CHARMED

В этот раз Нино приехала одной из первых в Особняк Стахеева, ведь надеялась, что у неё получится выцепить Шевченко на разговор. Гасанова уже гораздо ощутимее чувствовала как жизнь вытекает из неё, и, как бы часто в последнее время не задумывалась о смерти, отходить в мир иной не по своей воле она не собиралась. А потому собиралась кое-что предпринять. — Наденька, я прошу тебя помоги мне, — жалобно прохрипела Нино, падая на стул рядом с Надеждой Эдуардовной и хватая её за руку, — Я прошу сними с меня проклятье, я чувствую как медленно умираю изнутри, и ничего не могу с этим поделать, — женщина даже не заметила, как глаза снова заслезились. Кожа вокруг них сильно покраснела из-за того, что она очень часто невольно плакала, а еще у неё залегли большие синяки, и вообще вся Нино сильно исхудала на непрекращающемся нервяке и постоянных обнимашках с унитазом. Тошнота и рвота продолжали мучать её, заставляя раз за разом выворачивать желудок в туалете. Однако из-за перманентной усталости и недомогания женщина даже не могла поесть нормально. Казалось, что за две недели она скинула минимум десять килограмм. И это все в совокупности со стрессом на фоне всего происходящего пиздеца в её жизни: срачи в готическом зале, Костя и Марьяна, ебаный Вазар. И все это ужаснейшее состояние не освобождало ее сука от работы по дому — ей все так же приходилось готовить жрать для Вазара, и надраивать дома полы. Ведь этот мудак постоянно требовал от неё постоянной чистоты не в своей квартире, блять. Но при этом, когда она шлепнулась без сознания посреди квартиры, он даже не переложил её на диван. Нино тогда очнулась неподалеку от ведра с водой для мытья пола. Приятного мало… Надежда Эдуардовна была очень опытной ведьмой, которой Нино могла довериться в такой сложной ситуации — и пусть чернокнижие не было профилем Шевченко, женщина очень надеялась, что у ведьмы найдется способ, как обезопасить Гасанову. — Тише, тише, детка, — постаралась успокоить Надежда Эдуардовна, положив свою ладонь поверх руки Нино. Ей и самой недомогалось в последнее время — очевидно, Персефона выполнила свое обещание и устроила ей смачный откат за удар по Александру. Шевченко вдруг зашлась в приступе кашля, отворачивалась от Гасановой и прикрывая рот рукой, а потом… Поджала губы, обнаружив на своей ладони капли крови. Конечно, она знала, что бывшая Булгакова-старшая не сделала ей ничего смертельного, но помучиться придется. — Ох, Нино, Нино, — выдыхает Надежда Эдуардовна. — Их отец — один из самых сильных чернокнижников страны, даже Голунова не имеет с ним дело. Но я попробую что-нибудь сделать, когда приду в себя. — Наденька, ты моя спасительница, — чуть ли не воя, протянула Гасанова, уткнувшись лицом в плечо многоликой ведьмы. Она очень надеялась, что у Надежды Эдуардовны все же получится снять с неё это мучительное проклятье, и даже где-то очень глубоко внутри себя чувствовала едва различимое облегчение. Но, к сожалению, Нино не сможет полегчать в полной мере так быстро, поэтому все еще мысленно завывая от того, как у неё сильно внутри пылают болью органы, мягко сжала руку Шевченко. — Мне правда очень жаль, что приходится тебя напрягать. Была бы у меня возможность вернуться в прошлое, я бы все исправила, чтобы нам обеим не пришлось огребать. — а в идеале бы вернулась в момент, когда Костя в первый раз признался ей в любви. Если бы у неё была возможность пережить жизнь с этого момента, она бы сделала все, чтобы он в ней не разочаровался, — Саша же накинулся на тебя из-за того, что ты меня поддерживаешь, прости пожалуйста, — всё еще никак не отлипая от женщины пробормотала Гасанова. Ей правда становилось чуточку легче рядом с Надей. Как с мамой когда-то. — Не переживай, — Шевченко с тяжелым вздохом гладит ее по плечу. — Прорвемся. Все-таки она считала, что, несмотря на свой проступок, Нино не заслуживала смерти. Но даже Надежда Эдуардовна со своим стальным характером не горела желанием связываться с семейкой Шепсов-Булгаковых. Они брали наглостью и количеством. Вскоре уже начинаются съемки. По традиции, начинают с объявления оценок зрителей. И по итогу, лучшим в тройке признали Влада, который набрал девять целых и две десятых балла. Немного уступает ему Саша, набрав ровно восемь баллов. Надежде Эдуардовне же поставили семь и семь. — Ну а теперь, я готов объявить новую тройку, — начинает Марат. — Сегодня на испытание отправляется аланский провидец Константин Гецати, а вместе с ним бывшие сестры Булгаковы — Дафна и Персефона. Константин, не страшно? — Не, Костю мы кусать не будем, — с легкой руки объявляет Перси, хотя в глубине души была возмущена тем, что их уже вторую неделю разлучают с Сашей. — Костя неприкосновенный. Если хорошо вести себя будет. — Нет-нет-нет, — немедленно возражает Марьяна, как бы между делом погладив Гецати по плечу. — Костю могу кусать только я. А он усмехается, но даже не дергается. Вряд ли Костя даст этому флирту большее развитие, но… Сейчас, черт возьми, приятно. — На правах жены, — отшучивается Гецати. — Конечно. Дафна переглядывается с сестрой, мол, «ты тоже это чувствуешь?», и тихо хихикает, прежде чем камеры отключаются, и они выходят во двор особняка Стахеева, предварительно забрав свои вещи, готовые отправляться в путь. У самого автомобиля Дафна, дождавшись, пока Олег погрузит ее чемодан в багажник, тут же виснет у него на шее. А Саша, тоже пришедший проводить Перси, обнимает ее за хрупкую талию и чувственно целует в губы. — Ладно, Олеж, не скучай, — напутственно заявляет Дафна, с улыбкой оставляя поцелуи в уголках его губ. — И веди себя прилично. — Это я «веди себя прилично»? — иронизирует Олег в ответ, успевая мягко погладить ее по животу. — Это ты, вообще-то, с Ромой уезжаешь. Так что это вы ведите себя прилично. Рома, кстати, весь изнылся вчера, что так и не застал «дискотеку» от Марка в живую. Страдания продолжились, когда Олег заявил, что должен же был на правах отца обойти Соболева хоть в чем-то. — Он там с Марьяной куда-то собрался, — как бы между делом вбрасывает коварная Перси. — Я ж слышала, как вы в гримерке шушукались. — Не куда-то, а на шаманскую практику, — немедленно возражает младший Шепс. Даром, что в последнюю они старательно били друг другу морды… — Да-да-да, только муж с женой за порог, а он к Марьяне на практики, — откровенно дразнится Перси, прежде чем повернуться к Саше и деловито заявить: — И никаких левых практик в мое отсутствие! И так уже чуть не прокляли. Что бы ты без меня делал… — И правда, — мягко усмехается Саша в ответ, целуя Перси за ухом. — Понятия не имею, кем я был бы без тебя. Но из дома ни ногой, клянусь. — А ты, — Дафна шутливо пихает Олега в плечо. — Это что за тайны такие с обновленной рыжеволосой Марьяной, от которой даже Костя поплыл, м? Ты смотри, мы же с Ромкой тебя почикаем по возвращению… У тебя беременная жена и супер-ревнивый муж! И тут даже Саша смеется. Смирился-таки. Пусть уж лучше будет так, чем все опять будут страдать. — И ты туда же? — наигранно вздыхает Олег, косясь на Сашу. А потом поворачивается обратно к Дафне, целуя ее в висок. — Никаких тайн. Исключительно эзотерика. Мне жить-то еще хочется. — Правильно. Ты знаешь уже эту шикарную историю о том, как он ее к Джокеру одно время ревновал? — хихикает Перси. — Причем вот прямо серьезно ревновал. Рома буквально был кладезью увлекательнейших историй. Но больше слить она не успевает — из особняка Стахеева наконец выходит Костя. И обнаружить на нем шлейф энергии Марьяны не оставляло особого труда. — Я буду скуча-а-а-ать, — капризно тянет Перси, снова повиснув у Саши на шее. — И я тоже, — с теплом отвечает старший Шепс и, напоследок поцеловав жену, обращается уже к Дафне: — Следите друг за другом. И… Пусть Рома ваш приглядывает за вами. И на этой ноте тройка экстрасенсов усаживается в автомобиль, отбывая на испытание. Дафна выбивает себе место у окошка, чтобы немного его приоткрыть — время нещадного токсикоза уже прошло, но в духоте она по-прежнему ощущала себя не очень хорошо. Она берет сестру за руку и признается: — Я безумно рада этой тройке. Очень комфортно. Я очень давно не работала вместе с Перси, да и с тобой, Кость, тоже приятно. Сразу вспоминаю, как ты был моим наставником в «Школе». — А можно нескромный вопрос? — с ухмылкой начинает Гецати. — А какая тройка для тебя самая не комфортная? — О-о-ой, ну, по-моему, это очевидно, — смешливо фыркает Дафна в ответ. — Нино. Я больше не хочу с ней работать, хоть раньше и думала, что мы даже можем стать подругами. Ну и… Я все ещё не простила Марьяну за выходку на моем девичнике. — Выходку на девичнике? — приподнимает брови Костя. — Меня побьют дома за это признание, но… — хихикает она в ответ. — Марьяна притащила стриптизера. — Слава Дьяволу, что я этого не видела, — наигранно ворчит Перси. Не думать о травме на тему танцоров, не думать… — Иронично, что я в это время миленько разговаривала с Нино на кухне. И кто бы знал, что обещание посраться в первом же готзале приведет к тому, что ей буквально разобьют лицо, блять. Не велика потеря, конечно, подругами они все равно бы не стали, но… ее до сих пор аж колотило от звука голоса Гасановой. Перси невольно поковыряла остатки корки на лице, но тут же сама себя и пресекла. Ну нет. Не надо самостоятельно делать все еще хуже. Потому что загон на тему внешности никуда не делся. В совокупности с тем, что с ней жаждет пообщаться Арти — вдвойне. — Лучше ты скажи, — вкрадчиво начинает Перси, раз Дафна так удачно завела разговор о Марьяне, — а какая у тебя прямо самая-самая-самая комфортная тройка? Только давай честно! Без вот этих вот «все хорошие, всех люблю»… — Но мне, правда, со всеми комфортно, — усмехается Костя, немного увиливая. — Во второй половине сезона особенно. Если раньше не всегда было хорошо с Марьяной и Александром, прости, пожалуйста, Персефона, то сейчас стало почти уютно. — Да, Марьяна словно преобразилась, — подхватывает Дафна. — Как любовная ведьма, я успела кое-что заметить… — Что? — вдруг заинтересовался Гецати. — Ай, не скажу. Что я буду — чужие тайны выдавать? А сама заговорщически пихает плечо сестры своим. — А ты внимательнее посмотри, Кость, — как ни в чем не бывало поддакивает Перси. — Знаешь, как говорят… Красота в глазах смотрящего. Вот и ты тоже посмотри внимательнее. Может, увидишь… красоту. Ту самую. И немедленно прячет лицо на плече у Дафны, потому что ее аж распирало от смеха. Никогда бы не подумала, что будет так топить за Марьяну… но как они заискрили на прошлом готзале-то! И Марьяна вся такая нежная, кокетливая… — Кстати, я предлагаю выпихнуть Дафну на испытание первой, — с самым невинным видом переключается Перси, как будто бы они только что не сообщили Косте о том, что в него влюблена Марьяна, — иначе Рома совсем от тоски помрет. — Эй! — хохочет сама Дафна и косится на оператора Колю, который уже сам еле сдерживает смех. Запись-то ещё идет вообще-то. — Ладно, пойду первой, так уж и быть, — она махнула рукой. — Но это не ради вас. Потому что аргумент про Рому ахуеть как сработал. *** Слухи о съемках «Битвы Сильнейших» распространялись с неимоверной скоростью, и, даже несмотря на то, что Дафна шла первой в своей тройке, двор уже был забит толпой зевак. Она максимально элегантно и грациозно для беременной девушки ступила в объективы камер и не могла не улыбнуться Соболеву с самым искрящимся взглядом. — Добрый день… Роман. До ее прихода Рома был ужасно встревоженным. Все метался между наблюдателями, не успокаиваясь, взъерошенный и смешной в этой огромной кофте, которую снова стащил у Олега — Шепс определенно уже светился в ней на камеру. Но стоило только появиться Дафне, как Рома просиял. — Ну чего ж так официально, мы же уже знакомы, — очаровательно улыбается он в ответ. За камерой от смеха прыскает Коля — Рома в шутку отмахивается. — Можно же и на «ты»… Или мы еще недостаточно близки? И сам смеется, протягивая ей конверт с фотографией. Только руки свои от ее ладоней не убирает гораздо дольше положенного. Фотка-то его и взволновала. Погибшая девчонка была на Дафну похожа. И вроде не то что бы прямо по внешности, просто… ну, какими-то ощущениями скорее. И вот эта вся история с полетом из окна в свете последних событий с угрозами отца заставила его сердце снова забиться чаще. Аж до головной боли. Очевидно, что все фанаты уже в курсе того, что у Ромы весь «инстаграм» заполнен фотографиями Дафны аж на два года назад — эту тему как раз недавно обсасывали на канале у небезызвестной Дарси. Но… как же похуй. Она улыбается ему в ответ со всей искренностью, незаметно оглаживая костяшки его тонких длинных пальцев перед тем, как все-таки забирает конверт. — Тут точно много любви было, — заключает ведьма, прикрыв глаза. — Это молодая девушка, красивая, но мертвая. И в последний вечер своей жизни она о юноше много думала. Страшненький такой, непонятно, как за ним вообще девчонки бегали. Рыженький, нос как клюв, лопоухий. Но она прям любила его. Дафна тяжело выдыхает под молчаливые, но крайне эмоциональные кивки наблюдателей, а когда открывает глаза, то понимает, что во двор, даже несмотря на солнечный день, стекаются бесы. Любовная энергия Афродиты отступает, но не покидает ее полностью — богиня не любит низших существ из адских глубин. Демоны облизываются длинными языками, с которых капает вязкая слюна, хихикают, как гиены, но вдруг начинают пристыжанно скулить, стоит Дафне сделать шаг к Роме. — Будь рядом, хорошо? — тихо просит она его. Рома и сам чувствует это уже почти родное ощущение присутствия. Несмотря на достаточно теплый день, хотя уже и приближался октябрь, во дворе холодает — как будто резко в подвал спустились. Но Соболев даже радуется. Он хотя бы, блять, эти бесовские рожи в живую не видит. И на том спасибо. Тепло только рядом с Дафной. И Рома и сам к ней подходит ближе, чтобы встать действительно очень близко. И успевает в коротком успокаивающем жесте коснуться ее руки — среди толпы зевак, бесивших его с самого начала съемок, раздаются счастливые визги. — Всегда, — заверяет Рома в ответ, и… не в тему, наверное, сейчас чертей поминать, но черт, как же хочется ее поцеловать. Соболев неловко откашливается, быстро переключаясь на рабочий тон — хотя светящиеся абсолютной любовью глаза продолжали выдавать его с головой: — Если эта девушка мертва, то, может быть, ты расскажешь нам о том, как это произошло? А если он сейчас все-таки полезет обниматься, то просьба во всем винить… бесов-позорников. И в его присутствии, с его поддержкой Дафне, действительно, становится легче. Она ещё пару мгновений проникновенно смотрит ему в глаза и только потом, смахивая наваждение, отвечает на вопрос: — Высота. Она разбилась, упав с высоты. Меня… Дафна оборачивается по сторонам и видит, что бесы, и правда, присмирели. Теперь они скулят, готовые вести ее за собой, кивают обезображенными головами в сторону подъездов. — Меня тянут. И широкими шагами она срывается с места — да, невысокая, зато ноги у нее ахуеть какие длинные. Дафна следует за демонами, и весь фокус ее зрения сейчас сосредоточен на их лысых хвостах. А если они смеют оскалиться, то она тут же оборачивается на Рому, и черти недовольно рычат. — Да-да, она идет в правильную сторону, — шепчет Алина, лучшая подруга погибшей Тани, Соболеву. А Дафна, тем временем, уже тормозит у подъезда и, сощурившись, оглядывает козырек. — Она ударилась о него. И врывается в подъезд, пока никто даже не успевает опомниться. — Розовый гроб? — недоуменно спрашивает Дафна у наблюдателей, обернувшись. — Как бы это ужасно ни звучало, но… Она довольна. Я бы тоже хотела розовый гроб. А Рому при ее последней фразе аж перекашивает. Он шумно выдыхает, честно пытаясь сдержаться, но… сила воли никогда не была его сильной стороной. И в итоге он воинственно шипит: — Я тебе дам, блять, розовый гроб! Никаких розовых гробов в моем присутствии! Аж сердце опять заколотилось. Он и так изначально слишком близко воспринял эту историю, буквально за живое задело, а она тут еще про гробы разговаривает. Понятно вот это вот все, что неизбежно, что все однажды там будут, но Рому смерть пугала. Особенно когда о ней говорит Дафна. — Вырежете потом, — хрипло просит Соболев, махнув рукой Коле. И хотя оператор показывает ему «окей», Рома готов поклясться, что ничего он вырезать не будет. — Кхм… извините. А с мыслями обратно собраться оказывается трудно, особенно при условии того, что он и так в раздрае был. И девчонка эта, на Дафну слишком похожая, и полет из окна, так хорошо накладывающийся на угрозы отца, и розовый гроб… Рома еще сильнее треплет себе волосы, нервно одергивает воротник кофты и еще раз повторяет: — Все, извините, пожалуйста. И получается… она сама упала? Или кто-то помог? — Эй-эй-эй, — Дафна порывисто подходит к нему и, даже не думая, как это может выглядеть со стороны, кладет ладонь ему на щеку. — Все в порядке. Спокойно. И каких же усилий ей стоит оторваться от Ромы и сделать шаг назад. Она и сама неловко откашливается и отводит взгляд, ощущая, как горят кончики пальцев, которыми она только что касалась его скулы. — Ей помогли, — чуть рассеянно выносит вердикт Дафна. — Мужчина. Уродец тот ещё, глаза такие впалые и… Я смогу сказать больше, поднявшись наверх, но… Бесы вновь клацают острыми зубами, в этот раз вынуждая ведьму пойти обратно на улицу. Она не сразу понимает, чего они от нее хотят, но затем хаотичные шепотки в голове подсказывают. — Вы подозреваете кого-то ещё? — спрашивает Дафна у наблюдателей. — Молодую девушку, подругу. В тот вечер Таня с ней ссорилась. Обе были пьяны и едва не сцепились из-за того рыжего. Типа… любовный треугольник? Алина активно кивает, почти задыхаясь — Дафна только что неосознанно даже назвала Таню по имени. И реально пересказала события злополучного вечера. — Я хочу с ней поговорить, — уверенно заявляет ведьма, устремляясь обратно на улицу. — Ты сможешь связаться с ней? — Д-да…сейчас, — Алина достает телефон и отходит в сторону. А сама Дафна, тем временем, подходит к Роме — все операторы как раз отвлеклись на то, чтобы заснять звонок Алины подруге, а от вездесущих зевак их скрывал большой куст у подъезда. — Ромочка, — с нежностью зовет она, беря его за руку. — Все в порядке? — Ниче у меня не в порядке, — бурчит он в ответ. Просто подержаться за ручки сейчас, на самом деле, очень мало, так что Рома сгребает ее в охапку, обнимая так крепко, как только может. — Еще раз при мне будешь про гробы и всякую хуйню разговаривать в свой адрес, я на тебя обижусь вообще. Там и так девчонка эта на тебя похожая! А ты еще… И в итоге у него просто не хватает слов — стояли почти в тишине, обнимаясь, и Рома воинственно пыхтел Дафне в макушку. Вскоре дыхание выравнивается, и Соболев продолжает уже мягче: — Извини. Я просто опять слишком много думаю. Чет на нервяке сегодня пипец. И еще и сам себя накручиваю. Вот в чем-чем, а в этом ему равных не было. — Эй, не извиняйся, — улыбается Дафна, отстраняясь только для того, чтобы взять его лицо в свои ладони. — Я не хотела тебя бередить. Так что это ты прости. Ну, солнышко, иди сюда. И она, воровато оглянувшись по сторонам, притягивает Рому к себе для поцелуя, в который вкладывает всю свою любовь и надежду на то, что может подарить ему хоть капельку спокойствия. Чуть прикусывает его нижнюю губу, интересуясь: — Ну? Легче? Обижаться на Дафну Рома не умел, как бы не утверждал обратное и не угрожал. В принципе даже навыка такого не было, потому что Дафна для него — по определению самое доброе, светлое и просто прекрасное, что только может быть в целом свете. Ну как на нее можно было обижаться? Да и он от одного поцелуя поплыл уже. Рома театрально задумчиво вздыхает, уткнувшись носом Дафне в шею. Оставляет короткий поцелуй, а потом окончательно сдается: — Легче, конечно… Но если ты меня еще раз так пугать будешь, я ж реально с разрывом сердца свалюсь. И знаешь… И осекается, понимая, что у него все это время вибрировал телефон. Но пока Рома вспоминает, куда его затолкал, бухтит, суетится, звонок уже сбрасывают. А в итоге он максимально тупо смотрит на экран, на котором высветился пропущенный вызов от контакта «Маман ❤️». А Дафна, по-прежнему не выпустившая его из своих объятий, тоже замечает этот его пропущенный звонок и хмурится. Нет, Елена Александровна, в отличие от Дмитрия Валентиновича, обладала хоть какими-то задатками материнского инстинкта и умела иногда быть неплохой, просто избалованной женщиной, но… В свете последних событий с отцом Ромы, его мать тоже начинала пугать. Сколько там она не связывалась с сыном?.. — Будешь перезванивать? — осторожно интересуется Дафна. Она помнила, что эта женщина была с ней довольно мила, когда дома не было мужа — даже показывала ей смешные фотографии из Роминого детства. Но предосторожность — есть предосторожность. — Не знаю, — откликается совершенно растерянный Рома. Поднимает на нее нервный взгляд и глухо интересуется: — Думаешь, надо? Ему все время говорили, что он мамин сын. От отца как будто ничего не досталось, что в детстве ужасно расстраивало, а с мамой — рядом поставь, так как будто под копирку делали. Но… она же сказала тогда, что Рома — ее главное разочарование. Сначала что-то пыталась, делала, переживала, ну, по-своему… а потом окончательно выключилась. Отец ей как раз к тому моменту ресторан прикупил, сделав директором. И с того момента Рома стал для нее… не важным. Шел в списке где-то после покупки новых скатертей и какой-то суперхрени для молекулярной кухни. А тут вдруг позвонила. Сама. У него в голове не укладывалось. Просто мама — это же такая… железная леди. Ничем не пробьешь, только если новыми дорогими туфлями или брендовой сумочкой. Отец-то на нее в последнее время прилично тратился. А каждый Ромин проеб стабильно знаменовался новым телефончиком или чем-то подобным — чтобы не расстраивалась. И вдруг сама позвонила. — Мы просто это… мы, наверное, в последний раз нормально разговаривали, когда я ей свечи твои дарил, — продолжает Рома запоздало. А Дафна маме его, кстати, очень даже нравилась. Единственное, за что она его хвалила. — Пиздец. Чет я совсем растерялся. А к месту съемок тем временем уже возвращается Алина. Ему маячит вездесущий Коля, и Рома аж языком цокает от досады. — Погнали… Я это… я все равно не наберусь смелости без тебя звонить. — Подожди, — вдруг шепчет Дафна, притягивая его обратно к себе за куст, чтобы оставить на его скуле ещё один чувственный поцелуй. — Я всегда буду на твоей стороне. Это ведь так. Что бы Рома ни делал, для нее он — самый лучший, самое ценное сокровище на всем свете. Дафна всегда его защищала. И будет делать это до конца дней своих. Кажется, кто-то от толпы фанатов все же успел заметить этот момент, потому что с их стороны вновь раздались визги. Но плевать. Так плевать. Бывшая Булгакова вместе со своим ведущим возвращается в объективы камер, где Алина уже готова вести ее к подруге. Дальнейшее испытание проходит гладко, вот прям как по маслу — Дафна снимает подозрение с несчастной девочки, которую все так долго винили, а затем все они возвращаются в злополучный подъезд, где любовная ведьма отводит их на нужный этаж, продолжая сыпать подробностями, в числе которых становится понятно, что кто-то помог погибшей покинуть мир живых. Не сама она это сделала. Не было у нее таких намерений. — Я бы хотела посоветоваться с сестрой на консилиуме, — задумчиво тянет Дафна. — Ну и с Костей тоже. А потом, когда они выходят на улицу, она тут же берет Рому под локоть и просит у съемочной группы небольшой перерыв перед прибытием Перси. Уводит его к машинам, подальше от зевак, интересуясь: — Вечером маме позвонишь? Или сейчас? Мне… тревожно. За него. Последний Ромин разговор с родителями — одним из них — ничем хорошим не закончился. И хотя звонить все еще чертовски тревожно и как будто даже неловко, он все-таки достает телефон. Интересно же. Хотя то, что он понятия не имеет, чью сторону займет мама, напрягало. — Давай щас попробую, — решается Рома все же. — Всегда ж сбросить можно. И все равно колеблется еще, не решаясь нажать на вызов. Ластится к Дафне, обнимает ее… и в итоге тыкает на экран, почти не глядя. Даже на громкую связь включает — у него от Дафны секретов нет. Обычно дозвониться до Елены Соболевой было тем еще квестом — она всегда была занята. Но сейчас она берет трубку едва ли не с первого гудка, и у Ромы почву из-под ног выбивает, когда он слышит такое непривычно теплое: — Сынок? Она его сыном ни разу не назвала с того самого момента, как он домой обдолбанным явился и официально стал ее разочарованием. — Мам, привет, — сбивчиво тараторит Рома в ответ, а самому даже «мама» это произносить непривычно. — Извини, не слышал, я тут на съемках просто. — О, — кажется, она тоже его телевизионные дебюты смотрела, — прости, что отвлекаю, я… — Не-не-не, все хорошо, у меня перерыв, — поспешно заверяет Рома. И ощущение такое, что сейчас… что-то будет. Поэтому он спрашивает осторожно: — Мам, случилось что-то? Она не сразу отвечает. По шуму на фоне понятно, что она на работе, и в ресторане сейчас должен быть аншлаг. Но на мгновение Роме кажется, что он даже слышит всхлип, и он смотрит на Дафну почти испуганно, давно не чувствуя себя настолько беспомощным. И повторяет уже настойчивее: — Мам, что случилось? — Нет, Ромочка, ничего… — Она его вообще когда-нибудь так называла? — Вспомнила просто, что даже с днем рождения тебя не поздравила… — Да ладно, мам, не последний же, — даже улыбается Рома. Сам факт, что она вспомнила — уже приятный. — А мне тут Дафна с… с Олегом микропига подарили. Я тебе фотки потом кину, закачаешься. И даже упоминание Олега ее ни капельки не смущает. Тогда, Рома готов поклясться, он понимает причину звонка. И уточняет: — Мам, ты из-за отца, да? Наверное, это было бы логично — прр первых проблемах с отцом просить помощи у нее. Но Рома считал, что весь контакт с мамой у него давно потерян — по его же вине. Но она в ту же секунду перебивает его внезапным вопросом: — Ромочка, как у тебя дела? И вот тут он совсем теряется. Неловко запускает руку в волосы, еще больше их растрепав. Сердце колотилось, как бешеное, и ощущение такое… как будто она прощается с ним. Или что-то подобное. Но Рома чувствовал почти, что разговор этот какой-то… важный. И тогда отвечает со всей искренностью, на которую только способен: — Лучше всех, мам. Я… я люблю всем сердцем, меня любят, и я таким счастливым в жизни не был. И у меня теперь работа крутая. И… я больше не сижу на таблетках, мам. — Что? — переспрашивает Елена Александровна недоверчиво, и тогда Рома убеждается в том, что она все-таки плачет. — Я завязал, мам. Сорвался тут, теперь хреново еще иногда, но… У меня есть причина бороться. И я обязательно с этой херней справлюсь окончательно. И больше никаких глупостей творить не буду. И это… мам, прости меня тоже. Я не хотел тебя расстраивать. Точно, плачет. Да Рома и сам сейчас разревется, как скотина. Он, наверное, ни разу с ней так искренне не говорил. И слова-то все на язык даже сами пришли. — Я жить хочу, мам. Вот так, как сейчас живу. Я не хочу… я боюсь свое счастье потерять. А я правда теперь… счастливый. — Я с ним поговорю, — вдруг шепчет его мама в трубку горячно. Значит, узнала про их разговор с отцом все-таки. — Ромочка, я с ним поговорю, я все сделаю, чтобы он передумал, чтобы он тебя в покое оставил! Я… я тебя так люблю. Прости, что так редко это говорила. — Мам!.. Но в трубке уже раздаются гудки. И первым инстинктивным желанием было перезвонить, но телефон в руке аж ходуном ходил. И Рома поднимает на Дафну самый беспомощный взгляд, переспрашивая — потому что пока казалось, что ему это все приснилось: — Она меня… любит?.. — Ну конечно, — а Дафна и сама улыбается со слезами на глазах, прижимаясь к Роме ещё ближе. — Конечно, она тебя любит. Тебя вообще не любить невозможно. Кто этого не делает — тупой просто. И смеется. Елена Александровна — женщина, как говорится, на пафосе, но Дафна всегда была уверена, что сына она любит. Не любила бы — не показывала бы ей его детские фото, не обхаживала бы каждый раз, как видела, как родную. — Солнышко мое, — шепчет она, зацеловывая на радостях линию его челюсти. И плевать уже, что съемочная группа пялится — у них важный момент. — Видишь, все налаживается! И я рада… Рада невообразимо, что ты чувствуешь себя счастливым. Для меня это… самое главное. И хотя вскоре их уже начинают подгонять, Рома все равно не сразу соглашается Дафну отпустить. И целует, и обнимает, и кружит в своих руках — и все про любовь повторяет, потому что без нее умер бы. Буквально почти умер. И ведь все то хорошее, что есть сейчас в его жизни, которую Рома всегда никчемной считал — ее заслуга. И он и правда про любовь все повторяет, но слов кажется так мало для того, чтобы описать всю ту бурю эмоций внутри. А родители… ему всегда казалось, что они терпеть друг друга не могут, что остаются вместе только из-за денег. Ну, не без этого, конечно. Но… они вместе почти всю жизнь — со школы еще. И ни отец, ни мама за все время ни на кого другого так и не посмотрели. И сейчас Рома, будучи окруженным любовью, мог бы с уверенностью сказать, что у нго непробиваемого и даже жестокого отца есть все-таки одна слабость. Мама. Так что к моменту появления Перси Рома едва ли не светился от счастья. Она даже, раскладывая все свои чернушные штуки, подстебнула его: — Хватит так улыбаться. А то бесы украдут такого красивого мальчика. А их тут было, кстати, более чем достаточно. Прекрасно понимая уже, что на Марка стянется вся местная бесятина, Перси специально напросилась идти сразу после сестры. И не прогадала — даже призывать никого не пришлось. Сияющий Рома им правда страсть как не нравился, но это уже их проблемы. И ее тоже ведут к нужному подъезду, к нужному окну. Она даже позу показывает, в которой погибшую нашли. Перси не своим голосом в мельчайших подробностях пересказывает последний день жизни мертвой девочки. Про ссору с подругой, про то, что выпила много. И про пацана какого-то рыжего. Пацан… — Приворожили ее, что ли… — шепчет Персефона глухо. А у самой от одного только слова этого руки задрожали. — Ей как будто не за что его любить было. А она любила… Как и у нее не было никаких поводов влюбляться в гребанного Арти, а тянуло все равно. Перси нервно вздрагивает, едва не переворачивая сумку свою, круто разворачивается… и носом вдруг в Ромино плечо утыкается. И даже не отходить — только руки у него на спине сцепляет и дрожит все. — Вырежете потом, — явно не в первый раз бросает Соболев и по спине ее гладит. С его поддержкой Перси все-таки отходит скоро. Сразу отметает то, что девочка умерла из-за магического воздействия. Просто… приворот со временем перешел в любовь настоящую, как ни странно. Но и пацан в этом виновен не был. И подружка — тоже нет. — Мужчина, белобрысый какой-то, глаза впалые… и зубы какие-то… то ли гнилые, то ли что-то… — Перси качает головой, потому что бесы ее стопорят. — С Дафной хочу поработать. Мы можем вместе нарисовать его. Они уже практиковали такое как-то. Портрет сестер в итоге полностью совпал с реальным виновником преступления. Вот и сейчас — Перси не сомневалась, что получится. Да и… признаться, не хотелось ей больше эту историю трогать. Гребанные привороты. Так что вскоре она, ответив на все вопросы наблюдателей, уходит. Оставался только Гецати. Тот, конечно, тоже шел весьма уверенно, но Рому так, как девочки, впечатлить не смог. До момента, пока не решил подняться на крышу и посидеть на самом краю. И все бы ничего, если бы в момент он опасно не наклонился… Рома и сам не понял, как сиганул к нему, утягивая обратно за куртку. Только сам, блять, чуть не улетел — Гецати-то еще здоровее Олежки даже был, чудом не утянул в бездну окончательно. Но вот все как-то мгновенно портится, когда Костя, вопреки словам девочек, утверждает, что Таня прыгнула из окна сама. И потому консилиум ужасно интригует. Всех, кроме Ромы — он-то безоговорочно на стороне Дафны и Перси. И вот перед ним предстают все три экстрасенса, он вкратце рассказывает о том, что версии сестер полностью совпали, а вот Константин отделился. И тогда он… отжигает опять, блять. Засомневавшись, он додумывается… посадить Дафну в то самое окно. — Гецати, блять, я тебя сейчас сам в это окно выброшу! — взрывается Рома, взбаламученный тем, что и сам недавно стараниями Кости чуть не полетал. Он резко дергает Дафну на себя и притягивает к своей груди в почти мертвых объятиях. — Придумал мне тут, блять! А Коля уже даже без слов понимает, что ему опять придется вырезать. Дафна-то и не перепугалась даже — сама на расследовании слишком сосредоточилась, но, услышав, как лихорадочно колотится сердце Ромы, не может не погладить его по спине. — Чш-ш, все нормас. — Может, мужчина, о котором вы говорите, проходил мимо? — предполагает Константин. — И его вина — это бездействие? Потому что я не вижу, чтобы кто-то вообще был рядом с ней в этот момент. — Точно нет, — качает головой Дафна, нехотя выбираясь из рук Соболева, но оставаясь стоять даже слишком близко. — Был этот кривозубый. Принесите мои вещи, пожалуйста. Администратор передает ей сумку, и она выуживает оттуда альбом и пенал с карандашами и ручками. Как знала, что сегодня пригодятся. Сестры сгоняют Гецати с многострадального подоконника и как в транс входят. Перси читки свои шпарит, а Дафна, держа ее за руки, прикрывает глаза, позволяя себе прощупать растущую силу своего будущего сына. И вскоре девочки уже действуют синхронно — вычерчивают линию за линию, получая четкий практически фоторобот. И потом, после того, как их не желают отпускать наблюдатели с дополнительными расспросами о личном, Дафна вновь к Роме ластится, утыкается носом меж его острых ключиц. — Поехали домой. Домой. Как-то после вот этих всех разговоров даже такое привычное слово зазвучало… по-особенному. И пока они к машине идут, обогнав давно всех, Рому все равно распирает. Шел и ворчал безостановочно: — Да он… я и так уже этого придурошного осетина сегодня на крыше ловил! Нет, я все понимаю, что у него баба бешеная, но можно ж как-то самовыпиливаться не в мою смену. И сидит такой, а его аж назад тянет, и я его за воротник-то дернул… А он ж здоровенный! Как три меня. И короче меня чуть назад и не утянул… Наверное, это не то, что стоило Дафне рассказывать, да? Ну… подумаешь, одним участником больше, одним меньше. Рома, если понадобится, и труп поможет прикопать. — А он тебя еще в это окно ебанное сажает! Вообще охренел, блять, — продолжает он ворчать, пытаясь достать сигареты. В темноте уже не видно нихрена, но пока Рома хлопает себя по карманам, телефон опять вибрирует, извещая о новом сообщении. Отправитель, что странно, отец. А в сообщении всего одно короткое слово. «Живи». Рома чуть прямо на асфальт и не валится, в последний момент ухватившись за Дафну. — Тише, тише, — а она поддерживает его и тут же беспокойно выхватывает у него телефон. Еще со времен их токсичных отношений у обоих айфоны настроены на лица друг друга, так что Дафне удаётся разблокировать его очень легко. Она хмурится, смотря на сообщение, а потом облегченно выдыхает. Обнимает Соболева вновь, шепча ему на ухо: — Ну вот. Теперь все будет хорошо. Должно быть. Иначе она за себя не ручается. Тоже ведь кое-что умеет. *** На самом деле сил и желания приезжать в готический зал совершенно не было, ведь Нино понимала, что ныне ее присутствие в составе «Битвы Сильнейших» лишь номинальное. После обнуления баллов и её стремительного слома репутации, баллы Нино оставались крайне низкими, и сама ведьма болталась внизу турнирной таблицы. И она может быть об этом даже переживала, если бы не чертово проклятие, забиравшее все силы. И хоть Надя обещала, что-то придумать, Гасанова понимала, что все равно так просто от последствий чернокнижьей работы ей не избавиться. Поэтому сейчас, стараясь лишний раз не маячить не у кого перед глазами, ведьма затерялась в готическом зале, в ожидании начала съемок, которые наступили в этот раз на удивление быстро. — Здравствуйте, дорогие экстрасенсы! С испытания вернулась достаточно миролюбивая тройка, — лукаво улыбнувшись, объявил Марат. — Константин, как вам совместная поездка с Дафной и Персефоной? — Замечательно, — усмехнулся Гецати. — Девочки очень комфортные, даже несмотря на то, что наши версии не сошлись. Но я в восторге от их совместной работы. — Да, кстати, Дафна, — продолжил Башаров. — Вы делаете успехи в чернокнижии? Не вижу, чтобы вы обращались к богине. — Да, — кивает она в ответ. — У меня есть замечательный помощник, благодаря которому мне удается обуздать бесов. — Вы о своей сестре? — лукаво уточняет ведущий. — Да-да… Очевидно всем и каждому, что речь идет о Соболеве. — Я был заворожен тем, как девочки совместно нарисовали портрет, — признался Костя. — Я готов даже отступить от своей версии… Они были очень убедительны. — Нехорошо отказываться от своей версии, — лисьим тоном напомнила Марьяна. — Не тогда, когда работаешь с Булгаковыми, — вновь усмехнулся Гецати. — С Шепсами, — вклинился Саша. — Они обе теперь Шепс. — Но я готова закрыть на это глаза, — продолжала ворковать Романова. — Девочки очень лестно отзывались обо мне по пути на испытание… У меня аж сердечко растаяло. — Не благодари, — хихикнула Дафна, вспоминая, как они рекламировали ее Косте вместо Нино. По итогу все трое экстрасенсов собрали по все четыре десятки от каждого из наблюдателей. И тогда Марат предложил перейти к оценкам от профессионального жюри. И начать решили с Перси. От Саши и Олега, естественно, ей прилетело по десятке. Присоединился к ним и Влад. Перси даже усмехнулась, покачав головой — Владос прям щедрит. Даже и не скажешь уже, что в начале проекта она к нему какие-то претензии имела. Марьяна тоже щедро отваливает десятку, но тут Перси могла бы с уверенностью сказать — личные мотивы. Она сама еще помнила, как Гасанова и Романова подставили ее в самом начале проекта, в четвертом выпуске. Но… против общего врага, собственно, и объединиться можно. Да и миленькие они с Костей. Помочь не жалко. Однако и Нино вдруг поставила ей десять. Перси бегло скользнула по ней взглядом, признавая, что влияние отцовского проклятия становится все более очевидным. Не жалко. Вот совсем. Зато Надежду Эдуардовну жизнь ничему не учит. — Пятерка? — всплеснул руками Башаров. — Это как так? — Вот эта вот вся история с приворотом, слезы какие-то, сопли. Мне не совсем понятно это от великой и ужасной чернокнижницы, — покачала головой Шевченко. — И если ты считаешь, что приворот там был, что ж тогда, может он девочку и убил. От приворотов умирают. Что-то она даже по Матвееву скучать начала. Стремительно побледневшая Перси неопределенно махнула рукой, процедив: — От приворотов не умирают. Разве что ментально. И потом долго себя еще за это ненавидят. Все, дальше давайте. Не хочу это слушать. Саша же, сразу почуяв, о чем говорит жена, поспешил обогнуть ее сестру, чтобы заключить Перси в объятия. Поцеловал ее в макушку, молча говоря тем самым: «я рядом». — Вы, может, и многоликая ведьма, — вступилась и Дафна. — Но как любовная — говорю, что, к сожалению, привороты не всегда бьют и по тем уродам, что их делают. Потому что они делали смерти Арти всей семьей. И на этой ноте Марат предложил перейти к оценкам самой Дафны. И тогда она, совершенно не желавшая победы, вдруг широко улыбнулась, когда увидела… все десятки без исключений. — Дафна, поздравляю, это, безоговорочно, триумф! — зааплодировал ведущий. — О, позволите мне шалость? — усмехнулась та, покосившись на Гасанову. Вообще-то Дафна никогда стервой не была, но за любимую сестру… — Раз уж нам явно не суждено увидеть танец Нино… — О, пожалуйста-пожалуйста! — Башаров аж встрепенулся. И тогда она, отвесив Перси галантный поклон, приобняла ее за талию, а руку ее взяла в свою, утягивая в вальс. Не даром отец учил их классическим бальным танцам ещё с раннего детства. Ведь слышать смех близняшки в такой тяжелый для нее период — настоящая отрада для души Дафны. А Перси и правда заливается аж. И улыбка все с лица не сходила, потому что в груди так тепло стало. Потому что, какая бы хрень в жизни не происходила, сестра все равно оказывалась… на ее стороне. И прощала ее даже тогда, когда Перси уходила в откровенную дичь. И стало вдруг так стыдно за все те разы, когда она Дафне, зачем-то, зубы показывала, ядом плевалась… Ну, понятно, на самом деле, зачем и из-за кого. Но сейчас-то все по-другому. И потому, даже когда их спонтанный танец заканчивается, Перси все равно Дафну от себя не отпускает — сцепляет руки у нее на спине, голову на плечо кладет и шепчет: — Прости меня, пожалуйста. Вообще за все. Я тебя очень люблю. А Гасанова же, в момент того когда девчонки веселились была сама не своя. Ее одновременно распирала злоба из-за того, что ее «победный танец» стал лишь еще одним поводом для насмешки, и печаль из-за абсурдности всего происходящего. И могла ли она вообще подумать о том, что ситуация разверзнется в подобную сторону, когда на радостях сплясала в готическом зале? Расстроенное лицо Нино в этот момент нужно было видеть. Она и так была на эмоциональном дне из-за всего происходящего в её жизни пиздеца, так еще и коллеги не унимались, продолжая ее выстебывать. Справедливо, конечно, но от этого не менее обидно. Глядя на широкую улыбку Дафны, Нино с огромной печалью вспоминала те моменты, когда они с бывшей Булгаковой были близки. Дафна же замечательное солнышко… и нужно было умудриться свет этого солнца отвернуть от себя. Отведя взгляд в сторону Гасанова тяжело вздохнула. Как же ей хотелось, чтобы съемки поскорее закончились и она… поехала домой? Да нет, отныне женщина не так сильно торопилась в свою квартиру, в которой чувствовала теперь себя неуютно из-за присутствия жениха. Куда не подайся везде чужая и ненужная. Костя же тоже не смог удержаться, чтобы не улыбнуться при виде на двух счастливых и веселящихся сестер. Однако вид подавленной Нино всё же задевал что-то в глубине груди. Сам же Гецати получил от коллег тоже весьма хорошие баллы: десятки от Нино и Надежды Эдуардовны, Олега и Влада. Восьмерки от Саши и Марьяны конечно чуть-чуть подпортили картину, но это не было не шибко важно. После этого съемки вскоре завершились и экстрасенсы засобирались по домам. Нино тоже стала покидать готический зал, однако в какой-то момент почувствовала слабость во всех мышцах, ощущения такие будто вся кровь мигом вытекла из ног и рук, сделав их ватными и неспособными держать собственное тело, и из-за чего её слегка повело в сторону. Она ощутила как по губам потекло что-то теплое и соленое и с испугом поняла, что это кровь из носа. Гасанова тут же прикрыла лицо ладонью, чтобы не накапать на одежду, но из-за резкого движения у неё потемнело в глазах. Да так неожиданно и быстро, что женщина не успевает ничего понять перед тем как свалиться без сознания. Но в самый последний момент ее успевают подхватить мужские руки. Костя беспокойно прижимает Нино к своей груди, уволакивая в гримерку, где сейчас, благо, никого не было. Укладывает ее на диван, сам садится рядом и принимается натужно переливать свою энергию в нее, накрыв ее лоб широкой ладонью. — Давай же, давай. Приходи в себя. Достает из кармана платок, бережно стирая кровь с ее лица. Красивая все же, черт возьми, даже когда такая полумертвая. И не мог Гецати не помочь ей, не мог все же спокойно смотреть на ее страдания, пусть больше и не видел ту женщину, что любил. — Доктор, хах, — еле шевеля губами, шепчет Нино, — Помогаешь потому что хочешь или потому что должен? — Такое ощущение, что сейчас она уже точно умерла, ведь лицо Кости перед её собственным виделось словно через дымку. Ну точно ангел пришедший забрать её грешную душу. — Или ты уже как все хочешь, чтобы я завернутая в саван гнила? — снова устало прикрывая глаза, интересуется Гасанова. Она еще не до конца пришла в себя, а потому с губ слетают колкие, но самые трепещущие женскую душу вопросы. Ходит, делает вид, что ему все равно, а в итоге, первое что видит Нино пробудившись ото мрака это Костино обеспокоенное лицо. Не кого-то из администраторов или других работников съемочной группы, а именно его. Гасанова не особо удачно пытается встать, но вместе с этим приходит осознание, как много энергии Костя только что отдал ей. И все ответы на её вопросы становятся вдруг очевидными, но ей ужасно сильно хочется услышать это именно от него. — Не язви, — хмуро просит Гецати. И тяжело вздыхает. Он все еще сидит рядом с ней на диване так, что бок лежащей Нино упирается ему в бедро. И вроде как он сделал все, что мог, он вообще все для нее делал, и теперь можно и уйти, а он все сидит и сидит, скованный противоречивыми чувствами. — Ты не заслужила смерти, — в итоге выдавливает из себя Костя, вперившись взглядом в стену. — Даже несмотря на скверный поступок. И я тебе ее не желаю. А Нино от его просьбы сразу тушуется. Он её в чувство привел, а она язвит сразу. Женщина еще какое-то время смотрит на его нахмуренный профиль и думает… может ли позволить себе лишь малую близость? Гасанова медленно принимает сидячее положение, а потом прижимается своим плечом к его и мягко ведет ладонью по предплечью. Ведет себя ласково-ласково, а сама понимает, что прошлая версия Нино точно высмеяла бы ее за то, как она выпрашивает нежность в свою сторону. — На самом деле я правда очень рада это слышать, — честно признается Нино, так и не поднимая взгляда на Гецати. А потом и сама не верит в то, что говорит это, — Кость, я скучаю по тебе… по нам, — а у самой сердце колотится как сумасшедшее. Вот уж что смогло привести её в чувство — любовь. И сейчас… он ей эту маленькую вольность даже позволяет. Только снова вздыхает тяжело. — Нино… Мы уже говорили об этом. И он ведь тоже скучал. По той Гасановой, которую знал и любил. Была ли это все еще та женщина? Хотя бы глубоко внутри? И Костя наконец переводит на нее взгляд, но смотрит почти ломко. — Ты знаешь, что делать с проклятьем? Потому что очевидно — он ей здесь ничем не сможет помочь. Чернокнижие — не его стезя, тем более, когда занимался им Булгаков. И Нино не чувствуя его сопротивления как-будто совсем расходится в нежности. Кладет голову ему на плечо и жмется ближе. — Надя сказала, что попытается помочь, и я ей за это очень благодарна, — тяжело вздыхая отвечает женщина. Она правда слабо себе представляла, что бы делала, если бы не великодушная Шевченко, в которой еще оставалась капелька сострадания к пришибленной на голову Гасановой. А потом её голову посещает одна мысль, которая крутилась там какое-то время назад. Такой противный червячок сомнения, который даже не смотря на ласку и теплые ощущения, испытываемые прямо сейчас к Косте, отравлял настроение Нино. Она даже не заметила, как слегка нахмурилась перед тем, как задать свой вопрос. — Кость… что у тебя с Марьяной? Просто она так вьется около тебя, — теперь в её голосе слышалась напускная непринужденность. И его словно отрезвляет. Гецати освобождается из рук Нино, вставая на ноги. Не хотел давать ей ложную надежду. — Ничего между мной и Марьяной нет, — заверяет он. — Хотя я и поменял о ней мнение. Зачем он сказал последнюю фразу? Сам не знает. Может, чтобы дать понять, что между ними больше ничего не возможно. Костя прикрывает глаза, вздыхает, проводя рукой по коротким волосам. Тяжело, блять. А она будто каменеет с каждой секундой, отсчитанной от этой реплики. — Поменял к ней отношение, — горько произнесла Нино, — Что ж рада за тебя. Надеюсь ты сможешь наладить с ней близкое общение, — её слова были наполнены ядовитой тоской, а вся Нино силилась сейчас, чтобы не разойтись по швам. В глазах стояли слезы. Раньше она меняла мужчин как перчатки, так и не подпуская никого к себе действительно близко. Однако если раньше эти потери для неё казались незначительными, ведь тогда она не любила их по-настоящему, то теперь уход действительно любимого человека делал невыносимо больно и сводил с ума. Вспомнилось вдруг, как она подшучивала над Костей, называя Марьяну соперницей за свое сердце. Только вот Романова оказалась исключительно её собственной соперницей, которая очевидно играла гораздо тоньше и скрытнее, чем сама Нино. А ведь тогда она не чувствовала никакой угрозы для их отношений с Гецати, наслаждалась его вниманием и забавлялась его проявлениями ревности. Дура. И теперь, когда Гасанова осталась у разбитого корыта, настала её очередь испытывать ревность. А она сжирала изнутри, обволакивала сердце густой черной жижей, отравляющей сознание. Конечно, после того, когда почувствуешь настоящую любовь, отпускать её будет сложно. — Прекрати, — внезапно Костя даже голос повышает. Он же сказал, что между ними ничего нет. В конце концов… он устал. Слишком много энергии отдал. Поэтому вмиг смягчается, добавляя последнее: — Надеюсь, Надежда Эдуардовна поможет тебе. И просто выходит из гримерки. А Нино смотрит ему вслед как оглушенная. Потом запоздало подрывается с дивана, желая пойти за ним следом, но понимает, что не сможет сказать ничего толкового. Ведь ярость застилает её глаза. — Сука, ненавижу! — в сердцах воскликнула Гасанова. Переполненная злостью и разочарованием в самой себе, женщина схватила со стола пустую кружку и со всей дури запустила её в стену. И только когда ей назад в ноги прилетели осколки, со звонким грохотом, она вдруг осознала весь масштаб пиздеца. Весь масштаб своих проблем с гневном. Она ведь действительно бешеная, ей нужно к специалисту, иначе в какой-то момент Гасанова реально заработает себе на пожизненный срок. Дрожащими от нервов руками она принялась собирать осколки чужой кружки, но в голове все крутилась мысль о том, что собственное сердце вот так вот не соберешь по кусочкам. Теперь у неё есть только медленно умирающая она сама и гребанный Вазар, которому на неё искренне насрать. Ах и Наденька, которая может даже не успеть снять с неё проклятье до того, как Гасанова окочурится. Путь домой прошел в полнейшем забытье.