колыбельная наших подъездов

Морозы внезапно ударили к концу декабря, проявляя себя ледяными тропами и тысячью сосулек на каждом козырьке подъездов. Днем снег под солнечными лучами переливался искрами, готов был трещать и пылать от своего собственного сияния, а ночью лежал неподвижно и мёрз, делая из себя не пушистые сугробы, а глыбы, которыми и убить, в принципе, не сложно. Если постараться. Кстати, канун Нового года тоже примитивно расцветал на каждом углу, окне и тротуаре. Что-то да где-то светилось тёплым светом, повсюду стояли украшенные ёлки, обдающие хвоей на лет сто, что надышишься вдоволь, а ещё до безумия много звёзд и красных пятен в виде сувенирных, кондитерских, хлебобулочных, рыночных и обычных лавок. А Джисон бежал! Блондин смешивался с толпой и без всякого стеснения расталкивал людей своими голыми ладонями, пытаясь добраться до лавки с самыми вкусными, большими и красивыми мандаринами, пока их не раскупили вовсе. Мама успела хлопнуть дверью, когда узнала, что на праздничном столе не окажется её любимого мандаринового пирога. Джисон такой новости не радовался и знал, что это очередная попытка вывести его из однушки, но и мать предавать в светлый праздник не хотелось. Так же и не хотелось бежать за этими чёртовыми мандаринами, но чёрт побрал именно его. Джисоновская куртка распахивалась с каждым движением всё шире, а свитер неприятно колол в шею, поэтому каждые пять-семь шагов Хан поправлял воротник, туда-сюда оттягивая его. Шапку не нашёл, непросохшие варежки оставил греться на батарее, поэтому, он весь был сломлен морозом и ладони его, и щёки, и нос, и уши кололо иглами и так больно, что он даже жалел о том, что не натянул какие-нибудь носки вместо варежек. Но жизнь такая - непредсказуемая, мандариновая и очень капризная. Чем ближе лавка - тем больше вздохов, а ещё и людей, которые, видимо, тоже любят мамин мандариновый пирог. - Кило самых вкусных мандаринов, пожалуйста! - запыхиваясь среди новой кучи людей, которые коллективно разбирали и обсуждали надписи на наклейках и коробках рыжих импортных мандаринов, Хан с полным отказом стеснительности вскидывает руку. - Побыстрее! Но его как-то не замечают и ходят вокруг да около, забывая про то, что им нужно работать с людьми, ждущими Новый год. Лучше бы рассмотреть красное и обмёрзшее лицо покупателя, а не такие же обмёрзшие мандариновые кожурки. Хотя, это уже его проблемы, что в такой мороз его вытащила исключительно совесть с мешком мандаринов. Джисон отчаянно опустил руку и съёжился, подаваясь вперёд. Высокая женщина с онемевшей от холода собачонкой в тот момент развернулась лицом к юноше и тявкнула позвонче своей дворняжки о том, что он тут ни к селу, ни к городу и вообще, такие как он умеют исключительно сидеть на родительской шее. Хм, вещь и стереотипы странные, но, если бы это было так, блондин давно забил бы на все эти рыжие шары и пошёл домой рисовать очередные портреты из головы. Но тяга получить желаемое была куда сильнее, чем какая-то тётенька с пёсенькой, соответственно, обдрогший парень нырнул в другой конец лавки, разметая на ходу болтающих бабулек. От них тоже удалось услышать что-то не особо приятное, так что, разворачивая голову к ним, из чуть обсохших от мороза губ вылезает язык, создавая на юношеском лице баловство. Те, конечно, не замечают, никто не обращает внимания на это прямо сейчас, но ужасно больно врезается в чью-то спину Хан и тут же отскакивает обратно, поджимая руки к груди и рассматривая молодого парня перед собой. Странное ощущение дежавю питает тело, ведь буквально на днях карандашными штрихами Хан выводил подобного человека. Первое, что приходит в голову Джисона это конечно "извините", но выпаливает он совсем другое. И странно. - Эй, чё встал? - горячим паром рассеивается в воздухе восклик блондина, отчетливо слышный помимо остальных присутствующих голосов. Тот парень, в которого влетела макушка торопящегося Джи, вскидывает рассеченую бровь и поджимает губы, обратно разворачиваясь к мандаринам. Жесть! И сам не попробовал извиниться, что встал тут как бревно на всю улицу. Места и без того мало, а он лапает эти яркие шары чёрт побери сколько. Так не пойдёт! Вообще никак не пойдёт! - Глухой? Ты подвинься, не один ты пришёл сюда за мандаринами. - Продолжает Хан и эгоистично толкается вперёд, чуть ли не сбивая с ног парня. Из рук того вылетают все мандарины, и сумка тоже падает, выбрасывая из себя всё, что было внутри. Всеобщий возглас и двухсекундная тишина заставляет светловолосого постыдиться, а юношу постарше недовольно цокнуть и опуститься на землю, к мандаринам, совместно с ним и Джисон, ныряющий хвостом. - Извини? Правда, не хотел, чтобы случилось такое мандариновое чудо, но всё-таки, мне сейчас куда нужнее, правда! Меня мать в виновники её горя пустила, в такой мороз, а я, как видишь, скоро либо от обморожения коньки откину, либо от этих мандаринов. Можно я куплю парочку килограмм, мне прям, ну, парень, до жути надо! В ответ какой-то суровый игнор и совсем никакого внимания на мольбы, что вызывает ещё больше проблем для двоих. Хан цокает и уже хочет растоптать эти несчастные мысли, слова, даже мандарины, купленные этим высоким брюнетом, хочет превратить все в одну кашу, но с поджатой губой, он продолжает недовольно собирать их в сетчатую сумку незнакомца. А тот горячо дышит, так, что пар обдаёт щёки полуобмерзшего Джисона и тот будто новой жизнью живёт, греясь около сугроба, расписанного мандариновыми пятнами. А эти фрукты - как звёзды, светятся и им вроде бы совсем все равно, что будет с ними в дальнейшем: пирог, тарелка с экзотическими соседями от бабушки, кексы или сок. Все равно попадут в желудок. Но сейчас этот килограмм уместился в сетчатой сумке незнакомого брюнета, и Хан вместе с ним встал, надувая щёки и уже практически разворачиваясь, чтобы отчалить домой и видеть взгляд мамы, которая будет нервно поправлять сервиз. И ботинки уже почти сорвались с места, как рука в теплой перчатке вцепилась в плечо. - Возьми, раз так нужно. У тебя уже губы синие, выперся в такой мороз. - обрушенный макушкой Джисона юноша стоял и недовольно хмурил брови, наверное, не от того, что отдаёт мандарины, а от того, что напротив стоящий мандариновый чудила трясся как осиновый лист. - Просто сумку занеси после того, как приготовишь мандариновый пирог. - Эй, ты чего? Не надо мне ничего, оставь себе эти проклятые мандарины! Будто так сдались мне... - Да, сдались. Хан и сам понимал, что ему остаётся чувствовать либо нагоняй, либо же разочарованные вздохи матери, не наевшейся этими пирогами за все прошлые праздники. Но его сейчас что-то останавливало взять их и уйти с чистой совестью домой. Но разве после этого всего совесть чистая? Никак нет. Поэтому и остаётся только молиться, что брюнет передумает. Пора поспособствовать. - А если не занесу я тебе твою дырявую... а, э, ну дырявую. Что сделаешь? Если я забуду? Я же потом про тебя так же забуду, что мы вообще встретились и будет у меня твоя сумка, никому не нужная. - Сам заберу, продиктуй свой адрес или номер телефона, всего-навсего, а потом хоть внеси меня в черный список, мне всё равно. - Кареглазый всё ещё протягивал несчастную авоську с килограммом мандаринов, а время тикало и как-то подозрительно медленно, потому что и люди никуда не торопились, и мандарины раскупались не очень быстро. Все выбирали, и Хан выбирал. Он быстро продиктовал адрес соседнего подъезда, но того же самого этажа и той же квартиры, в какой живёт он. Номер диктовать не стал, потому что оскалился и выдал "Может тебе ещё и паспорт показать?", на что незнакомец тяжело вздохнул и натянул шарф на нос, обдавая воздух вокруг ещё большим кипятком. Незнакомца зовут Ли Минхо, это тоже узнал Джисон и случайно, просто заглянул в его записную книжку, когда тот ошибся страницей, открывая букву "Х". Хотя и в этих страницах ничего примечательного юноша не уловил, какие-то заметки по поводу продуктов, рандомные числа и даты. Он странный и очень раздражительный тем, что не отвечает. - Ладно, спасибо, Минхо. - замёрзший юноша салютует и разворачивается на пятках, быстро-быстро уходя домой и пробиваясь сквозь толпу бабулек, которым недавно показывал язык. В голове крутится идеальный план по поводу того, что он так легко надурил этого Минхо и радости было столько, что бедра пританцовывали вместе с шагом. И если бы только знал, что и Хо надурить не особо просто, и что тот, затаивши дыхание шёл следом, для уверенности в серьёзности места жительства. Он прошёл буквально всё по следам - переулки, повороты, дома и улицы, и только в тот момент, когда увидел, что этот мандариновый чудила зашёл в совсем другой подъезд, на двери которого была написана наизамечательнейшая цитата "здесь у бабулек крышу снесло еще в 1989!!!!", охватило спокойствие за авоську. Но, скорее всего, цель у Минхо была совсем другой, и вовсе не о том, чтобы беспокоиться о своей сумке, а то, тьфу, и этом мандариновом Хан Джисоне, а вернуться без помех в те заваленные макулатурой хоромы в гараже, где его ждут товарищи с мандаринами. Беспокоился о помехах из банальных принципов: ведь просто так одному из главных криминальных лиц гулять по улицам чужих людей нельзя, и это было создано чуть ли не в клятву. Поэтому, прикрываясь тушкой замёрзшего парня, он обходил дворы и смотрел в оба, захватывая морозный воздух сквозь шарф.

***

- Эй, Минхо! - тянет какой-то выстриженный парень, сидящий возле обломанной "Волги", перебирая гаечные ключи. - Где мандарины? Мы, значит, тебя тут ждали и в итоге обломались так же, как наша ласточка? - Рот свой хлопни, иначе будешь вместо мотора у неё. Вам какое дело? На свои деньги покупал, и вас это колышет ещё? - Звериный оскал сверкнул где-то среди табачного дыма и гудящих парней, и ощущался этот оскал абсолютным морозом по коже, мурашками размером с кулак. Тут правда абсолютно все боялись Минхо, все его слушали и были покорны ему, а тот, кто решался ему хоть в чем-то перечить - давно лежал в снегу, захлёбывался либо собственными слезами, либо кровью и так же собственной. Ли не зверствовал, но шакалами здесь работали сорок человек с невероятной мышечной массой; сорок человек которым приказ главаря дороже родного дома. Если что-то не нравилось Минхо, то не нравилось и им автоматически, и с помощью лишь щелчка сметали, просто-напросто дробили жертву. Выстриженный парень действительно замолчал и ткнулся носом в крыло заглохнувшей машины, пробуя не глядя найти гаечный ключ. Ко всем Ли относился снисходительно, не видел в них какой-то человеческой ценности и то было верно, они убивали и громили, и Минхо от этого в последнее время ужасно отчуждался, отдавал лишь действия и разворачивался спиной, когда в неё били брызги багровой, смешивающейся со снегом. Слушая адские стоны, он закуривал растерутю за проулком табачку и смотрел в небо, хмуря брови, пока голосовые связки у жертвы совсем не затухнут. Но, как бы там ни ломалось, в его арсенале все были плохи, но единственный, в кого верил Ли всю свою бандитскую жизнь - Кристофер, которого он подобрал возле метро. Он был слишком худощавым, продрогшим, его руки вечно тряслись и сам он не понимал, что делает здесь, когда должен был быть в Америке. История о нем практически умалчивает, но за несколько лет банда из сорока человек и сам Минхо заложили в него его новый родной язык, выкачали из него трусливого подростка и сделали настоящего бандита, кулаки которого могли погнуть железный прут. И Минхо гордился тем, что смог сделать из того Кристофера такую чёрную лошадку в своём доме, буквально вырастить секретное оружие. Кристофер был единственным человеком, которого темноволосый считал другом и оба это знали.  Кристофер, смакуя в зубах импортную сигарету, блестел золотой коронкой и наматывал карандашом ленту кассеты, на которой загадочно для всех перемешивались цифры. Его олимпийка была распахнута и края были заброшены назад, от чего он сам казался меньше и толще. Он с удовольствием пускал кольца никотина, размазывая их по воздуху указательным пальцем, и в те же секунды ставил кассету в проигрыватель телевизора. - Крис, понимаю ночью, понимаю, когда ты один, но сука, - выхватывая пульт из рук, Ли с невероятной силой жмет на кнопку выключения, - смотреть порнуху среди этих олухов? Ты выдумал конечно. - А че такого? поразвлека... - короткая запинка ощущается вокруг, пока он немного думает, теряясь в правильности выражения слова. Всё-таки за несколько лет его навыки не дошли до совершенства, а американский акцент остался при своем, потому что помимо уроков с теми, кто и жи-ши от души пишет, его бесконечно таскали по уличным стычкам. Минхо шёпотом подсказывает и с удовольствием, парень продолжает. - Поразвлекаются мальца, что там по району вообще? - Я не собираюсь в своём гараже устраивать оргию чьими-то руками, Кристофер. По району проблемно, пока шарился за мандаринами ничего особо хорошего не увидел, но и не отрицаю, что за мной хвост был. Может какие-то шавки завязались, а так, их секунды выбить можно. Так и так, у нас все равно вечером махач. Стая короткостриженых, забитых татуировками, в олимпийках и разношенных кроссовках на слово "махач" ребят от 14 до 24 лет откликалась отлично, и странно было бы, если бы головы практически синхронно не повернулись. Минхо поднял руку в знак того, что нет никакого внимания к этому, но все подошли лишь в плотную, усаживаясь друг у друга на плечах, шеях, и перекидываясь парой-тремя ударами по макушкам. Темноволосый поднял рассеченную бровь, пятясь назад и усаживаясь на кожаное кресло, вытащенное из лавки импортных джинс. Джинсы, кстати, стащили тоже и не одни. Буквально каждый четвертый, кто сейчас сидел в окружении горячо дышащего темноволосого, был в тех джинсах, которые они стащили с продрогшего до каждой щепки ларька, продавщица которого пыталась выглядеть как коренная американка, родом из штатов. Её акцент был отвратительным, по крайней мере, так говорил Крис и Минхо ему верил, даже не слышав настоящий звук заграничного языка. Ему он и не нужен был, зато все были рады слышать какую-то шутку про "сбегающего леопарда с шапки этой бабки". Почему-то все сидели и жаждали чего-то от главного среди них, смотрели и пытались залезть к нему в душу, когда та заточена в железные и титановые пруты. Когда пытались они, он делал это с их душами и сшивал каждого друг с другом, чтобы те чувствовали себя в братстве. Хотя почему он сомневался в них? Они знали, они были верны братству из сорока двух человек и были верны самому Минхо. Но он всё-таки не любил их кровавые руки, не любил их души, которые упивались чужой кровью. Хотя почему он сомневался в них? Они знали, что их связывает только улица и одна общая любовь к уличным разбоям и грабежам, они были верны каждому из сорока двух человек, включая себя и были верны самому Минхо. Но он всё-таки не любил их кровавые руки, не любил их души, которые упивались чужой кровью так бешено и так жадно, что могли озвереть и сделать что-то тем, кто не заслужил такого развития событий в своей жизни. Они наносили смертельные удары, делали что-то ужасное, несравнимое с жизнью и почему-то это им прощалось. Они убивали и убивали в двух смыслах: морально и физически. Каждый из них проводил тут все своё время, и образовывая настоящую волчью стаю, забывал про тормоза. Крис был не таким, и Минхо тоже, но перевоспитать то, что они сделали самостоятельно было уже невозможным этапом для всех. - Чё за махач, Минхо? - подхватывал один и продолжалось это где-то в конце полукруга сопливым возгласом сломанного мальчишеского голоса в шапке с двумя помпонами. - Ты нам ниче не базарил до этого, мы с корешами вопросом задаемся, на. - Не ваше собачье дело, вас туда никто не звал. - Грубо отрезает старший, сжимая ладонь в кулак. На его шее почему-то явно выскочила вена и пульсирующими движениями, убрала внимание на себя. - Если бы вы нужны были, стояли бы по струнке собранные. Плевать должно быть я пока я не сообщу вам, догнали? Свалите с глаз моих! Стена из мальчуганов внезапно рассеялась по своим местам, и все начали привычно заниматься своими делами, уделяя особое внимание своему трофею - начищенной "Волге" колесо которой было немного приспущено, а передняя фара выбита. Всё было так, как было до рёва Минхо. Каждый занимался своим делом, но лишь Крис всё ещё стоял над расслабленным телом, мягко впивающимся в обивку кресла. Пряди волос, черных и до безумия густых, спали на нос главному в этой мальчуганской стае, от чего тот ещё раз невольно поёжился, прирастая спиной к спинке кресла. - Что за разборки, Минхо? – не успокаиваясь любопытсовал Крис, при этом разваливаясь на подлокотнике. - Ты реально ни слова об этом не глаголил, а в этот уж раз, ну хотя бы мне по душе скажи! - Да завязались за мной, недавно и на днях пара подсосов с табельным. Далеко и ни при каких обстоятельствах не догоняю, что за бред у них в башке, но словами покидались нихерово. Затерли мне там про какие-то кусты, про бабки которых я в глаза не лицезрел, сука, и ещё умудрились в попытке уебать мне. - Он сверкнул глазами, наклоняя голову в сторону и делая напор. Какой-то из позвонков там точно хрустнул, вероятно из-за звука, разлетевшегося в гул парней. - Я увернулся, но сам знаешь, раз пытались, значит сегодня за горячую руку хвататься будем. - Вляпался, братан. Can you взять кого-то из лысых с собой? Не думаю, что будет все там один на один в аккурат, на всякий сгоняй на себе ещё Макарова или чего-нибудь такого, чтобы бахнуло и не по-девчачьему! - Я че, по-твоему, конченый? Возьму я кого-нибудь в запас, таких пару дохлых - пристально-холодный и осуждающий взгляд прошёлся по всем, кого можно было выловить. Крис откашлялся. - И крепких, может быть тебя, но риск велик, сам выкупаешь. Я их до этого по району не находил. Разберёмся, говно вопрос.  Пряди не ушли, но Хо дышал горячо, раздражённо, практически не моргал и обводил дверь гаража в сотый раз, размывая ее до микрочастиц. Даже волновался, хоть говорил, что пройдет дело без разговоров. Что предвидел и что чувствовал - не знал даже Кристофер, поэтому, он лишь спокойно хлопнул друга по плечу и ретировался за ту самую несчастно обведенную дверь. Морозный воздух колол щеки, губы приятно впитывали табачный вкус импортной сигареты, а шапка сваливалась с макушки. Крис был олицетворением советской свободы с нотками американского воспитания, но ни в коем случае не задорожным товарищем, жаждущим выведать все и вся. Выведывал кто-то другой, но точно не он. Воздух рассек сплав железа, свистящий и вслед за этим гремящий на все окрестности грохот, была слышна перезарядка и вот ещё один выстрел. Уже быстрый, дорогой и финальный, попавший в нужную цель. Колени Кристофера сами по себе подкосило, и он даже не понял, что случилось с ним. Но в груди адски жгло, что-то мешало дышать и работать сердцу, это гнусно отдавало последними мыслями в мозг. Он чувствовал лишь его - жжение. Жжение, которое казалось уже адской пыткой, а не случайным чувством и ощущением. И пустоту. Пустоту он тоже чувствовал, да такую, которая медленно выливалась из-под кожи. Ободранная ладонь коснулась больного места и как на зло, все пальцы почему-то стали окровавленными. Неужели смерть застала его так быстро? Таким молодым, американским парнишкой, выученным русскому мату до безумия чётко? Умирать? Да что такое в этой жизни смерть? Вот и лицом в снег рухнул, лежит и чувствует, как все тепло и вся свобода из его груди вытекает наружу. Если бы он мог, то он бы встал и крикнул, что всё еще жив, но с каждой попыткой думать в голове что-то рассеивалось до чёртиков неуклюже. Да, он всё-таки встретил свою смерть. Но как обидно было её встретить, когда он был готов помогать своему другу в неладном. Подстава жуткая, и он за это был в обиде. Без него ведь не смогут, нет! Нельзя ему просто так умирать! Но кровь хлестала, не давала и рот открыть, густела и остывала. Снег таял за ушами. - Кристофер! Крис, мать твою! Крис, ты меня слышишь? - Надорванный голос Минхо одурманивал и пытался разбудить, пытался забрать из оков новой хозяйки, которая лестно щекотала поджилки мускулистого юноши. Он пытался ответить, но чем больше была мысль - тем больше ощущался во рту вкус железа. - Ебучий Крис, блять! Не нужно умирать! Скорая уже на подходе! - В ушах уже звенело от этого писклявого кошачьего, но может, уже и сердце сдавало свои позиции, поэтому и от него звенело так же? Крис не знал, не чувствовал, он уже ничего не чувствовал. Глаза уже не в силах видеть просто напросто схлопнулись, и теперь, кажется, жизнь точно сошла с рельс. Последним, что слышал он, умирающий Крис, от одного единственного друга в последние секунды: "Я отомщу, сука, я им всем отомщу за тебя, Кристофер". И он верил, точнее быть, никогда не сомневался. Пуля зашла глубже, тише стало сердце, и мужчину окончательно забрала смерть. Она лишь хихикнула на ухо Минхо, высасывая последнее, что было живым в Крисе. Вмятины на гаражной двери, одна за другой адски быстро появлялись, так злобно и страшно крушил её руками, своими ободранными Хо, не пуская ни одной слезинки. Успеет наплакаться в следующей жизни, но за мёртвого Криса, который в этой жизни лежал на его коленях, отомстит.