Поцелуй за 6 секунд

      Для заваливших экзамен на временную лицензию наступили непростые деньки. Бакуго ходил чернее тучи и бросался с оскорблениями на каждого, кто посмотрит в его сторону. Остальные ученики распределялись по стажировкам, и каждый старался лишний раз не провоцировать взрывного одноклассника.       Всего экзамен не сдали три ученика. В их число входил сам Бакуго Кацуки, Тодороки Шото и Инаса Йоараши из Шикецу. Теперь им предстоял непростой путь длиной в три месяца, прежде, чем им будет дозволена пересдача.       Шото встречал Кацуки каждый день и молча наблюдал, как он проходит все стадии принятия своего провала. Когда он увидел турнирную таблицу, на которой отсутствовало его имя, он впал в отрицание. Его имени просто НЕ МОЖЕТ не быть там, хотя в глубине души он понимал, где провалился. Именно это понимание резво заставило его перескочить на стадию злости — родную и любимую. В ней он находился добрые две недели, и был просто невыносим для окружающих. Он чаще, чем раньше, кидался на Деку, грубо орал на Киришиму, а на попытки учителей охладить его пыл, презрительно отворачивался и приступал к игнорированию замечаний. На третьей неделе пошла стадия торга. Он винил себя во всем случившемся и усердно тренировался, стараясь таким образом доказать себе, что он не какой-то там слабак. Он изводил себя и свое тело настолько сильно, что начал даже опаздывать на утренние уроки, а ведь он очень пунктуальный парень. После изнурительных тренировок, где он не жалел ни самого себя, ни несчастного Тодороки, который был вынужден состязаться с ним, его наглухо вырубало, и он с трудом просыпался по утрам. Именно на этой безумной стадии торга, психика Шото начала давать трещину. Будучи обязанным посещать с Бакуго дополнительные занятия, он уже был на грани своего ангельского терпения. Нужно было его остановить, как-то сбить с него спесь, потому что это становится уже невыносимым — видеть, как он выматывает себя, и быть там, пока он этим занимается, крича во все горло и громко взрывая всё, что попадает в его поле зрения.       Несомненно проще было бы заручиться чьей-то поддержкой, но больше никого здесь не было, а Йоараши, само собой, занимался в своей Академии. Поэтому Шото был абсолютно один в этом нескончаемом безумии Кацуки, и у него начинали сдавать нервы. — Бакуго, давай возьмем перерыв, — предложил он как-то.       Они стояли на стадионе, тяжело дыша. Оба потные, грязные от земли и травы, на которую падали неоднократно. Тодороки уже в пятый раз заметил, что его геройский костюм порвался, а значит, придется снова обращаться за помощью к Мэй. Он ходил к ней и Погрузчику чаще, чем к себе домой. Чем вообще куда-либо. — За каким хреном? Я только начал! — рявкнул в ответ Кацуки и помчался наворачивать новые круги по площадке.       Шото уперся руками в колени и тяжело вздохнул. Они начали полтора часа назад, а этот неугомонный с батарейкой в жопе всё никак не может успокоиться. То ему недостаточно выносливости, то нужно придумать и отработать новые приемы, то ему нужен лёд Шото, то ему нужен его огонь, то ему нужно послать Шото, то ему нужно ударить Шото, то ему нужно, чтобы Шото заткнулся, то ему нужно, чтобы Шото вообще никогда не существовал.       Он следил глазами за Кацуки, который на всех парах несся по стадиону, заканчивая второй круг. Вдруг Тодороки заметил, как он неловко упал, будто ноги перестали его слушаться. Он подбежал поближе и увидел, как Бакуго шипит и держится за ушибленную ключицу. — Сука! — громко выругался он, поднимаясь на ноги.       Тодороки подлетел, чтобы убедиться, что он в порядке. На ключице были длинные, но не очень глубокие царапины, однако, по реакции Бакуго можно было заключить, что ушиб все-таки есть. Может, даже останется синяк. — Возьми перерыв, ты так что-нибудь себе сломаешь, — спокойно сказал ему Шото. — Ну сломаю и сломаю, залечат! — отмахнулся от него Кацуки. — В целом, ключица не так и важна, — вдруг пожал плечами Тодороки. — Это ты в каком щас смысле? — угрожающе спросил Бакуго. — Я как-то читал в научной статье, что эта кость в теле человека изначально создана для того, чтобы быть сломанной. — Чего? — на него смотрели как на ненормального. — Когда ключица ломается, она смягчает шок от удара, который должен прийтись на позвоночник. — Заебись, теперь, когда я это знаю, мне стало намного легче, — с сарказмом скривил лицо Кацуки. — Тебе станет легче, если возьмешь перерыв, — заметил Шото. — Да че ты докопался до меня с этим перерывом? — Бакуго смотрел на него, как на назойливую муху, которая всё летает да жужжит, и он никак не может ее прихлопнуть. — Я беспокоюсь о тебе, — ответил Тодороки. — Засунь свое беспокойство знаешь куда? — злобно посмотрел на него Кацуки и пошел в сторону раздевалки.       Шото оставалось только обреченно покачать головой. Кажется, сработало, но непонятно, что именно заставило его в итоге остановиться. Тодороки знал, что не сможет каждую тренировку уговаривать его. Уходя со стадиона, он жалел, что Бакуго застрял на этой стадии и никак не перейдет в стадию депрессии. Хотя, если честно, неясно, что из этого в итоге будет хуже.

***

— Эй, Тодороки, подстрахуй меня, — позвал его Бакуго, ложась на скамью для жима.       Они находились в спортзале, и сегодня была силовая тренировка. Шото скептически посмотрел на количество дисков, которые Кацуки навесил на штангу. Он реально собирается жать такой вес? Тем не менее, он встал в изголовье и с готовностью выставил руки вперед, чтобы, в случае чего, подхватить и поставить на место штангу, которую Бакуго не осилит поднять. — Ты уверен в весе? Поясницу надорвешь, — заметил Тодороки, все еще беспокойно оглядывая диски. — Не ной, — коротко ответил Бакуго и снял штангу.       Шото знал, что во время такого жима подстраховщику отвлекаться нельзя, но он не мог не отметить, как сильно раздались вширь мышцы Кацуки. Может, он и переусердствовал на тренировках, но результаты были. Правда, они бы и так были, если бы он больше отдыхал.       Наконец, он увидел, как Кацуки страдальчески скривил лицо. У него задрожали руки, и штанга замерла на середине груди. Тодороки резко подхватил ее, устанавливая на шесты. Бакуго сел и тяжело задышал. Шото удержался от дальнейших комментариев. Пусть делает, что хочет, это не его дело. Хочет тягать неподъемный вес — пожалуйста. Хочет сломать шею штангой, пока Тодороки не будет рядом — вперед. Но хотя бы догадывался просить о помощи, пока он был здесь.       Также Шото отметил, что Бакуго стал реже звать его кличками. Еще недавно только и было слышно «Эй, Двумордый!» или «Слышь, Половинчатый!», иногда он любил разбавлять это словами типа «ублюдок» или «мудила», но сейчас все чаще окликал его по фамилии. Тодороки заметил, что это стало происходить после их совместного провала на экзамене. То ли он смирился с бесконечным присутствием Шото в своей жизни из-за дополнительных занятий, то ли просто устал, трудно было сказать. Тодороки, впрочем, против не был. Хотя ему было и все равно, как его там кто называет, у него не было времени и желания разбираться в чужих прихотях. Но это был безусловно приятный бонус. — Еще подход и всё, — зачем-то сообщил ему Бакуго, попивая воду из бутылки.       Наверно неустанные предложения о перерывах доконали его и он начал давать Тодороки знать, когда конец тренировки. Шото пожал плечами и вернулся к упражнениям на пресс. Успеет сделать подход, пока Кацуки отдыхает.       Таким образом, проходила день за днем их жизнь. Уроки, тренировки, отдых, снова тренировки. Единственный момент, когда Тодороки мог полноправно избегать своего напарника — это выходные. И эти дни были облегчением. Впрочем, Бакуго взял за привычку иногда присылать ему сообщения на телефон, где чаще всего были просто ссылки на упражнения, которые он хочет попробовать сделать в следующий раз. На вопрос Шото «зачем ему эта информация?», Кацуки коротко ответил, что так потом проще всё найти. Ладно, с Тодороки не убудет, пусть шлет что угодно.       Когда Бакуго заканчивал последний подход, руки совсем отказали и он почти уронил весь вес на себя, но Шото подоспел на помощь и рванул штангу наверх. Кацуки сел, и его сильно трясло. — Вот черт, кажется, перетренил, — сказал он на выдохе, щупая пульс.       Его колотило, явно наступила тахикардия. Он часто дышал, сжимал и разжимал веки, чувствуя себя на грани. Тодороки недолго думая вскрыл бутылку со своей водой и выплеснул Бакуго на лицо. — Какого хрена ты делаешь?! — заорал на него Кацуки, дико вращая глазами. — Я читал, что когда лицо человека касается воды, у него замедляется сердцебиение, — ответил Шото, сохраняя спокойствие. — Каким хуем?! — все еще кричал опешивший Бакуго. — Нырятельный рефлекс. А еще сосуды сокращаются в конечностях, и требуется меньше кислорода. Будешь реже дышать.       Кацуки скептически смотрел на него, утирая лицо и грудь от воды, но, кажется, ему и правда стало лучше. Он смерил Тодороки презрительным взглядом и молча пошел в раздевалку.