобы уж наверняка. Челюсти сжались, перегрызла одну из шей падшую, да с такой лёгкостью, будто ветку сухую сломала, не заметила. За гневным рёвом никто не услышал громового треска, а это сам Король под шумок решил поразвлечься и помочь, промелькнула молния почти незаметно, шкуру подпалила, оглушив. Паучиха, не будь дурой, воспользовалась подарком, внимания не обратила на странное пятно, ка-ак рубанула клинками, глубоко, больно. Тяжело дышала, уж близок их предел, но не время раскисать, пасти со спины подбирались. Миг — пот, глаза заливающий стереть, снова в пляс, крушить, ломать, чешую на лоскуты кромсать.       Воздух разряжен, напряжён, благо искрами не бурлил, не слепил, пахло трупной затхлостью и гнилью — всё Король с Напарникцей развлекались, помогали олухам на последнем издыхании незримо. Надо же, за половину перешагнули, рано радоваться победе, ещё столько же впереди. Да что ты будешь делать! На кой, спросится, такой Паучихе сдался этот Увалень? Дурень кое-как справился с головушкой, причём замечу, что одной, и обрубил её, не прижёг, не иссушил. Змеиная шея раздувалась, пухла роженицей, выплюнув целых две новые морды, что сразу же обратили пристальное внимание на убийцу. Он замешкался, запутался, так неожиданное случилось, непредвиденное. Жаль, бойня не терпит самонадеянных кусков мяса, перемалывает, сжирает, не глядя. Так и вторая большая паучья лапа повисла между клыков с кровавым куском спины, увесистая капля яда вспенила плоть. Не встанет теперь какое-то время, если оклемается, в принципе, в чём сильно сомневаюсь.       Ругань сорвалась с длинного языка Короля, потёр виски, от этих наёмников сплошная головная боль, глубокий вдох привёл к внутреннему спокойствию. Наниматель вмешиваться в бойню изначально не хотел, устраивала роль стороннего наблюдателя, а тут игрушки ломались одна за другой, пользы особо не принося. Лучшим вложением оказался опьянённый Альсий, напившийся крови, и то теперь переживающий за напарника, как вариант — Паучиха, но в меньшей степени полезна, плохим бойцом не назвать. Напарникца Его Величества решилась на отчаянный шаг, сменила собой отдыхающего Увальня, игралась с давлением крови в шеи, ну и гейзер! Разорвало, так разорвало змеючку! Эффектно и эффективно. Гидра попала гидре в глаза, снова лопнули сосуды внутри, извергнув содержимое на природу. На губы Притворюшке попало, не смогла отказать себе в удовольствии и не попробовать чудовищную жертву, облизнула, не по вкусу пришлась тварина, вон как лицо сморщила.       Три грязных, вонючих, окровавленных наёмника против трёх оставшихся свирепых голов гидры. Рыки грозные, пасти смердящие, злющие, и бодрое создание взирало свысока на уставших, поразительно вёртких противников. Интересно, а гидра себе морды погибшие откусывает, мало ли ей удастся выжить, Ушлый явно не пойдёт в одну рожу валить чудище, не королевское ж дело, сама понимаешь. Ох, эта мысль до сих пор не даёт мне покоя, крутится в черепушке назойливой мухой. Понял, умолкаю, за что так грубо?       Сорвались с мест наёмники, не переглядываясь, не сговариваясь, из-под ног комьями ушла земля, завитушками и волнами выскользнула. Последний рывок, несущий одной стороне жизнь, вторым —неминуемую кару, хотел бы я сказать, что оно возможно частями, однако многозначительно умолчу. Ушлый напряжённо следил за каждым выпадом, ударом подданных, не стань он за века бесчувственным чурбаном, то волновался бы за жизни, а так — лишь за деньги и потерянные возможности. В бой! Свистели клинки, разрезая воздух у чешуи в замахе, на бликующем лезвии проклятье, чтобы головушки не росли. Тихо-тихо режется плоть, как-то незаметно происходят разрушения, будто обыденно. Забавно. Кровь-пьющие не привыкли на оружие полагаться, способности — их сила. Привторюшка чудовищной внешностью сбила противника с толку, особь своего вида узрела, не понимала, глупышка, обмана, кровушка забурлила в сосудах, лопнули разом тонкие стенки, обдав липкостью и теплотой.       Тёмные колдовские нити перетянули массивную шею, посмотри, и держал, главное, хватало мощи, всё благодаря милости королевской, добрейшей души правитель у преступников, щедрый, сладкий. Хэ-хэ! Альсий душил гидру, умудрился поиздеваться: довёл до агонии, ослабил хватку, снова заковал в проклятые оковы. Рвалась, орала змейка, жалостливо смотрела и всё зазря, затух огонёк жизни в глазах, обмякла тушка. И вот победа за наёмниками, все двенадцать голов забороли. Напарникца под шумок слиняла к Королю под бочок, а половинки парочек побрели искать партнёров. Скоро нас всех ждёт фееричная расплата, готовься, Дорогуша.