Как на войне

      Следователь МВД едва касалась коньяка. Бокал в ее руке был почти полон, но пальцы крепко обхватывали холодное стекло, будто это было единственное, что еще держит ее в реальности.        Вокруг тихо играла джазовая мелодия, из-за приоткрытых окон пробивался шум ночного города, однако все это будто оставалось где-то за гранью ее сознания. Мысли смешались, глаза невидяще устремились в темноту за окном. Она откинулась на спинку кресла и выдохнула, наблюдая, как отражение ее собственного, измотанного лица расплывается в бокале. Лишь чертова красная помада отвлекала внимание от уставших глаз. Сегодня она не была в своем амплуа разгульной шлюхи. Просто уставшая женщина, которая решила отдохнуть в не очень подходящем для этого месте.       Телефон завибрировал, возвращая ее к действительности. Не глядя, она поднесла трубку к уху, но прозвучавшие слова заставили выпрямиться в кресле и замереть. — Орлова, это Аркадий из отдела. На Ваню Трусова было покушение, — голос звучал торопливо, а потом проскрипели слова, словно ножом по стеклу: — В него стреляли. У подъезда. Сейчас он в больнице, говорят состояние тяжелое.       Она спросила лишь адрес больницы, а остальное Клара уже не расслышала — слова тонули в грохоте мыслей и в звоне боли, острого, как удар током. Она подскочила с кресла, будто все вокруг нее вспыхнуло. В голове мутнело, кровь застучала в висках, и, не дождавшись конца разговора, она сбросила звонок и бросилась к выходу, быстро кинув на стол несколько купюр, даже не считая.       Она выскочила на улицу, лихорадочно роясь в сумочке, пытаясь нащупать ключи от машины. Пальцы дрожали, сумка то и дело выскальзывала из рук, а зрение слегка туманилось. Сердце бешено колотилось, не давая сосредоточиться. Страх за Ваню, чувство вины и паника — все смешалось в ее груди, пока она, наконец, не заметила знакомый силуэт, приближающийся к ней с легкой усмешкой на губах, которую последний раз видела почти две недели назад.       Виктор Пчелкин, как будто нарочно, вновь оказался рядом в самый неподходящий момент. Он стоял, сунув руки в карманы, и наблюдал за ее растерянными движениями, пока она отчаянно пыталась нащупать ключи. На его лице скользнула язвительная улыбка. — Что-то слишком часто мы стали видеться, — сказал он, слегка наклонив голову, будто смеясь над ее растерянностью.       Она резко подняла голову и встретила его взгляд, холодный и насмешливый. Внутри вспыхнула злость — злость на себя, на ситуацию и на него. — Отвали, сейчас вообще не до тебя, — выпалила она, не останавливаясь в поисках.       Но, стоило ей снова потянуться к сумочке, как он вдруг шагнул ближе, не отрывая от нее цепкого взгляда. Он склонился к ней, и на его лице промелькнула легкая ирония. — Ты выглядишь так, будто немного перебрала, Орлова. Плохое время садиться за руль, — его голос был тихим, но от его спокойствия ее злость только усилилась. — Я не нуждаюсь в услугах такси , — огрызнулась она, гневно глядя на него. — А я и не нанимался тебе таксистом, — усмехнулся он, и его глаза прищурились.  — Слушай, — начала блондинка спокойно, заглядывая в веселье васильковые глаза. — У меня сейчас действительно нет времени на светские беседы с тобой, поэтому давай отложим это до следующего раза.       Взгляд мужчины стал серьезным и тень веселья исчезла, как будто ее и не существовало вовсе. — Что-то случилось? — Да что ты пристал ко мне! — Орлова нащупала ключи от машины и направилась в ее сторону, но была резко остановлена мужской ладонью, которая легко, даже нежно, сжала ее кисть.       Блондинка выбежала из дома, будто спасаясь от каких-то невидимых теней, которые гнались за ней, настигая с каждым шагом. Сердце колотилось, воздух казался слишком густым, слишком жарким, даже для весеннего вечера. Она знала, что он где-то рядом, но казалось, что это не имеет значения. Ей просто нужно было бежать, сбежать от мыслей, от вспышек гнева, который она не могла объяснить, от хаоса, который кружил в ее голове.        Она остановилась, и тут, как будто откуда-то из темноты, появился он — высокий, спокойный, с легкой улыбкой, от которой все внутри сразу становилось теплее.       Паша подошел ближе, глядя на нее с тем терпением, которое всегда поражало Клару. Она могла топить в этом синем взгляде свои страхи, но, даже если бы хотела сейчас сказать ему что-то, не могла бы.       Он не говорил ни слова. В его руках не было раздражения или насмешки, он просто смотрел на нее, слегка прищурив глаза, будто всматриваясь в самые темные уголки ее души. В момент, когда она подумала, что не выдержит и сорвется, Паша протянул руку и нежно, но крепко сжал ее ладонь, словно ставя границу всему тому, что сейчас разрывало на части. — Ну что ты? — голос его был тихий и спокойный, словно он не ожидал от нее никаких объяснений.       И тогда она почувствовала, как будто весь этот хаос в голове и тревога уходят на второй план. Это простое движение его руки, легкое касание — оно притягивало ее к спокойствию. Он сжимал ладонь и не отпускал, и этого хватало, чтобы весь ее гнев растворился. Монстры, что терзали изнутри, медленно утихали.       Он не задавал вопросов. Просто стоял рядом, сжимая руку, пока сама она не сделала вдох и не выдохнула, отпуская гнев и страх. А потом он чуть улыбнулся, его васильковые глаза блестели, и он лишь тихо сказал: — Если хочешь бежать — побежали вместе.       Васильковые глаза. Клара замерла, глядя на Пчелкина. Рука, перехватившая ее ладонь, была сильной и уверенной, чуть сжимающей ее пальцы. Этот момент — едва уловимое касание, смешанное с ощущением твердого спокойствия — будто перенес ее на годы назад, в ту ночь, когда она еще верила, что может быть счастлива. Рука Вити сейчас, как тогда рука Паши, стала границей между ней и внутренней бурей, останавливая ее на краю срыва.       Она подняла взгляд, встретившись с его глазами. Глубокие, холодные, но с чем-то неуловимым, сокрытым в самой глубине. Васильковые — такие же, как у Паши. Это мгновение показалось ей одновременно вечностью и короткой вспышкой, но почему-то не хотелось разрывать его. Она ощущала, как в душе становится чуть спокойнее. Вокруг все шумело, гудел ночной город, мимо проносились машины, но, зацепившись за его взгляд, женщина ощущала себя на островке тишины, который никто не мог потревожить.       Тревога за Ваню не исчезла, не ослабла, но страх вдруг стал податливым, словно теперь был не так безнадежно остр, как прежде. Она чувствовала, что ее ладонь почти дрожит в руке мужчины, и ненавидела себя за эту слабость, за этот момент смятения. Но она не могла отвести взгляда, просто молча смотрела на него, как на кого-то, кто почему-то понимает ее состояние. Хотя не должен. Кто угодно, но не он.       Пчелкин прищурился, вглядываясь в молодое лицо, и чуть склонил голову, как будто на миг заглянул ей в душу. В этом движении сквозила знакомая ирония, но на этот раз в его глазах мелькнуло нечто иное — что-то отдаленное, почти невидимое, как слабое отражение эмоции, которую он старательно прятал. — Орлова, — сказал он, нарушая тишину, — что бы ни случилось, разберемся. Но сейчас ты не поедешь одна.       Голос его был спокойным и уверенным, как будто все это — ее тревога, страх, вспыхнувшие боль и отчаяние — были чем-то, что он мог бы обуздать. Ей хотелось снова упрямо ответить, но, сжимая ладонь, он уверенно повел ее к машине.       Клара сидела на переднем сиденье и назвала адрес больницы, игнорируя вопросительный взгляд Вити. Пристегнула ремень, но смотрела куда-то в сторону, за стекло, где огни города вспыхивали, будто в насмешку, такие яркие, такие безразличные. Машина плавно покатилась вперед, Пчелкин молча вел ее по пустым улицам, и, хотя девушка могла бы нарушить эту тишину любым из сотен вопросов, что крутились в голове, она не могла даже выдавить из себя звук.       Мысли накатывали, как волны, не давая дышать, но цепляясь за ритм дороги, она вдруг почувствовала, что все вокруг будто замерло — остались только стук ее сердца и напряженное дыхание, еще дрожащее от пережитого стресса.       Паша. Его лицо всплыло в ее сознании с какой-то болезненной четкостью: синие глаза, такая же тихая сила, которую она сейчас ощутила в прикосновении чертового ночного Дьявола. Тогда, два года назад, именно Паша, без единого слова, умел остановить ее бред и ярость, просто удерживая за руку, обнимая, сжимая пальцы крепко и надежно, пока все ее внутренние демоны медленно утихали. Она помнила, как была уверена, что он будет рядом всегда — ее тихое убежище среди бурь и хаоса. Но все это ушло, как песок, размытый водой. Теперь его больше нет, и она отчаянно пыталась доказать всем и себе, что не нуждается в чужих руках и поддержке. Что больше никогда не позволит себе слабости.       Но сегодня… Потребность в этом внезапном прикосновении Вити вывела ее из равновесия. Тепло его ладони — это короткое и неожиданное, ни к чему не обязывающее прикосновение — словно заполнило холодную пустоту внутри, даже на эти несколько секунд. Она чувствовала, как это сводило с ума — ненависть к себе за эту потребность, за эту слабость.        Клара оглянулась и встретила отражение его профиля в оконном стекле: четкие черты лица, спокойный взгляд, устремленный на дорогу, кажущийся таким хладнокровным, каким бывала она сама в лучшие моменты. — Расскажешь, что случилось? — спокойно спросил он, не поворачивая головы.        Вопрос в его голосе прозвучал почти неожиданно, хотя она уже предчувствовала, что тишина не продлится долго. Она закусила губу, уставившись в окно, не собираясь выдавать лишнего, но голос предательски дрогнул, когда она, наконец, ответила: — Ваню подстрелили. — Она сжала зубы и почти прошептала: — У подъезда, возле дома, на глазах у его жены. Он в больнице, состояние тяжелое.       Пчелкин промолчал, не сбавляя скорости, лишь кивнул, словно размышляя, подбирая слова, которые не прозвучат, как банальные уверения. Он хмуро прищурился, цепляясь взглядом за ночные огни, словно в них были ответы. — Я понимаю, что думаешь, Орлова, но нам нет смысла вмешиваться. Нам невыгодно покушаться ни на тебя, ни на него, — спокойно сказал он, не глядя в ее сторону, а только сильнее сжимая руль. — Это очевидно, даже для тебя.       Она тяжело вздохнула, ощущая, как под его словами прячется простая логика, от которой ей самой хотелось отвернуться. Но он был прав, и она это понимала, как бы не хотелось обвинить кого-то, лишь бы заткнуть ту пустоту внутри, что за последние часы стала почти невыносимой. — Я знаю, — произнесла она, не скрывая горечи. — Понимаю, что для вас это — безнадежная идея. Но я не могу избавиться от мысли, что кто-то пытается вычеркнуть нас по одному.       Она отвернулась к окну, не дожидаясь его ответа, будто каждый раз, когда она говорила слишком откровенно, ей хотелось скрыться от его взгляда. Он бросил на нее быстрый взгляд, храня молчание. Витя видел, что у нее есть собственная версия происходящего — нечто, что беспокоило сильнее, чем она пыталась показать. Скрытое, почти необъяснимое подозрение, которое не давало ей покоя, и, возможно, эта версия лишь собиралась в женской голове, но она не хотела делиться.       Когда они подъехали к больнице, Клариса выскочила из машины, едва успев заметить, как Витя не торопясь заглушил двигатель и направился следом. Она пересекла ярко освещенный вестибюль, быстрым шагом подойдя к стойке регистрации. За стеклом сидела пожилая медсестра с усталым лицом, устремившая на нее подозрительный взгляд, стоило только Кларе заговорить. — Мне срочно нужно в хирургическое отделение. Иван Трусов, после покушения, — голос ее был полон нетерпения и напряжения. — Вход только для родственников, — холодно ответила медсестра, не оборачиваясь к ней, а продолжая заполнять какие-то бумаги.       Орлова начала было искать удостоверение, инстинктивно потянувшись к карману, но тут же поняла, что оставила его дома — в Метелице она уж точно не ожидала, что оно понадобится. На мгновение внутри все сжалось от злости и паники, но тут к стойке подошел Пчелкин. С привычным хладнокровием он сунул медсестре в руку сложенную купюру и, наклонившись к окошку, попросил тихо, но твердо: — Проведите нас, пожалуйста.       Медсестра покосилась на него, сжала губы, будто хотела сказать что-то резкое, но, посмотрев на деньги, кивнула. Не говоря ни слова, она встала и, жестом велев им следовать за собой, повела по длинному коридору, мимо ярко освещенных палат и закрытых дверей.       Вскоре они подошли к операционному блоку, где, прижавшись к стене, сжимала в руках сумочку молодая женщина. Лицо ее было белым, глаза покраснели, словно она давно не смыкала их, и даже в слабом свете больничных ламп видно было, как дрожат ее руки. Это была Лена.  — Лара! — она тихо выдохнула, заметив ее, и шагнула навстречу, словно жадно хватаясь за ее присутствие как за последнюю надежду. — Они ничего не говорят. Он в операционной уже третий час, пуля попала в живот… А врачи… они молчат! Я не знаю, что делать!       Она закрыла лицо руками, сдерживая судорожные рыдания, и Клара, забыв про все свои собственные страхи и тревоги, шагнула ближе, обняв Лену за плечи. Она сама чувствовала себя растерянной и сломленной, но не могла позволить себе этого показать. Лена была на грани срыва, и женщина понимала, что именно ей нужно быть опорой, хотя бы на несколько минут. — Лена, он справится, слышишь? Они сделают все, что нужно, — уверенно проговорила она, хотя самой ей хотелось кричать от безысходности. Она продолжала держать Лену, пока та, всхлипывая, пыталась найти в ее словах хоть какое-то утешение. — Я… я не могу потерять его, — Лена дрожала, но упрямо пыталась держаться. — Ваня сильный. Он сильнее всех, кого я знаю, — голос Клары был тверд и решителен, будто она старалась внушить самой себе, что все будет хорошо.       На мгновение она оглянулась на Витю, который стоял чуть в стороне, наблюдая за их разговором. На его лице не было ни насмешки, ни язвительной улыбки, и в этот момент он выглядел просто человеком, молча сочувствующим и ничего не спрашивающим. — Если хочешь, я позвоню кому нужно, — наконец сказал он, шагнув ближе. — У меня есть связи, подключим еще врачей.       Клара кивнула. Она ненавидела вмешательство в такие моменты, но сейчас готова была на что угодно, лишь бы ускорить лечение.        Лена слегка приподняла голову, ее глаза расширились, словно вдруг появившаяся возможность зацепиться за помощь возродила в ней крошечный проблеск надежды.       Пчелкин отошел в сторону, доставая телефон, и, услышав, как он быстро заговорил по телефону с кем-то из знакомых, Клара почувствовала, что не одна в этом.       Время тянулось мучительно долго. Клара сидела в больничном коридоре, не отводя взгляда от закрытых дверей операционной, словно могла вытянуть Ваню из-под ножа одним своим желанием. Лена не выдержала: ее нервы не могли больше держать натянувшиеся, как струны, мысли и страх. Она почти не понимала, где находится, срывалась то на плач, то на истеричные попытки прорваться к врачам. Когда истерика достигла своего пика, медсестры ввели ей успокоительное и помогли пройти в отдельную палату, где она, наконец, смогла уснуть.       Клара осталась одна. Похолодевшая от напряжения, она вцепилась пальцами в поручень металлического кресла, следя за каждым шумом, каждым шагом за дверью. Тишина больницы становилась все тяжелее, а время будто специально замедлило свой ход.       Через три часа, когда казалось, что выдержка совсем на исходе, наконец вышли врачи. На их лицах отражалась усталость после долгой операции, но женщина смогла уловить в их взглядах что-то, похожее на облегчение. — Иван Трусов? — спросила она, голос едва держался от страха услышать худшее.       Один из врачей кивнул, снимая маску. — Операция завершена. Состояние по-прежнему тяжелое, но сейчас он стабилен. Нам удалось извлечь пулю, и... — он чуть замешкался, но затем добавил: — Он будет жить. Но пока посещения запрещены.       Эти слова отпустили напряжение в груди Клары, и ей показалось, что мир, казалось, снова начал дышать вместе с ней. Она кивнула, не в силах выразить благодарность, и медленно выдохнула, словно сбросив тяжесть, которая давила с самого момента звонка.       Тепло и неожиданно в этот момент она ощутила на своем плече руку Пчелкина. Повернувшись, она заметила его спокойный взгляд. — Тебе нужно домой, — мягко, но уверенно произнес он. — Ты вымотана, а сейчас все, что можешь сделать — это дать себе отдохнуть. Пойдем, я отвезу. — Тут Лена. — С Леной остаются врачи, в тебе нужно успокоиться. Пойдем.       У нее не осталось сил спорить. Этой ночью все было перепутано — страх, забота, дежурные больничные лампы и рука Пчелкина на ее плече. Она только кивнула, молча позволив ему отвезти ее домой.       Они молча вышли из больницы и сели в машину. Ночь была холодной, но в салоне машины царил уютный полумрак. Клара сидела, скрестив руки и прижавшись к окну, изо всех сил пытаясь не думать о том, что произошло за последние сутки. Но когда они подъехали к ее дому и Пчелкин уже собирался попрощаться, она вдруг повернулась к нему, не зная, откуда взялась эта смелость. — Останься. У меня есть вино, — сказала она тихо, не поднимая глаз, как будто сама идея была ей неловка.       Мужчина удивленно приподнял бровь, но не стал задавать вопросов. Они прошли в ее квартиру, где Клара невольно оглянулась вокруг, чувствуя, как тревога проскальзывает в сознание от одного лишь вида пустых комнат. Последние недели она почти не бывала дома, пропадая на работе, словно сама пыталась убежать от ощущения опасности, от осознания, что в ее жизни теперь все переменилось. В ее доме теперь царил запах смерти, а в углах прятались тени убийц.       Клара подошла к шкафу и достала бутылку красного вина и два бокала, разливая багряную жидкость.       Пчелкин внимательно посмотрел на нее, опираясь на кухонный стол. — Не боишься меня звать в гости? — его голос прозвучал с легкой усмешкой, но в глазах сквозило что-то более глубокое. Клара бросила на него короткий взгляд, потянувшись за бокалами. — Может, стоило бы, но… не сегодня. Сегодня просто не хочется оставаться одной.       Она подала ему его бокал, и они прошли в гостиную, где, скрестив ноги и глядя на огонь в камине, Клара наконец почувствовала себя немного спокойнее. — Расскажи о себе, — вдруг сказала она, опуская глаза на бокал. — Мы столько раз сталкивались, что кажется, будто знаем друг друга, но не думаю, что у нас хоть раз был настоящий разговор.       Он хмыкнул, разглядывая пламя, будто обдумывая, с чего начать. — Честно говоря, Орлова, моя история не из тех, о которых можно романтично болтать у камина, — усмехнулся он, но, заметив ее взгляд, понял, что она серьезно ждет ответа. — Вырос в обычной семье. Отец на заводе работал, мать — швея. Детство прошло в трешке на окраине города, с криками во дворе и драками за гаражами. Ничего особенного.       Он сделал небольшой глоток, а потом продолжил, глядя в огонь, как будто раскрывая перед собой что-то давно забытое. — После школы я был уверен, что стану кем-то обычным. Но в девяностых нормальные люди, как мы с тобой знаем, долго не выживали. Попал в компании, которые считали, что сила — единственное, что имеет значение. Сначала мелкие разборки, потом рекет, но, по иронии, среди тех ребят я учился жизни. И понял, что если не быть таким, как они, то ты просто станешь мишенью. Выбор был такой — стать хищником или жертвой. А ты?       Клара слегка улыбнулась, делая небольшой глоток. — А я пошла по стопам отца. Он всю жизнь работал в органах, и меня почти заставили выбрать тот же путь. Сначала была уверена, что смогу что-то изменить. Что смогу защищать людей, как когда-то делал он. Но знаешь… — она улыбнулась с горечью. — В какой-то момент поняла, что защищать-то больше некого. Все уже замешаны, все боятся. И даже те, кто делает вид, что они по разные стороны с преступниками, на деле ничем не отличаются. — Разочаровалась в своей работе? — мягко спросил он, глядя на нее поверх бокала.       Она усмехнулась, покачав головой. — Разочароваться… не совсем. Просто поняла, что правила не такие, как нам преподают. Система гниет изнутри, но кто-то должен оставаться, чтобы хоть как-то поддерживать этот порядок, насколько это возможно. — Она замолчала, наблюдая за игрой пламени. — Вот ты — как выбрал? Что оставило тебя там, где ты сейчас?       Витя опустил взгляд, и по его лицу пробежала едва заметная тень. — Сначала — просто желание выжить. Но со временем — в том, что я делаю, нашел какой-то смысл, наверное. Оказывается, даже среди тех, кто на «той» стороне, тоже есть какие-то свои законы. Только вот, — он усмехнулся, — законы наши жестче. Они для тех, кто не боится. Это ли не способ что-то изменить, по-своему?       Клара задумчиво отставила бокал, и, глядя на него, почувствовала, что впервые видит этого мужчину без его привычной маски. Эта ночь словно стерла все привычные роли, все привычные ярлыки, оставляя только тишину и чувство некой близости. — И все же, — тихо сказала она, — иногда странно находить подобные разговоры… с тем, кто вроде бы совсем чужой.       Он улыбнулся и, не отрывая взгляда от ее лица, тихо проговорил: — В какой-то мере мы и не чужие, разве нет? — его голос звучал спокойно, но в глазах мелькнула едва заметная усмешка. — Было у нас… недоразумение, так сказать. Кажется, однажды мы уже оказывались вдвоем.       Она вспомнила ту ночь — встречу в баре, жаркие взгляды, неосторожный смех и их внезапное решение уехать вместе, с намерением забыть, кто они есть. Они не знали тогда друг друга, но, похоже, каждый искал что-то, что могло бы отвлечь, увести от их собственной реальности. Сама мысль об этом теперь вызывала легкую неловкость. — Да, было, — сказала она, слегка улыбнувшись, — странно думать, что с этого момента все только усложнилось.       Он отпил вина, не сводя с нее взгляда. Они сидели в тишине, лишь треск дров в камине нарушал спокойствие ночи. Клара погрузилась в воспоминания и почувствовала грусть: так же тихо и уютно она когда-то сидела с Пашей. Это было время, когда жизнь казалась простой, а любовь — настоящей. Они могли говорить о чем угодно, и даже молчание не вызывало напряжения, а наоборот, дарило покой. Теперь все изменилось.       Витя же размышлял о том, что совершенно не знает эту женщину, сидящую перед ним. Он помнил, как впервые увидел ее — распутная девица с дерзким взглядом, к которой испытывал первобытное влечение, которую планировал трахнуть и забыть. Затем, когда она открылась ему как строгий следователь, он осознал, что под этой маской скрывается нечто большее. Сейчас перед ним сидела маленькая девочка, уставшая от необходимости быть сильной, и он, невольный свидетель ее слабости, вдруг почувствовал в себе странное желание — защищать и заботиться о ней.       Когда Клара облокотилась о спинку дивана и закрыла глаза, Витя, глядя на ее спокойное лицо, вспомнил Олю Белову. Женщину, что плотно засела в его сердце, но была женой его лучшего друга. Оля всегда была такой хрупкой и нежной, словно цветок, который нужно беречь от любых бурь. Она светилась теплом и добротой, и когда они были вместе, казалось, что все вокруг теряло свою тяжесть, становилось легче, радостнее. Витя мечтал, чтобы на месте Клары сейчас оказалась Оля, чтобы она своим присутствием вернула бы ему эту простую радость жизни.       Но с другой стороны, Орлова вызывала в нем непонятные чувства. Ее сильный стальной щит, с которым она так долго сражалась, казалось, начинал трещать. Витя хотел, чтобы она показала свою уязвимость только перед ним. Воспоминания об Оле приносили ему не только тепло, но и тоску; он вспоминал, как когда-то мечтал защищать ее от всех невзгод, как берег ее в своих мыслях. А сейчас, глядя на Клару, он понимал, что она тоже нуждается в защите.       Мужчина осторожно поднял на руки спящую девушку, стараясь не разбудить. Ее тело было легким, как будто созданным именно для его рук. Она выглядела такой беззащитной в этом состоянии — легкая дрожь в ресницах, губы слегка приоткрыты, будто ей наконец-то снилось что-то приятное. Возле него ее ужасы исчезли.       Собравшись с мыслями, он тихо прошел к спальне. В голове вертелись мысли о том, что у него никогда не было права на это — не на ее доверие, не на ее слабость. Он аккуратно положил Клару на кровать, стараясь не потревожить ее сон. Она перевернулась, и ее лицо на мгновение нахмурилось, словно она снова попала в мир, собственных кошмаров.       Ему хотелось прикоснуться к впалой щеке, нежно провести ладонью по коже, ощутить, что она настоящая, а не просто образ, созданный его воображением. Но он сжал пальцы в кулак, как будто отстраняя себя от этой мысли, и в очередной раз напомнил себе, что между ними не должно быть ничего общего. Она — следователь, работающий в органах, а он — бандит, по локти в крови. Их миры были столь далеки, что даже сама мысль о близости казалась абсурдной.       Он сделал шаг назад, оставляя женщину в темноте, и, как только он вышел из комнаты, почувствовал, как натянулась невидимая нить, связывающая их — нить, которую он непременно отрежет.