CHARMED

Следующие сутки прошли для Дафны в тотальном коматозе. Она почти не просыпалась — если вдруг сознание пыталось пробудиться, душа тут же начинала вопить в агонии, словно заживо сгорая. Она благополучно пропустила момент, когда прислали отснятые материалы — но ей и не было интересно. Едва продирая слипшиеся, набухшие веки, Дафна хрипела, прося у Ромы ещё чудодейственных капель, чтобы вновь вырубиться. Была у нее мысль и успешно проебать готзал, но… Из отчаяния рождалась больная надежда, что именно там они с Олегом смогут поговорить. Ей плевать на свои оценки, она просто… Хочет увидеть мужа. Поэтому через день бледная, осунувшаяся Дафна уже сидела в починенной BMW Ромы. Сегодня она в черном, потому что вдруг… Не было никакого желания одеваться в пастельные или яркие тона. Хотелось, чтобы разверзнувшаяся за ребрами бездна была на виду. С утра она честно пыталась поесть хотя бы чертовы наггетсы, без всего, но по итогу ее так затошнило от одной мысли о том, что еду придется проглотить, что пришлось все выплюнуть. А сейчас сидела в салоне машины, словно живая пузатая мумия. И едва Рома потянулся к панели управления, чтобы включить хотя бы радио, Дафна перехватила его руку, почти в панике прося: — Никакой музыки. Пожалуйста. Поедем в тишине, хорошо?.. Рома накрывает ее ладонь своей. Несильно сжимает кажущиеся сейчас такими тонкими пальцы — боится, что сломает. И медленно-медленно кивает… пока вечно сломанные ребра трещат от гулкого стука сердца. Пока едут, он держит руль до побелевших костяшек. Противно. Противно от самого себя. Постарался же, блять. Даже машину ему починил. Заботливый такой. Тошно. Очень. От шального желания врезаться в ближайший столб останавливала только сидевшая рядом Дафна. Дафна, которая не хотела жить. Путь до Стахеева кажется вечным. У него все-таки получилось выпросить убрать его из черного списка, так что они даже заезжают на парковку. И в моменте Рома ловит себя на том, что тянется к кнопкам, чтобы заблокировать двери. Чтобы Дафну не выпускать. Ему просто… страшно… — Я буду внутри, — предупреждает Соболев невпопад. — Поторчу под самыми дверями готзала. Если что-то пойдет не так, я буду рядом. Хорошо? — Хорошо, — улыбается девушка в ответ, но улыбка эта… точно у душевнобольного пациента, перекачанного галоперидолом. Ненатурально. Будто ей губы нитками поддели и заставили уголки приподняться. Но даже в таком состоянии Дафна считывает желание Ромы не выпускать ее, поэтому сама открывает дверцу и практически вылетает на улицу. И как ее такие тонкие, птичьи ножки вообще держат?.. И все равно Соболев нагоняет ее, придерживает, помогая идти, как инвалиду какому. А Дафне чертовски стыдно. Она привыкла быть рядом с ним сильной. Привыкла, что это она решает Ромины проблемы, а не наоборот. Хорошо, что они задержались дома из-за того, что она слишком долго копалась — прибыли они к самому началу съемок, не стоит ожидать никаких пересечений с коллегами в гримерке. Дафна вообще эту самую гримерку игнорирует. Дома не накрасилась и здесь тоже не собирается. Лицо слишком болит из-за постоянных слезных истерик. И она смазанно целует Рому напоследок перед тем, как пройти через дубовые двери, однако… Едва увидела Олега, коленки подкосились. Дафна, низко склонив голову, заняла место между ним и Нино. Он стоит так близко, но ещё никогда не был для нее столь недосягаем. А вот Башаров, бодро впорхнувший в зал, цветет и пахнет. Энергетический вампир что ли? — Добрый день, уважаемые экстрасенсы. Недавно с испытания вернулась тройка в лице Нино Гасановой и четы Шепсов… Все. Триггер задет. Дафна оказалась куда слабее, чем сама о себе думала. Она судорожно сглатывает ком в горле, кусает губы, чтобы не дать пролиться слезам. Безбожно давит ногтями в собственные ладони. Сестры-наблюдательницы оказались добрыми девушками, весьма щедрыми на оценки. Обе десятки прилетели и Нино, и Олегу, и Дафне. А глаза у нее все равно будто туман заволакивает. — А теперь я попрошу вас достать из конвертов фотографию… — Марат привычно выдерживает драматичную паузу. — Дафны Шепс. Да сколько можно… Внутри что-то щелкает, словно пистолет с предохранителя снимают, и Дафна хрипло и до безумия отчаянно выпаливает: — Хватит! — Простите? — недоумевает ведущий. Экстрасенсы так и застыли с ее фото в руках, а Башаров аж прищурился, когда аккуратно уточнил: — Дафна, вы… плачете? Она и не заметила, что по щекам струятся горячие слезы. Слабачка. Никчемная слабачка. Дыхание тяжелеет и вместе с тем учащается, и ей кажется, что она вот-вот снова завоет раненым зверем. Поэтому наилучшее решение… Побег. Дафна срывается с места, но едва не путается в собственных ногах. Первым реагирует Череватый, стоявший сразу за Олегом. Он преодолевает расстояние до подруги в два широких шага, но тут же натыкается на… беса. Да. Она выпустила демонов, что бродили хвостиком за Марком. Такой даже Толику не по зубам. — Не трогайте… — сипит бывшая Булгакова, отшатываясь от Влада, точно пьяная. И наконец внутри раздается выстрел. Пуля пронзает сердце, заставляя Дафну истошно застонать. И сбежать из готзала. Жалкая. Жалкая-жалкая-жалкая. Она с такой силой толкает массивную дверь, что на ударяется о стену — кажется, с потолка осыпалось немного штукатурки. Ревущая боль, оказывается, может придать физических сил. И Дафна позорно убегает, куда глаза глядят. Проносится мимо Ромы, а способность соображать хоть мало-мальски к ней возвращается лишь в одном из самых дальних коридоров. Только Соболев ее все равно догоняет. Успевает почти задохнуться от того, как бежит — дыхалка все еще ни к черту, и к моменту, когда он настигает Дафну, под ребрами ноет. А еще, оказываясь рядом с ней, Рома впервые чувствует настолько ярко. Не видит, но ощущается, как прямо перед ним открывается смрадная бесовская пасть, как на руки ему капает слюна… И в этот момент отмахивается ладонью, как от надоедливой мухи, цедя раздраженное: — Прочь. Наверное, бес колеблется. По крайней мере, его присутствие чувствуется, но Рома обходит его. Рядом клацают зубы — Соболев даже не вздрагивает. Он больше не боится. Никак не тварей, выползших из Ада. А вот за Дафну — да. Но он замирает буквально в шаге от нее. Дафна оказывается рядом с окном. Свет падает так, что она кажется… как каменным изваянием. Бледным, еле живым изваянием, статуей плачущей девы, воплощением боли. А у него буквально на подкорке отпечаталась Дафна другая — в свадебном платье, бабочке Олега и пиджаке самого Ромы, смеющаяся и такая счастливая. Млеющая от удовольствия. Улыбающаяся. Сияющая. Дафна — не боль. Так не должно быть. Дафна — это любовь. Дафна — это жизнь. — Правда думала, что сможешь от меня сбежать? — ласково-ласково спрашивает Рома, осторожно касаясь ее щеки. — Никуда ты от меня не сбежишь, нежная… Я тебя всегда догоню, всегда поймаю и удержу… Но на мгновение он все-таки мешкает. Чуть теряется, когда понимает… Этот бес не пустил бы никого, кроме него. Только Рома бы прошел. И он шумно выдыхает, когда снова Дафну обнимает, гладя по спине. Сначала он колебался, терялся, не знал, хочет ли она его видеть… Но теперь понимает. Несмотря ни на что, Дафна пустила к себе только его. Ее опять колотит. Ей так стыдно за этот срыв, за свою слабость… Какое-то время она надрывно ревет Роме в кофту, и лишь потом оторвавшись, оглядывается. И понимает, где они находятся. В последний раз в этом коридоре Дафна была в самом конце первой половины сезона. Тогда она точно так же сбежала. С позором. Это было сразу после того, как она едва не изменила Олегу с Ромой, а Перси рассказала все Саше. Именно в этом месте старший Шепс звал ее шлюхой и клялся, что она никогда не станет частью их семьи. Дафна будто даже слышит эхо его голоса и презрительного тона, словно стены намертво впитали эти слова. И вскоре после этого она едва не потеряла Марка. Даже свадьбу перенесли с начала лета на конец. — Ром… — хрипит девушка. — Ром, прости меня… Я такая слабая… — и принимается гладить свой живот. — И ты, малыш, прости… Пожалуйста, простите меня… А в готическом зале стояла звенящая тишина, которую нарушил внезапно не наигранно ошарашенный голос Башарова: — Кто-нибудь сходит за Дафной? Олег? Персефона? — Не пустит, — качает головой Влад. — Окружила себя демонами высшего порядка. А сам косится на младшего Шепса. Череватый не привык решать вопросы кулаками, его методы — откаты. Будь то порча на понос, импотенцию или даже смерть. Но сейчас у него впервые пронеслась в голове мысль, что мужу лучшей подруги стоило бы сложное ебальце подправить. Влад не любил казаться сентиментальным, да и не был таковым, но к близким относился со всей своей проклятой Толиком душой. Особенно к беззащитным девушкам. Особенно к беззащитным девушкам в положении. — Че стоишь, муж-объелся-груш? — почти рычит чернокнижник. — Мне тоже интересно, — тянет Саша. Потому что ни он, ни Перси не были в курсе. Олег у них дома не появлялся. Но он не говорит. Даже и не смотрит толком ни на кого. Только кулаки сжимает, и так сильно… себя ненавидит. Олег же правда думал, что так будет лучше. Что его даже никто не хватится. Но Дафна воет и умирает, Рома сидел на полу под дверями, явно боясь ее отпускать, и… не было так, как он ожидал. Не случилось этого ожидаемого лучше. И все же, он не идёт. Так и продолжает стоять, не шевелясь, вдруг по-настоящему жалея, что не может себя стереть из жизни Дафны. Да и Ромы… А в воцарившейся в зале тишине голосок Перси, звенящий сталью, звучит особенно громко. — Он их бросил. Как мудак. Невестка его не жалеет. И даже Надежда Эдуардовна всплескивает руками, громко восклицая: «О господи!». Олег прекрасно понимает, как это выглядит со стороны. Правильно. Да. Как мудак. Мудак, вдруг решивший подумать о своих чувствах… Он не выдерживает мрачного взгляда Перси. А она, вцепившаяся в руку Саши, как будто бледнеет еще сильнее, чем до этого. Олег отстраненно думает, что и старшая из сестер выглядит совсем болезненно, а Перси припечатывает хлестким: — Я тебя прокляну. — Так ведь и родить раньше времени может! — хлопочет Надежда Эдуардовна. — Нельзя так! — Я помогу, — горячо обещает Влад. — Не родить. Проклясть. И даже несокрушимый Гецати с явным разочарованием качает головой — он всегда считал Олега достаточно мудрым для своих лет молодым человеком. А вот у Саши… уже свой мыслительный процесс запустился. Да он только смирился с этой их любовью на троих! А ещё хорошо знал своего брата — тот бы не ушел просто так. И пусть он научился держать с Дафной и Ромой весьма теплый нейтралитет, все равно что-то гадливое рвется наружу. Потому что что-то тут нечисто. Не мог его ответственный младший брат уйти от беременной жены без веской причины. Старший Шепс хмурится, гладит Перси по руке, а сам все Олега изучает взглядом, словно пытается овладеть даром к телепатии. По-любому эти двое как-то довели его. Иначе и быть не может. Влад же смотрит на Перси, собираясь отправить ее за сестрой, но тоже подмечает, что она и сама еле на ногах стоит. И потому делает глубокий вдох и на выдохе ворчит: — Такое чувство, будто я ее муж, а не ты, Шепс, господи прости. И выходит из готзала, идя по серному бесовскому следу. Находит он почти безжизненную Дафну в руках Ромы и тут же вскидывает ладони: — Не натравливай адский полк, я безоружен! А у нее все равно сил на это нет. Она улыбается одними уголками губ, пока в глазах — пустота. Тем не менее, то, что Череватый заботится о ней, трогает что-то в изодранной в лохмотья душонке. — Дафнюшка, ты чего раскисла? — и Влад позволяет себе потрепать ее по голове, взъерошивая русые локоны, как ребенка. — Клянусь, такую порчу на него нашлю, что от поноса геморрой начнется, а причинное место вообще никогда функционировать не сможет. Но она вдруг остервенело качает головой, крепче цепляясь пальцами за шею Ромы. — Нет-нет, Влад, пожалуйста, не надо. Это я во всем виновата… Плохая из меня жена… И мать, судя по всему, тоже ужасная. И вновь всхлипывает. — Ты ее не слушай, — осторожно просит Рома, сам гладя ее по волосам чуть ли не ревностно. И так иррационально хочется спрятать ее от всего мира, никому не показывать, как самое ценное сокровище, коим она для него и являлась. Но почти сразу же чуть расслабляет руки, держа Дафну, однако при этом… ненавязчиво обозначая Череватому свое доверие. И косится на него… едва ли не с мольбой. Дафна улыбнулась. Совсем слабо, но улыбнулась. И у Ромы сердце в груди в груди сделало счастливый кульбит, одновременно с тем, как внутри зашевелился странный червячок… зависти, что ли. Череватый просто появился, а уже смог помочь ей ожить хотя бы на мгновение. У Ромы так не получалось. И если еще совсем недавно он бы уже растекался тут обиженным ядом, то сейчас он больно многозначительно тянет: — Она тут просто полюбила… глупости всякие говорить… Но если хочешь, послушай. Череватый-то точно умный. Дафна рассказывала как-то, как они сидели у чернокнижника дома. И может, если Влад просечет его слишком тонкий намек, почти что мольбу о помощи, если позовет к себе, опять заставит улыбнуться… может будет хоть немного… легче? — Та она всегда это любила, — отмахивается тот со своей знаменитой лучезарной улыбкой. — Я был шокирован, когда она у меня руку из-под носа увела. — Я тебя стукну, — обиженно бормочет Дафна, уткнувшись носом Роме в шею. А Влад только добродушно ржет. Прекрасно он намек Соболева считал, в ведь и сам о том же думал, когда шел за ними по бесовской тропе. — Я тут шо подумал, — тянет он, подыгрывая Роме, будто у них нет никакого невербального сговора. — Дафнюшка, у тебя же день рождения скоро. Так давайте у нас с Ленкой отметим? Она давно хотела тебя повидать. Ромашка, проконтролируй. — Не хочу, — продолжает шмыгать заложенным носом девушка. — А тебя кто-то спрашивает что ли? — с наигранным удивлением вскидывает брови чернокнижник. — Я с твоим мужем говорю. Сама говорила когда-то давно, что все твои дни рождения он организовывал. Так не изменяй традициям. Ага. Например, ее двадцатилетие они встречали в излюбленном клубе Ромы — «Джипси». Он тогда так нажрался и нанюхался разом, что не заметил, что Дафна ушла тихо плакать на служебную лестницу. Тогда ещё Юля, тогдашняя пассия одного из дилеров Соболева, ее косяком угостила. Первое и последнее употребление наркотиков Дафной в жизни. Рома до сих пор об этом не знает. А сейчас… О, Афродита, насколько же он изменился. Она на мгновение чуть отстраняется от него, но исключительно для того, чтобы заглянуть в глаза. Смотрит пристально, находя в них лишь чуткость, заботу и гору не высказанных переживаний. Это Дафну даже немного отрезвляет. Должно быть, Роме невыносимо видеть ее такой. Разбитой, почти уничтоженной. Потому… — Сходим, если ты хочешь, — со всей серьёзностью обращается она к Соболеву. — Даже не знаю, — задумчиво откликается Соболев в ответ. Ну, не надо же сильно палиться, что он Череватого бы сейчас в обе щеки расцеловал? — У меня такие планы были на твой день рождения… У него не было ни единого плана. Вообще. Он физически не мог пропустить день рождения Дафны, не сейчас, когда впервые готов сделать праздник именно для нее, но понимал, что будет откровенно бестолочью, если заявится к ней с шариками или тортом. Но дома у Череватых это будет… совсем другое дело! Нет, самый праздник все равно будет дома. Но Череватые сейчас — это буквально его спасение. И как бы Рома не старался делать вид, что они не парочка профессиональных заговорщиков, улыбка у него получилась слишком счастливая. — Да шучу, мы идём, конечно! — подумав аж секунды три, заявляет Рома. — Только я это. Я не пью, если что. Вообще. А еще я тут в последнее время ужасно распугиваю бесов, так что Толика там предупреди… Теперь на Влада пялиться со всей благодарностью, на которую он только мог быть способен, будет палевно. И поэтому Рома даже взгляд от Дафны не отводит, не переставая слишком счастливо и нежно улыбаться во весь рот, но большие пальцы Владу все-таки успевает показать. — Ну вот и замечательно, — и даже Череватый облегченно выдыхает. Помнит тот факт, что эта бестолочь любимая и на суицидальные мысли способна — весной убедился. Да, в двадцать втором сезоне он ее чуть не загрыз за украденную победу, но сейчас был готов защищать, как родную. — Шо мне пидорасам в готзале сказать? — вполне серьезно интересуется Влад, прекрасно понимая, что Дафна сейчас туда даже под дулом пистолета не вернется. — Я не пойду туда, — ожидаемо замотала головой она. — Оценки могут объявить и без меня. И я думаю… Что на оценки телезрителей тоже не пойду. Я не… Не могу. Но тут ещё вспоминает, что по результатам жеребьевки уже в следующем выпуске должна снова ехать на испытание. Надо будет попросить сестру поменяться. Да, против правил, но кто что ей скажет после сегодняшнего позорного шоу? А, блять. Через выпуск Перси едет с Олегом. Нет. Нет, это пытка ещё хуже, Дафна не выдержит. Может… Может, тогда попросить Нино махнуться? В конце концов, она же ей помогла с непроглядом… Гасанова в этом туре едет с Марьяной и Владом. И Дафне такая тройка была бы более, чем комфортна. — Эй, о чем задумалась? — а Череватый даже пальцами перед ее лицом, оказывается, щелкает. — Скажи им, что я не вернусь. И все. Пусть продолжают съемку. — Будет сделано, госпожа, — и Влад, напоследок щелкнув Дафну по носу, заговорщически подмигивает Роме и ретируются обратно в направлении готзала. А у нее все равно ноги подкашиваются. Она вновь опирается на Рому, доверчиво жмется и прикрывает глаза. Боль никуда не делась, происходящее до сих пор кажется чем-то нереальным и туманным. И Дафна не знает, как будет с этим чувством жить. Наверное, так и будет лишь… существовать бренной оболочкой. — Поехали домой, — глухо просит она. — Ты же помнишь, что мне нет равных в похищениях? — воркует Рома, рассыпаясь на атомы нежностей. Хорошо. Хорошо же! Отлично! Ему и одного проблеска ее улыбки среди пожирающей все хорошее боли уже достаточно для того, чтобы верить, что они справятся. Вдвоем со всем справятся. А Олег… Не думать. Не о нем сейчас точно. И Рома уверенно ведет Дафну к выходу, на мгновение ослабляя хватку. А она все равно идет. Очень медленно, пошатываясь, но идет, и Рома едва не взвизгивает от счастья, когда притягивает ее обратно к себе. Целует в висок… И не может удержаться от того, чтобы просто, шалости ради, не куснуть ее ушко. Немного подразнить. Может, он ведет себя сейчас, как дурак, но так отчаянно хочется уцепиться за этот краткий миг ее счастья, продлить его, что не получается по-другому. — Давай сейчас закажем какую-нибудь доставку, выключим телефоны и тупо будем обниматься миллион часов? — чуть невпопад предлагает Рома. — Я голодный как стая волков. С днем жоров! Ничего ему есть не хочется. От переживаний аппетит вообще как отшибло. Но Рома, слишком воодушевленный произведенным Череватым эффектом, очень надеется под шумок впихнуть в Дафну хотя бы чуть-чуть чего-нибудь вкусного. Он бы ее и в Питер украл. Прямо сейчас. Наплевав на шоу и прочую дичь. Только… не поедет же. Но все наладится. Должно ведь. Рома же правда… старается. *** Тридцатое октября. Пять минут до полуночи. Дафна сидела на кровати, с отсутствующим видом пялясь в стену и бездумно почесывая похрюкивающего Олега-младшего. По сути, уже единственного Олега в семье. За ребрами до сих пор было пусто и больно. И ни-че-го не помогало по сути. Если Дафна и улыбалась, то только для того, чтобы не расстраивать Рому. Да она, в принципе, вообще функционировала только ради этого. Даже дышала. Близняшки Булгаковы родились в Хэллоуин. И ведь… ещё в начале сентября Дафна, Рома и Олег обсуждали костюмы для праздника. Они с сестрой большую часть сознательной жизни угорали по «Дневникам Вампира», поэтому долго думать не пришлось — Дафна сразу предложила своим мальчикам одеться в Кэтрин Пирс и братьев Сальваторе. Вписались бы идеально. А теперь… На телефоне звенит будильник. Ровно двенадцать часов. Наступило тридцать первое. Она заранее попросила Рому не петь ей никаких песен, не заставлять задувать свечи… И вообще, в первую очередь, Дафна снова думала не о себе. О сестре. Когда они с Перси стали взрослыми, а она сошлась с Ромой и стала встречать праздники с ним, у них появилась небольшая традиция — поздравлять друг друга в полночь. Даже вперед родителей. И сейчас Дафна, еле попадая непослушными пальцами по сенсору, набрала номер Перси. А та… Либо ждала, либо уже собиралась звонить сама — ответила спустя всего один гудок. — Перси, — младшая из сестер старалась придать голосу твердости, но вместо этого позорно шептала. — С днем рождения нас, получается? А ведь рядом с Персефоной сейчас был Саша. Саша, что хлопотал на кухне квартиры Шепсов и не очень довольно смотрел на телефон в руках жены. Надо признать, он ещё долго держится. Прежний он высказал бы Дафне и Роме все, что о них думает, ещё тогда, в готзале. Но сейчас у него были причины держать рот закрытым. Перси все ещё болела, и он не хотел расстраивать ее очередными наездами на ее сестру. А ещё… Головой-то понимал, что у Дафны уже срок приличный. А Саша не имел ни малейшего желания быть причиной гибели маленького Шепса. Поэтому ему оставалось только недовольно пыхтеть. Олег, который, как оказалось, пару дней после расставания провел в отеле, чтобы, дословно, побыть одному, теперь перебрался в квартиру старшего брата. В свою старую комнату. И так удачно, блять, сейчас появился на пороге кухни. Как раз, когда Перси говорила с его, хотелось надеяться, будущей бывшей женой. — С днем рождения самую лучшую сестру! И это я не про себя, — чуть натянуто смеется Перси. — Такие старушки уже, честное слово. А мне еще недавно казалось, что двадцать один — такая страшная цифра. Ей и правда было нехорошо. На самом деле, даже хуже, чем она говорила Саше. Такое ощущение, что в ее душе дырку проделали, и теперь вся жизненная сила куда-то утекала. Даже сейчас — на кухне более чем тепло, а она сидела в теплой толстовке и дурацких шерстяных носках, но согреться не могла. Еще и Олег весь мнется за спиной. Подслушивает же. Перси еще злилась. Нет, бесспорно, Дафна могла быть не права. Рома так вообще просто… Рома. Но злилась она на Олега. Потому что Дафна была беременной и совсем беззащитной. Потому что, как бы она уже не полюбила Рому, Олег оставил ее сестру с самым эмоционально не стабильным существом на всем белом свете! Но Саша думал по-другому. Она же не дурочка совсем. Видела все. И еще совсем недавно в нелегком выборе между теперь уже мужем и сестрой Перси осталась бы с Шепсом, но сейчас она безоговорочно была на стороне сестры. Но все равно… расстраивало. Сам факт того, что ей приходилось снова метаться между ними. И вообще… все расстраивало. Перси самой себе не могла объяснить причину своей странной подавленности. Просто было плохо, хотя сейчас она старательно давила улыбку. — Ты прости, я хотела сюрпризом приехать, но цепанула какую-то гадость, все отойти не могу, — продолжает старшая из сестер чуть погодя. — Не хочу вас с Марком заражать. Но все будет! Про жизнь без Олега не спрашивает специально. Нельзя бередить еще не зажившую рану. Да и Олегу информацию на блюдечке с голубой каемочкой Перси нести не хотела. Если захочет что-то узнать — пусть звонит сам. — Кстати, меня просили передать, чтобы ты еще минимум полчаса не появлялась на кухне, — добавляет Перси как бы между делом. — Ну, если не увидишь огонь, разумеется. Просто сначала ей позвонила встревоженная мама. Наслышанная о сомнительных талантах Ромы в готовке, Алла Евгеньевна действительно была напугана тем, что он выпросил у нее рецепт любимого Дафной сметанного торта. А незадолго до звонка Дафны ей успел написать и сам Рома, с просьбой ее немного задержать. Ух… Оставалось только надеяться, что легендарная квартира Булгаковых переживет кулинарства Соболева. — О… — только и выдавливает Дафна. И только сейчас понимает, что в квартире реально сладко пахнет. И как сразу не заметила? И она… С одной стороны, становится так приятно от мысли, что Рома так старается для нее. А с другой дыра внутри прям гноится и ноет, потому что Дафна чувствует себя неблагодарной. Она ведь… Не может искренне радоваться… Как раньше… — Поняла. Сижу в спальне ещё полчаса. Эм… Перси… И все же она не может не спросить. — Как там Олег? Он у вас? С ним… Все хорошо? Потому что Дафну это реально волнует. Начиная с того, что Череватый ведь мог и натворить дел, не спрашивая ее разрешения. Это было бы в его стиле. А она не хотела, чтобы Олегу было ещё хуже, чем… В отношениях с ней самой. А ещё… Ей хотелось думать, что младший Шепс хотя бы иногда вспоминает ее. Что… не ненавидит. Что не все время, проведенное с ней, было таким ужасным. Скучает ли он так же, как скучает сама Дафна? И пока она ждёт ответа сестры с замираем глупого, полумертвого сердца, глаза ее вновь начинает предательски щипать. — Я не проклинала его, если ты об этом. И Владос тоже, — мягко откликается Перси. Она сидит вполоборота к Олегу и прекрасно же видит, как тот уши навострил. Перехватив ее взгляд, замотал головой, пытаясь сказать, что его тут нет. Но… Перси перемещает взгляд к Саше. Он ее не простит. Точно не простит. И Олег разбомбится адски. Но ему полезно. Перси сжимает телефон крепче и говорит демонстративно громко: — Он скучает. И я вижу прекрасно, что он без вас не может. Но он сейчас еще на стадии, когда пиздец уверен, что делает всем лучше. А никому не лучше, и он это прекрасно знает. Глупый же. Олег аж не дышит, бедняжка. А Перси продолжает нести в мир чуть жесткую, но все-таки правду: — Он вернется. Ты же знаешь, что я не вру про такое. Вернется, когда признает, что не втроем вы уже не можете. Пусть только остынет сначала. Пока только на стены лезет, вот когда на потолок, тогда уже все, преисполнится. И не верь ты в это ледяное Шепсовское лицо. Поверь эксперту по ледяным Шепсам, внутри столько нежности кроется, что на десятерых хватит. А сама опять к Саше поворачивается. И заставляет себя дразняще улыбнуться, хотя на душе скребутся пантеры. — Мне уже переезжать? — уточняет Перси именно у мужа, а не у сестры. Старший Шепс только головой устало качает. — Ты настолько плохого мнения обо мне, моя маленькая богиня? Правда, это аж оскорбляет. Неужели она не видит, каких усилий стоит ему держать себя в руках? Саша ведь менялся. Старался измениться. Ради Перси. Он не хотел повторять старых ошибок. Сам знает, что Дафна в тот раз чуть Марка не потеряла. — Спасибо, Перси… — выдыхает младшая сестра, а звучит вновь гнусаво — опять рыдает. — Ты… Я не знаю, может, со мной… С нами с Ромой было реально так плохо… Но ты скажи Олеже, что… Я очень сильно его люблю. И… Тебя люблю, сестренка. С днем рождения, и… Поправляйся скорее. Я очень скучаю. Мне не хватает тебя. И как раз сейчас с кухни слышится звук бьющейся посуды и отборный мат. Судя по всему, тарелку бахнул. Но… На счастье ведь? — Перси, мне, кажется, нужно спасать мамин сервиз… Поэтому пока пропадаю. Пока, родная. Обнимаю крепко-крепко. И Дафна отключается. Кое-как поднимается с постели, шатко ковыляет в коридор, но на кухню не заходит, чтобы не портить сюрприз. Потому просто подает голос: — Ромочка? Солнышко, ты там живой? А тем временем, как только Дафна кладет трубку, Перси все-таки подрывается. Обнимает Сашу со спины, прижимаясь к нему щекой, и все-таки протягивает: — Прости, пожалуйста. Я вредничаю на температуру. Плохо все-таки. И даже очень. Но она старается даже виду не подавать. И, поворачиваясь к Олегу, даже улыбается. Она же сказала сестре, что все будет хорошо. И теперь должна тоже в это верить. — Ну и что, где мой праздничный ужин? В это время открылась и дверь на кухню в квартире Булгаковых. Взъерошенный Рома с перепачканными мукой щеками выполз, сверкая улыбкой до ушей, даром, что на боку ладони красовался порез — но Соболев решил проблему философски, затолкав ее в рот. Просто немного неудачно убрал осколки. Зато все остальное… — Я уложился меньше, чем за полчаса! — защебетал Рома тут же. — Ты не обращай внимание, что он страшненький и немного кривой, а еще там кремовые цветочки немного поплыли, но-о-о! Я на сто процентов уверен, что он вкусный! Потому что я выпросил рецепт у Аллы Евгеньевны, и… И тут же осекается, потому что в полумраке, да еще и взбудораженный первым кулинарным успехом, не сразу замечает, что у Дафны мокрые щеки. И даже в лице меняется. Грязными руками не трогает, но целует в нос, ласково-ласково зовя: — Принцесса… — Все хорошо, солнышко, — улыбается она ему в ответ, хоть ещё и шмыгает носом. — Обними меня, пожалуйста. Мука — это не самое страшное, в чем ты меня пачкал. И сама нежится в его руках. Не хочет сейчас рассказывать про разговор с Перси. Нет. Дафна всегда в первую очередь думает о Роме, а он тут реально так старался ради нее… Что трещать об Олеге кажется даже неуместным. И она сама целует его в губы — нежно, невесомо. Проявляет инициативу и будто даже… зачатки какой-то жизни. В последнее время Дафну жестко качало на эмоциональных качелях — то ей хотелось умереть, потому казалось, что все кончено, то появлялись проблески надежды. И Перси сейчас вывела во второй вариант. Сестра ведь не соврала бы ей, да?.. А Рома… Да, ради него Дафна сейчас вообще просыпалась по утрам. Она не могла, не имела права делать ему больно своими страданиями. Он буквально делает для нее даже больше, чем невозможное. — Пойдем дегустировать, солнышко, — предлагает она, отзеркалив его жест с поцелуем в нос. — Пахнет очень вкусно. Это же, кстати… Первый праздничный торт Марка. Не считая свадебного… И так увлеклась, что не заметила, что до сих пор таскает с собой телефон. Аж вздрогнула, когда тот снова зазвонил. Решила, что это родители, поэтому взяла трубку, не раздумывая. Но… — Моя дорогая! — это совсем не голос мамы. Слащавый тон, почти приторный. Аж зуб с пломбой заболел. — Даф, малышка, с днем рождения! Узнала? Бывшая Булгакова аж опешила. Конечно, Соболев это заметил, поэтому она поспешила жестами показать, что все нормально, и даже включила громкую связь, параллельно отвечая: — Конечно, Лана. Тебя чертовски трудно не узнать. Если что, ты на громкой. Я тут с Ромой. — Ну нихера! — восторженно запищала девушка. — Ромыч, какими судьбами? Ты же летом говорил, что вы расстались, Даф замуж выходит и всё такое. Или… Стоп. Воу-воу, стоп. Значит, эти байки с канала Дарси — правда? У вас там шведская семья? В этом вся Лана Цветаева. Они с Дафной никогда не были подругами, были знакомы, считай, вынужденно. Лана — светская львица, дочка одного из гендиректоров Газпрома, мать его. И, конечно, по-настоящему золотая молодежь Москвы держалась вместе. Рома с Цветаевой был знаком даже на год дольше, чем с Дафной. Но Лана не была плохим человеком. Да, не без заскоков, но Булгакова сразу выбрала ее в качестве недо-подружки, когда Соболев водил ее с собой по клубам. Вот только… В последний раз Дафна и Лана виделись и общались ещё до старта съемок «Битвы Сильнейших». Выходит, Рома пересекался с ней еще во время своих летних марафонов, но… С чего вдруг блондиночка вспомнила про них сейчас? — Мы с Ромой вместе, да. — увиливает от точного ответа Дафна. — Всегда будем. — Так это же потрясающе! — вновь пищит Цветаева. — Вы всегда казались мне самой крепкой парой из всех знакомых. Да, не без токсичных ноток, но я поражалась вашей верности друг другу. Это же прямо как в кино! — Лан, спасибо большое за поздравление… — начинает было Булгакова, но оказывается перебита: — Кошечка, я тебе ещё подарок подобрала — закачаешься. Будет время пересечься со мной вечерком? Ладно, это странно. Но сейчас вообще происходят… Странные вещи. Поэтому Дафна вдруг предлагает: — А знаешь… У меня будет совсем тихое празднование. Пойдем с Ромой к моему лучшему другу и его семье. Конечно, это не тот формат, к которому ты привыкла, но, может, захочешь… — Шутишь? — вновь перебивает Лана. — Присылай адрес, дорогая, буду… Как там ваш Башаров говорит? В назначенное время в назначенном месте? — Договорились, — лишь безразлично пожимает плечами именинница. — Ещё раз спасибо, Лан. — Спасибо будешь завтра говорить, крошка. Целую в обе щечки! И первая вешает трубку. В ответ на недоуменный взгляд Соболева Дафна просто поясняет: — Решила, так будет веселее… — Это же твой день рождения, — мягко замечает Рома в итоге. Более чем справедливо. — И ты можешь хоть Башарова пригласить. Но, если что, я тут честно не причем. Хотя после такого он Лану… нет, зацеловывать Рома все же будет Череватого, а потом Цветаеву можно и обнять так, чтобы аж ребра захрустели. Очевидно, что у самого Соболева. Сейчас он так отчаянно цеплялся за любую возможность вызвать в Дафне эмоцию, вернуть ей хотя бы кусочек жизни, что не было даже сомнений — Рома Ланку даже лично привез бы. Она же хорошая. Правда. Немного своеобразная, но… все сломанные дети не без греха, и потому должны держаться вместе. Что-то такое Рома нес Лане же действительно летом, напившийся, накидавшийся таблетками и находившийся на грани нервного срыва. Ну, обычное его состояние, в общем. То-то Ланка прибалдеет с того, что он решил даже не пить больше. Как отшибло. Ему нужно было оставаться в здравом уме, чтобы заботиться о Дафне. — Она хорошая. Я тебя не пойми с кем не познакомил бы, — горячно заверяет Рома. Лана ему предъявила тогда в шутку — или нет, — что если он хочет видеть в ней личного психолога, пусть хотя бы приплачивает. Вот удивится еще, что он сейчас очень… старается… — Но если сведет тебя с ума, я ее тут же отправлю домой. Все будет, как ты захочешь. Это же твой день! И все-таки ненавязчиво тянет на кухню. Торт действительно напоминал собой кошмар любого мало-мальски уважающего себя кондитера, а злосчастные цветочки совсем стекли по не идеально ровной поверхности, но Рома все равно деловито усаживает Дафну на стул и настойчиво вручая ей ложку. — С днем рождения, любовь всей моей жизни, — на выдохе шепчет Соболев наконец-то, садясь рядом и снова обнимая. — Давай маленькую ложечку? За Маркушу, вон, я все понимаю, большой и страшный чернокнижник, но дети обязаны есть сладкое… И все-таки, ребра опять трещат. Осколки костей впиваются в легкие, но Рома не перестает улыбаться ни на секунду. Он просил ее побыть слабой — все опять идет не так, да? Он не справляется. Не справляется же. Он опять ее расстраивает, заставляет не показывать чувства. Рома ужасный. Правда. Ужасный. Но может… это можно использовать и на пользу?.. Хотя бы вот так, заставлять кушать из-за чувства… долга перед ним?.. И если при этом продолжать улыбаться, то можно добиться того, что она будет жить… даже если вынужденно… А Дафна тоже ему улыбается. Начала дня рождения будто бы даже сносное. Да, никаких костюмов Кэтрин и братьев Сальваторе, но… Рома. Ее Ромашка, он так старался, едва не убился тут, но реально испек торт. Мог бы хотя бы с каши начать, а тут сразу — торт. Поэтому она охотно берется за десертную ложку и быстро подхватывает ею один из цветочков, пока совсем не сполз. — Черт, Ром… — и аж мычит от удовольствия, попробовав. — Я тебе отвечаю, даже вкуснее, чем у мамы. И она не просто пытается ему угодить, нет. Говорит совершенно искренне. Может, у нее просто рецепторы ебанулись вместе с менталкой, потому что не ест почти ничего, но именно этот торт — самый вкусный в ее жизни. Хотя Дафна, как до одури романтичная натура, все же верит, что дело в главном ингредиенте — в самозабвенной любви Соболева к ней. А если… Если Перси передаст Олегу ее слова… Может, он даже поздравит ее? Хотя бы короткой смской… Черт, она бы даже сухому «с др» обрадовалась до слез. А пока… — Солнышко, — поворачивается Дафна к Роме. — А можно я ещё на тебе поезжу и попрошу лавандового чаю? Последние дни она даже воду пила только в случае, если в ней было растворено успокоительное. А тут… Вот и Рома аж подскакивает на ноги. Делает это так резко, что следом за ним падает стул, и суетливому Соболеву пришлось его поднимать. А пока он возится, то успевает ущипнуть себя за руку, потому что… Честное слово, пока у него были все шансы подумать, что день рождения сегодня у него. Потому что пока исполнялись все его самые отчаянные мечты. — Боже, радость моя, да ты…! — едва ли не задыхается от счастья Рома, уже включая чайник. Договорить, правда, не получается, потому что все слова благополучно вылетают из головы, но его правда распирает. По сравнению с последними днями, сегодня был просто невероятный прогресс, и Роме все навязчиво хотелось через левое плечо поплевать и по чему-нибудь деревянному постучать. — Короче, я еще купил прямо свежую лаванду, ну, то есть, сушеную, но свежую, и сейчас будем творить колдунства… И даже ради такого дела прикупил миленький стеклянный чайничек. Ну, не удержался просто. Может, и хорошо, что они с Дафной тогда не добрались до детского магазина. Рома бы точно не удержался и скупил бы примерно… все. Когда чайник достаточно нагревается, Рома, внезапно обнаруживший в себе таланты хозяюшки, засыпает во френч-пресс чайную ложку лаванды. Не кипятком, а чуть теплой, чтобы цветочки не повредились — это тоже суперлайфхаки от бабули. Уже пахло нереально круто. А пока чай заваривался, Рома продолжал щебетать: — На самом деле, круто будет Лану увидеть. Я вообще не скучаю по прошлому, но она мне тогда сама написала летом, и чет прям разговорились так душевненько… Кстати, а я тебе сказал, что я Перси тоже от нас подарок отправил? Там цветы, такие охрененные черные розы, потому что она точно оценит, шарики и здоровенный плюшевый волчонок. Мелочь, конечно, но я не мог не поздравить. Как и Дафну. Она просила ничего такого для себя не делать, но… Рома все равно выкрутился же. По-своему. И теперь то, что она улыбается — это просто… что-то невероятное. — Спасибо, — полушепчет она, но в тишине кухни ее слышно отлично. — За все, солнышко. За то, что все равно пытается устроить ей праздник. За то, что отдает ей всего себя, фактически сейчас растворяя свое сердце ей в чай. За подарок для Перси — потому что сама Дафна так и не придумала ничего адекватного, черт возьми. Ей было за это жутко стыдно, но в голове был такой вакуум, что… А ведь сначала Дафна отнеслась скептично к просьбе Ромы позволить себе побыть слабой и повесить все на него. Она привыкла за уже три года, что она решает его проблемы, она его поддерживает, а не наоборот. Привыкла, что Рому сломать, довести — как нечего делать. И где он теперь? Ее солнышко. Он такой молодец. И как тут снова не заплакать? Но Дафна держится. Ради него. И, действительно, с любимым чаем сметает едва ли не половину торта. И даже без рвотных позывов, что преследовали ее со всей остальной едой. Но как бы ни было сейчас даже почти хорошо, им нужно поспать перед завтрашним праздником дома у Череватых. И разомлевшая Дафна даже засыпает сама — без успокоительных капель. Вот только с утра им, конечно, выспаться никто не дал. В районе полудня раздался звонок в дверь, и Дафна… Окрыленная надеждой, она вскочила и понеслась в приходую, обгоняя Соболева. Несмотря на беременность, она умудрялась оставаться грациозной ланью. А главное — быстрой. И сейчас она отпирает все замки дрожащими руками. Это ведь может быть… Олег?.. Но когда дверь распахивается, Дафна видит стоящего на лестничной клетке не Шепса, а гораздо более неожиданную личность в кожаной куртке с, черт возьми, темным леопардовым принтом. — Сережа?.. Будто мираж, серьезно. Дафна помнит его немного другим — как минимум, без этой его новой бородки. Но… Сколько они не виделись? Чуть меньше года? — Сережа! — по итогу пищит она, повиснув на шее очередного Соболева. — Хе-е-ей, олененок, ну не скачи так! Не хочу, чтобы ты потом разродилась, и первое, что сделал твой шкет — проклял бы меня за свою слабую вестибулярку, — в голос смеется Сережа в ответ, но охотно обнимает ее в ответ, стараясь быть как можно более аккуратным, и даже на мгновение отрывает ее от земли, чтобы покружить. Замерший в коридоре Рома смотрел на эту сцену со смешанными чувствами. Просто потому, что… он же все-таки не проснулся, да? Или умер в аварии, а все, что происходило после, это галлюцинации вместо обещанного света в конце тоннеля? Или… В отличие от Дмитрия Валентиновича, его младший брат, Юра, никогда не требовал от единственного сына слишком многого. Почти что идиллическая семья, в которой царила любовь, взаимопонимание и такая поддержка, что не верилось, что вообще можно. Они и в Питер-то всей семьей уехали просто для того, чтобы Сережа мог развивать свою группу так, как хотел — и там стартануть получилось гораздо проще. Может, конкуренция на тот момент была меньше, может, атмосфера другая, но в городе Невы и с помощью отца Сережа буквально стал рок-звездой… Ну, вообще, отец при жизни много кого не любил. Но родного брата буквально ненавидел всеми фибрами души, ожидая от Ромы того же. Ромы, который, вообще-то, Сережу обожал, реально считая его старшим братом. В Ромины восемнадцать дядя Юра умер. Аневризма, как оказалось. Отец запретил ехать на похороны и поспособствовал тому, чтобы максимально ограничить общение Ромы с Сережей. Все-таки, они извращались — спасибо соцсетям и тому, что иногда концерты группы были в Москве, а Рома проводил в клубах… ну, девяносто восемь процентов времени? А иногда сквозь наркотический бред доносился голос брата. Брата, который вытаскивал его из клубов еще до Дафны, притаскивал домой, приводил в чувство. Не боясь, срывался на отца, требуя от него перестать игнорировать проблему и наконец заняться сыном, а один раз даже сломал ему нос. — Ну че встал, как истукан? — усмехается ему Сережа. — Даже не обнимешь? Рома Сережу обожал всей душой. И теперь, когда таблетки перестали иметь над ним влияние, искренне изводился из-за того, что они мало общались — Серега был то в турах, то на концертах, то записывал песни, то внезапно стихийно срывался в какую-нибудь Норвегию на поиски вдохновения. И поэтому сейчас… нет, он точно еще спит. Но как же… похуй. И Рома и сам едва не визжит, когда налетает с объятиями и на брата, и на Дафну, сцепляя руки так крепко, что их аж свело. — Во-о-от, другой разговор, — смеется Сережа, потрепав его по и без того растрепанным волосам и шутливо щелкнув по носу Дафну. — А то я после твоего игнора… — Ты на похоронах был? — вдруг озаряет Рому. — Так-то да, — хмыкает Сережа в ответ. — У меня типа отпуска. Не мог не проводить ублюдка в последний путь. И выразительно смотрит на Дафну, всем своим видом источая абсолютную поддержку. Но тут же улыбается, как ни в чем не бывало, спрашивая: — Никуда не собираетесь, малыши? У меня много вопросов. Дафна Сережу обожала не меньше, чем Рома. Будучи одной из двух дочерей, когда она познакомилась с кузеном своего парня, сразу уж расстроилась, что у самой нет старшего брата. Этот Соболев всегда умудрялся сочетать в себе чисто рокерское ебланство и реальную такую мудрость. Стойкость характера. С ним всегда было проще воевать с обдолбанным Ромой. И сейчас ей даже кажется, что день рождения выйдет не таким ужасным. Они будут у Череватых, приедет Лана, теперь с ними и Сережа. И Олег… Нет, Перси же сказала, что он скучает. Эта мысль засела у Дафны в голове толстенной иглой. Шепс точно ее поздравит. — Собираемся, — улыбается она. — Будем отмечать мой день рождения у друзей. И ты тоже приглашен. Это не обсуждается. В конце концов, там ещё будет Лана, с которой Сережа неплохо завис, когда они отмечали двадцать третий день рождения Ромы в том году. Вот-то, конечно, Влад удивится, когда Дафна к ним с Леной домой гостей натащит… — Но время ещё есть. Нам собраться надо. Кстати, прикинь, Рома мне вчера торт испек… Это стоило сказать, чтобы увидеть округлившиеся глаза старшего Соболева. И затем добила: — Пойдем, я тебя кое с кем познакомлю! Надо же показать микропига. А в рассказах своих Дафна все равно старалась особенно не упоминать Олега, избегая всех болезненных тем. Хоть и было очевидно, что Сережа все просек — он вообще всегда просекал. Будто и сам своего рода экстрасенс. Когда Рома начал встречаться с ведьмой и познакомил ее со своим братом, у них даже появился локальный мем — Тамара-таролог. И за вполне легкими разговорами сборы пролетают практически незаметно. Дафна надевает одно из тех платьев, что они не так давно купили с Ромой — бархатное, свободное, с с белым кружевом и рюшами, почти как кукольное. Глубокий синий цвет и звезды на рукавах. — Сереж, — начинает она, когда они уже усаживаются в машину Ромы. — Спасибо, что приехал. Правда. Черт, включим твои песни, пока едем? Я ведь новый альбом не слышала. И это говорит Дафна, которая буквально недавно даже радио слушать не могла. Но едва они паркуются у дома Череватых, на горизонте появляется розовая иномарка. Очевидно — чья. И когда это Цветаева стала такой пунктуальной? Из своей машины Лана выходит такой, какой Дафна ее и запомнила — светлые волосы уложены голливудской волной, темные глаза подчеркнуты стрелками, а сама девушка красуется в легкой осенней шубке. — Я что, приехала раньше именинницы? — смеется старая знакомая, обводит взглядом Соболевых, особенно задерживаясь на Сереже, но первой все же начинает тискать Дафну, почти пища: — Надо же, какой животик уже большой! Какой месяц? — Шестой. — Тогда ты точно оценишь, — подмигивает Лана, открывая дверцу машины, чтобы вытащить с заднего сидения ворох пакетов из ЦУМа. — Я решила, что твой ребеночек должен быть самым дорого-богато одетым модником. Там набор пинеток от Dolce Gabanna и Moschino, всякие ползунки… Честно, я понятия не имею, что нужно новорожденным, но дети же растут очень быстро, так что будет на вырост… А Дафна едва не плачет, заглядывая в гигантские бумажные пакеты. Лана, сама того не понимая, решила огромную проблему — бывшая Булгакова реально не хотела ничего покупать без Шепса. А тут… — Лана, это звучит, как вызов! — наигранно возмущается Рома. Он почти сразу забирает пакеты у Дафны, категорически запрещая носить ей даже такие приятные тяжести, и всего одного быстрого взгляда на содержимое хватает, чтобы примерно оценить — тут тысяч на сто, не меньше. Лана в таких вещах никогда себя не сдерживала, и Рома не сомневался, что Марку тут хватит на год точно. При условии каждодневной смены нарядов. Раза по три за день. Ну ничего-ничего. Ему как раз скоро придет зарплата. Меньше, чем планировалось, из-за лежки с рукой, но ничего не остановит Рому от желания разориться на Маркушу. Или на Дафну. Там уж как пойдет. — Моя госпожа никогда не сдерживала себя в подарках, — по-доброму усмехается Сережа. «Госпожа» — потому что Лана умела построить всех, хотя и малышка совсем. Это сколько ей сейчас, двадцать три, получается?.. Рома под нее прогибался, как пластилин, даже в свою худшую эру, а Сережа так и не поддался. Но сейчас почти что был готов. Красивая, черт возьми. Всегда была красивая, но сейчас здоровая, и это очаровывало. Да и… Сережа настолько привык видеть этих двух дураков под чем-то, что сейчас, смотря на суетящегося Рому, ластящегося к Дафне при любой возможности, Лану, которая буквально расцвела, он и сам не мог не расплыться в счастливой улыбке. — Ладно, раз пошла такая пьянка… — многозначительно начинает Сережа. — Кроватка у вас тоже есть. И всякие столики там, шкафчики и прочее… Завтра привезут. — Да ты… — с предательски заплетающимся языком протягивает Рома, который и себя забыл от шока. — Собирать сам будешь, — немедленно заявляет Сережа, дав ему шутливый подзатыльник. — Я вполне осознанно выбрал только доставку без сборки. — Да вы психи, ребят, — медленно-медленно протягивает Рома. И хотя на мгновение у него шевелится немного грустный червячок, что он хотел купить все сам, младший Соболев быстро об этом забывает, потому что видит, как смотрит Дафна. — Вы довели мне жену-у-у! — наигранно возмущается Рома, немедленно обнимая Дафну так, как если бы хотел спрятать ее от всего мира сразу. Сережа в этот момент подходит ближе к Лане. Не скрывает слишком очевидной заинтересованности и не может удержаться от того, чтобы не предложить ей свой локоть и под ручку дойти до дома. — Неплохо законнектились с подарками, м? — улыбается ей Сережа. А потом наклоняется чуть ближе, чтобы шепнуть ей на ухо: — Я тебе потом кое-что расскажу. Может, у него опять включилась Тамара-таролог, может, он включил деда Сергея Юрьевича, потому что из всех четверых он, двадцатисемилетний, был самым старшим, но в это краткое всеобъемлющее счастье Сережа не очень верил. Это как в болезни. Как было у его отца. Иногда, когда становится хорошо и ты веришь в полное исцеление, уже на следующий день может случиться… катастрофа. Цветаева по-лисьи улыбается, охотно берясь за предложенный Сережей локоть, и почти воркует: — Выслушаю все, что захочешь рассказать, Mio signore. Она всегда любила немного выпендриваться знанием итальянского, но рядом со старшим Соболевым особенно. В конце концов, Лана — ходячая экзотика, потому что ее мама, коренная сицилийка, очаровала ее отца ещё тогда, когда тот ездил в командировку в Европу. А сама Цветаева, признаться, на Сережу всегда засматривалась. Видели они друг друга не так часто, лишь когда тот приезжал в Москву и вытаскивал двоюродного брата из наркотической пучины, в которой тот варился всегда вместе с Ланой. Но сейчас все изменилось. Она и сама очистилась. И это заметно бросалось в глаза. Прямо перед стартом «Битвы Сильнейших» Лана словила передозировку. Конечно, благодаря влиянию ее отца и его же деньгам, история нигде не всплыла, но восстанавливалась девушка долго, пропав из жизни Ромы и Дафны. Летом более-менее оклемалась и с Соболевым, наконец, увиделась и была прям поражена тем, что эти двое расстались. Надо же, Ланы не было рядом несколько месяцев, а они дел наворотили! Но потом она исчезла вновь — родители настояли на лечении в рехабе. Цветаева и вышла-то из него всего пару недель назад. И, черт, не могла она забыть про день рождения ее bella signorita Дафны. Ведь у Ланы и самой подруг было не так много. Знакомых прилипал и приживал — да, но почти все отвалились, стоило ей начать отказывать в тусовках. А вот малышка Даф… К ней Лана тянулась всегда. Такая светлая, чистая и добрая, Дафна раскрывала в Роме лучшие стороны даже в темные времена. И Цветаева им помогала, как могла. Отчитывала Соболева, чтобы девушку свою ценил, и вбивала Булгаковой, что нельзя так под мужика прогибаться. Лана вертела самцами, как хотела, сколько себя помнила — они перед ней штабелями ложились. Все, кроме Сережи. И это даже… Подкупало. А они, сразу закинув подарки в машину Ромы, уже поднялись в квартиру Череватых. Влад и Лена предусмотрительно оставили сына с ее сестрой Ирой, но, признаться, все же немного опешили — ждали-то в гости только Дафну и Рому. — Соболевы почкованием размножаются что ли? — тут же рассмеялся Влад, мгновенно считав через Толика их родственную связь. — Ну ладно, Лен, доставай посуду ещё на двоих. — Рада тебя видеть, родная, — а Лена уже обнимала Дафну, после с нежной улыбкой обращаясь и к остальным: — И рада познакомиться. Мы тут специально для именинницы домашнее караоке подготовили. И тут бывшая Булгакова совсем поплыла — она так давно не пела, хотя это и было вторым делом жизни после эзотерики. Дафна искренне улыбалась всем присутствующим — они делали этот день все лучше и лучше, хотя… она и продолжала маниакально проверять телефон. Ну же, Шепс… Не будь козлом. — Караоке? — мгновенно оживляется Сережа. — Ты сказала караоке? — О боже, — не может не закатить глаза Рома, хотя сам буквально светится. Все хорошо. Все просто нереально хорошо. — Вы только что разбудили Зверя Апокалипсиса. Приходится рассказать, что Сережа — фронтмен рок-группы. Рома не был бы собой, тем самым «братом-занозой в заднице», если бы не заявил, что его держат в группе только из-за лица, но тогда становится страшно. Потому что оказывается, что Влад-то шарит. — Даф, ты просто обязана спеть со мной! — немедленно требует Сережа. Рома, у которого все равно в груди сидела тревожка, заставляя сердце биться быстрее обычного и не отходить от Дафны ни на шаг, едва ли не ревностно протягивает: — Лана, так-то, тоже поет… И Сережа как-то даже клялся исполнить ей что-нибудь из репертуара «Maneskin». Именно на итальянском. И Рома все еще понятия не имел, каким образом он это помнит. Но в ответ получает только еще один подзатыльник. Сережа, на самом деле, всегда на них был щедрым. Дмитрий Валентинович считал, что племянник будет пагубно влиять на Рому — как будто на тот момент рокерская тусовка была самым ужасным в его жизни. Но на деле Сережа всегда был скорее его голосом разума. Тем самым здравым смыслом, которого Роме, живущему на оголенных эмоциях, и не хватало. — Да кто у тебя твое сокровище заберет? — усмехается Сережа брату, но Рома все равно упрямо мотает головой. — Я сам с ней спою. Дафна ведь так это любит. Тем более… Рома знает, кто ее у него сегодня заберет. Одурманенный счастьем и тем, что у него хоть что-то получилось, Рома не сразу вспомнил про Олега. Но когда увидел, как Дафна разблокирует смартфон и затем разочарованно убирает его обратно, дошло. Больше чем полдня уже прошло. Шепс, блять. У тебя там что, руки отсохли? За исключением этого, вечер проходит замечательно. Они усиленно поздравляют Дафну, едят и веселятся. Рома заставляет бедную Лану едва не свалиться в обморок после того как заявляет, что больше не пьет. Из их дуэта более зависимым всегда был Рома, а в итоге… она только-только вышла из рехаба, а он просто захотел и отказался от всего и сразу. — Просто одна зависимость оказалась сильнее остальных, — туманно вбрасывает Сережа, а сам не может перестать улыбаться с гордостью. Наконец-то этот дурак взялся за ум и поставил любовь выше всего остального. А компанию Череватому и водке в итоге составил только Сережа. Разве что… пить он, однако, в последнее время часто стал. Но с кем не бывает, да? — Я реально с тобой спою, — заверяет Рома Дафну в какой-то момент. Тем более… надо было стереть из памяти воспоминания об их последнем дуэте. — Но начинать точно надо имениннице, а не всяким роцкерам. — Я бы тоже спела с тобой, солнышко, — чуть рассеянно отвечает она. Ведь… Да. В последний раз они вместе пели о своем расставании на бэби-шауэре. А сейчас… Будто реально в начало вернулись. Снова нет Олега, Дафна снова страдает, в Рома вновь кормит ее с ложечки и заставляет хотя бы мельком улыбаться. — Да, Дафнюшка, давай послушаем тебя, — подхватывает Череватый. — Помню, кстати, как ты в нашем сезоне между съемками пела. Толику нравилось. И бывшая Булгакова вновь чуть ломко улыбается, поднимаясь на ноги, чтобы взять микрофон, подключенный к колонкам, находит в интернете нужную минусовку… Дафна ведь всегда пела. С детства. Перси была балериной, а Дафна занималась музыкой. Фортепиано, арфа… А сейчас она поймала себя на мысли, что не помнит, как звучит собственный голос. И, выдохнув, она подносит микрофон к губам. — Моя жизнь словно чёрная дыра, В моем сердце пули, я жива, Я кричала, вторила прибою, Забери, забери меня с собою. Тембрально Дафна всегда напоминала polnalyubvi и Green Apelsin. Мягкий сопрано с чистыми, журчащими верхами. И сейчас она не случайно выбрала песню Марины — далеко не только потому, что голоса похожи. — И мой сад меня не узнаёт, Увядает сквозь грозу и гром, Я бежала, пряталась от боли, Обезумев со своей любовью. И никто даже не замечает, что Влад достает телефон — слишком заворожены пением прекрасной нимфы, что выкладывала перед ними на блюдечке всю свою боль. — Успокой меня, Мне не выбраться… Успокой меня, Мне не справиться… Довольный Череватый постит сторис в «Инстаграм». Олег ведь на него подписан. А когда песня заканчивается, почти все вдруг поворачиваются к Роме. И он не сразу понимает, почему — пока руку не начинает печь. Младший Соболев безбожно тупит, пока брат не заставляет его подняться, рявкая: — Не чувствуешь, что ли, придурок?! Оказывается, он разбил стакан. Так сильно сжал. Благо, что пустой, но осколки успели резануть руку. Сережа на него почти рычит, пока тащит в ванную, промыть рану и вытащить застрявшие осколки. Лена приносит им аптечку, Лана, кажется, удерживает Дафну, и пока брат вытаскивает стекло из порезов, Рома, заглушенный шумом воды, шепчет: — Он не может испортить ей такой день! Мудачество-мудачеством, но не написать сраные три слова — низко, как бы обижен ты не был. И Рома рычит от разочарования, беснуется, он готов был прямо сейчас мчаться к этому придурку, с ножом у горла заставить его отправить хотя бы сердечко, потому что ну невозможно, невозможно в один момент вдруг разлюбить, потому что его уничтожает эта песня чертова, его оглушает то, насколько Дафне больно… И Сережина пощечина. Не сильная, но задетый нос на мгновение вспыхивает болью, а голова отклоняется в сторону. Старший Соболев выдерживает паузу, чтобы потом уточнить: — Включился обратно? Рома кивает, как болванчик. Эмоции отступают, уступая место страшной мысли — Дафне больно. Он должен быть рядом. А Сережа, наскоро обрабатывая порезы и перевязывая ладонь бинтом, говорит все тем же чрезвычайно серьезным тоном: — Пока он все ломает, ты должен нестись следом и чинить. Не забывай. Рома не забудет. Из ванной они возвращаются, как будто ничего не было. Сережа устраивается поближе к Лане, а Рома едва ли не летит к Дафне, протягивая ей здоровую руку, чтобы тоже поднялась. — Я тоже хочу, — воркует Рома самым невозмутимым тоном, уже находя минусовку. — Ты припев точно знаешь. Оно вообще в голову пришло случайно. Он просидел полвечера, пытаясь вспомнить какую-нибудь классную сопливую песню про любовь, но на ум пришло это. Просто… подходит же. Лунная призма, дай силы пережить рэп с его-то дыхалкой. — Почтим святое, да Но часики спешат, и то едва Эй, моя судьба, ты нас сведи случайно Но ещё хотя бы шаг, хотя бы два — и моё сердце засвистит, как чайник. На самом деле, уже. Рома ощущал себя атомной бомбой, которая в любой момент готова была взорваться. Останавливало его лишь то, что он не один. И взрываться он должен максимум сам в себя. Серый правильно сказал. Рома должен был чинить. — Рьяно любя, не знать И казалось, что будет проще, чем прямо так и сказать Но я в лоб так и не смог, и сердце ударит Стук — оно лопнет, как кинескоп. А вот это про Олега. Вот казалось бы, что было проще, чем просто, блять, открыть рот? Нет. Развел тут… Сам же и страдает, наверное. Ну и пусть. Рома, может, мудло редкостное все еще, но за каждую слезинку Дафны он готов был устроить Шепсу рандеву по всем кругам Ада. — Она лапки тянет к луне Дай ей звёзды — повесила бы замок на них, — едва не мурлычет Рома и очень старается улыбнуться, но собственное кольцо со звездами вдруг ощущается таким тяжелым. — В зале гасит свет и подглядывает за окнами Видна разница, ты права Это правда, что у соседей была зеленей трава И это правда, мы в круговой поруке Ведь обратно планету не повернуть И всё с виду не случайно и, моя судьба… И на мгновение осекается, выбиваясь из музыки. Точно, блять. Это же буквально сегодняшняя ночь. Как совпало-то. — Я растворяю своё сердце тебе в чай, — выдыхает Рома, окончательно сбившись с музыки, но зато теперь с чистой совестью притягивает Дафну к себе, чтобы в один микрофон петь припев. А она всегда любила, когда Рома с ней пел. И ещё в свое время они истоптали все площадки, бегая по концертам. Много на кого ходили — на Пирокинезиса в том числе. А что самое убийственной — на обложке этой песни красуются луна, солнце и звезды. Их луной всегда был Олег. И кольцо носил соответствующее. Интересно, он его уже снял?.. А когда… Когда попросит у Дафны развод?.. И она, давя ком в горле, вступает вместе с Ромой: — Люби меня днями-ночами, Окутаны тенями печали, Будто бы мы в самом начале, Днями-ночами, днями-ночами… Череватый постит очередную сторис, едва удерживаясь от того, чтобы не отметить Шепса в уголке. Нет, и так должен посмотреть. Сразу после их исполнения микрофон все же забирают Сережа и Лана — надо же как-то разрядить обстановку. И Цветаева едва не умирает со стонов, которые издает старший Соболев, когда затягивает «MAMMAMIA» Манескинов. И сама, посмеиваясь, с самым соблазнительным видом перехватывает строчку: — I swear that I'm not drunk and I'm not taking drugs They ask me: «Why so hot?», 'cause I'm italiano! А время близится к полуночи. День рождения подходит к концу. Дафна, залпом допив стакан клубничного сока, все сокрушается, косится в сторону водки. Влад и Сережа поднажрались прилично так. А ей нельзя. Ей никак не справиться со своей болью. Никак. И она вновь берет телефон, смотря на роковое: 23:58. Не поздравит он — идиотке это должно было быть очевидно с самого начала. Уже пару раз она палила Рому за тем, как он пытался стащить ее телефон, к которому она приклеилась практически намертво. — Я в туалет, — уведомляет Дафна. И почти швыряет свой айфон на стол. — Сейчас вернусь. Слишком много клубничного сока, — и даже когда Рома пытается ломануться с ней, она давит ему на плечи, чтобы сел обратно. — Солнышко, мы с тобой, конечно, всегда были чересчур близки, но пописать я могу сама. На самом деле, ей просто хотелось отдышаться. Она вновь давит улыбку, прося Лану и Сережу исполнить «итальянскую легендарочку с Евровидения», когда она вернется, и почти сбегает из гостиной. В туалет, конечно, и правда надо, но на обратном пути Дафна задерживается. Дверь в рабочий кабинет Влада приоткрыта. Она сама не может объяснить, почему ее туда так тянет. Бесы? Может быть. В конце концов, эта комната — святая святых работы Череватого с его Толиком. И Дафна входит внутрь. Проходит вдоль стеллажей, касается фигурок на алтаре. Не сувениры совсем — реально рабочие штуки, энергетика у них бешеная. А затем Дафна обращает внимание на шкаф, в котором за стеклянными дверцами спрятаны пучки трав и маленькие бутыльки с мутной жижей. Она подходит ближе, открывает дверцу… Раз они сегодня на музыкальном, ей в голову приходят строки. Ещё один исполнитель, на концерте которого они с Ромой были аж дважды — ATL. Дафну чуть в слэме ещё не задавили. Зато трек один старый вспоминается… «А я тебя бросил, просто взял и бросил, бросил так, чтобы вдребезги ты разбилась оземь»… «К черту ваш сраный ЗОЖ, ведь этой ночью снова упорюсь я»… Роме ведь это всегда помогало с болью справляться, да? Все бутыльки подписаны, а прямо за ними в крафтовых пакетах лежат дополнительные ингредиенты. И кое-что Дафна узнает. Пусть она отказалась от чернокнижия ещё в детстве, все равно, бывало, на папиных уроках с Перси присутствовала. Он настаивал, чтобы обе дочери разбирались в магических травах. И Дафна отлично запомнила, на что способен микс из некоторых ядовитых растений, если правильно заварить и пришаманить определенным заговором. Амброзия полыннолистная. Ягоды четырехлистного «Вороньего глаза». И классика — «волчья ягода». Все до ужаса токсично, но не для чернокнижников. Если правильно смешать, бесы буквально с ума сходят. Подчиняются охотнее, отчего сила возрастает в разы. Организму никак не вредит. Обычному человеку досталось бы жестко, а темный практик становится практически богом. Или дьяволом. Как посмотреть. Но было у этого отвара одно-единственное побочное действие. Он не влиял на тело, но влиял на психику. Эффект, сравнимый с грибами или ЛСД. Дафне плевать, если она словит хоть галлюцинацию с самим Иисусом Христом, главное — эйфория. Так ведь ей Рома раньше рассказывал про порошки и таблетки свои? Боль отступала. Марка такой отвар сделает только сильнее. Организму ничего не угрожает. А Дафне станет легче. Все ведь в выигрыше, верно? И она, немного пожевав губы, берет один из бутыльков, откупоривает и залпом выпивает содержимое. Горько. И послевкусие такое… Дафна морщится, стараясь дышать через рот. Все нормально. Она ставит пустой пузырек позади остальных, чтобы незаметно было, а сама забирает весь пакет с остальными ингредиентами. Проходя через прихожую, пихает его в свою сумку. Дома сделает ещё… Потому что накатывает на нее прям сразу. Стены плывут, узоры на обоях оживают, цепляются друг за друга, пляшут, водят причудливые хороводы, переливаясь и даже меняясь в цвете. Бесы тоже ощущаются лучше — вон, аж морды свои опускают, словно приклоняются. Реальность идет рябью, мысли закручиваются в хаотичный вихрь. Но… Так лучше. Дафна возвращается в гостиную, вновь садится рядом с Ромой. Лана вовлеченно болтает с Леной, Влад разливает остатки водки себе и Сереже. А у именинницы язык развязывается. — Я вчера поздравляла Перси, — тихо делится она с Ромой. — Олег у них с Сашей. Знаешь, я ведь попросила ее передать ему, что очень сильно люблю. Думала, может… Но нет. У Ромы в этот момент просто не хватает сил ответить. В первую очередь, моральных. Он несильно сжимает коленку Дафны, тянет робкую улыбку, а у самого все, что сегодня выросло, радуясь ее счастью, дохнет внутри, гниет, источая мертвецкую вонь. Он же надеялся. До последнего. Почему-то абсурдно верил, что у Олега хватит мозгов подумать о Дафне. В итоге — нет. Все. Вот это — уже просто финиш. Катастрофа. Хуже быть не может. Рома опять подрывается к микрофону. Взбудораженный, отчаянно желающий таких громких заявлений, как бы завуалированных, но всем понятных, он даже не замечает какой-то тонкий аромат незнакомых трав от Дафны. Сережа, пялясь на то, как он опять врубает минусовку Пирокинезиса, вдруг невпопад выдает: — Классный чувак, кстати. Прямо мегавайбовый. Может, Рома опять… ебу дал, что называется. Но вот эта гениальная вещь, вброшенная Сережей в ванной, заседает в голове. Да и он сам просил — взвалить все на него. Рома обязательно справится за двоих. Но сейчас вот просто… все это гнилое, оно рвется наружу, требуя выплеснуть. Он выплеснет, а потом опять пойдет чинить. Рома Дафну вытащит. Он обещал. А Пирокинезис, на самом деле, реально гениальный чувак. Выпросить, что ли, у Сережи познакомиться… Если они выживут. Тут, вообще-то, каждая строчка прямо очень сильно откликается. Но некоторые — это на разрыв аорты. — Ты мне целовала спину Туда же и наносила две тысячи ножевых А мне чудилась даже в них нежность Я никогда так не любил прежде Теперь же я своей рукой Через годы по привычке за тобою повторял И наносил уже другой На тысячу ножевых больше. Про «ножевые» — это вот все то, что было после появления Олега. «Чудилась даже в них нежность». По факту, если бы Рома не влез, Дафна вышла бы замуж за Олега, одного единственного. И… да кого он обманывает? Он бы всегда простил. «Другая» — это Оля, которую Рома вполне осознанно растоптал. — Я, может, и чудовище Но искренне стараюсь быть хорошим И верю, знаю, что всё потяну. А это даже иронично. Все время Олег был уверен, что Рома — это главная мразь, корень всех бед и источник зла. Но теперь вдруг это именно Рома старается быть хорошим, а в чудовище превратился Олег. Забавно, как судьба перевернулась, да? — Я понял соль земли и принимаю в себе тьму И преломляю свет раз за разом И если мне приказывают звёзды — я отказываю. А дальше оригинальный текст Рома игнорирует. Сначала — просто пропускает повторяющийся припев. Он готов поклясться, что как минимум Лана уже догадалась, что он хочет сказать. — Но есть у человека кое-что, и это — выбор Выбор полюбить, выбор умереть Быть или не быть Сохранить холод или погореть. Олег свой выбор сделал. Вот теперь — это все более чем очевидно. «От боли хочу плакать, но я выбираю волю» — это тоже почти как Ромин девиз сейчас. В конце припев повторяется аж четыре раза. В нем сохраняется вся эта небесная тематика, и рефреном повторяется строчка — «Я отказываю солнцу и луне». Рома же… своевольничает. — Я отказываю небу, Я отказываю… — и вот здесь он пропускает слово, — луне. Потому что солнцу он как раз не отказывает. С солнцем он безоговорочно будет рядом, всегда, несмотря ни на что. А вот луна идет к черту. Луна идет нахуй, луна может подавиться своими обидками, потому что Рома никогда, никогда не простит Олегу того, что сейчас он делает с Дафной. Пусть подавится, блять. Желательно — пусть сдохнет. У Ромы любви хватит за двоих. И веры. И сил. Они справятся и без него. Ведь да?.. И все верно — это Череватый тоже успешно заснял, аж рюмку чуть не разлил. Теперь в его профиле красуются три идущих подряд сторис, полные страданий Ромы и Дафны. Потрясающе. И Дафна тоже все понимает. Очевидно же, буквально на блюдечке преподнесено. И пусть ее сознание сейчас парит где-то в облаках, а сердце будто вовсе стучать перестало, пока не все мысли стерлись. Но вот в чем прикол этой ебучей жизни… Дафна-то всепрощающая. Всегда была. Она не просто отходчивая, она, скорее, себя винить будет в том, что ее обидели. Сколько раз она прощала Рому? Не счесть. Он ее ударил, а она только о его сломанной психике думала в момент, пока щека горела и опухала. Сестра ей тоже однажды сделала нестерпимо больно. Вот когда Саше все про них с Ромой растрепала и даже не вступилась, пока тот ее шлюхой на весь особняк Стахеева объявил. Но что было потом? Дафна первая пошла на примирение, первая позвонила. И Олег… Да, ей было плохо, просто ужасно, больно до того, что единственной живой точкой в ее теле оставался сын — мама-то мертвая до самых кончиков пальцев. Но Дафна не думала об этом. Она думала обо всех разах, когда делала больно Шепсу с самого их знакомства, и считала то, что происходит сейчас… Расплатой, по сути. И вот она поднимается, чтобы подойти к единственному оставшемуся в ее жизни мужу. Пока ее даже не шатает — напротив, Дафна вдруг даже будто тверже стоит на ногах. А, показалось. Потому что стоит ей сделать пару шагов, как пространство схлопывается. Это похоже на те моменты из «Очень Странных Дел», когда Уилл Байерс проваливался на «ту сторону». То есть идет такой в одной реальности, а, по сути, моргнет и изнанку видит. Вот это… Трипы. Очухивается Дафна лишь тогда, когда понимает, что Рома уже подлетел к ней сам. Сначала она подумала, что опять едва не упала, но оказалось, что нет — просто застыла с остекленевшими глазами аж на минуту. А может и больше… Ей-то показалось, что в той стране чудес с эффектом космической невесомости провела не более пары секунд. — Извини, задумалась, — невпопад оправдывается она. Но стоит признать… Ей понравилось. Там не было боли. *** В это же время Саша решил, что пришло время попкорна. Он искренне старался радовать Перси весь день, но сам понимал, что выхода из ряда вон плохо. Так, может, они хоть кино вместе посмотрят, как часто делали раньше? Он же видел, что его девочка расстроена. С праздником ее поздравили лишь сестра, родители и… Рома. Когда к ним явился курьер с подарками от Соболева, старший Шепс на мгновение даже подумал тихонько вынести все на помойку, но… Это же не ему. Это для его жены, которая никак не выздоравливает, несмотря на все его усилия. И сейчас, пока попкорн хлопал в микроволновке, он взялся за телефон. Череватый там чего-то напостил. Но… Открыв, Саша едва не зарычал. У него появилось совершенно гадливое желание тыкнуть телефоном Олегу в лицо, мол, смотри, как хорошо они веселятся без тебя. Ведь Саша-то даже не слушал, что на видео происходит. А если бы послушал, ничего бы и не понял. Понять болезненные послания смог бы лишь тот, кому они были адресованы. И он, кстати, их уже посмотрел. В моменте все перестало приносить удовольствие. Потому что… Олег сам лишил свою жизнь какого-то смысла. Он изначально сбежал в отель, продолжая играть в сомнительное благородство, но быстро сдался, вскоре срываясь к брату и его невестке. Олег просто физически не мог быть один. Но… так будет лучше. Всем, да? Когда-нибудь. Сегодня было дерьмово. Перси, конечно, прекрасно осознавала, что делала, когда убеждала Дафну в том, что Олег вернется. Понимала она все и тогда, когда передавала ему слова жены. Олег тогда кивнул невпопад, вернулся в свою комнату… и в последний момент стер короткое сообщение с поздравлением. Нельзя. Нельзя! Он по итогу даже Перси-то поздравить не смог. Сейчас, после беременности Дафны, того, что сделала с Перси Нино, общего в их внешности было меньше, но Олег на невестку даже не мог смотреть. Такие раны болят долго. Но рано или поздно они зарастают, покрываясь корочкой, а потом превращаются в шрамы. След есть, но уже не болит. Тем более, Олег не сомневался, что Рома душу Дьяволу продаст, чтобы только Дафна снова стала счастливой. И она станет. Она будет счастливее без него. Олег все еще полностью в этом уверен. Но в потоке бессмысленного скроллинга инстаграма попадаются три роковые сторис от Череватого. Олег их даже пересматривает. Заставляет себя не отводить взгляд, не перематывать. Откровенное послание пойти нахуй от Ромы даже заставляет улыбнуться ломко, а собственное свадебное кольцо с луной жжет кожу. Может, под металлом уже остались ожоги, но Олег его никогда не снимет. Видеть Дафну, слышать ее Олег, как оказалось, не может. Он бросает телефон на кровати и подрывается на кухню, вспоминая, что в холодильнике оставались две бутылки вина. Ему не станет легче. Олег и не хочет, чтобы именно ему легче было. Но просто… если он напьется, то будет думать меньше. Или перестанет совсем. Под музыку. Те самые плейлисты, которые собирали ему Дафна и Рома. Но на кухне обнаруживается Саша, который смотрит те же самые видео. Олег проходит мимо, даже никак не реагируя, зато выползшая из комнаты Перси заглядывает ему в телефон. И вдруг расплывается в слабой улыбке. Череватый, исключительно ради того, чтобы создать иллюзию, будто бы не записал это специально, заснял еще и их компанию, где были знакомые лица. — Я их знаю, это Сережа, Ромин двоюродный брат. У него музыка классная. А это… я не помню, как ее зовут, но это точно Ромина подружка еще с мефедроновых времен. Они с Дафной общались. Видимо, не сидит больше… Это круто. И еще… И осекается. Закусывает щеку изнутри аж до боли, но у нее и так болит все тело. К общей болезненности добавились еще и нагрянувшие вдруг месячные. Вроде и крови не было почти, но живот тянуло, и Перси чувствовала себя такой… жалкой. В прежние времена она бы, может, даже признала бы сестру и Рому редкостными засранцами и поддакивала бы Саше, у которого все на лице написано. Но сейчас… нет. Перси так не думает. Перси тоже хочется праздника в такой, на самом деле, классной компании. Она едва не разрыдалась, обнимаясь с плюшевым волчонком, и хихикала над открыточкой, которую, очевидно, подписывал Рома, потому что Дафна эту гору смайликов и сердечек в жизни бы не допустила. Но сейчас улыбка почти тут же меркнет. У нее теперь тоже… обязательства. И она — вечная заложница выбора между мужем и сестрой, потому что… все же очевидно. Но Перси физически не может считать Дафну тварью. И сейчас вдруг становится так себя… жалко. — Я не должна была говорить, — шелестит она совсем мертвым тоном. — Извините. — Все хорошо, маленькая, — а Саша ее в висок целует, обнимая за талию. — Ты же ни в чем не виновата. И скорее блокирует телефон, откладывая на стол, чтобы теперь обнять Перси полноценно, прижать к себе и поцеловать ещё в лоб. Вроде хотя бы уже не горячая. Уже хорошо. — А я попкорн погрел, — ласково сообщает старший Шепс, даже не глядя вслед удаляющемуся с винными запасами брату. — Помнишь, как мы «Черного Лебедя» смотрели? Он тогда же ее впервые своей сделал. Да, потом долго ещё вел себя, как засранец, пока она с горящими глазами ему практически в рот заглядывала… Но сейчас же исправляется. — Давай, ползи в гостиную. Я сейчас все принесу. *** Всю дорогу на испытание Нино провела в легкой тревоге и глубоких раздумьях. Хоть проживание в одной квартире с Костей немного успокаивало, Гасанова никак не могла отделаться от ощущения, что он все это делает просто из-за большой жалости к ней. Нино все еще продолжала избегать Костю, и большую часть времени проводила в спальне, которую он выделил для неё. Честно, было очень странно расставлять свои вещи рядом с Костиными. Даже просто две щетки стоящие в одном стакане в ванной вызывали смешанные ощущения, ведь все это выглядело так, будто они пара. Но ведь это не так? Костя просто помогает ей в трудный момент по-человечески. По крайней мере Гасанова себя в этом убеждает… Ведь если он ее оттолкнет и во второй раз, то её сердце точно не выдержит. Как же ей было сложно лишний раз не смотреть на Костю, не давать себя касаться и не прикасаться к нему самой. Мысль о том, что она грязная, из-за произошедшего с ней, возникала каждый чертов раз, когда Гасанова наконец-то осмеливалась, чтобы коснуться мужчины, и в итоге женщина сконфужено одергивала себя. Но сука, Как же сильно её тянуло к Косте. Чувства, которые она так старательно запихивала подальше, продолжали расти в геометрической прогрессии с каждым днем. А Гецати был одновременно так близко, и так далеко от неё. И это убивало. Однако это были еще не все проблемы. Ведь Батоев, который наконец-то очухался и понял, что Гасановой уже несколько дней дома нет, названивал и написывал ей без остановки. И это напрягало, ведь Нино не знала, каким будет его следующий шаг. Приедет к готическому залу? Или может через свои связи найдет, где она сейчас находится? И женщина терялась в догадках, потому что понимала, что в руках Вазара достаточно власти, чтобы найти ее достаточно быстро. Гасанова была уверенна, что её побег выбил его из колеи, и так просто мужчина от неё не отстанет. Прежняя Нино просто бы не парилась и написала заяву на Батоева, но теперь… Женщина понимала, что просто чертовски боится. Она до усрачки боится того, что Вазар сможет с легкостью выследить ее, и сделать тоже самое, что и в прошлый раз. До сих пор все тело пробирает дрожь, когда Нино вспоминает эти сухие болезненные толчки, сальные и противные прикосновения, мерзкие поцелуи которые он оставлял на её теле, как он перевернул её в одно движение и грубо зафиксировал её руки за спиной. От всех этих чересчур подробных воспоминаний Гасанова даже и не заметила как начала судорожно втягивать воздух, словно задыхалась. Более менее успокоилась она только тогда, когда Надежда Эдуардовна мягко положила свою ладонь поверх нервно сжатых в замок рук Нино, и по-матерински поддерживающе погладила. Поэтому получив очередную смс с очень настойчивой просьбой перезвонить, Нино просто выключает телефон нахер. И тяжело вздохнув, отворачивается к окну. Нужно настраиваться на испытание. **** — Здравствуйте, Нино, садитесь за стол, — и несмотря на бодрое приветствие от Веры, Нино очень четко видела как в её глазах проступила тень жалости. Неужели единственное чувство, которое Гасанова вызывает у окружающих, это жалость? Губы сжались в тонкую полоску, а сама Нино еле собралась с мыслями, чтобы ответить на приветствие. — Здравствуйте, Вера, — кивнув ведущей, ответила Нино, после чего присела за стол, за которым сидели наблюдатели. Предложенные для проверки фотографии, Нино внимательно рассматривала через пламя свечи, после чего рассказывала различные факты про жизнь этих мужчин. И передавала женщинам послания, которые ей так старательно нашептывали фантомы. В принципе, Гасанова не видела на главной героине испытания какого-то явного магического влияния, о чем она ей и сказала. На зато от самой Татьяны шла мощная и немного тяжелая энергетика. — Татьяна, вам нужно быть очень аккуратной с обидой. Если вы будете на кого-то обижены, мужчины будут страдать. У вас очень сильная в вашем роду сила слова. Видимо ваша сила слова очень сильно влияет на мужиков, — объясняла Нино, обращаясь к наблюдательнице. — То есть настолько сильна обида, что она уничтожает человека? — уточнила Вера. — Знаете, обычно говорят «я тебя прокляну», а тут даже говорить этого не надо. Если она искренне пожелает ему зла, мысленно пожелает, то этого будет достаточно. После этого разговора всем нужно было переварить услышанное, поэтому Гасанову вскоре отпустили. — До встречи на консилиуме, — сухо попрощалась с наблюдателями Нино. **** Свое прохождение испытания ведьма оценивала ну на семерочку максимум. Было какое-то ощущение недосказанности, недоделанности. Еще и во время проведения ритуала Саша вмешался, пытаясь перетянуть одеяло на себя. Но сейчас Нино практически не злилась из-за этого… просто чувствовала глубокую усталость из-за которой руки опускались. Ей даже не было смысла принимать дальше участие в шоу — все равно было понятно, что со дна турнирной таблицы ей не подняться ни за что в жизни, большинство коллег она уже от себя отвернула, да и зрительское расположение тоже. Единственное, что удерживало Гасанову от ухода с шоу, это огромная денежная неустойка, которую ей будет очень тяжело выплатить. Она конечно подумывала о том, чтобы проигнорировать одни из съемок в готзале, но потом очень быстро отгоняла от себя эти мысли. Поступить подобным образом это всё равно, что в открытую принять статус слабейшей. И наверно остатки прежней гордой Нино, просто не позволяли ей так поступить. Ну не должна она опускать руки в трудный период. Она должна с этим справиться… она же сильная. Вроде. И пока Саша с Надей продолжали еще о чем-то переговариваться с наблюдателями, Нино просто молча прошла к их машине. Честно уже не хотелось даже домой возвращаться, лечь бы под какой-нибудь сосной на трассе до Москвы, да сгнить нахуй. Может без неё всем за живется гораздо лучше?