CHARMED

К моменту приезда Марьяны к особняку Стахеева на месте была только Нино. Когда Романова зашла в гримерку, Гасанова ее словно и не заметила. И насмешливое фырканье Марьяны тоже проигнорировала. Они не разговаривали с самого девичника, после которого заинтересованность Гасановой в их мнимой дружбе испарилась — они и не взаимодействовали никак, не пересекались. Предсказуемый исход по мнению Марьяны, но тогда не надо было и начинать эти игры в подружек. Да и… кое-что, вброшенное Костей на последних съемках, заставило Романову заинтересоваться. Тем более, в произошедшем конфликте она все равно предпочла принять сторону победивших. А информацию-то выудить надо. Так что сейчас с наигранным дружелюбием Марьяна интересуется: — Что с лицом, Нино? — Как-будто тебе правда интересно, — грустно выдохнув, отозвалась Гасанова. А сама всем видом старалась дать Марьяне знак, чтобы та начала её расспрашивать. Потому что Нино, которая потихоньку сходила с ума из-за грядущего замужества уже не могла молчать — ей же просто некому рассказать о своих проблемах, ведь те единственные близкие люди, с которыми Гасанова могла поговорить на этот счет, придерживались позиции её родителей. И теперь даже Марьяна, казалась единственным лучиком света в кромешной тьме. Нино же ей помогла однажды, почему же тогда Романова не может сейчас её послушать? — Раз спросила сама, значит интересно, — пожимает плечами Марьяна, разглядывая свой новенький маникюр. А расспрашивать более настойчиво она, естественно, не будет. Выше этого. — Но если не хочешь рассказывать, то пожалуйста. Дело твое. — Ладно, ладно. Пообещай пожалуйста, что ты не будешь ни с кем об этом сильно трепаться, — попросила Гасанова, переводя нечитаемый взгляд на Марьяну. Женщина честно не знала, может ли сейчас поделиться такой информацией с коллегой, но внутри её просто разрывало от нервов на мелкие осколки, которые болезненно ранили изнутри. Но возможно, что это были не гиперболизированные ощущения от тревоги, а вполне реальное воздействие на её организм. Потому что режущая боль где-то в уровне брюшной полости ощущалась чересчур реалистично — будто бы ей реально кто-то напихал туда стекла. — Мне насильно выдают замуж родители, — глухо отозвалась Нино, сжимая в руках опустевший стаканчик из-под кофе. — А он сука противный обрюзгший мужик, который ржет над эзотерикой и при первой возможности закроет меня дома с концами. — Какие страсти, — задумчиво протягивает Романова. И картинка окончательно складывается. Нино избивает Персефону — Костя утверждает, что у нее больше нет мужика — Нино теперь насильно выдают замуж. Скорее всего, родители надавили после того, как она распустила руки. Ох уж эти суровые осетинские семьи. Но, получается… теперь самой Марьяне дали зеленый свет? Как бы она не старалась себя убедить в обратном, симпатия к Косте так никуда не делась. — Все образумится еще. Надо верить в чудо, — усмехается Марьяна чуть погодя. Ну кому, как не им, верить в чудо? — Ты ж взрослая женщина, Нино. Возьми яйца в кулак, прокляни мужика. Всему тебя учить надо. И почти жестом фокусника достает из кармана конфету. Справедливости ради, дарительница угадала, и это была любимая конфета Романовой, но… ее все это время тянуло отдать ее кому-нибудь. И вот, подходящая кандидатура. — Конфетку хочешь? — Давай, хоть что-то скрасит мой день, — угрюмо отозвалась Нино, буквально выхватывая конфету из рук Марьяну и за минуту её съедая. — Но боюсь проклясть не получится, пока я сама проклята, — еще более подавлено отозвалась Гасанова. Тон с которым коллега её поддерживала как-будто сильнее удручал. И конфета эта невкусная пиздец, как-будто шоколад с землей смешали. — Да, помню-помню. Но, извини, я не полезу, — поднимает руки вверх Марьяна, как будто сдаваясь. — Наслышана об их папаше. Жить-то хочется. А ты не парься. Все образумится. И на этом диалог заканчивается. Вскоре прибывают другие экстрасенсы, и все вместе они отправляются в готзал. — Ну что дорогие экстрасенсы, готовы узнать результаты зрительского голосования? — бодро поприветствовал их Марат, и после одобрительного галдежа повернулся Нино, которая явно потеряла статус любимицы у фанатов шоу, не ожидала высоких баллов от телезрителей. И не зря собственно — средняя оценка всего 4,4. Честно говоря, это пиздецки задевало её эго — всегда победительница, всегда самая сильная, самая крутая, она не терпела полумер. И видимо сейчас эта её радикальность выходила Гасановой боком: либо на вершине турнирной таблице, либо в самом её низу? Очевидно, что теперь ей светит только последнее. — Нино, вы расстроены? Раньше вы ведь получали гораздо более высокие баллы, — сочувствующе поинтересовался Марат. — Марат, я совершила отвратительный поступок, конечно я буду получать гораздо более низкие баллы. Вполне заслуженное наказание, — стараясь скрыть очевидное расстройство, отозвалась Нино. Отвратительный поступок, заслуженное наказание… А речи-то все только про баллы при этом. Чуть приободрившаяся после недавнего фееричного выступления Персефона не смогла удержаться от насмешливого фырканья. Готова поклясться, что все эти пафосные речи — исключительно ради того, чтобы какие-нибудь болезные все-таки сжалились над ней и накинули парочку баллов. Даже смотреть жалко. И противно. Зато душу приятно греет то, что отцовское проклятие в ней только разрастается. Гасанова гнила изнутри. Даже если найдет какого-нибудь глупца, чтобы попытаться снять папину магию — скорее всего, просто пихнет в гроб кого-то вместо себя. А Перси же ведь ей маленькой добавочки докинула. Как знала, что они с Марьяной пересекутся. А Романова воздействия не почувствовала, потому что не на нее делалось изначально. Но очередь в оценках дошла до них с Сашей. И к огромному недовольству Перси, его зрители наградили всего лишь семью целыми и одной десятой. — Персефона, вы недовольны? — интересуется Башаров тут же. — А то, — фыркает она в ответ. — Саша достоин большего балла. А то и высшего. Всегда. Зато ее саму снова удивляют аж восьмеркой. Перси присвистывает от неожиданности, но все равно остается чуть недовольной. Она, вообще-то, с финалом давно попрощалась и планировала протащить туда Сашу. Или… это ей от жалости накапало?.. — Нино, — вдруг снова обращается к ней Марат, — как вам баллы соперников? Пока вы занимаете последнее место в турнирной таблице. Не раскисайте, но… как будете отбиваться? — А можно я тоже спрошу? — фыркает Перси и, не дожидаясь ответа, ухмыляется: — Конфетка вкусная была? Ну оно уже прямо… само полезло. Никакой интриги. Но хотелось прямым текстом сказать осетинской суке, что опасность может прийти даже тогда, когда она ее не ждет. Не на ту напала, блять. — Так вот что с ней не так было, — устала выдохнула Гасанова даже не пытаясь отрицать, что съела ту злополучную конфету. Значит земляной привкус не почудился, — Напакостила? Легче стало? Создавалось ощущение, что её голову пилили, кололи топором и сверили десятком сверл одновременно, и все это сопровождалось диким воем строительной техники. Боль была такой невыносимой, что Гасанова с трудом могла удерживать вертикальное положение. Она ведь даже не сразу заметила, что её повело в сторону — только когда Нино стукнулась своим плечом о плечо Кости, до неё дошло, что все совсем плохо. В этот момент женщина готова была сползти на пол и забиться в какой-нибудь укромный уголок, где не будет так много софитов слепящих глаза и громко дискутирующих коллег. Гасанова правда пыталась снять с себя проклятие наложенное отцом Булгаковых самостоятельно. Однако каждый раз когда она садилась за свой рабочий стол, и начинала раскладывать необходимые инструменты — все шло не по плану: свечи не могли зажечься, мелкие надрезы, которые она делала для того, чтобы выжать крови для ритуала, долго не заживали, да и Нино просто напросто не могла остановить кровотечение. И в итоге все заканчивалось ровно там же где и начиналось — Нино без сил валялась на кровати и умирала от болезненных ощущений. Поэтому сейчас, мучимая адской болью, она надеялась, что не свалится в обморок прямо в готическом зале. Ладно, вот тут Костю все же немного пробрало. Как бы он не был разочарован в Нино, он не лишен простого человеческого сострадания. Потому он ловит ее за талию, спасая от падения, помогая удержаться на ногах. — Тише, спокойно, — хмурясь, почти шепчет Гецати, поглаживая Гасанову по спине. — Все хорошо? Так странно трогать ее и понимать, что вот ещё совсем недавно он касался ее совершенно иначе. Что ещё совсем недавно у них реально был шанс. — Не, не стало, — ехидничает тем временем Перси. — А вот когда ты сдохнешь наконец, станет. — Да, сносно, — стараясь выровнять дыхание шепчет в ответ Нино, а сама старается насладиться этим коротким мгновением, когда он её касается. — Не дождешься, — вымученно отпирается Гасанова. Ей уже даже все равно на эти блядские конфетки — Персефона лишь ищет возможность её добить, и ведьма это прекрасно понимает. Но сил злиться совершенно нет. Она все же постарается найти того, кто снимет с неё это ебаное проклятие, чтобы она не мучалась от боли. Кто-то же должен ей помочь — Нино готова заплатить сколько угодно, лишь бы не чувствовать этих адских болей. Однако есть очень важный вопрос. А нужно ли ей жить после того, как с неё снимут проклятие? Ради чего ей дальше жить? Ради вынужденного брака и полного отсутствия свободы? Она же понимает, что все начинается со свадьбы, а заканчивается тем, что её не выпускают на улицу. А нужна ли ей жизнь без эзотерики, без «Битвы»… без Кости? Гецати ещё поглаживает ее какое-то время по спине… хотелось бы сказать, что чисто инстинктивно, но сам понимает, что его по-прежнему влечет к ней. И ему реально трудно смотреть на нее в беде. Хоть сейчас и считает, что совершенно не знает эту женщину. Но в итоге Костя лишь сокрушенно выдыхает и, убедившись, что Нино в состоянии сама стоять на ногах, вежливо делает шаг в сторону, словно ничего и не было. И наконец съемки готзала заканчиваются. Перси до последнего отказывается отлипать от Саши, которому опять надо было ехать на испытание, только уже без нее. В итоге пришлось отпустить, наобещав, что она ничего с собой не сделает и в принципе рисковать не будет. А все равно внутри все аж разрывалось. С момента конфликта с Нино Перси еще ни разу не оставалась дома одна дольше, чем на пять минут, и было такое… нехорошее ощущение. Она же от тоски совсем на стены полезет. Но потом, возвращаясь в гримерку за вещами почти самой последней, Перси нос к носу столкнулась с Дафной. Она, кажется, щебетала с Ромой по телефону. Перси сильно не вслушивалась, но, как только сестра убрала смартфон, между делом все-таки поинтересовалась: — Вы к родителям что ли? Прям… втроем? — Ну… Да, — с сияющей улыбкой отозвалась Дафна. — Ты не поверишь, но это была папина идея. Он даже собрался с духом настолько, что реально назвал Рому с Олегом моими мужьями. А сама смотрит на Перси, на ее поникший вид и потухший взгляд, и сразу внутри все сжимается. Дафна тут же приобнимает сестру за плечи, ласково предлагая: — А ты не хочешь поехать с нами? Чего тебе в Москве торчать, пока Саша на испытании, м? — Папа это прям… вслух сказал? Это точно он был? — хихикает Перси. — Или там просто за кадром мама со сковородкой стояла? Ну, что уж там. Алла Евгеньевна тоже иногда умела быть страшной в гневе. Как-никак, больше двадцати лет совместной жизни со страшным и ужасным чернокнижником. Но предложение оказывается ужасно заманчивым. Тем более… тем более родителей она давно не видела. И с семьей точно будет спокойнее, чем одной — и самой Перси, и Саше. Да уж. А Перси ведь тоже абсолютно спокойно называла Рому членом семьи. — Я с удовольствием, — честно признается Персефона, опустив голову на плечо сестры и вздохнув. — Спасибо. Правда. Ну что бы она без нее делала? *** На дачу к Булгаковым вся толпа выдвинулась в тот же день, что и проходили съемки — только заехали домой за поросенком. Рома вел машину, Дафна устроилась рядом, а Перси усадили на заднее сидением рядом с Олегом и… Олегом-младшим. Ведь как бы Шепс ни протестовал, Дафна не смогла отказать Роме в удовольствии именно так и назвать микропига… Да и прижилось как-то быстро. Ясный день, пустые дороги. Добралась до нужного СНТ в ближайшем Подмосковье компания довольно скоро. Проехав через автоматические ворота, машину можно было припарковать в гараже, и уже тут Дафна накрыла едва ли не дрожащие пальцы Ромы своими. — Эй, чудо мое, ну ты чего? Ты же сто раз тут был. Мама тебя любит, а папа… даже сам пригласил. Единственная реальная угроза — Бегемот, — она усмехнулась. — Но я обещаю, что буду защищать тебя. — Кстати, Олега Бегемот очень уважает, — как бы между делом сообщает Перси, но коварную усмешку долго скрывать не смогла. Рома аж подрывается, поворачиваясь к Олегу с праведным: — Ты святой или что?! Как ты это делаешь вообще?! — Не боись, я тебя тоже от кота спасать буду, — клятвенно заверяет Олег, но Рома сильно не успокаивается. Его вообще аж колотит всего. Ну… за два года у них с Михаилом Афанасьевичем отношения не сложились от слова совсем. И буквально не так давно новоиспеченный… тесть опять пытался его убить. Ну да, сам пригласил, но пока это воспринималось как усыпление бдительности… Или у него просто разыгралась паранойя в контексте того, что родной отец ему угрожает. — Мож я тут останусь, а? — с надеждой предлагает Рома. — Я все еще могу тебя поднять, — как бы между делом напоминает Олег. — Одной рукой. — Вытаскивайте его, короче, — усмехается Перси, открывая дверь и первой выскакивая на свежий воздух. И сразу же их встречал, конечно, Цербер. Виляя купированным хвостом, ротвейлер несся навстречу почти что с улыбкой. К другим животным Цербер всегда относился с любовью, так что Перси почти бесстрашно спустила с рук Олега-младшего… И надо было видеть, как сверкал пятками большой и страшный пес, когда поросенок с задорным хрюканьем побежал на него, протаранил и загнал обратно в дом. Перси прыснула от смеха, поворачиваясь к вылезшей следом Дафне. — По-моему, Бегемота настигнет карма за его плохое поведение… — Давно пора, — усмехается младшая из сестер, беря Рому за руку, чтобы переплести пальцы, а второй рукой цепляясь за локоть Олега. — Пойдемте. И тут из дома всех встречать выходит Алла Евгеньевна — примечательно, что к самому первому она подходит именно к Соболеву, обнимая его, как родного. После она так же обнимает Олега и только потом — дочерей. Конечно, она несколько сконфуженно оглядывает то, как Дафна держит за руки сразу двоих, но… Алла Евгеньевна — женщина прогрессивная, понимающая, и, если дочь искренне счастлива, то так тому и быть. Тем более, что… она сердцем чувствует, что мальчики хорошие и будут заботиться о ней всю ее жизнь. Тут и магией обладать необязательно. А потом она смотрит на старшую из дочерей, и внутри все сжимается от боли за нее при одном взгляде на исполосованное лицо. А следом на пороге показывается тот, из-за кого Дафне приходится крепче сжать пальцы Ромы. Михаил Афанасьевич строго оглядывает гостей, давяще задерживаясь на лицах каждого из них, и даже зловеще ухмыляется, замечая, как дрожит Соболев. — Это ваш поросенок? — лишь уточняет он. — Ага, — отрывисто выдыхает Дафна. — Ничего другого я от вас и не ожидал. Проходите в дом. На самом деле, ему самому уже было смешно до абсурда, но… Не мог же великий и ужасный разбить свою маску устрашающего отца. И пока Рома трясся, как осиновый лист, уже сам не в полной мере осознавая, почему, Олег-младший решительно протопал в дом, преодолевая ступеньки. На пороге гостиной его встречал Бегемот, воинственно распушившийся при виде неопознанного гостя… но даже его невозмутимое хрюканье заставило подскочить. Тогда поросенок пошел на таран — и непробиваемый Бегемот с визжанием юркнул под диван. — Никогда бы не подумал, что захочу быть свиньей, — заговорщическим шепотом сообщает всем Рома, потому что при Михаиле Афанасьевиче ему было стремно лишний раз рот открывать. — Телом — микропиг, душой — ротвейлер, — хмыкает Олег. А Перси, выдержав драматичную паузу, чтобы отец еще страсть как всех попугал, все-таки не может удержаться и бросается ему на шею. — Пап, я тебя обожаю, — в очередной раз повторяет Персефона. — Ты у нас самый лучший, знаешь? Михаил Афанасьевич низко бархатисто смеется, поглаживая дочь по спине. — Все для вас, мои милые. И подхватывает Перси, как часто делал с ними в детстве, подмышку, так и затаскивая в гостиную — надеется, что хоть так сможет ее рассмешить. И даже за стол усаживает как маленькую. — Ребята, занесите пока вещи в комнату Дафны, — хлопочет Алла Евгеньевна. — Вы же у нас на ночь? — Да, мам, конечно, — с улыбкой отзывается младшая из дочерей, уже бодрым шагом направляясь к лестнице на второй этаж. Окна ее комнаты выходили прямо на лес. Бледно-розовые стены, винтажный кукольный домик, пианино, арфа — вся атмосфера здесь была заряжена ее светлой, любовной магией. На кровати все еще лежали многочисленные мягкие игрушки, подаренные ей еще Ромой, над изголовьем — розовый ловец снов, гирлянда и полароидные снимки, запечатлевшие разные счастливые моменты ее жизни. Олег и Рома опускают на пушистый ковер их общие вещи, и Дафна с улыбкой оборачивается к ним: — Знаете что… Я хочу в лес. — Погнали, — сходу соглашается Олег. — Я сам хотел предложить еще в прошлый раз. Там прям круто должно быть. Устроившийся на ковре в самой неудобной позе Рома, притянув к себе колени, эзотерического энтузиазма не разделял. Понятно, что внизу все еще был Михаил Афанасьевич, которого, возможно, чуть-чуть задобрит Перси, но как бы… или отец Булгаковых, или жуткого вида лес, в котором какая только нечисть не шляется. Там даже мимо проходить стремно. Чувствуется, как будто на тебя сразу миллион глаз пырят разом. И облизываются томно. От одних только воспоминаний захотелось покурить, но Рома слишком уважал Аллу Евгеньевну, чтобы делать это дома. Он же, блин, даже в подъезде Дафны не курил никогда. Исключительно потому, что там до сих пор висели таблички, написанные еще ее мамой, с максимально тактичной просьбой все окурки тащить в дом. — Не, идите без меня, — отмахивается Рома. И хотя внутри продолжало копошиться что-то мерзкое на тему того, чтобы отпускать их двоих, страх пока перебарывал. — Я тут поторчу. — Ты ссыкун, — сходу резюмирует Олег. — Ниче я не ссыкун! — почти обиженно бурчит Рома, но почти сразу сдается: — Ладно-ладно, ссыкун. Ну вот поймаете вы там опять свои трипы очередные. И че мне с вами делать в долбанном бесовском лесу? Дафна усмехается и сама садится на ковер, медленно подползая к Роме. Она-то знает, как его уговорить. Потому, лукаво глядя ему в глаза, приближается к нему до тех самых пор, пока не оказывается сидящей вплотную. И сразу прижимается губами к шее, проводит языком вдоль пульсирующей венки. — Ну Ро-о-ом, — канючит Дафна, специально опаляя горячим дыханием влажную кожу. — Я без тебя идти не хочу. Тем более… Ты правда хочешь отпустить нас одних, когда я в таком настроении? А ведь настрой был такой, ну… игривый реально. Естественно, она все его слабые места знала лучше, чем он сам. И Рома ведется уже по традиции — млеет предательски от одних только губ и языка на его шее. Уже до мурашек. — И че вам там… грустно без меня что ли будет? — наигранно ворчит Рома, но по нему очевидно, что он уже безнадежно продался. Ей же достаточно его пальчиком поманить, он уже побежит, как преданная собачонка. Хотя почему как? — Без тебя же уйдем, — многозначительно тянет Олег, и Рома даже почти сразу подрывается, а потом поднимает и Дафну, успев губами коснуться мочки ее уха. — Вы меня бесите, — вкрадчиво делится Соболев. — Оба причем. Я так тупо вам продаюсь всегда. — А вот мы тебя любим, — заговорщически хихикает Дафна, щелкая Рому по носу. И ведет его вниз за руку. Чисто на всякий случай. Вдруг убежит. — Мам, пап, мы пойдем погуляем! — уведомляет она, когда за ними тремя уже захлопывается дверь. Чтобы выйти в лес, даже не нужно покидать территорию СНТ — с обратной стороны участка Булгаковых имеется свой личный выход. Теперь они шагают по мягкому ковру из опавшей хвои, и Дафна не может не улыбаться, вдыхая родной свежий аромат здешней чащи. — В последний раз, когда я ходила с кем-то в лес… — так просто вспоминает Дафна. — Это был Дима. И тогда я призвала Диониса, чтобы выкачать из Димки все силы. Как давно, однако, это было. Вокруг поют птички, шелестит прохладный осенний ветерок, а густые кроны деревьев заслоняют собой солнце, погружая пространство вокруг в почти сумеречную темень. Но… они не успевают зайти слишком далеко. Дафна оборачивается к мужьям с лукавой улыбкой и в пару шагов преодолевает расстояние между ними. Первой жертвой она традиционно выбирает Рому — обвивает его шею руками, впиваясь в губы страстным поцелуем, проводит языком по острой скуле, чтобы сразу спуститься ниже — к излюбленным выпирающим ключицам, сразу прикусывая одну из них, по пути оставляя дорожку из засосов. — Ну что, тебе ещё страшно с нами в лесу? — у нее даже голос немного охрип. И Рому аж потрясывает всего. Одной рукой обнимает ее за плечи, второй — за талию, и чтобы не упасть, и чтобы привлечь к себе ближе. Максимально близко. А сам плавится весь, растекается под ее губами и руками, потому что, блять, слишком хорошо. — Вот заберут меня потом… бесы первым… как главного грешника… будешь знать… — хриплым шепотом делится Рома, с трудом подбирая слова, потому что в и без того спутанных мыслях все путается окончательно просто от того, что она рядом. А сам все губу кусал почти до крови, потому что иначе, блять, все бесы округи точно прознают, чем они тут занимаются. Потому что Рома в последнее время абсолютно разучился быть тихим — особенно на контрасте с Олегом. — Не заберут, — обещает Дафна, а у самой губы невольно расползаются в улыбке. — Тебя у меня больше никогда не заберут. И она реально сама заводится ни на шутку просто от того, что может буквально всего его искусать, облизать и облапать. Была бы ее воля — она бы и в грудную клетку к нему влезла, поселилась бы за ребрами и больше никогда не покидала его тело. Ей становится невыносимо жарко, несмотря на осеннюю прохладу, когда она оставляет на его коже очередной засос. — Эй, а ты там чего встал, — смеется Дафна, обращаясь к Олегу. — А ну иди сюда. И притянув к себе Шепса за воротник кофты, она прикусывает кожу уже на его шее, пока обеими руками нашаривает застежки на их ремнях. Кто бы знал, что ей таким образом пригодится в жизни навык игры на фортепиано, прокачавший в равной степени утонченность движений обеих рук. И Дафна ныряет одной рукой в белье Ромы, а второй — в белье Олега, а у самой глаза натурально темнеют, когда она переводит взгляд с одного на другого. Ее ласки нежны, но достаточно напористы. — Порадуйте меня, мои мальчики, — усмехается она, оставляя по невесомому поцелую на губах каждого. — «У меня две руки, у меня две руки»… А мне потом перед Череватым вашим… краснеть, блять… — И в какой-то момент Рома все-таки срывается на стон, хотя уже успел почти что искусать себе губы в кровь. И знает прекрасно, что лучше самому себе же рот и заткнуть — припадает к тонкой шее, оставляя хаотичные поцелуи, посасывая и прикусывая нежную кожу. От шеи — выше, по скуле, по щеке. И не может снова удержаться от того, чтобы не прикусить мочку уха, а потом ласково поцеловать за ним, почти извиняясь. И это все — со сбивчивыми стонами, потому что полностью заткнуться Рома не может чисто физически. Не с ней. Но губы приходится уступить Олегу. И пока сам Соболев не знает, куда деть руки, беспорядочно гладя по спине и только потом сжимая ягодицу, сам Шепс уже накрывает ладонью грудь их жены, дразня. И нет, они не сговариваются. У Ромы точно нет сил разговаривать. Но получается как-то так, что в тот момент, когда Олег щипает Дафну за сосок, Рома кусает ее в шею, оставляя яркую метку. И вот тут стон срывается уже с ее губ. Ей реально кажется, что с ними она может кончить от одних только ощущений их рук и губ на своем теле. И пусть реально весь мир подождёт. Ее дыхание тяжелеет, глаза невольно закрываются, но движения ее рук становятся лишь напористее. Дафна целует и Рому, и Олега везде, где только умудряется дотянуться, пока не доводит обоих до пика — даже, блин, почти одновременно. Тихо, хрипло смеется, открывая молнию на небольшой сумочке, перевешенной через плечо, чтобы выудить оттуда салфетки. — Заботливая жена всегда должна иметь при себе упаковку, — смешливо резюмирует Дафна, убирая учиненный ею же беспорядок. И, закончив, она вновь жмется к обоим, как бы напоминая, что уже ожидает и своей очереди. — Это был коварный план! — наигранно бухтит Рома, на самом деле с трудом ворочающий языком и переставляющий ноги. И ужасно хотелось покурить, но потом — жена-то неудовлетворенная. Так что он ненавязчиво теснит Дафну ближе к Олегу, пока она спиной не упирается в его грудь, оказавшись зажатой между ними. — Я возмущен! — Пиздишь, — ухмыляется Олег. — Пиздю, — охотно соглашается Рома, прежде чем жадно Дафну поцеловать. Он-то бы и прямо тут сексом занялся — он вообще никогда не умел Дафне сопротивляться и не то что бы вообще пытался. Но с ними все еще охренеть какой здравомыслящий Олег, так что сейчас они оба почти что синхронно пробираются под ее юбку, сдвигая белье. И пока весь из себя такой неторопливый Олег только едва ощутимо касается пальцами ее влажного лона, Рома уже входит — сразу двумя. Припадает губами к ее шее, проходится языком по коже, почти хрипит: — Да ты не тяни-и-и. Она уже такая мокрая. Малышка Дафна так заводится, когда мы оба с ней, да? И пока Рома абсолютно бездумно зацеловывает ее скулу, Олег целует в губы, тоже усиливая ласки. Становится чертовски жарко — на радость местным бесам, блять. А Рома, тоже быстрее двигая пальцами, все никак не может замолчать. Не то что бы он вообще хотел. — Но тебе же мало только пальцев, да, дьяволица? А вот если бы не слишком умный Олежа, я бы тебя взял… прямо тут… Или нет. Представь, если бы мы тебя вдвоем… одновременно… И тогда они с Олегом синхронно целуют ее в шею. У Дафны напрочь перехватывает дыхание. Она только и может беспомощно хватать ртом воздух до черных точек, пляшущих перед глазами. И даже будто в ушах звенит. Коленки дрожат, и ей приходится опираться на парней, чтобы элементарно, блять, не упасть. Она не всегда в этом призналась, но ей пиздец как нравилось, когда Рома говорил с ней так. И то, что эти двое сейчас вытворяли с ней своими пальцами… Они буквально лишали ее рассудка. Заставляли чувствовать себя богиней, а не простой женщиной. И Дафна не выдерживает, почти шипит сквозь сжатые зубы. Кто бы мог подумать — такая была приличная девочка, пела, играла на музыкальных инструментах, добровольно выбрала работать со светлой энергией любви вместо бесятины… Но, видимо, Дафна запамятовала, что Афродита — ещё и воплощение похоти и разврата. — Ребя-я-ят… — почти скулит она, задыхаясь. — Я же… Я же сейчас… Им придется переть ее домой на руках. Почти что почувствовав, что Дафна сейчас упадет, Олег обнимает ее одной рукой, крепче прижимая к себе. И к нему жмется не только Дафна, но и разошедшийся Рома. И на мгновение кажется, что в его глазах даже мелькает что-то бесовское… Или Олегу просто удалось увидеть и вторую сторону его личности. — Так мы тут как раз для этого, разве нет? — как ни в чем не бывало интересуется Рома. — Хотим, чтобы ты кончила. Для нас. А на открытых участках ее кожи становится все больше ярких меток. Да и саму Дафну никто не отпускает даже тогда, когда она сжимается внутри, дрожа всем телом. Потому что… не хочется отпускать. Но Рому ведет все равно. Он слишком медленно убирает пальцы, а потом ловит взгляд разомлевшей Дафны. И просто очаровательно усмехается, интересуясь: — Понравилось? И все так же, не отводя взгляд, медленно-медленно и чертовски пошло проводит языком по пальцам, которые только что были в ней. — Бля-я-я, Ром, — скулежно тянет Дафна, почти всхлипывая. Она уже даже не стоит на ногах, всем весом опираясь на держащего ее Олега. Уши на мгновение закладывает — так и до обморока недалеко. Дафна притягивает Рому к себе, увлекая его в очередной поцелуй, чтобы коснуться своим языком его нёба, а затем проделывает то же самое и с Олегом. И лишь тогда звуки возвращаются — она снова слышит пение птиц и шум ветра, но и… не только. Утробное рычание, клацание истекающими слюной зубами, мерзкое хихиканье, перестающее в басистый хохот. — Вы… — почти пищит Дафна. — Вы это слышите? «Отда-а-ай» — хрипит бес то ли из глубины чащи, то ли прямо внутри ее черепной коробки. — «Отдай его на-а-ам». «Мы просто хотим подружи-и-иться» — елейно заверят второй. У Дафны вновь учащается дыхание — только уже отнюдь не от удовольствия. От страха. Она испуганно озирается по сторонам, а визгливые существа перебегают из одной тени в другую, с каждой секундой подбираясь все ближе. Дафна дергается в руках Олега, отчаянно цепляясь непослушными пальцами за Рому. А он, естественно, и не слышит ничего. Сначала. Только чувствует, как воздух вокруг похолодал будто. И косится на Олега почти беспомощно… с ужасом понимая, что Шепс-то тоже не вдупляет. Ну конечно. Он ж до сих пор уверен, что с кровавым лицом ходил, потому что в него призрак вселился. И бесов этих всех отрицает. И стоит-то — сама невозмутимость. Шестеренки вертятся, вертятся, но подвоха своим медиумистическим взором не чувствует. И Роме даже кажется, что Олега игнорируют вовсе — не интересен им. Им другое надо. Но когда, он готов поклясться, над ухом клацают чьи-то зубы, Рома аж подскакивает на месте. Сердце, по ощущениям, стучит уже в ушах, а голова при этом грозится взорваться то ли от боли, то ли от перенапряжения. А рядом все хихикают и хихикают. Вот буквально руку протяни — дотронешься, только рядом-то нет никого. Сука. Вырвите ему язык за все те разы, когда он называл Перси больной, блять. И Роме-то контрить всех этих бесов нечем. Он тут никто. Буквально. И все же… он же не просто так вот именно сейчас тоже что-то слышит. А рядом с ними уже аж листва шевелится. Как будто ходит кто-то правда. И Рома ловит взгляд перепуганной Дафны… а потом резко дергает ее из рук Олега на себя, обнимая, буквально всем телом вжимаясь. Даже ногу пропихивает между ее, чтобы как можно больше соприкасаться, чтобы больше контакта было. И ему, на самом деле, жутко почти до истерики, но Рома все равно только сжимает крепче руки, кладет подбородок ей на макушку и хрипит, сам не в полной мере осознавая, к кому обращается: — Не отдам. Ни ее, ни ребенка. И действительно… Действительно, ей становится легче. Даже словно сердцебиение потихоньку выравнивается — ведь Дафна чувствует себя по-настоящему в безопасности. А вместе с тем, как уходит ее страх, демоны теряют свою власть над ее разумом. Становится спокойно-спокойно, пока она дышит куда-то Роме в шею и своей грудью ощущает лихорадочно долбящее сердце в его груди. А бесы фыркают, недовольно бьют хвостами, как коты, ходят вокруг да около, но сделать не могут ни-че-го. Многие считают, что эмоции, все эти чувства, сентиментальность — их корм, но на деле… На деле реальная любовь пугает их до чертиков. Лучше круга из соли. — Все хорошо, — шепотом убеждает Дафна. — Все хорошо, они… отступили. Кажется, теперь она знает… как взять их под контроль? И хотя вскоре все вокруг как будто бы затихает, Рома не сразу выпускает Дафну из своих объятий. Да и то, потом он делает это исключительно для того, чтобы одной рукой вцепиться в ладонь Дафны, а другой — в Олега. — Пошлите уже отсюда, — а вот сейчас Рома едва не умоляет, — мне теперь пиздец тут не нравится. И сам почти тащит их обратно к дому, внезапно, даже не заблудившись. Их встречает кошмарящий Цербера Олег-младший — бедный ротвейлер предпринимает шальную попытку запрыгнуть Роме на руки, и от падения спиной назад его спасает только Олег-старший. А у Ромы в голове звенело предательски. Ужас от встречи с бесами отступил, но на смену ему приходит какая-то апатия. И как-то невольно Рома возвращается мыслями к тому, что срок, отмеренный ему отцом, все меньше, а у него все еще нет идей, как ему противостоять, кроме как действительно сбежать из страны и больше никому не отравлять жизнь. Но он же… не сможет. Он один вскроется просто — в этот раз успешно. Да и как Дафну оставит? Марка? Олега? Обоих Олегов, блин! Тем более сейчас. Когда он, вроде как, бесов от Дафны отпугивает… каким-то образом… Она ему нужна больше жизни. И он ей нужен. А что ему делать-то, блять?.. — Чет на вас лица нет, прогульщики, — иронизирует Перси, когда они возвращаются в дом, намекая, конечно же, на раскрашенные шеи и Ромы, и Дафны. — А Рома вообще как будто смерть увидел. — Они меня опять на свои бесовские трипы водили, — рассеянно откликается Соболев, бестолково хлопая себя по карманам. Успел проебать и сигареты, и зажигалку? Или все наверху? Он, блять, и не помнил. — Я ща… это… покурить надо… Перси вдруг с абсолютно невозмутимым видом поднимается из-за стола и вкладывает ему в руку свою электронку. И смотрит-то как-то по-особенному, но Рома слишком поплыл, чтобы в это вдуматься. — Благодарочка, — совсем не убедительно улыбается он, выскакивая обратно на улицу и желательно подальше от дома — исключительно из уважения к Алле Евгеньевне. Ну, и из-за страха перед Михаилом Афанасьевичем, конечно. А предательски напряженная Перси повернулась сначала к сестре, одними губами прошептав «Прости», а потом уже к отцу, осторожно спрашивая: — Пап… у тебя нет ощущения, как будто с ним… случится что-то скоро? Я когда на испытании была, на него так бесы облизывались… И тут Дафна стремительно бледнеет. Встречается взглядом с отцом, явно нахмурившимся после слов Перси, но слишком долго молчащим. — Пап?.. — и у самой голос дрожит. — Разберемся, — только коротко и отвечает Михаил Афанасьевич. Дафна пошатывается, цепляясь за плечо Олега, но выдавливает из себя довольно уверенное: — Подождите меня все тут. И пулей выскакивает из дома. Идет по энергетическому следу из тревоги, обнаруживая Рому в яблоневом саду. Он стоял к ней спиной, и Дафна тут же подошла, обняла его, сцепляя руки у него на животе. В смысле — с ним что-то случится скоро? Нет. Нет-нет-нет, она не позволит! — Ром… Рома, я… — и голос срывается даже, потому что чертовски страшно. — Что происходит? Вот тут бледнеет уже и Рома. И хочется, чтобы разом под ногами развернулась какая-нибудь геенна огненная, чтобы его затянули уже и больше не возвращали, чтобы только… чтобы только не слышать, как у нее срывается голос — из-за него. Чтобы она не переживала больше — из-за него. И чтобы его не было вообще. Он же реально, ну… проблема сплошная. И поворачиваться к ней лицом тоже страшно. Так что Рома даже не пытается — только бездумно гладит ее ладони. И такое ощущение, что он песка успел наглотаться, потому что говорить начинает еле-еле. Перси, наверное, сказала, да?.. — Я просто… — Рефлекторно хочется улыбнуться, но не получается. — Отцу не понравилось, что я в телевизор полез… ему же в принципе «Битва» не нравилась… Ну и тут свадьба еще… Сказал, что меня сдаст в дурку… чтобы я там и подох наконец… Олега посадит… а тебя… Дыши, блять. Дыши. — А тебя отравит, чтобы ты потеряла ребенка и меня ненавидела, — глухо выпаливает Рома. — Ну… у меня как раз две недели осталось… чтобы исчезнуть просто… А я поэтому Олега умолял, чтобы пока меня не было, вы даже не выходили никуда… Хуевая идея, но лучше ничего не придумал пока, хах… Дафна крепче прижимается к нему, трется щекой о его спину и даже зажмуривается. И сердце болит так, что вопить хочется, а внутри закипает ярость, так редко ей свойственная. — Я бы все равно не ненавидела тебя, — признается она. — Ты… Ты же здесь не причем. Ты не виноват, что он моральный урод. И отпускает Рому всего на мгновение — только для того, чтобы развернуть его к себе за плечи. — Эй, ну, посмотри на меня, — просит Дафна. — Я тебя никуда не отпущу. Давай… Давай папаше твоему такой откат захерачим, чтобы навсегда заткнулся? Потому что… Даже моя благодарность ему за твое появление на свет теперь его не спасет. А у нее, между прочим, все еще есть его номер телефона, и сейчас руки пиздец как чешутся, чтобы высказать этому кретину, насколько он не заслуживает такого прекрасного сына. — Нет! — вскидывается Рома перепуганно. И даже сам не может объяснить, на кой черт вообще его защищает. Просто… — Нет, милая, нет. Где-то в глубине его сознания, которое и без того представляло собой месиво, все еще сидела нездоровая привязанность к отцу. На которого он даже раньше похожим хотел быть, блин. И который, вроде как, раньше… заботился о нем? А теперь от него в одночасье отказались оба родителя. И Рома неожиданно поймал себя на том, что вообще не помнит, как звучит голос матери. — Нет, — уже невпопад повторяет Рома, ловя ее ладонь, чтобы прижаться губами к запястью. — Я не хочу, чтобы он… чтобы он вообще хоть как-то тебя касался. Словами, делом, энергией. Пожалуйста. Не взаимодействуй с ним никак. Вообще. Я хочу… я хочу, чтобы ты в безопасности была, ладно? И сам же молчит про то, что его от этого «навсегда заткнулся» жутью пробирает. — А я хочу, чтобы в безопасности был ты, — с нажимом поясняет Дафна. — Ром, почему же ты все никак не поймешь, что я вообще ничего без тебя не хочу. Ты… Ты же мой лучик света. Всегда был и будешь. И вновь она почти задыхается от одной только мысли, что может опять его потерять, что он опять будет страдать. Дафна костьми ляжет, но не позволит этому случиться. И сейчас она гладит его по щеке, тянется к любимым и родным губам. — Не смей, просто не смей меня оставлять, — лихорадочно шепчет Дафна. — Я не хочу-у-у… — Ну ты чего-о-о, — тянет Рома, а у самого все внутри в клочья разрывается. Потому что где-то в глубине души он прекрасно понимает, что отца ему контрить нечем — у него слишком большая сфера влияния. И даже если сделать что-то магическое… у него крыс по всей стране, блять, вагон. Кто-то же все-таки закончит начатое. Да и может ли он?.. Наверное, Роме пора уже было привыкнуть к ощущению загнанности в угол, но сейчас оно ощущается особенно паршивым. Куда не ткнись — везде появляется какое-то «но». И все же, кое в чем он уверен. Пока нет ни малейших идей, как, но… какая-то абсолютно безумная уверенность в Роме все-таки рождается. И хотя улыбка получилась немного вымученной, он все равно почти клянется: — Ну куда я денусь? Я никуда не денусь. Клянусь. Я же… я же живучий, ты же знаешь. Столько херни пережить, проебаться на бате? Ну не-е-е… Да и как я тебя оставлю? Ну не-е-е, мне точно никуда теряться нельзя, правда. — Хорошо… — выдыхает Дафна. — Я тебе верю. И берет его лицо в свои ладони, ласково гладит большими пальцами скулы, смотря на него, как на самую значимую ценность. Глядит так, словно и видит впервые и словно смотрит в последний раз. И где-то за ребрами все сжимается, болезненно пульсируя. — Но, Ром, пожалуйста, никогда не молчи… Я же извожусь вся. Вот ты бы хотел, чтобы я молчала? — Я б тебя покусал, — сходу заявляет Рома. — Но я тебе бы и сейчас не сказал. А самое смешное, что ведь по итогу-то сказал. Хотя можно было увильнуть от ответа опять. С кошмаром-то тогда сработало. И что ему сейчас язык развязало? Не встреча с бесами же. Просто… взвалить свои проблемы на другого — практика привычная. И это и бесит. — Я просто… Я знаю, что ты во мне единственная всегда только хорошее видишь. И я только поэтому еще… живу вообще. Но мне же хочется… соответствовать. Тебе. Олегу, блять, потому что такой правильный стал, что аж зубы сводит. А в итоге все вечно… не туда идет. И я опять все взваливаю на вас, а сам нихера сделать не могу. Как… беспомощный, блять. И притягивает ее к себе, опять — близко так. Была бы воля Ромы, он бы никогда из этого сада не уходил и так и простоял бы вечность, обнимая самую невероятную девушку на свете. Весь смысл его жизни. — И я не думаю, что вообще могу быть… хорошим мужем. Отцом — тем более. Потому что… мне для этого как будто хоть что-то надо… самому решить. Перестать быть беспомощным. Чтобы не ты мои проблемы решала. Ну… как у нас обычно было. Хочу прям полностью… идеальным быть. Для тебя. А в итоге самому смешно стало. И Рома реально смеется, целуя Дафну в макушку. — Я знаю, что ты скажешь. Считай, что просто высказался. Этот… риторический монолог, — усмехается он. — И просто… прости, пожалуйста, за то, что я такой неисправимый дурак. Потому что я тебя слишком сильно люблю. Пошли обратно? — Ты знаешь, что я скажу, да… — измученно выдыхает Дафна. — Но я все равно скажу. Для меня ты и есть идеальный. Я люблю тебя и не хочу, чтобы ты страдал один. Просто… Ладно, пошли, да. И, переплетя с ним пальцы, поникшая и тревожная, она ведет его обратно к дому. Ведь оттого, что Рома хочет решить все сам, проблема никуда не девается. Нет, Дафна в него верит, но… Она так же знает его отца. Холодного, жестокого человека, помешанного на своей репутации настолько, что с легкостью бы убрал с пути родного сына. И это реально страшно. Когда они возвращаются в дом, все уже сидят на столом, а Алла Евгеньевна заканчивает последние приготовления. Дафна плюхается на стул между Олегом и Ромой с самым мрачным видом, даже игнорируя внимательный взгляд отца. Пялится в тарелку на стейк и пюре, а самой кусок в горло не лезет. — Нужна помощь? — вдруг подает голос Михаил Афанасьевич, глядя то на Рому, то на Дафну, то на Олега. А ей и хочется сказать, почти взвыть, что да, нужна! Но она, черт возьми, обещала. — Не, все хорошо, — не задумавшись ни на секунду, брешет Рома. Хотя вот Михаилу Афанасьевичу врать на самом деле сложно — скорее всего, он все понял прекрасно, но Соболев все равно с энтузиазмом продолжает: — Просто с отцом немного поругались. У нас бывает. Не берите в голову. Перси вопросительно покосилась на Олега, одними глазами интересуясь, произошло ли то, о чем она думает. Получив утвердительный кивок, мрачно поджала губы. В былые времена она бы обязательно громко сказала, что Рома — ссыкун тот еще, но сейчас… не может. Сложно — на полном серьезе пойти против отца. Перси сама всего один раз огрызнулась, а стыдно до сих пор. А с Роминым-то папашей одними словами не обойдешься. Она бы и сама уже что-нибудь… сделала. Просто чтобы они не сидели тут такие убитые — Дафне, между прочим, вообще нервничать нельзя. Но так, как папа, Перси не умела — ей для серьезного проклятия надо было биологический материал того, на кого делается. А папу они не вмешивают — Даф-то видно, что хочет, а Рома упирается. Ладно. Они об этом еще поговорят. Тем более, на следующее испытание бывшие сестры Булгаковы едут вместе. И может быть, это не совсем дело Перси… но жалко этого дурака. Семья же. — А что у вас там за трипы-то коллективные были? — интересуется Перси в надежде разрядить обстановку хотя бы чуть-чуть. — Вас прямо как будто пожевали. — Не коллективные, — вклинивается Олег. — Я их не вижу. — Так тебе и не положено, — пожимает плечами Персефона. У Саши тоже иногда получалось кого-нибудь увидеть, но в основном все ее ритуалы проходили мимо него. Тем лучше. — Но вопрос остается. — Да я сам ниче не понял толком, — заявляет Рома. — Но походу я там это… бесов распугал. Каким-то образом. А сам как-то невольно начинает Дафну по коленке гладить. И как бы между делом добавляет: — Я же тебя сейчас с ложечки кормить буду. Она кладет свою руку поверх его, чуть сжимая пальцы. На самом деле, ей и самой сейчас хочется драматично подорваться с места, выбежать из-за стола и прорыдаться у себя в комнате, но вместо этого Дафна лишь вымученно улыбается: — Дома не откажусь. — Значит, тебя преследуют бесы, — задумчиво тянет Михаил Афанасьевич, а затем переводит взгляд на Соболева. — А ты их отгоняешь. Интересно. — Я тоже видела… всякое, — кивает Алла Евгеньевна. — Когда вами, девочки, была беременна. — А я ведь знал, что Марк будет чернокнижником, — довольно хмыкает отец. — Тебе, Дафна, необходимо научиться брать их под контроль. Они могут сослужить отличную службу. И в этой вашей «Битве», и вообще. И… Роман, видимо, ключ к этому. Никогда Михаил Афанасьевич не мог бы и подумать, но… Сейчас он был чертовски рад, что этот пижон находится рядом с его дочерью. Дафна тяжело выдохнула и принялась бездумно ковырять вилкой пюре. — Не, ты зря вздыхаешь, кстати, — солидарничает с отцом Перси, — ладно бы они тебя, не знаю, бесконтрольно с ума сводили. А так… если есть способ их контролировать, то почему бы этим и не пользоваться? Даже реально, на «Битве». Рома-то все равно на все твои испытания едет. Да ведь? — Я просто напомню, — вклинивается Соболев, — что я понятия не имею вообще, как я это сделал. Ну типа… я просто подумал, что в жизни ни Дафну, ни Марка никому не отдам… кроме Олега!.. А они разбежались короче все. — Да какая разница, как ты это делал, если оно все равно в итоге получилось? — резонно интересуется Персефона. — Ты и энергию мне на испытании начал отдавать, а сам не понял. От искренности тоже много чего зависит. Это она теперь что, невольно присоединилась к Роминому фан-клубу? Жизнь умеет удивлять. Но да, то, что он отгоняет каким-то образом бесов от Дафны, которая пока была к такому не готова — это… мило даже. А так как очевидно было, что технически самое проблемное звено из всех троих — это все еще Рома, Перси, внезапно переключившись на отца, заявляет: — Точно, я же тебе еще не рассказала. Мы тогда на испытании были… не знаю, попало оно в эфир или нет, но этот дурачок как давай мне энергию отдавать. Причем основательно так. Пришлось тормозить, пока не упал. Я даже ничего сильно не сделала, бесы сами прибежали. А я и сама не поняла, что мне вот это вот… прямо нужно было. А теперь еще и бесов от Дафны отгоняет! — Я просто за тебя переживал, — бурчит себе под нос явно смущенный Рома. — А с бесами оно само… Ну реально, это же первый раз, когда его хвалят перед Михаилом Афанасьевичем. Это неловко! — Вот как, — и отец семейства даже внезапно усмехается. — Нет, это замечательно, когда люди исправляются и растут. Правда, какой ценой… Конечно, он намекает на то, как Соболев ударил его дочь. И тут Дафна не выдерживает и вскидывается: — Я никогда не держала за это зла на Рому, пап. И раз уж это произошло со мной, то простить или нет — исключительно мой выбор, который больше не должен никого касаться. И я все еще злюсь на тебя за то, что ты учинил на свадьбе. Михаил Афанасьевич внезапно… притих даже. Посмотрел на Дафну с неожиданным сожалением — ему ли не знать, насколько сильно люди способны любить? Он вот в свое время так залип на свою Аллу, что действительно творил безумные вещи, включая травлю своих соперников бесятиной. — Что ж, — выдыхает Булгаков, обращаясь к Соболеву. — Я думаю, что должен официально попросить за это прощения. Роман, я был не прав. Хорошо, что они сидели. Иначе Рома бы прямо тут в обморок и упал. Он почти беспомощно посмотрел на Дафну, переплетая их пальцы, а сердце опять стучало, как сумасшедшее. И в какой-то момент так… обидно, что ли, стало. Он уже даже с Михаилом Афанасьевичем, кажется, контакт нашел — а собственный же отец его ненавидит и планирует уничтожить всю его жизнь ради сохранения собственной репутации. Обидно и иронично одновременно. До горечи. — Да вы чего, Михаил Афанасьевич, все хорошо! — заверяет Рома поспешно, а у самого от волнения аж язык не слушался. — Это за дело же. И я заслужил, потому что я много всякого натворил… нехорошего. И это он еще очень, очень мягко выразился. — Но я очень стараюсь измениться ради вашей дочери. Надо было это раньше делать, но… Я реально очень стараюсь стать достойным. И это я скорее прошу прощения за то, что… за все, что делал. — И Рома бы не был Ромой, если бы под конец не усмехнулся, опустив взгляд, и не признался: — Зато могильные червяки теперь в моей памяти навечно. Булгаков одобрительно усмехается, молча разрезая свой стейк, а его жена принимается вновь хлопотать: — Ребята, положить кому-нибудь ещё салатика? Он с шампиньонами, очень вкусный! Дафна, милая, кушай, пожалуйста, тебе надо есть за двоих! А она вновь беспомощно и почти судорожно вздыхает, крепче сжимая Ромины пальцы, и смотрит на Олега в поисках поддержки. Они же все решат, правда?.. — Персефона, — тем временем, обращается отец. — А ты ведь тоже делаешь успехи. Я видел последний выпуск и очень горжусь тобой. И, конечно же, он успел заметить, как его порча разрушает Гасанову. — Па-а-ап, — хихикает Перси почти смущенно, — ну это же все благодаря тебе! Вся в тебя, считай, а еще… точно! Я же ее еще тут конфетками подкормила. Ну такими… вкусненькими. Специально сглазила. И осетинской суке стоило бы порадоваться, что ее хватило просто на сглаз. Понятно, что такое же масштабное бедствие, как папа, Перси бы не устроила, но навредить могла. Только сил — и моральных, и физических — хватило на сраную конфетку. И хорошо еще, что Дафна вытащила ее к родителям. Одна бы дома… черт знает, что бы наделала, но вряд ли бы что-то хорошее. А теперь прямо… жить захотелось, как говорится. А пока Олег и Дафна играли в гляделки, Рома уже на полном серьезе полез в ее тарелку, собираясь буквально кормить с ложечки. Во-первых, в последний раз она устраивала голодовки, когда они с Олегом тогда чуть не разошлись — Роме не понравилось. А во-вторых… Как же, сука, было адски стыдно. Из-за него же все опять по пизде пошло. И ужасно хотелось… почти что «выслужиться» — вот и лип, как дурак. Потому что все равно считал себя абсолютно виноватым. — Успокойся, — как бы между делом вбрасывает Олег. — Я спокоен, — традиционно врет Рома. — Но я переживаю! Надо же поесть. За двоих, да-да. Дафна уже в который раз вздыхает и, действительно, позволяет ему накормить себя. Еще бы не позволила — для нее его забота все равно что гарантия безопасности и спокойствия. Так что теперь она ест пюре с ложечки, которую Рома держит в руках, как маленькая, под пристальным взглядом Михаила Афанасьевича и Аллы Евгеньевны. Он все еще хмурится, но постепенно оттаивает, а она лишь широко улыбается. Дафна со своим огромным сердцем, должно быть, в маму и пошла — та сразу поняла, что дочь нашла в Соболеве, помимо милой мордашки, стоило им встретиться вживую. Растерзанное сердце, которое, вопреки всему, ещё способно на всепоглощающую любовь. А вот Перси явно в отца — и это было видно даже по тому, как тот улыбнулся, когда она сказала про сглаз. — Аллочка, — обратился Булгаков к жене. — Доставай мой «Егермейстер». — Зачем? — недоуменно нахмурилась та. — Нам всем это надо. Хочу отпраздновать то, что мы собрались почти всей семьей. Жаль только, что Александр на испытании, — и повернулся к Роме и Олегу. — Хочу официально выпить за своих зятьев. Дафна аж едва не подавилась кусочком стейка, которым кормил ее Рома. — Как всегда, Саша все самое интересное пропускает, — обреченно вздыхает Перси. А потом ее почти озаряет: — Опа-а-а, пап, это ты что, даже мне нальешь?.. Это ж почти детская мечта, блин — вырасти до момента, когда тебе родители наливать будут. И по итогу налили же, да. Только ее не впечатлило, и отдуваться пришлось Роме. Роме, который и без того был в шоке, что сам Михаил Булгаков снизошел до него и даже не хочет убить. — Я тут на главного алкоголика похож? — страдальчески интересуется Соболев, но тут же сам признает, что вопрос риторический. — Ладно-ладно… — Тебя все равно ничего не берет, — невозмутимо отмахивается Перси. А еще оказывается, что у Саши там тоже происходило что-то не менее интересное. Ночью она спала вместе с Цербером — ротвейлер и сам охотно нырнул к ней в кровать, опять испугавшись крышующего всю живность поросенка. И хотя он занял почти все свободное место, да и храпел, как человек, Перси все-таки было спокойнее — слишком отвыкла одна спать. Да и мысли дурные в голову меньше лезли. Только проснулась она от мощного энергетического толчка. Перси резко подскочила на кровати, жадно схватив ртом воздух. На губах был соленый привкус, и она заторможенно коснулась лица. Кровь пошла. А били не по ней — она после увлекательной истории с Арти это хорошо чувствовала. А значит… ее амулет аннулировал чужое магическое воздействие. Саша. — Кто же тебя там проклясть пытается, дурак?.. — заторможенно интересуется Перси больше у самой себя, тупо смотря на кровь на пальцах. Только сил вообще не было — получается, чье-то проклятие было достаточно мощным для того, чтобы зацепило еще и ее энергию. Это кто ж, блять, в могилу раньше времени заторопился?.. Она же этого просто так не спустит. Но спать с окровавленным лицом точно было сомнительное удовольствие. Так что с кровати все-таки приходится сползти, давая Церберу возможность развалиться почти что в позе морской звезды. Однако кровь все равно не останавливалась. Она проторчала в ванной, по ощущениям, целую вечность, а единственное, чего добилась — перепачкала кафель, который пришлось еще и отмывать. Можно было бы попробовать что-нибудь зачитать, но сейчас в своих магических силах Перси уверена не была. Так что пришлось идти на кухню, чтобы приложить что-нибудь холодное в надежде, что ее это спасет. И Перси даже вполне успешно дошла, вроде бы, ничего не запачкав. Только вот на кухне обнаружился сюрприз. А она еще думала, что родная энергия причудилась. Перси щелкнула выключателем, чтобы зажечь свет, и с наигранным осуждением посмотрела на сестру. — Так-то детям спать пора. Это я про Марка. Чего ребенку режим рушишь? В совокупности с тем, что у нее шла кровь, диалог был шедевральный. — О, Афродита, Перси! — Дафна тут же подлетела к сестре и аккуратно взяла ее за подбородок. И пусть она ещё побаивалась обращаться к своим способностям, чтобы не привлечь бесовщину, сейчас она сконцентрировалась на чисто божественной силе, чтобы остановить кровь и облегчить неприятные ощущения сестры. Сама Дафна никак не могла уснуть. Кровать в ее комнате хоть и не была односпальной, все равно явно не была расчитана на троих человек, поэтому Рома и Олег облепили ее с двух сторон, а учитывая, что Шепс занимал буквально восемьдесят процентов всего места… Но, конечно, дело было не только в этом. Дафна никак не могла прекратить думать о Соболеве-старшем. Дмитрий Валентинович всегда был тем ещё уродом, но… Чтобы угрожать Роме и его семье? И этот дурачок ещё отказывается от помощи… — Перси, — но сейчас Дафну отвлекло бледное лицо сестры. — Что случилось? — Ой, спасибо, — выдыхает Перси с облегчением. Сил не было, но когда кровь не хлещет, жизнь уже становится лучше. — Да это… как всегда. Можно было, наверное, написать Саше, узнать, с кем он успел поругаться, но Перси готова была поклясться, что если она ему скажет что-то вроде «тебя проклясть хотели, но в итоге долбануло меня», он же пешком с Челябинска прибежит. Так что оставалось только… делать вид, что ничего не было? И наслать на кого-нибудь максимально страшную ответку. Скорее всего, что-то случилось на испытании, но… мысли невольно возвращались к одной твари. Могла ли? Или отцовская порча должна была уже достаточно ее вымотать, чтобы вообще лишить сил? — Отпустила, блять, одного, — ворчит Перси, наскоро умывая лицо, чтобы потом притянуть сестру к себе в объятия. — Сашу проклясть кто-то пытался. Причем так… основательно. Я и подскочила. А ты чего? — Только этого не хватало, — выдыхает Дафна, кладя голову ей на плечо. — Знаешь, ведь Саша-то… Хороший на самом деле. У нас с ним было много недопониманий, но… Я как лицо его увидела, когда мы тогда приехали к вам домой… Как он переживает за тебя. Знаешь, все недомолвки разом испарились. А вот на вопрос о собственном состоянии отвечать она не спешила. Дафна ведь за два года привыкла скрывать свои проблемы с Ромой от сестры. Все время выгораживала его. И сейчас в ней тоже был жив почти что инстинкт защищать его. Но… Ей реально хотелось поделиться всем с Перси. Это же ее любимая сестренка, с которой они никогда не разлучались надолго. И теперь жить в разных квартирах было даже странно. Дафне ее, действительно, не хватало. — Я переживаю за Рому, — в итоге признается она. — Я же не рассказывала, как так вообще вышло, что мы с Олегом к себе его забрали. Он… Вены порезал. И его до сих пор иногда так колотит… И тут вся эта история с его отцом. Он угрожает ему. Реально так угрожает. Я знаю, что тебе он не нравился, но… Я всегда его любила. Вот знаешь, с первой встречи. Казалось бы, любовная ведьма я, но он просто… Как приковал к себе все мое внимание. И чем больше я узнавала и понимала его… Ладно, все, я сейчас заплачу. — Э-э-эй, я запрещаю плакать, — смеется Перси, а у самой как-то глаза на ровном месте были. Потому что… несмотря на эту историю с Арти, она чувствовала, что Дафна с Сашей все равно не примирились окончательно. А теперь… дождалась, получается? Настрадала себе счастье, получается. Иронично. — А про Рому… — продолжает старшая из сестер, гладя младшую по спине. — Я вот все лето думала такая, что надо как-то с ним примириться, мало ли, вдруг у них с Олей чего получится. Но вот прям… я прямо зауважала его знаешь когда? Когда Олег тогда Олю привез. А она ведь даже скучала по неугомонной Шепс, в которой после всей этой истории словно что-то сломалось. Но сломалось в хорошем смысле. Она осталась в Самаре и точно навеки оставила историю с наркотиками и плохими парнями. — Она очень долго не разговаривала с нами, но в один вечер… накипело, видимо. И она сказала, что его поцеловала. А он ее оттолкнул. И я что-то так… прониклась. Ну, знаешь, что не стал девчонке мозги путать, что не стал начинать заранее обреченные отношения, а сразу отшил — жестко, шоковая терапия такая, но я реально прямо… зауважала. Но отдельно… у меня дух захватывает, когда я понимаю, что раз за разом, несмотря на всякую херню вокруг, вы все равно возвращаетесь друг к другу. И что он тебя так любит, что при необходимости в жертву себя принесет. Это прямо… вау. Еще бы, блять, не висело угрозы никакой. Было бы вообще хорошо. — Я бы прямо сейчас его папашу прокляла. Но я… мне кровь нужна. Или волосы. Любой биоматериал. Но… не переживай. В мою смену он на тот свет в жизни не свалит. — Знаешь, для меня главное, — признается Дафна, блаженно перебирая волосы сестры. — Что мы с ним реально… растем вместе. Я это чувствую. Не только он меняется, но и я. А что касается Оли… Она хорошая девочка, но меня реально все лето волновала одна мысль… Я убеждала себя, что это не ревность, а простое беспокойство за близкого человека, но… Я боялась доверить Рому кому-то. Он всегда был сложным человеком, но все оттого, что он очень израненный. Его надо реально любить. И я не думала, что Оля сможет. И эта мысль отравляла меня. А когда он позвонил на девичнике, когда я услышала его голос и осознала свою беспомощность в этой ситуации… Я же потом сама ещё звонила ему. В тот вечер. И он сказал, что все ещё любит меня, вообще столько всего сказал… Я просто пласточком на асфальте в нашей арке у дома валялась. Думала, прям там и умру. И я… Я так благодарна Олегу, что он не заставил меня становиться перед выбором. Что теперь у меня есть полноценная семья. Я не знаю, как он нас с Ромой вообще вывозит, но на то он, наверное, и самый крупный в нашей семье… И тут Дафна даже слегка нервно хихикает, прижимая сестру поближе к себе. — Знаешь, Перси, я скучаю. И очень-очень тебя люблю. А что касается Саши… Знаешь, я тебе ещё и помогу. Призову Фемиду, например. И тот, кто пытался его проклясть, познает гнев богини правосудия. — В арке она валялась. Балда. Я тебя когда-нибудь прибью за такие штуки, — ворчит Перси, стараясь сделать ужасно страшный тон, но с улыбкой до ушей это было сложно. — Или нет! Роме нажалуюсь. Вот он суету поднимет. Потому что вот сегодня, пока он все рвался покормить бойкотирующую шикарный ужин Дафну с ложечки, это было ужасно мило. Да и вообще, чем дольше Перси смотрела на него сейчас, тем больше начинала… любить? Она вообще по определению любила всех, кто любил Дафну, но с Ромой это прямо вышло на новый уровень. — Не, не трать силы. Я знаешь… я ж сама такой Фемидой стать могу, мало не покажется. Хотя скорее Немезидой, — хохочет Перси, впервые за долгое время реально отпуская все тревоги. — Ой! А между прочим, Саша тоже к Роме проникся. Я не знаю, про что они разговаривали на испытании, но курили потом только вместе. Я аж глазам не поверила. И вот бы все реально было так… хорошо. Всегда. — Если хочешь, давай вместе ляжем, — предлагает Перси. — Только, я готова поклясться, Рома притащится спать на пол. — А давай, — хихикает Дафна. — Мне тут Рома нарассказывал всяких новых увлекательных историй из тру-крайма… Можем устроить себе ночь страшилок, как в детстве. И целует сестру в висок, растирая ее плечо. Греет им обеим по кружке молока с мёдом, и тогда они тихонько поднимаются обратно наверх, просачиваясь в комнату Перси. Согнать Цербера с кровати было делом нелегким, но все же у них получается. Включив ночник, сестры тихо хихикают так душевно, как не было уже очень давно, пока в дверном проеме, действительно, не показывается сонная физиономия Ромы с растрепанными светлыми волосами. — Перси, ты теперь видишь будущее? — прыскает со смеху Дафна. — Ну типа, — хихикает Перси в ответ. — А еще Ромка слишком предсказуемый на тему тебя. И реально, это же не бесит теперь совсем. У нее сейчас буквально лицо от умиления треснет. — Я запереживал, вообще-то, — бухтит абсолютно сонный Рома, едва не растекаясь по дверному косяку. — А еще я не буду с ним один спать. Он, блять, обниматься полез, а я аж проснулся от ужаса. — Вот это Олег утром охренеет, — смеется Перси. — Да ты не топчись на пороге. Только, единственное, места не хватит. — Да похер, хоть на лежанке Цербера, — отмахивается Рома в ответ. — А еще голова болит. Умираю. — Нехер было столько пить, — философски изрекает Перси, как будто не сама ему и подливала. — Ладно, кроме шуток, у меня же есть старый матрас… А Дафна смотрит на него самыми сияющими глазами и со вздохом поднимается с кровати, чтобы подойти к нему и ласково коснуться пальцами висков. И сейчас, при нем, она даже случайно вызвать бесов не боится. Чувствует их, даже почти слышит, как густые слюни капают на пол, но внезапно орава демонов смиренно опускают обезображенные головы. Дафна вытягивает боль Ромы, безжалостно скидывая ее на существ, и они проглатывают все, будто им бросили лакомую кость. — Ну, лучше, мое солнце? — со всей нежностью интересуется она, теперь очерчивая контур его острых скул. — Я с тобой лягу. Но ты должен пообещать рассказать нам с Перси свои ахуительные истории про маньяков. У нас ночь страха. — Это вас-то чем-то напугать можно? — скептически интересуется Рома и сам жмется к Дафне, устраивая уже совсем не болящую голову у нее на плече. — Вот к тебе приполз и прямо хорошо-о-о стало… — А ты попробуй напугать, — усмехается Перси. — А то обратно к Олегу отправлю. А вот это уже был аргумент. По итоге, хотя Рома весь и изнылся, она заставляет его достать матрас. И после недолгой суеты все наконец укладываются. Рома почти сразу прилипает к Дафне — прямо ластится весь, обнимая и успевая зацеловывать, хотя зевал при этом почти во весь рот. — Вот теперь точно полегчало, — почти мечтательно вздыхает Соболев. — Короче. Пока я не уснул… В Саратовской области две девчонки, пятнадцать и тринадцать что ли лет, пошли погулять. А домой не вернулись. А потом родителям с левого номера пришло смс, что они уехали на блядском камазе в Москву и потом все объяснят. А там еще прикол в том, что перед этим были еще несколько исчезновений. Но никто не думал, что они связаны… — И? — спрашивает Дафна в воцарившейся тишине и только потом понимает, что Рома уже вовсю сопит ей в шею. И она тихо смеется, укладываясь немного по-другому, чтобы и живот не мешал, и Соболева обнять полноценно можно было. В итоге ложится с ним нос к носу, чтобы чувствовать его размеренное дыхание. — Ладно, Перси, спокойной ночи, — шепотом хихикая, произносит Дафна, прежде чем и сама проваливается в сон в таких родных объятиях. *** Спустя пару дней проживания в отеле, когда Батоев уже хорошенько изучил столицу и нагулялся, он все же решил заселиться домой к своей невесте. Больно уж было интересно посмотреть на неё в быту, да и в общем пожить с ней — пора привыкать к будущей супружеской жизни. Однако Нино, которая явно не желала делить жилище с Вазаром, не спешила впускать его в свою квартиру. — Ты же понимаешь, что я могу тебя просто не пустить сейчас, — с наглой ухмылкой поинтересовалась Гасанова, так и не открывая до конца дверь в свою квартиру. Она с вызовом смотрела на Батоева стоящего за порогом. — Зайка, ты же понимаешь, что мне ничего не стоит сделать пару звонков, чтобы твою дверь с петель срезали к чертям собачьим? — притворно дружелюбно отозвался Вазар, хотя сам начинал немного закипать. — Если ты будешь мне угрожать, я полицию вызову, — тут же помрачнев отозвалась Гасанова, делая щель между дверью и проемом еще меньше. — Ты говоришь это второму по популярности юристу в Осетии после твоего отца? Я сделаю так, чтобы ты еще штраф платила за ложный вызов. Так что в твоих интересах пустить меня, — не менее грозно отвечает ей Вазар, а сам вставляет ступню в дверную щель и кладет на неё ладонь, резко открывая дверь. Нино хотела уже выпихнуть его назад в подъезд, но мужчина уже закинул свою сумку с вещами в её коридор и стремительно зашел в квартиру. Женщина чуть не задохнулась от возмущения из-за такой наглости, но больше предпринимать ничего не стала. Просто закрыла входную дверь на ключ. И как только она отвернулась, чтобы пройти вглубь квартиры, как его рука звонко шлепнула её по заднице. Да так смачно, что женщина чуть не взвизгнула от неприятных ощущений. Нино тут же вспыхнула от злости и резко развернулась к нему, еще сильнее распаляясь, когда видит перед собой явно довольное лицо. — Еще раз так сделаешь, урод, я тебе глотку вырву, — грозно процедила Гасанова, хватая его за ворот рубашки и пытаясь толкнуть в грудь. Выглядело это со стороны весьма комично, когда женщина, едва достающая ростом до 160 сантиметров, пыталась угрожать мужику, почти на две головы больше чем она. Но лично Нино ничего не смущало. А вот Вазара, который был явно возмущен таким наглым поведением обычной женщины, его смущало примерно все. — Нет, ты не поняла. Если ты еще раз так сделаешь, я буду говорить с тобой по-другому, — резко сжимая ладонь на горле у женщины, угрожающе прижимая ее к стене в коридоре, прорычал Вазар. Эта девчонка начинала его знатно раздражать. Вот уж правда испортилась с возрастом, нужно было настаивать на помолвке пока она еще малолетней была, смог бы тогда еще полностью воспитать под себя. Но ладно, он и взрослую под себя воспитает. — Сука, я прокляну тебя мудак, — агрессивно шипит Нино, пытаясь выбраться из его хватки, а сама чувствует как голова начинает болеть от недостатка воздуха и животного страха. — Ну-ну, прокляни обязательно. Хоть сотню раз, — явно потешаясь над угрозами Гасановой, усмехнулся Батоев. Как же сильно его все-таки веселило это ведьминское пристрастие Нино — наебывает людей на деньги и даже не стесняется этого. Ну ничего, в семье деньги лишними не бывают. А женщина чуть не задыхается от ужаса, понимая, что ей все это до боли что-то напоминает. Например то, как она также зажимала Персефону на заднем дворе Особняка Стахеева, а бедняга даже не могла ей ничего сделать из-за того, что объективно была слабее. Ей ведь тогда даже чернокнижные читки не помогли — как и сейчас не помогут Нино угрозы проклятий. Пока она сама под магическим воздействием её силы в разы меньше, из-за чего она не сможет нанести ему весомый урон. — Даже не вздумай жаловаться кому-то. Поверь твои родители теперь тебя уже не поверят. Скажут, что ты на меня клевещешь только потому что замуж не хочешь, — агрессивно процедил Вазар, — Ключи давай мне, я дубликат сделаю, — протягивая ладонь потребовал мужчина, не отпуская женщину из своей хватки. — Отпусти, — хрипит Гасанова, пока ладонь, которую она так старалась убрать, продолжала сжимать ее шею. Дай бог не будет ярких следов после этого. — Ключи сначала, — раздраженно отвечает Батоев, так и не отпуская женщину. — Ключи в двери! — глухо восклицает Нино, все еще пытаясь вырваться из чужой хватки, но сконфуженный мужчина её наконец-то отпускает и отходит к двери. Женщина испуганно оседает на пол судорожно пытаясь вдохнуть воздух, однако легкие начинают болеть и она заходится в кашле. От недостатка воздуха у неё начинает болеть голова, но это наверняка меньшее из того, что с ней может быть дальше. Отец специально подобрал ей самого жестокого из своих сотрудников, или он даже не подозревает в какой ад отправил свою дочь? Интересно пожалеет ли он о своем решении, когда узнает все то, что с ней происходит? Гасанова подняла испуганный взгляд, когда мужчина грозно прошел мимо неё вглубь квартиры — ключи все же забрал. Хорошо, что Нино хотя бы не нужно в ближайшее время ехать на съемки, успеет к этому времени вернуть свои ключи. — Ну так, где я спать буду, дорогая? — произнося последнее слово с особым смаком поинтересовался Вазар, из-за чего Нино едва не зарычала от злости. Господи, они только первый день находятся вместе наедине, а он ей уже так на нервы действует. Еле найдя в себе силы подняться с пола, женщина чуть ли не приползла к Батоеву. — В этой комнате, — открывая дверь в гостевую спальню, указала Гасанова. А у самой аж внутри все неприятно сжимается от мысли, что ей придется с ним делить одну квартиру блять. Особенно после того, что он с ней только что сделал. — А что, с невестой мне спать нельзя? — с ухмылкой спросил Вазар, явно довольный своей шуткой. — До свадьбы нельзя, — буркнула женщина, стараясь хоть как-то отмахнуться от жениха, потому что делить с ним одну кровать она не собиралась даже под страхом смерти. И едва у Нино наконец-то получилось остаться наедине покинув общество Батоева, все её тело свело таким спазмом, что казалось будто все мышцы разом словили судорогу, доставляющую ей нестерпимую боль. А Гасанова только и могла, что скулить от болезненных ощущений. Господи за что ей это всё? Сначала ей делают мозги с этим ебаным женихом, а теперь и тело страдает из-за проклятия! *** Экстрасенсы вновь собрались в готическом зале для оглашения результатов испытания, и… надо сказать, что атмосфера перед началом съемок располагала к тому, что Особняк Стахеева сегодня разнесет к херам. Поэтому даже Марат, обычно заходивший в готический зал навеселе, сегодня был хмур и насторожен. — С испытания вернулась взрывоопасная компания, — издалека начал Башаров, —Надо сказать, что уже с самого начала один из экстрасенсов заподозрил другого в подкладах. — Мне тапки с рублем в каждом подложили, да два огарка от свечи. Я например сразу заподозрила Александра Олеговича. Его почерк, — пока еще шутливо отозвалась Надежда Эдуардовна. Ситуация на съемках конечно была неприятной, но она осталась в прошлом. По крайней мере ведьме казалось именно так. — Так, может, это был Влад? — ничуть не смутившись, предполагает сам Саша. — Та на кой черт мне это надо? — смеется Череватый. — Если б я хотел сделать подклад, я б работал иначе. Та и проблем с Надеждой Эдуардовной у меня нет. — А у меня есть? — старший Шепс сама невозмутимость. Хотя, конечно, на самом деле, есть. Во-первых, он до сих пор не простил ей осиной кол, а во-вторых… Чересчур уж Шевченко носится с Нино. Все экстрасенсы на их стороне, кроме нее. А нейтралитет в этой ситуации держать невыгодно. Надежда Эдуардовна должна это понимать. — Не знаю, что там у тебя есть, — продолжила многоликая. — Но я со всей дури вернула тебе весь твой посыл. И недаром твой номер затопило. — Почаще так делай, — отозвался Саша. — Меня в итоге в президентский номер переселили. Молчавшая до этого Персефона, мрачная, как смерть, резко подняла голову, уставившись на многоликую ведьму. Могла бы — дырку бы просверлила. — А я-то думала, кому ответку кидать. Рада, что признались, — глухо заявляет Перси, нервно поежившись. Морозило. Ну, надо сказать, про «со всей дури» — это Надежда Эдуардовна не преувеличила. Долбануло знатно. И ей откровенно страшно было представить, что было бы, если бы вся эта херня попала по Саше. А так — большую часть отразил амулет, понадобилось немного энергии самой Перси, но в целом, отделались малой кровью. Только, сука, теперь она была зла. — Персефона? — обращается к ней Башаров. — А я в ночь, когда Надежда Эдуардовна ворожила, почувствовала такой мощный энергетический толчок. Аж кровь носом хлестала. И я все думала, кто это… а в итоге вот как. Все проклятие отразил мой амулет и я сама. Одна проблема. Я-то такой херни не прощаю. Тем более, в Сашин адрес. — Теперь ты и Надежде Эдуардовне угрожать будешь? Мило, ничего не скажешь, — отозвалась насупившаяся Нино после этого шедеврального заявления. То, что она заслужила проклятие в свою сторону, упоминать не стоит, однако когда дело касается взрослой женщины, которая вполне заслуженно ответила на Шепсовские замашки, Гасанова молчать не могла, — Я не хотела заводить об этом разговор, но теперь молчать не буду. Ты вообще-то мне смертью угрожала, и обещала, что в могилу плюнешь. По твоему это не слишком? Открыла, блять, рот все-таки. Главный борец за справедливость. А Перси от одного звука ее голоса уже взвыть захотелось. Болезненно заныла пострадавшая тогда половина лица, и на какую-то долю секунды она снова почувствовала себя абсолютно беспомощной и жалкой. — Ты мне лицо разбила и оставила со шрамами до конца жизни. По-твоему, это не слишком? — цедит Перси в ответ. — И от слов я своих не отказываюсь. Молись, блять, чтобы я тебе еще чего-нибудь не подкинула. Только у самой аж руки трясутся — то ли от ненависти, то ли… от страха. Секундная мысль об этом заставила Перси почти болезненно скривиться, обнимая себя за плечи. — А если бы, блять, мой амулет не сработал, ты бы мне мужа откачивала, правильная самая? — все-таки продолжает она. — Так что закрой рот. Нино припозоренно замолчала. Теперь ей увы никогда не отмыться от позора, и это чертовски угнетало. Она понимала, что коллеги и зрители теперь не уважают её совершенно, и у неё никогда не получится с гордостью представить себя. А все из-за гребанного Шепса с Персефоной из-за неё самой. Из-за своей несдержанности и неадекватности она сейчас страдала. Но глядя на то, как сильно Перси переживает за Сашу, ей стало немного стыдно. Та могла умереть за мужа и горы ради него свернуть, и… это было даже достойно уважения, потому что сама Нино вряд ли бы могла похвастаться такими качествами (возможно до недавних пор). Однако те отвратительные вещи, которые порой позволяли себе эти двое выводили Гасанову из себя. Вот уж правда муж и жена одна Сатана. Один подклады в тапочках делает, у другой конфеты со сглазом. Нино ведь до сих пор расхлебывает результаты магической работы семьи Булгаковых. Казалось, что на фоне этого проклятия и без того худая Гасанова сбросила почти половину своего веса, скулы были теперь особенно острыми, а ребра стали видны, как у анорексички. А эта конфета блядская, казалась бы одна простая конфета, реально чуть не добила женщину — её же тогда на скорой забирали: промывали желудок и капельницу ставили. И после такого Нино и осмелилась открыть рот в готическом зале, но ее тут же заткнули. — В любом случае, давайте делать такие подклады, чтобы всегда вот так бесплатно переселяли в президентские номера, — смеется Саша, обнимая Перси и целуя ее где-то за ухом. — Я за, — отзывается Марьяна. — Это же «Битва Сильнейших». — А вы когда-нибудь делали подклады? — тут же вскидывается Марат. — Соперникам — пока нет. — А вы, Влад? — Башаров переключает внимание. — Тыкали когда-нибудь иголочками фотографии соперников? — Меня вроде прикапывал, нет? — смеется Дафна. — Ну прикопать — это уже другое, — с таким же смехом откликается Череватый. — Но то для хайпа было. Как же я свою Дафнюшку обижу. — Давайте тогда посмотрим, сработало или нет, — призывает ведущий. — Узнаем оценки от наблюдателей. По итогу Влад получил почти все десятки, кроме двух девяток, Надежду Эдуардовну оценили куда ниже — начала она с десяток, но дальше пошли девятка, две семерки, шестерка и пятерка. А старший Шепс единогласно собрал абсолютно все десятки. А потом перешли к оценкам от экстрасенсов. И начали с Надежды Эдуардовны. Получилось, что первой должна была перевернуть свою карточку с фотографией Перси. И там должна была быть восьмерка, но… — Я хочу изменить оценку, — сходу заявляет Персефона. — Без объявления нынешней. — Пожалуйста, если все экстрасенсы… — начинает Башаров, но бывшая Булгакова перебивает его невозмутимым: — Я изменяю оценку. Без голосований. Марат аж теряется от ее непробиваемости. А ей реально даже приносят маркер и новую фотографию — видимо, побоялись, что проклянет. И тогда Перси являет на камеру… Единицу. Остальные экстрасенсы были более миролюбивы. Девятка от Олега, восемь от Дафны, десятка от Нино, семерка от Марьяны, девять от Кости. — Ну, я просто еще раз подчеркну, — начинает Перси, — что пока я здесь, Сашу никто не тронет. А Надежда Эдуардовна даже не позаботилась о том, чтобы проклятие свое снять. Ну и ладно. Ответка все равно будет. — Фарс, просто фарс, — покачала головой Нино, на все это представление от Персефоны, какая же она… сложная. Как и её муженек. — Я не стала снижать балл Надежде Эдуардовне за её поведение, так как понимаю насколько сложно бывает порой держать себя в руках, — пожав плечами, объяснила Гасанова свод оценку Надежде Эдуардовне, — Хотя не спорю, рядом с Шепсами бывает тяжело… — намекая и на Персефону в том числе, добавила она, — И может быть проблема в том, что Александр знает о её слабых местах и давит туда, провоцируя Надежду Эдуардовну на агрессию? — недовольно покосившись на старшего Шепса, поинтересовалась Нино. Ей очень не понравилось как Саша провоцировал Надю во время испытания, потому что понимала, какого это разгораться праведным огнем от одного простого слова. И ей было искренне жалко Шевченко на этом испытании… еще и подклад в тапочках этих. И вот тут в Саше что-то лопается. Он, все это время обнимавший Перси, в последний раз целует ее в висок, прежде чем отходит со своего места. Его любимый прием — просто начать давяще медленно расхаживать вокруг своего оппонента, но сейчас он делает это даже неосознанно. Кружит коршуном вокруг Гасановой, и даже стоящие рядом с ней экстрасенсы расступаются в стороны. — Знаешь, Нино, я очень долго молчал. Даже слишком долго. Потому что, честно, было не до тебя. Ты слишком незначительна в моих глазах теперь. Но когда это незначительное начинает ещё и тявкать, — он наигранно удрученно качает головой. — Ты строишь из себя праведницу, в то время как тебе ничего не стоит сломать другого человека. Думаешь, ты сейчас страдаешь, потому что осталась одна? Это опять выдает твой эгоизм. Потому что лично мне приходится смотреть на страдания любимого человека, моей жены. И это куда страшнее. Если у тебя были претензии ко мне, мне бы их и высказывала. Могла бы даже по морде мне дать, серьезно. Но избивать того, что заведомо физически слабее? Это очень многое говорит о твоей чести. Дафна аж захлопала ресницами. Она и без того прониклась к Саша уважением в последнее время, но сейчас… Видеть, как он наконец ставит Перси выше самого себя… Это было немыслимо. Она еле удержалась от того, чтобы не зааплодировать. Она молча смотрела на то, как он самодовольно расхаживал перед ней, горделиво вскидывав подбородок и едва держала себя в руках, чтобы не наорать на него благим матом. Но Нино все же молчала, ведь понимала, что сейчас все действует против неё. Потому что для неё гордость и уверенность в себе, это тоже самое, что и агрессия. Но в последний раз, когда Нино проявила агрессию, она потеряла всех дорогих ей людей. Но все же, Нино молчать не собирается. Сделав глубокий вдох и выдох она попыталась отпустить всю накопившуюся злость и ответить спокойно. — Я знаю, что я поступила как тварь и не отрицаю этого. Но я извинилась, и готова извиняться еще очень долго, ведь понимаю что виновата. Она ведь правда не делала это из желания сломать Персефону. Вовсе нет. Просто из неё тогда как-будто разом вышла вся злость и накопившаяся усталость. Нино бездумно поддалась порыву эмоций, и не смогла мыслить холодно. — Одними словами ты не исправишь то, что сделала, — резонно подмечает Саша. — А продолжать строить из себя святую… Немного лицемерно, не находишь? Я вот даже не скрываю, что умею быть крысой. Но ты… Вся такая правильная, что аж зубы скрипят. Костя тяжело выдохнул и покачал головой. Это было неприятно признавать, но… сейчас он был согласен с каждым словом своего некогда недруга. Гецати всегда считал, что свои слова необходимо подкреплять действиями, что о людях обычно судят по их поступкам. Он бросил почти что затравленный взгляд на Нино. Нет, она не заслужила смерти за то, что сделала… Но едва ли ей сможет помочь, если в деле замешано чернокнижие, тем более — такое мощное. Да, внутри него что-то умирало вместе с ней, но Косте было проще убедить себя, что все дело в любви к прежней Нино. Такой, какой он видел ее раньше. И теперь её это задевало. Даже не с позиции вечно горделивой победительницы, а со стороны обычной женщины, которая может быть чувствительна к резким высказываниям в свой адрес. Теперь она открыла в себе и такие стороны личности… к своему сожалению. Ведь теперь она стояла, глотая обиду и чуть ли не плача. И ведь Саша не был неправ. Он говорил гребанную неприятную правду, которую Нино было сложно принять. А вообще легко ли принять тот факт, что ты больше не «правильный» человек? Что твои поступки это что-то отвратительное, что нельзя оправдать. И видимо испытывая это публичное унижение, она медленно приходила к этому. Однако это все еще было пиздецки неприятно. Она ведь даже слов толком найти не могла, лишь сконфуженно отводила взгляд. Да уж, теперь она такой себе пример для подражания. Саша же, заметив, как Нино присмирела, только хмыкает. — И это все? Я ожидал большего от великой Нино Гасановой. Но так даже лучше. Поняла-таки, насколько бесполезно открывать рот в готическом зале. Да и вообще по жизни. И тогда старший Шепс с видом победителя шествует обратно к своей жене, по пути лучезарно улыбаясь Дафне, которая, не удержавшись, показывает ему сердечко пальцами. А как только он оказывается рядом, Перси налетает на него с объятьями. Потому что все это время слушала почти что с открытым ртом и сияющими от восторга глазами. Он же реально… за нее… Ну просто разнес готзал! И зрелище притихшей Гасановой доставляло прямо искреннее удовольствие. — Я тебя люблю, — заговорщическим шепотом заявляет Перси, приподнявшись на носочки, чтобы коротко коснуться губами венки на его шее. И пусть пялятся, блин. Она только за. А потом переходят к оценкам Влада. Перси выкатывает ему десятку — ну не может прицепиться, да и нравится ей Череватый. Снова девятка от Олега, десять от Дафны, десять от Нино, по восьмерке от Марьяны и Кости. — Я так понимаю, это заговор? — интересуется вдруг Башаров. — Марьяна, Константин, топите Череватого? — Ни в коем случае, — с легким кокетством откликается Марьяна. — Просто у гениев мысли сходятся. А Гецати только усмехается и качает головой, чуть лукаво глядя на Романову: — Решила снова стать моей миссис Смит? Она же теперь такая… другая. Вдруг стала как будто бы мягче, да и ей так идет рыжий цвет. Костя никогда не рассматривал ее с этой стороны, но в свете последних событий… Хотя, может, это просто наваждение. Все результат стресса, да. — А ты предлагаешь? — вкрадчиво интересуется Марьяна в ответ. Потому что, на самом деле, да, она-то бы была совершенно не против. Глупо? Да. Но… кто ей рискнет запретить? Тем более, когда сам Костя… не против? А Перси тем временем демонстративно громко прыснула от смеха, потому что где-то в глубине души зародилось шальное желание попросить Дафну активнее распустить эти ее любовные феромоны. То-то Гасанова обрадуется. — Может быть, — сдержанно кивает Гецати, но от улыбки удержаться не может. — Поживем, увидим. А ведь хороша, чертовка. А у Гасановой сердце в пятки уходит, когда она видит, как Костя флиртует с Марьяной. Она чуть ли не задыхается от возмущения и боли. Конечно не такой, как от проклятья Булгакова, но все еще очень острой и не приятной. Душевная боль гораздо больнее. Неужели все совсем потеряно? Романова воспользовалась тем, что ей рассказала сама Нино и решила приударить за Гецати. Ничего не изменилось, она не изменилась. А Костя… он же говорил, что ему не нравятся такие как Марьяна. «Я считаю, что она ведет себя недостойно и провокационно, не более. Мне такое в женщинах не нравится. Лицемерие и изворотливость». Но теперь даже это не так уж плохо по сравнению с Нино? Если они сойдутся, то Гасанова точно с собой что-нибудь сделает. Зачем ей жить теперь? Ради чего? Может правда уйти с проекта? Все обрадуются уж точно. Кто бы мог подумать, что она настолько слабая морально… А Марат тем временем предлагает перейти к оценкам Александра. И, конечно же, его ожидают десятки от Перси, Дафны и Олега, к которым присоединяется еще и Марьяна. Но потом всех добивает включившийся в их компанию Константин, тоже с десяткой… а завершает все Нино с одинокой восьмеркой. — Эх, Александр, — вздыхает Марат, — а жену-то догнать не получилось. — Догнал, — немедленно возражает Перси, — я просто кое-чью оценку официально отменяю. И на этом очередные напряженные съемки завершаются, после себя оставляя для некоторых экстрасенсов еще больше вопросов и тревог.