Как приручить дракона. Часть 2

You were born reachin' for your mother's hands

Victim of your father's plans to rule the world

Too afraid to step outside

Paranoid and petrified of what you've heard

Если бы усталость Ризли можно было сейчас измерить в килограммах, то вряд ли бы нашёлся кто-то, способный её поднять. Последние дни он ощущает себя слишком тревожным и морально истощённым. Порою руки стремятся опуститься, и хочется просто сесть в угол и проплакать пару часов в обнимку с Нёвиллетом, но когда отчаяние и усталость достигают пика, он лишь идёт в зал Меропида спускать накопившийся стресс на боксёрской груше. В первую очередь тревожно от того, что, проделав такой немалый путь, они могут однажды прийти совсем не туда, куда планируют. Они зацепились за пылинку, которая ничего им не обещала, и провал будет означать, что они потеряют всё, что имеют. Второго шанса вряд ли представится, и Ризли это прекрасно понимает. Эти мысли прерывает звук открывающейся двери. — Привет, — видя мужчину, тут же здоровается Клоринда. — Свободен? — Да, — устало отвечает он. — Чаю? Дуэлянтка кивает и проходит вглубь кабинета Меропида, садится на своё любимое кресло и закидывает ногу на ногу. Внимательно смотрит на Ризли, замечая опущенные плечи и слегка сутулую спину. Ленивый шаг и тяжесть в каждом движении. — Как ты? Вчера на фестивале выглядел потрёпанным, — Клоринда тут же начинает волнующую её тему, как только блюдце с чашкой касается стола. — Да и сейчас не сильно лучше. — Устал, — с тяжёлым выдохом. — Волнуюсь, что ничего не добьёмся по итогу, — Ризли стучит пером по столу, потирая переносицу. — Я здесь, чтобы ты мог выговориться. Потому что тот стресс, что накопился в тебе, уже и с Инадзумы видно. — Не знаю даже, — мужчина делает последний стук, всё же ставя перо назад в чернильницу. — Просто хочется, чтобы всё было хорошо. Чтобы можно было наслаждаться совместной жизнью без страха за будущее. Иногда мне кажется это таким несправедливым, и я чувствую, как начинаю злиться, — неожиданно Ризли заговорил, не останавливаясь, будто ждал такой возможности. — Я устал искать иголку в стоге сена, когда и сена-то нет, и иголка не понятно, там ли, но я правда никогда в жизни не отступлю. И я чувствую такое отчаяние и вину, когда вижу, как Нёвиллету плохо, понимаешь? Как будто я мог бы сделать больше, но не знаю как. — Ты и так делаешь больше, чем мог бы кто-либо ещё, Ризли, — Клоринда внимательно слушает. Смотрит и иногда отпивает горячий чай. — Мозгами я это понимаю, но от вины не могу избавиться. Каждый раз, когда мой мозг занят чем-то, кроме поиска решений проблемы, я ощущаю это идиотское чувство, — продолжает Ризли, совершенно забыв про чай. — Нёвиллет тебе же помогает? — Конечно. С самого начала мы всё делаем вместе. На днях он перерыл и перечитал все библиотеки города, чтобы расшифровать те каменные таблички, и даже послал запросы в другие регионы. Увы — ничего. Надеюсь, Итэр сдержит слово и принесёт что-то полезное. — Ты знаешь, я не очень эмпатична и не умею поддерживать, но сейчас я прекрасно понимаю твою боль, — поджимает губы девушка. — Трудный период, который к тому же выпал на самое начало отношений — самое прекрасное время, чтобы любить. Не знаю, как ты справляешься, это должно быть ужасно тяжело. Ты же помнишь, что можешь попросить о помощи, если нужно? — Конечно. Не переживай насчёт слов поддержки, мне становится легче, когда я рассказываю это тебе, смотря на твоё такое озадаченное лицо, — усмехается Ризли, наконец делая первый глоток чая. Клоринда еле заметно улыбается, приподнимая бровь. От разговора с одной стороны Ризли испытывает легкое облегчение, с другой — вину за то, что жалуется и, как он сам говорит про себя, — «ноет». Он считает, что по-настоящему тяжело в этой ситуации Нёвиллету, который переживает болезненные приступы и ежедневно находится в напряжении оттого, что один раз просто не успеет дойти до озера. Что будет в таком случае, Ризли даже думать не хочет. Он лишь пытается аккумулировать все негативные чувства, что разливаются по телу, запихнуть их поглубже и наконец склеить себя, чтобы начать мыслить рационально. Слишком сильная каша в его голове творится сейчас. Нужно продолжать делать шаг за шагом. Постепенно. *** Улицы Фонтейна наполнены прохладой, лёгким ветерком и зависшим над жителями серым небом. Чувствуется какое-то напряжение в воздухе. В каждом человеке, что, ухватившись за свои нераскрытые зонты, бегут по делам, обходя любимые кофейни и прилавки. В центре до сих пор рабочие разбирают сцену, а Ризли лишь обходит их, заходя в цветочный. Берёт несколько аккуратных цветков, заворачивает за угол и подходит к Мермонии. В кабинете Нёвиллета, как всегда, пахнет чернилами и бумагами, лёгким бризом и радужными розами. На его столе несколько папок с документами, сложенные в пару стопок, небольшая старая и жутко помятая тетрадь и теперь красивые цветы в привычной вазе. Улыбка юдекса читается не только на губах, но и в глазах, и Ризли чувствует, как его отпускает. — Как твой день? — спрашивает Нёвиллет. В руках у него найденный в подземелье брелок, с которым он практически не расстаётся в последнее время. Как-то странно тот ощущается, словно притягивает, но при этом ни слова не говорит. Мужчина откладывает его в сторону. А Ризли подходит, садится на край стола и молча смотрит, сам не замечая свои приподнятые уголки губ. — Всё в порядке, — кивает он. — Итэр принёс сегодня с утра записи, но я пока что не читал их, — Нёвиллет берёт в руки тот самый потёртый дневник, проводя большим пальцем по обложке. — Ждал тебя. — Я даже немного волнуюсь, — честно признается Ризли. — Присядем на диван? За окном шум вечернего города, а мужчины какое-то время молча смотрят на закрытую тетрадь, видимо, собираясь с силами. Будет ли там что-то полезное? Не будет ли там чего-то, что принесёт очередную боль? Открывают. Устремляют заинтересованные взгляды и начинают читать. День первый. Это первый день этих записей и первый день того, что, скорее всего, изменит этот мир навсегда. Мне придётся невероятно хорошо прятать этот… дневник? Пусть так. Ведь если его найдут они, то тут же избавятся от меня. Я делаю это на свой страх и риск, потому что, во-первых: исследования, что начинают Правители, действительно способны перевернуть всю науку с ног на голову. Во-вторых. Не знаю, позволят ли мне мои моральные принципы согласиться с их решениями. Одно я знаю — всё происходящее будут держать в строгой тайне. Я бы хотел, чтобы когда-то кто-то об этом узнал. Что этот «кто-то» будет делать и как он распорядится информацией — решать ему. Нёвиллет с Ризли переглядываются. Вновь опускают глаза в исписанные страницы. День третий. Мало что происходит сейчас. Всё, что мы делаем, — заточаем вишапов глубин в разные условия. Второй день мы держим десяток вишапов в огромном аквариуме с водой. Другой десяток — в условиях жары и огня, третьих бьём электричеством. Мы с коллегами уверены, что рано или поздно в одном из вишапов зародится один из элементов, но узнать мы об этом сможем по потомкам подопытных. Конечной цели мы пока что не знаем. Настолько это секретно для Правителей. Когда всё закончится — я опишу подробно каждое исследование на случай, если это будут читать такие же учёные, как и я. День одиннадцатый. Многие вишапы умирают, но их заменяют другие. Примерно через неделю те, кто выжил, обретают иммунитет и легче переносят условия. Думаю, это то, что нам нужно. День сто одиннадцатый. Давно не писал. Ничего нового. Эксперименты продолжаются, выжившие вынашивают потомство. Больно смотреть на смерти и выносить их трупы. Ризли вновь смотрит на Нёвиллета и видит, как тому больно даются прочитанные строчки. Он плотно сжимает зубы, словно ушёл в себя. Герцог обнимает его за плечи и, игнорируя быстро забившееся сердце, продолжает чтение. День триста первый. Первому потомству передался иммунитет. Они отправлены на дальнейшие испытания, как когда-то их предки. Смертей всё больше. Цели всё также не ясны. День триста семьдесят шестой. Ни один элемент не подселяется вишапам. Я не понимаю, что мы делаем не так? Теория весьма ясна и проработана, но ничего не выходит. Правители выглядят спокойными. Это странно, мы столько времени потеряли и ничего не добились. День четырехсотый. Ничего нового. День четыреста восемьдесят пятый. Ничего нового. День пятьсот тринадцатый. Наверное, я слишком очерствел за это время. Хочется скорее добиться поставленной цели. Жертв давно никто не считает. Ничего нового. День пятьсот шестьдесят первый. Ничего нового. День пятьсот девяносто семь. Не могу пока утверждать, но, кажется, мы наконец-то сделали небольшой прорыв. Пока ничего не скажу. Но что-то не так. Раньше было иначе. День шестьсот одиннадцатый. Мы это сделали. Сил радоваться нет. Рождённый вишап обладает гидро элементом. Мы проверили несколько раз — ошибки быть не может. Сегодня нам скажут дальнейший план. В груди Нёвиллета что-то перевернулось. Укололо, застучало и тут же замерло. Не может же быть, что это связано с ним? Не может же он ошибаться всю жизнь, не зная, что он — вишап? Это глупо. Нужно читать дальше. Нахмурив брови и с замершим дыханием. Я больше не считаю дни. Все ранее проводимые испытания остановлены. Рождённого вишапа поместили к нам в лабораторию. Предстоит долгая и большая работа. Наша команда — лучшие существующие алхимики, но даже мы боимся провала, ведь в случае него предстоит начинать всё сначала. Всё ещё ничего не получилось. Вишап значительно вырос. Мы должны успеть до его смерти. Каждый день мы бьёмся над поставленной задачей. Вишап, исколотый иглами от анализов, что мы берём, в шрамах от образцов, что вырезаются, но уже очень давно не оказывает никакого сопротивления. Вся лаборатория заставлена пробирками, но результата всё ещё нет. Пока бьётся сердце подопытного — мы будем продолжать. Сегодня вишап погиб. Нам остаётся только ждать и следить за пробирками. Каждый день мы обходим всю лабораторию, вглядываясь в колбы. Всё ещё ничего. Страшно. Почему мне не было так страшно за погибших вишапов? Я не знаю, как это комментировать. Это, должно быть, самый счастливый день. В одной из пробирок мы обнаружили зиготу. Нам нужно её сохранить и вырастить. Совсем не рассказал об известном мне плане. Об этом позже, если всё получится. Да, да, да! Эмбрион растёт с удивительной скоростью. Скоро на свет родится первый искусственно созданный гидро дракон. Мы заложили в него те характеристики, что нужны были Правителям — нести порядок во всём Тейвате. Он без проблем подчинится тем, для кого создан. Лишённый эмоций, лишь холодное правосудие — то, которое нужно Правителям для контроля Тейвата. Самая дорогая марионетка, которой когда-либо обладала Селестия. Скоро я опишу подробно проделанную работу. Нёвиллет захлопывает тетрадь. Трёт глаза одной рукой, стараясь отвернуться от Ризли, который отчётливо слышит, как рвано дышит юдекс. Он не мог ошибиться. Слишком много совпадений. Нёвиллет чувствует, как его обнимают и притягивают к тёплой груди, гладя его серые волосы, и слышит учащённый стук сердца Ризли. Они оба не знают, что сказать, но оба всё понимают. Нёвиллет — не рожденный в любви, а искусственно выведенный людьми в халатах дракон, чтобы стать марионеткой. Чтобы не иметь собственной воли, способный лишь судить так, как ему прикажут, не способный на эмоции, не способный понять никого в этом мире. Не способный любить. Лишь беспрекословно выполнять приказы. Последний абзац какое-то время остаётся непрочитанным. Дракон исчез. Эгерию казнили. Я не хочу переживать весь пройденный путь заново. Я устал и подаюсь в бега. В голове Нёвиллета каша, а Ризли второй раз в жизни видит настоящие слёзы на лице мужчины. У юдекса мелко трясутся руки, он ощущает злость, отчаяние, горе и ни капли принятия. Но всё не так, правда? Им никто не управляет, он ведь сам выносит приговоры в суде? Да, ему всё ещё сложно социализироваться, пусть и пять сотен лет — большой срок, но он ведь испытывает эмоции? Умеет любить, хоть и понял это не так давно, обладает собственной волей и никому не подчиняется? Может, у алхимиков не всё пошло по плану? — Нёвиллет, — Ризли крепче обнимает мужчину, касается лбом его виска и поджимает губы. — Мне так жаль. Ризли помнит, как юдекс упоминал свой интерес насчёт его биологических родителей. И он искренне считает, что их отсутствие и факт искусственного рождения принять куда тяжелее, чем допущенную трагическую смерть. Всё, что они прочли, звучит ужасно. Несправедливо. Больно. — Ради моего выведения погибло столько невинных жизней, — тихо говорит Нёвиллет. — Я такой поломанный, неправильный. Я искусственный. — Ты — настоящее чудо. И не ты виноват в том, что сделала Селестия с их жестокими алхимиками. Эгерия спасла тебя, дав настоящую жизнь, с той минуты ты больше не искусственный, слышишь? — большим пальцем Ризли нежно вытирает слёзы с бледных щек, совершенно не понимая, какие слова подобрать, и испытывая столько боли за любимого. Столько ненависти к Правителям. — У них ничего не получилось. Их план, к которому они шли годами, провалился. Ты — не их игрушка. Ризли не знает, слушает ли его Нёвиллет, да и совершенно не обидится, если нет. Он слишком хорошо чувствует, как тому плохо и больно, и как никто другой понимает, как тяжело в такие моменты вынырнуть хоть на секунду из своих мыслей, которые ощущаются вязким болотом. — Нёвиллет, — вновь говорит Ризли, поворачивая его податливую голову и заставляя того затуманенным взглядом посмотреть в ответ. — У них ничего не получилось. Я чувствую твои эмоции, твои любовь и тепло. В тебе, как ни в ком другом, столько души и любви, что в них можно утонуть. Ты такой искренний и честный, что этим качествам многие могут позавидовать. Многие люди, что предстают перед тобою в суде, гораздо более бесчеловечны, чем когда-то задумывался ты. Услышь меня: у Селестии ничего не получилось. Они потерпели крах во всех смыслах. Горячие слёзы текут по пальцам Ризли, а взгляд Нёвиллета обретает крохи осознанности. Его вновь притягивают в объятия и размеренными плавными движениями гладят по спине. Пока плечи его не перестанут подрагивать. Пока лицо не высохнет, оставляя лишь солёные следы от слёз, и пока за окном не утихнет дождь.