CHARMED

Музыка долбит так, что закладывает уши, и басы хрипят где-то в грудной клетке. Оля пьет горящие шоты «B-52» один за другим под свист незнакомцев, и сейчас она кристаллически счастлива — отец думал, что может обуздать ее, отправляя в Москву к Саше и Олегу, но с этой девчонкой все не так просто. Натянув нежно-розовое мини и паленые туфли от якобы «Версаче», Оля лишь отсалютовала дяде Саше, сообщив, что идет погулять, а сама отправилась в самое злачное место столицы, какое только смогла нагуглить. Совершенно одна — ну и что? Ее самарские друзья обзавидуются, когда увидят ее «сторис» в «инсте». Особенно ей хотелось утереть нос своему бывшему — Пашке. Самый лучший подарок на выпускной. Спустя час безудержных танцев, к пьяной вдрызг девушке прицепился какой-то прыщавый юноша, но Шепс была не против легкого флирта — даже согласилась выйти с ним покурить. На свежем летнем воздухе достала из клатча свой красный «чапман» и вытащила одну сигарету, когда вдруг новый знакомый прижал ее к стене — окружающим, таким же пьяным, было глубоко похуй. — Э, на это я не соглашалась, — протестует Оля. — Да ладно, че ты ломаешься? — а прыщавый уже пытается ее в шею поцеловать. — Отвали, пока я не призвала ораву твоей мертвой родни. Стыдно будет. — Че? — Че слышал. Пускай давай. Но он не отпускает. Его мерзкие руки обвивают ее талию, и тогда Шепс не придумывает ничего лучше, чем просто завизжать — благо, рядом курил еще какой-то светловолосый парень. По факту, зажимающаяся по углам парочка малолеток Рому не колыхала вообще. Его, собственно, с момента этой чертовски сложной сцены с Дафной ничего и не трогало. С ней все в его бестолковой голове взрывалось мириадами звезд и созвездий, а без нее — звенящая черная дыра. Рома же тоже не дурак. Рома прекрасно понимает, как толковать то, что Дафна ушла в игнор. И не может осуждать ее выбор. Абсолютно правильный, на самом деле. Однако впервые за последнее время задуматься о своих чувствах, а не о ее, оказалось странным, и Рома только сейчас обнаружил, какая гниющая кровавая рана одномоментно разверзлась в его груди. Он не знал, чем заполнить эту пустоту, и пошел по привычному пути — ввалился в клуб. Встречали его едва ли не с радостью, как дорогого гостя — все-таки, в таких злачных местах Роман Соболев остается местной знаменитостью. И он пил, много пил в компании малознакомых людей, курил, от дури, правда, отказывался принципиально… Легче не становилось. Все так же пусто внутри. Рана в груди была подобна огромной пасти жуткого чудовища, которые виделись ему иногда в бреду. Монстр, которым был сам Рома, просил… новых чувств. Новых эмоций. И что-то предательски всколыхнулось внутри, когда по ушам вдруг резанул девчачий визг. Это не его дело, но… но он все равно тащится к ним, чтобы, схватив за дешманский пиджачок, одним рывком оттащить юнца от визжащей девчонки. Лихой маневр отозвался болью в сломанных ребрах, эффект магии Дафны уже закончился, и Рома жрал обезболивающее пачками, тут же запивая текилой. Все еще дерьмовая идея. — Ты че, слышь… — Но даже у этого прыщавого додика лицо перекосило от осознания — узнал, получается. — Чувак, я не знал, что она с тобой! — Съебись нахуй, не зли меня, — огрызнулся на него Рома, как будто бы реально сейчас мог для кого-то, кроме себя, быть опасным. И когда юнец свалил, не переставая бормотать извинения, он повернулся к девчонке, мельком скользнув по ней взглядом, и уточнил: — Цела? — Ага, — выдохнула Оля. — Спасибо, чел. Оч выручил. А она смотрит на него — разводы от старых синяков на лице напоминают лужи бензина на асфальте. Да и мистер прыщ так шугнулся его… Че, ее спас какой-то местный опасный типок? Шепс усмехается, почти педантично поправляет короткую юбку, и вновь обращается к нему: — А можно потусоваться с тобой? Бесстрашная. Только отделалась от одного, чтобы тут же запасть на другого. Из клуба как раз слышится саундтрек из «Эйфории», и Оля воспринимает это за знак. Приключения. — Обещаю, я клевая. — «Чел», блять, — усмехнувшись, закатил глаза Рома, еще раз оглядев ее, но уже более осмысленно. Малявка еще совсем. Может, вчера только из школы вышла. Паленые «Версаче» заставили даже улыбнуться. — Я тут не тусуюсь. Я тут, блять, лелею надежду зализать свои душевные раны, хотя и сам понимаю, что безнадежен. Очевидно, что Роман Соболев спокойной жизни не заслуживал. — Ой, да ладно тебе, — девчонка стукнула незнакомца его клатчем по плечу. — Выпей со мной, я веселая. Считай благодарностью за мое чудесное спасение. Меня Олей зовут. А тебя? И беспардонно хватает его за за локоть, виснет, как обезьянка, улыбается во все тридцать два. Пока не замечает, как парень морщится от боли. Сломано у него что ли че? Шепс не церемонится — применяет все навыки, каким ее обучили любимые дядюшки. Касается рукой груди незнакомца, наощупь ищет эпицентр боли, а затем одним махом снимает ее. Демонстративно поднимает ладошку и сдувает с нее боль так, словно то была какая-то пыльца. — Легче? Конечно, ему стало легче. Физически — более чем, потому что боль просто перестала существовать. Морально — его просто уничтожило. Потому что слишком ярки в памяти прикосновения Дафны. Потому что Рома до сих пор в мельчайших подробностях мог воспроизвести, как она смотрела на него, как улыбалась ему, касалась, как светились ее глаза… И от того лишь больнее осознание того, что это было их прощание. Прощание, которое он торопил, но при этом боялся больше всего на свете. Девчонка, Оля эта, вроде как, и не виновата. И Роме на самом деле просто хотелось… быть с кем-то. Одиночество сжирало изнутри, заставляя его вымученно улыбнуться и бросить: — Легче. Я Рома. Пошли пить, ведьма. Он… так спокойно отреагировал? Шепс, признаться, аж прихуела — обычно на ее магические выкрутасы реагируют с воплями, а этот Рома. уже сталкивался с таким что ли? Что ж, того и лучше. — Я не ведьма, — усмехнулась Оля и почти вприпрыжку понеслась за новым знакомым обратно в клуб. И ведь не соврала — она медиум, а не ведьма. Как и ее дяди. Она восхищается, когда внутри клуба Рома ведет ее не к обычным столикам, а в вип-ложу. Здесь она сразу раскладывается на кожаном диване, закидывает ноги на стеклянный столик. Кажется, дядя Саша уже звонил ей — конечно, Оля обещала уйти на час, а нет ее уже три. Придется потом дядю Олега тормошить, чтобы вступился за нее перед своим старшим братом. К ним подходит официант, и Шепс заказывает желейные шоты — гораздо крепче тех, что она пила до этого. Смотрит на своего нового компаньона и задорно спрашивает: — Эй, Ромашка, чего хмурый такой? С тобой тусит самая красивая девушка этого клуба, а ты киснешь. Обидненько. Ромашка, блять. Не то что бы это было какое-то супер оригинальное прозвище, но у него в груди болезненно заныло — как раз под сломанным ребром. Еще и ведьма оказалась. То есть, не ведьма, но… все вокруг как будто специально напоминало ему о Дафне, и Рома на мгновение даже заскучал по Олегу. Пизданул бы его сейчас кто — точно легче бы стало. И он честно постарался абстрагироваться. Оля действительно была красивой. Только если красота Дафны была эфемерной и воздушной, то Олина… дикая, пожалуй. Острая. Блять, и давно Рома под текилой вдруг начал становиться чуть ли не поэтом? — Будем считать, что любуюсь, — усмехнулся Рома, запоздало вспоминая, как это вообще — флиртовать. И не сказать, что в данный момент ему действительно было интересно настолько, чтобы реально начать соблазнять малознакомую девчонку… просто хочется снова стать живым. — А в итоге самая красивая девушка этого клуба отхватила себе прыщавого додика. Это пиздец, Оля. И все-таки, взгляд на ее ногах задержал дольше положенного. — Он купил мне «Голубые Гавайи», — пожала плечами Шепс. — И вообще сам пристал. Я бы не визжала, если бы мне это понравилось. А вот Рома был вполне себе ничего — даже с остатками синяков. Им как раз приносят шоты, и девушка запихивает в себя сразу два — жует яркое спиртовое желе и смеется. Да, ей, кажется, сегодня полная пизда от дяди Саши. Ну и не похуй ли? Она в Москве, и ей весело! — Никогда не пробовала такие, — говорит Оля, указывая на желейные шоты. — Я вообще всего день в городе. Расширяю горизонты, так сказать. А это… Как думаешь, здесь колеса какие-нибудь толкают? Рома, однако, шоты проигнорировал. Нет, план на сегодняшний день однозначно включал в себя пункт «напиться и забыться», но… этот чрезмерный энтузиазм, с которым она спрашивала о колесах, заставил Соболева невольно поежиться. Ну и сколько он таких глупых бестолковых малышек сам подсадил на наркоту? Раздавал направо и налево, проверял, чтобы приняли, а потом купался в лучах чужого слепого наркотического обожания. До этого как-то еще успокаивал себя, что вины его здесь не столь много — он же ведь просто был посредником, этаким наркотическим благодетелем. Но сейчас смотрел в эти искрящиеся алкогольным весельем голубые глаза, и как-то что-то… екнуло. Вспомнил, что такое ответственность? — Так ты еще и маленькая наркоманка, получается? — Вот тут, блять, наигранность флирта в его голосе выдавала Рому с головой. Но хер она теперь здесь хоть что-то попробует. А желающие предложить, очевидно, будут. — Не, — рассмеялась Оля. — Но попробовать интересно. Столько нового тут. И вваливает в себя ещё два шота. Бам — один, бам — второй. — У меня бывший гаш курил, — заговорила вновь оня, проглотив терпкое желе, от которого сознание мутнело. — Батя потому меня на дядюшек и сплавил. Хотел типа «уберечь». Ну хуй там плавал, как видишь. И заливисто рассмеялась. — А ты сам тут типа шишка? Ну, и на том спасибо, что сама не торчит. Кажется, вселенная хоть по какому-то пункту решила его пожалеть. Хотя у Ромы уже грешным делом закралась мысль, что Персефона все-таки успела его проклясть. — Сначала — прыщавый додик, а теперь еще додик с травкой… А у тебя прослеживается типаж. Хуевый такой типаж, — не мог не сыронизировать Соболев. Тем временем список кандидатур, которые могли бы захотеть вставить ему руки другим концом за спаивание дочери и племянницы, стремительно увеличивался. — Шишка? А вот так его тут еще никто не называл. То есть, лебезили, конечно, потому что Рома захаживал каждый день и блистал, как только мог, но чтобы прямо шишкой — это уже новенькое. — А если скажу, что да? Главное, блять, никого из знакомых, имеющих к нему претензии после отказа от наркоты, не встретить. Третий сотряс будет уже лишним. — То я буду от этого вечера ещё в большем восторге, — хихикает значительно захмелевшая Оля. — Крутота, конечно. Балдеж прям. И нести уже какую-то хуйню начинает. Расслабляется на диванчике, почти тонет в нем. Кажется, ещё немного, и вообще отключится. — Эй, Рома-Рома-Роман, — бормочет она уже почти в забытьи. — Возьми мой телефон, позвони дяде пж… Первый контакт на случай ЧП. Олежкой зовут… А, нет, все-таки, вселенские приколы не отменяются. Рома чуть поменял положение, позволяя Оле почти что лечь на него. И за талию приобнял — просто для того, чтобы не урылась случайно лицом в стол. Вечер переставал быть томным и вряд ли бы закончился хорошо, если бы Рому не потянуло покурить сегодня именно тогда, когда к ней прилип тот додик. С телефоном возился долго — оказался запаролен, а откровенно перебравшая Оля отказывалась давать руку, чтобы разблокировать его отпечатком пальца. По итогу, к счастью, сдалась. На главном экране светилось совместное селфи с очередным додиком, видимо, тем самым любителем гаша, и Рома даже хохотнул — точно, так и тянет на таких. Но вот цифры в номере загадочного дядюшки оказались подозрительно знакомыми. Когда набрал и пока шли гудки, еще честно верил, что так просто не бывает. Но потом на той стороне раздался недовольный шепот: — Ну че у тебя уже случилось? И Рому аж в жар бросило. Ну конечно, блять. Она не ведьма. Всего лишь-то медиум. Семейный бизнес. А Оля, получается, это в честь…? — Олежка, родненький, как я скучал! — с преувеличенным восторгом объявил Рома. Молчание на той стороне затянулось. Но, к счастью, на радостях Олежа в обморок не хлопнулся. — Сука, — процедил Шепс, но тут же снова перешел на шепот. Чего секретничает-то? — Я же просил тебя забыть мой номер. — Так я и не со своего звоню… Кажется, дурашка Олежка только сейчас додумался посмотреть, кто именно ему звонит. Рома даже пожалел, что не мог увидеть его лица в этот момент. Зрелище должно было быть бесценным. — Пиздец, — вынес вердикт Олег. — Все плохо? Ладно, о количестве убитых шотов ему точно лучше не знать. А о том, сколько она могла выпить до того, как встретила Рому, и подавно. — Я ее увезу, не ссы. В целости и сохранности. — Тем более, он почти трезвый. И не в таком состоянии за рулем был. — Только скажи, куда. Судя по тому, как долго молчал, и сам был бы не против примчать, но не может. С Дафной сейчас? О ней Рома не спрашивал осознанно — знал, что сам себя убьет. Но Олег адрес в итоге дал, хоть и незнакомый, и попрощался как-то совсем сумбурно. Рома усмехнулся, посмотрев на Олю теперь уже другими глазами. Ну… это был очень смешной прикол. — Домой поедешь, малышка? — поинтересовался Соболев, больше машинально гладя ее тонкую талию. — Дядя Олежка аж охуел от такого. Масштаб пиздеца дошел до Ромы уже в машине, когда пьяный бред откровенно поплывшей Оли оформился в «Мне пиздец от дяди Саши». Ситуация, конечно, была аховая, потому что там, где есть старший Шепс, автоматически появляется и Персефона. Перси, которая мечтает его проклясть уже неизвестно сколько времени. Да и после того, что она увидела… Но делать было нечего. Решил геройствовать — доводи до конца. Даже если потом, блять, опять придется отхватывать пиздюлей. К моменту, когда они добрались до пункта назначения, Олю развезло настолько, что она принялась требовать развлечений дальше. На ногах, правда, стоять не могла, поэтому пришлось ее до квартиры нести на руках, что оказалось не самой простой задачей — буянила же. А дверь ему открыла подозрительно зеленая Перси. И взгляд ее, воистину, не предвещал ничего хорошего. А Рома не придумал ничего лучше, чем выдать гениальное: — А ты че, тоже беременная что ли? — Са-а-аш! — окликнула подмогу Перси. — Саш, иди сюда, а то я его убью прямо здесь. Старший Шепс выходит в прихожую и… молча ахуевает. Рома, блять? Серьезно? Что это за вселенское издевательство? Он сжимает челюсти, ощущая пульсацию по всему телу от злости. — Так, поставил мою племянницу и свалил отсюда, — лишь процедил Саша. — Я бы спела «В Питере — пить», — захихикала Оля, болтающаяся на руках Ромы. — Но мы в Москве, ага? — Ольга Арсеньевна, — голос Саши звучал все более холодно. — Ну-ка слезла! А она все смеется и смеется, продолжая цепляться за шею нового знакомого. И только тогда до нее доходит: — А вы друг друга знаете что ли? Рома-то честно попытался ее поставить — все-таки, жить-то хочется. Но Оля расцеплять руки на его шее отказывалась, и тогда на помощь пришла Перси, которая насильно утянула сопротивляющуюся Олю к себе, придерживая ее за плечи. — Лучше бы не знали… — многозначительно протянула Булгакова. — Так-то я ее от домогательств спасал, — невпопад ляпнул Рома, неловко почесав затылок. На благодарность не напрашивался, так уж и быть, но хотя бы просто примите к сведению! — От чьих, от своих? — немедленно огрызнулась Перси. — Ну и сука ты, Перси. — Закройте ему кто-нибудь рот, пожалуйста. — Вот по всем пунктам проебался, но такого точно не было. Даже в мыслях. Максимум — руку на коленку ей положил. Уже в машине. И то, пока пристегивал. Даже додумался же пристегнуть! — Ебало завали, — бросил Саша, глядя исподлобья на Соболева. — Так, тихо! — вдруг встрепенулась Оля. — Я сама нажралась, а Ромашка реально меня спас. Ещё и Олежке звонил, и домой меня привез. Так что цыц! — Вали, — вновь процедил Саша. Его трясло только от одного вида лица Ромы. — Ой, ну все, герой дня, спасибо, — фыркнула Персефона, отвесив Роме максимально демонстративный поклон. От этого, правда, даже голова закружилась, но она решила, что потерпит. — Все, вали, реально. Я тебя даже видеть не хочу. Сам знаешь, почему. Знал, естественно. В принципе, именно поэтому и не сопротивлялся особо — сдался сразу. Но, уходя, просто не мог не сказать Оле на прощание: — Еще увидимся. — Размечтался, — фыркнула Перси, когда за Соболевым закрылась дверь. — Знаешь, Оль, в первый же день выцепить бывшего нарика, абьюзера, алкаша и просто воплощение всех грехов человеческих — это талант. Сомнительный, правда… — А мне нравится, — просто пожала плечами младшая Шепс. — Все, ребят, я дрыхнуть пошла. Просто скинула с ног туфли и, вцепившись в клатч, почапала в бывшую комнату Олега. Сейчас была глубокая ночь, и Саша устало выдохнул. — Перси, ты как? — Да я-то чего? — засмеялась Перси, подходя ближе, чтобы положить чуть кружащуюся голову Саше на плечо. — Это не моя племянница привела домой Рому и до этого непонятно чем с ним занималась. Мне лучше всех, знаешь ли. — Не говори мне даже ничего по этому поводу, — выдохнул Шепс. — Я убью Арса за то, что скинул на нас свою дочурку. Погладил Персефону по плечам и увлек за собой в свою комнату. — Пойдем, тебе бы отлежаться. Мне очень не нравится твое состояние. — Са-а-аш, ну все хорошо, ну ты чего? — поспешила заверить его Перси, но сопротивляться не стала. И так неохота было выползать с кровати, а когда еще Рому увидела… — Кстати, я тут подумала. А Олег ее чего сам не забрал, интересно? Просто, ну… доверить племянницу Роме? С Дафной они так с момента ссоры и не поговорили. Непосредственно с Олегом — тем более, потому что Перси его дурная привычка искать у нее вину там, где ее не было, начинала раздражать. Она как-то и не задумывалась, что там происходит у младшеньких. *** А Дафна и Олег как раз возвращались домой из больницы под самое утро — поспали оба немного, а несчастному Шепсу и вовсе пришлось дремать в кресле. Булгакова вошла в квартиру и со спокойствием выдохнула — весь путь в такси она продолжала держать в руках снимок УЗИ, как нечто очень-очень ценное. Хотелось бы поделиться этим с сестрой, но… и не хотелось тоже. Та по-любому сейчас с Сашей, а тот очень четко обозначил свою позицию. На самом деле, Дафне до сих пор было тревожно, но она старалась себя успокоить. Не ради себя, ради Марка. Уже на кухне она заметила валяющуюся на полу сковородку и разлитое масло — никто так вчера, естественно, ничего не и убрал. Было не до того. Девушка вздохнула и присела с тряпкой на корточки, когда к ней зашел жених. — Олеж, — улыбнулась она, глядя на него через плечо. — Давай закажем чего-нибудь вкусного? И просто побудем вместе. Олег к ней аж подскочил — ради того, чтобы забрать тряпку, усадить Дафну на стул, а со следами вчерашнего происшествия разобраться самостоятельно. Масло, конечно, поддавалось уже плохо, потому что да, вчера было не до этого, но и Шепс был максимально настойчив и переполнен энтузиазмом. — Я всегда за. Но если еще раз увижу, что ты тут моешь полы или еще что-нибудь тяжелое, что я могу сделать сам, тогда у тебя будет пожизненное наказание — никогда не вылезать из моих объятий, — в шутку — или даже серьезно — пригрозил Олег. — Ты так говоришь, будто я против, — засмеялась Дафна. — Я, может, только этого и добиваюсь. Но ей было приятно. Она сама до сих пор не до конца привыкла к своему новому статусу и положению, но Олег был прав — уже пора начинать беречь себя. Поэтому, пока он убирался, девушка заказала пиццу. Много пиццы. В том числе — сладкую с грушей. — Оле-е-еж, — протянула Булгакова. — Заканчивай давай, потом. Ты вот сказал про объятия, и я захотела. Ее распирало от нежности. Нежности к Шепсу — к обоим Шепсам, и к жениху, и к плоду их любви в ее утробе. — А кто тебе ночью звонил-то? Помню сквозь сон, как ты бурчал. Ага. Услышала все-таки. Олег честно старался быть во время увлекательного разговора потише, но когда услышал Соболева, сдержаться уже не мог. Особенно после того, как выяснилось, что из всех возможных сомнительных мужиков Москвы его беспокойную племянницу угораздило нарваться именно на Рому. Очевидно, что Дафне говорить об этом не стоило. Так что Олег, не моргнув и глазом, соврал: — Оля звонила. Ну, племянница. Но пусть с ней Саша разбирается. И, бросив уборку — все равно, в принципе, почти закончил, — первый полез к ней обниматься, очень надеясь, что его безыскусное вранье останется незамеченным. — Она уже приехала? — воодушевилась Дафна. — Я хочу с ней познакомиться. Даже думала предложить помириться со старшими, устроить что-то вроде семейного ужина… Но потом поняла, что рано, наверное. Вряд ли Саша уже отошел, а ей нельзя нервничать. Ещё раз пережить вчерашнее очень не хотелось. И тогда Дафна, поднявшись на ноги, виснет на шее Олега. Мгновение, и уже отталкивается от пола, чтобы обвить его пояс своими ногами. Прижимается крепко-крепко, вдыхает его запах — свежий парфюм и табак. — Знаешь, я очень по тебе соскучилась, — воркует Булгакова ему на ухо. — А ещё я же перед тобой провинилась, да? Врач из-за кровотечения временно запретил интимную близость, но ведь они могут найти обходные пути, верно? Так, чтобы не навредить Марку. Ну нет. Знакомство с Олей определенно стоит отложить на потом. Желательно к моменту, как Соболев исчезнет с лица земли, потому что Олег Олю знал — она точно не упустит возможности в красках рассказать, как увлекательно прошел ее первый день в Москве, а Олег рассказывать подробности их хоррор-версии «Санта-Барбары» не планировал точно. Если Саша с Перси, победители в номинации «трепло года», уже этого не сделали. Ладно. Пока все идут к черту. Вместе со своей ценнейшей ношей Олег направился в комнату. Уже там, уложив ее на кровать и нависнув сверху, с самым своим не серьезным видом заявил: — Итак. Первое правило. Никто ни перед кем не виноват. Все в прошлом. Договорились? И на душе у нее тепло-тепло. Ее единственный любимый мужчина снова рядом, снова обнимает ее и снова смотрит на нее так, словно она — драгоценность. Дафна стаскивает с него черную кофту и смеется, целуя его в плечо, в шею, в линию подбородка и, наконец, в губы. — Договорились, любовь моя. А ещё правила будут? — Правила? Дай-ка подумать… — Секунд десять Олег даже честно разыгрывал серьезность, но быстро сдался, снова ее целуя — у Дафны были слишком сладкие губы. — Точно. Никаких правил. Чистая любовь. Его руки скользнули под юбку ее платья, оглаживая бедра, а сам в это время снова припал с поцелуями к ее шее. И как бы Олег не хотел сейчас отпустить ситуацию, им определенно надо было быть осторожнее. Ему — вдвойне. — Оле-ег, — выдыхает Дафна, закусывая нижнюю губу, и глаза ее против воли закрываются. Его губы на ее шее ощущается горячо и вожделенно. Она, правда, соскучилась по нему — и духовно, и физически. Сейчас Булгакова ощущала все его прикосновения особенно ценными, ведь совсем недавно ей казалось, что они больше не повторятся. Что она их не заслуживает. — Олег, я тебя люблю, — и теперь Дафна даже растрогалась. Едва ли не заплакала вновь. Его руки ощущаются иначе теперь, ведь это руки отца ее ребенка. — Стой-стой-стой, — Олег почти что мгновенно вернулся с поцелуями к ее лицу, оставляя два коротких — на щеках, один — в губы, — только не плачь. Даже если от счастья. Не хочу, чтобы ты вообще когда-нибудь плакала. Ты даже представить себе не можешь, как сильно я тебя люблю. У него даже голос сорвался. Осознание того, что он ее чуть не потерял, чтобы обрести снова, пьянило, кружило голову. И вот сейчас все ощущалось в разы волнительнее, чем было в их первый секс. Может, потому, что вот сейчас их отношения буквально перешли на новый уровень? Осознанный, любящий. Потому что осознали наконец, насколько ценны друг для друга, что просто не смогут в одиночестве. Только разве что руки путались, пока Олег, заставив Дафну чуть приподняться, возился с замком ее платья. Теперь все было правильно. Так, как должно было быть с самого начала. Пустота внутри разом схлопнулась, и на ее месте раскрылся розовый бутон. Пьянящее счастье. Абсолютное и незаменимое. Булгакова смеется, когда Шепс снимает с нее легкое летнее платьице, но затем толкает его в плечо, валя на спину. Вскарабкивается сверху очень аккуратно, теперь уже сама ласково целует шею Олега, но, тем не менее, прикусывает кожу, чтобы следы остались. Это он ее научил. — Нам нельзя сейчас… ну, традиционно… — сбивчиво шепчет Дафна между поцелуями. — Но можно иначе… А в животе пляшут бабочки, выписывая пируэты, должно быть, ещё больше защищая их сына своими хрупкими крылышками. Их общей любовью. Что Марк родится в абсолютной любви и комфорте, она больше не сомневалась. А сама Дафна стаскивает с Олега брюки вместе с боксерами, чтобы вновь довести до исступления так, как уже делала однажды. Касается языком и губами, помогая себе одной рукой, пока второй поцарапывает его живот. Вся ее нежность, весь ее трепет по отношению к нему одному сейчас переходит в яростное наступление. Олег жмурится до звездочек в глазах, одной рукой сжимая простынь, а вторую — кладя Дафне на затылок, пропуская между пальцами пряди ее волос. Сам процессом не рулит, хотя хочется, но запрещает себе. Мысль о том, чтобы причинить ей даже малейший дискомфорт, кажется отвратительной, и Шепс буквально полностью охотно отдает себя ей во власть. Наслаждение плескается в нем вперемешку с абсолютной любовью, с безукоризненным обожанием, и Олег и сам теряется в своих совершенно сумасшедших чувствах. Ему с ней не просто хорошо — с Дафной так, как не было ни с кем и никогда, и весь мир сосредотачивается на ней. На них. Она творила с ним совершенно безумные вещи, и вскоре Олег изливается ей в рот. Только промедления не дает ни себе, ни ей — поднимается, снова тянет на себя, заставляя лечь на кровать, и оказывается сверху. Жарко целует в губы, языком касаясь неба, а потом беспорядочно спускается ниже — шея, плечи, грудь, живот, оставляя яркие следы на бледной коже и избавляя ее от белья. Потому что она — его. А он — ее, и это кажется настолько очевидным, что он понять не может, почему они столько времени тянули. Устроившись между ее ног, Олег на мгновение замер, обжигая дыханием низ живота, не без удовольствия отмечая, что у Дафны мурашки. И просто не может не подразнить немного, как бы между делом интересуясь: — Так что, мне все еще нельзя стоять перед тобой на коленях? — Олег, — судорожный выдох, а у самой бешено колотится сердце, даже ребра дребезжат. — Можно. Тебе вообще можно что угодно со мной делать. Вот так Дафна и капитулировала, ведь когда его горячий язык коснулся ее намокшего лона, с ее губ сорвался отчаянный стон, почти вскрик. Сейчас она не могла думать ни о чем и ни о ком кроме него — даже не понимала, как вообще смела раньше желать кого-то другого. Теперь уже ее пальцы сжимают простынь, все тело напрягается, пока девушка прогибается в талии и неосознанно толкается Шепсу навстречу. Ощущения такие яркие, мучительно сладкие, что сдерживаться долго не выходит. И соседи теперь тоже прекрасно знают, когда Дафна достигает пика — так можно и голос сорвать. Она вздрагивает всем телом и обмякает, хотя мышцы бедер все ещё потряхивает. — Оле-ег, — почти скулит Булгакова, едва ли не за волосы притягивая его к себе. — После ближайшего осмотра, когда врач снимет свое вето, я тебя из кровати до самой свадьбы не выпущу. И после нее тоже. — М-м-м, подожди-ка, — и чертовски довольный и счастливый Олег выдохнул ей в губы, прежде чем снова утянуть в жаркий поцелуй: — Я же совсем не буду сопротивляться. *** Наверное, она в последний раз сильно зачастила с поездками к родителям, мотаясь к ним чуть ли не по каждому чиху, но сегодня повод был весомый. Персефона решила, что пора все-таки что-то делать с тем, что ее хлипенькую защиту может пробить каждый второй, поэтому хотела обзавестись хотя бы амулетом. Временно, пока восстановить собственные барьеры своими силами еще не получается. Амулет решила позаимствовать у отца, потому что родная энергия должна была помочь. Охотно согласилась с предложением Саши тоже провести какой-то свой ритуал. Было мило, что теперь у них будут этакие парные кулоны с защитой, наложенной друг другом. Перси планировала уложиться быстро, чтобы не тревожить Сашу — его все еще беспокоило ее состояние. Так что, заходя в дом, Перси решительно направилась в отцовский кабинет, проигнорировав предупреждение мамы о том, что он не один… А потом случилось это. Справедливости ради, Арти не был в ее вкусе. То есть, даже если бы не было Саши, она бы вряд ли на него посмотрела. Но сейчас, когда их глаза пересеклись… Ее вдруг бросило в такой жар. Сердце едва не выпрыгнуло из груди, даже щеки покраснели. Перси пискнула что-то невнятное, мгновенно отворачиваясь от парня. — Па-ап, приветики, займи какой-нибудь амулет, пожалуйста, — на едином духу выпалила Персефона, продолжая держаться и от отца, и от его ученика на расстоянии. А в голове так и звенел вполне рациональный вопрос — какого хуя? — Привет, солнышко, — поздоровался Михаил. — Да, конечно, бери любой. Все в шкатулке. А Арти… Арти улыбнулся во весь рот. Сразу поспешил заговорить: — Здравствуй, Перси. Как дела? И голос у него звучит приторно-приторно. Смотрит на нее с любопытством, как кот на мышь, которую заиграл до полусмерти. — Н-нормально, — предательски сбившись, ответила Перси, бросившись к спасительной шкатулке. Щеки горели, руки тряслись, как у пьяной, на губах против воли лезла широкая улыбка, а разум так и вопил — ты что, дорогая, совсем вдруг долбанулась? Ей было почти что жизненно необходимо на него посмотреть. Или не только посмотреть. Или… Интересно, а как он целуется? Блядство! По итогу Перси схватилась за откликнувшийся на ее энергию амулет — восьмиконечная звезда, заключенная в круг. Впервые даже не обняв отца, затараторила судорожно: — Все, пап, спасибо большое, должна буду, люблю, целую! И бегом — обратно наверх, даже не оглядываясь. Хотела, очень хотела оглянуться, но… что-то внутри буквально орало — сваливай отсюда, пока не случилось… Пока не случилось что-то плохое. — Перси, погоди! — Арти нагнал ее в коридоре, коснувшись ее локтя. — Ты чего? Что-то не так? И весь такой до тошноты участливый, озадаченно хмурится. И руку ее не отпускает. Персефона такая красивая, желанная. Нежная, но строптивая. Вроде и стерва, а вроде и милашка. И это доводило до катарсиса. Это цепляло. — Я тебя… обидел? — Нет! — горячно воскликнула Персефона. Чужая рука на ее локте жгла кожу, но… это было приятно. Она вдруг поймала себя на том, что очень ярко представляет, как его рука сжимает ее горло. Нет, не убить хочет, а… в сексе. Щеки снова вспыхнули жаром, и Перси сама как будто горела. Мозг отключился. Правда, она совсем ни о чем не думала, когда приподнялась на носочки, целуя Арти в губы. И только какой-то здравомыслящий кусочек ее сознания продолжал орать — что же ты, мать твою, делаешь? А Чернышев вздрагивает. и тут же пылко обхватывает Перси за талию, прижимая ближе к себе, одной рукой, а второй зарываясь в ее волосы. Она такая сладкая и манящая, что хочется тотчас прижать ее к стене — и это Арти и делает. Перекрывает ей пути к отступлению. — Я не думал, что ты решишься… — хрипло шепчет он. — Но я безумно рад. Что? Она ни на что не решалась. Она буквально ни на что не решалась! Просто… а что — просто? Просто так вдруг решила поцеловаться с другим парнем? Но… Перси же не решала. Перси же вообще этого не хотела! Тогда какого черта… почему она так реагирует? Почему щеки горят, сердце так бьется, почему поцеловала? Почему внизу живота вдруг скрутился тугой узел гребанного желания? Почему она сейчас реагирует так, как не реагировала ни на одного мужчину, кроме Саши? Саша. — Пусти, — задыхаясь, прошипела Перси, с неожиданной энергичностью пытаясь вырваться из его рук, цепляясь за остатки связных мыслей о любимом Шепсе. — Пусти, иначе я завизжу! — Эй-эй! — Арти недоуменно отпрянул. — Ты же сама… Черт, неужели придется еще поднажать? Пожалуй. А пока… — Прости, Перси, я… я просто подумал… — парень очень искусно притворился невинной овечкой. — Прости меня, пожалуйста. И, изображая сбитого с толку неповинного влюбленного юношу, Чернышев ретировался обратно в подвал к ее отцу. Хорошо, что он поставил непрогляд на свою работу — Михаил Афанасьевич оказался очень прав, говоря, что его амбициозный ученик способен на многое. А у самого сердце бешено колотится, а губы жжет тенью пылкого поцелуя. «Ты же сама…». Короткая фраза набатом стучала в голове. Перси сбежала из родительского дома, никак не среагировав даже на оклик мамы. Зато Алла Евгеньевна прекрасно слышала, как дочь не то что рыдала, а выла, несясь по территории — и так до самого выхода с СНТ, откуда уже трясущимися руками вызвала такси. «Ты же сама». Нет, она же не сама! Она не хотела вообще! То есть… Арти ей не нравился. Совсем. Никак. Тогда почему поцеловала? Самым страшным было понимать, что ответа на вопрос у нее действительно не было. Чем дальше Персефона отъезжала от родительского дома, тем ярче было осознание того, что она натворила. И в голове сразу пронеслось — как она говорит об этом Саше, как он разочаровывается в ней, как и в ее сестре, как они расходятся… Но Перси же не хотела! И любит она только Сашу! Но… но… что это тогда сейчас было? Она плохо помнила, как доехала до дома, как вообще поднялась в квартиру. Разулась почти на бегу, бросаясь в ванную. Там трясущимися руками Перси вылила на ладони едва не полфлакона жидкого мыла, растирая его по коже до пушистой пены, а после — начиная, как безумная, полоскать рот этой мыльной водой. Горечь была отвратительная, но Перси почти не чувствовала, как будто бы правда верила, что это поможет ей… очиститься. Она не хотела. Она не хотела! Черт знает, сколько это продолжалось. Но когда Перси выпрямилась, в отражении в зеркале она натолкнулась на чужие встревоженные глаза. На пороге замерла словно только проснувшаяся Оля. — Ой… приветик… — А сама Булгакова и два слова связать не могла из-за рыданий, сотрясающих грудь. — Я тут… я тут просто… Я думала, ты не дома… — Да даже я не настолько монстр, чтобы с такого похмелья куда-то скакать, — настороженно отозвалась Шепс. — Тебе опять плохо что ли? Она замялась на пороге ванной, не зная, что и делать. Позвонить дяде Саше? Тот сейчас на приеме и просил не беспокоить. — Ты бы хоть это взяла… — Оля указала на ополаскиватель для полости рта. — Чего мылом-то сразу… Голова у нее трещала — это мягко сказано. И настроение было прегадкое — тоже последствия выпивки. Серотониновая яма или как ее там. Хотя повеселилась она, конечно, знатно. Силенок у Оли теперь маловато, но она все равно предложила: — Я, конечно, пока не такая сильная, как дяди, но пойдем. Чем смогу — помогу. — О-о-о, поверь. Мыло — мой друг. — Перси нервно рассмеялась, еще раз включая воду из крана, чтобы наспех умыть заплаканное лицо. Рыдания продолжали рваться из груди, сводить горло болезненным спазмом, но Перси постаралась выровнять дыхание и хотя бы создать иллюзию спокойствия. — Да. Черт. По-моему, у меня температура. И правда, лоб горячий. Может, ей все приглючилось? Может, она не делала самый абсурдный и неправильный поступок в своей жизни, которому не было никакого объяснения? Может, просто развезло? — Я… нет, нет, не надо ничего делать, — уже более осознанно запротивилась Перси. То, что она просто заболела, а совершенно неправильный поцелуй стал последствием болезни, кажется как будто бы правильным. Она выдохнула, убеждая себя в этом… и отгоняя мысли, что для температурного бреда все было слишком реальным. — Пошли лучше… пошли, я лягу, просто поболтаем, пока Саша не вернулся. Пожалуйста. — Ну, как знаешь, — пожала плечами Оля. — Давай, помогу тебе дойти. Ты чет явно сама не доползешь. Она, ростом ещё ниже Булгаковой, почти взваливает на себя весь ее вес, когда, как и обещала, отводит ее в комнату Саши. Тут же плюхается на кровать рядом, садится в позу лотоса. — Ты же не беременна? — сощурившись, интересуется Шепс. — А то бабуля мне уже доложила, что Олежка скоро батяней станет. Странно, что она ещё твою сестру не разнесла. Характер у бабушки пиздец. — А, то есть, она знает? — переспросила Перси, цепляясь за что угодно, чтобы только снова не уйти в дерьмовые воспоминания. Людмила Шепс, конечно, сомнительный кандидат для роли якоря, но получилось немного взбодриться. — Я как-то даже упустила… Перси засуетилась на кровати, сооружая себе подобие гнезда. На место жара пришел болезненный холод, и она, спрятав нос в пушистом одеяле, внезапно решила признаться: — Поверь, если бы я была беременна, твоя бабушка уже была бы здесь, самолично делала бы мне аборт железной вешалкой. — А ты с ней знакома что ли? — удивилась Оля, наматывая светлую прядку волос на указательный палец. — Она типа вообще все всегда знает. Сама же на таро гадает. Поэтому сама младшая Шепс считалась позором семьи наравне со своим непутевым отцом — бабушка всегда все видела. Каждый их проеб. — Ну-у-у, знаешь… — Наверное, неправильно было очернять эту замечательнейшую женщину в глазах внучки, но откровенничать с Олей оказалось неожиданно легко. Невольно вспомнились все их душевные разговоры с Дафной… до того, как все вдруг пошло в Тартар. — Перед тобой — малолетняя шалава, которая манипулирует Сашей своими истериками, и в принципе ничтожество, которое умеет только руки резать. Она меня обожает. — Меня тоже, — захихикала Шепс. — Я у нее позорница. Как и батя мой. Она вообще никого не любит особо, кроме Саши, разумеется. Поэтому тебе повезло меньше всех. У нее крышу срывает, когда его девушки не подходят под ее стандарты. Но по-моему ты вполне кайфовая. Мэри и Илона мне не нравились. А вот это было приятно. Нет, это было даже очень приятно. И Перси, как будто не рыдала буквально только что, даже успокоилась и расплылась в довольной улыбке. Градус ее уважения к Оле резко повысился. А значит… значит, можно было и кое о чем другом ее предупредить? — Извини, что мы вчера и на тебя еще психовали, — чуть помедлив, начала Перси. И хотя даже говорить о нем было неприятно, она продолжила: — Просто Соболев — самая плохая компания, которую только можно придумать. Ну… он же не просто так ей обещал, что встретятся еще? Значит, стрельнуло чего-то? — Ты про Ромчика? — тон Оли вновь стал чуть настороженным. — Ну… он типа реально меня от приставаний одного урода спас и фактически запретил колеса искать. А вообще — я ничего не боюсь. Он прикольный, я бы потусила ещё. И, немного подумав, Шепс продолжила: — Я представляю, как ахуел Олежа. Я же была настолько невменько, что попросила Рому позвонить ему с моего телефона. А сегодня он на мои сообщения не отвечает даже. Сначала думала — неужели так разозлился, что набухалась с левым челом? А потом духов призвала. Оказывается, у него с невестой что-то. Мне все про белые халаты твердили, и в ушах шум был такой… Как от медицинской аппаратуры. У Перси болезненно засосало под ложечкой. То есть… сестра попала в больницу, а она, бестолковая идиотка, даже не в курсе? Значит что-то с Марком? Это было бы почти не удивительно, ведь последние недели получились не самыми простыми, но… Перси полезла к телефону, предательски трясущимися руками набирая Дафне короткое «С тобой все хорошо сейчас?». Позвонить пока, наверное, смелости не хватит. Но как минимум, она должна была узнать, все ли в порядке. А потом с языка, как по команде, сорвалось быстрое: — Рома — ее бывший, и у них недавно произошла… очень странная сцена с Дафной, ну, с сестрой моей. Скажем так, я их застукала за секунду до… непоправимого. И в общем… все плохо. — Погоди-погоди-погоди… — заморгала Оля. — Она Олеже изменяет?! Вот это номер! У младшей Шепс аж уголки губ опустились непроизвольно. Из всех родственников она больше всех всегда любила именно Олега, и такое отношение к нему стерпеть не могла. Ещё и Рома этот… Любовник этой Дафны выходит? Минус тысяча очков парню. — Ей пизда, — пообещала Оля. — Спокойно-спокойно, — коротко усмехнулась Перси, высунув руку из-под одеяла только для того, чтобы коснуться руки Оли. — Они не трахались, на всякий случай. Но там творится такая нездоровщина, из которой обоих надо спасать, что я прям… не знаю даже. Интересно, не из-за разговора с Олегом ли Дафна по итогу попала в больницу? Или… или из-за того, как на нее налетели Перси и Саша? С ней ли сейчас младший Шепс? Вероятно, да? Все ли там сейчас хорошо? Да, у Булгаковых могли быть разногласия, иногда доходящие до почти смертельных, но… сестры же. И всегда ими будут. Да и к Марку Перси уже привязалась. Хоть бы все было хорошо. — Поэтому меня с одной стороны радует, что он на тебя пялился щенячьими глазами, а с другой — это такая жесть, — продолжила Персефона. — Дафна хорошая. Просто в мозгах какой-то пиздец творится. Оля коротко кивнула. Примет к сведению. Рома-то ей понравился… сначала. Теперь она не уверена. И тут у Перси как раз зазвонил телефон. На экране высветилось общее фото сестер в веночках из васильков и подпись: «Даф». Ведь та, признаться, только и ждала весточки от близняшки. Дафна — всепрощающая, как уже было ясно в ситуации с Ромой. И отходчивая — прямо как отец. А вот Персефоне трубку взять было… прямо физически неловко. Не сказать, что она считала, что была не права. Очевидно же было, что всю ситуацию с Ромой надо было прекращать. Просто вырубать на корню. И все же… Да к черту пока все эти проблемы! Коротко кивнув Оле, одними глазами попросив ее не уходить, Перси упала на Сашину подушку и только после этого приняла вызов, выпалив: — Эй, все хорошо? — Да, — отозвалась Дафна на другом конце. У нее было просто потрясающее настроение после рандеву с Олегом, да и сейчас они валялись вдвоем на диване в гостиной, поедая пиццу, приезд которой едва не пропустили. — Я так поняла по твоему сообщению, что ты в курсе? Если что, все в порядке. У меня было обильное кровотечение, и это было ужасно страшно, но все обошлось, мы с Олегом уже дома. И теперь у нас есть снимок УЗИ. Тебе… прислать? — Типа того. Мне тут одна, — Перси улыбнулась, аккуратно подпихнув ногой Олю, — колибри на хвосте принесла новости. А что? Оля правда была очень красивой в том своем розовом платье. Как птичка. — Это хорошо, что сейчас все хорошо… И кидай, конечно! Я очень хочу посмотреть на этого красавчика. Если… если можно. И пусть Дафна все ещё считала, что сестра не имела права выдавать ее Саше, поскольку его реакция была весьма предсказуема, она не могла не расчувствоваться от ее тона. — Конечно, можно! Увидишь своего крестника наконец. Секунду… Олеж, передай мне вон тот кусок с грушей? Да, эту мерзость, — и рассмеялась. — Алло, я тут. Перси… Я должна извиниться. Ну, за ту сцену с Сашей. Ты просто знай, что я тебя люблю, хорошо? — Конечно. Конечно, я тебя тоже люблю, балда, — засмеялась в ответ Перси. — И вообще, вас люблю! Ну, ты поняла. Шкету привет. И что-то даже аж расчувствовалась тоже. И глаза опять на мокром месте. Страшно представить, что подумает Саша, когда его встретит Перси, вся опухшая от слез и снова рыдающая, так еще и, видимо, с температурой. Главное только — не вспоминать о том, что произошло сегодня, пока она была у родителей.