4:36 in the morning / блокнот на кольцах

– Ах, – Донхек замирает, хватая Джемина за рукав его адидасовской олимпийки, и шепчет заговорчески, – Джемин, стой. – Чего? – он отрывает глаза от экрана телефона и смотрит так выжидающе. – Видишь, там, на этой дурацкой лавке со спинкой из буквы “А”, сидит парень. Джемин щурится, пытаясь разглядеть вдалеке фигуру темноволосого парня, сидящего на скамейке в тени дерева, задумчиво стучащего блокнотом на кольцах о колено. – Ну, да, и что, – возвращаясь взглядом снова к телефону, – ждет кого-то, наверно. – Нет. Он каждый день сидит здесь, понимаешь, вееееесь день. – Тебе-то что с того? – Ты не понимаешь! Он всегда сидит здесь совсем один. – Я проверял, – после паузы. Джемин беззвучно вздыхает, закрывая глаза и запрокидывая голову: – Донхек, ты звучишь, как грабитель из “Одного дома”. Хватит пялиться на него, – и стряхивая с себя чужую руку, – и отцепись ты уже, господи! Они проходили мимо странного парня, двигаясь в сторону кафешки вдоль аллеи, что была прямо напротив стройного ряда из пяти девятиэтажек, в одной из которых они снимали квартиру. Джемин толкает Донхека в бок локтем, и тот, наконец, отворачивается, надувая губы. И это как раз в тот момент, когда они оказываются буквально напротив этой странной лавки с такой длинной спинкой, что даже встав, та все равно была выше. Сбоку она выглядела как огромная красная буква “А”, по обе стороны которой были сидения. То ли арт-объект, то ли чья-то рекламная кампания с целью обустройства города, сложно сказать. – Хватит чатиться с Ренджуном, послушай меня, – снова начинает Донхек, стоило им отойти на пару шагов. – В прошлый раз я проходил мимо него шесть раз, понимаешь, шесть! А он сидит и пялится на дорогу с таким нечитаемым взглядом в пустоту, хотя может быть на закат. Закат был красивый. В общем, вообще ничего не замечает, просто пишет иногда в этот свой блокнот, бубня себе что-то под нос. Я сидел с другой стороны, пытался разобрать, но это бесполезно. Как ты думаешь, что он делает? Джемин блокирует телефон, засовывает его в карман своих спортивных штанов, и смотрит прямо в лицо Донхеку, у которого глаза блестят, как у собаки перед косточкой. – Донхек, ты больной. – Он мне просто нравится! Убранный телефон свистнул пришедшим сообщением, и Джемин его снова достал. – Пошли быстрее, расскажешь об этом в маке Ренджуну. Он каждый раз готов слушать твои влюбленные бредни особенно под молочный коктейль. Потому что я не понимаю в чем тут проблема. – Вот именно – не понимаешь! Я проходил мимо шесть раз! А он все равно меня не замечает! Я был в тех черных джинсах, между прочим, тех самых, в которых, по словам твоего любимого Ренджуна, мои ноги выглядят еще длиннее. – Так, про Ренджуна – цыц! И ты не пробовал, знаешь, просто подойти и по-человечески, нормально, познакомиться, если он тебе так понравился? – Неа, это было бы слишком просто, – говорит Донхек, когда Джемин открывает перед ним стеклянную дверь кафе, смотря с легкой усталостью и раздражением во взгляде. Тот знает Донхека слишком давно, чтобы удивляться подобному. – На улице жара, а ты надел свои лучшие треники, – довольным шепотом пропевает он прямо в ухо Джемину по пути к столику, за которым уже сидит Ренджун. – Цыц, я сказал. Это были единственные чистые, – цедит он сквозь зубы, натягивая улыбку. Донхек знает Джемина слишком давно, чтобы быть уверенным, что это неправда. Ренджун и правда выслушивает длинный рассказ Донхека, и, пытаясь поддержать беседу, даже задает уточняющие вопросы. Оказывается, Донхек заприметил этого парня еще в начале лета и с тех пор, вот уже почти полтора месяца, глаз с него не сводит. Он даже вычислил, что когда холодно, тот надевает зеленое худи, но все равно приходит в шортах. А еще он носит очки, но редко, поэтому зрение у него должно быть не очень плохое, и не заметить Донхека, проходящего мимо шесть раз, он, ну точно, не мог! – Ну, не мог ведь! – Иди уже за своим вишневым пирожком! – раздраженно восклицает Джемин. Он внимательно следит за тем, как Ренджун старательно выводит механическим карандашом линии в своем скетчбуке на кольцах, периодически стирая все, что уже нарисовал, слегка хмурясь и поджимая губы, сильнее нажимая на грифель. У Джемина сердце каждый раз кровью обливается, когда тот берет ластик. И, мысленно взвывая, он лишь отводит глаза в сторону, вздыхая, потому что знает, что все ренджуновы рисунки прекрасные, и поступать с ними так – просто бесчеловечно. С его ракурса этих шедевров, к сожалению, не видно, из-за чего весь вечер ему не сидится на месте ровно. И ровно через минуту после ухода Донхека, Джемину приходит сообщение: “Хватит вертеться, придурок! Он тебя рисует, вообще-то, если ты не понял!” И куча смайликов, закатывающих глаза. Застыв на несколько секунд, обдумывая написанное, Джемин довольно улыбается, глядя в телефон, и устраивается поудобнее, подпирая подбородок рукой, чтобы позировать комфортнее было. Ренджун как-то странно интерпретирует этот жест и напрягается, удивленно округляя глаза, точно также как в день их первой встречи. Хотя тогда он еще злился, точнее они оба злились на Донхека, который предложил всем вместе пойти в кино и сам же слился, потому что, видите ли, у него появились какие-то очень важные, неотложные дела. Хотя именно Донхек был связующим звеном их общения, ведь это именно он познакомился с Ренджуном на пересдаче по истории искусств во время летней сессии. И Джемин был уверен, что события развернулись таким образом просто потому, что Донхек любит усложнять жизнь не только себе, но и окружающим его людям. И, конечно, вовсе не потому, что всю ночь перед их встречей сам Джемин делал эдиты с фотографиями Ренджуна, мешая Донхеку спать светом от экрана ноутбука. “Господи, ну, зачем я показал тебе его инсту!” – канючил он тогда, закрывая лицо подушкой, – в их маленькой студии приходилось спать в одной комнате, но они не жаловались, ну почти. Так вот, когда они стояли рядом со входом в кинотеатр, Ренджун нервно стучал ногой, а Джемин проверял каждую секунду телефон на предмет сообщений от Донхека, но на экране блокировки лишь минуты на часах медленно сменяли друг друга. А когда тот всё-таки позвонил и сказал, что не сможет прийти, глаза Ренджуна широко распахнулись и было видно, как он сдерживает поток гнева внутри себя, сжимая в кулаки свои маленькие ладони. – Нам что же, идти вдвоем теперь? – спрашивает он немного смущенно и настороженно. И вот сейчас точно так же осторожно Ренджун снова спрашивает: – Хорошие новости? – Да, рассылка погоды. – О, и как погода? – Ренджун снова уткнулся в скетчбук, пряча легкую улыбку. – Погода просто замечательная! Не холодно, не жарко, и легкий ветерок, – Джемин тоже улыбнулся, смакуя на языке свою маленькую ложь, и подвинулся чуть ближе. – Мм, – словно хитрая лисичка, Ренджун вновь поднял свой взгляд, скользя глазами вдоль чужого лица, – в такую погоду только на пленер. – Что это? – Рисование на открытом воздухе. “Его лицо даже в темном приглушенном свете кафе выглядит, как фарфоровая статуэтка на музейной выставке,” – подумал Джемин, – “Словно какая-то драгоценность какого-нибудь императора древней династии.” – О, это должно быть очень занимательно. Их взгляды встретились и задержались, словно два магнита, которые не могут соприкоснуться, но и оторваться друг от друга тоже не могут. – Да, – Ренджун вздохнул, вернув глаза снова к рисунку, – я давно хочу сходить в рощу, рядом с рекой. Там недавно отремонтировали набережную – хороший парк получился. – Да, в лесу очень красиво, – “Будет блестеть твоя кожа под лучами света, пробивающимися сквозь листву,” – он не сдержал вздоха. “И как давно ты, На Джемин, стал таким романтиком?” – эхом отозвался в голове насмешливый голос Донхека. – Хочешь сходить со мной? – заправив за ухо каштановую прядь челки, спросил Ренджун, придвигаясь ближе, и их колени соприкоснулись под столом. – Куда сходить? – спрашивает появившийся из ниоткуда Донхек с набитым ртом. “Помяни черта - и вот он!” – В лес. – Хэй, Джемин, я бы так быстро не соглашался идти в лес с малознакомым человеком – вдруг он серийный убийца?! – подтрунивает тот над лучшим другом, замечая в воздухе остатки разрушенной им самим интимной атмосферы чужого момента. – Если бы я им был, я бы позвал тебя, Донхек, – хмыкает Ренджун. – И если бы кто-то не пропускал походы в кинотеатры, может, люди бы были более знакомыми, – поддакивает Джемин, – у тебя, кстати, из пирожка начинка капает. – Хей, На Джемин, только попробуй принести на себе жука – и ты будешь спать этой ночью на улице! – кричит из окна шестого этажа сонный Донхек, – Инджуни, нарисуй мне милую картинку с подсолнухами, даже если их там не будет! – и исчезает в темном проеме. Они вышли так рано, что солнце еще даже не показалось из-за горизонта, а в розовом предрассветном небе щебетали птички. И, зевая, Джемин чешет свой, под стать небу, бледно-розовый затылок и кричит в ответ: – Сам ты будешь спать на улице! Не сможешь ведь быть с жуком в одной квартире! Ренджун смеется, освещая все вокруг своей улыбкой, и передает Джемину плетеную корзинку. Тот косит на нее заинтересованный взгляд, но решает пока умерить свое любопытство. Глазея по сторонам, они идут, почти не замечая, как тишина вокруг них зарастает неловкостью. Путь лежал через богатенький район, полный частных домов и коттеджей, что так выделялись на фоне остального унылого серого города. Что в них было такого особенного Джемин не знал, потом смотрел на Ренджуна и еще больше терялся в этом вопросе. Что такого особенного в чужом имени, что хочется повторять его у себя в голове снова и снова? Что такого в его лице, которое улыбается перед мысленным взором, словно специально, стоит лишь только закрыть глаза? И шли они, словно специально, мимо самых красивых мест: то мимо цементной стены с такой чудесной фактурностью, то мимо кирпичного забора с кованым черным фонарем, так правильно заросшим плющом. Как же хотелось сфотографировать. На шее Джемина висела его крутая камера, на которую он любил снимать то, что сам очень любил. Например, на ней были рассветы тех дней, когда он отчего-то никак не мог уснуть, снимки улиц и милых котов, смазанные фотки Донхека, когда тот безудержно смеялся или корчил рожицы во время их совместных прогулок, и, конечно, самые лучшие из тех пирожных, которые Джемин испек. Он смотрел на Ренджуна, такого красивого со своим мятным рюкзаком, полным, очевидно, блокнотов, красок и карандашей, с бежевыми выглаженными летними брюками, футболкой с муминами, немного растянутой, наверно, любимой и легким вязаным кардиганом. Снять его на эту камеру означало признаться себе в том, что Ренджун занимает место не только картинками на карте памяти в телефоне, но и в его сердце. Что он не просто красивая модель для фотографий, а нечто большее. И это слегка пугало, отдаваясь холодом ладоней, или на улице так прохладно? “Он выглядит, как чёртова принцесса,” – подумал Джемин, снова взглянув на него, – "Оделся совсем ведь не для прогулки на природе". – Ты в лес собрался или на фотосессию? – спросил он вместо этого. – Одно другому не мешает, – и даже не поспопоришь. Ренджун ведет его по тоннелю изрисованному граффити, который сворачивался словно улитка. Туда, сквозь просветы между прозрачными пластинами, внутрь просачивались солнечные лучи, подсвечивая рисунки и надписи. – Я даже не знал, что у нас в городе есть такое место, – удивляется Джемин, уточняя, – такое классное место для фотосессий. Ты кстати не думал здесь что-нибудь нарисовать? – Думал, конечно. Я очень люблю это место. И у меня даже есть пара идей, но.. еще не решился. Большие пространства не совсем моя специальность, – он пожал плечами. – Знаешь как у нас говорят: для того чтобы коржи для торта пропеклись нужно время. Не торопись, ты почувствуешь, когда будешь готов, – Ренджун смотрел ему прямо в глаза и очень плохо сдерживал смех, – всему свое время. Нужно сильное внутреннее желание! – Все время забываю, что ты учишься на кондитера, – и его смех разлился, словно искрящийся бликами чистый горный ручей, отражаясь эхом о стены. – Если Донхек не сожрал и вторую половину пирожных, вытащив их из моего рюкзака, пока я спал, то ты сможешь в этом даже убедиться. – И все равно не могу представить, как судьба свела вас двоих лучшими друзьями!? Вы же такие разные – Донхек заваливает историю искусств, учась на эстрадный вокал в колледже культуры, а ты делаешь фотки на камеру и печешь торты на курсах кондитеров. Джемин улыбается, щурясь от яркого света, выходя из тоннеля. Он опирается руками о каменное ограждение набережной и вглядывается в окружающий природный пейзаж. – Что такое судьба по сравнению с Ли Донхеком!? Ну, и учительница, посадившая нас вместе в первом классе, особо не спрашивала. – Пойдем ближе к реке, вон там есть спуск! – воодушевленно указал Ренджун в сторону деревьев рядом с небольшим пляжем, хватая Джемина за руку и ускоряя шаг. От этого неожиданного жеста в руке Джемина забилось его собственное сердце, стук которого, ему казалось, можно было почувствовать сквозь кожу, что колола так, словно через нее пустили электрический ток. А Ренджун даже не замечал, что своей прохладной ладонью, такой нежной и мягкой, держит в руках чужое сердце. Все еще чертова принцесса. Они вдвоем стелят желтый клетчатый плед, держа его за края, словно столовую скатерть, и в этот момент у Джемина в голове проносится целая жизнь: их совместная с Ренджуном жизнь в загородном доме с белым забором и собаками, большой гостиной с картинами на стенах и запахом выпечки по субботам. Ренджун смотрит ему в глаза, нежно улыбаясь, и Джемин задается вопросом, видит ли тот то же самое? И наваждение пропадает. Утоляя свое любопытство, Джемин достает из корзинки прозрачный контейнер с сэндвичами, на ее дне лежит еще один с черешней и нарезанными персиками, а на каждой крышке акриловыми красками были нарисованы цветы – декоративные разноцветные тюльпанчики. – Вау, ты сам это украсил? Все, что ты делаешь, – это чертово произведение искусства! – срывается у него с губ тихо, но все равно слишком восторженно. – Может, потому что я сам – произведение искусства? – как бы невзначай произносит Ренджун, со щелчком открывая маркер. Джемин застывает на несколько секунд, улыбаясь с чуть приоткрытым ртом, пытаясь принять тот факт, что только что с ним открыто флиртовали. Ренджун за это время успевает сделать набросок его удивленного лица. Джемин усмехается и ведет головой мол “нет, меня так легко не проведешь” и достает из корзинки последнюю вещь – пластиковую бутылку с (конечно) муминами – и делает большие глотки красивой розовой жидкости, чтобы успокоить пересохшее горло, по пути надеясь, что это не клубничный сок. – Холодный чай с малиной. Донхек как-то говорил, что ты клубнику не любишь, – словно читая мысли, говорит Ренджун. Смущенно опуская голову, Джемин улыбается сам себе, снимая затвор с объектива фотокамеры. – Наверно, когда рассказывал, что на один из моих дней рождений подарил мне клубничный торт. – Какой ужас! – и снова смеется. От реки немного веет холодом, а в воде изредка плещется рыба, поначалу пугая своей неожиданностью, однако Джемину удается заснять пузыри и круги, расходящиеся рябью. Ренджун увлеченно оставлял на бумаге цветные следы, рисуя подсолнух, непонятно откуда взявшийся на берегу реки, и кота, лежавшего рядом. Но иногда, когда Джемин отворачивался, глядя в камеру, он нервно поднимал на него взгляд и нетерпеливо вздыхал. Казалось, тот снимал все: окружающие деревья, рассветное небо, аккуратно разложенную еду на пледе, как в лучших романтических фильмах, словом, все, кроме Ренджуна. Легкий ветерок своей нежной рукой перебирает страницы блокнота, когда тот тянется за ластиком. Они шелестят, открывая Джемину маленькую тайну – сквозь объектив он, задыхаясь, видит почти на каждой свои портреты, выведенные ренджуновой рукой. Поднимаясь выше, он смотрит на чужое лицо со слегка покрасневшими щеками и прикушенной нижней губой. Неужели, Джемин занимает столько же места в ренджуновом сердце, как тот в его, раз впустил на страницы своего блокнота? И, наверно, это длилось слишком долго, раз Ренджун отставил его в сторону и убрал карандаши. Наверно, это длилось слишком долго, что он, глядя прямо в камеру, тихо произнес: – Ты щелкнуть забыл. Что-то щелкнуло в этот момент в голове у Джемина, и он снимает фотоаппарат с шеи, наклоняется, опираясь рукой о контейнер со своими пирожными, что безжалостно мнутся, когда он нависает над Ренджуном и целует. Целует так сразу, сминая чужие губы, задыхаясь, отдавая всего себя без остатка. Ренджун отвечает ему нежно и с таким наслаждением, будто ждал этого тысячу лет, и ведет ладонью вдоль шеи. – Ты мне нравишься, – с довольной улыбкой заявляет Джемин. – Я думал ты никогда не признаешься, – выдыхает Ренджун. И Джемин целует его еще раз коротко, словно чтобы убедиться, каково это, – И если твои пирожные не такие же вкусные, как твои губы, то я отказываюсь их есть. Они смеются, глядя на развалившиеся пирожные, большая часть крема которых отпечаталась на крышке, а начинка вообще вытекла в некоторых местах.