CHARMED

Наверное, они должны были догадаться. Ну, как минимум Рома со своей повышенной чуйкой на пиздюли. Но они проржали в фотобудке с «Ваше лучшее семейное фото», как черти, а когда до Олега, как до самого умного, дошло, что орет-то Гецати, все уже закончилось… ну, они и забили хуй. Как говорится, наивные летние дети. Поэтому, когда сегодня утром Рома листал канал местной легенды Дарси, который ему показала Дафна, и увидел новый пост, он сначала не поверил. Пришлось открывать без звука, приближать… и вот тогда Соболев и подавился благополучно своим новым любимым напитком — кофе с энергетиком сразу. Олегу пришлось долго бить его по спине, но это был тот самый случай, когда Рома не отказался бы незапланированно помереть. — Че там? — интересуется Олег. Рома косится сначала на Дафну, а потом опасливо придвигает телефон ближе к нему, на всякий случай поднимая его, чтобы Дафна не сразу увидела экран. — Лучше ты сначала посмотри, — заявляет Рома и отворачивается к окну, впервые в жизни преисполнившись настолько, что аж затошнило. А в итоге от случайно снятого кем-то видео, как Гецати несет на руках Перси, у которой вместо лица — мясо, что было видно даже на пиксельном трясущемся кадре, а рядом с ними мечется перепуганный Саша, замутило даже непробиваемого Олега. Провокационная подпись гласила, что это отправили в анонимку, и подробностей сама Дарси пока не знает, но она уже в ужасе. — Мне чет страшно комменты открывать, — заявляет Рома, но все же тыкает на кнопку. И первое, за что цепляется взгляд — вброс какой-то девчонки про то, что ее чуть не задавила лихо выезжающая с территории Стахеева… Нино Гасанова. — Та-а-ак, а вот тут я преисполнился. Олеж, пошли курить. Или бухать… — Запрещаю, — отмахивается Дафна и просто выхватывает у Ромы телефон. И тут бледнеет сама, чисто инстинктивно хватаясь за живот. Это же Перси. Ее любимая сестренка. Дафна переводит ошалелый взгляд сначала на Рому, потом на Олега. Блять. А ведь Перси даже не позвонила ей! Ничего не сказала! — Ребят, поехали, пожалуйста, — задыхаясь, просит она. Конечно, их явление втроем, вероятно, доломает менталку Саши, но состояние Перси Дафна ставит на первую ступень. — Поехали, — соглашается Олег. И вот тут становится почти что неловко — Саша-то ему тоже не позвонил. Хотя ему это явно… нужно было. Олег прогоняет неприятные картинки из головы — даже со своим агрессивным прошлым он боялся представить, насколько это, сука, должно быть больно. Оказавшийся между ними Рома выглядит ужасно растерянным. Он невольно косится на Дафну и ее живот, сомневаясь, что ей стоит это видеть… но жалость к Перси в итоге перевешивает. Всё-таки они уже ушли от своих прежних агрессивных взаимоотношений. — Жалко ее, — неловко протягивает Рома и тащится собираться. И, кажется, он еще никогда так быстро никуда не гнал. Олег за все это время накручивает себя настолько, что едва не выносит дверь, пока Саша не открывает, а потом и сам чуть не сбивает брата с ног, коротко его обнимая. — Мог бы и позвонить, — ворчит Олег, но почти сразу смягчается, уточняя: — Все… плохо? Саша, отстранившись от него, растерянно смотрит на всю троицу, а потом коротко кивает, и так и не понятно, что он под этим подразумевает. Впервые за очень долгое время он смотрит Дафне четко в глаза, выдавливая из себя: — Она в комнате. И сразу младшая из сестер проходит вглубь квартиры, распахивая дверь в темную спальню с плотно зашторенными окнами. Дафна почти падает на постель, заползая к Перси поближе и с широко распахнутыми глазами смотрит на плотную корочку коросты на ее припухшем лице. Касается лица сестры как в бреду, всеми силами стараясь унять ее боль. — Кто, блять, это сделал? — цедит Дафна. — Нино, — коротко откликается Перси, почему-то даже не удивленная внезапному появлению сестры. Но на этом гости не заканчиваются, потому что в комнату успевает пролезть еще и Рома. Валится рядом с Дафной и салютует Перси — та почти выдавливает из себя улыбку, но корка на лице трещит, и она почти сразу шипит от боли. — Не плачь главное, — рассеянно советует Рома. — Очень больно будет. — Не больнее, чем лицом по кирпичной кладке, — пожимает плечами Перси. Как же сложно, блять, оказалось жить без половины лица. Буквально без мимики. — Вот так вот прям смачненько… А еще у меня сотряс. Ну, Костя сказал. — Сотрясы — мое все, — поддакивает Рома. — Хочешь курс по выживанию? — Честно? Сдохнуть хочу, — откликается Перси в ответ. Потому что все еще слишком больно. — Сильно… сильно уродски? А у Дафны все эхом в голове отдается: «Нино». Она шокировано разглядывает сестру и не может не думать о том, с какой же, блять, силой и яростью нужно было действовать, чтобы оставить такое. И в этот момент все уважение, какое Дафна испытывала к Гасановой, не просто падает до нулевой отметки, оно уходит в смачный минус. — Перси, — она притягивает сестру к себе, едва ли не дрожащим голосом заявляя: — Ты самая-самая красивая. Тебя ничем не испортить, вот серьезно. Рома вот готов был поклясться, что Перси не верит. Сам-то тоже был тем еще любителем загонов, который никого в такие моменты не слушает. Зато… обычно помогает переключаться. А у Персефоны для его шуточек как раз достаточно черный юмор. — Эй, Перси. — Она приподнимается даже, когда Рома зовет, хотя от пустого взгляда даже у него все сжимается внутри. — Лови. Недоумевающая Перси всё-таки ловит монетку, которую Рома вытащил из кармана. И даже крутит между пальцами, на что Соболев изрекает: — Сразу в роль вжилась. — В роль страшилы? — хмыкает Перси, и сомнения на тему собственной привлекательности у старшей из сестер уже были слишком очевидны. — Не-е-е. Смотри, ты уже крутишь монетку, у тебя нет пол-лица, тебе осталось только надеть черно-белый костюм и начать говорить о себе «мы»… Сначала он сомневается, что отсылку эта поклонница Марвел поняла. Но потом Перси начинает смеяться. На самом деле, это чертовски больно, только засохшая корочка трескается, и от боли она едва не плачет, хватаясь за пострадавшую сторону лица, но успокоится не может. Даже перегибается через Дафну, чтобы и его обнять — Рома смеется, потрепав ее по волосам. — Рома-а-а-а! — почти пищит восторженная Перси. — Я сейчас помру! — Ну подумаешь, закосплеила Двуликого из DC, че помирать-то сразу? — невозмутимо интересуется Рома в ответ. — Я тебе даже костюмчик подгоню. Разъебешь весь готзал просто в соло. Лучше улыбается и смеется пусть, даже если и больно пока. А то сама себя сожрет. Рома как раз готов был поклоунить. *** После прошлых съемок прошло достаточно времени, чтобы Нино пришла в себя и успокоилась, поэтому сейчас она как ни в чем не бывало зашла в гримерку достаточно громко здороваясь с коллегами. — Всем привет! Однако её приветствие встретила не только звенящая тишина, но и презрительные взгляды так и буравящие её насквозь. На душе вновь заскребли кошки — Костя ведь так и не ответил на её сообщения, а сейчас как назло сидел повернувшись к ней спиной, так еще и ошивался вокруг Персефоны. Но надо сказать, что у бедолаги был действительно ужасный вид. И все это сделала Нино своими руками блять. Гасанова стыдливо опустила взгляд в пол — чисто логически она понимала, что была безумно виновата, но до неё весьма отдаленно доходил масштаб пиздеца, который она устроила. Однако подобная реакция коллег просто пиздецки расстраивала — привыкшая к уважению и восторженному отношению к себе, Гасанова явно не ожидала встретиться со шквалом такого презрения. И оказывается это очень неприятно, когда от тебя отворачиваются люди, а ты даже не можешь с этим ничего поделать! Дафна никогда бы и не подумала, что мир между ними вообще возможен, но, тем не менее, сейчас сидела рядом с Сашей на диване. Оба повернули головы в сторону входа совершенно синхронно и так же и скривились. А ведь Дафна уважала Нино, даже считала своей подругой. И домой к себе приглашала, и на знаковые события своей жизни. Сейчас же не испытывала ничего, кроме тотального презрения. Костя же даже не повернул головы. Внутри все аж содрогнулось, когда он услышал бодрый голос Нино. Неужели она реально будет делать вид, словно ничего не случилось? Эта мысль даже заставляла ее пасть в его глазах ещё ниже. — Перси, — мягко обратился Гецати. — Обезболивающие, которые я советовал, помогают? — Ага, спасибо большое, — криво улыбается Перси в ответ. Отучивать себя от элементарных действий, даже простых улыбок, было сложно, но совсем роботом — как Нино — она быть отказывалась. — Уже меньше болит. Жить буду. Но вот про то, что вчера она превысила рекомендуемую дозировку раза в два, так еще и запивала остатками вина, Косте знать не обязательно. Накрывало знатно. И от боли, и от унижения, и от внезапного пунктика — Перси почти до истерики отказывалась смотреть в зеркало, даже банальные задачи, вроде расчесывания волос, умоляя сделать Сашу. Когда вчера случайно фронталку открыла, так и вовсе чуть телефон не разбила. Какой же жалкой уродиной она себя сейчас считала. И все же, иронию Ромы оценила. Помогло… взбодриться. Так что в готзал она заявилась реально в черно-белом костюме, как тот самый Двуликий, собрав с помощью Саши волосы в хвост для большего пафоса. И все же, лучше морально от этого не стало. Зато немного взбодрилась. — Только Марата жалко. Откачивать сейчас придется, — демонстративно громко заявляет Перси, не обращаясь к кому-то конкретному. — Я же молчать не буду. Из-за слов Персефоны у Нино вдруг появилось чувство необъяснимой тяжести и постоянного волнения. Она же понимала, что бывшая Булгакова молчать точно не будет. И может оттого и переживала? Боялась, что видимо в этот момент её репутация окончательно рухнет? Ей же даже защищаться толком нечем — у неё спросят почему он так жестоко обошлась с ведьмочкой, а Гасанова не сможет даже вразумительно ответить почему так поступила. Ведь реальная причина её срыва была настолько незначительной, что если об этом кто-то услышит, то точно примет Нино за сумасшедшую. Однако вскоре тревога Гасановой сменилась на необъяснимую злость. А точнее ревность…у Нино аж руки дрожать начинали от картины представляй перед ней. Было очень тяжело смотреть на то, как аккуратно Костя поглаживает Персефону по плечу, или сочувствующее приобнимает её. Гасановой просто выть хотелось! А ярость начинает накапливается в крови. на щеках появляется красноватый оттенок, руки сжаты в кулаки. Блять. Нужно успокоиться, нужно сука успокоиться, чтобы ни на кого не наброситься снова. Господи ей точно нужно к психиатру, чтобы там полечили её беды с головой. И вскоре им действительно объявляют о начале съемок, приглашая непосредственно в готзал. Сразу после того, как экстрасенсы оказываются внутри, появляется Марат… и хватается за сердце, стоит ему только увидеть лицо Перси. Спасибо, дядь, она и так знала, как ужасно это выглядит, но в обморок Башаров почти что упал самый первый. Что-то темное, темнее, чем все их семейные бесы, скреблось внутри. Лучше бы, блять, она одержимой была. Лучше бы реально с одними демонами возилась, а не от собственной раздолбанной психики с ума сходила. — Персефона! — восклицает встревоженный ведущий. — Что с вами произошло? Это ужасно! Согласна, ужасно, что пиздец. — Меня избили, — почти что как ни в чем не бывало откликается Перси, хотя у самой холодок по спине пробежал. — «Нас избили», сказала бы я, если бы мы сейчас были во вселенной комиксов. А Рома-то прямо требовал разговаривать о себе через «мы». — И что за ужасный человек это сделал? — немедленно вопрошает Башаров, на что Перси сходу откликается невозмутимым: — Это была Нино. Давно хотела же. Дорвалась. А Нино в ответ на это лишь тяжело вздохнула и опустила взгляд в пол. Она понимала, что они начнут это обсуждать, но чтобы так сразу? Женщине в этот момент хотелось от стыда сквозь землю провалиться, а когда Марат перевел на неё осоловелый взгляд, так Нино вообще хотела умереть и не воскресать. — Нино, это правда? То, что говорит Персефона? — наигранно… или хотя вполне искренне удивленно спросил Башаров у притихшей Гасановой. — К сожалению, правда, мне искренне стыдно за свое поведение, и я бы хотела публично принести Персефоне извинения, — поднимая стыдливый взгляд на бывшую Булгакову, ответила Нино. Если бы у неё была возможность хоть немного смягчить свою участь перед зрителями, то она попытается ухватиться за эту возможность. Первой инстинктивной реакцией Перси было просто показать ей средний палец. Можно было наорать, что-нибудь сострить, съязвить, но… вот сейчас у нее совсем нет слов. Горло как будто сжимает тяжелая рука, а пострадавшую половину лица печет, словно это снова свежая рана. — Ты протащила меня лицом по кирпичам. У меня ебанное сотрясение. Порвала рубашку. Чуть не сняла скальп. Спасибо, блять, что хотя бы глаз на месте. Окей. Перси бы хотела сделать вид, что она — сама невозмутимость, хладнокровность. Но против воли ее уже начинает трясти то ли от злости, то ли от обиды. «Мне стыдно». «Принести извинения». Это нихуя не решает проблему! — А еще я теперь ненавижу себя, потому что ты меня, блять, изуродовала. Я в зеркало смотреть не могу. И не буду. А лучше — вообще их дома перебить. Якобы для благих рабочих целей. — Поэтому ты идешь нахуй со своим стыдом, — почти философски изрекает Перси. — Ты для меня умерла. Как и я для себя. У Гасановой все органы внутри заявязались в болезненный узел от того ненавидящего тона, с которым ей ответила Персефона. Наверно именно в этот момент женщине стало действительно стыдно за свое поведение, и от осознания того, насколько она провинилась Нино все её лицо побагровело, а внутренности скрутило спазмом. Во время прилива своей агрессии она совершенно не подумала о последствиях, о том, что именно может случиться с Булгаковой после этого. Она совершенно не подумала о том, что у неё могут остаться шрамы от встречи со стеной, и это просто ужасно. В этот момент ей хотелось, чтобы именно её протащили лицом по ебаным кирпичам, и чтобы вместо моральных терзаний она испытывала физическую боль. По итогу оценки телезрителей объявляли почти что в звенящей тишине. Марьяна получила рекордные восемь и шесть, после которых чуть не умерла от счастья. Надежда Эдуардовна дебютировала с оценкой семь и пять, от которых все равно осталась не в восторге. Зато Косте зрители поставили аж восемь и девять, единогласно признав его лучшим в выпуске. — Костя крут, объективно, — даже улыбается Перси. Сказал бы ей кто не так давно, что она будет нахваливать Гецати, не поверила бы. Но… жизнь умеет неплохо так удивлять. А следующими на испытание отправляются Дафна, Олег и Влад. Перси коротко прощается со всеми тремя, хихикает с Череватым, и уже собирается уйти в гримерку, когда ее вдруг ловит за руку Марьяна. — Эй, Перси, тут такое дело… — Кажется, даже Романова выглядела смущенной. Или просто недоумевающей. Или растерянной. — За лето у меня появился ученик. Бывший чернокнижник. И он очень хочет поговорить с тобой об этом. Возьмешься? У нее по спине пробегает нехороший холодок. Бесы рядом зловеще хохочут, и Перси буквально чувствует, как ее волосы снова наматывают на кулак. У нее теперь это только с ним ассоциируется. — Его зовут Арти? — хрипло переспрашивает она, и Марьяна кивает. Перси с трудом сдерживает приступ тошноты. Выбился, блять, в люди. Встречи теперь ищет. Папины откаты замучили? Или тоже стыдно стало? — Вы знакомы? — интересуется Марьяна, и Персефоне кажется, что она догадалась. И теперь сочувствует. Ну так… чисто по-женски, не от большой любви. — К сожалению, — сипит она в ответ и нервно проводит ладонью по изуродованному лицу. Блять, нет. Вот тут ничего говорить даже не будет. Пусть учится. Преисполняется, блять. А то усиленнее встречи искать будет. Ну и… Марьяну же зацепил чем-то. — Скажи ему, что он может просто пойти нахуй. Если рискнет подойти — будет «не просто». И сбегает быстрее, чем Марьяна успевает вообще что-то спросить. В гримерке ждал Саша — Перси бросается ему на шею и почти трясется то ли от злости, то ли от… страха. — Арти теперь стал учеником Марьяны и ужасно хочет пообщаться со мной про чернокнижие, — глухо шепчет она. — Такое ощущение, что мне проще вообще из дома не выходить. Сплошной пиздец. У Саши аж в глазах темнеет от таких новостей. Он прижимает жену ближе к себе, стараясь успокоить ее своими чуткими прикосновениями, хотя у самого внутри пожар. Почему у них теперь не жизнь, а американские горки? Потрясение за потрясением. — Мы и близко ублюдка к тебе не подпустим, — почти клянется он, целуя Перси в макушку. — Ты же знаешь, что на твоей стороне буквально все? По факту, это должно было ее успокоить. Редко когда получалось так, что на стороне Персефоны было больше одного близкого человека, и надо было хоть как-то цинично этому порадоваться. А ей не радостно совсем. Даже после открытого унижения Нино Перси не испытала никакого удовлетворения. И всплески нездорового смеха сменяются приступами абсолютной тоски. И вот сейчас ей как раз хочется… то ли разрыдаться, то ли напиться. Но первое точно нет — больно будет. Значит настало время вина. — Я знаю, — совсем не убедительно откликается Перси, отстраняясь. А внутри бесы плоть разрывают, и она покорно им дает это делать, не сопротивляясь. У нее, на самом деле, даже сил нет какие-то пакости кому-то делать. — Поехали домой. Я устала. И ладно бы только физически. Морально перегореть оказалось страшнее. *** — Ну что, Дафнюшка, вот мы вновь и встретились, — смеется Влад, стискивая ее в объятиях у заказного автомобиля, и кивает на Олега. — Интересный состав получается. Правда, по-моему одного звена не хватает. Конечно, Череватый намекает все на то же свадебное зрелище. Кому-кому, а ему точно уже этот мир понятен. Он не дурак, помнит ещё чертов «бэби шауэр», когда Дафна скакала вокруг двух побитых мужиков. Время идет, ничего не меняется. И он даже не осуждает — просто преисполняется. И вот они уже сидят в машине, что должна отвезти их в подмосковную Дубну. Дафна, сидящая по центру, как всегда полулежит на Олеге. И ей, признаться, как-то тревожно — ощущение странное, непривычное, будто за ней наблюдают из каждого темного угла. Паранойя какая-то, не иначе. — У вас есть какие-то предчувствия перед испытанием, может, снились какие-то особые сны? — как всегда, задаёт свои вопросы администратор. — Мне снились церковные кресты, — вздыхает Дафна. — Неприятно и холодно было. Даже… Даже к мужьям пришлось прижаться плотнее, потому что во сне начали стучать зубы. Это странно, потому что обычно она никогда не ловила подобные трипы перед испытаниями. Просто призывала Афродиту, выполняла свою работу и… все. А в этот раз прям мороз по коже. — Кстати, о церквях, — подхватил Череватый, раскрывая чемоданчик со своими атрибутами. — Смотрите, шо есть. И давай демонстрировать разные травы, бинты с покойников, в конце концов, раскладывая саван прямо на их коленях. Дафна хотела было воспротивиться — ей, как беременной, не стоит сталкиваться с черной энергетикой, но вдруг… Вдруг она ощущается неожиданно родной. Она всегда была далека от чернокнижия, несмотря на то, как им увлечены отец и сестра, но вот сейчас впервые почувствовала истинную незримую связь с бесами. Аж вздрогнула, когда по спине пробежали мурашки. Путь не занял много времени, но по мере приближения к точке назначения странное беспокойство лишь нарастало. Попрощавшись с Олегом и Владом до консилиума, Дафна чувственно поцеловала мужа и направилась в квартиру, где ее, однако, ждал очень большой сюрприз. Едва войдя в гостиную, она застыла на месте, глупо хлопая ресницами, при одном взгляде на родное лицо. По факту, сюрприз должен был состояться только в следующем выпуске, но Рома, когда ему слили информацию о тройках, едва не разрыдался в редакции, требуя ехать именно с Шепсами и Череватым. Они даже всерьез засомневались на тему его ментального здоровья, но Рома рыдал — ну надо ему, и все тут. И дорыдался. И сейчас, благополучно стащив из шкафа Олега легендарную толстовку «Magic dealer», в которую спокойно влез бы еще один Рома, Соболев стоял с улыбкой от уха до уха, сияя. Естественно, одна эта улыбка и горящие от восторга глаза — ну он в живую-то работу Дафны еще не видел! — уже выдавали его с головой, но Рома все равно выдал пиздец какое официальное: — Добрый день, Дафна, меня зовут Роман, я новый ведущий «Битвы сильнейших». Попробуйте рассказать что-нибудь об этой квартире. А сам уже, блять, сыплется — серьезно, ему сказали сильно не светить своими знакомствами, но при одном взгляде на Дафну голова у Ромы отключается. И отдельно он счастлив из-за того, что удивить-то все-таки получилось. Не зря столько времени в загадки играл. Но Рома все-таки не был бы собой, если бы играл только по правилам. Так что, пока операторы бегают, меняя ракурс, и фокус временно направлен не на него, он успевает послать Дафне воздушный поцелуй. Ей очень сложно сохранять спокойствие, когда она-то знает, что ещё сегодня утром стояла перед ним на коленях в душе. Дафна даже почти краснеет, успевая лишь подумать о том, какой Рома дурачок — очевидно, что после этого выпуска на него толпой начнут подписываться фанаты, а там буквально весь «инстаграм» в ней, блять. — Добрый день, — тем не менее, в том ему отвечает она. — Очень приятно познакомиться. Поздоровавшись с наблюдателями, Дафна приступает к работе, а тревога только растет. — У вас икон много, — хмурится она, а ведь раньше ее это совершенно не смущало. Потому ее ведет сразу на деревянный балкон. Проходя мимо Ромы, она не удерживается от того, чтобы незаметно ущипнуть его за бок. Конспиратор, блин. И вот тут Дафна тормозит. Она ведь даже ещё не призвала Афродиту, а уже… уже в ушах нарастает гул загробного шёпота. Несмотря на солнечную погоду, из каждого угла к ней стекаются густые, маслянистые тени, клацающие острыми зубами прямо у ее лица. Дафна вертит головой, хватается пальцами за виски, отшатываясь назад и врезаясь спиной в стену. И это ее реально пугает. — Ром… — жалобно зовёт она, а у самой сознание уплывает все дальше и дальше. — Блядство, вырубите камеры, — шипит Рома, бросаясь к ней. И все равно, вездесущий Коля, с которым Соболев уже успел закорешиться, пока они снимали, как он офигевал от истории героев, успевает зацепить, как Рома крепко обнимает Дафну, прижимая к себе так, как будто мог защитить от целого мира. На деле — он в ужасе, потому что понятия не имеет, что делать. Только тащит к дивану, чтобы увести подальше от гребанного балкона, рядом с которым ей поплохело, и усадить к себе на колени, позволяя на него почти лечь. Прижимает ближе, гладит по бокам, целует в висок, в покрытый болезненной испариной лоб… Администратор, уже собравшаяся позвать Олега, жестко преисполняется, потому что ее к такому не готовили. Роме поебать — он от эзотерики далек максимально и может только догадываться, что увидела Дафна. Но он и правда ужасно хочет помочь. И тогда Рома чувствует… холодок. Так было всего однажды — когда Перси решила его «закодировать». Перси, которая едва не ядом на него плевалась, когда Рома в шутку предпринимал попытки ее перекрестить. И хотя он элементарно понятия не имеет, в правильную ли сторону это делает, да и от веры далек максимально — хотя Дафна все еще настаивала, что он будет крестным Марка, — Рома, продолжая баюкать девушку в своих руках, трижды ее перекрещивает, надеясь, что хоть как-то сможет отогнать местную нечисть. — Мне позвать Олега? — настаивает администратор. — В жопу Олега, — рычит Рома в ответ. И отмахивается от нее, касаясь губами виска Дафны, и шепчет, чертовски страшась не услышать ответ: — Ты со мной? Забери всю мою энергию, если надо. Или… И не ебет, что «или». Просто за нее страшно почти до истерики. Но пока Рома держится — тоже ради Дафны. — Да, я с тобой, — кое-как шепчет она в ответ, хватая его за руку, чтобы переплести пальцы. Так, действительно, становится сразу спокойнее. Но энергию его Дафна забирать не будет. Никогда. — Просто… побудь со мной. Сердце потихоньку возвращает нормальный ритм, и она даже может прислушаться к тому, что ей говорят сущности. А они… зовут по имени ее пока ещё нерожденного сына. Так вот, в чем дело. Отец все это время был прав, полагая, что его внук станет чернокнижником. Дафна поднимается с дивана, нехотя отлипая от Ромы, и снова устремляет взгляд на балкон. Теперь она чувствует. — Здесь демон, — с уверенностью заявляет ведьма. — Именно демон терроризирует вашу семью. Он принимает обличие знакомой вам мертвой женщины… Натальи? Сегодня Афродиту можно не звать вовсе. Дафна ходит из стороны в сторону, стараясь изо всех сил отбиваться от когтистых лап, тянущихся к ее животу. Она сильная. Она справится. — Церковь… Она умерла у церкви. Бес ее довел. Наталья надеялась спастись, но он оказался сильнее. И теперь явился к вам, чтобы питаться. А ею притвориться проще всего. А сама переводит взгляд на растерянного Соболева, вымучивая из себя улыбку, словно не может свалиться в обморок с минуты на минуту. А Рома и правда растерян абсолютно. Ему одновременно и ужасно тревожно — они были знакомы с ее восемнадцати, и все это время видения с бесами были прерогативой исключительно Перси, — и при этом он был в таком абсолютном восторге, что готов был Дафну прямо сейчас расцеловать. Или пищать. Или рыдать. Или все сразу — пока не решил, ведь ей было достаточно просто открыть рот, чтобы он уже задохнулся от любви. Правда у съемочной группы окончательно случится инфаркт… — И… что с этим делать? — неловко прокашлявшись, интересуется Рома. Ему выдали целый список вопросов, с которыми можно приставать к экстрасенсам, но он благополучно забыл все, стоило только появиться Дафне. Да и вообще, признаться, ему на испытание уже вселенски поебать было. Рома просто трется рядом с ней, слишком близко, почти прижимается к Дафне, но все ради того, чтобы придержать в случае, если упадет. А по ней видно, что упадет. И он опять ловит ее взгляд, почти умоляя — забери мою энергию. Она же отдавала ему свою, когда ему было плохо. Ей сейчас нужнее. А ему… ему ничего для нее не жалко. — Беса можно изгнать, — выдыхает Дафна, все еще противясь его умоляющим взглядам. — Но я честно признаюсь, что никогда этого не делала. Хочу обсудить возможность ритуала с Олегом и Владом на консилиуме. Но потом все же беспомощно хватается за локоть Соболева, когда в глазах в очередной раз темнеет. Бес так и облизывается на нее, готовый заживо обглодать ее кости. Но Дафна все еще стойко держится, прося лишь: — Отведи меня на улицу, пожалуйста. — Но следующий экстрасенс… — протестует все та же администратор, на что Рома только закатывает глаза, флегматично изрекая: — Да я же тебе говорю, в жопу этого Олега. Я разберусь, не переживай. И улыбается так обезоруживающе, что бедная девочка преисполняется уже окончательно и, смущенная, отворачивается. Довольный тем, что устранил проблему, но даже не почувствовавший ничего из-за ее влюбленного взгляда Рома сообщил героям, что как только он вернется, они обязательно могут поделиться впечатлениями, и потом выходит с Дафной на улицу, приобнимая ее за талию. К счастью, машины с Олегом еще не было — Дафна справилась слишком быстро, но Рома в ней и не сомневался. Так что сейчас, пока еще есть возможность, он падает на ближайшую лавку у подъезда, тянет Дафну к себе на колени и обнимает. Удержаться, правда, не может — касается губами за ухом, прокладывая дорожку поцелуев по линии челюсти. — Ну ты чего такая вредная, а? — почти мурлычет Рома, где-то в глубине души надеясь, что у него получится поделиться силами как-нибудь само по себе. — Это ж ты меня куснула, а не я тебя… А я же знаю, что ты никаких бесов и не видела никогда… знаешь, как я испугался? До сих пор пульс в ушах стучит. А Дафна млеет и млеет. Вот сейчас ей становится по-настоящему спокойно. Она сразу расслабляется, а от его слов и поцелуев по спине бегут мурашки, заставляя ее прижаться к нему лишь сильнее. Он мог заставить ее почувствовать себя дома даже на одном из самых ебаных испытаний. — Ром, — шепчет Дафна ему на ухо. — Ты себе не представляешь, как я рада, что ты тут. Я же теперь ни на одно испытание не поеду, если ведущий не ты. И плевать, что его ждут в этой проклятой квартире. Дафна всегда теряет голову, когда Рома так близко. — Так я уже выпросил, вообще-то! — смеясь, признается Рома. — Мне Илья на свадьбе предложил, и я такой «у-у-у, прикольно». А потом прихожу и такой «ну бля-я-я, дайте Шепсов». А они такие «много хочешь», а я короче на колени и давай рыдать… Вот в этот момент они преисполнились, и теперь я официально на все ваши испытания гоняю. И продолжает уже больше машинально гладить по спине, не зная, кому сейчас это больше надо. И хочется такой… прилипалой жесткой быть. — Ну, ладно, на твои. Олежа все еще меня нервирует. А без тебя я дома депрессовать точно буду. Без тебя дома вообще… никак. Но! Кое-что его все-таки волнует. И Рома ластится сам, обманчиво обжигая дыханием шею, чтобы протянуть: — Ты мне ничего не рассказываешь про эти трипы, вредина. И за это тебя ждет стра-а-ашное наказание. И совсем легонько прикусывает мочку ее уха. Дафна ведь абсолютно безоружна перед ним — и Рома, блять, должен бы уже это знать. Она шумно выдыхает, прекрасно понимая, к чему все его действия ее приведут. Они же, сука, всегда были очень изобретательны, даже чересчур. — Останови-и-ись, — задыхаясь, умоляет Дафна. Слаба, слаба, так чертовски слаба. И ведь все ее реакции на него абсолютно честны и искренны. Почти ангельски возвышенны. Здесь дело далеко не только в плотских желаниях — ее душа цепляется за его душу просто любыми возможными способами, а тела их просто слишком слабы. И теперь уже Дафна сдается и не может не поддаться сладкой игре — оставляет чувственный поцелуй на губах Ромы, слегка покусывая и посасывая его нижнюю губу, пока ноготками до мурашек вычесывает его затылок. Знает же прекрасно, как и что он любит. — Это я «остановись»? Это я «останови-и-ись»? — почти задыхается Рома. А самого аж потрясывает, на самом деле — не может просто. Ну и… — А я не остановлюсь, знаешь же? И пусть весь мир подождет. А он, в принципе, и подождет. Рома, блять, занят. Уважительная причина. Так что он прижимает ее еще ближе к себе, сокращая расстояние так, что самого в жар бросает. И припадает к шее, но вместо того, чтобы поцеловать, ужасно медленно скользит по ней языком. А потом чуть прихватывает зубами кожу на сгибе шеи, прежде чем, обжигая горячим дыханием влажную кожу, протянуть: — Я очень не хочу останавливаться. Даже несмотря на то, что ты вредина. Нет, он точно хочет, чтобы она сошла с ума. Они же, блять, на лавке во дворе сидят. Неподалеку припаркованы авто съемочной группы, в любой момент чертов Коля может выйти покурить. А Рома придумал облизать ей шею, прекрасно зная, что она потечет, как сучка. Ахуительный план. Здорово вообще. И вот теперь уже Дафна нетерпеливо ерзает у Соболева на коленях, ощущая волну абсолютно неуместного предательского жара. — Можешь винить себя в том, что у меня совершенно отсутствует навык самоконтроля, — уведомляет она, а сама крепко сжимает пальцами его плечи, чуть их массируя. — О-ой, а минусы будут? — как ни в чем не бывало интересуется Рома. И даже не пытается сделать вид, что у него все-таки есть совесть. Но тогда случается то, что вообще-то и должно было случиться. Из подъезда высовывается голова Коли, и, судя по хитрой ухмылке, можно было сделать вид, что он сразу же преисполнился. И черт знает, работала ли камера или нет, но даже если он все потом в сеть сольет, Рома ни о чем не пожалеет. — Тащись обратно, скоро начинаем! — окликает его оператор, и Соболев картинно вздыхает, прежде чем снова припасть к губам Дафны, а потом, уже отстранившись, поинтересоваться: — Можно я не буду делать вид, что хоть о чем-то жалею? — Ты реальный злодей, — качает головой она в ответ. Но хотя бы мозги немного на место встают, да. И от чертовых трипов избавилась. Дафна с сокрушенным вздохом поднимается на ноги, поправляя юбку платья, когда на горизонте как раз появляется Олег. Хорошо, что успели пересечься. Она подходит к нему молча и просто утыкается лбом в его грудь. Тяжело. И дыхание никак не восстанавливается. — Зацени сюрприз, — усмехается Дафна, подразумевая оставшегося за ее спиной на скамейке Рому. — Скучал по мне? — не без иронии интересуется Рома. Хотя вот сейчас, пока Олежка обнимал Дафну, внутри что-то как-то… кольнуло даже. Потому что обидненько немного. Он — муж официальный, и если бы они реально сейчас решили переспать прямо тут, никто бы и слова не сказал. А у него-то такой роскоши нет. Не то что бы Рому это как-то останавливало, но обидненько. Олег сначала и не понял, какого черта он тут делает. А потом, когда дошло, тоже вздохнул с наигранной обреченностью. И сам при этом честно старается делать вид, что не думает про то, чему он сейчас косвенно помешал. — Я догадывался, кстати, — делится Олег, на что Рома тут же возражает: — Не мог ты догадаться! Ты не настолько умный еще. — А ты опять включил ревнующую обиженку, — мгновенно парирует Олег, потому что по этому лицу с субтитрами все было понятно. — Ну конечно. На меня уже все, кто только мог, глаза закатили, что я обнимаюсь с женой самого Олега Шепса, — фыркает Рома. — Хотя очевидно, что у меня прав больше. Дафна тяжело вздыхает. Главное, чтобы опять не перешли в режим петушащихся самцов. — Вы тоже можете обниматься, просто напоминаю, — пожимает плечами она, а потом все же прыскает со смеху, вспоминая недавний инцидент: — Если Олежа не будет перебарщивать с экспериментами. И приподнимается на носочки, чтобы оставить на губах Олега легкий поцелуй с пожеланием: — Удачи на испытании. Надеюсь, у тебя оно пройдет полегче, чем у меня. Возвращается к Роме, целуя и его уже с напутствием: — А ты проследи за всем, окей? Не нравится мне эта бесовщина… — Какая еще… — начинает было Олег, но Рома не дает ему договорить, деловито подхватывая под руку. — А я тебе ничего не расскажу, потому что мне тоже ничего не рассказали. Все, погнали. И сначала все даже идет более-менее хорошо. Олег сыплет увлекательнейшими фактами, опережая вообще все возможные вопросы Ромы. А в какой-то момент он тоже предпринимает попытки залезть на балкон, даже выходит на него… И вот тут все стало уже плохо. Олег долго сидит на балконе с зеркалом, а потом бьет его. Рома напрягается уже здесь — он-то видит, что руку Шепс разрезал знатно. Но потом он этой окровавленной ладонью касается лица, и дело внезапно переходит в ебанный хоррор, которых Рома боялся до истерики. Весь окровавленный, при этом активно истекающий кровью Олег ломился с балкона в квартиру, не своим голосом умоляя его впустить. Или требуя. Операторы попрятались по стенкам, отец семейства еще пытался сдержать медиума, взывая к бывшей жене, потому что поверил, что это именно призрак. Рома же чувствовал себя… еще более беспомощным, чем обычно. Буквально, блять, в ужасе. Сначала — Дафна с бесами. Теперь — Олег, истекающий кровью, в которого влезла какая-то херня. Версия с призраком уже кажется не жизненноспособной, да и Дафне Рома, конечно, верит больше. А Рома — буквально самый бесполезный в обеих ситуациях. — Он же сейчас в обморок упадет! — восклицает дочь главных героев, а Рома глухо интересуется: — Есть святая вода? Потому что он просто не знает альтернатив, что еще делать. Бутылку находят мгновенно. Рома щедро плещет чудесной водичкой в окровавленное лицо Олега — и тот, блять, даже рычит все таким же чужим голосом. Бросается дальше по балкону, опасно перегибается через перила, кашляет — Рома выскакивает следом, хотя на деле страшно. — Давай, блять, Олеж, ты мне нужен тут, — почти шепчет Рома, кладя руку ему на спину, как будто вообще мог удержать в случае чего, и щедро поливая сверху гребанной святой водой. Лезут наблюдатели, администраторы, съемочная группа — Соболев срывается, огрызаясь: — Блять, ну не лезьте же! На самом деле, это правда… убивает. Буквально — твоим близким плохо уже по очереди, а ты вообще ничего не можешь сделать, кроме как просто быть рядом. Кажется, помогло обоим, но у Ромы в ушах звенит так, как будто бы его опять головой приложили. — Я здесь, — в какой-то момент хрипит Олег. Бутылка вываливается из мигом ослабевших пальцев, у Ромы на руках тоже — разводы чужой крови, а он как-то неосознанно даже убирает мокрые волосы с лица Шепса, предлагая: — Сигу? Олег соглашается, даже и не задумавшись. Но первым делом Рома несется за бинтами. Все той же администраторше подходить запрещает, сам торчит на балконе с Олегом, перевязывая ему ладонь, пока здоровой рукой Шепс держит сигарету. — У тебя руки трясутся, — в какой-то момент подмечает Олег. — Это после таблеток, давно так, — отмахивается Рома. А на деле руки трясутся от ужаса. И состояние такое, как будто его стошнит скоро. Сердце колотится, как сумасшедшее, и хочется то ли разрыдаться, то ли закурить, то ли стены бить — потому что Рома, блять, буквально самый бесполезный человек. Потому что человек именно. И он возвращается к тому, что Дафне тоже помочь не смог, а скорее она сама справилась, и… Ему плохо. Правда. Прямо… очень как-то. И как будто даже стыдно. И вина какая-то вылезла. И злился сам на себя. Все сразу. — Ром, — окликает его Олег, но Соболев отмахивается в ответ, поднимаясь на ноги и отходя к другому краю балкона. Шепс уже как будто готовится ловить. — Не ссы, нормально, — заверяет Рома поспешно. — Иди лучше. Они тебя ждут. Я сейчас покурю тоже и приду. Но планы меняются быстро, потому что та самая администратор все-таки выдает гениальную идею — она зовет обратно в квартиру Дафну, сообщив, что ее муж поймал еще более жесткий трип. И вот снова — оставила их одних, и произошел пиздец. Дафна почти пролетает через проклятую квартиру на балкон и сама кожей ощущает присутствие беса. А потом видит кровь… Весь пол в густых каплях крови, у Олега разводы на лице, у Ромы — на руках. Ей реально становится дурно. — Олеж, Олеж, — причитает она, беря его лицо в ладони. И прям чувствует… чувствует липкий дымчатый след на его энергетике, и саму буквально трясет. Эпичное возвращение в «Битву», ничего не скажешь. Дафна концентрирует все свои силы, чтобы хоть как-то отмыть эти чернющие следы с его ауры, и у самой голова кружится и кружится. Дафна впитывает чернь в свои руки, ощущая, как яд струится по венам, и слюнявые пасти вновь облизываются у самого ее лица, когда она бесконтрольно оседает на пол. Олег притягивает ее к себе, обнимая руками и ногами сразу, как будто окружая жену своеобразным щитом, сам тоже отдавая часть своих сил. И чувствует же, что энергия вокруг него именно враждебная, противоестественная, не призрачная, но головой поверить не может, что вообще мог так легко впустить в себя беса. И при этом никого не убить. — Это пиздец, — выдыхает Олег, невпопад целуя Дафну в макушку. — У меня еще ни разу такого не было. И даже не помнил же, с чего вообще ритуалить начал. У него все еще были сомнения на тему того, бес это или призрак, но в целом — такие подселения Олег обычно старался не допускать. Вот и сейчас опыт получился сомнительный. — Зато меня искупали в святой воде, — криво усмехается Олег, поднимает голову… и только сейчас обнаруживает, что Ромы на балконе уже нет. Она гладит его по спине, сообщая: — Я тебе потом тоже расскажу кое-что об этом испытании. А затем Дафна инстинктивно оборачивается следом, и, блять, да. Соболева нет. Выругавшись сквозь зубы, она выныривает из объятий Олега, сразу отправляясь на поиски. Обходит всю квартиру, в тревоге распихивая максимально недоумевающих членов съемочной группы, и, не обнаружив его здесь, выходит на улицу. Пропажа оказывается все на той же лавке в жестких тильтах. Сидит, курит, драматично смотря вдаль. Дафна вздыхает и забирает сигарету из его рук, тут же вновь усаживаясь к нему на колени. — Ну, Ромочка, ты чего? — ласково спрашивает она, по-детски целуя его в нос. — Я с тобой тоже не разговариваю, если что, — заявляет Рома, как будто не делает сейчас буквально… это же. — Ты вредина. А он уже не то что преисполнился, он буквально возвысился. На руках остались разводы крови Олега, и Рома бестолково ковырял кожу, будто это могло хоть как-то помочь. В квартире — ебанный бес, на которого среагировали оба дорогих ему человека. Более того, пока им обоим было плохо, Рома ничего не мог сделать, кроме как суетиться рядом. Ну и… Как сам Олег терпит, пока Рома липнет к Дафне, Соболев не представлял. Потому что его самого это, блять, задело сейчас. Ебанный эгоцентрик, который хотел, чтобы все внимание мира принадлежало ему. Поэтому и сбежал демонстративно, только дверями не хлопнув. То есть, он лип к Дафне, лип к Олегу, но когда они были вместе, внутри все разрывалось от ревности. А, ну и блять. Он чисто прозаически испугался за них обоих сразу. По итогу, ему реально было плохо. Морально. От всей этой какофонии разных чувств внутри. Так что Рома трагично вздыхает, откидывая голову назад… И Дафне было вовсе не обязательно знать, что вот сейчас, в нервяке, ему в первую очередь захотелось совсем не сигарет. А она тяжело вздыхает. Начинается. Слишком хорошо знает Рому, блин. И вот раньше, в период, когда они в любой непонятной ситуации просто кидали друг друга в бан, Дафна, может быть, и начала бы манипулировать в ответ. Могла бы начать, мол, ну, раз не разговариваешь, то давай уйду. Но не сейчас. Только не после того, как они несколько месяцев думали, что потеряли друг друга безвозвратно. Поэтому теперь Дафна просто растекается на нем и, утыкаясь носом в шею, выдыхает: — Хорошо. Можешь не разговаривать. Я все равно никуда не уйду. Хватает Рому буквально на пять минут. В голове слишком много мыслей, переживаний и вообще чувств, за которые он не может зацепиться. А пока жрал таблетки, было… пусто. Кроме последнего раза, когда его страшно перекрыло при приехавшей Оле. Оля, блять. Он же даже все это время с ней не разговаривал. И вообще вспомнил чисто случайно сегодня. И вот сейчас это почти что добивает — Рома шумно выдыхает, с трудом удержавшись от того, чтобы не спрятать лицо в ладонях. Ебанный пиздец. У него с час назад все хорошо было. Почему сейчас-то перекрыло? — Ладно, прости, — неловко просит Рома, рассеянно гладя ее по спине. — Я что-то приуныл немного. А сам старается на Дафну и не смотреть, чтобы случайно не поймать ее взгляд. У него… получается, за вычетом того, что выкинула Оля, еще около двадцати таблеток. Это было единственное, за чем далекий от математики Рома еще следил. Но… нет. Блять, нет. Ну не может же он опять… или может… Блядство. Не может! Только… хочется… — Блять, тут холодно? — вдруг невпопад интересуется Рома. Дафна хмурится, пытается посмотреть ему в глаза, а он то и дело их отводит. И вот сейчас ей становится реально тревожно. Весь пиздец сегодняшнего дня тяжким грузом валится на плечи, и окончательно добивает мысль о том, что Рому, похоже, капитально так кроет. — Нет, не холодно, — с подозрением тянет Дафна. Хотелось уже скорее уехать домой. И теперь ей стало беспокойно оставлять Соболева одного. Он буквально самый наименее самостоятельный из них троих. Но… Из подъезда как раз выходит Олег. Дафна вздыхает, понимая — скоро заявится Череватый, и уходить уже реально пора. — Ром, пожалуйста… — просит она, сама не понимая о чем конкретно. — Я тебя очень-очень люблю. И оставив на его губах ещё один поцелуй, поднимается на ноги. — Отвечаю, сосудом для беса не стану, — почти что невозмутимо отшучивается Рома в ответ, потому что, да, для полного счастья не хватало только этого. И самое паршивое, что он-то тоже знает этот тон. Дафна переживает. Сомневается. Рома сам в ней — никогда и ни за что, но в себе… за него все говорит уже то, что он на полном серьезе начинает продумывать, когда и где нажрется. Ему за генерирование таких схем давно можно было докторскую дать. Лучше бы и дальше одни энергетики жрал. Или «ментос» какой-нибудь. Да что угодно, чтобы только перестать быть таким конченным. — Будете тут вдвоем… — ворчит Рома, прекрасно понимая, что просто тянет время. Его задевает. — Ладно, скучайте без меня. Скоро вернусь. И с очевидной неохотой возвращается обратно в дом. Провожая его взглядом, Олег, приобнимая Дафну за плечи, выносит вердикт: — Он ревнует тебя ко мне. И явно напуган. А еще у него, блять, сильно плохое предчувствие. Вот теперь-то загоняется и Дафна. Тяжело вздыхает уже не пойми какой раз за день и, устало прикрыв глаза, кладет голову Олегу на плечо. Может, она все же в чем-то проебалась? Вдруг они оба не до конца счастливы с ней? — Скажи честно, — просит Дафна, почти болезненно жмурясь. — Я делаю недостаточно? Для вас обоих. — Достаточно, — в ту же секунду заявляет Олег. И старательно давит в себе не гадливое, а такое… вполне резонное замечание, что для кое-кого — даже больше, чем следовало. И не сказать же, что Рома этого не ценит. Просто… На самом деле, не просто ничего. И хотя сам Олег прекрасно понимает, что после того, как Рома всерьез планировал умереть, странно было от него ожидать, что он такой «жизнь прекрасна, люблю ее», Шепс не может отвечать за собственные реакции. Потому что если Роме не хватит мозгов и он что-то с собой сделает, утащив с собой и Дафну, и Марка, Олег его убьет. Серьезно. А потом преисполнится и сам выпилится. Вот это сценарий будет. Прямо как в фанфике. — Меня все устраивает, — продолжает Олег. — А Рома… у мамы здесь есть знакомый психиатр. И я уже серьезно. Дафна вымученно мычит ему в плечо. Ну почему все, сука, так сложно. — Ладно, — кивает она в итоге. — Мы это ещё обсудим. Рома же явно взорвется, если ему это предложить. Но что-то делать надо, потому что Дафна не выдержит, если с Соболевым опять что-то случится. У нее и так сердце кровью обливается, когда она думает о любых его страданиях, а уж если… Дафна вздрагивает, трясет головой и жалобно просит: — Ладно, Олеж, пойдем. Я хочу воды с алоэ. И в это время параллельно на испытание наконец прибывает Влад. И едва он входит в квартиру, Толик за его плечом начинает смачно уссываться. Демон явно зацепился за что-то, что его очень рассмешило, и теперь напрочь отказывался работать. Череватый заходит в гостиную, чтобы поздороваться с наблюдателями, и… едва заметив знакомое лицо, преисполняется. Сразу становится очевидно, что так насмешило его личного беса. Чертов Роман Соболев даже ещё не успел с ним поздороваться и объяснить задание, как Влад решает выдать то, что ему активно нашептывают на ухо: — Мне говорят, чтобы Ромашка готовился снова подставлять сраку за свои гнусные мыслишки. А Толик вновь и вновь являет чересчур яркие видения — то с Дафной, то с Олегом, то с обоими, отчего Череватый аж задыхается со смеху. — За какие, блять, гнусные мыслишки?! — мгновенно вскидывается Рома, в этот момент позабыв и о наблюдателях, и о съёмочной группе, и об аж согнувшемся пополам от смеха Коле, который сто процентов после этого выпуска напишет разгромный пост в телеграме о том, как прекрасен стал проект при новом ведущем. — Нет у меня никаких гнусных мыслишек! И подставлять ниче не буду. Он, блять, еще от прошлого раза не отошел ни морально, ни физически, так что Олег, очевидно, идет в жопу. И точно не в Ромину. А таблеток, кстати, двадцать четыре. Вспомнил, блять. А ведь Влад может сказать ещё очень многое… Толик сегодня разошелся ни на шутку — он буквально облизывался на сломленную душу Соболева. Та трещала по швам, а разум его ощущался воспаленным. Демон чувствовал, что в его случае достаточно даже пары неаккуратных слов, чтобы окончательно сломить дух. Но Череватый заставляет себя стиснуть челюсти, ответив лишь: — Гнусных мыслишек у тебя даже больше, чем у меня в мой худший период. Но я не буду их озвучивать… Только из уважения к моей подруге. Речь, конечно же, идет о Дафне. Толик клацает зубами, рыча о неразрывной связи между новым ведущим и любовной ведьмой, о прочной нити, для которой даже подходящих ножниц ещё не придумали. — Хотя вот я вешался, — невозмутимо продолжает Влад. — И не один раз. И в том числе жена моя, Ленка, меня из петли доставала. Ты хочешь для своей такую же участь? Ебанные, блять, экстрасенсы. И еще более ебанные эмоциональные качели, потому что переклинивает его тут же знатно. Невольно начинают чесаться запястья — Рома воинственно фыркает, на мгновение задирая рукав, а перед глазами такая… слишком убедительная картина болтающейся в петле Дафны. С Марком вместе. Странно, но себя в петле он не представлял — знал, что зассыт. А вот Дафну, которую он, очевидно, давно должен был заебать… Он и так сожрать себя был готов. Еще, наверное, с момента, как Олег с Дафной его забрали — просто не считал себя достойным. Обузой — вполне, чмом редкостным — более чем, а вот человеком, достойным такого количества любви — нет. Забывался, когда оказывался рядом с Дафной, а потом — все как по накатанной. И Череватый, который, кажется, и тащил его в тот легендарный день, когда ему сломали ребра, сейчас, наверное, хотел сделать, как лучше. А у Ромы в голове — ебанные двадцать четыре таблетки, и он все никак не может перестать об этом думать. Жалкий, безвольный, бесполезный Рома, который умеет делать только так, чтобы все шло по пизде. Это уже, блять, традиция какая-то. И сейчас на него все пялятся, как будто бы разом догадавшись, о чем именно говорит Влад и что вообще задумал сам Рома. Соболев неловко прочищает горло, прячет порезанные запястья за рукавами рубашки и сдавленно сипит: — Никто не умрет. Я не дам. А подсознание гаденько вопит — и что ты, блять, кому не дашь сделать, если сам себя удержать от таблеток не можешь даже сейчас, когда все хорошо? Или… бес местный? Или не местный? Рома нервно оглядывается по сторонам, но, естественно, никого не видит. Потому что он — гребанный псих и проблема сам по себе. Его не комфортом надо окружать, а пристрелить желательно. Просто сам факт его существования является проблемой, потому что он, как бы не старался, продолжает падать на дно. — Перерыв? — интересуется вдруг вездесущий Коля, который до этого снимал перекошенное от ужаса лицо Ромы. Он реагирует не сразу, потому что вообще не понимает, что обращаются к нему. Но когда доходит, Рома особенно энергично трясет головой. Никакого перерыва. Иначе он прямо тут и умрет. А ведь Дафна уже правда слишком много раз доставала его с того света. Ебанные двадцать четыре таблетки. — Ничего не будет, Влад. Все отлично, — продолжает Рома уже совсем невпопад. — Итак… тебе нужно рассказать об этой квартире как можно больше. А самому Роме — перестать думать. В его случае это пиздец вредно. *** К чести сказать, у Ромы хотя бы получилось уснуть, когда они приехали домой. Ну, буквально на полчаса. После этого он проснулся, как будто резко дернул кто, и тупо пялился в потолок. Он, с вычурной херней, которую Рома любовно окрестил «ебаниной», отвечать на все его вопросы отказывался. Его ломало. Буквально — не знал, куда деть руки, ноги, себя самого вообще. Мышцы ныли, голова гудела от кучи мыслей, его опять бросило в почти что могильный холод. Олег с Дафной после этого долбанного испытания, как убитые — Рома нервно выдыхает, коснувшись покрытого испариной лба. Нет. У него не температура. У него, блять, психоз ебанный. Или просто капитальные беды с башкой. Он выпутывается из кольца их рук, наспех одевается, снова забирая себе толстовку Олега и… кое-что еще. Улица встречает блаженной прохладой, во дворе — никого, детская площадка пустая. Легендарной аркой Рома не ходит принципиально, даже «случайно» проебав ключ от ворот, поэтому покидает двор обходными путями. В магазине у него трясутся руки. Кассир смотрит на него с молчаливым осуждением, которое, собственно, не так уж и далеко от истины. А Роме уже почти похуй. В голове — рой жужжащих пчел, а содержимое кармана жжет кожу даже сквозь одежду. У него сейчас аж блистер. А остальное… ебанный закладчик прямо. Пригодились сомнительные знания из прошлого и понимание, что он живет в одном доме с двумя экстрасенсами. Вместе с Марком — аж с тремя. На улице Рома привычно переходит с освещенной дороги в самую темноту. Запинается на одном и том же месте, чуть не расплескав энергетик, ради которого и вышел — сегодня без легендарной текилы. Темный угол так и манит. Рома выдавливает две таблетки, долго смотрит на них… И выключается в тот момент, когда все-таки глотает их, запивая энергетиком. А дальше — уже как по накатанной. Жрет, как аскорбинку какую-нибудь. И Роме как будто бы даже легчает от осознания, какой же он мерзкий. Преисполнился, блять. Слова Череватого предательски стучат в голове, но Рома рассчитывает проскользнуть незамеченным. Или не рассчитывает. Паника вдруг сжимает сердце. Петля. Дафна с Марком. Из-за него. И… Сердце-то как заколотилось. Энергетик вместе со стимуляторами — убийственный удар по его и без того убитой сердечно-сосудистой. Рома уже и почти забывает, как увлекательно… отлетать. По итогу он успевает сожрать весь блистер к моменту, как энергетик заканчивается. Десять штук. Четырнадцать — еще дома. Черт знает, насколько он преисполнится сегодня, но… легче. И, наслаждаясь тем, что в голове теперь ни единой мысли, скачет обратно. Ноги заплетаются, он уже по традиции влетает лицом в ворота, которые Рома никогда не открывает в правильную сторону. Спасибо, что сегодня хоть по башке шлагбаумом не прилетает — ночь же. Сдохнуть бы. Хотя страшно. Под таблетками Рома даже набирается смелости заползти в хоррорно грохочущий лифт, поднимаясь до своего шестого. И даже открывает дверь ключом, несмотря на то, как трясутся руки и плывет в голове. По плану было проскользнуть незамеченным и отоспаться в комнате Перси, утром сочинив какую-то херню… Но почти сразу он встречается с перепуганным взглядом сонной Дафны. Как будто ждала его. И расширенные зрачки Ромы реакцией на свет не объяснить точно. А сама Дафна проснулась от натурального ночного кошмара, который и кошмаром-то не был — все чертова реальность. Вокруг нее снова сгущались тени, бесы царапали ее живот острыми когтями, словно пытались вырезать из нее сына заживо. Ей даже чудилось, что она опять истекает кровью, прямо как тогда. В забытье она мечется на промокшей от холодного пота простыне и в итоге просыпается от осознания, что обнимающих ее рук… как-то мало. Распахивает глаза, тяжело дыша и сразу оборачивается по сторонам. Рядом только Олег. И от этого становится ещё более тревожно. Склизкое удушливое чувство сдавливает гортань изнутри, словно горло набито медузами. Дафна аккуратно выпутывается из объятий Олега и опускает босые ноги на паркет, сразу направляясь к выходу из спальни. Окружившие ее демоны злорадно хихикают, гогочут мерзкими булькающими звуками. А ей, блять, страшно пиздец. Дафна обходит комнату за комнатой, заглядывает на кухню и в ванную, хотя заранее понимает, что все тщетно. И тогда входная дверь наконец открывается. Она смотрит на Рому, и сердце сразу съеживается, а затем просто ухает вниз. Знает, чувствует, видит, что он вмазанный. И ей… чертовски больно. Кажется, боль отравляет каждую артерию, вену, даже самый крошечный капилляр. Ноги подкашиваются, и Дафна едва удерживает равновесие, хватаясь рукой на живот. За что он так с ней?.. Глаза ее тотчас наполняются слезами, а губы дрожат. — Зачем? — только и смогла вымолвить она. — Я… — И Рома предательски забывает все слова. Трясется, мнется, хватает ртом воздух, а ничего сказать и не может. У него в голове только пустота звенящая, и хочется сказать… хочется сказать, что дело не в ней, что дело все в нем, что он — совершенно конченный, просто не человек, а уже никто, но… — Я не знаю. Зачем? Он падает на колени, как подкошенный. Обнимает ее ноги, беспорядочно целуя все, до чего дотягивается. И трясется, цепляясь за нее как будто до боли. Хотя ему вроде не больно, а… а ей?.. — Я не знаю, я не знаю, только… плохо… — хрипит Рома. Беспомощность, безволие, ревность, тупая ненависть к себе, слабость, страх. Все про него. Про себя он думает — облегчает боль, как может. А… а ей, получается… только больнее сделал?.. — Не уходи, милая, любимая, только не уходи, пожалуйста, я проебался, я опять проебался, но я… я без тебя точно… совсем… Дафна тихо глотает слезы, запуская пальцы в его волосы. Гладит его по голове, прижимает к себе как можно ближе и сама не выдерживает — опускается на колени следом, чтобы обнять Рому так крепко, как только может. — Я не уйду, — обещает она. — Родной мой, конечно, я не уйду. Я никогда тебя не брошу. Никогда. Но ты… Дафна ведь не может его не простить. Когда дело касается Соболева, у нее память на плохое, как у рыбки — секунды на три, не больше. И сейчас, видя его вновь таким искренне сломленным, она опять в первую очередь думает о его чувствах, а не о своих. Да, максимально нездоровая хуйня — Дафна прекрасно об этом осведомлена. Больная, беспринципная, абсолютно безумная любовь. Но с этим уже ничего не поделаешь. — Солнышко мое, — продолжает надрывно шептать она, целуя его в висок, а сама все плачет и плачет, надеясь запихнуть собственную боль как можно глубже. — Сокровище. Я тебе обещаю, я всегда буду рядом. Главное, чтобы о произошедшем не узнал Олег. Он же взбесится. — Вставай, пожалуйста, — просит Дафна. — Пойдем со мной. Ты… Ты много принял?.. — Больше, чем надо было, — медленно откликается Рома. Он героически поднимается по стеночке, сильно стараясь, чтобы не завалиться на Дафну, и рассуждает — то ли с ней, то ли сам с собой: — Но меньше, чем все. Их… а хуй знает, сколько оставалось… часть тогда Оля выкинула… И короче вот сейчас десять… а остальное тут, дома. Да! Остальные по одной тут распрятал… только я не помню, где… Может, и неплохо, как думаешь, а? Бессвязный поток мыслей прерывается только тогда, когда он фокусируется на ее глазах. Глазах, в которых стоят слезы. Или не стоят. Она же реально плачет. Опять из-за него. Рома преодолевает разделяющее их расстояние вроде бы даже быстро, касается губами мокрых щек и интересуется ласково, как будто не просил сейчас его не бросать: — Ну когда же ты поймешь, что меня бесполезно спасать, глупенькая?.. Тратит свое время на него, конченного придурка, в существовании которого нет никакого смысла… Только разрушать все, к чему притрагивается. Кармический хвост такой, получается? И Рома снова возвращается к единственному вопросу, на который до сих пор не мог найти ответа. Почему она продолжает его любить? — И это не потому, что что-то не так в тебе, не-ет… Ты — моя принцесса. Это аксиома. А проблемы все вот тут. — Он крутит пальцем около своего виска. — Я же недостоин спасения… любви твоей, тебя… А ты — вредина. Вреднее не бывает. Давненько так язык не развязывало. И, вцепившись в ее запястья, Рома все продолжает: — Сначала я с этими вашими бесами… перепугался пиздец. Стремно быть… беспомощным… А потом ты вокруг Олега бегаешь, а меня кроет. Мне хочется, чтобы вокруг меня. Всегда. И постоянно, знаешь… как будто недостаточно делаю… И больно сразу. Что лажаю. Опять. Это пиздец, да? — Это ты недостаточно делаешь? — тут же протестует Дафна. — Да у меня буквально все есть именно благодаря тебе. И не смей мне такого говорить. Что спасать тебя бесполезно. Я запрещаю тебе так думать и ругать себя. Ведь если бы не Рома, она бы ещё тогда могла решить не оставлять ребенка. Если бы не Рома, она бы умерла в своей депрессии. Это именно Рома тогда помирил их с Олегом. А ещё он был первым во всем в ее жизни — первый поцелуй, первый секс, первые отношения в принципе. Черт, да он первый об ее беременности узнал! — Я буду спасать тебя столько, сколько понадобится, ясно? — продолжает Дафна почти строго. — Я в лепешку расшибусь, но тебя вытащу. И не возражай. Она же даже пропустила мимо ушей слова о том, что он реально таблетки по дому распихал. Просто сделала сама себе пометочку — надо все найти и убрать, пока первым не обнаружил сюрприз несчастный Олег, которому приходится их обоих терпеть. — Все, все, пойдем, — Дафна перехватывает ладони Ромы и ведет его за собой на кухню. У нее остались специальные магические травы, которые она заваривала ему ещё давно, когда он выкрутасничал подобным образом. Детокс. Усаживает Соболева на стул, реактивно ставит чайник, чтобы сразу вернуться к нему. Прижимает его голову к своей груди и ласково перебирает волосы, целуя в макушку. — Ты мой родной… — бормочет и бормочет Дафна. Рома обнимает ее так крепко, что у самого почти руки сводит. Притягивает к себе настолько близко, как только может, чтобы между ними и миллиметра расстояния не осталось. Вслушивается в стук ее сердца, и оно, на фоне его собственного, звучит почти что умиротворенно. Рука дергается от внезапной судороги, Рома чертыхается, но отпускать не хочет больше всего на свете. Больше никогда. — Только ты все равно… все равно плачешь, — упрямится Рома почти по-детски. — Ты всегда из-за меня плачешь. Потому что это он травил ее все те два года, трепал нервы, доводил до слез. Потому что это он ее тогда ударил. Потому что сейчас продолжает отравлять жизнь. Она ему — все самое лучшее, а он ей… все хорошее ведь этим дерьмом перекрывается. Но эти ее слова… он в шутку несильно бодает ее головой в живот и почти сразу целует. Вот там Марк сейчас преисполняется, наверное, слушая все это. — Прости, шкет, — заговорщическим шепотом извиняется Рома, а потом, уже для Дафны, продолжает громче: — Я сейчас… дереализацию немного поймал. Ты как будто… не про меня говоришь. И снова жмется к ней, слушая размеренное сердцебиение. Он-то про себя никогда так хорошо не думал. Да про него так и родные родители не думали. А Дафна… Почему же она его так любит? Сам-то Рома знает, за что любит ее. А она? Чем он вообще ее заслужил? — Я тебя так люблю, — шепчет он сбивчиво. К счастью, вроде, понятно. — Правда. Больше всего на свете. Больше себя. Просто… я так хочу хорошим быть… а когда что-то не так идет… — Ты и есть хороший, — ласково отвечает Дафна. — Я всегда это в тебе видела. Переломанный весь, но оттого ещё более прекрасный. Я же тебя знаю. Знаю лучше, чем себя. Даже тогда… в арке… Я не помню своей боли. Я помню только ужас, который я увидела в твоих глазах. И я тебя защищала. И всегда-всегда буду защищать. Это ее основной инстинкт, почти базовая потребность. Важнее, чем дышать. — Давай-ка я заварю тебе травы, и пойдем спать. И… перестань травить свой организм. Я вообще-то ещё планирую потом тебе ребенка родить. Минут пять назад Рома бы сказал, что у него так болит в груди из-за таблеток, потому что с его образом жизни риск поймать однажды остановку сердца был запредельно велик. Но вот сейчас… очевидно, что это слова Дафны окончательно выбивают из него весь воздух. Ребенка. Он и к Марку-то прикипел всем сердцем, даже несмотря на то, что это не его сын, и вообще у него есть отец. Но пока Олега не было, а Рома пытался вытащить Дафну из депрессии, он всерьез был уверен, что если Шепс не вернется, он будет помогать Дафне с пацаном так, что он даже не поймет, что Рома — не его родной отец. А теперь… она ему говорит про ребенка. Про их ребенка. У него от одной только мысли дыхание напрочь перехватывает, дар речи отшибает — вместо слов вырывается восторженный писк, пока он не рожает тупую шутку: — Это типа… мое тело — мой храм? Так я ж могу, ты ж знаешь… У него все максимально гиперболизированно. И вот после таких слов можно и резко в ЗОЖники отчаянные уйти. Повод есть. Он же, блин, теперь и таблетки все самолично выбросит. — Ломать только пиздец будет… Но блин… ребенок! Представь, если девочка… — И у самого аж голос срывается. Дафна ставит перед ним кружку со своим колдовским варевом и сама усаживается к нему на колени, напрочь игнорируя стулья. Вырисовывает неведомые узоры кончиками пальцев на его шее и улыбается. Потому что не лукавит ни в чем. — Я тебе обещаю, что так и будет, — она целует его в скулу. — И пожалуйста… Не делай так больше. Я же ведь… Я так за тебя переживаю. Не смей забирать себя у меня. Травы ее Рома выпивает залпом, как если бы хлестал просто водку. Не кипяток уже, но просто горячее чудо-зелье обжигает горло — он даже не морщится, почти сразу пряча лицо на ее плече. Рассеянно целует в сгиб шеи. Забавная штука, на самом деле, что ему становилось легче почти мгновенно, стоило только Дафне оказаться рядом. Она была как противоядие для любой его наркоты. И боли. Вот сейчас, пока она прижималась к нему, говорила, какой он замечательный, Рома реально верил, что он хоть чего-то стоит, что он… хороший, как и хотел. Что он — не дно абсолютное. Просто… он сам себя стабильно тянет вниз, хоронит почти, а она продолжает поднимать его наверх. Уже даже тем, что просто находится рядом. Почему она в него верит? Вопрос остается висеть в воздухе, но Рома… Рома не хочет знать ответа. Дафна рядом. Почему-то верит в него до сих пор. Это ли не самое важное? — Прости, пожалуйста, — шепчет Рома совсем жалко. Его разъебало. — Я… я начинаю понимать, что не умею контрить… по-другому. Ну, когда плохо совсем. Мне казалось, что так — легче всего. Типа ну… не грузить никого, нажрался, полегчало… Хуевый план, как оказалось. В принципе, как и все его гениальные идеи. — Не уходи, — бормочет Рома почти в бреду, обнимая ее крепче. — Мне там еще Череватый рассказывал, как вешался… а его жена из петли доставала… Мол, хочешь такого же для своей… а я не хочу… Пиздец как страшно опять тебя потерять… — Не потеряешь, — уверенно откликается Дафна. Потому что она не может даже теоретически смоделировать ситуацию, в которой он мог бы заставить ее от себя отказаться. Она уверена в нем, несмотря ни на что. Знает, что Рома больше никогда не причинит ей физического вреда. Знает, что никогда не изменит. — Пойдем спать, — выдыхает она. — Это был слишком долгий день. Хорошо, что Олег сегодня спит так крепко. Тащит ее Рома правда не к Олегу, а в бывшую комнату Перси, смутно предполагая, что во сне может наболтать всякого, чего Шепсу знать лучше не надо. Ютиться вдвоем на односпальной кровати могло бы быть неудобно, но Рома просто почти валится на Дафну сверху, стараясь не придавить живот. И тогда уже, полусонно пыхтя куда-то в руку — разморило после ее трав — заявил: — Короче, в квантовой физике есть теория, которая гласит, что смерти не существует. Вот допустим. На тебя направлено ружье, оно может выстрелить, может нет. И вот согласно этой теории, вселенная после каждого выстрела расщепляется надвое. Типа… вариант, где ты живой, и вариант, где ты прекратил существование. И вспомнить об этом ты можешь только в том варианте, где ты выжил. И короче… А вот тут мысль уже выскользнула. Понадобилось сонно поцеловать Дафну в шею, чтобы озарило. — Мне пиздец как нравится думать, что я оказываюсь в вариантах, где я живой, просто потому, что ты рядом. И хуй мне кто докажет, что это антинаучная тема. — Тогда, получается, существует ещё множество параллельных вселенных, где мы в любом случае будем рядом, — не менее сонно отзывается она. — Мне нравится. И вот теперь Дафна наконец проваливается в спокойный сон, где ее уже не преследуют демоны. И пусть Рома думает, что не может ей помочь, потому что обычный человек, факт остается фактом — рядом с ним она менее уязвима перед бесами. Они не терпят умиротворения. Только надо будет придумать, как извиниться с утра перед Олегом — будет сложно объяснить, как так получилось, что посреди ночи они с Ромой оказались в другой комнате. *** Единственное о чем на самом деле думала Нино, сидевшая в полном одиночестве в ожидании приезда других экстрасенсов, так это то, как ей подступиться к Гецати. Женщина ради этого приехала чуть ли не за час до съемок, чтобы суметь заранее выловить вечно приезжавшего заранее Костю. Поэтому только увидев его в дверном проеме гримерной, она тут же подорвалась со своего места, подходя к нему. — Кость, давай поговорим прошу, — робко попросила Нино, подходя к Косте. После той стычки с Персефоной они так ни разу и не разговаривали, и это ужасно угнетало старшую. За эту неделю она поняла, что ужасно соскучилась по Костиным объятиями, поцелуям, да и просто нему самому. Поэтому она решила для себя во что бы то ни стало, подойти до или после съемок к нему, чтобы поговорить. Гецати переводит на нее взгляд и… ничего не чувствует. И, может, он бы даже сказал ей твердое «нет», но останавливает его сейчас исключительно хорошее воспитание. — Что ты хочешь мне сказать, Нино? — холодно интересуется он, невозмутимо проходя вглубь гримерки. На самом деле зная Гецати, она никогда не могла наверняка знать насколько сильно проебалась в его глазах — он умел очень тщательно скрывать свой гнев и недовольство. Поэтому сейчас Нино очень тщательно обдумывала, что именно ей стоит сказать, чтобы не испортить все окончательно. — Кость, я сильно тебя разочаровала? — в этот раз Гасанова не стала скрывать своих переживаний и искренне спросила именно то, что её интересовало. Хотя бы с ним она должна быть полностью честной, даже в вопросах душевных терзаний. Нино как бы невзначай подошла к нему по ближе и положила свою руку ему на предплечье — ей ужасно хотелось его коснуться. Он тяжело вздыхает и мягко забирает у нее свою руку, отходя на пару шагов назад — демонстративно держит дистанцию. — Нино, я восхищался тобой. Думал, что ты сильная, волевая, мудрая женщина. Но ты… — Костя удрученно качает головой. — Мне нечего тебе сказать, честно. Мне нужно время, и я надеюсь, что ты будешь уважать мою позицию. Его голос звучал, как и всегда, максимально ровно и спокойно, и только глаза выдавали — вот в них читалось явное разочарование и почти полное обесценивание. Женщина тяжело выдохнула, отводя взгляд. Ей правда было очень больно терять свой статус в глазах других людей. Было больно смотреть на то, как в ней разочаровываются самые близкие люди. — Только так? Или у меня есть еще какая-то возможность вернуть твое уважение ко мне? — глухо отозвалась Нино, с надеждой поднимая взгляд на Гецати. Ей так хотелось, чтобы он вновь посмотрел на неё с любящим восхищением. Ей правда очень сильно хотелось, стараться ради него. И она готова была пойти на многое ради этого, — Я правда хочу измениться в лучшую сторону… — Ты ударила человека, — с нажимом напоминает Костя. — Даже не так. Ты изуродовала человека. Молодую девушку, которая тебе в дочери годится. Я честно не знаю, как после такого вообще обеляться. Ведь у него реально разом как… отрезало к ней. Гецати сам не ангел, участвовал в драках по молодости, но он никогда не переходил черту и никогда не издевался над теми, кто явно и объективно слабее него. И тогда, когда он увидел, с каким садизмом Нино делала свое гнусное дело, он понял, что совершенно не знает эту женщину. Что выдумал у себя в голове идеальный образ — не более того. Гасанова припозоренно опустила взгляд в пол, ведь совершенно не знала, что ей отвечать — стыд сковывал все тело и крепкой хваткой сжимал горло, не давая сделать полноценного вдоха. В этот момент Нино хотелось провалиться сквозь землю, лишь бы не слышать осуждающий тон любимого человека. Она даже не помнила, как именно так вышло, что она приложила бедную Персефону лицом к стене. Это как-будто не она вовсе была… воспоминания о том вечере смешались в какую-то мутную неразборчивую кашу. Вот она слушает выпад Булгаковой в свою сторону, и у нее от шквала гнева в голове что-то щелкает, а вот её уже с криками оттягивает от Персефоны сам Гецати. И Нино могла бы сейчас начать оправдываться и перекладывать ответственность на всех, кроме себя, однако сейчас она понимала, что это будет еще позорнее и унизительнее, чем если она просто признает свою вину. Может она правда больна и ей нужна помощь врачей? Может все это время она была высокофункциональной психбольной, и только сейчас все её нутро вырвалось наружу? Но что ей блять сейчас с этим делать?! Даже если она исправится, получится ли вернуть прежнее уважение и доверие, окружавших её людей? — Я тоже не знаю, — срывающимся голосом ответила разбитая женщина. Ей бы самой хотелось, чтобы кто-то дал ей дельный совет, как ей все исправить — но что-то подсказывало, что универсального решения проблемы просто не существует. — Вот и поговорили, — выдыхает Костя. И самому на душе паршиво. Он ведь успел полюбить ее. Пусть Нино не думает, что ей одной сейчас больно. — Увидимся в готзале, — привычно сдержанно кивает он и выходит из гримерки, не желая более оставаться наедине. Вернется, когда прибудет кто-нибудь ещё. Но в итоге Костя так и не вернулся в гримерную, даже когда туда вернулись остальные экстрасенсы. Да и в общем никто из ребят там надолго не задерживался, и все старались сразу уйти в готический зал. Поэтому Нино так и просидела все это время в одиночестве, терзаемая самыми неприятными мыслями. Казалось, что даже Марат, зашедший в готический зал зацепился взглядом за помятый вид Гасановой, однако вслух, конечно же ничего не сказал. А вот от того, чтобы напомнить о происшествии, случившемся на съемках прошлого выпуска, не удержался. — Здравствуйте дорогие, экстрасенсы. Это испытание выдалось насыщенным на разные происшествия. Дафна, Олег, как вы себя чувствуете сейчас? — делая максимально сострадательное выражение лица, поинтересовался Башаров. Дафна тяжело вздохнула, переплетая с мужем пальцы. Знал бы Марат, насколько тяжелым выдалось это испытание для их семьи на самом деле. Эти чертовы бесы, подселенец у Олега, срыв у Ромы… — Сейчас лучше, — выдыхает она, хотя сама еле на ногах стоит. — Все хорошо, — совсем не убедительно откликается Олег, приобнимая Дафну за талию. По итогу, кстати, в версии на испытании они не сошлись. Олег все-таки настаивал на том, что семью третирует призрак, тогда как Дафна и Влад настаивали на бесе. Даже неугомонный Рома настаивал, что к концу начал ощущать демонов, но Олегу оказалось слишком сложно поверить в то, что он мог так легко впустить в себя беса. Но это все херня по сравнению с тем, что от него, очевидно, что-то скрывали. Олег успел даже прижать к стене Рому, но впервые за все время, что он его знал, Соболев молчал. Тогда стало понятно, что секрет у них общий — обычно он готов был грызться только в том случае, если дело касалось еще и Дафны. И нет, Олег не злился. Как минимум, потому, что понимал, что до него у этих двоих целая история была. Просто… его так ненавязчиво откинули в сторону, заставляя чувствовать себя третьим лишним, что это заставляло тревожиться. Но Марат уже предложил перейти к оценкам зрителей. И… в этот раз они оказались единогласны — все трое получили по десять баллов. — К тому же, — продолжает Башаров, — наш новый ведущий буквально требовал передать, что тоже поставил бы вам всем десять, и пожелал передать спасибо Владу. К сожалению, не уточнял, за что. — Да без б, — с улыбкой отзывается Череватый, а сам косится на Дафну и Олега. А сама она устало прикрывает глаза, кладя голову мужу на плечо. Дафне ни в коем случае не хотелось, чтобы Олег чувствовал себя обделенным, поэтому теперь она старалась дарить ему как можно больше тактильности. Да и сама в этом очень нуждалась. Поэтому сейчас взяла его руку, поднесла к своим губам, оставляя поцелуй на костяшках пальцев. Даже не сразу расслышала, как ее внимание пытается привлечь Марат, просящий экстрасенсов достать ее фотографию из конвертов. По итогу она получает девять от Кости, по десятке от Нино, Перси и Саши, восемь от Надежды Эдуардовны и Марьяны. — Мне было не очень понятно, что же так такое с этими бесами, — высказывается Романова. — И почему ты не могла с ними совладать. — Потому что никогда с ними не работала, — почти вымученно объясняет Дафна. — И ты сама знаешь, что им, очевидно, от меня нужно. Была не была. Все равно все ее летящие платья скоро перестанут подходить по погоде, а живот будет расти дальше, поэтому чего молчать? — Я жду ребенка, в котором заранее проявляются гены чернокнижника по моей отцовской линии. — Я считаю, что это хорошо, когда человек приспосабливается к ситуации и получает из неё самое полезное. Даже если это чернокнижные способности от ребенка в утробе, — слегка улыбнувшись, вклинилась в обсуждение Нино и хотела уже продолжить, как её бесцеремонно перебила Дафна: — Мне интересно мнение Персефоны. Но когда даже Дафна проигнорировала её между прочим положительный комментарий о прохождении испытания Нино просто ахуела. Она настолько отвыкла от того, что с ее мнением могут не считаться, что сейчас она просто не знала как на это реагировать. Нино вдруг поняла, что с возрастом став агрессивнее, она как-будто пыталась компенсировать то, что, в местах где она выросла, ее не воспринимали как человека, просто из-за того, что она женщина. И со временем злость и физическое решение конфликтов стали единственной возможностью, вызвать к себе уважение, и наконец-то обратить на себя внимание. А теперь, когда её этого решили, она просто оказалась безоружна. Поэтому молча хлопая глазками, она так и не смогла отвести осоловелый взгляд от бывшей Булгаковой. — Оу. — Удержаться от злорадной усмешки Перси все-таки не смогла. Но не сказать, что она при этом хоть как-то старалась. Помогало отвлечься. — Я еще немного в шоке, конечно, потому что, ты знаешь, в нашей семье никто так рано блистать не начинал… Но ты такая крутая, что даже в этой ситуации отожгла. Я правда в восторге. Но если бесы совсем достанут, ты знаешь, я всегда тебя защищу. Даже если к нам сам Сатана решит подняться, с Марком познакомиться. А с такими способностями она бы даже не удивилась. Папа точно будет в восторге, когда узнает о том, что внук уже начинает отжигать. — Спасибо, сеструнь, — и вот уже тут Дафна даже улыбнулась. А вот когда дошла очередь до Влада, его несправедливо подтопили — десятки от получил лишь от Перси и Нино, в то время как Надежда Эдуардовна и Костя поставили ему по шестерке, Саша восьмерку, а Марьяна вырисовала семерку с плюсом за свое упоминание — впрочем, ничего нового. Докопались все, конечно, до консилиума и разошедшихся версий. Олегу же Перси и Саша тоже поставили десять, как и… Костя, на что все аж рты пооткрывали. Нино поставила ему девять, Надежда Эдуардовна восемь, а Марьяна семь. На том съемки и завершились, и экстрасенсы начали собираться по домам. Нино же, которая итак была подавлена, после очередных съемок, с неприятным удивлением обнаружила то, что ей пишет брат. И неприятным был не сам факт того, что с старший братишка решил с ней связаться, а то, что именно он ей написал. «Нино, слушай дома какая-то суета на твой счет. Не знаю, что именно они обсуждают, но я бы на твоем месте начинал переживать». Гасанова недоуменно уставилась в экран телефона, внимательно пробегаясь по тексту сообщения брата вновь и вновь. Господи в последний раз её обсуждали в негативном ключе лет восемнадцать назад — когда она с головой ушла в эзотерику и совершенно забросила свою карьеру педагога. «Чего?» — шустро напечатала недоуменная женщина. Вот уж она не думала, что общение со старшим братом возобновится из-за такой темы. «Я не шучу. Кажется это как-то связанно с твоей «Битвой», потому что мама что-то уж сильно много бухтит» В этот момент у Нино на сердце появилась какая-то неприятная тяжесть. Она не думала, что мама хоть как-то могла узнать об их потасовке с Персефоной… но даже если бы знала, то стала бы её как-то отчитывать? «Что и даже папа злится?» — осторожно поинтересовалась Гасанова. «Насколько мне известно — да» А вот тут стало уже страшно — злой папа, это один из самых главных страхов Нино. И пусть ей практически не доводилось провоцировать его гнев на себя, она прекрасно знала, насколько стремно находится рядом с ним в таком состоянии.