CHARMED

Следующие несколько дней шли тяжело. Дафна почти не спала, потому что ее мужья не делали, по сути, то же самое, а не могла чисто физически уснуть без одного из них в кровати. Она и почти не ела, убеждая обоих между делом, что уже покушала, пока они отходили. И чувства голода она не испытывала. Лишь чувство вины перед несчастным Марком. Следующие собрания в готическом зале проходили как в тумане. Дафна стояла рядом с Олегом и умирала от мысли, что не может взять его за руку, как делала обычно, из раза в раз. Она удачно прослушала оценки даже родной сестры и ее мужа. Вроде они получили от телезрителей приличные баллы. Хорошо… Да. Проект окончательно перестал иметь для Дафны какой-либо смысл, но он хоть немного отвлекал. Заставлял функционировать, заставлял вставать по утрам и хотя бы мыться. Она чувствовала себя такой виноватой. Перед Олегом. Перед Ромой. Перед собственным ребенком. Ей-богу, пусть она умрет при родах… — И следующая тройка, — слишком радостно объявляет приосанившийся Башаров. — Муж и жена Олег и Дафна Шепсы и Нино Гасанова. Готовы? — Готовы, — кратко ответила Гасанова. На самом деле ей с каждым испытанием становилось все сильнее все равно на испытания. Из-за того, что баллы первого сезона обнулились, а во втором Нино очевидно была аутсайдером, становилось понятно, что финал ей совершенно не светит. И возможно прежняя Гасанова разозлилась бы из-за своей беспомощности и плохих результатов. Но сейчас… ей так похуй на самом деле. Мысли занимали только насущные проблемы в ее жизни. Они с Костей таки съездили к ней домой за вещами, и на самом деле все прошло спокойно. Ведь Вазара в этот момент почему-то не было. И слава богу… для него конечно же. Гасанова ведь всю дорогу чувствовала как напряжен и зол был Гецати, пока они ехали к ее квартире. Весь вид его тогда говорил, что он вот вот был готов набить лицо Вазару. И казалось, что именно для Батоева было счастьем, что он так и не пересекся с Костей. Ну в общем, Нино пока думала лишь о том, как сильно благодарна Гецати, за то, что он принял ее у себя. Явно испытание волновало её меньше всего. — Ага, — отзывается и Дафна. — Готовы… — Да Дафнюшка всем зад надерет, — вклинился Череватый. — Прости, Анатолий, но я за нее ручаюсь. И ей было так важно чувствовать поддержку Влада. Надо же — в своем сезоне они почти враждовали, он был крайне зол, что он, что он, чернокнижник, проиграл сопливой малолетней ведьме любви. А теперь… Череватый даже любил ее — чисто платонически, как старший брат. — Спасибо, — неловко улыбается Дафна. Стоит умолчать, что она, возможно, даже сбежала бы с проекта, как это сделал Дима. Олег отделывается дежурной улыбкой, и она ежится ещё сильнее. Разлюбил все же?.. — Что ж, — продолжает Башаров. — Тогда я желаю новой тройке удачи. И пережить голодные игры. Где-то в коридорах Стахеева Дафну ждет Рома — в предстоящем выпуске он так же будет ведущим. И это хорошо. Она бы не выдержала без него. Но даже когда они выходят в фойе, чтобы дальше направиться в заказную машину, Шепс задерживается в гримерке. Не хочет Дафну видеть?.. А она всегда тонко чувствовала любые изменения в отношениях — любовная ведьма, как никак. До отправки на испытание ещё было время, поэтому бывшая Булгакова поспешила выйти на улицу, присаживаясь прямо на успевшие высохнуть после осеннего дождя ступеньки. Смотрит вдаль. Опять вспоминает. Именно тут Олег отшил ее в первый раз, не зная об ее беременности. А ещё на воротах до сих пор красовалась вмятина от машины Ромы. И это тогда Дафна думала, что ее жизнь кончена? Вот глупая. Все было лишь впереди. Но недолго она остается одна — из особняка вышла Нино. Олега так и не видно. А Дафну разрывает от желания хоть немного стряхнуть боль. — Как думаешь, куда едем? — обращается она к Гасановой. — Мне бесы подсказывают, что я скоро встречу их сородичей. — Именно магических предчувствий я не вижу… — потому что в последнее время у неё в жизни были проблемы и посерьезнее, — Но на удивление какие-то теплые ощущения. Будто едем греться на море, — отзывается Нино неловко отвечая на вопрос. А потом наконец-то Нино видит душевные страдания Дафны. Вообще было нетрудно заметить, как вечно яркая и милая любовная ведьма тухнет под гнетом бесовского влияния. Даже со стороны было видно, как на бывшую Булгакову негативно влияют бесы, котороыми она толком управлять не умеет. — Как самочувствие? — но не дожидалась ответа добавила, — И вообще… я благодарна за то, что ты все-таки сказала Косте о моей ситуации. Все разрешилось горазде более спокойно, чем я этого ожидала. Ты была права насчет Кости, — после этих слов Гасанова уложила ладонь на плечо Дафны и мягко улыбнулась. — Не за что, — отзывается та, зеркаля ее улыбку. Море… А Дафна с Ромой и Олегом ведь планировали съездить в Грецию после ее родов. Случится ли это теперь? И ей чертовски сильно надо было с кем-то обо всем поговорить. А ведь раньше Нино давала ей дельные советы. Но… Сейчас не хочется ее грузить. И так самой досталось нехило. — Я так понимаю — скоро камбэк Гецановых? — поэтому Дафна с мягкой, но абсолютно натянутой улыбкой меняет тему. — Вас так в тик-токе прозвали. Потому что она даже не сомневалась в своем наставнике. Костя презрел любые проявления несправедливости, из-за чего и взбунтовался после случая с Перси и кирпичной кладкой. И мимо этого случая он вряд ли прошел. Нино сдержанно хохотнула в ответ, да уж, ох уж эти дети, выкладывающие миллион разных эдитов с ней и Костей. Нино даже посмотрела парочку из тик токов, и грустно хихикала с этих их переглядок с Гецати. — Пока я живу у Кости дома, чтобы больше не возвращаться в свою квартиру. Так что пока «Гецановы», как ты сказала на время заново. — сдержанно отозвалась Гасанова. Все же ей было приятно, что Дафна не избегает её, и не обрубает попытку Нино сблизится. — Спасибо за то, что рассказала Косте об этом… мне и вправду было это нужно, — благодарно улыбаясь, призналась Нино. — Говорю же — не за что. Дафна ведь так привыкла помогать людям, отдавала буквально всю себя, не считая это каким-то подвигом. Просто… в мире и так слишком много зла. И как только двери особняка вновь открываются, она поднимается на ноги — вышел Рома, которому ещё предстояло вести их выпуск. И когда он оказался рядом, Дафна тотчас нырнула в его объятия. Чуть вздрагивала, но отнюдь не от осеннего холода, хотя и предпочла плотнее укутаться в пальто. — Ты же с нами в машине поедешь? — практически с мольбой спрашивает она. — Ну, после самолета. Обычно ведущие ездили отдельно от экстрасенсов, но сейчас Дафна четко осознавала, что без Соболева, практически наедине с Олегом, не справится. Взвоет. — Естественно, — почти что клянется Соболев в ответ. — Есть мнение, что меня не пустят, но я даже не буду делать вид, что мне не поебать на то, что скажут. В конце концов, я-то точно еще в багажник влезу… Может, кстати, и сейчас влезть получится. Вообще его место было в тачке с большей частью съемочной группы, и Коля, видя его кислую рожу, обещал даже между делом подлить какой-то своей чудесной настойки. Рома бы… нажрался. С удовольствием. Прямо до недокоматоза. Но он сам себе запрещает. Как может, когда Дафна так доверчиво жмется к нему? Не сейчас. Нет, сейчас он должен быть с ней. Даже несмотря на то, что самого выворачивает от бури чувств внутри — ночная истерика на качеле в родном дворе никак не спасла ситуацию. Обычно, когда проплачешься, было легче. Сейчас внутри продолжала скрестись всепоглощающая тревога. У Ромы периодически странно звенело в ушах, тело собственное ощущалось ватным и чужим, постоянно была слабость… Но он так ни слова и не сказал. Не сейчас. Сейчас, пока Шепс творит какую-то хуйню, Рома должен быть мужчиной за двоих. — Бля, стой, — внезапно оживает Рома, отстраняя от себя Дафну и коротко чмокнув ее в губы. — Я сейчас, я бегом. Я же тебе шарф взял, а в итоге его забыл. Октябрь выдался очень прохладным, особенно для мерзлявого Ромы. Сам, правда, он до сих пор носился в расстегнутой куртке, зато для Дафны сгреб все теплые вещи в доме, переживая, что она, ослабленная, замерзнет. А ей болеть точно нельзя. Рома и правда галопом несется обратно в особняк, даже не посмотрев в сторону Нино, существование которой продолжал игнорировать… И в итоге нос к носу сталкивается с наконец выходящим Олегом. Они замирают друг напротив друга, как какие-нибудь дуэлянты. У Олега — все такой же ледяной взгляд и мрачный ебальник, а Рома думает только про разбитую Дафну, которая так обнимала его сейчас, и его накрывает. Он проходит вперед, сильно задевая Шепса плечом, и хотя удар был плохо ощутимым, Олег все равно машинально говорит: — Аккуратнее. Вообще-то, он просто хотел сказать, что Рома с такими выкрутасами просто вышибет себе плечо руки, с которой недавно сняли гипс, но не смог найти в себе силы продолжить. Зато сам Соболев взрывается мгновенно: — Это ты мне говоришь? Шепса тогда не было рядом. И все же, он знает, как Дафна может по нему убиваться. И почему… почему сейчас он не может заткнуть свои сраные чувства и просто постараться? Почему сейчас, когда он ей нужен, Шепс не может вырубить гребанные обидки, не может сделать то, что сейчас делает Рома? Ради нее, блять. Ради нее! Дальше все происходит быстро. Олег успевает увернуться рефлекторно — у него все-таки опыта в драках больше, но Рома налетает с кулаками со свойственным ему пылом. И все, как в бреду, проклинает Олега, на чем свет стоит, опять признается, что его ненавидит — Шепса, думающего лишь, как его остановить максимально без вреда для него же, это даже радует. Это почти как тогда, когда Олег Рому избивал. Только в тот раз он был уверен, что защищает честь Дафны — а теперь это именно Соболев грызется за девушку так, как умеет. Борется. Ставит ее значительно выше себя. И Олег продолжает убеждаться — так будет лучше. Он просто хотел… дать ему пощечину. В надежде на то, что Рома переключится на эту боль, а потом можно будет его, как котенка, за шкирку встряхнуть. Но Олег не учитывает, что сил у него все равно гораздо больше, чем у Соболева. А может, в пылу шальной драки Рома и сам подставляется так, что удар получается гораздо сильнее. Роме так по-детски кажется, что если Олег его опять ударит, если ему опять будет больно не ментально, а физически, станет легче. Так что он подставляется, да. Сгибается пополам, потому что перед глазами так приятно вспыхивает красным… Когда он выпрямляется, из носа хлещет кровь. Олег замирает — Рому трясет крупной дрожью. — Ром… — Ты ее убьешь! — беснуется Соболев. — А я тебе не дам… я тебе не дам опять сделать ей больно! Продолжению драки мешает вышедший из особняка Ларионов, который приезжал по каким-то делам в особняк. Илья ориентируется быстро — ловит Соболева, который собирался опять броситься на Олега, совершенно серьезно планируя его убить. Рома вырывается, беснуется, пока Илья как будто не припечатывает его таким очевидным: — Дафна смотрит. От осознания того, что он творит на глазах любви всей своей жизни, у Ромы почти что подкашиваются ноги. На мгновение он безвольно повисает на удерживающем его Илье, тупо смотря на собственную кровь на рукаве его куртки, и спустя какое-то время все-таки выдавливает еле слышное: — Все, я здесь… Только легче так и не стало. А Дафна, и правда, так и стоит на месте, словно заледенела — только руку на животе держит, пока губы дрожат. И внутри все гниет. За ребрами буквально пожухли все цветы, расцветшие от любви. Да и сердце как заплесневело. Она всегда была противницей физического насилия, но сейчас дело было даже не в этом. Дафна слишком долго не думала о себе, о своей боли, пеклась лишь о том, чтобы вокруг все были счастливы и довольны. И вот так они ей отплачивают? Бьют друг другу лица? Снова? Прекрасно зная, как это на нее повлияет. Хорошо, что все вещи сгрузили в багажник ещё даже до съемок готзала. Внутрь ни за чем возвращаться не нужно. Поэтому сейчас Дафна отмирает и, разочарованно оглядев обоих, просто разворачивается к машине. Это она их довела, она это прекрасно знает. Решила, блять, поиграть в семью на троих — сама же не справилась. Но… Эти двое тоже хороши. Причиняя боль друг другу, они причиняют ей боли в разы больше. Но у самой дверцы машины Дафна нерешительно тормозит. В салоне уже ждут Нино и администратор, но она не может заставить себя к ним присоединиться. Потому что… Хочется рыдать. У них троих еще места в самолете рядом, блять. И как раз вовремя под руку попадается Коля, идущий к машине съемочной группы. Дафна поворачивается к нему и тотчас громко обращается: — Мы можем поменяться местами? — В машинах? — недоуменно спрашивает оператор. — И в машинах тоже. — Даф! — судорожно подрывается Рома. Вырывается из рук Ларионова, едва не слетая со ступенек, потому что от удара, на который он сам и напросился, чуть кружится голова. Это Шепс, блять, пусть стоит ледяной статуей, как будто ему похер. Роме — никогда. У Ромы весь мир рушится просто от того, как она на него посмотрела. В груди трещит, он ни боли не чувствует, ничего. Он в мгновение ока забывает вообще, как чувствовать. Если даже она… если она в нем разочаруется… Рома и так не видел в своей жизни никакого смысла. А без нее? Какой вообще смысл будет хоть в чем-то без единственного света в его никчемной жизни? И похуй, что смотрят. Пусть. Ему вообще никто и не нужен сейчас. Рома успевает нагнать ее только у самой машины. На мгновение замирает, боясь даже шевельнуться, пока Дафна стоит спиной к нему. Он все испортил. Он все испортил, потому что не смог справиться с эмоциями. Потому что его разрывает внутри от тупого бессилия. Потому что он больше всего хочет, чтобы Дафна опять улыбалась, но не понимает, как ей помочь сейчас, когда Олег уперся рогом. Потому что он себя убить готов за то, что сейчас всей душой ненавидит Шепса, ненавидит себя за то, что Олег делает Дафне больно. Нет. Рома тоже делает. Он виноват. Он тоже виноват. Но… Он все испортил? Нет. Он не может все испортить. Нет. Все это время Дафна держала их отношения на плаву. А теперь… а теперь… Рома так падает перед ней на колени, что точно синяки останутся. Хорошо, что машина съемочной группы стояла в отдалении. И все равно, Рома шепчет: — Я не буду… не буду просить тебя меня простить… Если ты не захочешь, я пойму. Я просто… такой дурак… Я задыхаюсь от того, что тебе плохо, потому что… если бы я… если бы я тогда не… Если бы он не позвонил ей на девичнике, все было бы по-другому. Если бы Рома продолжил свою фальшивую любовь с Олей, все было бы по-другому. Но… нет. Рома вслух этого не скажет. — Прости, — так глупо продолжает он, все-таки прося прощения. Во рту такой сильный металлический привкус — из-за носа пол-лица в крови. — Я опять про себя. А ты про себя никогда не думаешь. Ты моя бесконечно сильная девочка, а я просто дурак, и мне просто так за тебя страшно, и я… А тебе больнее. Тебе больнее всех… Пожалуйста. Пусть она хотя бы просто на него посмотрит. Даже если закричит. Даже если скажет, что видеть не хочет. — Я тебя всегда грузил своими проблемами, и ты это тащила, ты меня столько со дна вытаскивала… И ты сильная. Ты всегда всех тащишь на себе, но Даф… сейчас… Позволь мне. Перегрузи на меня все, не тащи одна, я выдержу, я ради тебя все выдержу, ты только… сама разреши себе сейчас… не быть сильной… А я буду! Правда буду, за двоих сразу, я… И любить будет за двоих. Обязательно будет. Дафна же смотрит на него сверху вниз, и опять внутри все ноет. Челюсти так сжимает, что зубы вот-вот раскрошатся. Она выдыхает и просит: — Ром, встань, пожалуйста. Она так не любит, когда перед ней стоят на коленях. Сразу вспоминает, как раньше это постоянно делал и Олег. А на деле ведь… Дафна этого не заслуживает. Так ей и надо, что он холоден к ней теперь. И она даже не знает, что ещё сказать на Ромину тираду. У нее просто нет сил. Вместо того, чтобы ответить, она лезет в карман пальто, в котором всегда таскала салфетки, и вытаскивает из маленькой пачки сразу несколько штук. Бережно стирает кровь с лица Соболева, стараясь не задевать болящий нос. И даже хочется немного упрекнуть — если хочется кого-то ударить, пусть бьет ее. Потому что виновата во всем она. — И как ты теперь будешь выпуск вести с носом разбитым, чудо в перьях ты мое? — Дафна ломко улыбается, пытаясь через прикосновение снять болевые ощущения. — Ладно, пойдем в машину. Но что делать с тем, что с ними едет и Шепс, она до сих пор не знает. Гладя Рому по голове, она косит взгляд в сторону Олега, так и оставшегося на месте с отстраненным видом. И опять так нестерпимо ноет в душе. Будто ледяные ветра завывают меж ребер, а сердце глупое поглотила метель. Дафна не может позволить себе быть слабой и свалить все на одного Рому, как бы он ни просил. Не то что бы она в него не верила, но… Просто боялась. До одури боялась, что все станет как раньше. Что он за наркотики возьмется, что трюк в порезами повторит. Нет. Если Олег, их единственный оплот спокойствия, теперь ушел в отказ… Черт. Страшно. Так чертовски страшно… Наконец они все-таки садятся в машину. Рома только открывает было рот, но Олег понимает и так — между Соболевым с Дафной и Олегом оказывается Нино. И Рома обнимает ее так нежно, как только может, заставляя почти лечь к нему на грудь, целует, сыплет какими-то глупостями. Хочется, чтобы она улыбнулась. Больше всего на свете хотел, чтобы она улыбнулась. Чтобы была счастливой, чтобы смеялась, чтобы сейчас была как все эти стереотипные счастливые беременные. Пока не получается. Но Рома постарается. Правда. Он должен. Он должен, должен, должен — это набатом стучит в голове, когда он прижимается губами к виску Дафны. И вот сейчас Рома смотрит на Олега почти с мольбой. Пожалуйста. Одно его слово — все станет, как раньше. Пусть он ее просто обнимет. Или нет. Они втроем обнимутся, чтобы Дафна с Марком оказались зажатыми между ними. Рома, как по щелчку, забудет об этой ненависти, которая сейчас скребется внутри, и будет Олега обожать. Только чтобы Дафна не плакала. Он правда что угодно для ее счастья сделает. Все. Но Олег на них смотрит. И Роме приходится щеку изнутри до крови закусить, чтобы даже не пискнуть от того, как его самого разрывает. Он Дафну спасет. Даже если от самой себя. *** В самолете Дафна проспала весь путь на плече у Ромы, поэтому, когда они в ночи вновь пересаживаются в машину, она чувствует себя котенком-невдупленышем. И когда за окном в предрассветных сумерках и лунном свете показывается Чёрное море… Она даже немного оживает. Совсем чуть-чуть. На море вечность не была. — Извините, а мы можем на пляже остановиться? — хрипло интересуется бывшая Булгакова у администраторов. — Конечно, — охотно кивает молодая девушка. В Анапе ещё тепло. И даже могло бы быть хорошо, если бы на душе кошки не скребли. Съемочная группа разбирает аппаратуру, чтобы поснимать экстрасенсов у моря, но пока съемка не началась, Дафна, разувшись, подходит к самой кромке воды. Присаживается на корточки аккуратно, насколько позволяет живот, и подставляет ладонь под бьющие волны. Сидит так, пока ноги не начинают затекать, а на плечо не ложится холодная ладонь. По одному прикосновению Дафна понимает — это Рома. Но ведь… Олег бы и не подошел. — Между прочим, я в детстве до усрачки русалок боялся, — совсем невпопад говорит Рома. И даже не думает про то, что со своим везением его точно с головой волной накроет — даже не разуваясь, устраивается рядом с ней. Новенькие кроссовки немедленно мокнут от морской пены, но Рома даже не обращает внимания, обнимая Дафну и притягивая к себе. — Помнишь «Пираты карибского моря»? Я не помню, какая это была часть, но там такие страшенные русалки были… Я потом отказывался в воду заходить. И ты прикинь, какую я истерику закатил, когда мне ногу водоросль оплела!.. А сам ненавязчиво ее касается. Вроде бы, теплая. Да и тут теплее, чем в Москве. Но все-таки, ей морозиться точно нельзя. А пока можно вот так вот посидеть… Только слова надо тщательнее подбирать. Чтобы никак Олега, даже не пошедшего с ними на пляж, не затронуть. По ощущениям — это примерно как идти по минному полю, не имея никаких знаний для этого. — Ой, а еще все эти видосы… Я за вчера посмотрел только, что в Черном море нашли мегалодона, плезиозавра, какого-то огромного кальмара и еще кого-то. «Но что — или кто? — заставляет этих огромных существ покинуть морские глубины?», — продолжает Рома дурить. Тру-крайм и страшные видосы про моря — это как смысл жизни. И если смонтированный плезиозавр выглядел как кошмар монтажера, то в мегалодона он почти поверил… — Так что купаться мы не будем. Русалки тут небось тоже водятся. Боже, он ужасен. Просто… хочется ее отвлечь. Даже если ради этого Роме надо будет надеть клоунский нос. В принципе, он его и не снимал… — Я тебя люблю, — почему-то шепчет Соболев, коротко целуя ее в нос. А нос-то, кстати, холодный… — Просто… не забывай об этом, ладно? — А я тебя люблю, — давит улыбку Дафна. — Тебя в нос поцеловать не могу. Больно будет. Поэтому касается свои губами его губ. Тоже мимолетно, но очень нежно. — Вообще вода не моя стихия, — выдыхает она, поднимаясь на ноги. — Мне всегда больше леса нравились. Хотя кому я говорю… Ты ведь все обо мне знаешь. И оборачивается в поисках Олега. Стоит он далеко, у машин, и просто курит, глядя куда-то в линию горизонта, где рассветное небо встречается с толщей мутноватой воды. Словно… Словно Дафны с Ромой не существует вовсе. Она сглатывает ком в горле и снова смотрит на Соболева, снова улыбается, хотя уголки губ предательски дрожат. Тем временем, Нино с помощью съемочной группы уже занялась костром. Да, согреться сейчас не помешает… Несмотря на то, что они на юге, осень никто не отменял, а с моря дул достаточно прохладный ветер. Причем почти штормовой — волны росли и становились агрессивнее. Поэтому Дафна, переплетя с Ромой пальцы, ведет его к костру, чтобы присесть прямо на сухой песок. И как раз в этот момент к ней подбегает чья-то черная собака. Домашняя, ухоженная, в ошейнике, но хозяина не видно. — Папа говорит, что черные собаки имеют особенную связь с чернокнижниками, — делится Дафна с Нино и Ромой, поглаживая свой живот. И пес, действительно, ластится к ней, даже мягко тычет мокрым носом в живот, в ответ на что Марк слегка пинается изнутри. Съемка уже как раз началась. — Вы верите в тему с фамильярами? — продолжает бывшая Булгакова. — Мой папа считает, что это сложная тема. Фамильяра найти не так просто, он должен сам тебя выбрать. Нино, у тебя же нет животных? Их-то дома ждёт настоящее хрюкающее чудо. — Да, животных у меня к сожалению нет. Из-за того, что я в постоянных разъездах, я боюсь, что не смогу уделять ему достаточно времени, — ответила Гасанова, вытянув руки к костру, чтобы погреться. — Но я всегда хотела себе черную кошку. Чтоб она перебегала дорогу всем моим недоброжелателям, — Нино даже хохотнула со своей глупой шутки. Все-таки атмосфера к этому располагала — Гасановой было отчего-то очень комфортно находиться в компании Ромы и Дафны. И хоть у Нино еще были небольшие обиды на Соболева за то, что он её очевидно подставил на испытании, она на него практически не злилась — в жизни сейчас были проблемы и похуже. Да и бывшая Булгакова очень мило выглядела рядом с ним. И это было так странно наблюдать со стороны за развитием их отношений и изменением Соболева в лучшую сторону. Все-таки женщина все еще помнила те жалобы Дафны на своего «абьюзивного бывшего». А теперь этот «бывший» сидел рядом с ней, пока её официальный муж где-то потерялся. В общем Санта-Барбара какая-то. — Ну, а в фамильяров я все же верю. И соглашусь с твоим отцом, что найти именно фамильяра найти не так то и просто. Далеко не каждое животное сможет им стать, и для этого нужна действительно хорошая связь с питомцем, — пожала плечами Нино, а потом протянула руку к песику, чтобы погладить. — У моих родителей ротвейлер и мейнкун, — выдыхает Дафна, продолжая разговор чисто ради самого разговора. Как будто можно было притвориться, что все нормально, хотя бы на камеру. Все, что она себе позволить во время съемки — прижаться своим плечом к Роминому, но без иных касаний, чтобы телезрители не надумали лишнего. — Не поверишь, как их зовут. Цербер и Бегемот. Цербер в семье, где дочерей зовут Персефона и Дафна. И Бегемот у… Булгаковых. Папа думает, что он очень оригинален. А сама все косит и косит взгляд в сторону Олега. Даже с места не сдвинулся. Стоит, как каменное изваяние. Дафна вновь давит пульсирующий ком в горле. — В каком порядке пойдем на испытание? — чисто механически интересуется она. Потому что… концентрироваться на проекте было невозможно. Но надо. Если Дафна сможет сегодня помочь какой-нибудь семье… Может, и в ее собственной всё наладится? — Я бы пошла первой, если ты не против. У меня ощущение, что мне почему-то очень надо на это испытание. Именно к этим людям, — Пожав плечами, предложила Гасанова. На самом деле Нино всю ночь мучали кошмары про Вазара. До жути реалистичные сны в которых он снова пытался взять ее силой. После одного из таких кошмаров Гасанова вообще подорвалась с кровати с боязливым вскриком — к ней даже Костя, видимо разбуженный шумом из гостевой спальни, заходил проверить ее. И Нино связала эти кошмары с грядущим испытанием. Господи не дай бог она расплачется, если они будут обсуждать тему домогательств. — Без проблем, — соглашается Дафна. — Я бы все равно хотела идти последней… Не очень готова сразу работать. Мутит. Как же удобно списывать все на недомогания из-за беременности. Посидев на песчаном берегу ещё какое-то время, вскоре все засобирались дальше в путь. В конце концов, нужно было ещё заселиться в отель, а потом и… настанет момент испытания. *** На месте Гасанову встречали две наблюдательницы и Соболев, который сразу же объяснил суть задания. — Хорошо, задание понятно. Могу я войти в дом? — и получив разрешение от хозяек, она прошла внутрь жилища. Нино зажгла свечи и стала с ними медленно расхаживать по дому, всматриваясь в каждый угол в поисках того, что смущает жильцов. — Очень тяжелая энергетика тут… Связанная с физическим насилием, — озвучивает свои ощущения Гасанова, — Картинки очень жуткие от этого пространства, — тяжело вздыхая добавляет ведьма. Видения связанные с физическим насилием бередили самые болезненные воспоминания в её душе, но Нино старалась их отодвинуть куда подальше. Она приехала помогать, а не в очередной раз заливаться слезами. — Вижу мужчину, такого мордастого, с татуировкой. Здесь что-то жуткое происходило, алкоголь, драки, истерия, что-то разбили тут, и кровь, очень много крови, — как позже окажется, Гасанова увидела один из конфликтов Насти с её бывшим мужем. — Он как-будто бесноватым был. Точнее стал таким именно здесь. На него как-будто бес с кого-то другого перескочил. Но это не все, тут было что-то и посерьезнее было… Я вижу женщину с короткой прической, которую как-будто за горло хватает и резко головой о стену… — голос Гасановой начинает подрагивать. Воспоминания о том, как Вазар её ударил были все еще слишком свежи, для того, чтобы она могла так спокойно говорить на эту тему. Но она старается отогнать от себя наваждение и вернуться к испытанию. — И вот мужчина, который ее ударил, он тоже был одержим бесом, — тяжело вздохнув, добавила ведьма. До нее доходит, что земля, на которой был построен дом — бесовская. А потому именно под их влиянием мужчины превращаются в диких агрессоров. Нино вдруг снова принимается осматривать дом, заходит в гостиную и замирает. — Мне вот это место почему-то совсем не нравится, — указав рукой на место под окном, — Оно какое-то энергетически грязное. Я не думаю, что оно связано именно с вашей проблемой, но очень бросается в глаза. Как-будто оно загрязнилось из-за чужих негативных эмоций, — объясняет Гасанова, поворачиваясь к хозяйкам. Но вдруг она замечает напряженные лица девушку, и решается подойти к ним. Нино берет руки Насти в свои и пытается прочувствовать, почему та так испуганна. Ощущает её липкий страх, который возник во время обсуждения отчима. И вдруг до Нино доходит, что род этого страха ей ну уж очень знаком. Предчувствия её не обманули похоже. Она выразительно посмотрела то на место у окна, то снова на напряженную Настю. — Тут ведь раньше диван стоял, — неуверенно отзывается Гасанова, а затем перед её глазами проносится очень подробное чужое воспоминание. Как на этом диване отчим зажимает совсем юную Настю, лапает, говорит разные непотребства и убеждает в том, что ей никто не поверит. — Он ведь тебя тут… — предложение закончить она не может. У Нино слезы на глазах наворачиваются от увиденного. Она тяжело сглатывает и переводит сочувствующий взгляд на Настю, чувствует страх, а потом просто повела ее за собой в другую часть дома. — Мы поговорим с Настей. Наедине, — четко отрезала Гасанова, обращаясь к операторам. Она понимала насколько девушке может быть сложно говорить о таком при всех, а потому увела её от камер. Сама слишком четко помнила свой стыд из-за насилия совершенного над ней. — Он ведь тебя домогался? — ломающимся голосом спрашивает Нино, а сама чувствует как холодеют её руки от понимания, насколько хорошо она понимает тот чистейший ужас, который источает Настя. — Он пытался меня изнасиловать много раз, — заходясь в рыданиях, отвечает Настя и прикрывает лицо ладонями. А Гасанова сама силится, чтобы не расплакаться. — Господи, какой мрак, — отзывается Гасанова, тут же заключая девушку в крепкие успокаивающие объятия, гладит по спине. Но все мысли только и возвращались к своему опыту, и от этого все тело пробирала дрожь. Нино вновь вспомнила Вазара, его сальные комплименты отпускаемые в её сторону, когда ей было четырнадцать. Вспомнила и его отвратительные прикосновения, грубые шлепки и ощущение собственной беспомощности. Помнила как ей было плохо и больно, какой оскверненной она чувствовала себя и чувствует до сих пор. И ей стало так жаль бедную Настю. Пережив насилие в свою сторону Гасанова понимала, что такого даже врагу не пожелаешь. — Сестренка знает? — аккуратно интересуется Нино, так и не отпуская Настю из своих объятий. — Да, но не в подробностях. — Об этом знал ведь и его брат. А мама? — Я боялась ей сказать, он меня убеждал в том, что мне никто не поверит, — надрывно ответила девушка, а у Нино от этих слов все внутренности скрутило. Запугивания, манипуляции, все это было так знакомо ей. Слезы на глазах наворачивались сами собой, и в итоге женщина все же не смогла совладать со своими эмоциями и всхлипнула, крепче обнимая Настю. — О таком нельзя молчать, — И это говорит ей Нино, у которой под слоем тоналки кроется синяк, уже отливающий зеленым. Которая сама до сих пор от многих скрывала факт произошедшего насилия. Неправильно, конечно, советовать то, чему сама не следуешь, но Гасанова понимала, что сейчас она слишком уязвима для подобных признаний. — Я чересчур точно понимаю твои чувства, — Продолжая успокаивающе поглаживать девушку по спине, совсем тихо добавила Нино. Им потребовалось еще несколько минут, чтобы наконец-то успокоиться и вернуться к испытанию. — В общем, в доме живут бесы, которые контролируют мужчин и заставляют их вести себя неадекватно, — подытожила Нино, обращаясь к наблюдательницам и ведущим, — Нужно просто почистить дом и поставить несколько защитных подкладов. Думаю на консилиуме мы можем поработать вместе с Дафной. *** *** До своего испытания Дафна с Олегом так толком и не пересеклась. На улице собралась огромная толпа, все визжали, пищали, выкрикивали имена экстрасенсов, и этот шум страшно давил на нее. Аж в ушах зазвенело. Когда же она приблизилась к воротам нужного дома, то тут же обратила внимание на его номер — шестьдесят шесть. Бывшая Булгакова вздрогнула, поежилась. Она очень надеялась, что сможет призвать на это испытание Афродиту, раз богиня вновь вышла с ней на контакт, но знаки говорили сами за себя, а за спиной уже начали слышаться хриплые шепотки. Бесы здесь. Судорожно выдохнув, Дафна зашла на территорию. В присутствии Ромы сразу становилось спокойнее. — А мы вас ждали, — тут же улыбнулась старшая из двух наблюдательниц. — Только что же тут был ваш муж, и он очень помог… Вот тут-то ведьма и отключается. Уголки губ опять подрагивают, и Дафна переводит беспомощный взгляд на Рому. Олег, бесспорно, был хорош. Даже слишком. Все рассказал, всех до слез довел. Вон, даже когда он ушел, про него говорят. А Роме приходится почти до боли сжать челюсти. Он не понимает. Он не понимал. Он даже не хочет понимать. Потому что за все время, что Олег был перед ним, Рома не увидел ни тени переживаний на этом постно-ледяном ебальнике. Но ему не может быть похуй. Это же бред. Это абсолютный тотальный бред! Рома никогда не умел молчать. Он всегда нес все, что действительно было у него в голове, и сейчас хотелось кричать. Нет, не так — орать. Требовать хоть каких-то ответов. Они же должны быть. Ему не может быть… не может быть плевать! Это странное чувство. Рома злился. Все равно злился. Был сбит с толку. Растерян и почти напуган. Ну не проще ли… не проще просто открыть рот и поговорить? Гребанный загадочный принц, блять! Не бежать от них, просто поговорить… Они же семья. Семья. Или уже нет? Рома смотрит на Дафну в ответ. В мгновение ока, наплевав на камеры и чужие взгляды, подходит к ней и обнимает. Прижимает к себе, даже ничего не говоря, но всеми силами пытаясь обозначить — я с тобой. Уже привыкший Коля почти по-дружески уточняет: — Вырезать? — Вырезать, — соглашается Рома, мимолетно целуя Дафну в висок. А она старается взять себя в руки. Сестры-наблюдательницы недоуменно переглядываются, но съемка продолжается в нормальном режиме, только когда Соболев возвращается на прежнее место. — У вас дом номер шестьдесят шесть, — неловко улыбается Дафна. — Это плохо? — Настя, старшая из сестер, едва не пугается. — Да нет, — пожимает плечами ведьма. — Просто забавное совпадение, учитывая, что у вас земля бесовская. Настя и Виолетта переглядываются — в самом начале им про то же говорила и Нино. Олег же демоническую природу этой земли не увидел. Но разве… Дафне не виднее? Сестры смотрели все выпуски и знали, что бывшая Булгакова не завалила ни одного. И плюс — теперь сама чернокнижила. — Я хочу в дом, — тем временем, уверенно заявляет некогда любовная ведьма, на ходу бросая: — Не бойтесь, я всех бесов заберу. Да, точно — в доме их присутствие ощущается совсем явственно. Булгаковские демоны были на порядок сильнее тех, что обитали здесь, но даже мелкая бесятина Дафне может пригодиться. Но пока ей… тяжело. Привыкнув сосуществовать с энергией Олега, она сейчас буквально шла по его следам. Вздрогнула, ощутив душок призрачной эктоплазмы. Разумеется, он связывался с духами. Кажется, даже впустил в себя одного. А ведь клялся этого больше не делать после их последнего общего испытания, когда заливал пол своей кровью. — Олег вошел в контакт с вашим отцом, верно? — уточнила Дафна у девушек, и те активно закивали. Но даже на остатках порочной души этого мужчина явственно виделся бесовской отпечаток. — Одержимый был. Отец ваш, — и сама плавно бродит из комнаты в комнату. — И муж тоже. И та же сущь сейчас терзает ваших жильцов. Вы же сдаете дом, верно? Боитесь тут жить. И хоть сестры кивали на каждое слово, Дафна считала информацию не полной. Она сказала лишь то, что считала зрительно. Бесы скажут больше. Поэтому она кладет руку на живот и тихо, почти беззвучно просит: — Сынок, давай, помоги маме. Ей даже не требовались намолы, читки обратных молитв и прочее… Как и откуп. Марк был их маяком. Настолько желанным, что они были готовы слушаться за так. Поразительная сила. И вот легион голосов вторят друг другу, раскрывая всю правду. А Дафна пересказывает. Она тоже чувствует факт сексуального насилия над Настей. Подробно, словно переместилась в прошлое, говорит о том, как вели себя одержимые мужчины из поколения в поколение. Бывшая Булгакова предоставляет полную картину, целиковую историю и уже собирается отпустить демонов восвояси, когда вдруг один из них, особенно борзый, скрипуче хихикает ей на ухо: — Скоро принцессе будет очень больно. Скоро принц вновь прольет кровь. Скоро ничего не будет. Дафна аж бледнеет, еле удерживаясь на ногах. Шипит в пустоту, брыськает, словно прогоняет бродячую кошку с бешенством. А потом… Искоса смотрит на Рому. Принц вновь прольет кровь? — Прольет, не сомневайся, — голос демона звучит отдаленно, но злорадно. — А ты сломаешься. Сломаешься-я-я… — Съебись, — огрызается Дафна. — Умрешь. Умре-е-ешь… — Я закончила, — и в ее голосе звенит сталь, когда она обращается к Роме и наблюдательницам, а у самой взгляд выражает лишь хтонический ужас. *** После испытания Дафны наблюдательницы долго хвалили ведьму Роме, но уйти далеко ей не удалось — сразу после традиционно должен был быть консилиум. Бывшая Булгакова поравнялась с Нино и Олегом, чтобы уже вернуться обратно, и чувствовала себя… Никак. Бесцветно, безвкусно. Она продолжала смотреть на мужа почти что исподтишка — боялась даже открытого взгляда. Боялась привлечь внимание. Хотя хотелось… Хотя бы за руку его взять, черт возьми. Олег был ее опорой, ее хладный разумом. Без его участия Дафна чувствовала себя безрукой и безногой. И вот они в полном составе снова на территории шестьдесят шестого дома. — Я увидела бесовскую землю, — сходу начала бывшая Булгакова. — И я хочу забрать отсюда нечисть. Займусь этим прямо сейчас. Нино, поставишь в это время защиту? Я думаю, тут нужны руны. — Да, конечно, — тут же согласилась Гасанова. И пока Дафна готовилась к чистке дома от бесов, Нино прошла в одну из комнат, чтобы оставить там свои вещи и попросить у хозяек бумагу и ручку. Она с нажимом вычерчивала защитные руны, искренне хотела вложить в них как-можно больше силы. Чтобы действовали уж наверняка. Потому что вся эта история с одержимыми мужчинами, позволяющими себе насилие в сторону женщин, задела Гасанову за живое. Раньше она эмоционально старалась отдалиться от историй наблюдателей, чтобы в трезвым умом оценивать ситуацию. Но в этот раз она просто не могла не проникнуться историей Насти. Слишком уж Нино видела в ней себя. Ей было слишком больно, чтобы ловить постоянные триггеры. Поэтому распихивая бумажки с защитой в разные уголки дома и дверные проемы, Гасанова пыталась утолить свою душевную боль, помогая другим справиться с похожей проблемой. Справившись со своей частью работы, она пришла к Дафне, которая тоже уже заканчивала с ритуалом. Если это, конечно, можно было назвать ритуалом — по сути, молодая ведьма просто приманила бесов ароматом собственного отчаяния. Опять же — ни читок, ни откупа. Дафна просто позволила им впиться когтями в свою душу до рваных ран, собираясь вынести их на себе за пределы территории. Но на деле… Это было заодно и маленькой манипуляцией. Ей так хотелось увидеть в глазах Олега хотя бы намек на беспокойство. И вот Дафна, морщась от боли, прижав руку к сердцу, опасно пошатывается. Марку это не навредит — силенок у мелкой нечисти не хватит. А вот продырявить ее душу, как решето, им было под силу. Олег смотрит. В упор. Даже не моргает почти. Он никак не принимает участие в консилиуме — просто смотрит. Знает, что должен был подойти, просто быть рядом, но… Знает еще и то, что должен стоять на месте. Как прикованный. Ему нельзя. Но в ту же секунду к ней бросается Рома. Помогает устоять на ногах, держит за руки. Заставляет посмотреть ему в глаза… и сам едва не падает, когда видит, что радужки Дафны почти полностью черные. — Выпускай! — полузадушенно хрипит Рома, сжимая ее плечи. — Выпускай их! И тут же поднимает руки выше, беря ее лицо в свои ладони. Не дает даже отвернуться — в упор смотрит, ведомый каким-то странным предчувствием. Всю любовь пытается направить, очень ярко представляя, как чертовы бесы разбегаются, поджав горящие хвосты. Пусть сбегут. Пусть ее не трогают. Даже если сама хочет. Нет. Нет! Твари вцепились крепко. Крючковатые когти драли тонкую материю души, но все же поддались — оторвались едва ли ни с хлопком, как обычно кошки отдирают когти от диванов. Дафна почти вскрикнула, хотя звук, вырвавшийся из ее горла, больше напоминал жалкое бульканье. — Все… Все, Ром, все закончилось. И она сейчас говорит не только о демоническом влиянии. *** Когда несколько недель назад впервые объявили расписание съемок, Дафна как дитя радовалась совместному испытанию со своими мальчиками. Кто же знал, что им ещё так повезет с морской локацией? Это мог бы быть семейный почти что отпуск, а теперь… Теперь они вернулись в Москву. Напряжение чувствовалось весь путь — в машине, самолете, и пока уже домой ехали… Дафне огромных трудов стоило не плакать при Роме и Олеге. Родная квартира ощущалась холодной и чужой. Едва вернувшись, Дафна привычным образом заперлась в ванной, где, сидя под струями горячей воды, наконец дала волю слезам. По ощущениям сидела вот так с час, может, даже больше. Вылезать категорически не хотелось — это буквально единственное, что она могла себе позволить. Из-за беременности она не имела возможности облегчить собственную душевную боль. Алкоголь, сигареты — все это для Дафны недоступно. Оставалось только оставаться с агонией наедине под шум воды. Но она и понятия не имела, что, когда выйдет в коридор, выпуская в него клубы пара, все станет ещё хуже. Олег так и не разобрал свой чемодан. Более того — к нему прибавились новые, а сам Шепс как раз выходил с кухни в уличной одежде. Дафна так и застыла в дверях ванной в его футболке. — Что… — глухо молвит она, ощущая, как горло сводит спазм. — Что происходит?.. — Я ухожу. Со стороны кажется, что Олег говорит это так легко, как будто бы говорит о погоде. Как будто его не разъедает ощущение собственной ненужности, лишности и откровенной бесполезности. Как будто бы ему не больно. Совсем. Ему важно было остаться мразью. Эгоистичным мудаком, уйти именно вот так. Потому что так будет проще отпустить. Всем. Потому что если он заставит их обоих окончательно в себе разочароваться, будет легче. Он уйдет. Они останутся вдвоем. И все будет так, как должно было быть изначально. Олег в этой истории изначально был лишним, и время, проведенное вместе, особенно последние дни, только убеждают в этом. Возможно, имел место вопрос… привычки? Тогда он будет сильным. Сможет сделать этот шаг. — Олег! С комнаты вылетает Рома. Кажется, переживающий сегодня за всех и сразу Соболев успевает просто выключиться, но подрывается, когда слышит суету. На носу зреет черный синяк, и Рома смотрит на собранные вещи в ужасе. — Я ухожу, — повторяет Олег тверже. — Так будет лучше. — Кому, блять? Тебе? — вскидывается Рома в ответ, но Олег не реагирует. Вместо этого лезет в карман, чтобы… достать ключи от машины. Молча протягивает их Роме. Отремонтировал же пострадавшую в аварии машину. Как и обещал. Пришлось залезть в пару кредитов, но оно того стоило. — Я не возьму, — упрямится Рома, как будто это могло Шепса остановить. Олег лишь пожимает плечами, оставляя ключи на тумбочке. Берет вещи, стараясь взять все и сразу, чтобы не подниматься еще раз, чтобы просто… уйти. Он должен. А Роме тем временем кажется, что он просто еще не проснулся. Что это все — какой-то затянувшийся кошмар, из которого не получается вылезти. Он смотрит в спину уходящего Шепса, который на них даже не оборачивается, на то, как за ним закрывается дверь. Вылетает на лестничную площадку чуть погодя, но Олег пользуется запрещенным приемом — лифт. Рома возвращается в квартиру, чувствуя себя оглушенным. И это ощущение лишь усиливается, когда он… понимает. Чуть ли не в пару прыжков Рома преодолевает расстояние между ним и Дафной, успевая вцепиться в нее за мгновение до того, как у нее окончательно подкашиваются ноги. Удержать ее, беременную, тяжело, но Рома обнимает так, что у самого руки сводит. Нет. Он не даст ей упасть. — Моя хорошая… Моя волшебная… — бестолково лепечет Рома. — Я сейчас все сделаю, он прикалывается просто, я разберусь, ты только не плачь, пожалуйста, я тебя умоляю, только не плачь… Дафна ничего не понимает. Дафна дезориентирована. Она не понимает, стоит, сидит или вовсе лежит, не понимает, что ее держат, не понимает, кто это делает. Ее будто запихнули в камеру сенсорной депривации. Органы чувств разом отказали. Хотя… Нет, кажется, работает слух — в голове эхом повторяется «я ухожу» снова и снова. А ещё Дафна слышит надрывный вой. Кто так кричит? Пожалуйста, заставьте это замолчать… А то, что истошный крик — ее собственный, она тоже не понимает. Только в горле саднить начинает. И сердце колошматит так, словно она пробежала целый марафон, каждый удар отдается в глотке, в ушах, в подрагивающих пальцах. Пульсация причиняет боль, а глаза щиплет. Щекам очень горячо. Что происходит? Кажется, она даже имени своего не помнит. Если бы сейчас ее попросили назвать себя, сказать, какой сейчас год и даже век, Дафна бы… Не смогла ответить. Просто кричала бы дальше. Реальность возвращается резко, словно девушка вынырнула из-под толщи воды. И вот — она узнает прихожую, чувствует хватку Ромы, понимает, что практически висит на нем — у самой дрожат колени так, что ноги разъезжаются. Тогда же смолкает и вой. Дафна кашляет, давясь слезами, и… — Нет, — хрипит она. — Нет-нет-нет, подожди, я должна… И пытается подорваться, побежать к двери — так бы ведь и полетела на улицу с мокрыми волосами, босиком и в футболке Олега. Но тело вновь предает ее. Ноги вновь подкашиваются. Если бы не Рома, Дафна бы уже рухнула на колени. — Это не может повториться, не может, просто нет, — лихорадочно повторяет она, а затем неожиданно переходит в новую фазу истерики, принимаясь смеяться так жутко, словно одержимая, словно душевнобольная. — Да нет, я же просто… Это сон, да? Руки тоже не слушаются, но все же Дафне удается впиться ногтями в свое предплечье. Давит с силой — точно останутся черные полумесяцы. Нет… Нет, не спит… — Нет… Я не хочу… Не хочу, не хочу, не хочу, не хочу… И дальше все как по кругу — Дафна снова беспомощно воет, одной рукой держась за сердце, которое сейчас сжималось до состояния сгнившего сухофрукта, а второй за живот. Она не чувствует сейчас даже энергетику Марка. Словно… Малыш тоже оглушен. Он ведь уже такой способный, он точно все понимает… Он понимает, что его папа… — Ром, я не хо… Не… Не хочу… — Я с тобой, — все убеждает Рома. Это бред. Это какой-то абсолютный бред. Это не может быть реальностью. Но Дафна, которая воет раненным зверем, такая реальная… — Я с тобой. Я с тобой. Мое солнышко. Я с тобой. В голове целый ворох мыслей, но он не может сосредоточиться ни на одной. Вместо этого поудобнее обнимает Дафну, а сам успевает коснуться живота. Марк откликается пинком — совсем слабеньким, можно было даже не понять, что это он, но Рома… почему-то уверен, что шкет ему обозначает, что он живой. Для обычного ребенка — это все-таки слишком, но Марк — совсем не обычный. Рома их удержит. Здесь. Обоих. Вопреки всему. Он в мыслях обещает и Марку, что все будет хорошо, и аккуратно ведет Дафну из коридора. Маленькими шажочками, она идет просто потому, что Рома ее ведет, но этого достаточно. Он предусмотрительно не идет в спальню, а ногой открывает дверь в бывшую комнату Перси. Там все еще аура такая… своеобразная. Надо будет Марку тут детскую сделать. Он усаживает свое самое ценное сокровище на кровать. Потом аккуратно закидывает ноги, заставляя прилечь. Суетится, сооружая импровизированный кокон из одеяла. Иногда помогало же. Как в детстве — спрятаться ото всех проблем. Роме начинает казаться, что Олег планировал это давно. Что уход — это отнюдь не импульсивное решение. Потому что в их аптечке появляется какое-то безобидное успокоительное на травках, которое подходит беременным. Рома вспоминает о нем сейчас, но не решается никуда идти. Чтобы ее ни на секунду не оставить. И вот она… Дафна столько раз была с ним, вот таким, не осознающим действительность. Как ей было страшно. И ему сейчас страшно. От бессилия. От того, что он не понимает, что делать. От того, что ей плохо. — Я с тобой. Я рядом. Я всегда-всегда рядом буду, — все шепчет он, устраиваясь рядом. Едва ощутимо целует мокрые щеки, все пытаясь поймать ее взгляд. — Слушай мой голос. Ладно? А еще тебе надо дышать… Вот так, вдох-выдох, вдох-выдох… А я буду с тобой. Ничего не повторится. Даже если ты упадешь, я тебя всегда поймаю. Я тебя удержу. Сложно просить ее дышать, когда сам задыхаешься. Но Рома про себя не думает. Все продолжает целовать, обнимать, просто гладить. Тогда же получилось как-то? Перси говорила. Он в душе не представляет, что делает, но пытается визуализировать, как вся его жизненная сила перетекает к Дафне. Чтобы ей стало легче. Станет ли?.. — Моя нежная… Все будет в порядке. Все будет в порядке. Ты не одна, слышишь? Ты никогда не будешь одна… Он помнит ее тогда, едва живую, когда Олег уходил. Но… что-то подсказывало, что говорила Дафна не только о том дне… — И Марк тут, — все продолжает говорить Рома. — Ты чувствуешь? А я чувствую… Он живой. И ты живая. И вы оба в безопасности. Чувствуешь же, да?.. С ним все хорошо… Ее всю трясет. Трясет так, что зубы стучат. Вот бы сейчас просто… просто отключиться, исчезнуть, стереть себя из истории мира. Чтобы у родителей была только Перси, чтобы Рома был с нормальной девушкой, чтобы Олег… И Дафна снова и снова завывает, съеживаясь в крохотный комок. Внутри все горит, полыхает инфернально синим пламенем, и она даже была бы не против, чтобы сию секунду явились вездесущие бесы и просто… забрали ее. Но, суки такие, молчат даже они. — В прош… в прошлый раз… — говорить трудно, потому что Дафну накрывает истерической икотой из-за сбившегося дыхания. — Помнишь… Весной Перси нас с тобой застукала… Я же сама Олегу призналась… И в тот раз… Потом… У меня кровь шла. Было так много крови. Я думала… Думала, что потеряла Марка… Больница… Тогда Дафна много думала о том, сколько боли причинила Олегу. Что он оставался с ней только из-за ребенка. Выходит… Так оно и было? Но теперь она довела его настолько, что даже Марк теперь… Ему не нужен? — Я должна позвонить! — и она принимает сидячее положение так резко, что в глазах темнеет. — Я хочу ему позвонить, я должна все объяснить… Я так виновата… Я… Ром, я… И вновь задыхается. — Я не хочу так… Это все я виновата… Если бы я не мучила вас обоих… Господи, я хочу, чтобы… Чтобы меня не было… Ром, я не хочу жить. Кровь. Я не хочу жить. Страшные слова набатом стучат в голове, и на мгновение Рома все-таки затихает. Сидит, бестолково пытается хотя бы вдох сделать, а на деле чувствует себя выброшенной на берег рыбой. Которую перед этим еще и головой об лед приложили. Внутри так много всего. Страшно, больно за нее, так сильно за нее больно. Он злился на Олега, но при этом за ребрами ныло так, как будто половину сердца оттяпали, оставляя кровавую рану. Он хотел забрать на себя всю ее боль, сделать так, чтобы Дафне не было больно сейчас, но у него не было экстрасенсорных способностей. Тогда Рома просто опять сгребает ее в охапку, чтобы не дать сорваться. И почти баюкает, как маленькую, когда говорит твердо, но одновременно не в силах избавиться от всеобъемлющей нежности: — Ты ни в чем не виновата. Ты никогда и ни в чем не была виновата. Я из-за тебя только живу. Я ради тебя живу, понимаешь? Потому что без тебя бы ничего не имело смысла. И просто… не имеет. И все-таки берет ее лицо в свои ладони, чтобы поймать взгляд. И тонет. Тонет в том, как ей больно. На мгновение льнет ближе, касаясь губ своими, все еще лелея безумную надежду, что сможет отдать ей жизнь свою, и шепчет: — Ты не умрешь. У тебя будет долгая-долгая жизнь. И счастливая. Бесконечно счастливая. Ты еще будешь нянчить внуков Марка и станешь той самой бабулькой с пирожочками, которую обожают все дети. Слышишь, моя радость? Потом еще будешь сидеть и думать «Ой, неужели я когда-то думала, что все будет плохо»… Даже находит в себе силы улыбнуться. И вроде вполне убедительно. — Знаешь, чему ты меня научила, радость? Весь пиздец — он не бесконечный. И если рядом есть тот, кто тебя любит, несмотря ни на что, ты из него вылезешь. А я тебя люблю. Больше всего на свете. Я тебя вытащу. Я буду рядом. С тобой и с Марком. И Олегу надо позвонить. Лучше бы лично, но Рома Дафну не оставит. Значит позвонить. Да. Позвонить. — Мы позвоним ему завтра. Ему сейчас надо остыть. Ты же знаешь этого дурака, копит-копит, взорвется, а потом голову включит и сам еще прибежит… Пусть успокоится. И ты выдохнешь. Давай я тебе водички принесу? Я тебя попою, стакан подержу. Попьешь? Я быстренько сбегаю… Она же точно не заметит, что он ей там чудо-капелек накапал. Да?.. — Нет, я… Я ничего не хочу, — еле слышно шепчет Дафна. Сама смотрит вроде на Рому, а вроде и сквозь него. Перед глазами пелена, из-за которой все вокруг плывет, а веки страшно чешутся, постепенно краснея и опухая. В последний раз Дафна плакала так сильно, наверное, когда валялась на асфальте в злополучной арке в день девичника. Тогда из-за Ромы. Сейчас из-за Олега. — Он так легко ушел… Он почти не посмотрел на меня, — продолжает бормотать она, обхватывая саму себя за плечи и раскачиваясь из стороны в сторону. — Я эгоистка, Ром. Я такая эгоистка… Я ведь почти не уделяла ему время в последние недели. Думала… Я думала, что тебе нужнее, что Олег сильный, что он… Ты слышишь, как это ужасно звучит? Я даже не думала, что он мог тоже нуждаться во мне. А теперь… теперь нет… Больше нет… Дафна вздрагивает, как при ознобе, впивается наманикюренными ногтями в свои плечи. Давит и давит, но толком ничего не чувствует. Легче не становится. — Я не помню, когда в последний раз говорила ему, что люблю. А я ведь… Я люблю… Ром, он не вернется. На этот раз нет. И вновь собственный голос чужим кажется. Надтреснутый, ломкий, почти загробный. — Я все испортила, я все испортила, испортила… Я не заслуживаю, чтобы ты меня любил. Я же… Я разочарование сплошное. Саша был прав. Шлюха простая, не более… И тогда случается кое-что, что добивает ее окончательно. Слышится топот маленьких корытц по паркету. Олег-младший суетливо бегает и повизгивает, словно чувствуя обстановку в доме. Дафну, казалось бы, только хотя бы заговорившую без заикания, вновь пробирает на тихий, тонкий, полный отчаяния вой. Лицо искажает гримаса боли. — Ром, я не могу… не могу, не могу… Я не справлюсь, больше нет. Потерявши — плачем, да? Не ценила, не долюбила, не была рядом, когда надо было. Даже в последнюю неделю, когда странности в поведении Олега только начались, Дафна боялась только, дрожала, как чихуахуа какая-то. Вместо того, чтобы обнять, поцеловать, убедить его, насколько он важен. — Не говори так, — еле слышно шелестит Рома. — Пожалуйста. Не говори. Хочется по-детски закрыть уши, спрятаться от всего этого ужаса. Нельзя. Нельзя! Он нужен ей. От него сейчас буквально зависит все. Соберись. Соберись! У Ромы не сразу получается разжать ее пальцы, как будто сведенные судорогой. От ногтей на коже остаются лунки — почти как синяки. Рома порывисто прижимается губами к плечу девушки и шепчет: — Я мигом. Я сейчас. Он летит на кухню, собирая по дороге все углы, но боли не чувствует вообще. Находит чертово успокоительное и делает это слишком быстро для человека, который может заблудиться даже во дворе. Это лишний раз заставляет убедиться в том, что Олег готовился. Знал, что все будет плохо. Заботился, блять! Как же ебануто это звучит сейчас. Буквы инструкции плывут перед глазами, но Рома заставляет себя читать — чтобы не навредить. Капает в стакан с водой и на мгновение даже думает, чтобы самому просто выжрать полбутылочки, но нет. Ему сейчас нужен трезвый ум. Насколько это возможно. Закончив с лекарством, Рома несется обратно в комнату. Он не уверен даже, что Дафна понимает, что он уходил. Садится рядом и, удерживая ее, подносит стакан к губам. У нее стучат зубы, у самого Ромы трясутся руки, Дафна вяло пытается сопротивляться, и в итоге большую часть они просто расплескивают. Ее переодеть бы, но пока Рома только укладывает девушку обратно, закутывая ее в одеяло, и сам ложится рядом, крепко смыкая руки. Как смирительная рубашка. Тупое сравнение никак не идет из головы, и у Ромы невольно вырывается истеричный смешок. И он жмется ближе к Дафне, сам уже плохо понимая, что говорит: — Тебе не надо справляться одной. Слышишь? Мы вместе справимся. Со всем справимся. Все будет хорошо. Все правда будет хорошо… Но она как не слышала, так и не слышит. Понятия не имеет, что только что выпила, но смазывает оно быстро. Очень скоро дыхание насильно выравнивается, как и сердцебиение. Дафна ещё какое-то время смотрит Роме в глаза, залипая в шоколадный оттенок радужек. Но успокаивается только организм, душевно легче не становится ни на секунду. Теперь слезы льются беззвучно, мочат наволочку. Она чувствует, что сознание тоже торопится сдаться блаженному небытию, опухшие веки слипаются. Но кое-что Дафна успевает сделать, прежде чем засыпает. Обручальное кольцо с изображением солнца она носила, как полагается, на правой руке, но с помолвочным тоже так и не рассталась, просто надела его на левую. Помнит ведь, как Олег делал ей предложение на проклятом бэбишауэре. И сейчас Дафна вяло поджимает к лицу обе руки, накладывая кисти друг на друга, чтобы коснуться губами обоих колец сразу. Даже в забытьи все шепчет: «я тебя люблю». И так и проваливается в ничто.