По капле яда

      Мелф — двойственный: живой и мёртвый одновременно, искажённый тысячей образов, и прямой, чуть ли не кристально-чистый. Странные существа там обитали, сплошь безумцы, оборванцы, все местные в городе, где нет ни одного коренного жителя. Днём все притворялись добряками, одаривали прохожих лучезарными улыбками без доли фальши, в лавках милые продавцы готовы отдать товар в долг или сторговаться дёшево. А стоило феалу отправиться на покой, как торговцы приходили требовать положенное с процентами, резать плоть на лоскуты. С утра тебя несчастного подвешивали на крючок, быть может, ещё живого. Прохожие будут заходить, глазеть на куски плоти, безнаказанно лапать, обсуждать. Страшно? Дорогуша, тебе подержать волосы? Ну, кто же так нажирается?       Раз тебе нездоровится, то выйдем на воздух. На мощёные, узловатые улицы, где крыши домов перекрывали собой обсидиановое небо. Ночные звёзды не светили пристанищу Мясника, что раньше, что сейчас. Здесь же по углам копошились крысиной вошью местные и не очень бандиты. Неудивительно, перед нами ведь один из крупных городов обитания воров и убийц, поэтому быстро дурная слава закрепилась, а имя стало нарицательным. Мирные забредали по случайности, незнанию, за что платили золотом и жизнью. Такие лакомые кусочки для головорезов, всегда так истошно верещали, когда им вспарывали животы из желания погреть руки в искорках угасающего огонька души. Без знаний в Мелфе легко заплутать, угодить в западню. Тут неуютно, мёрзло, грязно, постоянно чувствуешь себя добычей, каждый взгляд закручивал в клубок, ставил рабское клеймо.       Пожалуй, самое безобидное и тихое, в прямом смысле, время — период: час перед рассветом и после него. Тогда опасные личности вдоволь нарезвились, а мелочь либо пищала в страхе нападать, либо имелся шанс отбиться из-за никчёмности отребья. По лабиринту меж домов гулял протяжно воющий ветрюга, шавкой кусал редкого путника, спешно укатывался прочь. Из-за темени кругом не разглядеть ничего, как глаза ни напрягай, говорят, что сама Ночь укрывала своих безумных детей, благословляла на добычу. На центральной или главной улице нет ни одного жилого дома, так как днём галдели торговцы, а под «слепым Феалом» орали несчастные, взывали к любимым богам, отчаявшиеся тратили на сущий вздор последний крик. Глупцы.       К мясницкой лавке на главной улице, в таком прекрасном антураже беззвучно ступали лапки Пауков. Им-то видно всё — ночные твари, что скрывали по шесть глаз под тонкой вуалью загадочности. Как мило сцеплены верхние руки, до смешного романтично шли супруги, будто собрались отмечать годовщину, скажем, в одном из презентабельных заведений. И всё окажется враньём, ведь у обоих на поясе две пары ножен с клинками. Мечники с тёмной магией, знающие немало уничтожающих проклятий, падок же Ушлый на таких. Шлюший выродок не изменял привычкам! Уважаю его за это, а ещё за подход к работе, если клятву своей кровью скрепил, ни за какую награду не раскроет тайны. Сомневаюсь, что кто-то осмелиться выбивать из Короля хоть жалкую монетку. И всё же известен он плетением интриг, одну хитрую манипуляцию Альсий умудрился углядеть, благоразумно смолчал, полагаю, испугался последствий.       Явились Пауки первые, как неожиданно видеть кого-то пунктуального среди злодеев! Я прям удивлён. Небесное полотно постепенно светлело от лениво-выползающего феала, бело-голубые проблески разлились складками на тёмно-синем плаще. Паучиха присела на вымощенный плиткой порог лавки, вытянув ноги, прикрыла пару больших глаз. Ох и актриса! Невероятная женщина, которую не ценит паршивый Увалень, совершенно не достоин её. Супруг же остался стоять, поглядывал по сторонам, искал остальных в подворотнях. Казалось, случайные встречные занимали его сильнее Прелести, как равнодушно, слепо он отнёсся к намёкам Ушлого. Хотя самое время волноваться, показательно отстаивать ценности, другой вопрос: нужны ли они имущему. Печально, что только красивое приложение к ничтожному отребью, как терпит такое отношение, не любит, оно видно.       Натужно гудела черепица, или же ветер забился в водосток, будто трубач готовил инструмент к концерту. Редкий ворон горланил, возможно, недовольный, что его согнали с нагретого упитанной тушкой места на крыше. Пернатые трупоеды ничем не лучше мелких разбойников — что тех, что других ненавижу. Все они — ничтожный сброд, вечно побираются, ковыряются в гнилье, вдыхают пары разложения. Камнем что ли кинуть? В плане стрельбы не мастер я, если поступать по чести, конечно. Как хорошо, что такое не про меня. Вжух — просвистел воздух, и серые лапки подогнулись. Кровь жидким металлом поблёскивала звёздами.       Внезапно из-за одного переулка показалась одинокая, немного сгорбленная, коренастая фигура. Оружия наёмник при себе не имел, одет просто, невзрачно, с мелочными пожитками, выходит, что перед нами колдун. Своеобразный выбор Воздушника, причём не самого умелого, лучше бы взять воина, какого-нибудь вёрткого ловкача. Пауков и кровь-пьющих на такого противника достаточно, если говорить про магов, а вот и они, к слову. Легки на помине. Ох, и мутит же Ушлый воду, плетёт интриги, не удивлюсь, если подставит невинного мужчинку. Я бы всплакнул от горя, не будь бесчувственной мразью и убийцей. Ну, Дорогуша, не вырывайся, как же наша история?       Воздушник поравнялся с кровь-пьющими, держался на расстоянии нескольких шагов, в принципе, у него был шанс умереть… Ой, прости, я хотел сказать, отказаться от сотрудничества с такими неприятными личностями. Альсий чуть приподнял уголки губ, не обнажил клыков, поприветствовав участника по команде. Слишком умный, просёк вчера, что у них нет варианта просто взять и уйти, тут либо соглашаешься, либо кормишь крыс. Сердан молча кивнул, ответил ему тем же, возможно, не так уверено, как могло бы быть. Меня вот занимает один вопросец, что ж хиленький маг так трясётся от этой парочки, а к паукам равнодушен? Так и душит любопытство.       Все в сборе, кхм, да. Вот как раз первые лучи холодного света прорезали темень обсидиана, красиво, нет, правда. Часто ли мы любуемся рассветами? Без шуток, обычно же так хочется вздремнуть, или же дела вгрызаются хватко мощными челюстями. Суета, беготня захватывают нас, уносят неуправляемым потоком, прочь от природных радостей. Феал встаёт изо дня в день предсказуемо с одной и той же стороны, из-за этого ли мы его не замечаем? Для нас сие явление переросло в скучную обыденность, что проходит мимо серой толпой, незаметно. А жить как без подобных мелочей? И совсем не знаю ответа. Жаль, ведь сами же тянем себя камнем на дно, откуда не увидишь лучей счастья.       — Насмотрелись, тогда пойдём, — с крыши мясницкой лавки грациозно тихо спрыгнул Ушлый, прямо на ноги и не пошатнулся. На поясе от приземления дёрнулась фляга, ударилась о продолговатую кожаную трубку с серебряной пуговицей, у другого бедра болтался гремящий мешочек. Вновь наниматель в неизменном плаще, в ночном мраке казался выше, длиннее себя вчерашнего. Узкая бледно-серая ладонь протянута Паучихе. — Прелесть, чего расселась? Гидра сама себя не убьёт.       — Господин, ты специально носишь настолько большие плащи? По правде говоря, не слишком это тебе помогает скрывать особенности, — проворковала Паучиха шёпотом, чтобы услышала лишь одна душа из всей команды.       Наёмница — умница-красавица, колко намекнула на удивительно широкую для таких аристократически тоненьких, ухоженных рук грудь. Да и в целом, Ушлый больше походил на хорошенькую девчушку лет так двадцати. Длинные, чёрные волосы спадали ниже плеч, редко подвязывал лентой, однако локоны скрывали изящную шею, с тёмными венами под серебром кожи. Юное лицо гладкое, вероятно, никогда не зарастало бородой, не кололо щетиной. Однако голос отдавал исконно мужскими, грубыми нотами, и как можно забыть про скулы и лоб, явно же… Хотя кто знает. Наниматель привычно снисходительно улыбнулся, словно не заметил острую шпильку в свою сторону, разгадал хитрый план, конечно. Паучиха на миг нахмурилась от обиды, что не попался в словесную паутину, не полакомиться сегодня деликатесом королевской плоти.       — Ах, это! Всего лишь привычка, оставшаяся из тяжёлого детства в борделе, чтобы никого не провоцировать, приходилось надевать тысячу рубашек, всячески скрывать тело, — на лице не видно боли старых ран, и были ли они когда-то, никто уж не узнает. Ушлый слишком вёрткий хитрец, большой умелец вплетать крупицы правды в истории, построенные на лжи. — К слову, крыша — самое безопасное место в блядушнике. А сколько случайных смертей произошло на моей памяти, когда неосторожные клиенты ломали шеи, неудачно упав.       — Неожиданно слышать от тебя такие истории, — улыбнулся Альсий уголками губ, всё же в голосе звучали нотки смеха. Предполагаю, злого. — Сам Король делится слезливыми воспоминаниями из детства, настораживает.       — А вы рассчитывали топать в тишине? Нам во-он к той горе идти, — говорил Ушлый бодро, складно. При упоминании расстояния поморщился, будто глотнул кислого вина, хотя в его случае любого вина, не нравилось оно Королю никогда. Всегда отдавал предпочтение чему-то крепкому.       Рука взметнулась, отлипнув от объёмного балахона, указав направление, где проглядывался мрачный силуэт. Гора незначительно возвышалась над лесом, напоминала собой скорее холм, нежели каменную громадину с заснеженной верхушкой. От Мелфа путь неблизкий, в лучшем случае, к вечеру дотопают, это без учёта стоянок на перекус, да и просто посидеть, дать ногам отдых. Да и никто в здравом уме не отправиться рубить гидру на ночь глядя, итог очевиден — мучительная смерть. Места относительно спокойные, нет, тут я до конца честен. Среди деревьев не встретишь жутких, кровожадных тварей, готовых разорвать тебя на кусочки, а многоголовая змеюка тихо обитала в норе, лениво охотилась на пробегающее мимо зверьё. Поэтому дозорных нет смысла выставлять… Ан, забыл об одной крохотной, устрашающе-прекрасной особенности. Как я мог!       Вот сейчас начнётся самая весёлая и по совместительству моя любимая часть приключения — дорога, ведь неизвестно, какие трудности подстерегают на ней. Смотри, в начальной точке всё просто и понятно: все в безопасности, готовые к сложностям, по крайней мере, предполагают, что таковые могут случиться. В конечной — тоже, это же сама цель. Либо всё пройдёт великолепно, удачно, либо все подохнут — вполне себе понятный итог. Однако в середине у нас есть только неуправляемый нами процесс, кто-то невидимый тащит всех вперёд, когда за поворотом ждёт разбойник, дикий зверь, любовь — кто угодно. Загадочные образы, сокрытые туманом, причудливо извивались. И ничего не важно, что толку голову ломать, отделять крупу от песка, наваждение от реальности, потом же болеть будет. Иногда надо довериться судьбе, пусть ведёт злодейка.       — Я бы предложил спеть, только вынужден вас разочаровать, не смогу поддержать в столь благородном начинании. Голос подводит, и способностей у моей скромной персоны к сие виду искусства нет. Вот и приходится развлекаться, как умею, — Ушлый продемонстрировал фирменный оскал, в рассветных лучах сверкнули восемь клыков. — Знаете, в последние годы я слишком часто стал думать о смене рода деятельности, например, на что-то творческое. И всё же музыку люблю чуть больше, чем картины малевать, да и по привычке выбрал путь страданий для всех. Как-то зазнакомился с королевским менестрелем, только после нескольких отчасти продуктивных уроков произошёл неприятный казус.       — Что, снова роковая случайность, после которой твой знакомый трагически умер? — едко подметил Альсий с намёком на подозрительное обилие случайностей в биографии. Вероятно, он единственный, кто внимательно слушал истории нанимателя. Воздушник же чуть ли не спал на ходу, какое неуважение, бр-р-р.       — Ох, нет, что ты! Тут мой учитель и знакомый сам виноват. Представляешь, каков несчастный наглец лишился глаз и яиц за то, что шкуру-принцессу обрюхатил. Отдам должное, бедолага даже в таком плачевном состоянии продолжил вести дела с королём, только уже со мной. Единственное — настрой скверный, множество придирок, а также отсутствие нескольких пальцев на его руках — напрочь отбили у меня желание продолжать, — интонация скакала от грусти к весёлости, грамотно игрался голосом, не чурался грубостей, разбавлял высокопарностями, подхваченными у господ при дворе.       — Разве тебе настолько в тягость власть, господин? — надо же, не один кровь-пьющий ушки грел, оказывается.       Спорим, в королевы набивается? Дамы — они такие, знаешь ли, за тёплое местечко с вкусной едой пойдут на любые ухищрения, а если с роскошными подарочками, ещё за просто так. То есть мужчины ведут себя также? Врёшь. За Паучихой в принципе глаз да глаз нужен: оплетала паутиной сладких речей Короля, тёмным дурманом обаяния завлекала, покорно господином называла. А он вёлся, как наивный мальчишка, даром землю веками топчет. Бродил, скитался одиноко неприкаянный, совсем недавно глядел за пробуждением феала с крыши, добро улыбался. С возрастом, действительно, начинаешь ценить разные обыденные мелочи, например, ровно льющуюся лесть от чужой жены в свою сторону с целью понравиться.       — Бывает, однако, делиться совершенно не хочется, — угрожающе протянул Ушлый, хотя можно было обойтись и без предупреждений. Сотнями менялись поколения убийц, воров, бандитов, и один правитель всё восседал на троне, омытый страданиями, чужой болью, горькими слезами. Повелительный перст карал неугодных из тени. — Сейчас направо.       Все недоумённо посмотрели на нанимателя, ибо главная улица тянулась к сердцу города от самых ворот, ползи себе прямо под трёп команды, вот и вся наука. Однако высокий силуэт слился с теменью переулка, наёмникам ничего не оставалось, как последовать за ним. Под ногами утоптанные камни, чуть впереди под подошвой хрустнула чья-то почти обглоданная кость, грубая нецензурщина слетела с языка Ушлого. Белёсая и грязная глухо стукнулась об стену от пинка. Кто-то протяжно завыл совсем рядом, будто в отчаянии, не призрачная душа, скорее, живая в обёртке из плоти, трепещущая перед владыкой. Фляга коснулась губ, пока Король ждал свиту у развилки, к подбородку скатилась мутно-перламутровая капля, быстро схваченная кончиками языка.       — Мы так и за три столетия не доберёмся, — поторопил Ушлый, повесив флягу обратно на пояс.       — Как наплевательски ты относишься к мёртвым, кто же кости пинает? — осторожно упрекнул Сердан, выражение лица Короля не изменилось. Спорим, кровь-пьющий подуспокоился — никому не охота навлечь гнев Его Величества. К тому же, все вчера увидели, что может случиться, когда не умеешь держать язык за зубами.       — Переживаешь за собрата? Похвально-похвально, только этот трупец уже измазался грязью и слюнями, ему плевать на всех вокруг. Раз ему всё равно на собственное положение, тебе-то какое дело до этого? — Сердан лишь пожал плечами, пожалев несколько раз, что завёл бессмысленный разговор, зацепившись с нанимателем. А тот воодушевился новым витком общения, проникся темой. — Альсий, волнуют ли тебя права окончательно мёртвых? Я-то, как можно заметить, вполне себе здравствую, посему не в состоянии понять всю эстетику и романтику смерти.       — Некромантия — не мой профиль, сам знаешь, так что мне до них дела нет, — Ушлый лишь хмыкнул. — Не быстрее ли пойти по главной, зачем петлять?       — Вы все такие сонные, а прогулка прохладным утром бодрит, — Альсий изогнул бровь. Ясно, на предельную честность он и не рассчитывал. Мелф не из числа красивых городов, где прогулка по дремлющим улочкам — сплошное удовольствие. Все присутствующие сразу поняли, что у Короля остались какие-то дела, предположили, что они тоже нужны в качестве рабочий силы. Ничего, через пару кварталов узнают. — Зачем тебе «Кхата Кардиналис»? Во-первых, можно найти что-то помощнее, особенно с твоими связями. Во-вторых, тебе лично он сильно помогает? Я вот сомневаюсь.       — Поражает твоя осведомлённость, только я не пользуюсь «Кхатой» по назначению, — кровь-пьющий выудил из кармана круглый артефакт, что вчера крутил меж пальцев, подбросил к небу. Но схватить не успел, «Кхату» поймал Ушлый, пристально разглядывал узоры слов на золоте и различал же что-то в таком мраке. Хотя ничего удивительного. — Так, чтобы руки занять, взял.       — Понимаю, к тому же тебя обманули, тут несколько символов неверные. Я было обрадовался, что нашёл достойную вещь, а оказалось, — Король печально вздохнул, будто в самом деле расстроился, и вернул артефакт владельцу.       Вновь свернули дальше от главной дороги, наёмников уже начинало подбешивать это бессмысленное хождение, кружение по городу, и ради чего? Им цели не сообщили. Но кто они такие, чтобы что-то требовать у Короля без сделки, чтобы задавать вопросы, настаивать на честных ответах. Вот и я так думаю. Совсем рядом тонко пела лютня, свистела свирель, позвякивал колокольчик. Что? Я не силён в музыкальных инструментах. Тихая мелодия вела компанию суровых убийц, казалось, ноги громыхали в такт, топали указанным ритмом, опутанные колдовством. За следующим поворотом на широкой улице стояла группка странных. К ним-то и направился Ушлый.       За несколько шагов с серебристых губ сорвался протяжный однообразный свист, все странные синхронно повернули головы. Их стояло пятеро, у каждого в руке по музыкальному инструменту, причём мне — дилетанту видно, что не самодельные, не дешёвые. На приближающуюся компанию смотрели пустые глазницы, все слепы, зато слышат каждый шорох, найдут фальшивую ноту. Ушлый остановился напротив музыкантов-калек, прикрыл глаза, наслаждался стройным звучанием, сладко-звонким голосом мелодии, кружащим разум. А после нескольких мгновений засвистел в такт, слившись бурно, страстно, едино, он прерывался на секунду, чтоб вздохнуть, совсем не умолкал.       Внезапно засолировала флейта. Ей отвечали резкими трелями, что губы рубили быстро. Ушлый слишком увлёкся, казалось, наёмники совсем перестали для него существовать. Если уйдут, заметит ли? Не думаю, что они горели желанием проверять на практике, посему смиренно ждали. Барабан будто стал заступаться за флейту, когда свист в очередной раз изменился. Он звучал грубо, угрожающе, кусался морозным ветром, и всё же затих. В образовавшуюся паузу королевской тишины Сердан спросил:       — Мы же торопились, может, пойдём? — холодное остриё упёрлось в скулу, срезав клочок бороды. От взгляда золота скрутило внутренности жутью, Ушлый смотрел сквозь телесную оболочку, душил. Иначе почему тогда не хватало воздуха в груди?       Флейта умолкла для одновременного вдоха с несносным болтуном и Королём. Плеча Сердана коснулся чуткий напарник, утянув его за собой за спину нанимателя. Кинжал скрылся в рукаве скоро, словно мышка прошмыгнула, махнув хвостиком. С каждой новой большой паузой интонация свиста менялась, на сей раз тяжёлая, пронзительная, сравнимая с удушливым дымом пожара. Глянь-ка, а у лютни нет трёх пальцев, прям как у учителя-менестреля. Ах, как много совпадений происходит каждый день, однако никто их не замечает, в самом деле, ведь то — сущие пустяки. Четырёхпалая достала из-за пазухи конверт, где лежало что-то объёмное, непонятной формы, Ушлому не спешила протягивать. Серебристые пальцы ловко распутывали верёвку на поясе, снимали мешочек, громко потряс, глухо зазвучали драгоценные камни. Улыбки калек стали шире, а сделка состоялась.       Мелодия перестала скакать, лилась стройной рекой, успокаивала бунтующий разум, вытряхивала проклятие. Звонкие трели воодушевляли на бравые свершения, казалось, что торопила, увлекала навстречу приключениям. Ушлый явно расслабился, естественно, получил, что хотел, без крови и последствий, теперь пританцовывал, попадал в ритм. Наёмникам же не повезло, тела совсем не слушались, деревянные, прямые ноги переставлялись с огромным трудом, совсем чужие. Конечно, в них засела тёмная магия. Сами виноваты глупцы, кто смеет нарушать важные разговоры Короля? Ох, бедняжка Сердан, не знал, не понял. Плевать. За дурость в преступном мире платят дорого, зато доходчиво объясняют.       — И ради чего была вся эта скрытность? — отважилась спросить Паучиха, любопытство всё же пересилило, однако голосок чуть дрожал, слаба ещё. Компания уже порядком отошла как от мило провожающих музыкантов, так и от вязкого страха с параличом, нагнанным Ушлым. Покалывание в пальцах от простого проклятья ещё осталось.       — Прости, Прелесть, но я дал клятву, а значит, не могу даже завуалировано раскрывать подробности, — на лице не видно сожаления, что гуляло во фразе между слов. — Должен отблагодарить вас, я думал, нам не удастся договориться полюбовно. Немного горестно всё же, не было рубилова. Музыканты, несмотря на особенность, замечательные бойцы, не думаю, что мы бы выбрались чистыми и свежими. Живыми, однозначно, ну, я-то точно, а вы — если повезёт.       Откровений наёмники не оценили, хмуро уставились на Ушлого, успевшего за какие-то жалкие мгновения уйти значительно вперёд. Какой парадокс, ведь вокруг успело рассвести, теперь ночной мрак не союзник. Пришлось крутиться, торопливо шагать дальше по пыльной улочке. Не видели злые глаза, что Король свёрток раскрывал, как и довольной ухмылки от клочка рыжих, жёстких волос, зачарованного пузырька с мутно-серой жидкостью. Флакончик тут же спрятался во тьме складок, под плащом кусочек голой серой кожи, нечто гладкое закруглялось на груди. У пальцев голубые искры, как свет феала, прожигали порванный пергамент до пламени. Прядка сгорала в разряженном воздухе, заменяла дымной едкостью свежесть. Хэ, смешно. Свежесть, да в Мелфе, где из-за вечного смрада цветы сравнимы с ядом для носа.       — Мог предупредить нас до встречи, — укоризненно произнёс обиженный Сердан. Злится на себя, что попал в нелепый переплёт по собственной несдержанности и глупости. Бедняжка. — Если бы мы не среагировали?       — Да какой же ты смеер! — изрядно переигрывая, выдал Ушлый с закатанными глазами. Застыл на мгновение с нелепым выражением лица, а после, будто по щелчку пальцев, переменился, точнее, приложился к фляге. Узнаю знакомый аромат кокоса и цветов в крепком напитке. — Как же дух приключений, азарт от внезапной опасности? Так сладость битвы ярче раскрывается.       Кровь-пьющий заскрежетал зубами, сдержав поток брани. Согласен, не стоило усугублять и без того шаткое положение, его же до сих пор трясло от воздействия магии. Ух, ну и неприятная же эта дрянь, ваш паралич. Сначала тебя ослепляла резкая вспышка боли, притом не понимаешь источника, всё тело объято ей. А после понимаешь, что все мышцы налились расплавленным металлом, застываешь без возможности пошевелиться, как ни пытайся. И всё тянет и тянет к земле проклятье. Как и везде, самое обворожительное — послевкусие, когда чувствительность, наконец, возвращается, а ты уже забыл, каково это. Разум охватывает безумие, и мечешься, мечешься в агонии новых ощущений, да, старо-новообретённых, конечно.       Альсий в качестве поддержки и поднятия духа ободряюще похлопал напарника по плечу, шепнул на ухо, так, что я не разобрал. Не нравится мне он, слишком много знает, при этом молчаливый, весь себе на уме, полагаю, ослабь Ушлый бдительность — зашевелится, гадость выкинет какую-то. Хотя Король прекрасно осведомлён о способностях кровь-пьющего, просёк, что тот не так прост, каким натужно старался выглядеть в чужих глазах, отгородившись дружелюбием. Врагов стоило держать, как шавок, на короткой цепи подле хозяйских ног, подкидывать кости для иллюзии благосклонности. У Владыки замечательно получалось играть эту нехитрую роль, умело притворялся душой компании, будь такая возможность, светился от искренности. Ох уж эти преступники — прирождённые актёры!       Наёмники тяжело переставляли ноги, спазм в мышцах так и не хотел спадать — неприятная вещь, соглашусь. А самое обидное, что пострадали из-за одного болтливого глупца. Шли молча, удивительно, что наниматель и тот притих, дальнейший план просчитывал не иначе, однако в его стиле. Любил держать всё под полным контролем, продумывал каждое действие, шаг вплоть до мелочей, предсказывал чужие действия с поразительной точностью, а короткие поводки держал в руках, чтоб без его ведома шевельнуться не могли. Взять хоть этот поход на гидру: знает же, как чудище завалит, кто в этом поможет, выведал, кто обладает нужными способностями, да и пригласил на сделку без права на отказ. Да, Дорогуша, Ушлый уже отправлял наёмников на охоту за ядовитыми зубами, парочка вернулась живыми, но большинство сгинули, скончались в жутких муках. Пробы и ошибки, ошибки и пробы.       За пределами Мелфа дышалось легче, по крайней мере, не чувствовалась трупная вонь, весь смрад гниющей плоти. От редких порывов ветра над головами шумели колючие кроны, протяжно подвывали скрипучие ветки, трещали шишки под массивными подошвами сапог. Под ногами отважных путников вилась тропа, уводила дальше и дальше от могильника, именуемого городом, загоняла глубоко-глубоко в пасть чудищу, многоголовому чудищу. Вернее, в чащу леса, оговорился, наверное. А наёмники кожей чувствовали напряжение в команде, пусть и периодически бросали безразличные взгляды друг на друга. На лицах мнимая холодность, будто никто не догадается, что скрыто за маской на душе. Ушлый показывал дорогу, один он разбавлял загустившую обстановку разными безобидными историями про свои похождения, в первую очередь любовные. В ответ прилетали обрывочные комментарии Альсия, уточняющие вопросы Прелести. Остальные так и топтали влажную землю молчунами. А рассказчик не гнушался грязных подробностей, прям как я.       Стоило феалу доползти до высшей точки на небе, а компании убийц — до полянки с парой поваленных стволов, как решили сделать привал. Расселись на мшистых деревьях с комфортом, как в креслах особняка, жаль, что облокотиться нет возможности. Сколь видимая тропа давно скрылась с глаз, теперь приходилось петлять меж высоченных преград, тугие ветки придерживать, лишь бы по лицу не били плетьми. Проводник, казалось, устал сильнее всех, спиной опёрся о сплетённые корни, развалился так полулёжа, потягивал кирос. Воздушник рылся в скромных пожитках, пока не достал перекус, состоящий из сырной лепёшки. Вокруг воцарились природные звуки леса: ни скрипучих голосов, ни шуршания одежды не слышно. Красота.       Из-под ствола у ног Пауков выползла змея, блестела холодом в лучах феала, сливалась окрасом с коричневатой корой. Лишь Король заметил ядовитую, следил взглядом за гибкой, серебристые пальцы коснулись травы, поманили движениями к себе. Маленькая головка приподнялась, показала тонкий язычок на миг, замерла, как камень, а после шустро задвигалась в сторону предполагаемой жертвы. Наёмники не заметили шевеления, только странное поведение Ушлого насторожило, то, как он вглядывался в центр полянки. Углядели песочно-медное тельце, слово боялись проронить, вдруг вновь на проклятье нарвутся, лучше не рисковать.       — Милая она, правда? — хрипло спросил Ушлый, так и не оторвав глаз от змеи. — Выползла в лучах погреться, только место твоё заняли, да?       — Влюбился в малышку? Смотри, аккуратнее с ней, а то мало ли, как у нас в обществе, осудят ещё, — наниматель оскалился на замечание Паучихи. — Я слышала, что господин предпочитает ядовитых змей на ужин. Однако полагаю, это не больше, чем слухи.       — Ну… Какие же это слухи! Ложь откровенная, — возмутился Король, тем временем песочная подружка подползла близко и готовилась к броску на руку. — Только на обед.       На последней букве пальцы уже сжимали извивающееся тельце под головой, хвост бил по запястью, а укусить не могла. Глаза с узкими зрачками вперились в золото, но во взгляде не видно отчаяния, обречённого положения. Бедняжка не осознавала, к кому попала в плен. Ушлый давил на челюсти, заставил раскрыть пасть, с белёсых игл капал яд, язык делал резкие выпады непонятно зачем. Король бесстрашно сжал нижнюю челюсть змеи, дёрнул вниз, оторвав, располовинив бьющуюся в конвульсиях. Жизнь уже покинула тушку, однако та продолжала трепыхаться.       — А теперь ты её съешь? — продолжила Паучиха, только сейчас на неё метнули быстрый взгляд. — Аккуратнее, господин, она же ядовитая, так не хочется твоей смерти. Я плакать буду на похоронах.       — Ох, как это трогательно, Прелесть. Я тоже буду по тебе скучать… Вру, ещё не вечер, чтобы предаваться печали. Знаешь, она слишком тощая для полноценного обеда, а охотиться на других желания нет, — Ушлый оглядел располовиненную тушку придирчивым взглядом. — Хочешь, забери на память? Дарю, так сказать.       — Смерти боишься, так и скажи, — съехидничал Альсий, а ответили ему довольным смешком. — Чего смеёшься, как же сила духа, способность признавать слабости?       — Как же не люблю все эти глупые провокации на споры, и всё же я выпил, хочу веселья. На что спорим? — наниматель оскалился, вновь усмехнувшись. — Облегчу тебе задачу. Спорим на артефакт и мучительную смерть.       — Не совсем понимаю, о чём ты, — ох уж эти кровь-пьющие, сначала сами нарываются, а после заднюю дают. Ведь так и не научатся за языком следить.       — Что же тут непонятного? Я жру змею на спор и либо мучительно умираю от яда, а ты можешь забрать один из моих артефактов. А, совсем забыл, что у меня с собой лишь обещанный нож, хотя какая мне разница, что вы тут устроите после кончины. Отвлёкся, некрасиво… либо на твою печаль я выживаю, и под смерть попадаешь ты.       Ушлый, не дождавшись согласия Альсия, откусил голову змеи. Хлипкий череп хрустел на зубах, а склизкая кожа плохо жевалась, остальная тушка, на всеобщее удивление, ушла быстрее. Он проглотил туловище, не разорвав на куски, довольно оскалился напоследок. Ни один мускул не дрогнул на молодом лице, не поморщился от горького яда на языке, а доверчивые душонки ждали эмоций, отвращение в частности. Бедняжки, остались разочарованы, что балагана не случилось! Какая досада! А, в сущности, плевать.       — Чего расселись? Яд при движении быстрее разойдётся, и засиделись мы тут с вами, вдруг гидра решит сменить пещеру, поторопимся.

***

      За дорогу до почти сумерек ничего не изменилось: наниматель продолжил глушить кирос, будто фляга сама полнилась пойлом, не сдерживал себя в остротах в сторону Альсия, тот же отвечал вежливой снисходительностью. Отчасти он прав, ведь как таковой сделки не состоялось, согласия с двух сторон не было. Захмелевший наглец спьяну поспешил. Змеиный яд не убьёт бессмертного Змея, мелкие зубки не прокусят шкуру из серебра. А кровь за века прогнила от бесчисленных тёмных делишек, теперь сама способна, кого хочешь, отравить. И всё же всю эту шуточную перебранку все всерьёз не воспринимали. Правильно, хоть какое-то развлечение в дороге, тема для обсуждения. Сам люблю наблюдать за искромётными спорами, меткими, точно стрелы, словами, а участвовать — сплошное удовольствие, жаль, что противника на такого остряка не найти достойного.       Знаешь, Дорогуша, я разочарован, что путь так гладко прошёл. Представляешь, никто не угодил в капкан, ядовитая тварь в ногу не вцепилась, обезумевшие скитальцы не набросились, аки дикие звери, чтобы растерзать. Ставил на потасовку с музыкантами, ан не срослось, кровь не пролилась. Тоска, печаль — угнетают они меня, не хочешь утешить своего господина? Не будь так жестока, без продолжения останешься. Где тот дух приключений? Почему предвкушение не кипит в жилах от будоражащего ощущения опасности? Когда начнётся та битва не на жизнь, а на смерть? Вой, крики, лязг металла, шквалистый ветер магии, искрящиеся голубые искры грозы. Соскучился по буре, что создавали пасы, искусству, что творили умелые руки. Так уж и быть, удовлетворю твоё любопытство, всё будет, но чуть позже. Потерпи немножко, я обязательно сделаю тебе приятно.       На привал расположились почти с заходом феала, до пещеры совсем капля осталась, как подозрительно быстро добрались. Ноги ощутимо гудели за долгий день, возможно, только Ушлый бодрый, мерил лагерь шагами, крутился над душой. Неплохое местечко для отдыха и сна: тихо, сухо, в округе никакая тварь не топотырится. Ну… У Короля немного скверный характер, вот и всё. Кровь-пьющие отделились от остальных, уединились, проказники. Что ж, не будем их смущать, пусть занимаются грязными делишками. Воздушник, который еле-еле доковылял, подложил под голову скомканные пожитки и захрапел. Вторая свинья, только эта — воздушная. Наниматель, разочарованный таким раскладом, отстал от Пауков, уселся под стволом векового древа, пил, а после кинжалом на коре чертил древние слова.       Первой не выдержала Прелесть, оставила муженька помирать со скуки в компании незнакомых головорезов, сама покинула, кашлянув напоследок. Она петляла меж пышных зарослей деревьев и кустов, к ручью вышла, скинула походный плащ, расстелила на берегу, стоянка осталась прилично так позади. Отовсюду наступал вечерний сумрак, что не страшно, ведь видела всех — и притаившуюся ночную птицу, и крохотного мышонка, спрятавшегося в корнях. Стянула вуаль с лица, тем самым расплела кудри, шёлковые ленты сплетали волосы, разметала по плечам. Глаза постепенно привыкали к окружению.       — Мои поздравления, Прелесть, ты наконец-то увидела мир во всех красках, — Король выскользнул из лагеря. А Паука так ничего не насторожило. — Тебе и так, и так хорошо, всё к лицу. Однако я рад, что ты решила мне открыться.       Проворковал Ушлый, подкрадываясь. Не слышно уверенных шагов, не хрустели падшие ветки, не шелестела трава. Паучиха с места не сдвинулась, всё ждала действий от него, мягкой улыбкой манила. Очаровательна мнимой беззащитностью, устремила доверчивый взгляд тёмных глаз на желанного гостя, нарушившего покой. Она чуть подвинулась, освободив клочок плаща для Короля. Серебристые пальцы нежно погладили щёку, губы коснулись лба рядом с правым верхним глазом, едва ощутимо, немного мокро. Они сдвинулись ближе к виску, оставляли влажные следы, такие чуждые ей до этого знаки внимания. Прелесть засмущалась, возглас скрыла за кашлем, почувствовав тонкой кожей улыбку. Его ладони, словно змеи, плавными движениями перетекали по телу: крутились у шеи, сползли до чуть выступающих ключиц, к широким плечам мечницы.       Хитрец, негодник и подлец ничего толком не сделал, а красавицу засмущал. Осыпал бледный лик невинными поцелуями, метался меж прикрытых от удовольствия глаз. Пальцы верхних рук путались в мягких волосах, давили на затылок, чтобы ласки продолжались. Нижние ладошки упёрлись во внезапно твёрдую грудь, однако покатую и объёмную, Ушлый грубо одёрнул их, одну спустил на пах. Под тканью брюк напряжённый член, дёрнувшийся от прикосновения, а острые клыки кольнули нижнюю губу Паучихи. Зубы потянули на себя, вызвав тянущую, возбуждающую боль. Прелесть, как и другие до неё, замерла в нерешительности от раздвоенного языка, её-то другой. А вот Король мастерски опутал скользкими половинками, любовница что-то невнятное промычала сквозь поцелуй.       — А ты умеешь удивлять, господин. Хотя я так надеялась, что ты будешь у меня первой, — с толикой грусти выдала Паучиха, вновь припав к губам любовника.       Сквозь поцелуй чувствовалась довольная ухмылка, Прелесть упорно сопротивлялась в неравной борьбе, тихо попискивала. Стонала от языка, что, казалось, крутился, вился всюду, волною изгибался. Ладони Ушлого грубо стиснули грудь, несмотря на рубашку и бельё, ему мягко. Паучиха оказалась дамой коварной, с фантазией, теперь понимаю, почему муженёк внимания не обращал — рад избавиться от такого извращённого счастья. Повалила нанимателя на плащ, победно умостилась верхом на бёдрах, неспешно, соблазнительно стаскивала с себя одёжку. Бледная кожа чуть ли не светилась в тусклом свете просыпающихся звёзд, представь же эти изящные изгибы, округлости, а теперь попробуй мне соврать, что не влюблена, Дорогуша, скажи, что не хочешь её. Несносная девчонка и сим желанная, сама нарывалась выходками на наказания, вожделела.       Король приподнял любовницу, однако та намёка не поняла, немного сдвинувшись, попробовала сесть вновь. Таки со второй попытки согнал негодницу, притянул за бёдра ближе к голове, ножка грациозно перемахнула на другую сторону. Пьяное, сладкое дыхание защекотало истекающую промежность, ладонь проскользила вдоль спины, надавив в пояснице и меж лопаток, чтобы партнёрша улеглась сверху. Прелесть сопротивлялась поначалу, что ж сама напрашивалась на пожёстче, раз она так сильно хочет, Король не посмеет отказать. Верхние руки оглаживали бёдра сквозь плотную ткань штанов, пока нижние высвобождали член. Ушлый терпеливо ждал, не касался влажных губ, сжимал упругие ягодицы, шлёпнув, оставив темнеющий след на нежной коже. Губы накрыли головку, раздвоенный язык собрал капли. М-м-м, своеобразный вкус. Горький, с нотками металла, пикантный, я бы сказал.       Шаловливые ручки Паучихи полезли под полы плотно запахнутого плаща, выше по крепкому обнажённому торсу. Удивительно, что под грубой тканью ничего нет, никакой тонкой рубашки. Проказница оказалась немедленно схвачена и выдворена на прежнее место. Серебристая ладонь надавила на затылок, Прелесть услужливо, и всё же с трудом, взяла глубже, как и язык внутри неё толкнулся глубже, защекотав чувствительные стенки. Протяжно замычала, прогнулась сильнее. Ушлый довольный такой бурной реакцией, сжал ягодицы, чуть раздвинув, будто не убирал рук мгновеньем ранее. Дёрганье, постанывания, причмокивание у ног заводили, распыляли порочное желание. А грубость и жестокость, оказывается, не только Королю нравились, чувствовал игривые покусывания.       Хы, раз такое дело, то время доставать преимущество, чтобы Прелесть не сильно увлекалась, тоже полезно. Король сдвинул ткань штанов ниже, по острому носу шлёпнули чем-то гладким и горячим, в следующий миг перед глазами возник ещё один член. У-у-у, сразу заёрзала, отстранилась, пока по заднице крепко не приложили, а руки ультимативно уткнули голову в пах, контролировали каждое движение, не давали сбежать. Неумело любовница брала в рот попеременно, оба сразу не помещались, давилась, плакала бедняжка, когда давили на затылок. Грудь рвано билась об обнажённый живот, покуда язык настойчиво извивался в истекающем лоне. По подбородку стекал горький металл. А Ушлому всё мало, щедро одаривал возбуждённые губы поцелуями, зубами зажимал до визгов, ублажал посасывая. На прогнутой пояснице уже выступили капли пота, значит, пора менять положение.       — Мог бы предупредить об особенности, господин, — зашипела Паучиха, стоило только освободить рот, повернулась с искривлённым обидой лицом.       — Что ты, Прелесть, так было бы скучно.       Ушлый благородно помог недовольной усесться… на два члена сразу. Не ожидавшая такого партнёрша вцепилась всеми руками, сжимала сильно, щипала, царапала, пока насаживали тело глубже. Сильная она однако, и буйная, к несчастью, у Короля разговор с такими один. Не нравилось, когда больно делали, отвечал тем же, в привычной, извращённой манере. Не разобрать истинных эмоций на лице, лишь лживая маска расслабленности с надменной ухмылкой видна. Правая рука сжала девичье горло, Прелесть смогла быстро рвано вздохнуть, ослабив хватку, сглотнула, порадовала приятной вибрацией гортани. Пальцы другой крепко сжали сосок, а любовница уже забилась в тщетной попытке вырваться, трепыхалась без возможности спастись. И вновь губы на губах, теперь, чтобы вопли заглушить, пока сосок крутили грубо и тянули. В золоте не разглядеть ни нежности, ни ласки, лишь бездушное пламя власти, желание управлять.       По груди от пальцев пробежал болезненный разряд, на миг мелькнули голубые искры. Паучиха жалобно застонала, только на Короля такое давно не действовало, зачерствел сердцем. Только лесть любил и послушание в постели, хотя и поиграть порой не прочь, однако настроение не то сегодня. Всхлипывала от молний, извивалась в руках довольного собой мучителя. Ушлый отпустил сосок, напоследок провёл пальцем по тёмным складкам, приподнял любовницу с возбуждающим хлюпаньем. Раздвоенный язык — награда за страдания, вился по груди. Как мило с его стороны, даже кусаться после такого не стал, бёдрами плавно двигал, резко не насаживал, расщедрился, дал привыкнуть к ощущениям.       Паучиха, оказывается, не оценила господской милости или же решила отомстить, посему тёмной магией заставила убрать руки, опутывала тело Короля, задавала ритм приятный для себя. Обняла за шею нежно, а нижней парой упёрлась о плечи для опоры.       — Коварная негодница, — выдохнул Ушлый, схватив губы. Серебристые пальцы едва-едва коснулись ягодиц, Прелесть же стремительно приближалась к собственному пику, сжимала члены собой. — Не хочешь простить своего господина, чтобы он помог?       — Я сама, — ответ вышел рваный, глухой из-за тяжёлого дыхания.       — Тогда, может, отпустишь меня, с проклятьями, знаешь ли, нечестно получается? — ласково проворковал Король, успокоительно поцеловав. Паучиха повелась на лесть, прильнула ближе к телу, потёрлась грудью о шероховатую ткань. — Так что, Прелесть?       Приторный, успокаивающий бдительность голос подействовал, проклятье спало. Плавные, скользящие движения сменились грубыми, быстрыми толчками, с губ срывались обрывочные выкрики, тающие о завесу тишины. Нравилось такое, иначе так громко не стонала бы, глаза бы не закатывала. Явно хотела возмутиться, но не успела, затряслась в оргазме, пока руки сжимали горло, как Прелесть члены, доводя сказочные ощущения до немыслимой вершины. Спустя несколько секунд обессиленное тело рухнуло на грудь. Немного не хватило, не получилось закончить одновременно, прискорбно. Несколько движений, и Ушлый излился в обездвиженную Паучиху. Он нетерпеливо скинул с себя любовницу, избавился от следов при помощи её же плаща и скрылся в ночи.

***

      Феал уже взошёл, а наёмники неполным составом двинулись к гидре.