И никакого притворства

Нелепо. Неловко. Глупо. Катя не знает, что и думать. Андрей же не может и правда пытаться признаться ей в любви и поцеловать? Он просто устал. Запутался. И немного, самую малость пьян. Ему нужен кто-то близкий, родной, кто-то, кто понимает. И поэтому, наверное, Катя тут подходит даже куда больше, чем Кира. Просто… У Кати же тоже есть гордость. Желание получить поддержку. Она безумно хочет быть Андрею нужной, но разве происходящее здесь и сейчас — то ли это, что ему действительно необходимо? Нет, конечно. Катя, наверное, потом пожалеет. Будет страдать, что отказалась от самого лучшего, что могло бы быть в ее жизни — и уже ведь будет поздно что-либо изменить. А она сама отказывается. Аккуратно, осторожно отталкивает Андрея и выбегает на улицу, даже забыв захватить свое пальто. Главное, чтобы Андрей не бросился за ней. Тормоза визжат, и фары слепят. Сердце стучит заполошно; бегать, конечно, надо внимательнее, не выскакивать на дорогу. Повезло еще, что водитель затормозил. Успел. Или не повезло, потому что фарой массивный внедорожник ткнулся прямо в столб. Почти как Федя тогда на машине Жданова. Страшно даже представить, сколько такая фара может стоить. Лучше бы она осталась с Андреем: тоже пила бы дешевый виски за липким столом, целовалась с ним под громкую музыку — еще один трофей президента «ЗимаЛетто», такого у него еще точно не было. — Какие люди, Катерина Валерьевна! — тянет рядом знакомый голос. Не тот, который Катя ожидала бы услышать рядом с собой. Другой. Не Андрея. — Моя дорогая старшая сестренка наверняка бы сказала мне, что у меня сейчас ретроградный Меркурий или что там еще, столкновение Сатурна с Юпитером. Катя молчит, а что она ему скажет? Здравствуйте, Александр Юрьевич? Так вряд ли он рад ее видеть. Простите, я больше так не буду? Конечно, не будет, потому что он сейчас ее просто убьет на месте за эту фару. Сейчас придет Андрей Павлович и все решит? Ну так Воропаев тоже решит что-нибудь. Например, расскажет Кире Юрьевне, что ее жених, вместо того, чтобы спешить домой к невесте, катается с секретаршей по кабакам в Марьино. Впрочем, он ведь и так расскажет про Андрея — тот как раз догоняет Катю. Очень удачный момент. Самый лучший — специально и не подгадать. — Андрюша! — Воропаев брезгливо оглядывает улицу вокруг, вздергивает правую бровь, читая вывеску над входом в заведение. — А что не в «Лиссабон»? Я думал, тебя можно найти только там, да в «Ришелье». Ну, может еще в клубе у Синицкого. Интересно, на Чемпионате мира по невезению, она заняла бы второе место, да? Где она сегодня так нагрешила, что даже в нерабочее время все, что ей предстоит — это наслаждаться перепалкой Жданова и Воропаева. А казалось, что вечер так хорошо начинается. Но… Разве не понимала она, что поступает неправильно, когда соглашалась пойти с Андреем? И только себе самой не нужно врать, будто была уверена, что они сядут обсчитывать новую коллекцию, выплаты по кредитам или что там еще. Как же! Знала, зачем они идут. Понимала. Теперь легко строить недотрогу. Особенно под внимательным, пытливым взглядом Александра Юрьевича. — Ой, Сашенька, — хмыкает в ответ Андрей. — Кажется, у тебя что-то случилось с машиной. Как так получилось? Катя не понимает, зачем злить Воропаева. Это как дергать собаку за хвост и удивляться, что челюсти уже готовы сжаться на твоей руке. Зачем? Сама она хочет исчезнуть, испариться. Только не уверена, насколько это прилично теперь, после того, как Александр Юрьевич чуть не сбил ее, после того, как он видел, что она была тут с Андреем. Сложно. Непонятно. Воропаев рассматривает разбитую фару. Слегка хмурится, бросает непонятные взгляды на Катю. Катя мысленно уже пытается подсчитать, сколько зарплат ей придется отдать? Может быть, сразу уговорить родителей переписать на Воропаева квартиру — так ведь быстрее получится выплатить? — Подвезти вас, Катенька? — бросает ей Воропаев, и она застывает глядя на него. Он же не станет ее убивать в машине: ему тогда придется еще к разбитой фаре чистку салона заказывать. Насколько вообще прилично уехать с ним, если она приехала сюда со Ждановым? Со Ждановым, от которого она сбежала. Кто опаснее для нее сейчас? Воропаев — наверняка злой из-за фары, все время недовольный тем, что она ему мешается в компании, путается под ногами. Или Жданов — оказывающий непонятные знаки внимания, переживающий из-за долгов, постоянно нервничающий. — Думаю, я сам смогу подвезти свою секретаршу, — заявляет Андрей, но Воропаев уже открывает Катерине пассажирскую дверь. — Думаю, Андрюша, — он выделяет голосом свое «думаю», — ты сейчас поедешь поскорее домой, подозреваю, что Кира давно уже тебя потеряла. Кате кажется, что Александр намекает на что-то большее, словно Кира и так уже слишком давно потеряла своего жениха, не сегодня, не неделю назад, а когда-то много месяцев назад, когда тот впервые ей соврал. Кате, конечно, нет до этого никакого дела. Или есть — но разве любовь может разрушать все вокруг, строить стены из лжи, разливать болота из ошибок и подлости? — Я доеду сама, — ей ужасно не хочется пытаться самой выбираться из этого незнакомого ей района, но Воропаев и Жданов, Жданов и Воропаев — разве можно выбрать, когда выбора совсем нет? — Садитесь, Катя, — кивает Воропаев. — Или мне придется затаскивать вас в машину силой. А поверьте, я этого не хочу. Она растерянно оглядывается на Жданова, но послушно залезает в автомобиль. Жданов уже отвернулся, и, не прощаясь, удаляется к своей машине. Катя вздыхает: что-то будет завтра? Воропаев сдает назад, выезжает на дорогу. — Вам ничего не будет за то, что вы оставили место ДТП? — вдруг решается спросить Катя. Он усмехается. Кате кажется, или взгляд его теплеет? — Столбик цел, — объясняет он. — Пострадавших среди людей нет. Претензий мне никто предъявлять не будет. Вы же никому не расскажете? — подмигивает ей Воропаев. Катя качает головой. Дурацкий день: она мечтала совсем о другом, но вот она суровая реальность — Екатерина Пушкарева в машине Александра Воропаева. — Вы можете высадить меня у метро, — предлагает ему Катя. — Не обязательно везти меня прямо до дома. — Почему вы думаете, что я не могу хотеть провести этот вечер с приятной, умной женщиной, которая мне давно нравится? Я — свободный мужчина, вы — насколько мне известно, вроде тоже свободны, — он бросает на нее быстрый взгляд и снова внимательно следит за дорогой. — Я нравлюсь? — Катя ощущает, как голос ей совсем не подчиняется. Получается какой-то задушенный то ли хрип, то ли писк. — Я же сказал, что с умной, — огрызается Воропаев. В таком амплуа он Кате гораздо привычнее. Будто смотрится адекватнее. Нормальнее. Кто бы ей раньше сказал, как она будет оценивать нормальность Александра Воропаева. Они вообще все сегодня с ума что ли посходили? Что Андрей, что Александр. — У меня, между прочим, жених есть, — пищит Катя, разглядывая Воропаева. Он даже не поворачивается к ней. — Оставьте эти сказки для бесконечно сплетничающего женсовета, Катерина Валерьевна. Вы думаете я не наводил справки об этом вашем Зорькине? Катя замирает. Наводил справки? Он что, знает о «Никамоде»? Он не должен о ней знать, кто угодно, только не Александр! Черт дернул ее тогда соврать девочкам, кто же тогда знал, куда это все приведет? Воропаев притормаживает на светофоре, сигналит какому-то наглецу, который пытается перестроиться в его полосу перед ним. — Зорькина вашего рекомендуют как неплохого финансиста. С поправкой на то, что у него не так уж много практического опыта. Но, например, ваш замдекана считает, что он перспективный. — Замдекана? — переспрашивает Катя. Воропаев же, говорили, учился в Гарварде. Какие-то слишком разнообразные у него знакомства. — Мы неоднократно пересекались на различных мероприятиях, — поясняет Воропаев, трогаясь с места. — Так что к Зорькину вашему я присмотрюсь еще получше, у меня есть для него пара интересных проектов. Что, Катенька, может быть составите мне протекцию перед вашим другом? — Я, — ей все кажется, что Александр шутит. Но она совершенно точно не помнила, чтобы он когда-нибудь позволял себе над ней открыто и грубо смеяться, шутить. Кажется, она даже не могла вспомнить, чтобы он ей врал. Она вот ему — да, все время. А он ей — неожиданно нет. Может, просто не успел, конечно. — Я поговорю с Колей, если вы и правда хотите предложить ему работу. — Ну, не совсем работу. Скорее я бы хотел получить несколько консультаций. Впрочем, если меня устроят итоги общения, а Николая — мои условия, то, вероятно, можно будет обсудить и что-то более серьезное и постоянное. Опять же, если меня устроит качество его работы, то я вполне готов со своей стороны рекомендовать его своим знакомым. Но мы с вами, Катенька, отвлеклись от основного вопроса. Он въезжает в незнакомый Кате двор. Шлагбаум на въезде свидетельствует о том, что дом — не совсем простой. — Я думала, вы везете меня домой? — бормочет Катя. Ей не страшно рядом с Воропаевым, не совсем же он псих. Да и Андрей знает, что Катю увез Александр Юрьевич. — Я и привез вас домой, — он жмурится довольно, улыбается, будто он сейчас сказал какую-то очень хорошую и смешную шутку. — К себе домой. Катя молчит. Катя вздыхает. Кричать и ругаться ей не хочется — это же Воропаев, она сама рискнула сесть к нему в машину, не ждала, что он выкинет какой-нибудь фокус, а зря, знала же, что он из себя представляет. Катя вдруг думает, что это очень странно, что они оба — и Александр и Андрей так всполошились в один день. Есть ли вообще хоть что-то у них общего? Ну кроме третирования Клочковой, Вика тут явно не в счет. Оба они, Катя была в этом уверена, хотели компанию «себе», мечтали об отсутствии конкуренции. Чуть ли не дрались за «ЗимаЛетто», как два кота дерутся весной. Может ли Александр знать про «Никамоду»? Еще вчера Катя бы сказала «нет», но сегодняшние разговоры про Николая… Совпадение? А совпадение ли, что Андрей вдруг ни с того ни с сего повез ее в какое-то непонятное кафе — вроде как и побыть вдвоем, но и так, чтобы никто знакомый, не дай Бог, не увидел. А Андрей-то знает про «Никамоду», он же сам ее придумал. Могут ли они бояться, что Катя потом не вернет им компанию? Есть ли у них на самом деле веские основания, чтобы ей верить? Она готова согласиться с тем, что Александр не обязан ей верить. Кто она ему? Помощник Андрея. Сообщник человека, который уже так много сделал для того, чтобы развалить компанию. И, наверное, в глазах Александра, Катерина сама вгоняла «ЗимаЛетто» в кризис. Кто ей мешал подталкивать Андрея к нужным ей решениям? Совесть? Вряд ли такие, как Александр Юрьевич вообще верят во всякие абстрактные категории. Но если с Воропаевым все было более-менее понятно, то в случае со Ждановым на первый план выходила обида. Жданов ведь не мог начать мутить с ней ради компании? Ей бы хотелось верить, что он присмотрелся к ней, проникся, рассмотрел в ней что-то большее. Но это был Жданов. Тот Жданов, который кричал ей «Клава», выключал свет в каморке, не стеснялся отдать ей телефон с номерами моделей, не снижал при ней голоса, когда они с Романом обсуждали свои похождения. Жданов, который постоянно изменял Кире. Любил компанию и боялся, что отец узнает о его неудачах. Все узнают. И если бы ему пришлось выбирать между компанией и… порядочностью что ли, то что бы он выбрал? Как будто, вариантов и не было. Ведь он уже сэкономил на тканях, взял деньги Краевича, связался с контрабандой, подписал залоговые документы для «Никамоды» и все это время обманывал акционеров. Как там? Ставки сделаны — ставок больше нет. И тем больнее, что она даже не приз в этой игре. Так, просто шарик, толкаемый волчком, чтобы попасть в одну из ячеек. И повезет, если не проиграют больше, чем можно выиграть. Она спохватывается, что надолго задумалась, перестала обращать внимание на Воропаева, но он, похоже, принял ее задумчивость за что-то другое. За… позволение. Одна его рука лежала на ее талии, вторая, скользя вверх по ее ноге, замерла где-то у края подола ее юбки. Юбка, наверное, на взгляд Воропаева, сегодня на Кате была слишком длинная. — Так что, Катенька? — спрашивает он, облизывая кажущиеся сухими губы. — Хотите подняться ко мне? — Вам так нужна компания? — она смелеет, кладет ладонь ему на грудь, туда, где пуговицы пальто расстегнуты, и можно касаться ткани его рубашки. Это он сам расстегнул? Или уже приехал в таком виде? Ему мешает руль, но он все равно подается к ней — еще ближе, еще теснее. — Мне, Катенька, без вас сегодня точно уже не уснуть. Она в первый момент теряется, а потом осознает, он просто не понял, что она не про свое общество, а про «ЗимаЛетто». — Я про «ЗимаЛетто» — говорит она, осторожно расстегивая еще одну из пуговиц его рубашки. Это просто любопытство — ничего больше! — А причем тут «ЗимаЛетто»? — он чуть отстраняется, с любопытством смотрит на нее, а потом, слегка наклонив голову касается губами костяшек ее пальцев. Она вздрагивает — чертов Воропаев! У них же серьезный разговор, а не то, что он пытается изображать. — Готовы взять меня к себе в постель, лишь бы хоть что-то узнать о положении дел в компании? — уточняет она, и Александр моментально хмурится. — Это кто вам такое сказал? — она слышит, что он начинает злиться. — Это вам сегодня в ваши милые ушки пел Андрюшенька? Он вдруг отпускает ее, она с какой-то досадой отмечает это как некоторую потерю, ей что, правда нравилось, как он пытался прижиматься к ней? Лапал ее? Воропаев уже выскакивает из машины, решительно распахивает ее дверцу: — Ну же, Катя, выходите, не бойтесь. Сегодня — все для вас. Компания говорите? Он подхватывает ее на руки, вытаскивая из машины, она взвизгивает, но не вырывается, не хватало еще, чтобы он упал, пока держит ее. С ее везением, с их везением — это, может быть, и так вопрос каких-то пары десятков секунд. Дверь машины он захлопывает плечом. Склоняет голову к ее лицу, шепчет — близко-близко, почти в губы: — Хочешь, я откажусь от всего? — От чего от всего, — также шепчет она, и он ставит ее на ноги, резким движением прижимая к боку автомобиля. Вжимаясь в нее всем телом. — Вам так нравится эта дурацкая «ЗимаЛетто», Катюш, — он почти мурлычет ей в ухо, она почти уверена, что ощущает его язык. Но ей неожиданно не неприятно. Ей слегка щекотно. Будоражаще. Словно его прикосновения обещают куда больше, чем мог бы когда-нибудь пообещать ей Жданов. Чем когда-то обещал Денис. — Что, если я подарю свои акции вам? Не сейчас, не сразу, конечно. — Он тянет ее за руку, и она идет, машинально переставляет ноги, не задумываясь, куда он ее тащит. В машину? А, нет, в подъезд, по ступеням крыльца, мимо почтовых ящиков в холле, куда-то вверх по лестнице: не разжимая объятий, не отрывая губ от ее шеи. Что он там ей обещает — разве это имеет хоть какое-то значение? — Кира, наверное, будет против, — бормочет он, пытаясь отпереть ключами дверь. — Но это не проблема, я решу. Надо потом будет прикинуть, каковы шансы перетянуть на нашу сторону Павла, почему-то мне кажется, что он вполне может за тебя проголосовать. Ну а если нет, не важно, я просто подарю тебе любую другую фирму. Или новую откроешь. Стянутое с нее пальто он просто кидает на пол, но Катя даже не возмущается, силясь понять, что за новые планы он там уже строит. А потом понимает. И не знает, то ли плакать, то ли смеяться. — Вы что, пытаетесь заманить меня к себе в постель деньгами? — она все-таки смеется. — Как Клочкову? Господи, что у этого человека вообще в голове? Как он дожил до своих тридцати или сколько там ему? Как под дверями компании еще не стоит очередь униженных им женщин? Или они собираются где-нибудь под окнами его министерского кабинета? Ходят там с плакатами, требуя от него денег, акций и, главное, самого дорогого — его внимания. — Я, Катенька, демонстрирую вам серьезность своих намерений. Вы не интересны мне на одну ночь, — и, прежде чем она успевает возмутиться словом «не интересны», он добавляет, — я хочу чего-то на гораздо больший срок. Надолго. Очень надолго. И, словно ставя последнюю точку он шепчет ей прямо в губы: — Может быть, даже навсегда. Что скажешь? Ответить он ей уже не дает. Да она и не собирается тратить время на болтовню. Ее куда сильнее интересуют его поцелуи — глубокие и жадные. Его прикосновения — горячие пальцы, нетерпеливо стягивающие блузку с ее плеч. Его стон — когда он чуть приподнимает ее, бедрами вжимая в себя. Ее стон, когда он отстраняется, но, оказывается, он не собирается ничего прекращать, он просто заглядывает ей в глаза, словно спрашивая позволение на продолжение, на что-то и правда куда более серьезное. Настоящее — так не похожее на нелепое представление в кафе в Марьино. Когда это было — час назад? или тысячу лет? И зачем она вообще об этом думает? А потом он роняет ее на кровать — и мыслей уже точно не остается.