Одинокая мутация Питера Стокмана (усыновление через похищение)

Леонардо Высота всегда напрягала меня, но не страхом, а легким покалыванием в животе как напоминание о давно преодоленном страхе. Я сидел высоко на стропилах старого пустого склада, сцена внизу расстилалась мозаикой. Бакстер бродил далеко внизу, работая над каким-то проектом с электрической панелью и… пистолетом? Мой брат сидел перед своим компьютером, наклонившись вперед, и что-то печатал, сосредоточенно наморщив лоб, бормоча себе под нос что-то об «электрических потоках» и «стабилизированном снабжении». Офисный стул заскользил по бетонному полу, когда Бакс отошел от компьютера, чтобы отрегулировать какие-то переключатели и детали управления на панели заряженного инструмента… пистолета? Внезапно в поле моего зрения появилась рука. Трехпалая зеленая рука, покрытая чешуей и шрамами. Рука держала овальное устройство, напоминавшее, казалось, панцирь черепахи, посередине был экран, который загорелся, когда телефон в виде панциря зазвонил. Я включил устройство, в верхней части экрана было имя: Донателло, — оно было написано над изображением героя из Космических героев, стоявшей на месте опознавательной картинки. Телефон несколько раз моргнул, когда вызов перешел на голосовую почту. Бодрый голос ответил, чтобы сообщить звонившему, что он недоступен, и попросил оставить сообщение после голосового сигнала. Голос звучал знакомо, как старая мелодия, нашедшая отклик глубоко в душе. Моя трехпалая рука заставила телефон замолчать, и я не мог избавиться от легкого раздражения и разочарования, которые ненамеренно прошли сквозь меня, но под ними также скрывались решимость и желание не волноваться, фигуру на том конце связи звали Донателло. Перед глазами начало синеть, когда внимание вернулось к картинке ниже. Туман застилал мое зрение, проникая в помещение и делая мир вокруг меня темным и расфокусированным, мои чувства, казалось, онемели от такого вторжения. Подобно молнии боль пронзила мое существо, резонируя из конкретного места вдоль позвоночника и распространяясь по нервной системе. Туман, казалось, сопровождал эту странную боль, как и оцепенение. Когда зрение начало затуманиваться, огонь вокруг меня, казалось, разрастался, танцуя в злобном восторге, пожирая угасающий мир вокруг меня в попытке поглотить и уничтожить. Новая боль атаковала мой организм, когда огонь потянулся ко мне, но темнота, казалось, победила, когда туман и оцепенение окутали меня, и мир вокруг расплылся и исчез в небытии.

***

Я внезапно проснулся, весь в поту, мои сапфировые глаза расширились. Попытался выровнять дыхание, сердце бешено колотилось в груди. Провел дрожащей рукой, убирая пряди темных волос, прилипших к вспотевшему лицу и шее. Вот уже второй раз на неделе мне приснился этот сон. Я закрыл глаза, контролируя дыхание и концентрируя энергию, прежде чем беззвучно спустить ноги с кровати. Теперь я полностью подвижен. За неделю с меня сняли гипс, и я никогда не чувствовал себя более свободным, поскольку больше не ограничен гипсом и бинтами. Хотя по привычке предпочитаю рукава подлиннее, чтобы прикрыть ожоги на руках. Никогда не знаю, как ответить, если люди спросят, но в большинстве случаев они этого не делают. Вместо этого они просто смотрят, и на их лицах написаны шок и жалость. Я устал отвечать на вопросы о трагедии, которую помню лишь по фрагментам ночных кошмаров и страхам, которые все еще испытываю. Устал от жалостливых взглядов и тихих голосов. Устал от того, что люди считают меня слабым! Я не хочу быть слабым. Поэтому я прикрываю ожоги. Не рядом с Баксом, миссис Трибони или Маркусом, а с другими, теми, кто не понимает. Сейчас все равно поздняя осень, так что никто не задастся вопросом, если я постоянно буду носить рубашки или куртки с длинным рукавом. Весной и летом может быть труднее скрываться. Бесшумными шагами я вышел из спальни и направился к маленькой кухне. Как будто у меня годы практики грациозного и беззвучного передвижения в тени. Даже когда я был в гипсе, всегда казалось, что у меня есть способность двигаться быстро и бесшумно, когда я захочу. Я поставил чайник на плиту и достал свою любимую чашку и пакетик жасминового чая. Он, кажется, всегда успокаивал мои нервы, особенно после кошмара. В ожидании чая я устроился на полу, скрестив ноги в позе, которая казалась знакомой и правильной. Закрыл глаза и сосредоточил свою энергию Ци, ровно дыша и позволив своим опасениям рассеяться. Просматривая библиотеку в поисках кулинарных рецептов, я наткнулся на книгу по медитации. Это больше походило на освежение забытых знаний, чем на первое освоение навыка. После этого я начал медитировать ежедневно. Бакс не возражал, хотя часто называл меня странным и иногда бросал в меня всякой всячиной, когда я углублялся в транс, чтобы проверить мои рефлексы. Это привело к раскрытию моих глубоко укоренившихся природных рефлексов, которые удивили по крайней мере меня. Серьезно?! Бакстер просто уставился на меня с самодовольной ухмылкой, которая говорила, что он знает что-то, чего не знаю я. Так ему и надо: когда на следующий день во время медитации он решил бросить мне в голову апельсин, я поймал его с закрытыми глазами и швырнул обратно, сбив с него этот самодовольный вид и очки. Ухмылка расплылась на моем лице при этом воспоминании, и я постарался выбросить эту и другие мысли из головы, чтобы добраться до истинной цели моего упражнения: моего сна. Не в первый раз фрагменты моих воспоминаний мешали мне спать. Напротив, они появились с первой недели после выписки из больницы. Сначала это было просто всеобъемлющее оцепенение и туман. Но время шло, а сны продолжались, и я начал вспоминать пожар. Недавно появились новые подробности о руке и телефоне. Но только что начали проясняться детали о человеке на другом конце провода. Это был первый раз, когда кто-то еще, кроме меня и моего брата, присутствовал в моем сне. Донателло. Имя было таким же привычным, как дыхание, и в то же время таким далеким, как звезды над головой. Голос был таким душераздирающе знакомым, а эмоции казались настоящими и искренними. Во сне я искренне хотел и надеялся, что Донателло ответит на звонок, и был разочарован, когда он этого не сделал. Но я также чувствовал беспокойство и стремление защитить, как будто боялся беспокоить его чрезмерными звонками и не хотел подвергать опасности, вызывая на склад. Я задумчиво нахмурил брови. Была вероятность, что этот неизвестный человек, Донателло, — человек из моего прошлого. Связью с жизнью, по которой я когда-то шел. Глубокое чувство тоски охватило меня, и я боролся с захлестывающей волной эмоций. Теперь у меня была новая жизнь. Мы с братом начали новую страницу и вели новую жизнь. Мысль о моем неизвестном прошлом может временами выбивать меня из колеи, и я не могу игнорировать постоянно присутствующую тоску и ощущение, что чего-то не хватает. Но логично, практично двигаться дальше. Я жив. Мой брат жив. У меня есть моя семья. У меня новая жизнь. Мне нужно сосредоточиться на том, что у меня есть, а не на том, что я потерял. Я несколько раз мысленно повторил эти слова, концентрируясь на дыхании, пока звук свистящего чайника не вывел меня из медитации. Потягиваясь, я подошел к плите, осторожно, чтобы не обжечься и не опрокинуть темпераментную духовку, пока наливал чай. Устроился на потертом диване, подтянув ноги к груди и поставив чашку на колени, позволяя знакомому запаху чая успокоить мои нервы. Взгляд опустился на руки, держащие темно-синюю чашку. Мои человеческие пятипалые руки. Я выдохнул. Во сне я не особо задумывался о трехпалой зеленой руке, которая держала телефон в форме панциря. Я только что принял эту руку как свою. Во сне я только что понял, что я черепаха. Черепаха-мутант. И меня это устраивало. … Я не знал, что об этом думать. Если мой сон действительно был воспоминанием, был ли я когда-то мутантом? Или эта часть какой-то символический образ? Бакстер признался, что часть времени провел в образе мухи-мутанта. Мутированный Шредером, может, я тоже разделил его участь? Возможно, именно над этим работал Бакстер в моем сне. Ретромутаген… Уф-ф! Все это так запутанно! Я смотрел на жидкость в своих руках, мысли и эмоции бушевали вовсю. В глубине души я придерживался нескольких принципов. Бакстер утверждал, что у меня нет доказательств, нет научного объяснения, и возможно, именно поэтому я не рассказал брату о своих снах. Я не хотел объяснять все это Баксу только для того, чтобы он снова не придал ему значения. Я не хотел, чтобы мой старший брат-ученый-защитник мне все испортил. Это невозможно объяснить, но было всего несколько вещей, которые я просто знал. Первое: что мои сны на самом деле были частью памяти. Пусть разрозненной и пусть определенно не всей целиком, но тем не менее памяти. Второе: рука во сне была моей. Принадлежащая мутанту или нет, но зеленая трехпалая рука моя. И тот факт, что это указывало на то, что я в какой-то момент был черепахой-мутантом, меня нисколько не шокировал, а был весьма показательным. И последнее, но, безусловно, не менее важное: то, что я знал Донателло. Непонятно, откуда знал. Но знал. Умный оптимистичный голос на другом конце провода был тем, о ком я заботился и кого хотел защитить. Он был фигурой из моего прошлого, с которой я был близок и которой доверял. И это знание одновременно ранило и утешило меня. Приятно узнать, что у меня были друзья. С какими бы испытаниями я ни сталкивался в прошлой жизни, существование Донателло доказывало, что я делал это не в одиночку. Эмоции, которые я испытал во сне, заставили вспомнить о Бакстере и братской любви и преданности, которые я испытывал к нему. Я не мог не задаться вопросом, насколько был близок с Донателло и стал ли каким-то образом считать этого таинственного друга еще и семьей. Эти мысли не только утешали меня, но и причиняли сильную боль из-за утраты. Огонь точно так же, как украл у меня воспоминания и прошлое, забрал и тех, кого я не мог вспомнить. Я потерял их, а они потеряли меня. Была большая вероятность, что они считали меня мертвым. Эта мысль более всех прочих взволновала меня до глубины души.