CHARMED

И вновь собрание в готическом зале — на этот раз телезрители оценивали качество работы Дафны, Нино и Димы. Со своими баллами младшая Булгакова и так была на втором месте в турнирной таблице, над ней был разве что Олег, чему она совершенно не противилась, но о чем решил спросить Марат: — Дафна, как думаете, сместите своего жениха с пьедестала? — Скорее всего, — захихикала девушка в ответ. — Хотя и не хотела бы. — Это почему же? — Я уже говорила, что я здесь, чтобы помогать людям, а не ради победы. Нет, легкий азарт есть, но мне совершенно все равно, буду ли я в финале. — А ведь если бы проект заканчивался сейчас, вы бы в нем оказались, — напомнил Башаров. — Олег, как, уступите место невесте? — Без проблем, — широко улыбаясь, откликнулся Олег. И хотя на душе самую малость скребли кошки из-за того, что сегодня ему предстояло ехать на испытание с Сашей, рядом с Дафной все тревоги словно отступали. — Мне не привыкать вставать перед ней на колени. — Олег, — смущенно захихикала девушка в ответ. — Марат, объявите баллы, пожалуйста, пока я тут лужей не растеклась. — Желание прекрасной невесты — закон, — отозвался Башаров. По итогам зрительского голосования Дима получил 9,2 балла, а Дафна — 9,6, от чего аж ахнула. В прошлый раз ее топили фанатки Олега, но, видимо, в этот раз поддержали? Неужели так повлияло объявление о свадьбе? А это они ещё про беременность не рассказали. Это Дафна хотела скрывать от аудитории до последнего. А вот у Гасановой оказалось ровно восемь баллов, за что сразу зацепился Марат: — Нино, вы расстроены? — Марат, конечно да. Я пришла сюда именно за победой, поэтому для меня каждый балл, каждая десятая балла важна, — стараясь сохранять спокойное выражение лица, ответила Нино, пока внутри царило полнейшее отчаяние пожирающее душу, — Ну что мне еще нужно сделать, чтобы угодить зрителям? Я уже начинаю сомневаться в том, действительно ли я хороший специалист, раз я не могу добить хотя бы девятку, — немного упаднически настроенно добавила Гасанова. Вообще она не была склонна к самобичеванию, но… в общем да, расстроилась. — Очевидно, что для высоких оценок здесь надо слеветировать, — вдруг вступилась за Нино Марьяна. И добила всех неожиданным признанием, которое, очевидно, относила больше к себе, но прозвучало почти по-дружески: — Лучших всегда недооценивают. — Ну что ж, — деланно сочувственно пожав плечами, начал Марат. — А я готов объявить новую тройку. Пожалуй, самую долгожданную и скандальную — в бою сойдутся два брата. Медиумы Олег и Александр Шепсы. И компанию им составит ведьма Марьяна Романова. «Господи, помоги», — хотела бы сказать Персефона, но от комментариев вслух она воздержалась. Естественно, было очевидно, что рано или поздно и Шепсы столкнутся лбами, но как-то не готова она оказалась к этому. Не сейчас, когда все более-менее было хорошо. Едва только закончились съемки, Перси едва ли не скакнула к Саше, чуть не сбив его с ног. Сцепила руки за спиной, крепко-крепко обнимая, и зашептала со всей нежностью, на которую только была способна: — Эй, Саш, все будет хорошо. Я всегда с тобой, помнишь? Бери столько сил, сколько понадобится, мне не жалко. Мне для тебя вообще ничего не жалко. Старший Шепс рассмеялся, поцеловал Перси в макушку, чуть покачал в своих руках, говоря: — Спасибо, конечно, родная, но она мне не понадобится. Я его уделаю. Про Марьяну же никто даже говорить не собирался. Тем временем, Дафна уже отправилась к Олегу. Остановилась напротив, ласково поправила его волосы у лица, потом потискала за щеки, как маленького: — Олежа, чудо ты мое, ты справишься. Звони, пожалуйста, почаще, хорошо? Я тебя люблю больше жизни, ты же знаешь? И чисто для того, чтобы как-то взбодрить жениха легким уколом, с мягкой усмешкой добавила: — Мы с Ромой будем за тебя болеть, знаешь же? — Черт, ну ради Ромы придется блистать, — театрально вздохнул Олег, коротко поцеловав ее в макушку. — Я не буду с ним ссориться. Не хочу. Однако взгляд, которым он наградил подошедшего с Перси брата, очевидно был напряженным. Старшая Булгакова коротко глянула на обоих Шепсов, а потом заявила, дразнясь: — Ну, Олежка, извини, но лучший Шепс для меня очевиден, — почти пропела Перси, продолжая ластиться к Саше. Отпускать его не хотелось. — Тем не менее, только попробуйте там не затащить. — Не переживай, у тебя, Олеж, фанатов будет втрое больше, — хихикнула Дафна, подразумевая и себя, и их будущего ребенка, и, прости господи, Соболева. — Но да, как минимум, оба порвите Марьянку. *** После недавней короткой ссоры Перси принеслась к отцу почти что на реактивном двигателе. Он сказал, что ничего серьезного не произошло, просто, мол, хочет ее кое с кем познакомить. В отсутствие Саши, съедаемая тревогами за него, Перси была рада уцепиться за возможность отвлечься хоть на что-то, да и ссора с папой все еще отзывалась внутри горьким послевкусием, поэтому уже вскоре Персефона снова переступила порог родительского дома. И сразу как-то… почувствовала. Это была чья-то яркая, незнакомая ей энергия, не меркнувшая при этом даже на фоне ее отца. Заинтересованная Перси вновь проскочила в папин «кабинет», чтобы обнаружить его там в компании незнакомого парня — ее ровесника, обладателя той самой энергии. — Пап, привет, — улыбнулась ему Перси, но к незнакомцу обратила все же чуть настороженный взгляд. — Здрасьте. — Привет, милая, — отозвался Михаил, разворачиваясь к дочери. — Знакомься, это Арти. Мой ученик. — Привет, — улыбнулся молодой парень с зализанными белыми волосами. И улыбка эта была вроде бы и дружелюбной, а вроде бы и… какой-то хищной. — Персефона? Видел тебя в «Битве». Я сначала собирался в ученики к Марьяне, но потом увидел твои практики и понял, что надо идти к Михаилу Афанасьевичу. — Ну, между Марьяной и папой ты точно сделал правильный выбор, — со сдержанной улыбкой откликнулась Персефона. А ведь когда-то у них и правда были хорошие отношения. Но… жизнь меняется, а «Битва сильнейших» открыла глаза на многих. За неимением альтернатив, ей пришлось сесть рядом с Арти, и случайно Перси задела его рукой. Ощущение было такое, словно ее слабеньким шокером приложили — это среагировала сила, вложенная в него ее отцом… и что-то еще. Что-то, чему Перси пока не могла найти объяснения. — Наверное, ты очень сильный, раз папа согласился взять тебя в ученики, — продолжила Персефона, сама не замечая, что вроде и дружелюбничает с ним, но… хочется держать дистанцию. — Пап, а я вам зачем? — Надеюсь на это, — с улыбкой ответил Арти, глядя на девушку, как завороженный. — Ты — часть семейного бизнеса, — усмехнулся отец, собирая свою сумку. — У меня сегодня уже несколько приемов назначено, а Арти не терпелось начать, поэтому я хотел попросить тебя ввести его в курс дела. Чернышев активно закивал с самым серьезным лицом, практически с непроницаемым взглядом: — Да, я был бы очень признателен тебе. Ага. Поездка к папе грозила предательски затянуться. И отказать-то она ему не могла, но… под одним взглядом этих слишком восторженных глаз Перси становилось неуютно. На нее так даже Матвеев со своими азиатками не смотрел, когда пытался подкатывать. Блядство. Саша там сейчас мчит в какую-то очередную деревню в Башкортостане, где ему предстоит столкнуться не пойми с чем, а она тут пытается выдавить из себя хоть сколько-нибудь милую улыбку в адрес папиного ученика. — Ну, давай попробуем, — медленно откликнулась Перси. — Только я немножко не в ресурсе. Открываю каналы, чтобы передать энергию моему любимому человеку. Через кровный амулет, знаешь? Может, хоть так поймет? — Понимаю, — усмехнувшись, кивнул Арти. — Ты про Шепса, я понял, я же смотрю «БС». Ну давай так: ресурс силы сегодня с меня, а с тебя теория. — Вот и договорились! — радостно хлопнул в ладоши Михаил и тут же схватился за сумку. У них с Аллой было негласное правило — никаких приемов дома, поэтому глава семейства Булгаковых проводил их в Москве в специально снятом кабинете. — Я поехал, а вы работайте. — Сходим на погост? — предложил парень. — Твой отец сказал, что у вас минутах в двадцати ходьбы кладбище. Как удобно, когда все, так сказать, под рукой. Вот такую подставу от родного отца Персефона не ожидала категорически. Да, возможно, ей было бы полезно поработать в качестве теоретика, но… ощущение, что эта встреча ни к чему хорошему не приведет, все никак не покидало ее голову. — Ну, пошли, — вздохнула Перси, успев только напоследок клюнуть уходящего отца в щеку. — На самом деле, дом специально строили именно здесь. Кладбище рядом, никакой святой земли в округе, да и бесы сюда все стекаются. Не чувствуешь, что ли? — Чувствую, — согласился Чернышев. — Очень сильное место. Он эффектно сдул со лба упавшую белую прядь волос и взял свою сумку с теми атрибутами, что ему посоветовал приобрести Михаил Афанасьевич. Вместе Перси и Арти покинули дом Булгаковых и двинулись в сторону выхода из СНТ. — Слушай, только честно — я тебя напрягаю? Потому что он был не из тех, кто стерпит унижение. — Честно? — Вот чего-чего, а честности Персефоне было не занимать. Особенно если ситуация заставляла ее выходить из зоны комфорта. — Немного. И все же, она продолжала тащиться с ним на кладбище, не имея понятия, что там будет с ним делать. Просто должна выполнить папину просьбу, все. И желательно бы… желательно при этом не отвратить его от папы. От себя — было бы славно, но учеником папы Арти остаться должен. — Не пойми неправильно, — поспешила исправиться Перси, — просто я большую часть времени провожу с Сашей, и по кладбищам хожу только с Сашей. Уже отвыкла от чужой компании. — Ауч, — Арти кривовато усмехнулся. — Поражение в самое сердце, но я ценю честность. Спасибо. И, немного обогнав девушку, он пошел вперед спиной, чтобы мочь видеть ее. Заговорил: — Ты не подумай, я ни на что не претендую. Это просто работа. Мы можем приятельствовать, я никуда тебя не краду. Не злодей же. Хотел ещё спросить — у тебя что, друзей нет? Все только вокруг Шепса вертится? Но не стал. Жестко даже для его местами вредного нрава. — Я рада, что ты ни на что не претендуешь, — честно призналась Перси. — Просто на всякий случай обозначаю границы. А то было тут уже… всякое. И она до сих пор продолжает припоминать то безобразие Матвееву. Классика. Когда они оказались рядом с воротами кладбища, Перси даже расслабилась. Забавно было понимать, что не так давно она терпеть не могла работать здесь, потому что все постоянно шло наперекосяк — то ктулху местный прицепится, то просто энергии пережрет. Но, получается, она и как практик поумнела очень. — Так. Надо было бы какие-нибудь дары поднести… но для начала и кровь подойдет. Есть нож с собой? Резать, конечно, будем меня. — Нож есть, но! — Арти поднял палец вверх. — Не дам тебе изрезаться ради моего обучения. Лучше меня. Чернышев открывает сумку и достает настоящее великолепие — старинный резной кинжал с рукоятью в виду волка, кажется, из слоновой кости. Заносит его над своей ладонью и, ухмыльнувшись, говорит: — Давай, командуй — что от меня ещё требуется? Он даже не морщится, когда лезвие разрезает кожу, а кровь струйкой мчится на пыльный асфальт. Смотрит в этот момент на Перси — глубоко, жадно, по-прекрасному ядовито. Перси даже возмутиться не успела — уже устроил тут «Техасскую резню бензопилой», часть уже черт-знает-какая. Порыв оценила, конечно. Но… Перси вдруг осознала, что если бы она ему в этот момент сказала вскрыть себе руку до локтя, не обучения ради, а просто потому, что ей так захотелось, он бы это сделал, еще бы продолжил смотреть… вот так. Как сейчас смотрит. — Ты сумасшедший, — заверила его Перси, садясь на корточки и утянув парня за собой. Хорошо, что папа успел местных бабулек напугать тут настолько, что даже если бы ей посреди белого дня приспичило вызвать тут Люцифера, все бы просто прошли мимо и даже пожелали бы хорошего дня. Не ей, конечно. Дьяволу. Перси взяла его ладонь в свои, направляя так, чтобы вместе они нарисовали перевернутую пентаграмму. Честно старалась действовать осторожнее, чтобы не разбередить и без того слишком глубокую рану — надо будет, наверное, ему сразу сказать, что можно не устраивать тут такое кровавое месиво. — Да ты прям чернокнижник мечты. Кровь так и хлещет, — засмеялась Перси. У самой уже руки в чужой крови, и было в этом что-то… почти что интимное. Как будто бы она делала то, чего делать не должна. — Итак. Мы рисуем сигил Бафомета кровью, которая будет подношением в том числе, чтобы местные тебя приняли, начали привыкать и дали работать с собой. Ну, и не местные тоже… я про тех, кто повыше. Папа иногда еще пишет по центру имена Самаэля и Лилит, но я не рискую. Местные бесы, едва ли не с детства знакомые, готовы были сочувственно погладить ее по головке и поинтересоваться: «Ого, больная?» — потому что Перси засмеялась с уже совершенно искренним весельем. Оказывается, чтобы развеселиться, ей достаточно было просто заставить малознакомого парня раскромсать себе руку, самой запачкать руки его кровью и начать затирать ему около сатанистские вещи. — Не подумай, просто папа и тебя заставит выучить всю демоническую иерархию, чтобы случайно не нарваться на того, с кем встречаться не надо. Так, дай-ка я тебе руку перевяжу… — Хорошо, что бинты из сумки так и не убрала. Как знала. — Запомню, — бодро отозвался Арти, протягивая девушке раненую руку. И вдумчиво смотрел, как она перевязывает его ладонь, как ее тоненькие пальчики резво управляются с бинтами. Завораживающее зрелище. Она ведь, в какой-то степени, его кумир. Из-за нее он и решил податься именно в чернокнижие, именно к ее отцу, а теперь сама Персефона его и обучает. И вот они ступают за ворота. Бредут вдоль могил, и старых, и свежих, дышат воздухом с примесью запаха глины. И тогда Арти достает из сумки еще и пару черных бархатных мешочков, поясняя: — Твой отец просил собрать могильной земли. Немного с более старой, немного с самой новой. Поможешь? А то ведь ему и в рану может попасть. Было бы неприятно. — Ага, а потом скажешь, что сам собирал? — усмехнувшись, поинтересовалась Персефона, но мешочки все-таки взяла. Надо бы, наверное, и себе насобирать, потому что иначе будет нечем мериться с Череватым… Но когда Перси лихо перемахнула через ближайшую оградку, углядев на памятнике свежую дату, ноги предательски подкосились. Равновесие удержать получилось чудом, но от ощущения, что у нее невольно сцапали мощный кусок энергии, даже закружилась голова. Это был Саша. И, кажется, на испытании было что-то дерьмовое. — Ух ты блять, — ругнулась Перси себе под нос, часто заморгав. — Та-ак, сейчас пошаримся тут еще, я тебе кое-что покажу и расходимся. А Арти тут же бросается к ней — преодолевает оградку, почти подхватывает Булгакову, спасая от падения. — Конечно, как скажешь, — соглашается он. — Только ты в порядке? Я тебя провожу обязательно. Даже сам Чернышев, коснувшись девушки, понял, почувствовал, что вибрация ее силы стала как-то меньше. — Не-не-не, нормально, — отмахнулась Перси. «Я его сделаю», — зазвучал голос Саши в голове, а на сердце заскребла тревога, заставляющая Булгакову просто выключиться и думать о чем угодно, но только не о новоиспеченном ученике отца. — Я просто… сейчас испытание снимают, и я не знаю, зачем ему могла понадобиться моя сила… Перси тряхнула головой, пытаясь прийти в чувство. Так-то нормально так забрал… Но ощущение, словно случайно. Так Цербер мог прикусить ей руку во время игры — просто на эмоциях. Или даже на инстинктах. А если Саша перестал думать и ушел в эмоции, значит, дело дрянь. — Пусти, — чуть помедлив, попросила Перси. — Я не упаду. — Хорошо-хорошо, — спохватился Арти, но все равно отпустил ее как-то медленно и почти нехотя. Задолбала уже со своим Сашей — дальше носа Шепса вообще ничего не видит. Но Чернышев, кажется, знает, как это исправить. *** И почему они выбрали именно этот фильм? Назывался он как-то типично — то ли очередной «Астрал», то ли очередное «Заклятие», что на самом деле не имели никакого отношения к оригиналам, просто российские локализаторы, как обычно, постарались. Смотря это мракобесие, Дафна осознала, почему не выбрала в своё время чернокнижие, отдав предпочтение любовной магии — все эти жуткие тени, что выпрыгивали из всех щелей на большом экране кинотеатра под тревожную музыку, реально заставляли глаз дергаться. На очередном «скримере» Булгакова взвизгнула и, схватив Рому за руку, уткнулась лицом в его плечо. — Бля, я щас рожу, серьезно. — Да ладно, не так уж и… Ух ты ж, еб твою мать! И Рома все еще понятия не имел, где был его мозг, когда он на это соглашался. Так-то он к ужастикам был всегда равнодушен — мозг под таблетками генерировал их похлеще, но российский кинематограф решил сегодня отжечь. — Ну нахуй, — шикнул Рома, машинально, совсем не думая, потянувшись к ней, чтобы приобнять и успокаивающе погладить по волосам. — Я ж после такого сам в дурку лягу. Это было похоже на свидание — прям как раньше. Но Дафна ведь и выбрала кино похлеще, чтобы не так сильно сходить с ума от мыслей, что Олег сейчас на испытании с Сашей, и, скорее всего, у них там творится лютый пиздец, ибо сердце было неспокойно. Он отзванивался ей перед тем, как отправиться к наблюдателям, поэтому Булгакова уже была в курсе, что они с братом сильно поссорились ещё до начала всего — банально из-за очереди в тройке. Вот же блядство. Но тут очередное отродье с воплем прыгает прямо в экран — хорошо, что фильм не в «3D». Дафна вновь вскрикивает, дергается в руках Соболева, цепляясь за него пальцами, и тут… случайно проливает на него колу. — Ой, прости-прости-прости! — Эй, сладкая парочка, может, заткнетесь? — послышалось явно в их сторону с соседнего ряда. — Ром, мы уходим, — командует Дафна. — Погнали к нам домой. Там есть твои вещи. Да там пол-дома его вещей, с которыми она никак не могла расстаться. — Это был увлекательнейший фильмец, ставлю минус десять из десяти, — заржал Рома, когда они наконец выбрались на свободу. С непривычки яркий свет резанул по глазам, и Соболев довольно щурился, несмотря на то, что по итогу фильм оказался редкостной херней. — Погнали. Только, уже на самом выходе из торгового центра, Рому озаряет. И осознание это отдается горечью. — Я могу увезти тебя, а сам домой… — Нет, — качает головой Дафна. — Перси у папы сейчас, а я. не хочу оставаться одна. Без тебя. И за Олега тревожно. — Нам все равно завтра вместе выпуск смотреть, помнишь? — спросила девушка, уже когда они садились в «BMW». — Так что можешь остаться на ночь. Если захочешь, конечно… До дома Булгаковых они добираются быстро и без происшествий — пятнадцать минут, и они уже в квартире. На белой футболке Ромы даже ещё не успело высохнуть коричневое пятно от колы, как и на его джинсах. Дафна судорожно выдыхает, когда они приходят в гостиную, и начинает мельтешить: — У меня остался твой спортивный костюм. Сейчас принесу. Ты пока… раздевайся. Точно. Финальное испытание этого их первого сезона. Рома пообещал, что посмотрит вместе с сестрами и что обязательно будет болеть за Олега. При этом надо было следить за языком, потому что Соболев теперь прекрасно понимал, что с ним может сделать Перси, если он случайно выскажет что-то против старшего Шепса. Да и дома у себя он бывал редко. Просто… не видел смысла. Да и все это гнилое, темное, едкое, что было в нем, что он старательно взращивал столько времени, расцветало буйным цветом именно в его квартире, полной воспоминаний о прошлом. Все поверхности покрылись толстым слоем пыли, так что Рома просто периодически вызывал клининг, а сам контовался то тут, то там — то у Булгаковых, то в больнице. Даже, блять, снимать начал, впервые осознав, что именно дома у него нет. Но ощущал Рома себя как дома только в квартире девочек, и это был гребанный пиздец. Именно поэтому предложение осталось без ответа. Нельзя. Но… хочется так. — Э-эй, спокойно, — судорожно заметавшуюся Дафну пришлось буквально ловить за плечи, — это же всего лишь кола. Но, как только она ушла, а Рома не без труда стянул футболку, оказалось, что кола — не просто кола. Она насквозь пропитала бинты, которыми были перетянуты ребра — еще месяца два надо было давать грудной клетке как можно меньше подвижности, чтобы кости срастались. А под бинтами этими — еще и россыпь черно-красных синяков, которые он бы Дафне показывать точно не хотел. Но… придется. Сам-то себя точно не замотает. — Ну, терять нечего, — едва ли не философски изрек себе под нос Рома, потянувшись к ремню джинсов. Разве что только сейчас внезапно нагрянет Олег с испытания. Дафна же, вернувшись, замерла на пороге гостиной в вещами в руках. Соболев стоял в боксерах и с замотанной грудной клеткой. Она тяжело сглотнула, сразу ощутив, как в животе начинают не просто порхать бабочки, начинают биться в истерике летучие мыши. Булгакова подходит к Роме, кладет спортивный костюм и новый принесенный эластичный бинт на диван. И дрожащими руками принимается распутывать старый. Дыхание стремительно учащается, когда ее пальцы касаются его груди — кожей к коже. Когда бинт опадает на пол, Дафна судорожно выдыхает, глядя на гематомы. И. не выдерживает. Прикладывает ладонь к груди парня, чуть гладит, сразу подмечая мурашки на его коже — у самой прошлась волна таких же. — Ром… — шепчет девушка, глядя в его глаза проникновенно, желанно. И так хочется губами коснуться ключицы, подняться выше, к его губам… Дафна и не думала, что так слаба перед ним. И у самой внутри все крошится в щебень. — Рома, я… Хочу обнимать тебя, хочу целовать тебя. — Я сниму твою боль. И дальше водит ладонью по его груди, сосредотачиваясь на ощущениях. Боль, треск ребер. Она впитывает все в свою руку, высасывает, чтобы аннигилировать, отправить восвояси. — Легче? — Прости. Не хотел, чтобы ты видела, — полузадушенно прохрипел Рома, стараясь смотреть куда угодно, только не ей в глаза. Потому что если посмотрит — утонет снова, на этот раз уже безвозвратно. Потому что Рома остается чертовски слаб перед всеми своими зависимостями, а Дафна — главная из них. Потому что он не может думать ни о чем другом, кроме нее, такой прекрасной… и все еще бесконечно желанной. Раньше, когда они еще были вместе, ему было… неинтересно? Рома желал ее — он ее получил, и, как и со всей наркотой, старался найти новые эмоции. А теперь Дафна была ему недоступна, и Рому предательски вело от осознания того, что она сейчас здесь, с ним… такая красивая… Он конченный. Нет, он абсолютно точно конченный, раз продолжает думать о ней в таком ключе. Запретный плод сладок, но Дафна — еще слаще, и Рома готов был бы отдать все сокровища мира, чтобы она… чтобы она… Не смей. И все же, он позволил себе небольшую слабость — притянул вдруг ее к себе близко-близко, уткнулся носом в ее пахнущие лавандой волосы, коротко коснулся губами макушки. Пусть. Это тот самый целомудренный максимум, который Рома мог бы себе позволить. — Я не могу. Не могу относилось ко всему и сразу. Не могу тебя отпустить. Вряд ли когда-то смогу. Не могу о тебе не думать. Не могу перед тобой устоять. Не могу сопротивляться тому, что меня к тебе тянет. И одновременно с этим — я не могу думать о тебе, не могу касаться, не могу любить так, как хотел бы любить. И хотя Дафна забрала его боль, внутри Рому продолжало раздирать ею. А она не смела пошевелиться, не смела оттолкнуть его, хотя и должна была. Уткнулась носом в его шею — от него пахло дорогим парфюмом от Тома Форда, и она знала каким. Сама дарила. И вот она уже касается кожи губами — невесомо, почти невинно, но горячо. Прикрывает глаза. И лишь тогда Дафна понимает, что ощущает рядом присутствие. Блять. Блять-блять-блять! Сестра вернулась и теперь стоит в дверях гостиной, молча смотря на них. Как же она, сука, могла так забыться?! Младшая Булгакова тут же отпрянула от парня и схватилась дрожащими руками за свежий эластичный бинт. — Привет, Перси, — просипела она. — У нас тут спонтанная перевязка. Я облила его колой. Случайно. — Ты, блять, ебанулась что ли совсем?! Перси и так была в каком-то предательском раздрае. И Арти этот, и то, что она не знала, что происходит с Сашей, и состояние тотального упадка энергетического — все это накладывалось друг на друга, заставляя Персефону злиться. То ли на себя саму, то ли на всех вокруг… Но, когда она увидела сестру, снова, блять, зажимающуюся с Ромой, эта злость, рожденная тотальным бессилием, нашла того, на кого ее можно было направить. «Спонтанная перевязка»? Кого наебать-то хотела? Перси же чернокнижница, она на такое всегда реагировала. И она прекрасно чувствовала в воздухе тяжелый запах темного, неправильного желания. Самое страшное не это. Пусть бы Соболев ее хотел, ничего, лишний раз силу воли потренирует. Но желание-то это было взаимным. И Перси даже страшно было подумать, что произошло бы, явись она даже на пару минут позже. — Это я ебанулся. — Соболев, защищая ее, выглядел не опасной псиной, а побитым жизнью щенком. Хорошо, что хотя бы признает. — Перси, я… И тогда старшая Булгакова процедила самым ледяным тоном, на который только была способна: — Пошел вон. — Нет, — в тон сестре ответила Дафна. — Виновата я. И точка. Ром, пойдем ко мне, я тебя перевяжу. В конце концов, это их общая квартира, и не Перси решать уходить Роме или нет. Поэтому уже младшая Булгакова решительно берет Соболева под локоть, чтобы увести в свою комнату. — Прости меня, Ром, я не знаю, что на меня нашло… — говорит она, закрывая за ними дверь. — Вернее, я знаю. Но я не имею права причинять боль ни тебе, ни Олегу. Не понимаю, за что вы меня любите вообще… Ему нельзя было ее касаться. Просто… нельзя было. Надо было немедленно свалить, потому что Перси права — Ромы не должно было быть здесь. Его так близко к Дафне не должно было быть вовсе. И все же, рука как будто сама по себе потянулась к ее лицу, чтобы заправить выбившуюся прядь волос за ушко, мягко коснуться щеки. И почти тут же отшатнулся от нее. Нельзя, блять. Не смей. — Я не люблю тебя за что-то. Просто за то, что ты есть. Остаешься рядом со мной. И… Ему жизненно не хватало Олега, чтобы просто его хоть кто-то ударил. Рома чертыхнулся, делая пару шагов назад, нервно начиная тереть глаза. Как будто по-детски думал, что сможет сбросить этот обольстительный морок. Морок ли?.. Ведь Рома сам грезил ее поцелуями, сам хотел прикосновений, даже таких мимолетных… — Перси права, — наконец выдавил из себя Рома после недолгого молчания. — Я поеду. Прости. — Дай хоть перевяжу, — настаивает Дафна, хватаясь за многострадальный бинт. И им вновь приходится встать близко, чтобы она могла это сделать. Булгакова стягивает его ребра бережно, с трепетом. Ругает себя мысленно — ведь что будет, если Перси расскажет все Олегу? Все просто рухнет, пойдет по пизде. А уже ли не пошло? Закончив с перевязкой, Дафна отдает Роме его спортивный костюм, на краткий миг касаясь его пальцев своими. — Ты обещаешь, что, если сейчас уедешь, то не станешь делать ничего… опасного для себя? — Смотря что понимать под опасным, — криво усмехнулся Рома, торопливо одеваясь. Пока ребра не болели, можно было даже нормально передвигаться. Можно, например, случайно слететь на машине с какого-нибудь моста. Можно, допустим, устроить аварию, а самому случайно сдохнуть. Или можно обдолбаться и нажраться, чтобы потом точно не проснуться… А можно просто оставаться с ней рядом. И черт знает, что из этого для него даже опаснее. — Спокойно, — Рома шутливо подмигнул ей, убеждая, что все прекрасно, хотя неловко дрогнувшие руки — хотел обнять, но не решился, — подтверждали, что ничего подобного, — я же тебе обещал. У него дома еще лежит горсть каких-то неведомых таблеток, которые, как ему говорили, «торкают так, как ничего не торкает». И Рома-то об этом прекрасно помнит. — Рома, — а сердце так тревожно сжимается за него. — Мне экстрасенсом быть не надо, чтобы знать твои мысли. А у самой ещё горят губы, которыми она недавно касалась его шеи. — Посмотри вон туда, — Дафна указала за одну из магических кукол на полке. — Она настроена на твою волну уже два года как. И я тебе клянусь — буду сегодня спать с ней и узнаю абсолютно всё, что ты делаешь. Ясно? Если она вообще уснет. Черт, надо ещё Олегу позвонить, узнать, что у них там с Сашей… Сердце подсказывало, что все плохо. — Я поговорю с сестрой. Ты вернешься завтра? — У-у-у, никакой личной жизни, — с наигранной досадой протянул Рома, подняв руки, словно мгновенно сдаваясь. Ей ведь и правда не нужно и ведьмой быть, чтобы мысли читать — настолько она хорошо его знала. И настолько крепкой продолжала оставаться их связь. Рома шагнул к двери, как будто бы оставляя последний вопрос без ответа. Но когда рука уже коснулась дверной ручки, Соболев сам перед собой признал — не сможет. И он снова позорно лажает, когда, широко улыбаясь, надеясь ее приободрить, коротко говорит: — Вернусь. Я же всегда к тебе возвращаюсь. И это одновременно было и его главным благословением, и самой страшной ошибкой. Первым делом после ухода Ромы Дафна звонит Олегу, но тот не берет трубку. Одно из двух: либо съемки ещё идут, либо ему уже все доложила Перси. Нехорошо и то, и другое — по внутренним ощущениям девушки сейчас как раз должен быть консилиум. И, значит, тот сильно затянулся. Тревожно. Младшая Булгакова обнаруживает сестру на кухне — та кажется не менее встревоженной. Дафна вздыхает и садится напротив, пытаясь пойти на примирение: — Прости меня, идиотку. Я… Просто дура, да. А ты чего такая смурная? От мальчиков есть вести? — Тебе не у меня прощения просить надо. Ее просто, на самом деле, сейчас вырвет. То ли от отвращения к тому, что сестра продолжает возвращаться к своему тупому бывшему, имея прекрасного жениха и ребенка от него (отвращения к ней?), то ли от переживаний, сдавливающих грудь, то ли от того, что вот сейчас она не чувствовала в себе ни капли магии. Получается, себя всего отдал. И за ее силу, возможно, уцепился неосознанно даже. И трубку не берет, хотя Перси звонила уже раз двадцать. Ком в горле встал. — Саша забрал мою силу, — глухо призналась Перси, не смотря на Дафну, а в маниакальной педантичностью ковыряя кровь, оставшуюся у нее под ногтями — она так поспешно прощалась с Арти, что унеслась даже с перемазанными его кровью руками, — значит, все плохо. И кровь эта еще… как чернокнижница, постоянно работающая с кровью, такой близкий контакт с чужой она оценивала… не очень хорошо. Дафну же пробивает чувство вины. Отлично отвлеклась о переживаний, сходила в кино, да? Сделала все только хуже. Форменная сука. Олегу там и так нелегко, а она. А она поджимает губы, сидя на кухне с сестрой, что только что видела их с Ромой объятия. Все. Это финиш. — Да, ты права, — только и вымолвила она. А в чем права? Да во всем. — Материалы с испытанием предоставят завтра с утра, — выдыхает Дафна. — Пойду ещё раз позвоню Олегу. Она возвращается к себе в комнату, вновь набирает номер жениха, и… гудки, гудки. Пока, наконец, он не берет трубку — Дафна чуть не задохнулась от болезненного облегчения. — Олег? Олег, вы закончили? И тут она слышит, как и у сестры на кухне звонит телефон. — Закончили. — Олег не смог сдержаться от предательского фырканья, косясь в спину стремительно удаляющегося именно от него брата. Сзади к машинам шла Марьяна, и даже обычно равнодушная ко всему ведьма выглядела напряженной — зацепила братская ссора. — Я к тебе приеду, как прилетим. Перси может к нам. А еще я просрал свой инструмент. И… Олег устало потер переносицу, понимая, что если сейчас вывалит на невесту весь пережитой негатив, лучше никому не станет. И по итогу он закончил мрачным, но коротким: — Все пиздец. А у Перси на кухне чуть руки не затряслись, когда она увидела входящий звонок. Даже взять-то не сразу смогла. — Саш! — На эмоциях у нее сорвался голос, и пришлось зажать себе рот ладонью, чтобы не расплакаться. — Саш, я тебя сначала убью, прикопаю, а потом в объятьях задушу, а еще зацелую, а потом просто… — И так и не смогла закончить. — Саш, с тобой, — потому что ей в этот момент было вселенски насрать и на Олега, и на проект, и на то, что за таинственная хрень была на испытании, и вообще на весь мир — Саша важнее, — с тобой все хорошо? — Да, я в порядке, — дрожащим голосом отозвался старший Шепс. — Вроде. Перси, это было оно! Проклятие Иуды, о котором ты мне говорила! Все в точности, как было у тебя и Михаила Афанасьевича… Ни Марьяна, ни Олег этого не поняли. Мне нужна была сила, прости, что забрал твою… А в это же время Дафна вся задрожала, говоря с Олегом. У него там такой ужасный, тяжелый день, а она тут… Просто дура. — Олеж, расскажешь мне? Перси сказала, что Саша качал ее силы. Ты в порядке? — вдохнула, выдохнула и едва не разрыдалась: — Олеж, ты же знаешь, я люблю тебя? Так сильно, что умереть готова. Прости меня. У Персефоны все предательски похолодело внутри. Сердце глухо ухало под ребрами, так сильно, как будто хотело их сломать. Тогда, в ее первую чернокнижную практику в деревне, папа не хотел ее брать. Просто пришлось. Если в одиночку разбираться с Иудой, слишком высок риск… не вернуться. Самое мерзотнейшее из проклятий забирает слишком много жизненной энергии у практика, который собирается с ним бороться. В лучшем случае — вернешься седой полностью, как живой мертвец, даже если молодой. В худшем — не вернешься вовсе. А это Саша. Ее Саша, который с такими мерзостями не работает! Перси сорвалась на предательский испуганный скулеж. Не зря ей, мать ее, каждый второй говорил, что она чертовски глазливая и постоянно «каркает». — Саш, я тебя очень-очень-очень люблю, — на едином духу выпалила Перси, снова проваливая попытку успокоиться. И плевать, что в ней магии сейчас ни капли нет — она бы еще столько же отдала. И жизнь. — Но если бы ты… если бы ты посмел ко мне не вернуться… я бы тебя с того света достала, слышишь? Как Орфей за Эвридикой. Только она бы Сашу вернула точно. — Не хочу. Честно, не хочу вспоминать, — глухо признался Олег Дафне. И сам не знал, что задело его больше в этот раз. Собственное бездействие? Сашин срыв? Неуверенность в том, что он сделал достаточно? — Прости, просто… не хочу тебя этим грузить. Вот сейчас замкнуться в собственных переживаниях ему было проще. — Я тебя тоже очень, очень сильно люблю. Скоро увидимся. Я очень соскучился. — Олег! — Дафне даже стало обидно. — Почему ты… ты не хочешь делиться со мной? Ты меня не грузишь. Я твоя невеста и переживаю за тебя, черт возьми. Неужели… неужели он знает? Младшая Булгакова тотчас почувствовала себя недостойной его внимания и его самого в принципе. Стало больно-больно, хотя до этого казалось, что больнее уже быть не может. Он ей не доверяет? Бушующие гормоны и так сводили Дафну с ума, а тут ещё такое вытворила… — Перси, не волнуйся, — отрывисто выдохнул Саша. — Мы уже скоро отправимся в путь, и я хочу, чтобы ты приехала ко мне домой. — Не кричи, пожалуйста, — попросил Олег, чуть помедлив. И так сейчас голова взорвется от гомона растревоженных истериками брата мертвых. — Прости. Просто… не сейчас. Ему и самому неплохо было бы сначала переварить произошедшее. Все просто пошло коту под хвост — еще с того момента, как они разбирались с тем, кто пойдет первым. Олег не ожидал, что они с Сашей могут разойтись из-за такой мелочи — теперь вообще не разговаривали. Как отшибло после того, как, когда уходили, Саша ехидно адресовал ему его же слова о беспокойстве мертвых. А грузить этим Дафну — значит, перекладывать проблемы на нее. Разве он не может сам хоть с чем-то справиться? — Я очень хочу тебя обнять, — вдруг искренне признался Олег. Перси на кухне мрачнела с каждой секундой. Получается, поссорились. Значит, Олег сбежит к ним. В их квартиру, где Дафна только что зажималась с ненаглядным Ромочкой, блять. Пиздец? Абсолютный. — Помнишь, что было, когда ты в последний раз меня просил не волноваться? — криво усмехнувшись, поинтересовалась Перси. — Поэтому я буду волноваться. И да, я приеду. Конечно, я приеду. Не говорить же ему про то, что она собиралась его с аэропорта встречать. Да и вообще рада была возможности сбежать из дома. — Саш, — возможно, Перси еще успеет об этом пожалеть, но… надо же было что-то делать, только не было идей, что, — Саш, я тебе потом… кое-что расскажу. Я просто не понимаю… не понимаю, что делать. Это о младшеньких. — Что у них там опять? — вздохнул старший Шепс. Ему не хотелось сейчас говорить об Олеге, но, тем не менее, они оставались братьями, а если речь шла о семье… — Рассказывай. Дафна же, беззвучно плача, закивала так, словно Олег мог ее видеть: — И я тоже этого хочу. Приезжай быстрее, пожалуйста. Я с ума схожу. — Не скажу, понял? — немедленно заупрямилась Перси. Ладно, кажется, надо было сказать позже, но… черт, она просто не могла молчать. Было как-то обидно, противно, жалко — Олега, в основном… — Потом. Когда приедешь, я тебя окружу заботой и любовью, ты отойдешь, а потом поговорим. Все. Я тебя жду. — С предательской неохотой закончила: — Мы вас обоих ждем. Осталось только еще с Дафной не разосраться окончательно. *** Дафна не спала всю ночь, но и всю ночь не выходила из комнаты, чтобы не пересекаться с сестрой. Периодически ее тошнило в гребанный тазик — только начало казаться, что токсикоз стал меньше, как случился новый стресс, в котором она сама и была повинна. С утра, как только появилась весть о том, что Шепсы в Москве, Перси уехала, и младшая Булгакова выдохнула. Оставалось дождаться Олега, чтобы испортить ему настроение окончательно. Ну и сука же ты, запутавшаяся девчонка. Но Дафна не могла молчать. Она очень надеялась, что Перси не станет ее предавать, но и сама быть предательницей Олега не хотела. И вот — звонок в дверь, от которого у девушки внутри все холодеет. Она отпирает замки, хочет сразу обнять жениха, но медлит — считает, что не имеет права. Потому лишь с самым виноватым видом говорит: — Заходи скорее. Хорошо, что уже приехал, я слышала гром. Гроза, кажется, будет. Олег, однако, напротив — тактильности очень хотел. Едва шагнув в квартиру, он почти навалился на Дафну, сгребая ее в очень крепкие объятия. Отпускать не хотелось, и измотанный дорогой, испытанием и ссорой с братом Шепс впервые за последние часы спокойно выдохнул. — Гроза будет. Проклятие Иуды же, — туманно откликнулся Олег, кладя голову Дафне на макушку. — Все, я тебя не отпущу. А она вдруг… расплакалась. Булгакова была уверена, что из-за вновь совершенных ею ошибок Шепс больше не захочет быть с ней. Это будет последней каплей. Мысленно она уже почти прощалась с ним. Прижалась крепко-крепко, шмыгая носом куда-то Олегу в плечо, и с ходу рассыпалась в извинениях: — Прости меня, прости, пожалуйста. Этого больше не повторится, я клянусь тебе. Я идиотка, тварь последняя. Я тебя не заслуживаю… Только… Только не уходи, пожалуйста… У Олега все внутри словно льдом покрылось. Одномоментно. Такой прочной, непробиваемой ледяной коркой. Первым шальным порывом было отстраниться и просто… уйти. Уйти, как он делал обычно. Ему всегда было чертовски сложно делиться чувствами… и как же сильно хотелось закрыться сейчас. Но он не ушел. Только чуть крепче сжал ее тонкую талию, сам не понимая, чего хочет — сам отвлечься или ее успокоить. Олегу даже не нужно было спрашивать, что «это» больше не повторится. «Это» в их маленькой семье (семье ли?) — это автоматически гребанный Соболев, как будто бы полноправный четвертый ее участник. Только вот Олегу чертовски страшно узнать, что именно больше не должно повториться. — Ну? — холодно спросил он, не зная, хочет ли действительно услышать ответ. А у Дафны вдруг случилась перестройка. Перестройка всего — сознания, мышления, чувств, стоило ей услышать его тон. Стоило осознать, как ему сейчас больно. Ведь она снова и снова делала это — причиняла ему боль. Булгакова задрожала, невпопад выдавая: — Мы с Ромой вчера ходили в кино… Ну, ты знаешь… — всхлип. — Я пролила на него колу, мы поехали сюда, чтобы он мог переодеться, а я его перевязать… Это я позвала… Я просто хотела забрать физическую боль, но тут мы обнялись… — ещё всхлип. — Ничего больше не было. Приехала Перси, но я… Я не знаю, что могла натворить, если бы не явление сестры. И тут Дафна ревет в голос, захлебывается слезами — вся покраснела, волосы прилипли к мокрым щекам. Она выскальзывает из рук Олега и делает то, что он уже делал сам — падает на колени, цепляясь пальцами за его штанины. — Пожалуйста, я прошу тебя… Нет, я умоляю… Не уходи. Ни сейчас, ни вообще. Я исправлю все… Я сделаю все, что ты скажешь. Или умру. Наверное, у Олега должно было что-то екнуть внутри. Не екнуло. Внутри него вдруг развернулось звенящее небытие. Какой реакции она от него ждала? Мгновенного прощения? Скандала? Того, что он сорвется, и все-таки переломает Соболеву ноги? Так ведь и прощал. И скандалил. И уходил. И чуть уголовником не стал, думая, что ее спасает. А пока получалось, что как будто бы из всей этой истории надо было спасать Олега. Очевидно, что она не стала бы так плакать из-за простых объятий. Что он, совсем конченный что ли? Нет. А значит… у Перси был исключительный талант оказаться в нужное время и в нужном месте. Хотел бы Олег знать, чем закончились бы эти «просто объятия», если бы Персефона не вернулась? Вряд ли. Он и сам не понимал, как должен был реагировать. Однако звенящее безразличие ощущалось даже страшнее, чем звериная агрессия. Лучше бы злился сейчас. Так что, чуть запоздало, Олег поднял ее с колен, не без труда разжав как будто сведенные судорогой пальцы на штанинах. Руки с плеч девушки убрал почти сразу. Отчеканил медленно: — Не надо вставать передо мной на колени. Я все понял. Просто дайте ему, блять, хотя бы секунду отдохнуть. — Это… все? — сдавленно спрашивает Дафна. — Я имею в виду… Ты уходишь? Она ведь исправится. Обязательно исправится, если он даст ей один-единственный последний шанс. Когда там в последний раз Булгакова думала, что хуже уже быть не может? Так вот — она постоянно пробивает дно. — Олег… я люблю тебя. Но, как завещала Лана Дель Рей, иногда любви недостаточно, и путь становится чересчур тяжелым. Но сейчас Дафна не чувствует себя в пути. Она чувствует себя на финише. Проигравшей. — Я не ухожу, — немедленно возразил Олег. Где-то внутри всколыхнулось робкое теплое чувство, которое сводилось к одному имени — Марк. Но даже здесь — Соболев. Может, так активно включился в заботы, потому что не просто хочет быть отцом, а буквально им является? Мысль врезалась в него огненным лезвием, и Олег едва не зарычал, запрокидывая голову к потолку. Он устал. Он правда очень сильно устал. — Я не ухожу, потому что ты просишь, — повторил Шепс, возвращая чуть расфокусированный взгляд на Дафну. — Тебя это устроит? — Нет. Он ничего не должен ей только из-за ребенка. Она хочет, чтобы он оставался потому, что тоже любит, а не потому что чувствует себя обязанным. Хотя Дафна и понимает, что не заслуживает этого. — Ты никогда по-настоящему не простишь меня, да? — истерика отступила, и теперь девушка могла рассуждать чуть более здраво. — Если ты сам хочешь уйти, я не буду тебя держать. — Я не знаю. У него и правда не было ответа на вопрос. Наверное, Олег уже прощал достаточно. Достаточно для того, чтобы прощение превратилось в какой-то механический навык, который исполняешь слишком часто. Из-за этого чувства как будто притупляются, и все доходит до простого автоматизма. Олег ее любил. Олег ее все еще любил, так, как не любил никого. И Марка любил. Но… — Наверное, я устал прощать. Я от всего устал. — Я тебя поняла, — прошептала Дафна. — Можешь уехать, если хочешь, я… Я не буду настаивать. Что же ты наделала, идиотка? Она понимала, что не выдержит, если Олег сейчас уйдет. Возможно, даже что-то с собой сделает. Потому что просто не видит смысла — боль застилает глаза. Но держать Шепса она не станет. Не заслужила, не достойна. Случись бы это немного раньше, Олег бы, наверное, и правда ушел. Подальше от нее, от Саши, от Перси — вообще ото всех, чтобы его просто никто не трогал. Так было бы легче. Но теперь его держала ответственность. Ответственность перед маленьким, пока еще не родившимся человеком, который появился в не самое подходящее время. Только Олег сына все равно любил. И ее — любил. Хотя, наверное, пора было прекращать. Шепс пожал плечами, разуваясь, оставляя свои вещи в коридоре. Обойдя Дафну, он свернул в ванную — нужно было просто… остудиться, что ли. Прийти в чувство. Но, зайдя внутрь, он только сполз по стене, садясь на пол, совершенно отсутствующим взглядом смотря в потолок. И сигареты закончились. Выкурил всю пачку там, на испытании. Наверное, надо было не возвращаться вовсе. А Дафна, тем временем, приняла единственное правильное решение в своей жизни — нашла свой телефон и написала Роме, чтобы не приезжал сегодня. *** Саша с Олегом, так и не говоря друг с другом, разъехались ещё в аэропорту, не сговариваясь отправляясь в разные точки. Пока младший Шепс будет у Булгаковых, старший решил выцепить к себе Перси. Ему и так было плохо на душе, но стало ещё хуже от мыслей, что его девушка собирается преподнести ему какие-то явно не самые радужные вести. Впустив Персефону в квартиру, он с порога набросился на девушку с объятиями. Тискал и тискал. — Девочка моя, прости меня ещё раз, что я воспользовался твоей силой. — Эй, дурашка, ну перестань! — смеясь, воскликнула Перси. Энергетический поток так и не восстановился в полной мере, но потихоньку входил в прежнее русло. Арти, неизвестно как разжившийся ее телефоном, задалбывал ее вопросами, все ли хорошо и не нужна ли его помощь, и отмахиваться от него было все труднее. И про это она потом тоже расскажет. Вообще про все расскажет. У нее такое правило, в некотором роде. — Я бы отдала тебе еще столько же, — немедленно заверила его Персефона. — И еще столько же. Но знаешь, сколько у меня мыслей в голове было, когда я скачу по кладбищу, а тут такой мощный кусь? — Помедлила немного, прежде чем расплыться в озорной улыбке. — Давай ты лучше меня в реальности кусать будешь, а не вот это вот все. А Саша и сам смеется — треплет девушку по волосам, вновь прижимает к себе, чтобы потом в одно мгновение поднять на руки. — Если хочешь, хоть сейчас покусаю. И несет ее в гостиную, аккуратно роняя на диван, чтобы сесть рядом. Рядом с ней его настроение значительно улучшилось, хоть расстройство из-за ссоры с братом никуда и не делось. Но тут Саша вспомнил про ещё одну свою тревогу: — Так что ты хотела мне рассказать? — Ты правда думаешь, что когда мой любимый мужчина приедет с реально опасного для жизни испытания, — ее аж в дрожь бросало до сих пор, — я сразу начну приставать с плохими новостями? Ну нет, Саш, так дело не пойдет. Может быть, к этому моменту у Дафны хватило мозгов признаться самостоятельно. Сама Перси Олегу бы в жизни рассказывать не стала, но… у Саши, возможно, будет больше идей. Она вообще иногда ощущала себя с ним маленькой и глупой, и от того как-то по-особенному приятно было просить у него поддержки, совета. Знать, что где можешь залажать сама, твой прекрасный и чертовски умный мужчина все решит. Но! Это потом. Саша — первее. Перси снова подорвалась — исключительно ради того, чтобы обнять его со спины, мягко прижавшись губами к венке на его шее. Защита ее еще действует. Но сил ненамного больше, чем у нее, и Перси, почти не думая, через этот поцелуй принялась отдавать даже то, что у нее успело накопиться. — Сильно поругались? Если не хочешь, не рассказывай. — Мы не разговариваем, — признался Саша. — Вообще. И я не знаю, когда начнем. Да, я, и правда, не хотел бы говорить об этом. Он вздохнул и погладил Булгакову по колену. Он, действительно, очень устал. Вымотался, и даже лицо осунулось. Прижав девушку к себе, Шепс все же решил настоять на своем: — Расскажи. Пусть мы в ссоре, но он мой брат. — Вредный ты, Саш, — вздохнула Перси. — Всегда про других только думаешь. Наверное, даже намекать ему об этом надо было позже. Как черт за язык дернул. Но забирать слова обратно было уже поздно, да и у Саши это в голове засело. Пока не скажет — он точно не успокоится. — Я ездила к отцу, он просил позаниматься с его новым учеником, — начала Перси издалека. — Когда вернулась, там были… Рома с Дафной. И если бы я не пришла… было бы плохо. Было бы очень плохо. Я же чувствую, что они хотели. И тогда, на вечеринке, и много раз до этого… Перси шумно вздохнула, чуть приподнявшись, чтобы порывисто поцеловать Сашу в скулу. — Извини, что вываливаю сейчас. Я просто… наверное, мне нужен твой совет. Потому что я не знаю, что с этим делать. Смотрю на нее, и мне так… противно внутри. А у Шепса аж горло сжалось. Он не был шокирован, но был зол. Глаза недобро сверкнули, когда он заговорил: — Вот как. Зато я знаю, что делать. Рассказать все Олегу, и, прости за такие слова, но пусть шлет твою шлюху-сестренку нахуй. С ней все было ясно ещё тогда, когда она с Олегом у Стахеева переспала. Саша не желал такой жизни своему младшему брату — брак по залету, ходящая налево невеста. Он и сам был крайне ревнив — боялся даже представить себя на месте Олега. Если бы Перси с ним так поступила… Он бы убил просто всех в радиусе километра. Внутри что-то неприятно кольнуло, когда он назвал Дафну так. Пожалуй, Саша оказался не так далек от истины, но… черт, почему ее так передернуло вдруг? Опять пыталась примерить всю ситуацию на себя? Перси бы так не поступила. Ей казалась омерзительной даже мысль о том, что, когда у тебя есть любимый, можно смотреть на кого-то другого. Она сама была полностью сосредоточена на отношениях с Сашей, на нем самом, возможно, иногда слишком увлекаясь, но ни разу не посмотрев ни на кого другого. И почему сейчас вдруг так нездорово-ярко представилось, что Саша говорит то же самое о ней? Даже сжалась вся. — А… что насчет Марка?.. — осторожно поинтересовалась Перси. — А тут сложнее… — выдохнул Шепс. — Но, честно говоря, я бы на месте Олега и ребенка забрал. С такой матерью вряд ли ему будет хорошо. Да, Саша злился, и гнев его был праведен. Ему, на самом-то деле, никогда не нравилась Дафна. И тут она наконец и явила свое истинное лицо. — Завтра же все ему расскажем. — Расскажем, — согласилась Перси, хотя понимала, что сама вряд ли скажет хоть слово. Очевидно, что Олег будет зол. И не менее очевидно, что гнев его зацепит и саму Персефону. Еще и соучастницей признает на эмоциях, ага. Вот тогда совсем замечательно будет. — Саш, — Перси честно постаралась расслабиться, хотя былой игривый настрой почти полностью сошел на нет, — просто… я бы с тобой так никогда не поступила. Шепс покосился на нее, но затем тяжело вздохнул и обнял, притягивая ее к себе. — Я знаю, моя маленькая богиня. Я знаю. *** В этот раз в готическом зале была мучительно гнетущая тишина — экстрасенсы не погруженные в драму Булгаковых и Шепсов, думали, что причина этой недружелюбной атмосфера крылась в ссоре братьев. Однако знали бы они, что во время их молчаливой подготовки к съемкам бомба замедленного действия уже начала свой отсчет. Примерно с момента, как Саша и Дафна переступили порог Особняка Стахеева. — Совсем недавно вернулась с испытания наша легендарная тройка! Что вы можете сказать, дорогие экстрасенсы? — поинтересовался на удивление воодушевленный Марат. Знал бы он, что свадьба на которую его пригласили находится под угрозой срыва, то не улыбался бы так широко. Марьяна высказалась первой, назвав все происходящее жестью, а потом речь пошла про ритуал, который должен был их сплотить, но в итоге разобщил. Саша сказал, что они с братом не общаются и высказался на тему того, что ему жаль, что все это увидят их родители. И даже пообещал швырнуть свою «корону» на пол. Но и он же получил все десятки от наблюдателей, что, на фоне всеобщего пиздеца, даже растрогало его до слез. Олег же в море десяток хватанул две девятки, а Марьяна — восьмерку, девятку, семерку и пятерку. Даже Дима возмутился комментарию по поводу отсутствия «эффекта вау». И тогда подошло время самого страшного — голосование самих экстрасенсов. И начать Марат предложил с Олега. Дафна, на которой лица не было, перевернула фото с десяткой. Следом шла Персефона с единицей, Нино с восьмеркой, Влад, Дима и Костя с девятками. — Я поставила десять, потому что, как и всегда, считаю работу Олега потрясающей, — с натужной улыбкой объясняла младшая Булгакова. — И я не стала снимать даже балл за то, что на него там активно давили. — Вы посмотрите, как гладко стелет, — мрачно усмехнулся Саша. — Подлизываешься? Так вот не выйдет. Сегодня я официально заявляю, что ты никогда не станешь частью семьи Шепсов. Воцарившаяся после его заявления тишина была действительно гнетущей. Однако спустя несколько мгновений до этого напряженно молчавший Олег вдруг повернулся к брату, не менее мрачно спрашивая: — А может ты закроешь рот и будешь следить за своей девушкой, а не моей невестой? — И плевать, что произносить это было физически больно. — Я ведь тоже могу оказаться против пополнения в семье. — Я за своей отлично слежу, — хмыкнул Саша. — Моя никаких кульбитов не выписывает. И тут к Дафне приходит осознание. Он знает. Перси рассказала ему. Внутри все холодеет, пальцы начинают дрожать, и она решает — гори все синим пламенем. Младшая Булгакова, несмотря на бешено ухающее сердце, медленным шагом направляется к выходу из готического зала. Саша вновь ядовито усмехается и, бросив мимолетный взгляд на Олега, идет за ней. Нагоняет в коридоре. — Что, небось ещё и себя бедной и несчастной считаешь? — продолжает давить он. — Думаешь, если ноги раздвинула и залетела, то теперь неприкосновенная? И в Дафне что-то щелкает. Она не себя пытается защитить, а ребенка, о котором говорит Саша с явным пренебрежением, и выплевывает: — Говорит тот, кто две недели тусовался с Мэрилин Керро. Мы с тобой одинаково гнилые. Перси же по итогу выскочила следом за сорвавшимся Олегом. Кто-то — как будто бы даже неожиданно выступившая голосом разума Марьяна — попытался их остановить, но никто уже не слушал. И главное — не слышал. А в коридорах особняка Стахеева грозился развернуться настоящий Апокалипсис. — Я же тебе сказал закрыть рот! — рыкнул Олег, вставая между братом и Дафной так, чтобы закрыть ее своей спиной. — Завязывай лезть в мою личную жизнь, блять. Следи за своей. Потому что он сам со всем разберется. Сам. На кой черт эта очередная игра во вселенское благородство? — Ты меня все в чем-то уличить пытаешься или что? — глухо поинтересовалась Персефона, держась чуть в отдалении от них. Не хотелось случайно огрести, если Олег решит пустить в ход кулаки. — Может, и тебя. Сестры же, — процедил раздраженный Олег. Не может же старшая сестра оказаться святой? — А может, и не только тебя, — продолжил он, тоже вспоминая об увлекательной истории с Мэрилин. — А между мной и Мэри ничего не было, — надменно напоминает Саша. — Или пить чай — преступление? Дафна дрожит всем телом, и кажется, что даже низ живота как-то странно тянет. Нет, если она из-за всего этого ещё Марка потеряет, то точно сведет счеты с жизнью. Потому она протягивает руку, хочет коснуться плеча младшего Шепса, но останавливает себя в последний момент — банально боится, что он грубо сбросит ее руку. Все еще считает себя недостойной. Потому примирительно говорит: — Олег, не надо меня защищать… Я вернусь в зал, мы закончим с оценками, и я уеду куда-нибудь, обещаю. — Было бы славно, — отзывается Саша. — Значит, рассказала-таки моему брату, что ты последняя шлюха? В глазах у нее плывет — хоть бы в обморок не упасть, чтобы окончательно не опозориться. Дафна лишь бросает замутненный взгляд, полный боли, на сестру. Да, она грешница, но… никогда бы не выдала ее тайну. Даже самую грязную. Но Олег Дафну не слушал. И не очень готов был именно сейчас слышать. Все это время они не разговаривали даже, хотя жили в одной квартире, как будто бы ничего не обычного не произошло. Олег не остывал — его бросало с безграничного равнодушия до желания разрушить что-нибудь, в безумной надежде, что так ему станет легче. Однако он уже рушил Дафну. Прекрасно понимал, что делает, но… не мог. Не мог найти в себе никаких сил, чтобы снова простить. Чтобы сделать вид, словно вся эта ситуация его совсем не трогает. То есть… Олег делал. Он столько времени игнорировал происходящее за его спиной, что в какой-то момент просто сломался. Может, и заебался. Но ему не становилось легче. Осознание того, что сейчас вся их только начавшая зарождаться семья грозила распасться, не доставляло морального удовлетворения, которого Олег желал. И тогда вся его злость вылилась на брата и испуганно притихшую Перси. И даже тут единственный и неповторимый Александр Шепс блистал. Перси-то за ним таскалась, как самая преданная псина. — Назови ее так еще раз, и я тебя ударю, — с мрачной решительностью пообещал Олег, готовый сейчас за Дафну действительно грызться. Это его проеб. Это его семья. Это его невеста раз за разом выбирает вместо него своего бывшего. Это, в конце концов, его, Олега, проблемы, и Саше в них лезть было нечего! — А давай, ударь, — вскинулся в ответ брат. — Давай же, ну. Тебе же можно намекать мне на неверность моей девушки, хотя я ей верю. И ей есть за что верить, в отличие от твоей. — Хватит! — пискнула Дафна, вылезая из-под руки Олега. — Что я шлюха, мы уже выяснили все четверо, спасибо большое. Я сама это знаю. И я бы все исправила, если бы могла, но знаю, что меня слушать никто не будет. Ты высказался, Саш? Стало легче? — Я ещё много могу тебе сказать, — едко отозвался старший Шепс в ответ. — Да пошел ты нахер, Господи! Я уже сказала — сейчас заканчиваем, и я уезжаю. Куда? Непонятно. Может, перекантуется у Череватых. К родителям сейчас тоже не хотелось — вновь разочарованного взгляда отца Дафна просто не выдержит. Она смотрит на Олега через плечо всего на мгновение — знает, что он ее больше не простит. Смысла нет. Куда она там, блять, собралась? Уедет? То есть… он тогда не ушел, да до сих пор не ушел, понимая, что если свалит, то это станет абсолютным концом, а она уедет? Предательское раздражение уже и на Дафну кольнуло Олега, распаляя младшего Шепса только сильнее, но… все как будто сошло на нет, когда он вдруг резко сжал ее запястье. Совсем не грубо, но и без тени прежней нежности. Остановить хотел. Не знал, как выразить это совершенно неадекватное желание словами. Иногда у Олега создавалось ощущение, что он в атмосфере этого всеобщего пиздеца долбанулся тоже. Он все еще не знал, сможет ли ее простить. Но и отпустить не мог. Так что потянул обратно на себя — так, чтобы оставалась за ним, но при этом чтобы иметь безопасное пространство для маневра. Однако раньше, чем тяжелый кулак Олега встретился с лицом Саши, его руку прошибло резкой болью. Олег выругался, потому что ощущение было такое, словно ему резко переломали все кости. Перси смотрела на него неотрывно пустым взглядом, перестав шептать только тогда, когда поняла, что маневр ее сработал. — Только тронь, мать твою, — опасно зашипела она на Олега. А потом вдруг вскинулась и на сестру: — И что, натворила дел, а теперь сбежишь, поджав хвост? Не к Роме ли? А Дафна тут же подлетает к Олегу, берет его руку в свои ладони, проверяя на повреждения — нет, слава Афродите, это оказался просто импульс боли. Она враждебно смотрит на Перси и огрызается: — А тебя это вообще не касается и изначально не казалось, — и дополняет уже тише, только для Олега: — Нет, не к Роме. С Ромой покончено. И смех, и грех, что для этого все должно было дойти до точки кипения, для этого она должна была потерять доверие Олега, связь с сестрой и какой-никакой хрупкий мир с ее парнем. Дафна, судорожно выдохнув, отпускает руку Олега — опасается, что ему противны ее прикосновения. И просто молча возвращается в готзал, где ее встречают ошарашенные взгляды экстрасенсов. Влад приободряюще треплет ее по плечу, когда она проходит мимо. — Я думаю… — настороженно обращается к вернувшимся Марат. — Раз все снова в сборе, мы можем перейти к оценкам Александра Шепса. Даже ту единицу Дафне не было так приятно ставить, как эту тройку сейчас. В начале дня ей было даже неловко за эту оценку, но сейчас — ни капли. Костя тоже поставил ему три, Нино и Влад — по пятерке, и лишь Дима с Перси отличились десятками. Ну конечно. Конечно, Перси и Саша, двое любителей лезть не в свое дело, будут всегда топить друг за друга. Но Вселенная как-будто бы испытывала терпение старшего Шепса. Ведь после каждой оценки следовало — пояснение. И к огромному Сашиному раздражению, экстрасенсы явно были не на его стороне в испытании. — Я категорически против запугивания, — пояснила Нино, — Помнится, когда я предлагала версию с проклятием, меня обвинили в том, что я вешаю все смертные грехи на бедных родственников. Однако Саша спокойно делает это сам. А точнее неспокойно — вселяет ужас в наблюдателей, утверждая, что они все вымрут скоро. Но как я понимаю, двойные стандарты это норма для него, — добавила Гасанова. Когда она смотрела выпуск, то была просто в полневшем шоке от происходящего — Саша, как в жопу ужаленный, носился по кладбищу, нервно вопя чуть ли не на всю округу, что бедные наблюдатели помрут от проклятья. Тут даже экстрасенс бы испугался, увидев или услышав такое, а что уж говорить про обычных людей. — Мне в принципе уже очень давно, откровенно сложно верить словам и действиям Александра Шепса, потому что то, в чем он обвиняет людей, в чем он их упрекает — двуличие, переобувание, к сожалению пропагандирует он сам, — тут же поддержал Нино, Константин. Его до глубины души поражало то, в кого превращается уже давно знакомый ему Саша Шепс. И эти изменения категорически не шли ему на пользу, — Душу Александра Шепса скоро нужно будет спасать, потому что он тонет в тщеславии, он тонет в своих пороках. — Вы бы о своих душах думали, святоши, блять, тут собрались, — не выдержав напряжения, ругнулся Саша. — Ещё одни моралисты нашлись. — Так вот именно, что любой экстрасенс испугался бы. А Саша просто берет и делает. Растерянный Башаров, кажется, ликовал, когда внезапно заговорила старшая Булгакова. И неважно, что под убийственным взглядом Персефоны даже повидавший тысячи разных экстрасенсов ведущий хотел бы скорее куда-нибудь спрятаться. — Персефона, насколько я понимаю, вам знакомо так называемое проклятие Иуды? — Правильнее сказать «проклятый Иуда», — немедленно исправила Перси. — И я скажу, что Саша здесь продемонстрировал просто филигранную работу чернокнижную. — И она даже улыбнулась — правда, гордилась очень. — Проклятый Иуда действительно появляется тогда, когда один член семьи или другого коллектива, обычно это глава, предает другого, менее сильного и защищенного ради какой-то мелкой выгоды, а потом вешается, не выдерживая мук совести. Она как-то невольно бросила взгляд на Дафну, особенно задержавшись на ее животе. Когда сестра сняла непрогляд, энергия Марка начала ощущаться ярче, и Перси, игнорируя законы логики, попробовала мысленно послать ему импульсивное «Прости». В любом случае, волну теплой родной энергии почувствует сразу. Главное, чтобы мать его не уловила. Прости за это все, малыш. Перси — не предательница. Пусть Дафна продолжает дальше так думать, но Перси — не предательница. И рано или поздно это должно было всплыть, потому что сестра, очевидно, заигралась в любовь на троих. Тут уже даже гормонами ничего не оправдаешь, блять. Лучше сейчас. Лучше сейчас, когда у обоих еще есть возможность… передумать. — Мне странно слышать от наших «профессиональнейших» коллег сомнительные шуточки и фразочки про то, что это было запугивание, — продолжала Перси, — потому что это запугиванием не было. Проклятия Иуды реально надо бояться. — Согласен, — вдруг поддакнул ей Дима, второй, поставивший Саше сегодня десятку. Перси даже сбилась со своего серьезного тона, посмотрев на Матвеева с искренним удивлением и как будто даже признательностью. Как будто бы жаль, что скоро Дмитрия в проекте уже не будет. — Они бы и вымерли, если бы не обратились в проект, — продолжила Перси. — О да. Я не запугиваю, а лишь констатирую факт. Как в живую, перед глазами встало воспоминание из того дня, когда папа взял ее на первую серьезную практику. Вокруг — только рыдания безутешных матерей, жен. Парочка деревенских могильщиков не успевает справиться с потоком работы, и трупы недавних висельников долго лежат в домах — пока не начинают разлагаться в жаре. Зрелище не только покончившего с собой, но и изуродованного смертью сына, мужа, брата подкашивает его женщин, заставляя тоже броситься в петлю за мнимым успокоением. Папа одну такую из петли сам доставал — они с Перси зашли тогда, когда бедняжка уже трепыхалась на веревке, в предсмертной агонии выбив у себя из-под ног табуретку. Как оказалось позже, она была женой того самого Иуды. Они разругались — так и не выяснили в итоге, из-за чего — со старшим сыном, и в ссоре папаша просто забил его до смерти, а следом и сам вздернулся. К моменту появления Булгаковых его жена была настолько истощена собственной болью и проклятием, зацепившим ее сильнее всех, что у нее не было ни капли грудного молока, чтобы выкормить своего полумертвого младенца. — Сначала страдает птица. Вот эти вот цыплята в яйцах. Иуда не дает жизни зарождаться, представляя только вот такие искаженные формы. Потом начинается падеж скота. Я видела, что коровы просто заживо гнить начинают. Продукты из города при этом тоже портятся мгновенно, стоит только зайти в дом. Кому повезет — успеют сбежать, но это не значит, что останутся в живых. Если присмотреться, у таких людей петлю на горле можно увидеть. А потом начинается борьба за выживание, но обычные люди ее проигрывают. Бам. Деревни нет. — Ух, какую жуть рассказываете, — и хотя Башаров шутил, чувствовалось, что тоже впечатлился, — а съемочная группа могла на себе зацепить что-то? — Могла бы, если бы с ними не было Саши, — сходу отозвалась Перси. — И меня просто уничтожает осознание того, что несмотря на то, что ему тоже было страшно, что это вообще не специфика его работы, он просто взял и сделал. А это надо было сделать, надо было их спасать. Поэтому, Саш, ты был лучшим. Все, это объективно. После своей пламенной речи Перси не могла не броситься ему на шею. Постояла немного, а потом коротко шепнула, поцеловав в щеку: — Но если ты еще раз будешь меня так пугать, я тебя из дома больше не выпущу. Я тебя люблю. Отстранилась первая, но на свое место не вернулась. Перси встала спиной к Саше, но лицом к оставшимся коллегам, прежде чем насмешливо поинтересоваться: — Ну так вот, господа, побеждающие все силой дружбы. Мою-то душу спасать будем или я уже потеряна для общества? Но в этот раз все промолчали, и тогда Марат предложил перейти к оценкам Марьяны. Дафна поставила десять и ей, как и Нино. Девятки от Кости, Влада и Димы, от Перси — тройка. — Моя десятка это никакая не поддержка и не авансы. Это справедливая оценка твоей работы, — начала Нино объяснение своей оценки. — И пусть в наших взаимоотношениях возникают спорные моменты, вызывающие у меня противоречивые чувства. Но твоя работа была выполнена просто великолепно. Трудно оставаться в трансовом состоянии, когда у тебя прямо из-под носа людей за руку уводят, но ты это смогла. И в тот момент, когда ты оплакивала того покойника я увидела тебя другую, я увидела твои настоящие слезы и меня это очень тронуло. Да и трогает до сих пор, — Гасанова изъяснялась сначала спокойно, но под конец своей речи у неё в голосе послышались плачущие нотки, ведь женщина действительно была очень впечатлена работой коллеги до сих пор. Марьяна почти дара речи лишилась на пару мгновений — это говорит ей Нино? Она не ослышалась? Она кивала на протяжении всей ее речи, ощущая, как и у самой на глаза наворачиваются слезы. — Спасибо большое, Нино, — в ее тоне также послышалась плаксивость. — Меня и саму сейчас очень тронул твой жест, твоя доброта ко мне. Меня очень сложно деморализовать хамством, какими-то подковырками, плохими оценками… Но хорошее меня выбивает из седла. И вот глаза у нее уже совсем красные и мокрые. — Нино, спасибо тебе большое. Дай я тебя обниму. Нино лишь распахнула руки, не зная что и сказать в ответ. И вот они стоят с Марьяной и крепко обнимают друг друга. Она чувствует то тепло, которое шаманка вкладывала в эти объятия и не могла не ответить тем же. В какой-то момент Гасанова поняла, что у неё слезы в глазах стоят. Воу, что это с ней? Как только она отпустила Романову из своих рук, то тут же принялась обмахивать лицо карточкой с оценкой, дабы привести себя в порядок и не расплакаться совсем. А для Марьяны это очень много значило. Нино, наверное, даже не представляла, насколько. Да, Дафна тоже поставила ей десять, но воздержалась от комментариев — Романова даже решила ее не трогать, настолько плохо та выглядела. Костя тоже высказался о ее работе весьма лестно, хоть и поставил девять, и после пары шуточек Марат спросил: — Марьяна, а с Константином обниматься будете? — Нет, — незамедлительно ответила она. В зале тут же послышались смешки коллег. Да и сам Костя не сдержал ухмылки. Не то, чтобы ему вообще хотелось обниматься с Марьяной. Глядя на трогательную сцену произошедшую между дамами, Гецати завидовал уж скорее Романовой. — Желание женщины закон, — пожал плечами мужчина. А потом весьма остроумно добавил, — Желание мужчины статья. Было очень приятно наблюдать за тем, как Нино посыпалась с его шутки. Он готов был хоть в стендап пойти, лишь бы чаще слышать её искренний смех. — Марьяна, — Нино окликнула Романову и быстро нагнала её в фойе готического зала, — может объявим мир? — прокашлявшись предложила женщина. Она еще пару выпусков назад не думала, что сможет в здравом уме предложить Романовой перемирие. Но именно после этого выпуска Нино открыла для себя абсолютно новую составляющую шаманки — она может быть очень чувственной, искренней и сопереживающей. И Гасановой это действительно понравилось, ей искренне хотелось чаще видеть именно такую Марьяну — не сучку со своими закидонами, а такую же женщину как и она сама, с переживаниями и своими проблемами. Поэтому Нино решила сделать первый шаг навстречу, она очень хотела, чтобы Романова обзавелась хоть одним союзником в этом склочном шоу. И Марьяну поразило то, что из всех экстрасенсов, из всех светлых любовных ведьмочек и благородных магов, единственная кто беспокоилась о ее моральном состоянии это была Нино! Та, кого она все это время смело могла назвать своей соперницей по всем фронтам — и в рабочем и в любовном, она несказанно ей досаждала. Но если так подумать — они ведь обе стремятся к одному и тому же: к победе, и к любви. Так может не стоит демонизировать Гасанову за то, чем страдаешь и сама? — Давай, — мгновенно отозвалась Марьяна. — Меня все это… очень трогает, Нино. Ещё раз спасибо. Так кто знает, может, они ещё и подругами успеют стать? Все на проекте успели обзавестись и дружбой, и любовью, и лишь одна Романова оставалась в отдалении. Может, перегнула со своим «кусь», да, но разве остальные ведут себя лучше? Например, тот же Александр Шепс. А побитой собакой оказалась именно Марьяна.