Быстрого решения нет

Эмери беспокоился, что Оливия привяжется ко мне, а потом, позже, и Эйприл. Но он не понимал, что в смертельной опасности был я. У меня больше ничего не было, ни фундамента, ни опоры, ни людей, которые были бы моими. Я не смогу оправиться, если оставлю свое сердце с ними, когда уеду из города. Меня снова поразило, что не было всей этой неопределенности и неловкого личного выбора, когда люди стреляли в меня. В ситуациях, связанных с жизнью и смертью, беспокойство о своем эмоциональном здоровье не возникало. Когда меня отправляли на службу, меня никогда не спрашивали, как я себя чувствую, только о том, не потерял ли я слишком много крови, чтобы продолжать. Было бы намного проще, если бы я вернулся на флот, все перестало бы быть серым, а стало черно-белым, хорошим или плохим, убить или быть убитым, идти туда, куда скажут. Уезжая, я совершил ошибку, но я мог ее исправить. Я вывел из себя своего командира, но я знал, что он через секунду порекомендует флоту восстановить меня в должности. Я был хорош в роли солдата. А вот переход от военной к гражданской жизни мне не удавался. Стук не был неожиданностью. – Подожди секундочку, – сказал я, сдерживая сердце, а остальное пробормотал под нос, чтобы тот, кто был снаружи, не услышал. – Я еще не совсем разобрался в своей жизни. – Открой дверь, – потребовал Эмери с другой стороны. Какого черта? – Почему ты не... – Ты меня слышал? – Конечно, я тебя слышал, но тебе нужно вернуться туда и... – Прекрати, – сказал он просто, но твердо. Как будто это должно было сработать. – Ты что, с ума сошел? – На самом деле все как раз наоборот, так что открой дверь, – настаивал он. – Эмери, – вздохнул я, чтобы сказать то, что было лучше для него, а не для меня. – Я в порядке; тебе не нужно меня проверять. Мне просто нужна минутка. – Открой дверь, – повторил он, более низким, почти гортанным голосом. Я почувствовал этот звук в самом низу живота. – Сейчас, Бранн. Я прочистил горло. – Я в порядке. Я был.... Слушай, я знаю, что вам с Лидией нужно поговорить, все выяснить и составить планы... – Мы уже сделали все, что собирались сделать сегодня. – Эмери... – Открой дверь! – Ты должен... – Меня так тошнит от того, что ты говоришь мне, что я должен делать, а что нет, что мне хочется блевать. Что? – Я не говорю... – Ты говоришь то, что, по твоему мнению, я хочу услышать, и это сводит меня с ума. Ты... – прохрипел он, едва не подавившись словами. – Сводишь меня с ума. Я вздохнул, готовясь к тому, что мне придется сказать. Пришло время разорвать связь. – Мне очень жаль. Я подумал, что мне, наверное, стоит уйти, потому что я делаю тебя несчастным, а я не хочу и дальше чувствовать себя дерьмово, и... – Пожалуйста, детка, просто открой дверь, – умолял он. Если бы он ударил меня в живот, воздух не покинул бы мое тело быстрее. Да, ласковое обращение было неожиданным, но в основном потому, что я не мог представить, чтобы он когда-нибудь использовал его по отношению ко мне. С другой стороны, если бы Локрин Барнс назвал меня как-нибудь иначе, чем по имени, я бы умер от шока. Он не был таким. Его мозг не перемещался в мягкие места сердца, потому что это была не та часть его анатомии, которая двигала им. Но Эмери Додд уже показал мне, что его сердце, нежное, ранимое, но крепкое сердце, было тем, чем он жил. Это было видно по тому, как он общался со студентами, которых мы встречали в городе, с родителями, братьями и сестрами, когда они разговаривали по телефону, и, конечно же, со своими девочками. Я знал, что этот человек нежен до глубины души. Но я никак не ожидал, что это сострадание или привязанность могут быть обращены на меня каким-либо иным способом, кроме самого общего. Он заботился обо мне, но как о своем сотруднике и не более того. Вот только он сказал совсем другое. Он сказал «детка», чего я никогда раньше от него не слышал. Я вскочил, ударившись о дверь, и это слово пронеслось сквозь меня: боль в его голосе, тоска, поджигающая всю мою жизнь. – Я был таким глупым, – хрипло признался он. – Ты вел себя нелепо, делал все противоположное тому, чего, как я знаю, ты хотел, но я позволял тебе это, потому что думал, что так будет правильно, хотя все время знал, что лучше. Я понятия не имел, что сказать. – Пройти самому через ад - это одно, но позволить, чтобы моих девочек съедал страх, и смотреть, как ты выворачиваешь себя наизнанку - это невозможно простить. – Что? – спросил я, поворачиваясь лицом к двери. – Я не… – Нет, ты проходил, – выдавил он из себя, и это прозвучало так, будто он слегка ударил кулаком по дереву. – Я вижу, как ты смотришь на меня, но я сказал себе, что это не то, что я думаю, хотя я знал об этом с самого первого дня. – Эмери... – Я был таким чертовым эгоистом, – выплюнул он с явным отвращением к себе. – Я позволил этому продолжаться, потому что столкнуться с этим - с последствиями этого - было трудно. Я снова не знал, что сказать, чтобы утешить его. – Мне так жаль, Бранн. – Что? Нет. Ты не должен... – О, черт возьми, нет. Я слушал твои слова, а не поступки. – Нет, это... – Ты умираешь понемногу каждый день. Так и есть, это была правда. Без сомнений. – Это не работает, Бранн. Сердце мое сжалось, и я обнаружил, что мне едва хватает воздуха, чтобы дышать. – Мы ходим друг вокруг друга, мы вдвоем, здесь, в этом доме, и никто из нас не хочет делать ничего непоправимого... непростительного... мы оба топчемся на месте, дожидаясь, когда тебе придет время уходить. Он был прав. Я умру, прежде чем подведу его девочек. Я каждый день вставал и говорил, что смогу это сделать. Я вставал каждый день и проводил внутреннюю беседу. Еще одна секунда, еще одна минута, еще один час и еще один день... Я бы притворился, что Эмери Додд меня ни капельки не волнует. Я бы игнорировал его присутствие, чтобы быть рядом с Оливией и Эйприл. Я мог это сделать и делал, но это, без сомнения, опустошало меня изнутри. – Но ты не можешь остаться только ради них. Я уперся руками в дверь и откинулся назад, опустив голову на плечи. – И я ненавижу Мала Езича, хотя и отправил своих детей с ним. – Что? – я задохнулся, быстро вскочил и распахнул дверь, отчего он чуть не упал на меня. Он сильно накренился, и ему пришлось быстро выпрямиться или налететь на меня. В итоге я поймал его, положив руки ему на бедра, чтобы он не упал. Мы стояли там, оба ростом в шесть футов два дюйма , глаза в глаза, никто из нас не вздрагивал, не оправдывался и не убегал. – Я сказал, – пробормотал он, высвобождаясь из моих объятий, поворачиваясь, закрывая дверь и запирая ее, – что ненавижу Мала Езича. Я завороженно смотрел на него, пока он поворачивался ко мне лицом, убедившись, что никто, кроме нас двоих, не может попасть в комнату. – Разве тебе не нужно вернуться туда? Он сделал шаг вперед, и хотя в обычной ситуации - или в новой нормальной, которую мы установили, - я бы сделал шаг назад, но я не мог заставить себя сдвинуться с места. – Эмери, я... – Бранн, – он произнес мое имя, хрипло и глубоко, и этот звук, это ощущение, которое я почувствовал, когда мое имя сорвалось с его языка, прокатилось по мне, щелкая и потрескивая на моей коже. – Разве ты не хочешь знать, почему я его ненавижу? Я кивнул, не в силах говорить, утопая в том, как он смотрит на меня, слыша, как учащается и останавливается мое собственное дыхание. – Я ненавижу его, потому что он тебе нравится, ты ему доверяешь и так расслабляешься, когда ты с ним, – пробормотал он, улыбаясь мне. – Я видел вас вместе, его жену и детей. Когда ты с ним, ты остаешься собой, как и с девочками, и совсем не такой, как со мной. Больше нет. Что я мог сказать? Это была правда: я был идеален с Эмери с того самого дня, как поцеловал его. Никто не мог бы пожелать лучшей заботы о своих детях, но когда дело дошло до него, я перестал существовать. Я был скорее роботом, чем человеком. Он шагнул ближе, отчего пространство между нами перестало существовать, и я не смог подавить стон от того, что он рядом, прижался ко мне, его бедра - к моим, его пах - к моему животу. Я боялся что-либо сделать, не желая проснуться, нарушить чары. – Я тоже хочу, чтобы ты был со мной настоящим, Бранн, – прошептал он, его дыхание коснулось моего лица. – Скажи, что будешь. Но как я могу? Я хотел пошевелиться, но он обхватил меня за шею, удерживая на месте, а его левая рука скользнула под футболку и скользнула по бедру. Я невольно вздрогнул в ответ. – Нет, не прикасайся ко мне, – простонал я, и из моего рта вырвалось совершенно противоположное тому, что было в моем сердце. – Но я хочу, – заверил он, наклоняясь и прижимаясь губами к моему горлу. Я перевел дыхание, услышал его довольное мужское урчание и впервые осознал нечто важное. Все это время я считал себя главным. Я думал, что это я принимаю решения, сдерживаю себя, контролирую и не давлю. Но тут до меня дошло, что Эмери подыгрывал мне. Раньше он не участвовал, а теперь участвовал. Так выглядел Эмери Додд, когда был увлечен. – У тебя люди в гостиной, – выдавил я из себя, потому что мне было неприятно напоминать ему об этом, но это было правильно. – Нет, – хрипло сказал он, его голос был густым, как налитая патока, и он поцеловал меня в челюсть, его рука запуталась в моих волосах и крепко держала, а другая скользнула обратно к моей заднице. – Все ушли. Мы здесь одни. Правда? – Нам с Лидией нужно еще кое-что уладить, но мы закончили, и мне это было необходимо, чтобы сосредоточить всю свою энергию на тебе. Тогда я пришел в себя. Мгновенно. Как пьяный, отрезвевший от удара. И хотя я уже был болезненно твердым, я освободился и уставился на него. – Что? – крикнул я. Он оглядел меня с ног до головы, а затем глубоко вздохнул. – Видел бы ты себя со своими всклокоченными волосами, румянцем на коже и прекрасными голубыми глазами. – Я… – У меня перехватывает дыхание. – Эмери! Что, черт возьми, происходит? – Иди сюда, – сказал он, жестом подзывая меня. – Я хочу тебя поцеловать. – Ты сведешь меня с ума, если не начнешь говорить. Он быстро задвигался, и я тоже, но мне удалось только прижаться к стене, потому что комната не такая уж и большая. Прижав меня к стене, он положил руку мне на грудь, потянулся вниз, под резинку трусов, и взял в руки мой уже налившийся член. Я выгнулся в его хватке, глаза закрылись, губы разошлись, когда он погладил меня от яиц до головки. Ощущения были потрясающими, и каждое нервное окончание в моем теле ожило. – Эмери, – простонал я, мой голос срывался, пока он ласкал меня, давление, ритм, то, как его большой палец скользил по головке, - все было идеально. – Какого черта ты делаешь? – В ту ночь, когда ты меня поцеловал, ты думал совсем не об этом. Я думал? Я мог? – И это на моей совести, – торжественно произнес он, наклоняясь и глубоко вдыхая. – Потому что уже так давно никто не спрашивал меня, чего я хочу... что я отвык. Чего он хотел? –Посмотри на меня. Мои глаза распахнулись, и я потерялся, ошеломленный темной глубиной его взгляда, зрачки расширились, когда он прикусил губу, поглаживая мою плоть в своем теплом кулаке. – Ты хотел меня в ту ночь, когда поцеловал, – грубо сказал он, и его голос и дыхание стали рваными. – Ты все еще хочешь меня? Теперь была только правда, больше никакой лжи. Я не мог больше ничего сказать ему, да и не был уверен, что это вообще возможно, когда его рука на моем члене. – О, да, – выдавил я из себя. – Хорошо, – прорычал он, и от его грубого и сексуального голоса у меня по позвоночнику побежали мурашки. – Потому что я умираю от желания прикоснуться к тебе. Он хотел меня, и я не гордился своим стоном, который вырвался у меня, но ему, должно быть, понравилось, потому что он улыбнулся мне лукавой улыбкой, которой я никогда раньше не видел, а потом он поцеловал меня достаточно сильно, чтобы я открыл рот и застонал. Я и не подозревал, что Эмери Додд способен подарить такой поцелуй, от которого я едва не упал на колени. Я чувствовал его, как шарик, перекатывающийся под моей кожей, зажигающий все, чего он касался, каждую частичку меня, и понимал, что меня никогда не целовали так, никогда, ни разу в жизни. В прошлый раз, когда я целовал его, торопясь заявить о себе, я не заметил, что он не отвечает мне, не целует меня в ответ. Это было не то же самое. Он поглощал мой рот, его язык терся о мой, пробуя меня на вкус, и я чувствовал его тоску, его желание и удивление от абсолютного обладания. В поцелуе было требование уступить, подчиниться, в его руке, забравшейся под футболку и терзавшей мои соски, в его бедре, прижавшемся между моими, в его весе, давившем на меня, когда я выгибался ему навстречу. Я вздрогнул, когда его рука скользнула вниз по моему животу, касаясь кожи, его прикосновения и губы сделали меня бескостным, жаждущим и нуждающимся, прежде чем он прервал поцелуй и опустился передо мной на колени. Его глаза поднялись к моим, когда он медленно стянул мои штаны и нижнее белье к лодыжкам, удерживая мой взгляд. – Эмери, – задыхаясь, проговорил я, когда мой напряженный, уже истекающий член вырвался на свободу, и он взял его в руки, поглаживая нежно, но настойчиво. – О, Бранн, – стонал он, – этот член так же прекрасен, как и все остальное в тебе. Мне говорили, что он толстый и длинный, но никогда - красивый, и я почувствовал, что мое лицо пылает, потому что мне было неловко и жарко одновременно. Когда он проглотил меня до основания одним плавным, текучим движением, без рвотных позывов, просто посасывая мой член, как будто в мире не было ничего, что он предпочел бы делать, мой мозг наконец догадался, что Эмери Додд определенно знает, чего он хочет. Я потянулся к нему, зарылся руками в его густые шелковистые каштановые волосы, которые завивались вокруг моих пальцев, и, следуя его примеру и движениям, стал медленно трахать его рот. Боже, как он был хорош! Посасывание, его язык с едва заметным намеком на зубы, его пальцы, мокрые от слюны, сжимающие мои яйца и скользящие под них и обратно, медленно, безумно медленно, пока он не оказался у моего входа, нежно, но целенаправленно нащупывая меня пальцами, - почти привели меня к кульминации слишком быстро. – Эмери, – прохрипел я, мой голос звучал густо и тяжело для моих ушей. Он заглатывал мой член, зажатый в горле, и еще один палец присоединился к первому в моей заднице, надавливая и растягивая, толкаясь нежно, но настойчиво. Посыл был ясен, его намерения очевидны. Он хотел войти в меня. Это было неожиданно. Я никогда не был снизу. Это никогда не приходило мне в голову. Всю свою жизнь я оказывался в постели с мужчинами, которые ожидали, что я возьму на себя инициативу, что я буду удерживать их и грубо или нежно трахать, о чем они умоляли. Я полагал, что если мне когда-нибудь повезет затащить Эмери в свою постель, то он будет робким, неуверенным, и мне придется быть с ним нежным и терпеливым, пока я буду показывать ему, каким потрясающим может быть секс с мужчиной. Однако, судя по всему, Эмери уже знал. И Эмери хотел от меня того, чего я никогда никому не давал раньше, - моей покорности. Что меня чертовски удивило, так это то, насколько хорошо он знал, что делает, знал, чего хочет, и это меня заводило. И еще его рот. Я никогда не был так близок так быстро. – Остановись, – умолял я, нежно потягивая его, желая, чтобы мы оказались вместе в моей постели и я мог обнять его после. Это тоже было неожиданностью, потому что никогда раньше мне даже в голову не приходило, что кто-то будет в моих объятиях, когда трах закончится. – Я хочу, чтобы ты лежал на кровати. Пожалуйста, Эм. Он отстранился, и я задохнулся от потери. – Где твоя смазка? – прохрипел он, вставая передо мной, все еще полностью одетый, в то время как я стоял голый по пояс. – В ящике в ванной, – сумел вымолвить я. – Там есть и презервативы. То, как он вдруг сосредоточился на мне, прищурившись, было неожиданностью. – Зачем они нам? – резко спросил он, и я почувствовал, как воздух в комнате изменился. – Я знаю, каков твой статус; он есть в твоих записях с Torus. Я мог только стоять и смотреть на него. – Я отец двух маленьких детей, потерявших мать; я бы никогда не поступил так безрассудно, чтобы заниматься незащищенным сексом с кем-то, кого я не знаю и кому не доверяю. – Конечно, нет, но ты не знаешь, с кем я был. – А был ли кто-нибудь с тех пор, как ты здесь? – в его тоне слышался гнев. – Нет, – огрызнулся я, почти злясь на себя, потому что не видел никого, кроме Эмери Додда. – Абсолютно нет. – Ну, я ни с кем не был со смерти Андреа, – сообщил он мне. – Но даже в этом случае я прошел тест до того, как мы с Лидией обручились. – Вы с Лидией никогда... – Нет, – сказал он категорично. – Почему? – Мы собирались подождать до свадьбы. – Как же так? – я прижался к нему, желая знать, моя рука скользнула к его щеке, мой голос был мягким, успокаивающим, чтобы он ответил и не ощетинился. – Расскажи мне. – Потому что мы надеялись, что в нашем браке будет хотя бы это, – ответил он с ожесточением, звучащим как поражение. – Тепло и желание, – прошептал я, проводя большим пальцем по его пухлой нижней губе. – Вы надеялись, что, раз уж вы не влюблены, вам хотя бы понравится трахаться. – Да, – прорычал он, признание было отвратительным. – И поскольку вам нужно было, чтобы это было возможно, вы сдерживались. Быстрое движение его головы подсказало мне, что я прав, прежде чем его губы сомкнулись вокруг моего большого пальца, а его язык провел по моей коже. – Должно быть, ты не хотел ее, если мог ждать. Он втянул мой большой палец в рот. – Я могу ошибаться, – поддразнил я его, задыхаясь, – но мне кажется, что я тот, кого ты хочешь. – Нет никаких сомнений, – прорычал он, и от этого звука, неровного, рваного, мой член почти болезненно напрягся. – Но чтобы было понятно, нам не нужна защита. – Нет, не нужна, – согласился я, наслаждаясь тем, как его глаза пожирают меня, как ощутимо его желание. – Выйди из этого, – потребовал он, опустившись на колени, чтобы помочь мне освободить ноги от одежды, а затем, встав, задрал мою футболку через голову, после чего взял меня за руку и потянул за собой к кровати. – Были и другие мужчины? – слабо спросил я, желая знать и в то же время не желая. – Да, – сказал он, отпуская мою руку. Он скрылся в ванной комнате, примыкающей к моей спальне, а через несколько минут вышел оттуда с моим тюбиком смазки. Я не двигался с места, не зная, стоит ли садиться на кровать, ведь обычно за смазкой ходил именно я. Через секунду я понял, что он снова, как и раньше, окинул меня взглядом с головы до ног, ничего не пропуская. Я почувствовал себя неловко, но когда я попытался лечь в постель, он остановил меня, быстро взяв мое лицо в руки. – Я никогда не думал, что смогу увидеть тебя всего, хотя это все, чего я хотел с тех пор, как ты переступил порог моего дома. – Ты хотел? – я так сильно этого желал, что мне было очень трудно не прозвучать с надеждой, и мое дыхание сбилось от жара, который я увидел в его темных глазах. – О, да, – прохрипел он, снимая пиджак и быстро расправляясь с жилетом, бросая их на пол, не заботясь о том, что снял обувь подцепив кончиком носка за пятку и начал возиться с рубашкой. – Давай помогу, – успокаивал я его, подойдя вплотную, чтобы почувствовать запах мыла на его коже и лосьона после бритья, цитрусово-бергамотовую смесь, которая уже ассоциировалась у меня с ним. Я усмехнулся, когда его руки потянулись к ремню и молнии, потому что было трудно расстегивать пуговицы, пока он извивался, пытаясь снять джинсы и нижнее белье. – Расскажи мне о других. Он толкнул меня назад, опрокинув на кровать, и я, раскинувшись под ним, наблюдал, как он стягивает через голову все еще наполовину застегнутую рубашку и оставляет ее вместе с остальной одеждой на деревянном полу. – У меня было два парня и одна девушка в колледже, прежде чем я встретил Андреа, – сообщил он мне, стягивая с себя джинсы и садясь на край кровати, чтобы стянуть их. Трусы-боксеры были последними, потому что он оставил на себе носки. – Я знал, что она та самая, – он вздохнул и грустно улыбнулся. – Точно так же, как я знаю о тебе. Я приподнялся на кровати, и мы поменялись местами: он растянулся, а я стоял. – А что с Лидией? Он нахмурился. – Я бы никогда не пришел сюда за тобой, если бы между мной и Лидией Кэхилл хоть что-то оставалось, – сказал он, и мне понравилось, как напряженно, словно с трудом, звучал его голос, когда он смотрел на меня горящими глазами. – Ты уверен? – Уверен. – И почему же? – Потому что, как оказалось, независимо от причины, – сказал он, не отрывая от меня взгляда, – я не могу дать клятву тому, кого не люблю. – Но ведь ты не любил ее с самого начала, так что же заставило тебя передумать? – Ты заставил. – Как? – спросил я, неуверенно и одновременно испуганно, потому что он был так близок к тому, чтобы открыться мне, и я не хотел потерять его по какой-либо причине. – Ты изменил всю мою жизнь, когда вошел в парадную дверь, – признался он, садясь и беря мою правую руку в обе свои. – Это звучит как излишне романтичный бред, но, клянусь Богом, с тобой в дом словно заглянуло солнце. Оказалось, что эти бредни - моя фишка. – Все в тебе доброе, нежное, успокаивающее и... горячее. Я резко выдохнул. – Я думаю о тебе то же самое. – Правда? Даже о том, что я горячий? Я усмехнулся, потому что он удивился. – Особенно это. – Это так... хорошо, – сказал он мне, произнося слова неуверенно, нервно, дыхание выдавало его, несмотря на легкую дрожь. – Почему? – Ты шутишь? – Нет. Я хочу знать, о чем ты думаешь. Он жестом указал на меня. – Я думаю о тебе, Бранн, как и всегда. Ты - все, о чем я думаю уже несколько месяцев... все, о чем я мечтаю. Обо мне? Его брови нахмурились, а челюсть сжалась, когда он на мгновение застыл, отводя взгляд от меня, сосредоточившись, прежде чем поднять голову и снова посмотреть мне в лицо. – Иметь тебя в своем распоряжении, - сказал он ровным тоном, - это единственное, чего мне не хватает в моей жизни. Его слова, их вес, озабоченность на лице и то, как крепко он прижимался ко мне, сказали мне все, что я хотел знать. Он хотел меня. Он хотел удержать меня. Он хотел, чтобы я был в его жизни. – Без тебя ничего не получится, – прошептал он, опуская меня рядом с собой и надавливая на мою грудь, пока я не оказался на спине. Он перекатился на меня, а затем сел, опираясь на мои бедра. Я выгнулся вверх, почувствовав, как его теплая, гладкая кожа скользит по моей. Это было лучше, чем я когда-либо мог себе представить. – Господи, Эмери, – простонал я, глядя на него снизу вверх и восхищаясь его широкой, твердой грудью, гладким животом и длинными, подтянутыми ногами. Мужчина был покрыт твердыми, рельефными мышцами, и я понял, что, хотя я был более мощным, он не был таким худым, как я думал, под одеждой. – Посмотри, какой ты красивый. На мне было слишком много шрамов, чтобы их можно было сосчитать, полученных во время службы. Я не был таким потрясающим созданием, каким был Эмери Додд. – О нет, не сомневайся, – сказал он с хриплым рычанием, склоняясь надо мной, положив руки по обе стороны от моей головы и накрыв мои губы своими. – Это ты, с твоими широкими плечами, потрясающими мышцами на спине, сексуальными венами на руках и волосами, которые постоянно лезут тебе в глаза. Ты - совершенно разрушительное произведение искусства. Я не мог не улыбнуться. – Я не думал, что ты что-то замечаешь во мне. – Может, я и идиот, но я вижу тебя ясно как день, – сказал он и по-волчьи ухмыльнулся. – И ты самый красивый мужчина, которого я когда-либо видел. Неважно, что он смотрел на меня через призму заботы о своих детях и доме; мне было все равно. Это не имело значения. Важно было то, что его желание обладать мной вызывало трепет в глубине души. Медленно наклонившись, он прижался лицом к моей шее, целуя, а затем посасывая, мурлыча при этом так, что звук и вибрация заставляли меня извиваться под ним. Я хотел спросить, почему он только что изменил направление своей жизни этим субботним утром, но если размышления уведут его от моей постели, я могу подождать с ответами. Важным было то, что он больше не был помолвлен. Он покончил с этим еще до того, как пришел ко мне. Мы вместе разберемся с последствиями. Его рот скользнул к моим ключицам, целуя и посасывая, и мне захотелось большего, и я потянулся к его члену. – Подожди, – остановил он меня, явно наслаждаясь вкусом моей кожи. – Возьми это, – приказал он, передавая мне смазку. – И потрогай нас обоих. Я быстро открыл бутылочку и выдавил немного смазки на ладонь, после чего она упала на подушку. Он застонал, когда я взял наши члены в ладони, поглаживая нас вместе, тесно прижатых друг к другу, ощущая, как он дергается в моей руке, полный и твердый, что не позволяло мне поднять колени и зажать его между бедер. Я не хотел, чтобы он двигался. – Бранн, – сказал он, задыхаясь и сбиваясь, опираясь всем весом на левую руку, чтобы схватить смазку правой. – Скажи, что я могу тебя взять. Я открыл рот, чтобы ответить, когда покрытый смазкой палец снова надавил на мой вход, и на этот раз гораздо более скользкий, проскользнул внутрь без сопротивления. – О Боже, – сказал я вместо этого. – Это да, – прорычал он, захватив мой рот и целуя меня так, словно я принадлежу ему, не сомневаясь в том, кто теперь главный, пока его язык сражался с моим. Я громко застонал, когда его горячий, истекающий смазкой член скользнул по моему, а затем задохнулся, когда он прервал поцелуй, чтобы закинуть мою правую ногу себе на плечо. Два пальца, покрытых смазкой, проникли внутрь меня, и он с той же неторопливостью, что и раньше, расслабил тугое кольцо мышц, прежде чем снова приникнуть к моим губам. Этот мужчина умел целоваться. Это было похоже на поклонение, как будто он смаковал мои прикосновения, мой вкус и ощущение меня под ним. Жар неумолимо поднимался по позвоночнику, когда я пытался глубже вобрать в себя эти пальцы, нуждаясь в большем, готовый так, как, казалось, никогда не буду готов. Когда он убрал пальцы, я приподнялся с кровати, и он закинул мою левую ногу себе на плечо, прежде чем широкая головка его члена уперлась в мой вход. – Я никогда, – прошептал я, желая, чтобы он понял, встретившись с его сузившимися глазами. – Просто чтобы ты знал. – Я знаю, – пробормотал он, и я был поражен этим подтверждением. Не сами слова, а его взгляд, как будто я уже был любимым, а потом он подался вперед, медленно и уверенно, без паузы, но с большей сдержанностью, чем я мог бы продемонстрировать. – Я знаю, что это дар. Растяжение и жжение начинались слабо, но боль становилась все сильнее и сильнее, и я метался между тем, чтобы хотеть его больше жизни, и тем, чтобы не хотеть, чтобы он застрял в моей заднице, разрывая меня на части. Это была пытка - хотеть его и внутри, и снаружи, но потом он сделал нечто совершенно неожиданное. Он укусил мою нижнюю губу. Не сильно, скорее прикусил, но все же это заставило меня вздрогнуть, переключить внимание, а его потягивания и посасывания, словно он хотел меня съесть, были чертовски сексуальными. Сексуальная, томная ухмылка, которую он подарил мне перед тем, как снова поцеловать меня, отчаянно и пожирающе, беря мой член в свой скользкий кулак, бушевала во мне, как штормовое море. Я выкрикнул его имя. Повезло, что мы были одни в доме, потому что все бы услышали. Если соседи были дома, то наверняка услышали. Мои мышцы расслабились, и вспышка боли, горячая и всепоглощающая, ослабевала с каждым движением его руки и каждым жадным поцелуем, когда он вводил в меня свой длинный, твердый член. Его имя прозвучало из глубины моей грудной клетки. – Господи, Бранн, – задохнулся он, прижавшись лбом к моему, задыхаясь, потный, не двигаясь, а просто находясь там, погруженный в меня на всю длину. – Я даже не думаю, что смогу пошевелиться, настолько ты тугой. – Мне нужно, чтобы ты попытался, – умолял я, желая, чтобы он вошел в меня еще глубже, дрожа, пылая то жаром, то холодом, так близко к оргазму, который, как я чувствовал, мерцал у основания моего позвоночника, мои яйца напряглись, всепоглощающее напряжение подсказывало мне, что я готов. – Пожалуйста. – Боже, да. Умоляй меня трахнуть тебя, – прорычал он, слегка отстраняясь, чтобы снова вогнать себя в меня. – Это то, что я до смерти хочу сделать, то, для чего я был создан. Я приподнял задницу с матраса, когда он отстранился во второй раз, и он подсунул подушку под мои бедра, чтобы, когда он снова вошел в меня - глубже, быстрее, сильнее, - я почувствовал это, как пульсацию удовольствия по всему телу. – Ты чувствуешь меня? Потому что я чувствую тебя, всего тебя, обхватившего меня целиком, – сказал он, и его голос зазвучал почти бешено, когда он нашел свой ритм, резко проникая внутрь и медленно выходя, снова и снова. Я повернул голову и потянулся к подушке, прижимая ее к лицу, пытаясь заглушить звуки, которые он из меня извлекал. – Нет, – приказал он, выхватывая у меня подушку и отбрасывая ее в сторону. Я поднял взгляд на его лицо, на расширенные зрачки, припухшие губы и покрасневшую кожу. – Я хочу слышать все твои звуки; я хочу знать их все. – Узнаешь. Время ведь есть, правда? – О, – сказал он так, словно я его поразил, изменил положение, подался вперед, прижался плотнее, согнув меня пополам. – Время есть, и ничего кроме, потому что ты единственный, кто когда-либо будет участвовать в моей жизни... вписываться в мою жизнь. Это все ты, Бранн. Только ты. Потянувшись вверх, я ухватился за его плечи, пока он вбивался в меня, меняя угол наклона во время погружения, что приводило его тяжелый член в то место, до которого я дотрагивался в других, но никогда не испытывал сам. Я крепко сжал руки, зная, что оставлю синяки, но меня это уже не волновало, я был слишком увлечен тем, что происходило с моим телом, этим стремительным подъемом перед самым пиком. Я отключился, все это, весь он - больше, чем я мог вынести. И вот наконец, когда он ударил в ту точку, которая вызвала мою кульминацию, меня уже ничто не сдерживало. Оргазм пронесся по позвоночнику, и мои напрягшиеся мышцы сжались вокруг него, удерживая его на месте, пока я кончал, забрызгивая его живот и грудь. Его голова откинулась назад, когда он кончил, пригвоздив меня к кровати, заполняя меня, толкаясь глубоко внутри, омывая меня жаром изнутри, его сперма растекалась вокруг его члена и просачивалась между моих ягодиц. Это было похоже на то, как будто я нахожусь на вершине горы, а потом свободно падаю, и в какой-то момент я был собой, потом - нет, а потом - снова собой. И я был под ним, все еще под ним, и был воздух, и я мог видеть, хотя и не мог ничего слышать из-за стука собственного сердца. Эмери упал вперед, на меня, в мои ждущие руки, и я обхватил его, когда он зарылся лицом в ложбинку между моей шеей и плечом. Через мгновение я понял, что он смеется, и безрезультатно подтолкнул его. – Что смешного? – проворчал я. Зарывшись рукой в его мокрые от пота волосы, я откинул его голову назад, чтобы обнажить развратную ухмылку. Его глаза были закрыты, и я воспользовалась этим моментом, этими маленькими, но драгоценными секундами, чтобы насладиться им. Я уже слышал фразу «мое сердце было переполнено до отказа», но она никогда не имела для меня никакого значения. До этого момента. – Мы оба покрыты потом и спермой, – мечтательно произнес он, облизывая свои аппетитные губы, опухшие и покрасневшие от ласк моего рта и сосания моего члена. – Это чертовски сексуально: моя сперма течет из твоей задницы, твоя - по всей моей груди и в моих волосах. Он звучал как одурманенный или пьяный, и мне это нравилось. Ухмылка переросла в улыбку, когда он открыл глаза и посмотрел на меня. – Что? Медленно, осторожно, он высвободился из моего тела с легким стоном, когда мои мышцы обхватили его длину, высасывая из него последние капельки. – Боже, ты это почувствовал? – спросил он, перекатываясь на спину рядом со мной. – Ты не хотел меня отпускать. – Кажется, ты гордишься собой. – Я чувствую себя пиратом. Я хмыкнул, отвернувшись от него, чтобы он не видел моей улыбки. Странный человек. – Я опустошил тебя. – Вздрогнул. – Я ограбил тебя. Я зарылся лицом в подушку. – Что ты делаешь? – он схватил меня за плечо и потянул, пока я снова не оказался на спине. – Иди сюда. Я повернул голову так, чтобы видеть его. – Бранн, – он произнес мое имя так, будто оно было волшебным. – Пожалуйста. Моя ухмылка была такой же пошлой, как и его, я был в этом уверен. – Ты весь в сперме, как ты и сказал. Тебе нужно принять душ. – Детка, иди сюда. Я перекатился к нему, и он провел рукой по моей спине и волосам, зарылся в них и все это время смотрел мне в глаза. – Оливия права, у тебя красивые волосы. – Кстати говоря, – сказал я и шумно выдохнул, чувствуя, как мое тело становится тяжелым, убаюканное его теплом и близостью, а также рукой, запустившей ладонь в мои волосы. – Что мы будем делать? – Мы - это правильно, – хрипло сказал он, целуя мой висок. – И мы пойдем к Малу и поговорим с девочками. – Хорошо. Он замолчал, и я чуть не задремал. – Я кое-что знаю, – прошептал он. – Что именно? – спросил я, не открывая глаз, довольный тем, что все еще пытаюсь задремать, когда он говорит со мной. – Ну, например, я знаю, что ты любишь меня, любишь моих девочек, любишь мою собаку и любишь мой дом. Я продолжал молчать, хотя теперь уже не спал. – Верно? А ты разве не любишь? Любишь все эти вещи? Я знал, о чем он спрашивает. – Да, – честно ответил я, потому что это были мы, вместе, в моей постели. У нас больше не было времени на ложь с обеих сторон. – Хей. Наклонившись к нему, я открыл глаза, чтобы увидеть его. Улыбка исчезла, теперь он был абсолютно серьезен. – Я сказал Лидии, что не могу жениться на ней сегодня, и единственная причина этого в том, что, оказывается, нельзя выбирать, в кого влюбляться. – Нет, нельзя, – искренне согласился я. – И чтобы было понятно, я полностью и окончательно влюблен в тебя. Эти слова потребовали от меня нескольких секунд, потому что они были важными и меняющими жизнь, и я никогда не слышал их раньше. – Да ну? – сказал я, чувствуя, как счастье медленно распространяется по мне, проникая в каждую клеточку моего тела, наполняя меня и заставляя улыбаться, как идиота. – Ты любишь меня? Он кивнул. – Сильно? – Да. – Словно ты выйдешь за меня замуж? – Я бы так и сделал. Я набросился на него, сжимая его в объятиях и зарываясь лицом в его плечо, выжимая из него жизнь. – Ты знал, что мы должны быть вместе, – проворчал он, и я услышал в его голосе потребность. – Ведь так? Я быстро кивнул, немного задыхаясь, чтобы говорить. – Ты хотел, чтобы я любил тебя. – И ты любишь, – с трудом выдавил я. – И я люблю, – заявил он с таким чувством, что я ощутил его как гул под кожей, когда он крепче обнял меня.

****

Нам нужно было привести себя в порядок и пойти за девочками, поэтому я выкатился из постели, хотя это было последнее, что мне хотелось делать. Когда я вошел в ванную и посмотрел на себя в зеркало, то заметил, что укусы, которые он мне нанес, теперь были размазаны по моей коже темным вином. Это было потрясающе. Вот что такое быть желанным: следы, покусанные губы, ожоги от щетины, всклокоченные волосы, пятнистый румянец на груди и горле. Это было снаружи. Внутри изменения были больше, шире, они нарисовались на моей душе, как пышный, заросший сад, кишащий жизнью, сладостью и надеждой. Так много всего этого. Под теплой водой я чувствовал, как буря под моей кожей пытается вырваться наружу, вырваться, пронзить мою плоть и показать всему миру, что мы с ним соединились и вместе начнем новую жизнь, построенную на прочном фундаменте первой. Я буду заботиться о том, что начала Андреа Додд, буду воспитателем и любовником, отцом и мужем. В этом доме я никогда не чувствовал ничего, кроме любви, он успокаивал меня, обволакивал и принимал. Я понимал, что сошел с ума, был уязвим и радостен, но в этом была какая-то твердость, тяжесть, и даже когда я пытался найти равновесие в своей внезапно возникшей новой жизни, в ней также присутствовал всепоглощающий покой. Потому что он видел меня. Эмери был способен видеть меня таким, какой я был на самом деле, со всеми недостатками, изъянами и эгоизмом, но и со всеми хорошими сторонами тоже. Он видел мое сердце и то, что оно принадлежит только ему. И вот наступила тишина после бури, и я благоговел перед тем, что было и что будет. Смахнув пар с зеркала, я снова увидел себя и почувствовал, как мне хорошо в моей коже, и улыбнулся в ответ, думая, что так выглядит безумная влюбленность. Он шел позади меня, направляясь в душ, но остановился и уставился на меня. – Что? – спросил я, почти задыхаясь от его пристального внимания. Он покачал головой, прижался грудью к моей спине, провел губами по моему уху и заговорил так, что я задрожал от его теплого дыхания. – Знаешь, я быстро теряю голову, – признался он мне шепотом. – Я увидел Андреа в пятницу, и это было похоже на прогулку под теплым летним солнцем. Я знал, что она должна быть со мной, и попросил ее переехать ко мне в следующий понедельник, – его вздох, как будто он так ясно все вспомнил, заставил меня улыбнуться. – После ее смерти я думал... ну, о многом, но больше всего о том, что никогда больше не буду испытывать таких чувств. Я ждал, потому что то, как он смотрел на меня, стоял рядом, прикасался, гладил ладонями мою кожу, говорило о том, что это еще не все. – Когда ты вошел в парадную дверь в то субботнее утро, я снова увидел это, и тогда я почувствовал ту же яркость и ощущение покоя, – его голос надломился на последнем слове, когда его рука скользнула по моему обмякшему члену и опустилась к яйцам. – Я был ошеломлен, – сказал он, его теплое дыхание щекотало мою влажную кожу. – И я подумал, что ошибаюсь. Что, возможно, это иллюзия, что я вижу то, чего нет. Потому что я был уверен, что после смерти жены моя жизнь сложится определенным образом, и я согласился на брак, который не имел ничего общего с любовью. Все было по-другому. Находясь в доме, в его пространстве, я чувствовал себя легче, моя жизнь безвозвратно изменилась с таким исходом, который я никогда не мог себе представить. Мы были одинаковыми, он и я. – Однако ты именно таким и был, – сказал он, его голос был терпким и глубоким, он нежно поглаживал меня, пока я медленно твердел в его руке. – Твой первый инстинкт - не угождать или льстить, как пытались сделать все остальные, а защищать, в чем мы все так отчаянно нуждались. Я толкнулся в его руку, услышав, как мое дыхание стало хриплым и рваным. – Ты стал доверенным лицом и защитником. Ты стал родителем, в котором нуждались обе девочки, – сказал он, наклонив меня вперед над стойкой, положив руки мне на задницу, потирая и массируя ее, пока мои глаза закрывались. – И я видел тебя все это время, и самое удивительное, что ты тоже меня видел. Он опустился на колени позади меня, и когда он раздвинул мои обнаженные ягодицы, я сдавленно застонал, когда его язык скользнул в мою дырочку. – Я буду очень осторожен, – пообещал он, а затем стал лизать и надавливать, и от этих прикосновений, всасывания и бесконечного смазывания мои кости превратились в кисель, так что, направляемый его сильными руками, я опустился на пол на руки и колени. Он оставил меня там, чтобы забрать смазку с кровати, а затем вернулся к моей тут же похолодевшей коже, целуя вдоль позвоночника, и восхитительный римминг начался заново. Когда он заменил свой горячий язык двумя пальцами, покрытыми смазкой, и глубоко вошел в меня, я сдавленно выкрикнул его имя. – Если что-то не так, скажи мне, – сказал он, и я услышал в его словах не только соблазнительность, но и искренность: одной рукой он взял меня за бедро, а другой подвел головку своего члена к моему входу. В ответ я подался назад, желая ощутить наполненность, но еще больше - связь с ним. Он был нежен, и я почувствовал, как мое тело растягивается вокруг него, раскрывается, принимает его внутрь, когда он застонал, хрипло и низко, вжимаясь в меня. – Когда ты захочешь этого от меня, Бранн, когда ты захочешь быть во мне, уложи меня на кровать, и я буду твой, понимаешь? Я тоже этого хочу. – Но не так сильно, как ты хочешь быть во мне, – ответил я, дрожа на грани между удовольствием и болью, когда острые уколы сверхчувствительной плоти контрастировали с желанием, чтобы он втрахал меня в пол. – Мне нравится, когда ты подо мной, – прорычал он, проталкиваясь, заполняя меня дюйм за дюймом, его движения были медленными, уверенными, пока он полностью не опустился, а я не насадился на его твердую длину. – И мысль о том, что такой сильный, сексуальный мужчина держит мой член в своей заднице, делает меня безрассудным. Я повернул голову, чтобы посмотреть на него через плечо. – Я мог бы оседлать тебя. – О, блядь, – простонал он, потянулся, чтобы вцепиться пальцами в мои волосы, наклонил мою голову, прогнул спину, заскользил внутрь и наружу, жестко и быстро, звук шлепающей плоти звучал в ровном темпе, пока он не замер, когда первобытное желание кончить взяло верх. – Возьмись за член, потому что просто представляя тебя на мне сверху я готов кончить. – А это лучше, чем вот так? Сейчас? – поддразнил я его последней осознанной мыслью, прежде чем осталось только приятное поглаживание моего естества. – Нет ничего лучше тебя прямо сейчас, в этот момент, – задыхаясь, ответил он, теряясь в собственном желании, нахлынувшем на него и заставившем его заявить о себе. Снова. Я никогда не был таким желанным и нужным, как сейчас Эмери Додду, и, когда мои мышцы с силой сжались вокруг его члена, я кончил на пол под собой, удивляясь тому, что после первого раза во мне что-то осталось. Он отстал от меня на несколько секунд, упав на мою спину, и, содрогаясь от последовавших за этим сокращений мышц, сполна насладился нахлынувшим на него оргазмом. – Я чувствую себя хорошо, да? – промурлыкал я, обожая его руки, скользящие по мне, прежде чем они обхватили мою грудь, и он опустил голову между моих лопаток. – Ты чувствуешь себя гораздо лучше, чем просто хорошо, и я чувствую, что вынужден наносить отметины на каждый квадратный дюйм твоей прекрасной кожи. – Вынужден, да? – я хмыкнул, наслаждаясь тем, как нелепо он звучит. – Не смейся надо мной. – Ни в коем случае, – я не мог удержаться от поддразнивания. – Просто... я хочу, чтобы ты остался здесь и принадлежал мне, – пробормотал он. – Ты должен быть моим до конца моих дней. Он находится в посторгазменном состоянии, поэтому не все, что он говорил, можно было считать идущим от сердца. – Это правда? – Да, это так, – сказал он низким, грудным и почти угрюмым голосом. – То есть я знаю, что у меня только что был отличный секс, так что ты можешь предположить, что я не очень-то заслуживаю доверия, но я уверяю тебя, что это так. Не оставляй меня, я не выживу. Мои шансы были не намного лучше, и когда я выдохнул последний осколок неуверенности в себе, я понял, что он - это он, единственный мужчина, который когда-либо подойдет. – Я тяжелый, – зевнул он. – Прости. Но он не шелохнулся, а когда я тихонько захихикал, то почувствовал, как он улыбается мне в спину. – Тебе ни капельки не жаль. – Нет, – согласился он, приподнимаясь, но не отстраняясь, а потянувшись к моему подбородку, чтобы повернуть мою голову и поцеловать меня. – Ни капельки.