Доживём до понедельника

Позовский курс был первый. И был лучше всех. Световая программа для них уже была записана. И была записана не Серёжей. Прямо перед началом прибежала Женя. — Я тебе подскажу по переходам. — Кто прописывал свет для них? — глухо спросил Серёжа. — Ваня, кажется. — До гастролей? Женя пожала плечами. Обратный калейдоскоп чуть не утянул Серёжу на дно, когда эти кадры со скоростью молнии начали проноситься в голове: расторопный услужливый Ваня, умеющий всем вокруг понравиться, вот он жмёт руку Позову, накидывает световые картинки, трепетно выспрашивая мнение хурука, вот они курят рядом, и Позов поджигает из своих рук Ванину сигарету, Ваня острит, Позов смеётся… «Да ёбаныйврот!» — ругается про себя Серёжа, — «Вот ведь — Бог не дал ума, зато фантазии хоть отбавляй!» — Серёж, убирай зал, — шепчет Женя. Серёжа нажал на темнитель, и концерт начался. Куда сел Позов, Серёжа не увидел. Зато увидел, как с последними аплодисментами в адрес своего курса, он осторожно выскользнул из зрительного зала. Оставаться тому после номера смысла совершенно не было. Наверняка он знал, что ничего лучше уже не увидит. Сегодняшний день Серёжа мысленно отправил в топку. По всей видимости, эта короткая полоса какого-никакого, но везения оборвалась. И для Серёжи вновь наступили обычные дни. Иногда казалось, что уж лучше бы он не знал. Не знал, как бывает по-другому. — Позовские, конечно, лучше всех выступили, — вслух размышлял Лёша, когда стены театра уже опустели и последний замешкавшийся студент отдал всё-таки затерявшийся в кулисах микрофон — Ванька тоже молодец, постарался. — Да, — пытаясь расслабить лицо и сжавшуюся грудную клетку, ровно ответил Серёжа. Как же в такие моменты он ненавидел себя. Каким гнилым и несчастным он был. Человек, который не может искренне порадоваться успехам других. И некуда деваться от зависти, которая разъедала его изнутри. Он сухо попрощался с Лёшей и сбежал. На улице было уже темно. И пусто. У служебки никто не курил: все, наверно, разбрелись по домам и кафешкам. Было ещё тепло, и ничто не гнало Серёжу в метро. Он устало вдохнул и медленно побрёл через арку во внутренний двор, удлинняя свой путь, лишь бы подольше не слышать шум дороги. Тишина рождала смирение. А в смирении сейчас больше всего нуждался Серёжа. В смирении своих желаний. Но и тут ему не повезло. Ещё даже не выйдя под открытое небо, он услышал раздражающий гул голосов и задорный юный смех. По правую руку от тротуара располагалась детская площадка, огороженная кустарником. Вообще этот двор всегда был довольно пустынным, и на протяжении двух лет, в течение которых Серёжа ходил через него туда-обратно, максимум кого он наблюдал на детской площадке это была парочка дворников ранним утром. Что было довольно странно, и наталкивало на мысль, что площадка находится под охраной. И вот, видимо, молодёжь наконец обнаружила довольно удобное местечко и как стая галчат налетела на тихий дворик. Серёжа поморщился. Кайфануть не получится. Он вышел под яркий фонарь, накинул капюшон и, засунув руки в карманы, ускорил шаг, стараясь быстрее пройти мимо гудящей толпы. И когда он уже почти завернул за угол в сторону станции метро, голоса словно разом притихли. И сзади раздался оклик: — О! А вот и мой мальчик! Серёжа напрягся словно дикий зверь. Ноги отяжелели и замедлили ход. Он, конечно, фантазёр, но… — Серёжа! Он обернулся сразу и как-то плавно, словно это был кто-то другой. Напротив в своей черной одежде и черной шапочке уже стоял Позов, протягивая к нему свои широкие ладони. — Зову тебя, зову, — улыбается он, принимая Серёжу в свои теплые объятия, — Здравствуй! Серёжа сжимает его талию. — Дмитрий Темурович… Позов отстраняется и внимательно вглядывается в Серёжино лицо. — Так рад тебя видеть! Они снова сплетаются руками. — И я вас! — Студенты мои, — махнув в сторону гомонящей детской площадки, — докладывает Позов, — Ты видел концерт? Как они тебе? — Так я вёл, Дмитрий Темурович. — Правда? — Позов улыбается, и Серёжа не может сдержаться: — Почему вы меня не позвали делать свет? — обиженным детским тоном произносит Серёжа. Странно, но рядом с Позовым он чувствует себя маленьким, чувствует себя как ребенок с добрым заботливым взрослым, который даст выговориться, пожаловаться и даже покапризничать. И всегда пожалеет, приголубит, оправдает. — Милый мой, но так я же тебя не знал ещё! Кто пришёл, с тем и работал. А сейчас я всем вашим админам сказал, что буду работать только с тобой. Серёжа чувствует, как светятся его глаза. Ему хочется снова и снова прикасаться к Дмитрию Темуровичу, проверяя, что тот не сон, не глюк… — Ты до метро? — спрашивает Позов. — А! Да, — Серёжа делает шаг назад, опуская глаза. Руководителя ждали его студенты. — Эээй, писюны! — крикнул Позов, и из-за кустов выглянули смешливые румяные лица, — Я пошёл. Давайте, до скорого. Молодёжь заголосила: «Ну, Дмитрий Темурович!», «Ну, чего так рано?», «Может, побудете ещё?!» На что Позов сложил губы в довольную трубочку и, подхватывая Серёжу под локоть, гаркнул через плечо: — Ну, тихо-тихо! Взвоете ещё от меня. И утянул Серёжу за угол дома.