Хьюстон

Доброго времени суток. Не знаю, когда вы это читаете и с какой целью. Неужели вас заинтересовала жизнь, сущность такой сволочи, как я? Личностью я себя не смею называть, ведь я не человек. Жалкая человеческая особь, которая убила людей больше, чем пальцев на руках и ногах вместе взятых. Лица людей в их последние минуты жизни периодически мелькают перед глазам. Их легко развеять, вот только смотря на умершую молодую женщину, гроб которой вот-вот накроют крышкой, стоя в толпе плачущих людей, я впервые чувствую настолько сильную вину, которая пожирает меня изнутри. Это похоже на боль, хотя я думал, что больше не способен еë чувствовать после всего. Но один миг всë изменил… Я немного отвлëкся, не думаете? Так вот, сейчас зимнее солнце прячется за тучами, время близится к обеду. Поэтому всë же добрый день. Наверное, вам интересно знать, что это за жещина такая, чьи похороны что-то надломили у меня внутри. А ещё вы, скорее всего, не понимаете, кто я такой. Отвечая на первый вопрос, скажу, что это моя жена, погибшая от пули. Она вылетела из моего пистолета. На курок нажал тоже я. Удивлены? Хотите отбросить это чтиво, ведь я для вас ужасный монстр? Знаю, это так. Но такова моя жизнь, судьба, если вы в неë верите. Так кто же всë-таки я такой? Меня зовут Алекс Хьюстон. Имя ни о чëм не сказало вам? Ну тогда слушайте. Точнее, читайте. Внимательно, ведь это будет долгое и весьма интересное путешествие для тех, кто всë же осмелился дочитать эту сцену до конца. *** Думаю, следует начать рассказ с 1922 года, когда после окончания Гражданской войны и роспуска белого движения, боровшегося против большевиков, отец понял, что коммунизм затянется ещё не на одно десятилетие. Власть так называемых ленинцев начала душить некогда верхушку населения, на которой мы всё ещё старались устоять. Но в один день всë изменилось. Средства, оставленные дедушкой по линии матери и заработанные на инвестициях отцом (к слову, некоторые из них были аннулированы) были отложены на переезд. Это трудный процесс, но для бывших аристократов, политиков и других в прошлом влиятельных людей оставался доступным. Тогда первая волна эмиграции заканчивалась, но мы успели урвать, как отец в тот момент думал, «счастливые билеты в лучшую жизнь». Нашей избранницей стала Америка. Я не помню момент самого переезда, но могу представить свои чувства при виде небоскрëбов. Нью-Йорк — бетонный город, наполненный крупными «шишками». Отличался он буквально всем. И, как тогда казалось, эти различия были лишь в лучшую сторону. Наша квартира стала первым разочарованием. Она была куда меньше, чем в СССР, хоть туда большевики и заселяли совершенно не знакомых нам граждан из-за слишком большой жилплощади. Отец стал посещать различные общества акционеров и предпринимателей. Там он пытался стать своим, чувствовать себя таким же обеспеченным, как в Российской империи до революции. Я не знал толком о его делах в новой стране. Но денег оплачивать уроки английского всей семье, достойное пропитание и обеспечивать меня, маму и новорождëнную сестру хватало до определëнного момента времени. Из квартиры стала пропадать мебель, по возможности заменялась старой, кем-то выброшенной. Занятия были отменены. В мусорке всë чаще появлялись бутылки из-под алкоголя, который с каждым разом приобретался по всë более низкой цене. Ещё через какое-то время модный костюм отца был продан за гроши. За место него в шкафу появилась потëртая одежда рабочего класса. Наша семья больше не имела какого-либо значимого статуса, а отца, стремившегося сделать нашу жизнь здесь лучше, чем в России, обводили вокруг пальца раз за разом, пока он вëлся и вновь проигрывал последние средства к существованию в покер у намного более опытных игроков, чем он сам. Хотя стоит признать, что первое время он в основном выигрывал. Но это была лишь уловка. Отец стал работать в доках за считанные центы. Мать из семьи аристократов теперь мыла полы, безвозмездно оставляя нас на милую женщину, жившую по соседству, и отсчитывала деньги мне и сестре на учёбу. Этого хватало, хоть и преувеличено. Но мама не могла допустить того, чтобы мы не получили хоть какое-то образование. Отец продолжал пить. В школе я встретил своего друга, с которым мы быстро сблизились и началисвоёе небольшое дело. Томас Янг или просто Том был также беден, как и я. Жил он со своей бабушкой. Поэтому у нас была общая цель — заработать большие лëгкие деньги. Уже после совершеннолетия наш так называемый бизнес потерпел крах. — Давай быстрее, — сказал Том нервно, параллельно разбивая витрину небольшого ювелирного. Я стал быстро снимать ожерелья с бюстов, которые мы, как обычно, собирались продать нужным людям. Том, стоявший сзади меня, вдруг толкнул меня в плечо, зашипев: — Алекс… Я обернулся сперва на него, а затем увидел, как из-за угла вышел полицейский. Он скучающим взглядом осматривал противоположную от нас сторону, поэтому мы использовали это время, чтобы тихо поднять сумку и развернуться прочь от ненужных глаз. Мы шли медленно, словно в руках у нас была не кругленькая сумма, а доставка из местной забегаловки. — Стоять! Это полиция! — мы рванули со всех ног, как только услышали первое слово. — Стой! Том забежал в подворотню, я — следом. Янг первым вскарабкался на забор, шепнув: — Давай сумку. Я передал еë другу, который тут же оказался по ту сторону ограды, и я стал перелазить следом. — Стой! Стрелять буду! — послышалось сзади. — Чëрт. Тома видно не было. Я слез к полицейскому, который тут же прижал меня к решëтке забора, сзади послышался щелчок наручников. Это был сорок третий год. Я не собирался садиться в тюрьму. А США как раз нужен был русскоговорящий для перевозки продовольствия в СССР. Отец божился, что не позволит своей семье вернуться туда при коммунизме. Но времена меняются, а долг за многочисленные безнаказанные кражи ждëт своей оплаты.