CHARMED

Ещё через пару дней, когда все экстрасенсы отсмотрели материалы для выпуска, пришло время съемок готзала. И Дафна, и Олег, и Рома пока восстанавливались морально после всего произошедшего, но прошли дни мирно и даже… Нормально, не считая Соболевских кветиапиновых кошмаров. Этот ужасный нейролептик подолгу не давал ему раздуплиться с утра, и поэтому Дафна с Олегом настояли на том, что доберутся до Стахеева сами. И пусть у нее все еще побаливала борозда от петли на шее, она даже чувствовала себя вновь… Счастливой. Вот ещё скоро они все втроем наконец сядут поговорить… Бывшая Булгакова ведь даже пафосную речь приготовила. А пока они прибыли в готический зал. Шепсы тут же сцепились языками, Дафна чмокнула Перси в щеку и решила… Подойти к Нино. В конце концов, у нее вышло сложное испытание, и нормально поздравить Гасанову с прошедшим праздником так и не удалось, только через сообщение. — Хэ-э-эй, — протянула она, обнаруживая осетинскую парочку на подоконнике вдвоем. — Нинош, я хотела тебя ещё раз поздравить. Прости, что ничего не подарила, день выдался… Не легкий. Гецати аж просиял — он-то уже знал, как Гасановой важно общение с его бывшей ученицей. Но пока в разговор он не встревал — обращались-то не к нему. Наверное, лучше пока ретироваться и оставить дам наедине. А позже… Ему тоже есть, что сказать бывшей Булгаковой. Возможно, Костя в свете последних событий стал сентиментален, но вдруг прям… Припомнил, какая связь раньше была у него с этой девочкой. Нино не смогла удержать широкой улыбки от такого милого прозвища, да и просто была очень рада тому, что Дафна подошла к ней. — Не переживай! Мне было приятно получить от тебя даже просто сообщение! — тут же ответила Гасанова, слезая с подоконника, после чего подошла поближе. Она мягко коснулась плеча Дафны и слегка потрепала, — К тому же у тебя такое испытание было… я вообще в шоке как ты вспомнила про мой день рождения. В такой то обстановке. Когда Нино отсматривала материалы выпуска, то была в полнейшем шоке от происходящего на испытании. Все-таки видно как сложно любовной ведьме общаться с несвойственной ей стихией — бесами. Однако не смотря ни на что, Шепс на этом испытании была сильна! И самое главное… для Гасановой оказалось так важно, что даже с такой трудный момент Дафна о ней помнила. Да и вообще в свете последних событий, Нино все же тешила внутри надежду на то, что они с бывшей Булгаковой снова смогут дружить… как раньше. — Ну, ты тоже меня поздравляла, — неловко улыбается Дафна, пожимая плечами. — И вообще спасла, когда согласилась махнуться испытаниями. Я бы тогда не вывезла проходить. Без Олега рядом ведь даже на готзалы не приходила. Травками бы не накачалась — так и не набралась бы смелости явиться, честно. — Но ты права, это испытание тоже вышло в итоге… Не слишком удачным. Хорошо, что Коля вырезал, как и обещал, пару… Моментов. Это же Рома меня, считай, из петли вытащил. Снова. Она и сама не знает, почему так разоткровенничалась с Гасановой… Наверное, ей тоже ее не хватало? У Дафны объективно было не так много подруг за жизнь. Сестра, Лана, Нино и… Все, считай? Школьные приятельницы отвалились еще тогда, когда она в «Школу Экстрасенсов» пошла. — Мне было не сложно, — улыбнулась Нино, однако последующие слова Дафны её обескуражили. Рома ей помог с бесами… Отчего-то вдруг вспомнились одни из съемок, где Дафна, находящаяся явно под влиянием психоактивных веществ наговорила много… разного. Еще и их драматичные объятия с Олегом и сам Соболев объявившийся в готическом зале. Все же Нино не могла не поинтересоваться об этом у Дафны, ведь искренне переживала за девчонку. По ней же в последнее время видно, что ей правда хуево, и Гасанова просто не может оставить это без внимания. Все таки Булгакова не осталась безучастной, когда Нино оказалась в беде. — Слушай, может это не мое дело, но поделишься, что у тебя происходит в жизни? Просто… ты меня прям напугала на прошлых съемках, своими речами, — вкрадчиво поинтересовалась женщина, стараясь не спугнуть Дафну, такими откровенными вопросами. — Ну-у-у… А та прикинула в уме, что может рассказать. Не потому, что не доверяет Нино — лично ее она ни разу не предавала, а чисто потому… Потому что для Дафны все еще защита Ромы и Олега была делом принципа. Она не собиралась представлять в плохом свете ни одного из них и не потерпела бы осуждения своих мужей, поэтому решила выбрать наиболее аккуратную и обтекаемую формулировку: — Честно — я просто немного двинулась крышей в какой-то момент. В конце концов… Знаешь же, что у нас семья втроем. И я неверно расставляла приоритеты, отдавая больше внимания то одному, то другому. Это, в принципе, неудивительно, такие отношения — штука сложная, тем более подобного опыта ни у одного из нас раньше не было… Но однажды я тебе сказала, что просто умру, если потеряю одного из них. Это по-прежнему так. И всегда так будет. Знаю, тебе, наверное, все это кажется странным… Но знаешь, я с ними счастлива. И сделаю все, чтобы и они со мной были. Гасанова на всю эту тираду лишь обескураженно выдыхает. Помнится женщина еще давно шутливо сокрушалась, что Дафна может удивить её еще сильнее лишь новостями о полиаморных отношениях со своим бывшим. Однако теперь это была самая, что ни на есть настоящая правда. И это действительно вызывало некоторые вопросы, но… эй она же буквально любовная ведьма, да и если Даф счастлива, то это же замечательно! — Я понимаю, что все, чем ты поделилась это лишь верхушка айсберга, но я искренне рада, что ты смогла со всем этим разобраться и прийти к гармонии. Любовь это прекрасно… а когда ее больше вдвойне, то еще лучше, — женщина не может сдержать несколько нервного смешка, а потом просто мягко приобнимает Дафну за плечи. Вкладывает в этот жест всю свою материнскую нежность, которую испытывает к этой девчонке. Она ведь такая светлая и сияющая… совсем не хочется, чтобы этот свет кто-то затушил. И уж тем более не хотелось, чтобы она сделала это самостоятельно. — В любом случае… надеюсь я для тебя всё еще достаточный авторитет. Ну и если что, ты всегда можешь ко мне обратиться, — с легкой настороженностью добавила Нино. Она искренне надеялась, что их близкий контакт с Дафной не сойдет на нет, ведь… Гасанова её правда ценит как подругу. Не так много девушек в своей жизни она действительно могла так назвать. А Булгакова все же смогла попасть в это число. — Вроде как теперь я вас с Костей друг к другу толкнула, — беззаботно рассмеялась Дафна, потрепав Нино по плечу в ответ. — Так что кто тут авторитет… Шучу, если что. Я была рада узнать, что он тебе котенка подарил. Я верно понимаю, что проблемы в раю закончились для всех? Она ведь тоже и к Гецати привязана была, если уж быть откровенной. Даже будучи мелочью совсем, с Днём учителя его поздравляла. Тут в своей манере душнил, что это — профессиональный праздник настоящих учителей, но Булгаковой всегда плевать было, все равно поздравляла. Со временем Костя даже начал это с нежностью ценить и искренне благодарить в ответ. Приятно знать, что у него с его женщиной все налаживается. — Да, тут ты права, — прыснула со смеху Нино, — Серьезно, что бы мы без тебя делали, — стрельнув влюбленными глазками, на отошедшего в сторону Костю, добавила она. Отчего-то ей очень сильно захотелось его вновь обнять и прижаться поближе к его крепкой груди. Мысли у Гасановой в последнее время были очень сладкими и ванильными. Она совсем не узнавала себя — по сравнению даже с началом этого года, Нино словно была совершенно другим человеком. Но надо сказать, что изменения все же были хорошими. Было всё-таки в этом что-то сакральное, чтобы позволить себе быть слабой рядом с кем-то. Коротко обняв Дафну, Нино все же отошла в сторону — чувствовала, что ведьмочке есть о чем поговорить с Костей, а до начала съемок оставалось совсем немного времени. И Гецати почувствовал, что ему уступили место. Он усмехнулся и теперь сам подошел к бывшей Булгаковой, шутливо перекатившись с пятки на носок, пародируя неловкого школьника — так ведь Дафна назвала его весной, говоря про его влюбленность в Гасанову? — Не хотел подслушивать… — Хотел, — смеется та в ответ. — И все же… Я так понимаю, будешь брать двойную фамилию? Вообще-то Гецати просто пошутил. Поэтому моментально преисполнился, когда бывшая ученица весьма серьезно ответила: — В планах, да. Понятия не имею, как мы объясним это публике в нашей стране, но… Дафна Соболева-Шепс. Неплохо, а? — и вновь смеется, подмигивая наставнику. А у него будто холодный пот даже на лбу проступил. Костя тупил пару мгновений, а потом вдруг… Так и посыпался. Обычно его могли рассмешить только Нино, Череватый и Надежда Эдуардовна. Дафна обычно вызывала чисто отеческие чувства, а тут прям… Да. — А ведь забавно получилось, — вдруг подмечает мужчина, с веселой задумчивостью потирая густую щетину. — На вашей свадьбе. Я, считай, почти родственник со стороны невесты. Нино была вхожа в семью Шепсов, Олега знает ещё со времен… — Еще со времен смешных стрижек, — заканчивает за него Дафна. — Я не это хотел сказать. И вновь они сыплются — аж почти до слез. Но все же Костя продолжает: — Мы неплохо были… Шокированых на свадьбе вашим тройным перфомансом. Но я раз за тебя, Даф. И ты знай, что я буду пожизненно тебе благодарен. За Нино. И ты всегда можешь обратиться и ко мне тоже. — Знаю, Кость. Ну, буквально — все знаю. Во-первых, видала ваш парный осетинский ахуй на свадьбе, а во-вторых… Никогда в тебе и не сомневалась. Отдалились, да, но ведь бывает такое, когда люди долго не общаются, но остаются близки. И Гецати прям ей гордился. Всегда считал, что в Дафне мудрости полно, просто иногда то подростковые гормоны через край, то материнские… Поэтому он лишь удостоверился в том, что в свое время сделал правильную ставку. И оценку тоже. Когда начались съемки, он, сияя, перевернул фото Дафны с десяткой. Следом — Саша, Перси, Нино, Надежда Эдуардовна. Башаров поинтересовался, ждать ли ему новый победный танец младшей из близняшек, но та оборвала его лаконичным: — Нет. Это было бы некрасиво. Некрасиво по отношению к Нино. *** Все следующие дни, в том числе и тот, когда Перси отправилась на свое испытание, Дафна занималась исключительно греческими ритуалами, всячески выгоняя из дома бесовское присутствие. Твари все ещё слетались на энергетику Марка, как мотыльки на свет, хотя… Скорее были похожи на блядских комаров, по теплу находящими кровь. Но бывшая Булгакова не собиралась давать им корм. Накипело. Вот и сейчас, пока Олег был занят очередным стримом, а Рома раздуплялся на кухне с кружкой кофе, завернутый в одеяло, Дафна расположилась в своей бывшей комнате, где неизменными остались алтари греческим богам. Разве что… Запылились немного. Жрица привела их в порядок и теперь призывала нимф для защиты. Горные породы должны были привязать к их дому ореад и агростин, ветви с засушенными листьями лесных деревьев привлекали внимание дриад, пресная вода — наяд, а соленая — нериад. Дафна чувствовала себя легко в их окружении. Именно эта энергетика ощущалась родной, будто она вернулась в свой магический дом. Небольшой ритуал как раз подходил к своему завершению, когда раздался звонок в дверь. Чтобы не отвлекать мужей, бывшая Булгакова оставила свечи догорать, а сама направилась в приходую и вдруг… настороженно притормозила. Эту энергетику трудно не узнать. Опять? Устало вздохнув, Дафна отпирает дверь, решив про себя, что то, что отец не воспользовался собственными ключами и не вломился без спросу, решив деликатно позвонить — уже хороший знак. Но, черт возьми, она не ожидала, что Олег и Рома тоже среагируют и выйдут в прихожую следом. Что ж… Неловкая встреча состоялась. Михаил Афанасьевич мялся на пороге. Было видно, что он… Словно боится свою дочь? Да. Похоже на то. После ее слов о том, что, если он будет оскорблять ее мужей, Дафна не даст ему видеться с внуками, Булгаков-старший, что называется, преисполнился. — Пап? А в голосе ее все равно стальные нотки чувствуются, когда она складывает руки на груди. — Привет, доченька, — да, великий и ужасный с таким виноватым лицом выглядел даже комично. Особенно когда пытался избегать взглядом мужей за ее спиной. — Я хотел… — Извиниться перед Олегом и Ромой? О да. Она непреклонна. — Даф. — А вот Олег едва не умоляет. Он все еще считал, что Михаил Афанасьевич всё-таки был больше прав, чем нет. Ну, эмоции никто не отрицал. Но ведь и они тоже дел натворили. Да и после рассказа Аллы Евгеньевны… Чисто по-отечески, Олег его абсолютно понимал. Да и по-мужски, ведь очевидно, что для легендарного чернокнижника вот так приехать с повинной — это уже само по себе невероятно сложно. Шепс не злился. Вообще. И не очень хотелось после того, как в жизни все успокоилось. Но совсем растерялся Рома. — Здравствуйте, — медленно произносит он, толком и не вдумываясь ни в реальную цель приезда, ни в то, что от отца требует Дафна. Просто в моменте накрывает — и его тогдашняя истерика, и то, что было после. То, что было после… Дыши. В голове — привычный кветиапиновый кисель, но появление отца девочек оказывается очень ярким триггером. После проклятия у Ромы даже зашевелились к Михаилу Афанасьевичу робкие сыновьи чувства, как у несчастного ребенка, который цеплялся за каждую взрослую мужскую фигуру, проявившую к нему хоть какое-то внимание, но сейчас — опять отрубило. Остался только традиционный инфернальный ужас. Червяки могильные вкусные, да. И все же, он не сбегает. Не выключается, как раньше. Разве что взгляд тупит и голову в плечи вжимает. Стоит так, пока не чувствует прикосновение. Олег по спине треплет, и Рома вдруг ему так ужасно благодарен. И даже голова работает. Потому что Рома прекрасно понимает, что Олег — не злится вовсе, ему самому — просто жутко, не более, а вот Дафна по-настоящему обижена за всех. И Соболев подходит к ней ближе, устраивает острый подбородок на плече, успев поцеловать, и шепчет: — Все хорошо. — Все хорошо, — поддакивает ему Олег. — Нет, — упрямо не соглашается девушка. И хоть немного успокаивается, тут же поднимая руку, чтобы погладить Рому по щеке, все равно продолжает, обращаясь к отцу: — Нет, так не пойдет. Пап, если ты не уважаешь мой выбор, то не уважаешь и меня. Мы все трое совершали ошибки. Я тоже. Не надо во всем винить моих мальчиков. Да и я… Честно, я больше не нуждаюсь в защите родителей. Просто напоминаю, что я сама матерью в январе стану. И это только в первый раз. На последних словах у явно пристыженного Михаила Афанасьевича аж глаза заискрились. Он, до этого смотревший в пол, даже позволил себе обвести Рому и Олега взглядом. — Содомия, как ты выразился, папуль… — продолжает его дочь. — Это теперь моя жизнь. Счастливая жизнь. И если ты хочешь лишить меня счастья в угоду каким-то принципам… То ты меня не понимаешь, а между близкими людьми такого быть не должно. — Ты права, — вдруг спокойно соглашается отец. И даже голос его звучит мягко, а не как раскат грома… Как все привыкли. — Ты права, Дафна. Я виноват. Я не сдержался. И я не привык считать, что вы с Персефоной… Взрослые замужние девушки. И тогда Булгаков, даже расправив широкие плечи, обращается к Шепсу и Соболеву: — Роман, Олег… Я приношу вам свои извинения. Я не имел права… Лезть в вашу семью. Рома на Олега косится почти беспомощно, потому что понятия не имел, как надо реагировать. Он, вроде бы, тоже не был обижен, ведь объективно — Михаил Афанасьевич тогда был прав. Жесток, но прав. Просто… наверное, Рома был обижен, но не за то, что отец девочек прицельно прошелся по всем его триггерным местам. Нет, это заслужил. Он же просто… правда поверил в то, что у них могут получиться… хорошие отношения. Реально, с вот этим самым отцовско-сыновьим вайбом. Что однажды все то хорошее, что он делал, делает и еще будет делать, перевесит дерьмовое прошлое. И хотя Михаил Афанасьевич просил прощения… Не сейчас. Очевидно, что не сейчас. Нет, Рома прибежит галопом, стоит его только позвать, потому что на деле все еще ждет чуда, но просто… не сейчас. Не сейчас, когда у него, как в старые-добрые, губы леденеют от этой мощной ауры. — Все хорошо, — снова невпопад повторяет Соболев. К счастью, Олег его спасает. Выступает вперед, спокойный, как удав, улыбается даже. И протягивает Михаилу Афанасьевичу ладонь для рукопожатия. И когда оно состоялось, стало так… совсем хорошо. Последние недели ему нравились тем, что все проблемы разрешались как будто сами по себе. — Мы больше не подведем ваше доверие, Михаил Афанасьевич, — заверяет Шепс твердо. Говорит за двоих намеренно — бледный Рома благодарно улыбается. Олегу думается, что его мощная чернокнижная аура придавливает сильнее в том числе и потому, что своих сил у него нет. Хотя с Марком при этом они существовали прекрасно. Энергия роднее? — И Дафна будет самой счастливой. Как и… ваши внуки. И внучки. С Ромой они переглядываются как-то невольно, и становится понятно, что разговор про будущих детей состоялся с обоими. Олег улыбается. И очень пытается сгладить напряжение, когда говорит: — Ром, отлепляйся. Именинницу сейчас будут поздравлять. И неважно, что с дня рождения прошел почти месяц — он выдался сложным. Олег чувствует мощнейшую защитную магию и как-то даже… самому интересно посмотреть, что там. Михаила Афанасьевича тоже прям… Отпустило. Он даже словно посмотрел на парней этих другими глазами. Как на… сыновей? Олег только что вызвал в нем волну сильнейшего уважения, которое Булгаков даже не пытался скрыть, а Рома… Жаль его стало. Жестче, чем по Соболеву, он только по Саше прошелся. А чувствовалась ведь в нем эта… ломкость. — Я был несправедлив, — на всякий случай добавляет чернокнижник, глядя на этот раз прицельно Роме в глаза. И сам достает из нагрудного кармана бархатный мешочек, протягивая его дочери. Дафна принимает его в руки, тут же с интересом заглядывая внутрь. И сама тает по отношению к отцу, когда видит, что там. За цепочку она достает массивную платиновую подвеску с солнцем, луной и звездами. — Это… На всю семью защита, — откашлявшись, поясняет Михаил Афанасьевич. — Пап… И уже в следующее мгновение Дафна виснет у него шее. Тот смеется с довольно хрипотцой, с нежностью поглаживая младшенькую дочурку по спине. — Я рад, что нравится. — А вам? — а та, не отлипая от отца, оборачивается к мужьям с лукавой улыбкой. — Слышали? На всю семью. — Платина так хорошо работает на защиту, — со знанием дела заявляет Олег. — На нее вообще негатив не цепляется, в отличие от золота. Это просто невероятно крутой подарок. Михаил Афанасьевич, большое вам спасибо. Это… это очень ценно. И теперь не было сомнений в том, что с такой защитой больше ничего к их семье не прицепится. И теперь все просто обязано быть хорошо. Как будто и в доме сразу дышится легче обычного. И… Рома всё-таки подходит ближе. Может, магией притянуло. Стоит рядом с Олегом, переминаясь с ноги на ногу, пока Шепс не говорит: — Там есть звёзды. — Звёзды? — переспрашивает Соболев совсем растерянно. Олег кивает, потрепав его по плечу, и Рома находит в себе силы ломко улыбнуться, смотря на Михаила Афанасьевича с Дафной. Звезды… защита на всю семью… Значит, там все? Он не успел разглядеть. Солнце, луна и звезды. Неразрывное триединство. И тогда в воцарившейся на мгновение тишине Рома вдруг спрашивает: — А не хотите чаю? Там еще много лаванды Даф… Получается чуть неразборчиво, потому что у него губы ледяные и совсем не слушаются, но Рома… хотел же меняться. И будет. И даже если пока еще рано… за чай его точно никто не убьет, да? Просто… попытаться? Даже если жутко. Даже если он все равно почему-то… чувствует себя брошенным, что ли. Не преданным, а даже… Так глупо. А Дафна переводит взгляд на отца, молча передавая сообщение: «не сейчас». И тот понимает. И хотел бы, может, остаться, побыть с ними всеми, но дочь права. Делов он натворил много, а им не помешает… Решить все самим. Поэтому гроза всея русской эзотерики добродушно отзывается: — В следующий раз обязательно, Роман. Но сегодня у меня ещё есть дела. Отдыхайте, дети… Или, простите, родители. Потому что ведь малышка его, действительно, уже и малышка вовсе. И как только дверь за Булгаковым закрывается, Дафна берет за руки обоих мужей. Для отца ещё рано, но для них троих — вот самое время. Она ведет их в гостиную, где усаживает Олега в кресло, сама садится к нему на колено, а напротив на диван заставляет опуститься Рому, чтобы взять его обе руки в свои ладони. Трясутся почти. Чувствуя поддерживающие касания Шепса до своей спины, Дафна успокаивается и сама и пытается передать теперь это умиротворение Соболеву через поцелуй. Как закольцевались. — Губы леденющие, — ласково ворчит она, растирая его ладони. — Ну, ты чего? Снова режим самого милого котенка Чмони? И ободряюще улыбается, объявляя: — Родные мои, я вообще-то речь для вас заготовила в лучших традициях Ромкиных кветиапиновых снов. — Это я-то… — вскидывается было Рома, а потом как озаряет. — А, ну да. Я котенок Чмоня. Почему я упустил новый семейный мем? И хотя его все равно немного потрясывало, потому что появление Михаила Афанасьевича стало слишком впечатляющим, а попытка с ним поговорить — так вообще, от вот этого вот всего стало… тепло так. Рома и сам не замечает, как непослушные губы растягиваются в улыбке, но решает, что на диване слишком далеко. Поэтому он перебирается на подлокотник кресла, чтобы иметь возможность опять растечься у Дафны на плече, упиваясь ее теплом и любовью, и при этом — быть ближе и к Олегу и его заразительной ауре спокойствия. — Облепили, — ворчит Шепс шутливо, потому что улыбается широко. Вот так ему нравилось гораздо больше, чем когда они все старательно друг от друга бегали. Теперь — вместе. Наконец-то. Да и… это же он позволил эту Содомию. И он все еще ни о чем не жалел. А самое забавное, что Олег ведь успел предпринять попытку перед Ромой извиниться. И пока он мялся, Соболев вдруг перебил его философским: «За что? Я забыл». Вот тогда Шепс выдохнул окончательно. Не забыл, конечно же. Просто… все, наконец-то, действительно хорошо. А в любви к Дафне за счет того, что они совершенно разные, наконец-то был достигнут определенный баланс. — Так ты — Чмоня побольше, — тем временем продолжает Рома Дафне в шею. — Чмоня побольше держит на себе просто Чмонь, чтобы никто не поломался, поэтому к тебе все липнут. А потом у нас родятся Чмони поменьше, и тогда полный комплект, как матрешки. И… — Кветиапин? — интересуется Олег почти сочувственно. — Кветиапин. Скучаю по временам, когда пил половинку, — вздыхает Рома в ответ. — Все, жена, жги. Я и его преисполнил. Не сильно травмируется. — Мы серьезно поменяем тебе нейролептик, — тянет Дафна. — Хоть про Чмонь и матрешек мне понравилось, сколько можно мучиться… И деловито откашливается, чуть меняя положение, чтобы смочь взять обоих мужчин за руки и держать их в своем поле зрения. — В общем… Я об этом тоже думала ещё под чудо-травками если честно. Кстати, я их у Череватого стащила… Вроде он до сих пор даже не заметил. Ладно, это неважно. Лана все в унитаз спустила. Я хотела вообще про другое. И ещё вдох, выдох. Эта на шее сверкает кулон с их тремя символами, сразу как-то даря и больше сил. — Короче, смотрите. Мы же с вами втроем солнце, луна и звезды, да? А ведь если так подумать, то солнце — звезда и есть. Ну то есть… Это вроде объясняет то, что мы с Ромашкой, ну… Одинаковые такие. В своей боли. В неумении адекватно с ней справляться. А луна… Луна ведь солнечный свет отражает. И это будто прям про то, как Олежка каждый раз меня успокаивает. С самого начала успокаивал, вот как даже просто общаться стали. Но при этом всем… Луна и звезды — это про ночное небо. Одно без другого обычно как-то и не представляют, как и я не представляю себя без вас обоих, — и наконец Дафна звучит прям уверенно. — И перед обоими должна и извиниться. И подождите, не перечьте. Как сказал Саша, когда просил у меня прощения — не забирайте у меня это право. Я люблю вас обоих, и это было ясно с самого начала. Я не смогла бы чувствовать себя полноценной и счастливой, не будь рядом одного из вас. И это уже неоспоримый факт. И не потому, что кто-то из вас делает что-то не так, а просто… Да, вот такое у меня огромное сердце. Всем места хватило. Не даром от солнца не скрыться, считай, если уж светит. Светло даже в тени. Но мне важно, чтобы вы оба тоже были счастливы. И… Скажите мне здесь и сейчас, если кого-то хоть что-то в этих отношениях расстраивает. Это, возможно, ещё и не все… Но сначала Дафне важно услышать, что скажут они. Но сначала понадобилось время немного переварить. Рома опять особенно многозначительно покосился на Олега, и в глазах так и читалось красноречивое — «Кветиапин заразен…». Олег же даже… задумался прямо. И вроде бы — тот еще любитель много подумать, но ни разу не посмотрел на всю эту небесную историю под вот таким углом. А между прочим ведь… имело смысл. Огромный. И даже подаренная Михаилом Афанасьевичем подвеска как символ защиты всей семьи… — Тут прикол даже не в том, что от солнца светло даже в тени, — внезапно вклинивается Рома, — тут прикол в том, что солнце эту тень буквально выжигает. Намертво. Ну то есть… нет темноты больше. По крайней мере… хочется верить. — Что солнце, что луна, что звезды — это изначально про свет. Просто иногда бывают периоды, когда его не видно. И это не чья-то вина, а просто естественный порядок вещей, потому что у всего бывают темные фазы, — замечает Олег. И все же улыбается, качая головой: — Понимайте как хотите. Это к вопросу о том, что они скоро сведут его с ума своей тенденцией извиняться за все и сразу. В том числе за то, в чем никто не виноват изначально. Просто — так получилось. И вообще, это он всегда начинал. Но если сейчас об этом сказать… — Вы б мне такое не говорили, когда мне скоро опять нейролептик пить, — самым озабоченным тоном выдает Рома после недолгого молчания. — А то я прям это… начинаю чувствовать максимальное преисполнение. Будут мне сегодня всякие солнышки с ножками… Как это, вы играли хоть раз в «Пять ночей с Фредди»? Там в какой-то из частей аниматроник, я забыл, Воспитатель что ли, он вот то в Луну, то в Солнце превращается, и с него дети в саду пиздец уссываются, вот, вот это мне сегодня и приснится… — Ничего страшного, — смеется Дафна. — Мне с год приходилось спать под музыку из «Hotline Miami», если помнишь. Серьезно, ты когда в нее задротил часами, я с ума сходила… Он же тогда торчал. Сам не замечал, что аж ночь могла уйти. На самом деле… Она сейчас испытала нехилое такое облегчение. Все снова хорошо. Наверное, Олег прав — пиздец случается. И они должны были через него пройти, чтобы все равно остаться вместе, чтобы окрепнуть всей семьей. И поэтому сейчас Дафна гладит ладони обоих, едва ли не светясь. — А кто первый меня поцелует, с тем я поделюсь пиццей, — добавляет она. — Что? Я успела заказать перед тем, как ритуалить начала. А кто вообще не поцелует, ни кусочка не получит… А там три вида… С соусами всякими… На самом деле, они даже не сговаривались. Ну, физическим образом — так точно. Просто в моменте, когда Рома потянулся к щеке Дафны, чтобы ее поцеловать, с другой стороны то же самое сделал Олег, и получилось почти синхронно. На самом деле, Роме в моменте подумалось, что оставлять Олега без пиццы будет подло, поэтому он не полез к губам. Сам Шепс решил то же самое. И хотя втроем они уже целовались, но… — Я все равно был первый, — как ни в чем не бывало заявляет Рома. И даже руки уже почти не трясутся, разве что совсем чуть-чуть. Последствия прошлой жизни. — А ты и так жрешь, как конь. Давно хотел тебе в этом признаться. — А ты ничего не жрешь, так что баланс восстановлен, — парирует Олег со смешком. — А еще я ничего не говорю про то, что у меня опять нет сигарет, хотя вчера еще была пачка. — Я сплю целыми сутками, мне когда за ними идти? — Ну да. Не поспоришь же. — Нет, ты, конечно, можешь разориться мне на электронку, и я буду счастлив, но я же тогда вообще шевелиться перестану, а так доползти до твоих сигарет, чтобы ты не заметил, вылезти на балкон, покурить так, чтобы ты не засек, что это твои сигареты, и… В итоге, когда Олег в порыве чувств притягивает их обоих к себе, Рома верещит громче всех, потому что падает со своего подлокотника. В мешанине рук уже сложно было понять, кто кого обнимает, но стало… ну, прямо совсем хорошо. И Шепс, снова на правах инициатора, только теперь содомичных объятий, не может не сказать: — Не знаю, как я без вас жил. Ну… без обоих. Потому что делить вас — это бред. А Рома, уже совсем болтаясь на грани от того, чтобы разрыдаться от умиления и счастья, вдруг почти с ужасом переспрашивает: — Подожди, я реально играл в эту хуйню часами? И ты спала под этот бит? Какой позор… Они так развалились в этом кресле втроем, что со стороны даже не особенно можно понять, где чьи конечности, словно гостиную захватило многолапое чудовище. Гигантский паук. И Дафна прям тает, чувствуя тепло сразу двух любимых тел, чувствуя радость сразу двух любимых душ. — Да, Ром… Было… — сокрушенно выдыхает она, чтобы сразу же опять звонко рассмеяться. И как раз в этот момент раздается новый звонок в дверь — на этот раз курьер с пиццей. И вновь сокрушенный вздох. — Так, почапали на кухню, — призывает Дафна. — Но потом я предлагаю лечь так же, только желательно в кровати. От этого кресла реально все затекает… *** Финальный круг испытаний настает незаметно. Сидя в машине между Марьяной и Надеждой Эдуардовной, Перси все еще не могла поймать ощущение, что как бы, ну… все. Больше тебе никаких испытаний, никаких расследований. Скандалов и интриг — туда же. И было как-то даже… иррационально грустно. Как будто у тебя сейчас вырвут что-то такое… важное. Технически, так и было. Сколько слез выплакано, сколько смеялись, сколько ссорились, и… Блять. Какая она сентиментальная. Это все еще скачущие гормоны? — В финал собираешься, красотка? — вдруг интересуется у нее Марьяна, которая полдороги потратила на ругань с Надеждой Эдуардовной. — Я бы хотела тебя там видеть. Перси, уже забывшая о старых обидах на Романову, да и думавшая вообще не о том, только пожала плечами. Да. Скоро начнется же. Башаров специально держал интригу, будет финалистов трое или четверо, будет учитываться только общее количество баллов или какие-то дополнительные факторы… В целом-то, все было предсказуемо. Дафна, Олег, Влад. Тут даже последние испытания ничего толком не поменяют. — Я когда в начале сезона поднялась, мне прямо даже… захотелось, — признается бывшая Булгакова. — Ну, подумала, что это прикольно было бы. А сейчас я опять пропустила испытание, и… И без Саши она никуда не пойдет. Почему-то казалось неправильным, если она каким-то образом попадет в этот финал, а он — нет. Как будто Перси так себя над мужем возвысит, как практика. А она так не хотела. Она вообще больше… не хотела никаких конфликтов. — Он отдаст тебе баллы, — вдруг с загадочной улыбкой выносит вердикт Марьяна. — Я уверена. — Не приму, — отмахивается Перси. А вот сама отдать — вполне могла бы. Сегодняшнее испытание проходило в Сочи. По дороге на испытание Марьяна предложила остановиться у моря, сбросить в него весь негатив, и вот тогда они с Шевченко начали долго и смачно ругаться. Прямо орать. Только что ехали в машине более-менее спокойно, а сейчас прямо визжали. Камера все периодически переключалась на Перси, замершую у воды, но она присоединяться не планировала. А вот вода… Неплохая идея, кстати. — Персефона! — окликает ее кто-то из съемочной группы, но она не слушает. На ходу снимает обувь и носки, подходя к воде. На дворе — конец ноября, море — ледяное уже, и когда волна накрывает ступни, пробирает жутким холодом… А вместе с тем — хорошо. Пальцы сводит от холода, но Перси все равно идет дальше в море, пока воды не становится по колено. С берега кричат, маячат ей усиленно, требуя вернуться, а Перси смотрит на морскую пену и с облегчением выдыхает. Может, сила самовнушения. Может, и правда у воды все-таки какая-то магия есть, но вместе с тем, как ее пробирало холодом, словно исчезало все плохое. И вся эта боль внутри. Недоплаканная. И низ живота вдруг аж свело, но ощущение это казалось каким-то… приятным. Знаковым, что ли. К черту финал. К черту все эти испытания. Все уже хорошо. Дальше — будет лучше. Теперь уже точно. *** — Персефона! — Со стороны выглядит, как будто Кислицин ужасно рад ее видеть. На деле — вряд ли. Перси тоже скептицизма не скрывает — все-таки сейчас она больше бы хотела увидеть… другого ведущего, но Рома, естественно, будет только на финальном, с Дафной и Олегом. — Сегодня задание простое. Тебе нужно рассказать все, что ты почувствуешь об этом доме или о его жителях. Готова? — Легко, — пожимает плечами Перси. Только что-то идет не так сразу же. В привычный ритуал призыва вмешивается… что-то еще. Перси сидела на земле, в нарисованной пентаграмме, с расставленными свечами, и огонь вдруг потух. Это были не бесы. Да. Это были не бесы. — Мертвых много, — заторможенно протягивает Перси. Точно. Они. Неясные тени, мечущиеся вокруг наблюдателей. Сквозь плотный барьер пытались продраться родные когтистые лапы, но их не пускали. С ней настойчиво хотели поговорить мертвые. — Персефона? — аккуратно зовет ее Кислицин, но Перси не слышит. Даже глаза посветлели — почти стеклянные. Потом она даже не сможет воспроизвести факты о мертвых, которыми сыпала в лучших традициях Шепсов. На нее смотрели, как на больную, пока она перечисляла диагнозы и как будто бы рандомные имена, пока не произнесла… другое имя. Дедуля-целитель. Травник. Якобы от Боженьки, весь из себя такой благостный. И когда люди приезжали к нему, сначала действительно становилось легче. Только пока в одно ухо мертвые стенали о своих смертях, в другое бесы ехидно шипели о том, что их всех не лечили. Их всех убивали, скармливая злу, которое добренький целитель призвал, чтобы получить силу. — Они думали, что им легче, — глухо шепчет Перси, — а на деле… перед тем, как умираешь, тебе действительно легче. Жителей дома беспокоили все и сразу — и мертвый дед, которому не давал упокоиться вызванный им демон, и души убитых им людей, и то самое зло, голодное и раздраженное. И оно реагирует на Перси, тянет к ней свои загребущие лапы… а она улыбается. — Мы сделаем это на консилиуме, — говорит девушка уверенно. — Я заберу демона. Зачем же его уничтожать? Такой… миленький прямо. Он может помочь в работе. Если его приручить. А у Перси уже, вроде как… опыт в приручении имеется. Таких вот зараз, которых все считают противными и страшными, которых никто не любит. А ей вот нравится. Очень даже. И подкормить его будет чем. Только… с чего вдруг так разорались мертвые?.. *** В этот раз Костя с Нино решили отсматривать материалы грядущего выпуска вместе. Лежа на диване. В обнимку. Потому что в последнее время атмосфера романтики так и витала во всей квартире, и на самом деле им было так хорошо рядом. — Марьяне как обычно, лишь бы с кем-нибудь посраться, — тяжело вздохнув, заключила Нино. Она смотрела на эти разборки любимейшей Надежды Эдуардовны и Романовой с неприкрытым скептицизмом и недовольством. И то, как они «пришли к миру», Гасанова оценивала весьма неоднозначно. Потому что сама уже пыталась протянуть руку помощи Марьяне — беспокоилась её самочувствием, когда Дафна не позвала её на бебишауэр, просила за неё приглашение на свадьбу. А в итоге, что в ответ? Прекращение всего общения, когда Нино оступилась, хотя Романову это никак не касалось. Да и слишком хорошо женщина помнила этот ненавязчивый флирт Марьяны и Кости. И если своего возлюбленного Гасанова еще хоть как-то могла понять и забить на произошедшее, то подлость рыжей ведьмы сразу бросалась в глаза. — Согласен, — даже устало выдыхает Гецати, ненавязчиво поглаживая Нино по плечу кончиками пальцев. Бездумно вырисовывал на ее коже неведомые узоры. — Но я даже не удивлен. Думал, что она может исправиться, но… Марьяна остается Марьяной. А он ведь говорил ей, что поменял мнение о Романовой… Тяжело, конечно. Сейчас Косте даже словно было… Стыдно? Да, похоже на то. Тот эпизод вспоминать совсем не хотелось. И потому он, вновь вздохнув, без задней мысли поцеловал Гасанову в висок. Как будто извиняясь. Женщина тут же довольно улыбнулась и поближе приникла к Косте. Конечно та ситуация с Марьяной все еще задевала, что-то глубоко внутри. Нино же прекрасно помнила как в приступе ревности и злости разбила кружку в гримерке. Но на самом деле это ведь и не ревность толком была, просто огромная обида, на то, что в трудный момент Гецати стал флиртовать с Романовой. Которая ведь на самом деле никогда и не менялась в лучшую сторону. Лишь пользовалась удобными обстоятельствами. И во время дружбы с ней, и когда они к Костей расстались. Но… к черту! Нино даже больше не хочет об этом рассуждать. Во всех отношениях бывают трудные периоды, которые нужны для переосмысления многого. Однако теперь, Гасанова просто хочет забыть это как страшный сон. В какой-то момент Нино словила прилив нежности, и прижимаясь к Косте поближе, она мягко провела ладонью по его щеке и повернула его лицо к себе. Все эти размышления о кризисах отношений натолкнули её на мысль о том, что ей точно есть, что сказать Гецати. — Кость, я люблю тебя, — вкрадчиво произнесла Нино, не отводя взгляда от Костиных глаз. А сама пыталась во всю фразу и касание вложить все свои чувства, испытываемые к этому мужчине. И тут завис уже Гецати. Прям конкретно так затупил, аж замер — у него и самого в голове зазвучал собственный голос, когда он впервые признался Нино в Осетии. Тогда они тоже так нежились. И тогда она просто поцеловала его вместо ответа. Будь Костя менее благородным мужчиной, он бы даже гадливо отомстил, но он… Не такой. И дело не только в этом. Сейчас, услышав это признание, он понял, что вообще-то… Тоже ее любит. И не переставал. Даже когда думал, что разочарован. — Я тоже тебя люблю, Нино, — выдыхает Гецати, казалось бы, спустя вечность. Вечность ахуевания и последующего преисполнения. А Нино в эти несколько минут, что Костя молчал казалось словила несколько микро-инфарктов и просто напросто испугалась. Что он не ответит. Что он поступит с ней так же, как когда-то она с ним. И наверно именно эта мысль вдруг заставила женщину аж встрепенуться. Нино должна объяснится ему, почему тогда промолчала. Почему так трусливо поцеловала его, вместо честного ответа о своих чувствах. Она ведь тогда действительно проявила слабость и малодушие… А сейчас Нино просто обязана проявить смелость. Ради них. — Знаешь, нам надо поговорить, — слегка отстраняясь и приднимаясь на локте, произнесла Нино. — А точнее мне есть, что тебе сказать. Потому что сейчас, я не хочу, чтобы между нами были какие-то недопонимания. Костя сначала немного напрягся, но… Расслабился тут же. Он не боялся серьезного разговора с Гасановой, тем более — не после ее признания. Скорее… Боялся повторения того разговора. Еще в ее машине, летом, когда они собирались в Москву. Но ведь… Теперь не было причин для беспокойства? — Я согласен, — выдыхает Гецати. — Мы должны поговорить. — Костя, я хотела объясниться за тот разговор между нами в машине перед возвращением в Москву, — Нино виновато поджала губы, — Прости, что я тогда давно, сразу не ответила на твое признание. Я просто так боялась серьезных отношений и…ответственности. Как ты уже наверно понял я совсем неидеальная… — задумчиво протянула Нино, кусая губы. Ей так сложно давались все эти слова, потому что ей трудно было признаться в первую очередь самой себе в том, чего она боится. — Я всегда опасалась серьезных отношений и брака из-за возможности повторить судьбы моих одноклассниц и близких знакомых. Всех выдали насильно замуж, из-за чего они были глубоко несчастны. — женщина тяжело вздохнула. Все таки её даже недавняя перспектива принудительного брака заставила Нино конкретно так перепугаться. — А я хоть и понимала, что наше с тобой замужество будет по любви, — Гасанова нервно махнула рукой и в итоге ей же прикрыла на секунду лицо, — Но все равно параллель с браком и несчастьем проводила. Поэтому так и испугалась во время нашего совместного видения. Но теперь… после всего того, что случилась за эти месяцы, я понимаю, что с тобой мне бояться нечего, и что ты самый надежный мужчина, которого я встречала в этой жизни. — заключила Гасанова вновь поднимая взгляд на Костю. Фух. Наконец-то она смогла высказать ему это… И Нино понимала, что он уж точно ее не осудит за это, но некоторое волнение перед его ответом присутствует. Замужество. Замужество? Наше замужество. Костя снова аж застыл. По его лицу никогда нельзя было сказать, что у него на уме, и сейчас он тоже оставался нечитаемым, хотя внутри плескались эмоции такой силы, что… — Нино, — аж голос зазвучал ниже. — Я очень ценю то, что ты сейчас со мной откровенна. И сам буду откровенен в кои-то веки. — Мне было больно тогда. Возможно, я на тебя даже злился. И вряд ли… Простил даже во время разговора на свадьбе Дафны. Было чувство, как будто да, но внутри все равно скребло. Но я хочу, чтобы ты знала, что больше никаких обид не осталось. Только не после всего, через что мы прошли. Сейчас все хорошо. Как и должно было быть. Я люблю тебя, ты моя женщина, и больше ничего это не изменит. — На самом деле я была такой слепой, раз этого не замечала, — сокрушенно вздохнула Нино, — Мне жаль, что я тебе сделала больно, — в этот момент женщина наконец-то придвинулась поближе к Косте и взяла его лицо в свои ладони. Моя женщина. У Гасановой кажется все внутренности в узел скрутило от этой фразы. Она Костина женщина… и в этом всем был огромный смысл, и небольшое послевкусие желания… Раньше бы Нино перекосило от таких формулировок, ведь она считала, что она в первую очередь своя собственная, и принадлежать никому не может. Даже если это просто фраза, характеризующая их отношения. Но теперь… ей определенно нравилось быть его женщиной. — Кость, поцелуешь… свою женщину? — вкрадчиво попросила Гасанова, пристально смотря в глаза Косте. И пусть ему иногда не хватало той властной Нино из ее сезона и начала «БС», сейчас ее покорность ему нравилась. Не в уничижительном ключе, совсем нет. Просто теперь казалось, словно он… Окончательно добился ее доверия. — Конечно, — и улыбается, будучи неспособным удержаться от: — Сообщница. И ласково целует ее в губы. У него, у взрослого, здоровенного мужика, сейчас сердце из груди выпрыгнет. А Нино хоть и улыбается сквозь поцелуй, но пытается его углубить. Господи, как давно он не называл её сообщницей… Казалось с момента, как они придумали эту шуточку прошла целая вечность, наполненная самыми разными эмоциями. От любви, до разочарования, и вновь до любви. Безумие просто безумие. В конце концов она, уже совсем окрыленная любовью, мягко разорвала поцелуй и просто залезла на колени к Косте. Дабы поудобнее прижаться к нему, заключить в крепкие объятия и уткнуться носом в сгиб шеи. И все же она не может удержаться от того, чтобы аккуратно поцеловать его в шею, а потом шутливо прикусить. После всех этих признаний, настроение вываливать вообще все чувства и желания напоказ. У Кости аж мурашки, серьезно. И все же… Как бы ни реагировало тело, он решает, что ещё слишком рано. Гецати решает, что у них есть все время мира. В будущем. А пока лучше дать Нино восстановиться. — Мы, кажется, должны посмотреть испытания, — хрипловато смеясь, он целует ее в висок. — И поставить коллегам оценки. Все успеется. *** Ночью после того, как они всей семьей отсмотрели материалы с испытания Перси, Марьяны и Надежды Эдуардовны, уснуть из троицы не могла лишь Дафна. Но на этот раз ее не терзали ни бесы, ни плохие мысли. Только Череватый своими бесконечными мемами. И бывшая Булгакова лежала между Олегом и Ромой в кольце их рук и старалась хихикать совсем шепотом, чтобы никого из них не разбудить. Теперь наступило… долгожданное спокойствие. Теперь все точно так, как и должно быть. И Дафну буквально распирало от нежности — могла бы, докопалась бы до мужей прям сейчас, чтобы повторить брачную ночь, но Рома спит под нейролептиком, так что вряд ли раздуплится, и… Кветиапин, конечно, дает о себе знать. Влад скидывает ей картинку со сравнением женской половой системы и головы сатанинского козла. Подписывает: «это ты». И Дафну совсем пробирает на почти булькающий смех, потому что, ну… Буквально. Матка с яичниками похожи на Сатану, а в ее чреве растет будущая имба всея русского чернокнижия. Тогда-то Рома и подрывается, заставляя вздрогнуть и саму Дафну, и Олега проснуться. — Ой, простите, это я вас разбудила? — Нет-нет, не ты, — полусонно заверяет Олег. Даже и сам не сразу понял, почему подскочил. Тяжело быть в семье единственным, у кого почти нет проблем со сном. Ну, кроме исключительных случаев — как тогда, когда он не спал, потому что летел к домой Дафне, а потом они отсыпались целый день. А сейчас… Олег приподнимается на локте и вздыхает: — Не ты. Рома, поняв, что все сейчас смотрят на него, валится обратно на подушку, утыкаясь в нее носом. Сердце колошматило, как сумасшедшее, и на мгновение даже заныли ребра — как будто опять сломаются сейчас. И дыхание сбилось, как от марафона, и… Дзен, блять. Закрыв на мгновение глаза, Рома тут же резко перевернулся обратно на спину, чтобы уткнуться взглядом в родную «ебанину» на потолке и глухо заявить: — Я больше не буду спать. Желательно никогда. Обычно после таблеточных снов было больше смешно. Ну, конечно, это была редкостная хтонь и театр абсурда, от которого в моменте было жутко, но когда вдумываешься в смысл, то признаешь, что это просто редкостная дичь, ничего более. Но сейчас… Рома реально и сейчас так отдаленно чувствовал, как жизнь покидает тело. Как сердце перестает качать кровь, как мышцы пробирает могильным холодом. Как потом его начинают подъедать могильные черви. Хрум-хрум, блять. А причина этого… Соболева мощно передергивает, когда он опять вспоминает. — Это все твои таблетки, — справедливо замечает Олег. — Просто кошмар. Все еще плохо осознающий грань между кошмаром и реальностью Рома его толком и не слышал. Дафна заталкивает телефон под свою подушку, решая, что на сегодня бессмысленного и беспощадного ржача с Череватым достаточно. В готзале еще посмеются. И она аккуратно поворачивается на бок, поскольку вес Марка уже давал о себе знать, чтобы уложить голову Соболеву на грудь и поцеловать его куда-то в подбородок — в темноте целиться было ещё бессмысленнее, чем глупые мемы лучшего друга. — Ромочка, расскажи, пожалуйста, что тебе снилось? Мы тебе поможем. И сама рукой нашаривает ладонь Олега, чтобы переплести с ним пальцы. Так Шепс и ее саму поддерживает, и они смогут соединить свою энергию, чтобы поделиться с Ромой. — Да ну вы чего, ребят, я ж чувствую… — вяло пытается сопротивляться Рома, но от контакта все-таки не уходит. Хочется же. — Я ж не умираю, вам нужнее, и… Блять. Обычная фраза после таких реалистичных снов вдруг оказалась наполнена новыми смыслами. Родимая «ебанина» на потолке пялилась на него в ответ особенно издевательски. — Я не умираю, — медленно повторяет Рома, стараясь вдуматься в смысл каждого слова. Только звуки и буквы разбегаются, как тараканы. Или как червяки. Ну, могильные. — Да еб твою мать… Нет, я ж обещал себе при ребенке не материться… — Живее всех живых, — подтверждает Олег, машинально сжимая руку Дафны крепче. — И никто бы тебе умереть не дал. И не давали же. Ощущение реальности начинает медленно-медленно возвращаться, но особенно в чувство его приводит очередная дискотека в животе у Дафны — пинок от Марка из-за того, что сама Даф прижалась к Роме, получилось прямо прочувствовать. — Мне опять снится, как Михаил Афанасьевич меня убивает. Ну, это старый сюжет, но тут прям… прочувствовал. И смерть, и морг, и гроб, и все такое. Ща глаза закрою и, наверное, до бесов досмотрю, — после затянувшегося молчания признается Рома. — Оно так часто. Типа закрываешь глаза, видишь дичь, просыпаешься, а потом опять выключаешься и тупо с того же самого места смотришь. А еще очень сложно… реальность поймать. У меня уже было, что я вроде проснулся, что-то говорил Серому с Ланитой, а они опа, как те чудики из «Чужого»… Оказалось, что я и не проснулся в итоге, зато Серый утверждает, что от того, как я орал, ему пришлось опять краситься. Позор-то какой. Рома с невольным сомнением покосился сначала на Дафну, потом на Олега. Вроде пока они никаких монструозных признаков не демонстрировали. Но вдруг… — Был бы я монстром из твоих кошмаров, я бы тебя сразу и сожрал, — почти философски замечает Олег. — Смысл выжидать, когда жрать хочется? — Говоришь как реальный монстр из моих кошмаров, — хмыкает Рома в ответ, но попытку все-таки оценил. — К чести сказать, во всех кошмарах Даф пока была единственной, кто не пытался меня сожрать… Предлагаю не начинать. Пожалуйста. — Не начинать, говоришь? — лукаво шепчет девушка в ответ. И… В следующее мгновение смачно кусает Рому за плечо. Не больно, челюсти толком не сжимает, но слюнявит прилично. Настроение игривое — спасибо Череватому и, конечно, невероятных объемов бушующей нежности по отношению к обоим мужьям. В конце концов, надо же как-то Соболева отвлечь. Пусть лучше посмеется. Поэтому дальше она бесстыдно подползает выше, чтобы просто… Облизать его лицо. Вот прям от скулы и до брови. Мокрый весь теперь. — А вкусно вообще-то, — резюмирует Дафна с деланной задумчивостью. — Пожалуй, все-таки сожру. С какой части тела начнем? И сокрушенно вздыхает. Она ведь прекрасно знает, с какой бы начала, а главное — как, но кое-кто слишком сонный из-за таблеток. На какое-то время в комнате воцаряется мертвая тишина. Рома, кажется, аж дышать перестал. И потом… раздается полузадыхающийся писк. Соболев действительно верещит, пряча лицо в ладонях, и следом за ним смеется и Олег, потому что… тут даже не надо было прилагать усилий, чтобы почувствовать энергетику очень яркого смущения. — Достижение разблокировано — вы засмущали Рому, — смеется Шепс, пока Соболев переходит почти на ультразвук: — Да ну нет!.. Бля, ну… это… бля-я-я-я… — Он так точно отражает мои эмоции тогда, — добивает Олег, слишком легко подхватывая настрой жены. — Ну, если ты понимаешь, о чем я. Рома аж подрывается. Все еще слишком тощая спина сотрясается то ли от искреннего смеха, то ли уже от нервного, пока он кое-как наигранно возмущается: — Я слишком хорошо считываю намеки! А вы… А вы…! Сбегу от вас. Вот. Будете знать… — И ты все еще сидишь, — специально дразнится Олег. — Смирись. Я тоже прошел все стадии, от отрицания до принятия. — Я ж ща аж протрезвею… «Уже сбегал» — захотелось напомнить Дафне, но она решила, что это будет звучать жестоко даже в формате шутки. Поэтому она прибегает к иному формату, которому именно Соболев ее невольно и обучал годами — к манипуляциям. — Ну-у-у… Раз не хочешь… Настаивать не буду… — намеренно расстроенно выдыхает она. А ведь вообще-то Дафна изначально ничего такого не предлагала — просто шутила, желая Рому отвлечь и рассмешить. Они оба сами будят в ней зверя. — Вот Олежа сопротивлялся, а потом так хорошо было, — продолжает девушка, показательно доставая телефон, чтобы сделать вид, что снова уходит с головой в переписку. Владос как раз прислал ещё порцию мемов. — Но раз ты не хочешь меня, то мы сами справимся, когда ты уснешь. — Знаешь, что!.. — праведно возмущается Рома, поворачиваясь к ней. — Вы и так тут без меня… понятия не имею, сколько раз! — Тебе посчитать? — абсолютно невозмутимо предлагает Олег, в которого тут же прилетает подушка. Он, правда, все равно ее ловит даже в полумраке, озаряемом только телефоном Дафны — Рома никогда не отличался меткостью. — Так вот, когда я приехал с испытания… — Я тебя щас убью! — Теперь в него летит еще и одеяло, и вот от него увернуться оказалось уже сложнее. Но Олег все равно продолжает: — А она меня совратила… Зато пото-о-ом… Сначала было тихо. Олег даже всерьез засомневался, что они Соболева все-таки убили. Ну, реально — Даф, может, ничего такого и не имела в виду (хотя Шепс готов был поклясться, что имела), но Рома сам начал, а Олег просто категорически не мог жену не поддержать. Все логично же. — Воспитал, блять, на свою голову… Научил сексу… Научил манипулировать… — самым несчастным тоном протягивает Рома, забираясь на кровать. И так до Дафны и ползет, выхватывая телефон из ее рук и, не глядя, кидая его в сторону. Легендарный айфон и не такое пережил. — А я же ведусь… И знает прекрасно, что поведусь… и пользуется… Ну там же правда был слишком очевидный намек! Вот это вот! Про части тела! И именно поэтому Рома нависает над Дафной, впиваясь в ее губы поцелуем и просто из вредности прикусив нижнюю. Зато ведь взбодрился как! Дафна не может удержаться, смеется Роме в губы, но тут же смех перетекает в звучный стон, когда укус становится ощутимее. — Научил, — подтверждает она. — И теперь пожинай плоды, любовь моя. Или мне и тебе прочитать лекцию от Людмилы Шотовны, что беременным заниматься сексом можно? И снова смехом заливается. Нет, все-таки Череватый прав, что у них у обоих диагноз — «хихоз». — Простите, — и тут же все юморное настроение перетекает в лукавство. — Не буду больше. Идите сюда оба. И буквально укладывает Соболева на лопатки, чтобы самой принять сидячее положение и синхронно провести руками по животам своих мужчин вниз. Ее прям будоражит, да. Дафна даже не церемонится, когда через боксеры принимается ощутимо так гладить обоих. Прерывается лишь на мгновение, чтобы снять с себя футболку Олега — в последнее время таскала их все чаще. Ромины бы тоже хотела, да на живот не налезут. Очевидно, кто выигрывает по габаритам в семье. И тут же настойчиво возвращает руки на прежние места. — Не хотите же, чтобы я на вас Владу нажаловалось? Он же потом застебет. Вас. Взбудораженного Рому, правда, удержать оказалось сложно — подорвался почти сразу же, стоило Дафне только снять футболку. По сути, он просто… слишком соскучился. И вообще не смог уже думать ни о чем другом, когда припал губами к ее шее, между влажными поцелуями только ворча: — И на что ты ему нажалуешься? «Влад, мои мужики меня не трахают»? А я, между прочим, в Питере с Серым и Ланой жил! А они, а они… С другой стороны к нему присоединяется Олег, и получается, что в моменте они зацеловывают шею Дафны в лучших традициях вампирских фильмов. Только если Шепс в своих ласках более планомерен, то Роме хотелось всего и сразу, поэтому он почти сразу спускается ниже, языком соединяя влажной линией родинки на ее теле. У него было плохо с картами и навигацией в принципе. Но Рома был готов поклясться, что эту карту созвездий он никогда не забудет. А пока Олег спускается уже к самой груди, Рома не может не позволить себе зеркалку — резко поднимается обратно, чтобы пройтись языком от скулы до брови Дафны. И в моменте, когда Соболев, ужасно довольный собой, прикусывает мочку ее уха, Олег вдруг поднимает больно хитрые глаза и объявляет: — А ведь сегодня твоя очередь. Рома аж дышать перестает. — Спасибо, что уже поделили меня, — слишком судорожно выдыхает Дафна, тяжело сглатывая. — Ну вообще да. Математически так будет честно. Математически, блять. Ладно, снова из нее рвется неуместный юмор. Но на самом деле — да. В прошлый раз Рома был спереди, а Олег сзади… И Дафну от этой мысли одновременно и в жар бросает, и в новый приступ хохота. Почти гомерического. И в следующее мгновение она толкает Шепса обратно на подушки, чтобы встать на четвереньки, нависнуть над ним и бросить Соболеву самым невинным тоном: — Ты же снимешь с меня оставшееся, да? Хочу, чтобы ты сделал это сам. Белье сейчас казалось самой мешающейся на свете вещью. Возможно, Дафна прям пипец события торопит, но… Тоже ведь соскучилась. — Ро-о-ом… — тянет она, совсем задыхаясь. — А помнишь, тогда в лесу ты сказал, что я так мокну рядом с вами обоими? Так ты… Может, проверишь? Теперь сглатывает уже Рома. И как будто бы в комнате становится уже совсем жарко, а у него так по-глупому пересыхают губы. Как тогда, когда она еще так мило краснела, смущаясь каждого своего действия. И пока коварная соблазнительница раздевает Олега, Рома убирает ей волосы от лица, чтобы снова поцеловать в шею и едва ли не с коварным смешком объявить: — Довели, блять. А когда Дафна берет в рот, и Олег под ней уже почти что стонет, Роме это тоже дает зеленый свет. Он опускается губами ниже, стараясь сильно не нависать над ней. Проходится языком по позвоночнику, медленно-медленно, чтобы аж промурашило, на мгновение сжимая грудь. И когда доходит до самого белья, то просто не может не позволить себе то же, с чего в свое время и начал изучение ее тела — подцепить его зубами, чтобы потом слишком долго снимать. Мучительно долго. Черт знает, для кого больше. И оказывается достаточно лишь слегка коснуться ее пальцами, чтобы удостовериться — мокрая. И хочется сказать, что слишком, но… Рома категорически не собирался на этом останавливаться. — Какая плохая девочка. Потекла уже просто от того, что сосет Олегу, — самым невинным тоном воркует он. — А если твой второй муж сделает вот так? Пальцами Рома раздвигает влажные складки для того, чтобы с нажимом коснуться ее языком. И почти сразу — подняться чуть выше для того, чтобы им же толкнуться внутрь. Дафна не выдерживает. Серьезно. У нее и до этого навык самоконтроля был буквально нулевым, но теперь ей сносит башню. Она протяжно стонет, плотнее сжимая губы вокруг члена Шепса. Вот тебе и ночь хихоза с Череватым и Ромкиных кошмаров. И она честно старается не потерять контроль окончательно от того, что ее сейчас заставляет чувствовать Соболев. Потому что ей хочется в параллель со своим удовольствием сделать хорошо и Олегу. Она втягивает щеки, позволяя ему толкаться в свой рот с необходимым ему темпом, но периодически притормаживает, чтобы провести по головке языком и губами, а затем начать все по новой. И все это вместе с тем, как у самой лоно, терзаемое Ромой так искусно, как она даже не знала, что засранец умеет, откликается на каждое движение его языка волнообразными вспышками. Дафна продолжает сладко стонать, но не останавливает и собственную экзекуцию. Лишь когда бёдра мелко подрагивают мелко, девушка отрывается на мгновение и сдавленно шепчет: — Если ты не трахнешь меня прямо сейчас, как подобает, я оставлю тебя неудовлетворенным. И тут же возвращается к прежнему занятию. Ответом ей становится абсолютно наглый шлепок по ягодице. И даже несмотря на угрозу, Соболев отрывается от нее далеко не сразу. — Ути-пути, как мы заговорили-то, — хрипло смеется Рома, в последний раз пройдясь языком между ее ног. И невольно напрашивается вопрос — и кто тут, блять, еще кого сожрать пытался? — Правда думаешь, что я поверю? Я все еще слишком хорошо тебя знаю. А на деле — самому уже не терпелось, потому что от такого сильного возбуждения было почти больно. Но Рома не был бы собой, если бы не начал ее изводить опять. У него аж руки тряслись, пока он торопливо раздевался. А когда вернулся к Дафне, то как ни в чем не бывало продолжил: — Ты же сама хо-о-очешь. Сейчас — меня. Ну разве я поверю, что ты бы удержалась? — И все это — держа ее за бедра, проходясь головкой по такому мокрому лону, входя только совсем немного, но не позволяя самой насадиться дальше. — А тебе все нра-авится. Нравится, когда тебя извожу я, нравится, когда с тобой нежничает Олежа… А Шепса редко можно было увидеть в настолько беспомощном и даже уязвимом положении. Взгляд мутный, губы искусанные, одной рукой ей волосы держит, а второй так в одеяло вцепился, что потом пальцы не разожмешь. И Рома, продолжая изводить Дафну, просто не мог себе позволить не добить еще и Олега: — Кстати, а ведь минет делать ее тоже учил я. И вообще, сексу ее учил я. И как мы от девочки, которая краснела в аптеке за презервативами, пришли к коварной соблазнительнице, которая принимает два члена сразу? — Рома, блять, — сдавленно шипит на него Олег, но Соболев расценивает это за комплимент. — Не делайте вид, что вам обоим не нравятся мои хорни-разговорчики, — почти мурлычет Рома. — Одна — течет и скоро кончит просто от того, что я говорю, второму делают крышесносный минет… Вы вообще в курсе, что наша сексуальная жизнь держится на мне, м? И наконец входит в Дафну, сразу полностью заполняя ее собой, без остатка. И хотя в глубине души сидело ужасно заманчивое желание взять ее так, чтобы она себя забыла, в ее положении Рома осторожничает, набирая не слишком быстрый темп. Зато входит глубоко, и в момент особенно чувственного толчка Дафна и сама подается вперед, вбирая член Олега глубже. У Шепса запрокидывается голова и с губ срывается реально громкий стон. Рома смеется, оставляя еще один шлепок на ягодице Дафны и наклоняясь ниже, чтобы сделать угол проникновения глубже. А потом, сжимая ее грудь, самым ангельским тоном интересуется: — Ну скажите, что вы скучали по мне, м? А ведь прав — всему учил ее он. Дафна в свое время, кстати, сама проявила инициативу — ей слишком хотелось сделать Роме хорошо, поэтому она впервые опустилась на колени с взглядом олененка, просила ее направлять, а теперь… Смотрела на обоих далеко не так, как тогда. Она вообще… Заметно изменилась. И сейчас она не отвечает ничего — не может чисто физически, но зато стонет так, что невольно создает дополнительную вибрацию при минете. Дайна уже буквально на грани. И от осознания, что ее реально вновь берут сразу два любимых мужчины, и оттого, как на ее действия реагирует Олег, и оттого, что с ней самой делает Рома. Бинго, блять. Дафна теряется в красках кругов перед глазами, хотя в комнате и темно, голова нещадно кружится, когда тело достигает сладкой разрядки такой силы, что судорога, сводящая бедра, кажется почти болезненной. Одновременно Олег изливается ей в рот, и она, проглотив, устало оставляет поцелуй на его животе, дожидаясь пару мгновений, когда пика достигнет и Рома. И только потом она, тяжело дыша, аккуратно перекладывается обратно на подушки, объявляя: — Чтоб вы знали… Я Череватому все равно все расскажу… У всех должна быть такая подружка, с которой можешь обсудить даже… Такое. *** Чем ближе был финал, тем неиронично спокойнее становились готзалы. Как будто все вольно или невольно замерли в ожидании финала. Перси, поймавшая на испытании какой-то невольный бесо-призрачный трип, даже поулыбалась, когда и наблюдатели, и экстрасенсы выкатили ей по высшему баллу. Тем не менее, из-за опять пропущенного испытания она замерла буквально в шаге от возможного финала. Вроде и хорошо, да? Но соревноваться с Дафной, Олегом, даже с Владом, обскакать Сашу… Тяжело, блять. Даже очень. Она так и не смогла определиться насчет того, что чувствует касательно возможного участия в борьбе за золотую руку. Или… нет. Пытаться соревноваться с Дафной?.. А можно реально просто спихнуть свои баллы Саше и умыть руки? Назойливая мысль засела в голове даже на следующий день после съемок. А день, вообще-то, был и правда особенный — Сашин день рождения. И все бы ничего, это был бы тихий семейный вечер в их лучших традициях, и Перси бы сейчас спокойненько мурлыкала себе под нос свеженький Ромин хит про зло, который он слил ей буквально утречком… Если бы не то, что ее предчувствие оправдалось. Ворота Ада откроются в ближайшие полчаса — папа решил приехать именно сегодня. И самым, блин, коварным образом обломать ее… другие планы на Сашу. И сейчас, продолжая беспокойно скакать около духовки, в которой запекалась курица, Перси страдальчески вздыхала. То-то в этой семье успешная интимная жизнь только у Дафны. Никакого, блять, личного пространства. А если еще и с мамой приедет?.. Перси-то и спросить забыла… Тяжело. Очень тяжело. И она же даже поцеловать любимого мужа нормально не успевает. Потому что, как только Саша выползает к ней на кухню, раздается трель дверного звонка. Звучит как смертный приговор. Перси в сердцах даже ногой притопнула, капризно затягивая: — Скажи, что меня нет! Я в домике, блин… Тем более, это было не ее личное решение пока не выползать. Ведь… — И заткни этих мертвых придурков, пожалуйста! — взмолилась Перси. Все шелестят и шелестят в ухо с самого испытания, заткнуться не могут. Липнут, все что-то навязывая, навязывая, а она и слушать не хотела. Хотя сейчас посыл про не нестись к двери все же уловила. — Зачем, блин, вообще пристали… — Да ладно тебе, — усмехается Саша. — По-моему это я должен бояться. Его и самого насторожило то, как настойчиво мертвые лезут к его жене, говоря в первую очередь с ней, а не с ним, отчего делая невозможными его попытки выяснить, в чем дело. Трель в прихожей повторяется, вырывая Шепса из тумана задумчивости, и он почти подрывается, несясь к двери — не хотелось заставлять Михаила Афанасьевича ждать. Опасно для жизни. — Александр, — и вновь Булгаков смеряет его нечитаемым взглядом с высоты своего роста. Саша даже не сразу понимает, что в ногах у Михаила Афанасьевича сидят два уже не таких уж маленьких по габаритам щенка добермана. Сейчас прям послушные, изучающие Шепса своими черными глазками. Это просто никто не знает, что эти исчадия ада устроили в машине, пока отец их сюда вез. — Персефона? — зовёт он. Выползает с кухни она не сразу. Сначала выключает плиту, долго тупит в стеклянную дверь на распластанную курицу, как будто бы несчастная птица могла дать ответы на все ее тревожные вопросы. И только потом направилась к двери, на ходу затягивая: — Пап, привет, я… Мысль о том, что будет отлично, если перемирие окажется не временным и они не поругаются хотя бы сегодня, прерывается звонким лаем. Два кабанчика со смешно замотанными ушами несутся к ней, пытаясь напрыгнуть и исполняя воистину сатанинский танец, пока до Перси слишком, слишком медленно доходит. А потом она садится прямо на пол, с готовностью сдаваясь во власть слюнявых поцелуев и желание ее сожрать от большой любви. Один из щенков от счастья аж верещал, пока второй в порыве нежностей реально жеванул ей нос, но Перси даже не почувствовала. И как-то сразу все тревоги отступают. Как по щелчку. И Перси не сразу понимает, что едва не ревет от счастья. Только когда жалобно пищит: — Са-а-аш! — И почти сразу, но уже надрывнее: — Па-а-ап! И вот тогда, когда она вскакивает на ноги и бросается к отцу на шею, заныть от счастья получается успешно. Щенки тем временем, быстро выкупая прикол, уже деловито несутся вглубь квартиры, чтобы изучить обстановку, пока Перси все продолжает лепетать: — Опять подглядывал, да? Нет, я знаю, что не подглядывал… Па-а-ап, это же мечта, пап! Я тебя люблю-ю-ю-ю… Михаил Афанасьевич бархатисто смеется, сгребая дочь в охапку, чтобы приподнять над полом — когда-то он умудрялся делать так с обеими девочками сразу. Да и сейчас бы смог, учитывая свои габариты, и их миниатюрность, но… Папаша, держи себя в руках. Дафна ясно дала понять, что они уже взрослые. — И я тебя люблю, Персефона, — Булгаков смешливо треплет ее по волосам, когда ставит на ноги. А Саша едва ли не плачет от умиления, видя жену такой счастливой, наблюдая за ее примирением с отцом, который, очевидно, по-прежнему был для Перси авторитетом. И ему даже не хочется хвалить самого себя за то, что решился позвонить Булгакову. Хочется только радоваться за нее. Шок-контент, не правда ли? — Как назовешь своих чудовищ? — интересуется Михаил Афанасьевич. — В смысле моих? — наигранно возмущается Перси в ответ, хотя от улыбки уже сводит щеки. А еще по ним так ужасно течет тушь, и она отлипает от отца, бестолково пытаясь стереть черные потеки. — Наших! И свистит. Немедленно раздается цокот восьми лап — перед ней с готовностью устраиваются две больно внимательные морды. Перси пищит от умиления, пряча зареванное лицо в ладонях, и выносит вердикт: — Фобос. И Деймос. Знаешь же, да… Страх и ужас. У нее проблемы с принятием двух этих чувств. И справиться с ними великой и ужасной чернокнижнице не всегда получалось быстро. И может… у нее хотя бы так получится… справиться?.. Потому что одна проблема все равно оставалась. И Перси еще не знала, что как раз страх и ужас помогут с ней справиться. А сейчас она только с самой лукавой улыбкой протягивает: — Па-ап… Милый… а вы ничего не хотите друг другу в живую сказать больше?.. Михаил Афанасьевич тяжело вздыхает. Заебался мужик извиняться перед мужьями дочерей. В конце концов, он все ещё считал, что Саша, как тот, кому сорок лет, был виноват больше двух юнцов Дафны. Но что уж поделать… Хочешь мира в семье — учись быть гибким, даже если ты великий и ужасный Булгаков. Но его спасает сам Шепс, с улыбкой опережающий: — Перси, любимая, мы все обсудили по телефону. Все хорошо. Правда же, Михаил Афанасьевич? — и протягивает ладонь для рукопожатия. — Конечно, Александр, — охотно отзывается тот, пожимая его руку. — Приношу ответные извинения. Потому что второму извиняться как-то проще, чем первому. И потом отец вновь возвращает внимание к дочери: — Деймос и Фобос — это гениально, милая. Я очень надеюсь, что они помогут тебе. Потому что Михаил Афанасьевич прекрасно прочувствовал смысл, вложенный Перси в имена новых питомцев.